Текст книги "Мемуары"

Автор книги: Лени Рифеншталь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 73 (всего у книги 80 страниц)

У этого племени есть традиция: здесь девушка выбирает себе мужчину, а не наоборот. Это происходит ежегодно во время культовых любовных танцев, проводящихся спустя несколько часов после больших праздников ринговых бойцов. Тут мне вспомнился танец, увиденный год назад в Фунгоре, во время которого девушки клали ногу на плечо избранника.

– Увижу ли я здесь подобный танец? – спросила я Джабора.

– Когда люди вернутся с полей в Кау, конечно.

– Когда это будет?

Жабор пожал плечами и сказал:

– Скоро.

Но они все не появлялись. И всякий раз долгожданный бой между Ньяро и Фунгором так и не проводился. Многие бойцы из Фунгора находились еще на полевых работах. Чтобы ненароком не пропустить зрелищное сражение, мы теперь каждый день ездили в Ньяро.

Показания термометра выглядели устрашающе. Даже в тени было 38 градусов. Многочасовые ожидания за горячими скалами нас порядком изнурили. Мы потеряли аппетит, хотелось только пить. Сам вид, а также запах пищи вызывали отвращение. Кроме того, уже три недели мы напрасно ждали Сулимана и его грузовик. Выехать обратно без второй машины, запасных частей и бензина было нечего и пытаться. Как-то из южного Малакаля через Кау проезжал грузовик, заполненный хлопком и зерном, который мы остановили и, заплатив, добились того, чтобы взяли попутчиком нашего шофера Араби, который обрадовался возможности вернуться в Эль-Обейд и повидать свою жену. Как и Сулимана, его мы также снабдили письмом-SOS для генерала и большой суммой денег. Я заклинала Араби предпринять все возможное, чтобы как можно быстрее вернуться с грузовой машиной, бензином и запасными частями. Наш посланник прекрасно знал, в какой опасной ситуации мы находились. У «лендровера» отсутствовало запасное колесо, заканчивалось и горючее. После отъезда Араби погода внезапно ухудшилась. Начались сильные песчаные бури, не свойственные этому времени года, небо затянулось темными дождевыми тучами.

В эти дни ничего другого не оставалось, как ждать. Тут Джабор сообщил, что все время откладывающийся бой между Ньяро и Фунгором наконец состоится. Буря умчалась, небо вновь стало голубым, но жара по-прежнему стояла невыносимая. Полные надежд, мы отправились в Ньяро.

Неожиданно со скал послышались знакомые еще по прошлому году пронзительные крики бойцов. Затем я увидела бегающих туда-сюда разукрашенных мужчин – огромное волнение, казалось, придало дополнительные силы жителям деревни. Впервые мне удались действительно потрясающие снимки. Мужчины едва замечали нас, так сильно сосредоточились на предстоящем сражении. Хорст тоже мог снимать все происходящее без помех. Все больше воинов собирались вместе и крадущимся кошачьим шагом двигались по направлению к деревне. Мы же осторожно следовали за ними на машине. Недалеко располагался импровизированный ринг, окруженный огромными деревьями, в тени которых сидели бойцы из Фунгора. Итак, вот те, кого мы так долго ждали. Более двадцати молодых мужчин. Издалека они выглядели почти одинаково. Когда я приблизилась к ним, то заметила, что у каждого к правой кисти руки, украшенной множеством амулетов, прикреплен нож. Они обхватили руками палки и пристально смотрели в направлении, откуда теперь с боевым кличем выбегали на поле воины из Ньяро.

Вскоре начался первый поединок. Снимать его оказалось труднее, чем в прошлом году, так как слишком много зрителей постоянно пробегали мимо камеры, заслоняя сражающихся. Хорст, который протиснулся поближе к паре бойцов, был изгнан судьями, со мной произошло примерно то же самое.

Тут я увидела двух воинов, истекавших кровью, но продолжавших поединок. Судьи все пытались разнять яростно бившихся мужчин, чтобы избежать смертельного исхода, но это им не удавалось, пока наконец арбитрам не пришли на помощь. Невозможно понять, как бойцы могли терпеть подобную боль. Сколь бы тяжелы ни были раны, ни один не стонал. Они все как будто находились под воздействием некоего дурманящего зелья. Самой важной задачей, стоявшей перед судьями, являлось в тот момент, когда бой достигнет опасной кульминации, суметь предотвратить смертельный удар.

Солнце уже клонилось к закату, когда состязания завершились. Испачканные, пропотевшие, обессиленные, мы направлялись к машине, когда заметили группу нуба, возившихся над бойцом с пробитой головой. К его ноге прикрепили маленький козий рог, чтобы выпустить туда «лишнюю» кровь и тем самым уменьшить кровотечение на месте основного повреждения. В глубокие раны на голове насыпали песок. По нашим медицинским представлениям, так вряд ли кого-либо вылечишь. Хорст быстро принес из машины коробку с перевязочными материалами и канистру с водой, нуба не сопротивлялись. Он продезинфицировал раны, соединил разошедшиеся края кожных покровов скрепами, затем наложил молодому человеку, безучастно терпевшему все эти манипуляции, марлевую повязку на голову и выдал потерпевшему болеутоляющие таблетки. Хорст при свете моего фонарика сделал перевязку и другому раненому. Было уже поздно, когда мы добрались до лагеря в Кау.

В шесть утра следующего дня нам нанес визит «пациент» из Ньяро. Он попросил еще болеутоляющих таблеток и хотел сменить повязку. В последней просьбе мы отказали, так как должно истечь полных три дня после первой перевязки.

Это стало началом более тесных отношений с юго-восточными нуба, но одновременно повлекло за собой отнимающие много времени хлопоты. Теперь к нам днем и ночью приходили мужчины, женщины и дети с самыми разными болезнями, а также с малейшими царапинами. Поток больных оказался настолько велик, что до своей работы у нас не доходили руки. Многим нуба просто хотелось проглотить таблетку, чтобы, как они фантазировали, с ними произошло чудо. Таким выдавались витамины. Мамаши приносили своих малышей, даже с маленькой царапиной; но другие действительно серьезно страдали. У многих наличествовали ожоги, поскольку они часто бегали по горящему костру. Нас все больше уважали, во многих семьях у нас появились друзья. Теперь мы с Хорстом могли проводить съемки и в деревнях, что ранее так просто не удавалось. Но занятия врачеванием очень отяготили нашу жизнь здесь. Причем, нуба зачастую выдвигали, мягко говоря, необычные требования. Однажды им захотелось взять мои очки от солнца для слепого. Они думали, что с ними он опять сможет видеть. Я терпеливо пыталась объяснить, что, помимо всего прочего, темные очки – не медицинские. И только, когда на практике выяснилось, что слепой-таки не смог прозреть с помощью моих очков, нуба оставили их в покое.

Молодые мужчины с разукрашенными лицами очаровали меня. Какой же невероятной фантазией и художественным талантом обладали эти туземцы! Они красились, чтобы лучше выглядеть, и каждый хотел перещеголять другого. Со временем я многих уже знала по именам. Они заметили, как нравились мне их узоры, и стали ежедневно изумлять и восхищать новыми масками. Некоторые были особенно талантливы, создавали образные рисунки в духе примитивизма, часто совершенно абстрактные, по большей части служащие чисто эстетическим целям. Раскрашивали ли нуба себя симметрично или асимметрично, орнаментами, линиями или стилизованными фигурами – все выглядело гармонично. То, как они использовали знаки и краски, свидетельствовало об их большом художественном даре. Нуба выглядели живыми картинами Пикассо. Никто никогда не узнает, откуда у туземцев взялся столь невероятный талант, это так и останется тайной.

У некоторых нуба сохранились зеркала времен английского правления в Судане. Какие-то из этих предметов получали туземцы и от арабских торговцев. Я также привезла с собой несколько зеркал, но поначалу не отдала ни одного, подозревая что из-за этого произойдет. К сожалению, в дальнейшем бдительность и дальновидность покинули меня. Подарив несколько зеркал ближайшим друзьям, я горько пожалела об этом очень скоро. Весть о подарках разнеслась по Кау. С тех пор, завидев меня, нуба не отставали. Особенно настойчиво требовали «мандара» (по-арабски – зеркало) мальчишки и подростки. Если им не выдавалось желаемое, – а столько, сколько они хотели, я бы все равно не смогла достать, – они лезли в мои карманы, становились более настойчивыми и даже злыми. Желание иметь зеркало распространилось как эпидемия также в Ньяро и Фунгоре – всюду слышались крики: «Лени, мандара!» Что-то похожее мы с Хорстом пережили, когда сфотографировали нескольких девушек и молодых людей поляроидной камерой. После этого каждый нуба захотел иметь моментальное фото. Они не понимали, что не все наши фотокамеры могут «выплевывать» бумажные снимки, думали, что мы не даем их по злобе или из-за упрямства, и в результате вообще стали отказываться фотографироваться.

Прошли недели, а Араби, как до него и Сулиман, с грузовиком не возвращался. У нас не было машины для обратной перевозки багажа и не осталось бензина. Воду теперь приходилось доставлять на осле. Жара, которая между тем стала невыносимой – свыше сорока градусов в тени, ночами чуть меньше, – все равно не позволила бы нам отправиться на дальнее расстояние.

Последовало несколько тяжелых недель. Ожидание грузовика и недостаток горючего сделали невозможной поездку в Ньяро или Фунгор. У нас стали сдавать нервы. Мы с Хорстом переболели гриппом и оказались на грани полного истощения. Губы так высохли, что заворачивались внутрь как отжившие свое листочки. Лежа, я укрывалась мокрыми платками. Нами все больше овладевало желание уехать отсюда и вновь оказаться дома. Мы мечтали о зеленых лесах, морских бризах и холодном пиве. Но еще не все снимки, которые мы намеревались привезти, чтобы оправдать лишения и тяжелый труд, были сделаны.

И вот пришел Туте и сообщил, что нуба из Кау вернулись с полей. Это заставило нас с Хорстом позабыть о плохом самочувствии. Мы решили сделать что-нибудь особенное, чтобы тем самым полностью завоевать благосклонность туземцев. Я захватила дубликаты своих прошлогодних слайдов и намеревалась их продемонстрировать. Проектор, экран и осветительный прибор мы привезли с собой.

Быстро распространилось известие, что чужеземцы задумали что-то чрезвычайное. Вскоре невдалеке от нас собралось много людей. Реакция нуба на слайды была неописуема. Они бурно выражали свою радость, пока демонстрировался бой на ножах в Фунгоре. Громко произносились имена знакомых, они узнавали почти каждого бойца даже по силуэту. Показ слайдов стал большим событием и прошел с огромным успехом. Теперь мы с полным правом могли рассчитывать на новые съемки. И не обманулись в своих ожиданиях. Уже на следующий день у нас в лагере появились молодые люди из Кау при полном параде – великолепно разукрашенные и разрисованные. Наши дни до краев были заполнены событиями: съемки фильма, фотографирование, забота о больных, разговоры с многочисленными визитерами. И так длилось с утра до ночи. Иногда из Кау приходили даже молоденькие девушки, многие с матерями. Некоторые из них дарили мне металлические заколки для волос и браслеты.

В это время со мной произошло незабываемое событие. Хорст уже спал – у него случился особенно трудный день. Я любовалась полнолунием над горами Кау. Со времен юности луна для меня всегда обладала притягательной силой, но такой большой и светлой раньше не доводилось видеть. Успокоиться и заснуть не представлялось возможным, пришлось выйти за ограду с палкой и фонариком. Тут вдали послышалась барабанная дробь. Луна светила настолько ярко, что фонарик оказался не нужен. После 20 минут пути на краю деревни стали видны силуэты многих девушек и мужчин, плавно двигающихся в лунном свете. Зрелище почти нереальной красоты. Таинственная атмосфера окутывала танцующих и зрителей. Я присела на камень неподалеку от группки девушек. Они узнали меня и поздоровались. Танцевали все время четверо или пятеро девушек, по прошествии времени сменяемые другими. У всех были совершенные фигуры, поражали очень длинные, стройные и хорошо натренированные ноги. Один мужчина танцевал в центре площадки, медленно вращаясь, почти как при ускоренной съемке. Мужчины не воспользовались на этот раз красками, но сильно намазались маслом, их тела казались ожившими мраморными статуями. Какая противоположность красным, желтым или охристо раскрашенным девушкам, выглядевшим как будто их покрыли лаком! Ни один спектакль на сценах так называемых цивилизованных стран не в состоянии создать подобного настроения. Пожилые женщины под барабан исполняли хоровые песнопения. То, что я здесь пережила, можно сравнить с мистическим видением, возникшим из древнего сказания. У меня не было с собой камеры, но я не пожалела об этом – все равно не стала бы фотографировать. Через некоторое время я неспешно направилась к нашему лагерю.

На следующее утро произошел серьезный разговор с водителем Мухаммадом, поставившим нас перед фактом: необходимо ехать в Абу-Губейху. Он объяснил, что окончательно потерял надежду на возвращение грузовика, после того как услышал по радио о случившихся в Хартуме кадровых перестановках на высшем уровне, могущих иметь для нас самые серьезные последствия. Министры иностранных и внутренних дел, чья поддержка позволила нам остановиться в Кордофане, теперь получили новые должности. Некоторых генералов отправили в отставку. Так что, скорее всего, тот военачальник, которому я послала два письма с просьбой о помощи, находился уже не в Эль-Обейде. Вот почему не вернулся к нам грузовик. Ужасное положение! Приближался сезон дождей. Мы не могли уже больше находиться здесь, но и уехать тоже. У Мухаммада оставалось еще немного бензина для «лендровера», чтобы, если повезет, добраться до небольшого местечка Абу-Губейха, расположенного севернее от нас на 130–140 километров. Там наш шофер надеялся получить бензин для поездки в Эль-Обейд. Я решила поехать с Мухаммадом, чтобы в Абу-Губейхе добиться помощи. Хорст оставался в Кау: мы не вправе были рисковать и оставлять лагерь с фотокамерами и ценным кинооборудованием на произвол судьбы.

Я взяла запас продуктов на несколько дней, большую канистру с фильтрованной водой, фонарик, лекарства, свой суданский паспорт и документы из правительственных учреждений Судана. Через два дня мы намеревались вернуться. На случай капитальных поломок автомобиля с нами отправились двое мужчин нуба. Уже через три часа езды машина затрещала, хотя Мухаммад вел ее очень осторожно. Сломалась пружина. Солнце палило немилосердно. Через два часа, после того как неполадки в «лендровере» устранили, мы прибыли, облегченно вздохнув, в Абу-Губейху, небольшой город с арабским населением, где имелись полиция, почта, базар и госпиталь. Я очень надеялась получить здесь необходимое горючее и запасные части и прежде всего суметь по телефону или телеграфу связаться с губернатором в Эль-Обейде, чтобы потребовать приличный грузовик. Мне предоставили постель в доме для приезжих, где одновременно жили и служащие. Все арабы, общаясь со мной, были очень приветливы и заверяли, экспрессивно жестикулируя, что не бросят в беде.

Обещания лопнули как мыльный пузырь. Мухаммад поехал в гараж, оба нуба из Кау где-то устроились. Ни у кого не нашлось ни бензина, ни машинного масла, я уж молчу про необходимые запчасти и автомобильные шланги. Телефонная линия и телеграф не функционировали, радиосвязь не функционировала.

Один из служащих проводил меня к живущим в этом городе зажиточным торговцам, чтобы на все деньги, которые у меня были, арендовать грузовик. Попытка не удалась: немногие владельцы собственных машин с комфортом ездили на них сами. Единственное, чем увенчались мои многочасовые усилия, – арабский торговец продал мне 80 литров бензина, столько, сколько Мухаммад тратил обычно на поездку в Эр-Рахад, единственное крупное поселение на пути в Эль-Обейд. Там, скорее всего, имелся шанс найти бензин, поскольку Эр-Рахад – важная железнодорожная станция. Но расположена она севернее Абу-Губейхи на 250–300 километров. Дороги в той местности исключительно плохие. Неизвестно, доедет ли вообще туда наш «лендровер».

Я очень сомневалась в возвращении Мухаммада. И все-таки разрешила ему поехать, передала с ним письма, телеграммы и деньги. Между тем обнаружились оба нуба: Кола вызвался сопровождать Мухаммада, Джабор оставался со мной. Ночью Мухаммад и Кола отправились в путь. Мухаммад крепко пожал мне руку, несколько раз стукнул себя левой ладонью в грудь и дал понять, что осознает свою ответственность: «Мухаммад не Араби, Мухаммад вернется». Как бы мне хотелось ему поверить, но все пережитое оставляло совсем мало надежды.

Один день тянулся за другим. Никаких вестей от Мухаммада не поступало. Разочарованная, я захотела обратно в Кау к Хорсту. Но без машины это было совершенно невозможно осуществить.

Случай пришел мне на помощь. Однажды вечером один из арабов сказал, что через несколько минут здесь появится грузовик, который мог бы взять меня в Кау. Машина, полностью забитая грузом, следовала в Малакаль с товаром. Я сумела вклиниться на скамейку водителя между двумя арабами. Джабору пришлось ехать в кузове грузовика, где пристроилось еще много рабочих на ящиках и мешках. Как ни неудобно оказалось мое положение – вчетвером в тесной кабинке водителя, – я благодарила Бога, что через несколько часов буду вновь в Кау. Мне сказали, что мы доберемся туда в полночь. Однако приблизительно через два часа пути машина где-то остановилась. Водитель-великан выбрался из машины, другие арабы также спрыгнули. Спустя вечность, так мне показалось, вернулся водитель и дал понять, что я тоже должна выйти. Мы с ним проследовали до соломенной хижины. Мне показали знаками, что ночевать придется здесь. Что прикажете делать? Фонариком я осветила изнутри хижину, на полу которой лежал навоз.

Перед входом, поскольку дверь отсутствовала, арабы поставили гофрированный лист жести. Когда забрезжило утро и сквозь щели прорвался первый луч солнца, кроме крика петуха я услышала голоса. Вскоре лист жести отлетел в сторону, и у входа образовалась толпа удивленных детишек. Потом пришел старик, принесший стакан чаю, который я с благодарностью приняла.

Машины больше нигде не было видно. Между тем объявился Джабор. Он рассказал, что грузовик выехал в поле и никто не знает, когда его ждать обратно. Мне стало абсолютно безразлично все происходящее. Наконец после полудня машина вернулась. Опять мы сидели вчетвером в тесной кабине. Мои колени, впритык к которым находилась ручка переключателя скоростей, получили значительные ушибы. Незадолго до полуночи я, к счастью, уже добралась до Кау.

Теперь мы с Хорстом полностью отдавали себе отчет в нашем бедственном положении, поскольку уже не рассчитывали на возвращение Мухаммада. И напрасно. Уже через два дня вечером послышался шум автомобиля. Взволнованные, мы выскочили наружу – там стоял наш «лендровер». Мухаммад выпрыгнул из машины, Араби и Кола – за ним. Мы обняли нашего спасителя, который затем с гордостью показал нам две бочки бензина.

На следующий день с переводческой помощью учителя Ибрахима мы узнали подробности приключенческой поездки Мухаммада. Во время ночного вояжа из Абу-Губейхи в Эр-Рахад у «лендровера» случились две тяжелые поломки, но каждый раз машину удавалось привести в порядок. В Эр-Рахаде она окончательно заглохла. Мухаммад оставил Колу с машиной в Эр-Рахаде, а сам по железной дороге поехал в Эль-Обейд, где узнал, что генерал до сих пор находился в Хартуме, а замещающий его офицер ничего не знал о нашей экспедиции и поэтому не смог помочь. Сулиман и Араби, оба водителя, предпочли остаться в своих семьях в Эль-Обейде, вместо того чтобы вернуться в Кау. Мухаммад, на 10 лет моложе их и другого характера, все-таки разыскал обоих. Хотя он рано женился и его супруга ужасно скучала в одиночестве, Мухаммад не поддался соблазну и не остался в Эль-Обейде. Напротив, добившись встречи с представителем губернатора, он поведал ему о нашей ситуации. И Сейид Махгуб Хассабалла сразу же помог: сделал так, что Мухаммад получил важнейшие запчасти, необходимый бензин, машинное масло, и пообещал, что через несколько дней в Кау прибудет грузовик и заберет нас. Мухаммад взял с собой Араби и поспешил в обратный путь – обрадовать нас с Хорстом. Редко в моей жизни я бывала так благодарна человеку. Он сделал все от него зависящее, чтобы помочь нам.

Теперь нам стало легче, и мы старались в оставшиеся несколько дней как можно больше отснять и сфотографировать. Величайший враг, с которым мы должны были сосуществовать, – жара – становился все страшнее. Наступил апрель, в этой местности самый тяжкий месяц года.

Мне очень хотелось заснять процесс татуировки девушки или женщины. И нам повезло. Макка, «пациентка» Хорста, была специалистом по художественной татуировке. Это благодаря ей мы смогли снять на пленку очень болезненную манипуляцию.

Для нас эта работа тоже стала мукой. Даже со стороны было нелегко наблюдать, как Макка колючкой поднимала кожу и вонзала в нее нож. Сначала мы увидели нанесение татуировки девушке, а через несколько дней и женщине. Оба раза это происходило на раскаленных солнцем скалах. Особенно болезненно делалась татуировка у женщины. Так как узорами покрывали все тело, то из-за тысячи маленьких надрезов она потеряла очень много крови. Процедура длилась два дня, но даже при надрезах в самых чувствительных местах женщина старалась не показывать, какие муки ей приходится терпеть. Только подергивание мышц лица время от времени выдавало ее истинное состояние. Татуировка, которой подвергается каждая женщина после того, как отняла от груди первенца и прожила три года в воздержании, – одно из самых важных культовых действий юго-восточных нуба. Если молодая мать стоически выдерживает эту процедуру, ее ожидает награда. Украшенная новыми ритуальными рубцами, она вновь становится желанной для мужчин.

Вместо того чтобы устроить день отдыха, меня словно магнитом потянуло в Ньяро. И оказалось – неспроста. Мы прибыли в самый разгар праздника танца, какого никогда прежде не видели.

Нуба, в полном экстазе, совершенно не обращали на нас внимания, можно было работать без помех. Видимо, все молоденькие девушки Нюаро участвовали в этом празднике. Мужчины же, наоборот, сидели раскрашенные во внутреннем помещении ракобы рядом с барабанщиками. Воины, опустив головы, сжимая палки и притопывая ногами, чтобы звенели колокольчики, ждали объяснений в любви. Пожилые матроны сопровождали песнями дикие ритмы плясунов. Женщины, танцевавшие с дочерьми, воспевали их многочисленные достоинства. Уложив девушек спиной на землю, задрав и широко расставив им ноги, мамаши громко улюлюкали, превознося девственность чад. В этом танце могли участвовать, кроме девушек и женщин, только дети.

Без сомнения, это был большой ежегодный праздник любви, о котором нам потом рассказали Туте и Джабор. Стоявшие впереди девушки, пританцовывая, начали медленно приближаться к мужчинам. Возбуждение все нарастало. Вдруг одна из девушек подошла к одному из мужчин и молниеносно пронесла ногу над его головой, на мгновение коснувшись плеча. При этом она несколько раз дернулась всем телом, пока избранник смотрел в пол. Потом, приплясывая, покинула ракобу. Я хотела запечатлеть столь необычное «объяснение в любви», но меня окружили бдительные матери, очень ловко образовав хоровод. Тем временем еще две девушки выбрали себе суженых. Мне хотелось взвыть оттого, что невозможно снять такой оригинальный ритуал. В конце концов я вырвалась из тесного круга танцующих и помчалась на другую сторону ракобы, где перед своим избранником уже танцевала следующая невеста. Только я установила освещение и включила мотор, как матери снова окружили меня. На этот раз я «сделала хорошую мину при плохой игре» и попыталась, подражая им, потанцевать. Но через несколько минут, задыхаясь от жары и напряжения, уселась на пол, чтобы незаметно поменять пленку. Мой танец так понравился женщинам, что они дали мне кнут и потребовали продолжить «выступление». Размахивая кнутом и приплясывая, я выскользнула из ракобы, чтобы в последних лучах заката сделать хоть несколько снимков.

Мне повезло: получился фантастический кадр, где одновременно две претендентки выбрали одного воина. Одна положила ему ногу на правое плечо, другая на левое. Туте позже рассказывал мне, что в подобных случаях решение остается за мужчиной. Впоследствии это могло вызвать жестокие сцены ревности. Свидание происходит только ночью, в большинстве случаев в доме родителей невесты. Из этой встречи может возникнуть союз, без каких-либо обязательств. Девушки, у которых рождаются внебрачные дети, уважаемы, как и замужние женщины. До позднего вечера мы оставались на празднике: пили с нуба пиво из мариссы и обменивались дружескими жестами. Хорсту удалось запечатлеть на пленке трогательные сценки.

На следующее утро на грузовике прибыл Сулиман. Радость от предстоящего возвращения домой омрачалась необходимостью прервать работу. Понадобилось более трех месяцев, чтобы подружиться с нуба. Однако уезжать все-таки пришлось, так как более длительное пребывание на иссушающей жаре могло роковым образом повлиять на наше здоровье.

Чтобы на прощание порадовать друзей, я принесла весь имеющийся у меня жемчуг – невероятное богатство для нуба, поскольку по давнему решению правительства арабские торговцы не имели разрешения на продажу здесь бисера. Считалось нежелательным, чтобы туземцы продолжали украшать себя по давней традиции. Во время моей первой экспедиции на рынках еще изредка встречались маленькие пестрые бусинки. В этот раз их нигде не было. С помощью Джабора и Туте я начала раздавать подарки. Сначала все шло вполне пристойно, но очень быстро возникла такая толчея, давка, выхватывание жемчуга друг у друга, что я сбежала и дележку предоставила вести самим нуба.

Хорст начал упаковывать вещи еще ночью. Затем ему привезли тяжелораненого, которому нужно было помочь. Я уже не могла даже пошевелиться и, обессиленная, лежала на кровати. Заснуть удалось только под утро.

Когда я смогла открыть глаза, половина лагеря была уже разобрана. В полусне я увидела, как один за другим выносили ящики и грузили в машину. Все больше нуба собиралось вокруг нас. Видимо, они хотели напоследок сделать нам приятное: как никогда красиво разрисовали себя мальчики и молоденькие девушки. Камера была у меня на поясе, но не было сил сделать хоть одну фотографию. Работа в Кау завершилась. Пришел омда попрощаться с нами. Многие пожимали нам руки, и было ясно, что и здесь оставляем друзей. Последний взмах руки – и скоро Кау и Ньяро остались позади.

Смогут ли наши снимки передать хоть крупицы удивительного очарования этого необычного племени? Этот вопрос занимал меня все время нашего долгого пути домой. Оправданны ли те мучения, которым мы себя подвергали? Из пяти поездок в Судан эта была самая напряженная. Чудо, что мы выстояли в этой экспедиции.