Текст книги "Мемуары"

Автор книги: Лени Рифеншталь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 67 (всего у книги 80 страниц)

В Южном Судане

Мне удалось купить в Эль-Обейде авиабилет до Хартума, где уже несколько дней находился Хорст, прибывший туда поездом. Тридцать часов пути Хорст вместе с обезьяной провел на открытой платформе под «лендровером», не желая ни на минуту оставить без присмотра ценный материал и камеры. Поездка оказалась для обоих муками ада. Покрытый железом пол платформы до того раскалился, что обжигал при одном прикосновении. Но под машиной образовалась тень, где Хорст со своей перепуганной обезьянкой имел возможность спрятаться от нестерпимой жары.

Дом, в котором мы наконец смогли отдохнуть после утомительной поездки, был окружен тенистым садом. Обезьянка Рези, теперь разгуливавшая без поводка, от души нарезвилась среди деревьев. По ночам она спала где-то в кронах, но вставала с первыми лучами солнца и до наступления сумерек крутилась неподалеку от нас.

Вообще-то мы хотели как можно скорее вернуться в Германию, но господин Мубарак Шаддад уже давно специально для нас подготовил поездку в Южный Судан. Такое великодушное приглашение суданского правительства я не могла не принять. Мы намеревались продать «лендровер» в Хартуме, с тем чтобы оплатить обратные авиабилеты в Мюнхен. В Судане такая машина ценится дорого. Мы передали автомобиль сотруднику господина Вайстроффера, который во время нашей поездки по Южному Судану обещал позаботиться о его продаже.

Незадолго до отъезда мне пришлось еще раз поволноваться. Исчезла Рези. Мы предприняли большую поисковую операцию. Несколько дней жили только этим. Опросили сотни домов. Делая объявления по телевидению и радио, я обещала награду за любые сведения об обезьянке. Никто не откликнулся. Даже полиция участвовала в этом деле, но безрезультатно – наша Рези, которую мы так полюбили, исчезла. Утешало лишь, чго здесь ей будет намного лучше, чем в холодном Мюнхене, где я планировала отдать ее в зоопарк «Геллабраун».

Нашей первой целью был Малакаль, маленькая столица в провинции Верхний Нил. Местный губернатор подготовил к нашему приезду обширную программу. Меня интересовало, какие следы недавних беспорядков удастся найти в этом городе. Мы посетили школы и больницы, говорили с врачами и католическими священниками. От них надеялись узнать подробности о кровавых боях, но собеседники умело уходили от всех вопросов. Однако выяснилось, что и отец Пиу и два духовных лица из Танзании вновь могли беспрепятственно проводить службы. В религиозном объединении «Юнайтед черч» о жертвах революции также предпочитали молчать.

Особенностью «Юнайтед черч» были воскресные богослужения, во время которых каждые полчаса выходил один из шести священников, владевших разными языками. У каждого племени провинции Верхнего Нила имелся свой собственный духовный наставник – у динка, шиллуков, нуэров, ануаков и других. Побывав в деревнях динка и шиллуков, мы нигде не обнаружили следов боев или сгоревших хижин. Вероятно, за это время их просто убрали. Здесь я снова встретилась с королем шиллуков, и мы даже участвовали в совместной прогулке. Авторитет монаршей особы непререкаем, каждый шиллук с почтением бросался перед ним на землю.

Вау, столица южной провинции Бахр-эль-Газаль, была нашей следующей целью. Это плодородная область, где проживали динка, самое большое племя в Судане. Как и шиллуки, динка – воинствующее племя, и некоторые из них воевали против северных суданцев. Но и здесь не оказалось никаких разрушений. Вау со своим выдающимся собором – город, в противоположность Малакалю, очень чистый. На улицах нам встречались добротно, почти по-европейски одетые люди. Ощущалось благосостояние, объяснимое наличием успешно работающей промышленности. Нам показали недавно построенную консервную фабрику, оснащенную русскими станками. Здесь плоды манго перерабатывались в соки и мармелад, этой продукцией снабжался весь Судан. Зажиточными коммерсантами были преимущественно греки.

К нашему удивлению, в католическом храме нам разрешили фотографировать и делать киносъемки. Богослужения начинались с шести часов утра и проводились четыре раза в переполненном помещении. Это была самая большая церковь, которую я видела в Судане. Там с нами произошел забавный случай. Когда Хорст вблизи алтаря снимал, как священник дает верующим просфорки, чернокожие прихожане смотрели на моего помощника с умилением. Они приняли его за Христа. За время экспедиции он потерял двадцать килограммов, руки и ноги стали тонкими, лицо – ввалившимся, да и борода действительно придавала ему сходство с изображением Христа на иконе. Хорст перевел дыхание только, когда выбрался наружу.

Любопытно, как в Вау проходила выборная кампания. Представителям различных племен раздавали листки для голосования, на которых виднелись отпечатаные символические знаки: «крокодил», «бык», «антилопа» или даже «дерево». Местные жители знали, кому из их вождей принадлежит символ. Они делали свой выбор оттиском большого пальца. Избиратели стояли перед столом с листочками для голосования в очередях.

Нам позволили посетить и тюрьму. Там содержалось свыше 400 человек, среди которых находились и убийцы, мужчины или женщины, приговоренные к пожизненному заключению. Преступления они совершали в основном из ревности, некоторые ожидали амнистии. Смертной казни в Судане не существовало. Большинство заключенных выполняли ручную работу: женщины изготавливали поделки из соломы, мужчины занимались резьбой по слоновой кости. Нам разрешили поговорить с ними с помощью переводчика. Похоже, свою участь они воспринимали спокойно.

Через семь дней после посещения различных деревень динка мы покинули Вау. Из-за невыносимой жары я впервые немного утомилась от Африки. Мы скучали по родине, по лесам и зеленым лугам, по прохладе и по нашей кухне.

Поездка еще не закончилась. В нашей программе значилась также самая южная из провинций Судана – Экваториальная. Там, как рассказывали, во время пресловутых беспорядков дело доходило до жесточайшего кровопролития. По сравнению с Вау Джуба выглядел мертвым городом: о прошедших событиях здесь напоминало очень многое. Нас всегда сопровождали двое полицейских, и это было обязательным условием любых перемещений. За Торитом мы получили куда более мощную вооруженную охрану, и продолжать поездку пришлось в бронированном военном транспортере. Рядом ехали танки «амфибии» и армейские грузовики с вооруженными солдатами. Должна сознаться, у меня было тяжело на душе, особенно когда через несколько часов я оказалась вынуждена пересесть в небольшой танк. Мы ехали по холмистой горной местности, заросшей тропическими растениями как в джунглях. Отчетливо представлялось, насколько непросто воевать со спрятавшимся в густых зарослях врагом. Мы прибыли в Торит, к месту расположения главной ставки армии, без происшествий. Нам была оказана редкая честь – мы смогли посетить центр недавних боев.

Нас принимал совсем еще молодой армейский офицер, отвечавший на все мои вопросы с большой охотой. Мы спорили до глубокой ночи. Впервые я получила возможность услышать из первых уст о почти неразрешимых политических, этнологических и религиозных проблемах между северными и южными суданцами. Но чтобы составить полную картину, необходимо было переговорить с обеими сторонами.

Мы поразились танцу лотуко, значительно более первобытному, нежели официальные танцы в деревнях динка. Лотуко использовали большие барабаны, кожу которых постоянно подогревали горящей соломой. Лица раскрашены красной золой, в руках – копья с развевавшимися черными длинными волосами зверей на острие. Дикими прыжками и криками танцоры доводили себя до все большего и большего экстаза. Своим ритуальным действом вокруг сложенного из дров особым образом костра, они как бы пробуждали демонов, снявших оковы. Это зрелище выглядело тем более впечатляющим, что все происходящее лишь в последнюю очередь рассчитывалось на зрителей, целью было дать волю своим страстям – и освободиться от них.

Как раз когда танец закончился, мы пережили драматическую сенсацию. Радио передало из Хартума о смещении правительства. Прежнее руководство страны и его окружение были арестованы, зачинщиком путча стал офицер Джафар Нимейри. Нас как будто поразило молнией. Я испугалась. Вероятно, уже арестованы и губернаторы, и шефы полиции, которые так нас поддерживали, чьими гостями мы, собственно, и являлись. Вторая революция, пережитая мной в Судане! Меня изумило, как спокойно восприняли это сообщение офицеры, среди которых мы находились.

Комендант в Торите поспособствовал, чтобы нас незамедлительно доставили обратно в Джубу. Там я впервые пережила приступ малярии с высокой температурой и сильными болями в конечностях, но, приняв резохин, оправилась удивительно быстро и скоро встала на ноги. Полетев через два дня в Хартум, мы, к своему успокоению, увидели в аэропорту друзей и знакомых. Они еще не освоились с ситуацией. Мы с волнением слушали их рассказы. Радиоцентр, мосты и официальные здания захвачены. Повсюду стояли танки, на улицах полно военных. Самое плохое известие я получила только вечером. Сотрудник Вайстроффера, у которого мы остановились, и в этот раз сообщил, что угнали «лендровер». Наш хозяин по легкомыслию дал его опробовать предполагаемому покупателю, и с тех пор машина исчезла. Вероятно, полагал он, машина уже по ту сторону границы, в Эфиопии.

Это было уже слишком. Врач сделал мне укол с успокоительным лекарством. В подобной ситуации хаоса никакой надежды на возврат машины не оставалось. А без ее продажи у нас не хватало денег на обратную дорогу. Я впала в отчаяние.

Через несколько дней свершилось нечто невероятное. В сознании, затуманенном после лекарства, я увидела в дверях моей комнаты две фигуры: Хорста и Норы – секретаря Вайстроффера.

– Машина здесь, мы ее нашли, – услышала я чей-то голос.

Но так как я посчитала это дурной шуткой, а сама находилась в перевозбужденном состоянии, у меня случился приступ буйного помешательства. Я била все вокруг себя, укусила Нору, которая хотела меня успокоить, царапала лицо… Мне сразу же сделали укол.

Позднее мне рассказали, что произошло в действительности. Нора, решительная молодая женщина, совершила безумный поступок: увидев на главной улице города посреди бесчисленных мчащихся машин, наш «лендровер» с еще не снятой, висящей вверх ногами вывеской «Суданская экспедиция», она стала преследовать машину, перегнала ее и остановилась посередине улицы. Затем заставила перепуганного вора, оказавшегося режиссером суданского телевидения, выйти из автомобиля, передать ей ключи, отвезла свою машину в надежное место, села в нашу и умчалась. Но она сделала для нас еще больше: ей удалось удачно продать этот «лендровер», невзирая на возникшие проблемы с таможней. Так она стала нашим ангелом-спасителем.

Возвращение домой

Мы сидели в самолете, обессиленные, но счастливые. Эту полную приключений экспедицию мы выдержали, и даже смена власти не помешала нам получить в аэропорту весь багаж.

Требовался отдых. Мы решили отправиться на греческий остров. Выбрали Родос, но там, как нам показалось, слишком холодно – мы слишком долго прожили в жарком климате. В Хартуме в день нашего отъезда термометр показывал 42 градуса в тени. Оставшиеся дни отпуска мы провели на Капри. Здесь тоже было прохладно, мало кто купался, но я всегда любила этот остров за то, что там можно совершать великолепные прогулки, во время которых всегда открывается что-то новое.

Именно на Капри за день до отъезда со мной случилось несчастье: я упаковывала вещи, споткнулась о шнур от торшера и неудачно рухнула на скользкий мраморный пол, в результате – перелом плеча. На следующий день Хорст и я, с гипсом на руке, летели в Мюнхен. Мне сказали, что перелом будет срастаться в течение нескольких месяцев.

Ошибочный приговор

Дома в почтовом ящике лежало глубоко потрясшее меня письмо от Фридриха Майнца. Оно содержало ужасное сообщение, что многолетний процесс, который он вел против Эрвина Ляйзера и шведской «Минервы» за права на мой фильм «Триумф воли», проигран в последней инстанции.

Это было нелепо, а то, что меня внезапно захотели лишить прав на мой фильм, выглядело как издевательство. Десятки лет меня как режиссера и создателя этого документального фильма проклинали и преследовали, но сомнений в том, что сделала его я, никогда ни у кого не возникало. Так было, пока со своими претензиями не выступил Эрвин Ляйзер, использовавший для своей киноленты «Моя борьба» кадры из моего фильма, не получив права распоряжаться ими ни от меня, ни от «Транзита», правопреемника фильмов, изготовленных НСДАП и Германским рейхом.

Основанием для приговора послужил следующий аргумент: «В многочисленных письменных источниках имеются указания на то, что изготовителем фильма является НСДАП». Эти ложные данные давно опроверг господин Опитц, шеф пресс-службы УФА. В его заявлении, данном под присягой, говорится о том, что ссылки на мой фильм использовались УФА в рекламных целях. В 1934 году, когда «Триумф воли» вышел на экраны, отношения УФА и НСДАП были еще не выяснены. Поэтому тогда УФА усмотрела возможность через этот фильм улучшить эти отношения посредством интенсивной рекламы. Следующий аргумент, сыгравший в приговоре свою роль, оказался незначительным, даже наивным, и опровергался многими свидетелями. Дело касалось письменных вставок в протокол, подготовленный УФА после заключения договора о прокате фильма. Некий господин из УФА назвал меня «особоуполномоченной общим руководством НСДАП». Это могло являться его личным мнением, но не соответствовало действительности. Я уже заявляла, что по настоянию Гитлера должна была сделать фильм о партийном съезде. О внутренних разборках в партии, которые привели к тому, что НСДАП по указанию Гитлера делать этот фильм не стала, я, естественно, не могла сообщать УФА. Так и возникло подобное недоразумение.

Горькая ирония судьбы: в суде «подтвердилось», что создатели моего фильма – партийные киноотделы, в которых работали мои злейшие враги. Если бы фильм действительно являлся детищем НСДАП, УФА не нужно было бы его финансировать. У партии хватало и своих средств. К тому же с НСДАП не заключалось никаких договоров, в соответствии с которыми мне поручалась бы работа над кинолентой. Заявления тогдашних компетентных представителей НСДАП, данные под присягой, однозначно констатировали, что моя фирма являлась частным предприятием, созданным для производства фильма о партийном съезде. Даже казначей НСДАП подтвердил это под присягой.

Суд решил по-другому, но факты неизменны. Суды уже и раньше не всегда разбирались в сложных случаях, но здесь можно было говорить только о судебной ошибке.

Я попросила совета у доктора Вебера, который из-за нехватки времени не смог взять на себя процесс вместо господина Майнца. Он сказал мне, что это чисто политический приговор. На мой вопрос: «Могу ли я что-нибудь предпринять?» – адвокат ответил: «Да, безусловно. Приговор ошибочен. Решение суда не соответствует действительным обстоятельствам. Оно основывается на правовом споре Майнца с „Минервой“ и правомерно только для сторон процесса. В случае нового разбирательства суд должен полностью пересмотреть завершившийся процесс. Вам обязательно нужно предоставить новые решающие доказательства».

Я вспомнила, что предложила доктору Боле, проигравшему процесс второй инстанции адвокату господина Майнца, представить Альберта Шпеера вторым свидетелем. Шпеер присутствовал, когда Гитлер во время проведения партийного съезда в Нюрнберге дал мне это поручение, четко подчеркнув, что по его распоряжению партия принимать участие в создании фильма не будет. Доктор Боле был так убежден в положительном исходе процесса, что счел показания Шпеера излишними.

Я знала свидетеля еще более важного, чем Шпеер, только сомневалась, согласится ли он высказаться по этому делу, – это Арнольд Рэтер, [499]499
  Рэтер Арнольд (1896—?) – руководитель киноотдела НСДАП с 1932 г.; с 1935 г. – в минпропе, недолгое время занимал пост вице-президента имперской палаты кино (уволен по подозрению в коррупции). С 1941 г. руководил берлинским киноотделом НСДАП и являлся сотрудником УФА и Тобис.


[Закрыть]бывший советник правительства и руководитель киноотдела НСДАП. Все фильмы, которые создавала партия, курировались лично им. Только через некоторое время я узнала, что он еще жив, но у меня едва ли хватило бы мужества обратиться к нему за помощью. Во времена Третьего рейха он являлся моим врагом. Под его непосредственным руководством создавался первый фильм о партийном съезде, «Победа веры», причем поручение Гитлера пригласить меня режиссером он бойкотировал. Он так сильно сопротивлялся моему участию, что на короткое время даже угодил в тюрьму. Именно поэтому Гитлер отказал НСДАП в подготовке второго фильма о партийном съезде. Прошло более тридцати лет, но вызвать Рэтера свидетелем я ни разу не отважилась. А вот теперь, когда мне объявили этот ошибочный приговор, решила попытаться…

Доктор Вебер поддержал меня:

– Вы должны попробовать, так как многие полученные господином Майнцем заявления, данные под присягой, суд вообще не принял во внимание, потому что они не были заверены нотариально.

Я испугалась. Об этом мне никто не говорил. Все напоминало детскую игру. Как можно столь важные свидетельские показания заверять еще и нотариально? Однако теперь все равно было слишком поздно. Некоторые свидетели к этому времени уже скончались.

– Но, – сказала я доктору Веберу, – заявление под присягой господина Гросскопфа, самого важного свидетеля наряду с господином Рэтером, нотариально заверено! Он главный свидетель, поскольку контролировал все финансовые дела, связанные с производством этого фильма. Он подтвердил, что вел расчеты только с УФА, а с партией – никогда. Внутренние расчеты между УФА и НСДАП, которые противоположная сторона представила как доказательство, не имели с производством киноленты ничего общего, они касались только права на узкопленочное производство, действительно переданное УФА партии.

– Суд не счел нужным дать себя в этом убедить, – сказал доктор Вебер. – Обязательно попытайтесь все же привлечь в качестве свидетеля господина Рэтера.

Я принялась за дело, с тяжелым сердцем и очень небольшой надеждой. Но на сей раз меня ждал неожиданный сюрприз. Господин Рэтер ответил мне: «28 декабря 1969 года. Все мы, вероятно, осознали, что напряженные отношения между людьми в определенные времена не должны привести к чувству мести. Конечно, я готов высказаться по этому поводу».

Фантастично! Я увидела луч надежды. Несмотря на свой возраст, а ему было уже 74 года, господин Рэтер прибыл в Мюнхен и 29 октября 1970 года в присутствии нотариуса, приняв присягу, дал показания. Из-за чрезвычайной важности этого заявления для меня и ради выявления истины процитирую самые важные параграфы:

По делу. Я был руководителем отдела кино управления рейхспропаганды. В этом качестве мне подчинялись все связанные с кино учреждения НСДАП. В силу данного обстоятельства могу со всей определенностью заявить: партийные фильмы, то есть фильмы, создатели которых несли правовую и экономическую ответственность перед НСДАП, не могли быть изготовлены без моего разрешения. Я, в свою очередь, все предварительно согласовывал с руководителем Министерства пропаганды доктором Геббельсом. По этой причине могу утверждать с абсолютной уверенностью, что фильм «Триумф воли» не создавался НСДАП и никакого поручения на этот счет от партии не поступало.

Иное дело – фильм о партийном съезде 1933 года «Победа веры», который также снимался госпожой Рифеншталь. В этом случае партия выступила как изготовитель. Так как у госпожи Рифеншталь при съемках в 1933 году возникли значительные сложности с партией, Гитлер решил, что НСДАП не должна иметь ничего общего с будущим фильмом 1934 года – «Триумфом воли». Это касалось как производства, так и финансирования. Я помню, что тогдашним государственным секретарем в Министерстве пропаганды господином Функом мне было запрещено участвовать в любых организационных мероприятиях, связанных с этой кинолентой. Итак, фильм «Триумф воли» от начала до конца создавался лично госпожой Рифеншталь. Также мне известно, что в свое время УФА охотно использовала свои связи с НСДАП как рекламный щит, становится понятно, почему УФА в своей пропаганде «Триумфа воли» сильно подчеркивала связь фильма с НСДАП…

Арнольд Рэтер

Этот документ нельзя оспорить ни одним судом. Я отказалась от процесса против господина Ляйзера. Мне было достаточно иметь на руках столь убедительное подтверждение моих авторских прав.

Создание книги о нуба

После восьми месяцев отсутствия мне пришлось многое улаживать. Помимо всего прочего, перелом плеча оказался сложнее, чем вначале предполагалось. Несмотря на сеансы физиотерапии и лечебную гимнастику, я все это время не могла двигать рукой.

Немецкий издатель доктор Бехтле, с которым я познакомилась год назад на Ибице, заинтересовался фотоальбомом о нуба. Его предложения показались мне приемлемыми, и после получения хорошего аванса я подписала договор. Он обязался издать книгу не позднее чем через два года. Мне было необходимо предоставить в его распоряжение только фотографии, тексты намеревался писать другой автор. Просматривать их я собиралась вместе с молодым писателем Кристианом Ротлингсхофером по поручению Бехтле.

Работать с Ротлингсхофером оказалось приятно. Мы встречались почти ежедневно. Я могла рассказывать об Африке часами. Издателя интересовали мельчайшие подробности. Он задумал выпустить два тома и надеялся на большой успех.

Однако пробные главы, написанные несколькими анонимными авторами, Бехтле не удовлетворили. Он попросил меня попробовать написать одну главу. Она ему так понравилась, что мне оставалось только одно – самой подготовить весь текст.

Я решила поработать над книгой за пределами города. Ади Фогель и Винни Маркус предоставили в мое распоряжение охотничью хижину недалеко от Фушля. В этой атмосфере полного уединения на природе работа давалась мне легко. Когда через семь недель я покинула хижину, все было готово и я уже могла безболезненно двигать рукой. Я написала 247 страниц и с нетерпением ожидала реакцию Бехтле.

Но меня ждало очередное разочарование. Еще до прочтения рукописи Бехтле сообщил, что передумал, – решил издать только фотоальбом, где будет всего 100 страниц текста. В сокращенном варианте не должно остаться личных переживаний, а только деловая информация о нуба.

Я расценила это как невероятно несправедливое требование. Ведь сам же Бехтле поначалу хотел сделать основным содержанием книги именно мои субъективные воспоминания об экспедиции. И вот – четыре месяца я работала на издательство бесплатно и, как выяснилось, понапрасну.

Эта кардинальная смена настроения заказчика рукописи должна была иметь подоплеку, о которой я вскоре узнала. Стефан Лорант, известный писатель, один из моих американских друзей, порекомендовал мне пригласить в качестве совместного партнера для фотоальбома нью-йоркское издательство «Эбрахаме». Когда Бехтле туда обратился, он получил жесткий отказ, подействовавший на него как холодный душ. Он стал неуверенным, понял, что в одиночку финансировать фотоальбом не сможет, и спустя некоторое время сказал мне, что пока этот проект надо отложить.

Снова превратности судьбы. Но я не собиралась сдаваться. Зарубежные фотожурналы просили сделать фотографии животных. Я решила фотографировать их в Восточной Африке вместе с Хорстом.