Текст книги "Мемуары"
Автор книги: Лени Рифеншталь
Жанры:
Культурология
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 80 страниц)
Профессор Дальзас добился отмены моего заключения, теперь он занимался освобождением моего имущества. Это касалось не только фильмов, но и денег, которые капитан Птижан снял с наших счетов в Кицбюэле. Без средств мы просто не могли покинуть Кёнигсфельд.
Заявили о себе и новые проблемы. Мой французский адвокат написал, что получил документы на освобождение моего имущества, но распоряжением более высоких инстанций оно вновь арестовано. Причина: сенсационные сообщения определенной французской прессы, вызвавшие в Париже огромный переполох. Дело касалось публикации дневника Евы Браун, за подлинность которого поручился Луис Тренкер. В заголовках на титульных страницах бульварных газет можно было прочитать: «Танцы обнаженной Лени перед Адольфом», «Марлен играет Лени» или «Опубликованный Луисом Тренкером дневник Евы Браун будет экранизирован в Голливуде. Роль Лени Рифеншталь взяла на себя Марлен Дитрих» и тому подобное.
Про меня расространялось много лжи, но эта стала самой отвратительной и глупой, кроме того, возникла она именно в тот момент, когда французское правительство после многолетних усилий решило наконец-то вопрос о возврате моего имущества!
Профессор Дальзас писал:
Я лично тоже не верю тому, что пишет пресса, и считаю дневник грубой фальшивкой, однако в настоящий момент не в состоянии ничего сделать. Только в том случае, если вам удастся доказать, что данная рукопись – фальсификация, я смогу возобновить свои усилия.
Я вновь оказалась лицом к лицу с безнадежной ситуацией. Что можно сделать, находясь в Шварцвальде? Без денег я совершенно ничего не могла предпринять. К тому же не было уверенности, что французы дадут разрешение на проезд в американскую оккупационную зону. Свободное передвижение из зоны в зону еще не разрешалось.
Не хотелось верить, что Тренкер замешан в этой гадкой фальсификации. После 1933 года я предложила ему помириться, выразила желание забыть все, зарыть топор войны. С какой радостью он согласился! Тренкер прервал съемки на Маттерхорне [375]375
Маттерхорн – вершина в Пеннинских Альпах, на границе Швейцарии и Италии (4477 м); см. также примеч. 91 к разделу «Танец и фильм».
[Закрыть]только ради того, чтобы приехать в Мюнхен на День немецкого искусства. Он с восторгом писал о моем фотоальбоме «Красота в олимпийской борьбе», вышедшем в 1938 году: «Здесь собраны фотографии, ничего подобного которым не видел еще ни один человек в мире, это гимн красоте и благодарность богам Олимпа!»
Разве мог человек, написавший подобные строки, опубликовать столь грубую фальшивку? Я должна была сама добиться от него объяснений. Вспомнилось, что год назад французская газета поместила сообщение: «Луис Тренкер намерен опубликовать дневник Евы Браун». Хотя я тогда и посчитала эту информацию «уткой», потребовала у Тренкера объяснений в письменном виде. Отвечая, он вообще не коснулся этого факта, не упомянул ни единым словом, не ответил на мой вопрос. Написано же было следующее:
Грис под Боценом, 25 июля 1947 года.
Милая Лени!
Прости, что я только сегодня, возвращаясь к твоему письму, нахожу время написать тебе. Три месяца работаю над фильмом в Венеции. Из-за этого и различных других дел личная почта лежит неразобранной. То, что в последние два года ты узнала много забот и горя, прежде всего из-за поражения национал-социалистов, было, вероятно, неизбежно. Для тебя, конечно, их свержение оказалось слишком ужасным – ты не могла его так легко пережить. Нелегко сознавать, что тебя ждет жесткое, полное лишений будущее в мире, где столь мал спрос на поверивших в лживое учение фюрера. Теперь, вероятно, и ты тоже должна в числе других пройти заслуженное чистилище и покаяние, углубиться в себя. Я желаю тебе прежде всего душевного спокойствия и преодоления всех невзгод. С наилучшими пожеланиями от меня и Хильды, с воспоминаниями о времени нашей совместной работы.
Луис
Письмо ошеломило меня не потому, что в нем ничего не говорилось про дневник. Его слова больно ранили – они звучали так лицемерно. Тренкер никогда не был, как он любил представляться после войны, борцом с нацизмом. На некоторое время, после выхода его фильма «Кондотьеры» в 1936 году, он попал в немилость доктора Геббельса. В 1937-м, на Дне немецкого искусства Луис сказал мне, что, если бы Министерство пропаганды потребовало, он вырезал бы некоторые сцены. После «Кондотьеров» он выпустил в Германии еще несколько больших фильмов: в 1937-м – «Гора зовет», в 1938-м – «Приветы из Энгадина». Если бы нацисты его не любили, он не смог бы добиться разрешения на съемки в 1940 году такого значительного фильма, как «Огненный дьявол», в котором играл главную роль и выступал как режиссер. И в 1942–1943 годах он получил главную роль в фильме «Германка», снятом свояком Геббельса, Киммихом.
Однако у меня никогда не было впечатления, что Тренкер поддерживал национал-социалистов – это я несколько раз повторяла во время допросов американцами и французами. Я знала, что он собой представляет, его двойственный характер, но не хотела ему вредить. Даже сейчас о неприятной афере с дневником я стараюсь писать поменьше. Но она так повлияла на мою дальнейшую судьбу, что вовсе умолчать о ней я не могу.
Не успела я по этому поводу что-либо предпринять, как меня навестил господин Демаре с женой. То, что они рассказали, подействовало на меня словно разорвавшаяся бомба. Сенсационные «открытия» сыграли свою роль, и мои враги выступили против освобождения моего имущества. Через несколько дней после опубликования материалов высшие французские чины отменили свое решение по поводу возвращения моей собственности. Она вновь была арестована.
– Вы должны предпринять все, что от вас зависит, – уговаривали меня супруги Демаре, – чтобы доказать поддельность этого дневника. У нас в свою очередь тоже возникли неприятности, когда открылось, что мы вам помогаем и хотим закончить фильм «Долина». Сотрудники «Синематик-Франсе» – организации, где хранится ваш киноматериал, – представили нас в секретной службе как пособников нацистов. Завершить фильм в Европе теперь не представляется возможным. Лучшими вариантами будут Канада или США. Вы согласны?
У меня закружилась голова.
– Это значит, что, до тех пор пока я не представлю доказательств фальсификации, «Долина» будет арестована? – спросила я удрученно.
– Об этом мы тоже думали, – сказал месье Демаре. – Это осложняет положение, но не все безнадежно. Что будут делать французские власти с незаконченным фильмом, который вам самой завершить не удалось? Я попытаюсь купить его через третье лицо, – добавил он. – Но ничего не получится, если вам не удастся разоблачить фальшивку.
После отъезда супругов Демаре я чувствовала себя ужасно. Моя мечта о завершении «Долины», казавшаяся такой осуществимой, снова отодвигалась далеко. К тому же меня угнетали новые конфликты с бывшим мужем. Он неоднократно пытался уговорить меня отважиться еще раз заключить брачный союз. Вопреки разуму и болезненному опыту нескольких лет, я согласилась. И мама, симпатизировавшая бывшему зятю, одобрила меня. Петер был так переполнен истинным раскаянием, что после долгих колебаний я уступила. Мы решили: если за полгода Петер не докажет, что может быть верным, окончательный разрыв неизбежен. Я надеялась все-таки, что наша новая попытка приведет к счастливому браку.
В первое время все шло хорошо. Петер старался вести себя предупредительно, часто навещал нас, помогал как мог. В материальном плане его возможности были ограниченны: торгуя вином, он получал довольно низкую зарплату, которую отдавал нам всю до последней марки. Он взял на себя ведение моей корреспонденции. Я почти поверила в новое запоздалое счастье. Но осуществить свои благие намерения Петер не сумел и разрушил наш союз довольно жестоко. Он вдруг исчез, не оставив никакого адреса, и только случайно я узнала, что в Гамбурге он сожительствует с молодой женщиной, пообещав на ней жениться. Когда она написала мне об этом, все было кончено. И тем самым разрушилось больше, чем только моя любовь и мой брак.
По возвращении из Гамбурга Петер попытался заставить меня его выслушать. Я же больше видеть его не хотела. Каждый раз, приезжая в Кёнигсфельд, он мучил мою маму, уговаривая выдать мое убежище, но та каждый раз уходила от ответа. Чтобы избежать встречи, которую я бы не выдержала, пришлось на долгое время уехать из Кёнигсфельда.
В Филлингене я получила разрешение на въезд в американскую зону. Перед тем как отправиться в дорогу, написала письмо матери. Оно лучше всего передаст мое тогдашнее состояние.
Самая любимая мамочка!
Я должна на некоторое время уехать, так как если я сейчас увижу Петера, то произойдет несчастье. Его моментально вскипающая ярость при моих расстроенных нервах – добром такой разговор не кончится. Мамочка, не беспокойся. Я повсюду нахожу людей, которые хорошо относятся ко мне, – и ангел-хранитель всегда со мной, если беда велика. Меня ждет трудное испытание, и поэтому я решила побыть совсем одной, пока не найду в себе силы, чтобы выстоять. Петеру я обо всем подробно написала. Постарайся его понять. За последние несколько месяцев он показал, что очень старался выполнить свое обещание заботиться о нас. Я благодарна ему, и ты, должно быть, тоже, за эту попытку, но его сил оказалось недостаточно. Не его вина, что он не мог жить со мной так, как было бы необходимо для нашего счастья. Его падение произошло как раз вовремя: прежде чем мы соединились в новом браке, чтобы разрушить и его. Отказываясь от него, я приношу самую большую жертву. Это все, что я могу для него сделать, потому что люблю его всей душой, – но какая же от этого польза, если я не могу сделать счастливыми ни его, ни себя. Мое стремление к жизни без лжи больше, чем сомнительное счастье стать любимой, но обманутой. За короткое время нам пришлось пережить тяжелые удары судьбы, но теперь мы выстоим. Я очень хочу, дорогая мама, доставить тебе хоть какую-то радость в твоей трудной и малоприятной жизни. Но не смогу этого сделать, пока я внутренне так истерзана. Потеря «Долины» и нашего имущества, моя болезнь, крах карьеры – все это ничто по сравнению с несчастным браком. Но, выше голову, дорогая моя мамочка, я снова скоро буду у тебя, не надо отчаиваться. Господь хранит нас.
Твоя Лени
Грузовик, направлявшийся из Филлингена в Мюнхен, захватил меня с собой. За два года это была моя первая поездка за пределы французской оккупационной зоны.
Когда мы остановились на отдых в гостинице в американской зоне в Аугсбурге, [376]376
Аугсбург – административный центр округа Швабия в Баварии, родной город «аугсбурского ангела» Агнес Бернауэр и драматурга Б. Брехта.
[Закрыть]я не поверила своим глазам. Люди, которых я здесь увидела, выглядели довольными и пели немецкие песни вместе с американскими солдатами. Мне казалось, что я свалилась с другой планеты. Ничто не напоминало ту зловещую атмосферу, которая царила во французской зоне. Там я за все прошедшие два года не видела улыбающихся лиц. Немцы выглядели печальными и безучастными, французы – строгими и часто высокомерными.
В Золлне, пригороде Мюнхена, я остановилась в доме моей симпатичной свекрови. Мама Якоб, так я ее называла, выглядела нежным, почти хрупким созданием, однако обладала сильной волей. Никто не мог с ней совладать. При всей своей внешней слабости, она поступала только так, как считала правильным, часто огорчая проживавшую вместе с ней дочь. Обе меня баловали, хотя им стало известно о распаде нашего брака с очень любимым ими Малышом, как они называли Петера. Их дом пострадал от бомб, но уже был отремонтирован. Здесь жили люди, как будто не пережившие никакой войны. Лишь руины повсюду в городе напоминали о ночных бомбежках.
Меня снабдили небольшим количеством денег и кое-какими продуктами, и я отправилась на поезде в Розенгейм. [377]377
Розенгейм – город в Верхней Баварии.
[Закрыть]Там у одного крестьянина незадолго до конца войны мы оставили вещи из моего берлинского дома и из дома моей матери, в основном ковры, книги и некоторые ценные картины, которыми мама особенно дорожила. Крестьянина я разыскала, однако вещей не оказалось. После окончания войны бургомистр «дал добро» уголовникам, освобожденным из заключения на то, чтобы все разграбить за три дня.
На постоялом дворе я подкрепилась супом с клецками и немного пришла в себя. В то время когда я сидела за круглым столиком в углу, наблюдая за посетителями, ко мне подошел упитанный баварец и попросил позволения присесть за мой столик.
– Герман Грампельсбергер, – представился он, – владелец этой гостиницы. А вы, вы не Лени Рифеншталь?
– Вы меня узнали? – немного ошеломленно спросила я.
– Конечно. Я знаю и ваши фильмы… Но, – продолжил он после небольшой паузы, бесцеремонно разглядывая меня, – вы выглядите довольно-таки плачевно и похудели.
После долгого разговора мужчина сказал приветливо:
– Для начала вас нужно снова откормить. Я приглашаю вас в мою альпийскую хижину, там вы можете оставаться, сколько хотите.
– А где это? – спросила я обескураженно.
– Наверху, на Вендельштейне.
Вскоре стало известно, что я остановилась на Вендельштейне. Насколько я была рада раздавать автографы и беседовать с людьми, настолько же опасалась, что Петер найдет меня даже здесь. А пока я наслаждалась великолепным весенним солнцем и фирновым снегом на северных склонах. Мне одолжили лыжи и ботинки, я решила вновь после многолетней паузы попробовать сделать «первые шаги»… Здесь-то и состоялось мое знакомство с кинооператором Паулем Группом. Он уговорил меня пожить некоторое время в его альпийской хижине «Целлер Альм», находившейся неподалеку. И это предложение я приняла с благодарностью.
Однажды мне нанесли неожиданный визит: приехал мой прежний друг Ганс Эртль, один из высококлассных операторов «Олимпии». После того как мы в течение многих часов рассказывали друг другу о наших судьбах, разговор перешел на Тренкера и дневник Евы Браун.
– Знаешь, – сказал Эртль, – что мне вспомнилось. Некоторое время тому назад я навестил Вольфганга Гортера, да ты его знаешь, кинооператора, – фаната гор.
– Лично – нет, – сказала я.
– Он рассказал о письме Тренкера, в котором тот просил предоставить ему сведения о Еве Браун, понадобившиеся для итальянской газеты. Все я не запомнил, так как меня это не интересовало. Но прочитав, что сообщают о дневнике газеты, – я прозрел. Если бы ты смогла получить от Гортера письмо, Тренкер предстал бы как обманщик и легко было бы разоблачить фальшивку.
– Невероятно, – сказала я озадаченно, все еще веря в невиновность Тренкера и в коварство парижской прессы, с которой сам он, как я думала, не имел дел.
Но уже через несколько дней я получила второе доказательство лживости дневника и еще одно подтверждение того, что Тренкер обманщик. Мистер Мусманно, один из судей на Нюрнбергском процессе, узнал о моем местопребывании и попросил встретить его в Гармише. Там мы беседовали несколько часов. Как только речь зашла о Тренкере и «Дневнике», он сказал:
– Вы можете сослаться на меня, «Дневник» – подделка и Луис Тренкер – подлец. Нам известна истина, и американские службы об этом проинформированы. Вы можете ссылаться не только на меня, но и получить информацию из Министерства обороны США.
Это случайное знакомство с мистером Мусманно переросло в многолетнюю дружбу. Он знал о моем бедственном материальном положении и каждый месяц посылал мне долларовую банкноту. Неожиданная помощь пришла и с другой стороны. Вальтер Френтц, тоже один из лучших операторов фильма «Олимпия», несколько раз навещал меня в Кёнигсфельде. Он предложил мне войти в контакт с семьей Браун и даже лично встретился в Гармише с фрау Шнейдер, лучшей подругой Евы Браун. Так же как и родители Евы Браун, она была возмущена фальсифицированным дневником.
Чтобы заполучить письмо Тренкера, я обратилась к семье Гортер.
Гортеры пригласили Френтца и меня навестить их в Кохеле. [378]378
Кохель – город в Верхней Баварии, на берегу Кохельского озера.
[Закрыть]Я еще не знала, чем обернется этот визит. Поначалу мы беседовали о горных фильмах Фанка и Тренкера. Гортер обожал горы, и очень хотел поработать с Вальтером. Вечером зашел разговор о «Дневнике». Выяснилось, что из-за публикации Тренкера фильм «Долина» остался под французским арестом. Связанный с этим человеком узами дружбы, Гортер был поражен, что тот оказался способен на такую фальсификацию. С другой стороны, Гортер ценил мою работу, и мысль, что «Долину» могут уничтожить, для него была невыносимой. Тогда я попросила показать письмо Тренкера. Я нервничала: позволит ли он мне его прочитать? Гортер встал, на мгновение поколебался и вышел. Драматическая ситуация. Слишком многое зависело от этого письма. Сердце учащенно забилось – Гортер возвратился с бумагой в руках. Вот полный текст документа:
Боцен-Грис, 19 ноября 1946 года.
Виа Мадзини, 16.
Милый господин Гортер!
Итальянская газета публикует серию статей об отдельных личностях Третьего рейха, включая Лени Рифеншталь и Еву Браун. Меня попросили привести данные об их детстве, школьных годах и родителях. Газету особенно интересует детство Евы Браун: где оно прошло, ее отношения с сестрами и родителями, условия жизни, немного о соученицах, какую школу посещала, несколько небольших историй, знакомства, любовные похождения, когда пришла к Генриху Хоффманну, кем у него работала, взаимоотношения с подругами, где сестры, какой была в школе, была ли умным ребенком, когда и где родилась, откуда родом ее мать и тому подобное. На эти вопросы Вам нужно будет ответить достаточно подробно. Вы можете посылать мне письма отдельными копиями по 2 экземпляра каждое в Кицбюэль и в Боцен. Всего должно быть страниц 15–20. Не посылайте все сразу, а страниц по 4–5. Будет весьма хорошо, если сумеете приложить несколько фотографий жилого дома или родителей. Насколько я знаю, родители Евы Браун живут в Рупольдинге. Мой гонорар от газет составляет 30 000 лир. Вашу долю – половину от всего – я отправлял бы Вам в виде продовольственных посылок, если Вы в таковых нуждаетесь. Если же пожелаете другую оплату, напишите, пожалуйста. Жду быстрого ответа, возьметесь ли Вы за это дело. Прошу никому ничего не рассказывать.
С наилучшими пожеланиями
Ваш Тренкер
P.S.Если Вы сами будете все это выяснять, то никому не следует разъяснять, о чем идет речь, нужно просто беседовать с людьми. Вы сможете описать мне Ваши личные впечатления об этих людях.
В какую авантюру пустился Тренкер! Но в тот момент мною владела лишь одна мысль: оставить это письмо у себя, чтобы иметь в руках требуемое доказательство фальсификации «Дневника».
– Жаль, – сказал Гортер, прерывая тишину, – что таким явным безобразием Тренкер разрушает свою жизнь и творчество. Какую красоту и какие благородные идеи подарил этот человек миллионам людей! Эти люди хорошо о нем думают. Почему он так поступает? У многих сложилось о нем хорошее мнение. Зачем он это делает? Что общего у его фильмов «Сын белых гор», «Бунтарь», «Карелл» и «Огненный дьявол» с политикой?
Все больше проникаясь гневом, Гортер взволнованно произнес:
– И все его тянет в грязь. Это не прежний ценимый и любимый нами Тренкер, это другой человек, безвкусный, бестактный мужлан, каким мы его не знали никогда. Печально, очень печально. Однако ничего тут не изменишь. В конце концов, истина все же всегда побеждает.
Тем самым было принято решение: Гортер на несколько дней передал мне письмо, чтобы я сделала копии, заверила их у нотариуса и послала во французские службы.
Тогда я еще не помышляла о процессе против Тренкера. У свекрови в Золлне я более оставаться не хотела – боялась, что Петер меня там обнаружит. Поэтому охотно приняла приглашение семьи Групп пожить у них в Харлахинге. Настроение было почти эйфорическим – я наконец-то не сомневалась, что получу свои фильмы.
Однажды раздался продолжительный звонок у входной двери. Так как кроме меня дома никого не было, я осторожно спросила:
– Кто там?
– Это я, Петер.
Ужас! Никто, кроме семьи Групп, не знал, где я нахожусь, даже мама… Письма я просила отправлять в Мюнхен, до востребования.
– Открой! – крикнул Петер нетерпеливо. – Я должен передать тебе важные новости.
С тяжелым сердцем распахнув дверь, я впустила его.
– Как ты меня нашел?
– Я найду тебя везде, где бы ты ни затаилась, во всем мире.
– Кто дал тебе адрес?
– Совсем просто: служба регистрации.
С напряжением я спросила:
– Что за новости?
– Есть у тебя что попить? Я из Виллингена на мотоцикле.
– Приготовить чай?
– Нет, достаточно воды.
– Какие новости? – поинтересовалась я.
– Видимо, хорошие. Адвокат Келльнер считает необходимым, чтобы ты как можно быстрее приехала к нему в Инсбрук. Французы хотят передать часть арестованных материалов Тирольскому земельному правительству. Нужно, чтобы ты лично переговорила с представителями с соответствующей службы в австрийской столице.
– И киноматериал тоже находится там?
– Это мне неизвестно, – сказал Петер, – обо всем сообщит господин Келльнер. Через три-четыре часа на мотоцикле мы сможем добраться до Инсбрука, если ты не против.
Я мгновенно согласилась.
Разговор с адвокатом оказался, безусловно, полезным, но не настолько важным, как предполагалось после сообщения Петера. Выяснилось лишь, что арестованный немецкий материал должны переправить в Австрию, но господин Келльнер не знал точное время передачи. Чтобы он беспрепятственно смог получить все необходимое, я передала ему пакет доверенностей. Таким образом поездка оказалась ненапрасной, особенно потому, что мы с Петером, кроме прочего, заехали в Кёнигсфельд к моей очень соскучившейся маме.
За два месяца отсутствия там скопилось изрядное количество корреспонденции. Самое важное из писем пришло от месье Демаре и заставило меня поволноваться:
17 июня 1948 года.
Мы с женой через несколько дней отправляемся в США. Надеемся, что Вы и Ваша мать вскоре тоже приедете. Прилагаю почтовую карточку с изображением комфортабельной «Америки» – самого быстроходного и роскошного корабля, на котором Вы поплывете. Обязательно попытайтесь установить фальшивость «Дневника» – от этого зависит освобождение Вашего имущества. Как только узнаем свое новое место жительства, тут же сообщим.
Приободрившись, я решила в последний раз сподвигнуть Луиса Тренкера сказать правду – снова написала ему и еще раз воззвала к нашей прежней дружбе. Только через три недели из Рима пришел ответ:
1 августа 1948 года.
Отель «Ингилтерра».
Улица Рокка-ди-Леоне, 14.
Милая Лени!
Жаль, что ты думаешь, будто скомпрометирована публикациями в «Вечерней Франции». Некоторые записи уже два года назад были впервые представлены американскому консулу в Швейцарии для проверки. Впоследствии текст этих документов, насколько мне известно, обнародовали в Америке… Более я ничего не знаю, так как эти статьи шли без моего ведома или согласия. При правительстве Гитлера ты являлась уникальной творческой личностью. В связи с этим понятно, что о тебе пишут и в положительном, и в отрицательном смыслах. Критику и нападки деятели искусства должны сейчас воспринимать спокойно. Как я уже как-то писал, моя злость по отношению к тебе давно похоронена. Искренне желаю тебе всего самого наилучшего. Не слишком обращай внимание на слухи, ведь не секрет, что во все времена существовали известные люди, постоянно подвергавшиеся нападкам и лживым обвинениям. В качестве утешения приведу свой горький пример существования в последние семь лет нацистского правления.
С лучшими пожеланиями
Твой Луис
Фридрих Майнц, бывший директор киностудии «Тобис-фильм», написал мне, что Луис Тренкер предложил Эмилю Лустигу купить права на издание мемуаров Евы Браун за 50 000 долларов. Но позже, после подробного исследования, было установлено, что речь в данном случае шла о несомненной фальшивке.
Еще одним тяжким ударом стало известие, полученное от моего приятеля Ганса Штегера, горного проводника. Он писал:
23 июля 1948 года, Боцен.
Милая Лени!
Откровения в печати господина Тренкера вызвали целый переполох и у нас. Некоторое время назад этот господин хотел заполучить твои фотографии, сделанные во время поездки по Польше. Тренкеру они понадобились якобы для публикаций в Америке. Как ты догадываешься, я дал ему отпор. Рассказываю об этом просто потому, чтобы ты знала: Тренкер не побоится ничего, чтобы усложнить людям и без того нелегкую жизнь.
Никогда не подозревала, что Тренкер способен на подобную подлость. Теперь приходилось предпринимать все возможное, чтобы разоблачить фальсификацию с помощью суда. Для достижения этих целей я намеревалась вскоре отправиться в Мюнхен.
Тем временем 21 июня 1948 года вступила в силу денежная реформа. В результате каждый, сколько бы денег ни находилось у него на банковских счетах или в «чулке», хотя бы миллионы, получил от государства в качестве компенсации всего лишь 40 марок. Началась новая эра экономики, во всяком случае, для обладателей ценных бумаг, акций, недвижимости, а также для тех, у кого была работа. В нашей с матерью жизни в связи с этим событием мало что изменилось.
Итак, с сорока марками в кармане я вновь отправилась в Баварию. Грузовик подвез меня до Мюнхена. Мать и Ханни по-прежнему остались в Кёнигсфельде.
Проходя мимо витрины ресторана «Хумпельмайер», я прочла: «Жареный гусь с красной капустой и картофелем – б марок». Повинуясь непреодолимым силам, я распахнула двери этого дорогого элитного заведения. Стоял полдень, посетителей было немного. Официант молча протянул мне меню. В моей жизни жаркое из гуся еще никогда не приходилось так кстати. Заплатив за блюдо приличную по тем временам сумму, я ничуть об этом не пожалела.
В Мюнхене выяснилось, что семья Браун наняла адвоката Гричнедера, добиваясь непременного установления в судебном порядке фальсификации дневника любовницы Гитлера. В адвокатской конторе сообщили, что со мной хочет встретиться старшая сестра Евы Браун.
Беседа с этой дамой, по крайней мере вначале, проходила неприятно. Она обвинила меня в сговоре с Тренкером по поводу дневника. По моему возмущенному и ошарашенному виду госпожа Браун вскоре поняла, что заблуждалась.
– Почему вы не подадите на Тренкера в суд? – спросила сестра Евы все еще недоверчиво.
– Потому что у меня нет денег и по этой причине я не могу вести никакие процессы, – был мой ответ.
– Присоединяйтесь же в качестве косвенной истицы к нашему процессу, может, вам разрешат воспользоваться Правом охраны бедных. [379]379
Право охраны бедных (юридич. нем. Armenrecht) – полное или частное освобождение малоимущей стороны в гражданском процессе от уплаты судебных издержек, с 1980 г. – «Помощь на судебные издержки».
[Закрыть]
Так я познакомилась с доктором Гричнедером, адвокатом, который на протяжении десятилетий вел мои процессы, связанные с лживыми обвинениями. Он не проиграл ни одного из них, а выиграл более пятидесяти. Почти во всех использовалось Право охраны бедных. Я хочу выразить благодарность ему и его коллегам – Карлу Бейнхардту и Гансу Веберу, без которых не смогла бы выбраться из непрекращающегося потока лжи.
Судебное разбирательство, о котором пойдет речь, началось 10 сентября 1948 года в Земельном суде Мюнхена в 9-м отделе по гражданскому праву. К сожалению, в роли ответчика выступал не Луис Тренкер, поскольку тот предпочел остаться в Италии. (В те времена немцам не разрешалось возбуждать судебные дела против граждан иностранного государства.) Итак, судились только с издательством «Олимпия» из Цирндорфа, начавшем публикацию мнимого дневника Евы Браун в журнале «Вохенэнде».
Сей процесс превратился в сенсацию. Уже через несколько часов после начала заседания Гричнедер умудрился доказать подделку, так что в тот же самый день были выдвинуты обвинения против издательства. Доказательства, представленные адвокатом, оказались настолько неопровержимыми, что ответчик не решился протестовать. Я же выиграла процесс как косвенная истица.
Мнимый дневник, который Тренкер якобы получил в Кицбюэле, состоял из 96 машинописных страниц. В конце повествования, собственно, даже не было подписи самой Евы Браун. Приведу здесь отрывок из лжедневника:
Руководитель Рабочего фронта Лей [380]380
Лей Роберт (1890–1945) – рейсхляйтер и одновременно руководитель Германского трудового фронта. 24 октября 1945 г., через четыре дня после предъявления ему приговора Нюрнбергского трибунала покончил с собой в тюремной камере.
[Закрыть]придумал оригинальное развлечение для гостей. Несколько дней до их прибытия быка держали под палящим солнцем, не позволяя напиться. В субботу, когда все собрались после обеда во дворе, животное перевели в тень на огороженную площадку, предоставив ему неограниченное количество воды. Бык, чьи мозги, вероятно, не соответствовали силе, начал безостановочно пить. Вскоре стал понятен смысл затеи Лея: внутренности животного, не выдержав давления, лопнули, затем, сопровождаемый взглядами веселящихся гостей бык издох. Особенно Гитлер и Гиммлер нашли эту затею довольно оригинальной.
Ценным открытием стал доказанный адвокатом Бейнхардтом тот бесспорный факт, что некоторые части мнимого дневника Евы Браун – откровенный плагиат: они представляли собой страницы из вышедших в 1913 году «Разоблачений Венского двора» графини Лариш-Валлерзее. [381]381
Лариш-Валлерзее Мария-Луиза (1858–1940) – племянница австрийской императрицы Елизаветы, дочь актрисы Генриетты Мендель. После развода с графом Георгом Лариш фон Моэннахом вышла замуж за оперного певца. С 1924 г. жила в США. Умерла в доме для престарелых родного города Аугсбурга.
[Закрыть]Целые фрагменты из этой книги приводились почти дословно.
Приведу еще один пример из лжедневника Браун:
Кремы, которые мне прислали, оказались неплохими. Дважды в неделю я делала маски на лицо из сырой телятины, один раз в неделю принимала ванны с теплым оливковым маслом. Я с трудом привыкала к белью из кожи, какое он (Гитлер) предпочитал.
Почти синхронен этому отрывку текст из «Разоблачений» Валлерзее:
Императрица Елизавета никогда не останавливалась на определенном рецепте ухода за лицом. Но обычно на ночь она делала маску из сырой телятины. Императрица часто принимала теплые оливковые ванны. Ей нравились плотно прилегающие сорочки, а зимой она носила панталоны из кожи…
Можно было бы привести еще много подобных примеров. Некоторые места из лжедневника чрезвычайно меня задели.
Например, этот абзац:
Вчера дом был полон гостей, большинство из них, правда, после вечерней трапезы вновь вернулись в Берхтесгаден. Но некоторые и остались, среди них Лени. Мы с ней в тот раз не виделись. Мне он (Гитлер) запретил спускаться вниз. В спальне, облачившись в ночную сорочку, я должна была ждать его прихода. Я всегда думаю о Лени. Не устраивает ли она, обнаженная, сейчас внизу танцы, о чем все время болтают и при исполнении которых мне, поскольку я «маленькая девочка», а она – «таинственная королева», нельзя присутствовать? «Лени бранит людей, – как-то заметил он, – а это мне совсем не нравится». Но он все же очарован ею, и я не уверена, не вытеснит ли она меня однажды.
Другой пассаж гласил:
Мы в первый раз серьезно поговорили о Лени. До сих пор он только улыбался, если я хотела что-то о ней выведать, но сегодня сказал: «Она великий творец и значительный человек». А по мне все равно, если, впрочем, она оставит его в покое. «Как женщина Лени мне безразлична», – утверждал он, и теперь я ему верю. Между ними нет интимных отношений. Я спросила, красивое ли у нее тело. «Да, – молвил он, подумав, как будто только что это осмыслил. – У нее красивое тело, но она не грациозна и не нежна, как ты, однако она – сама страсть. А это меня всегда отталкивает». Но мне мучительно интересно: имели ли они связь? Узнаю ли я это? Мне, конечно, он не намерен предоставлять власть над собой, а я от него никогда ничего не хочу и не собираюсь просить. Я, вероятно, самая удобная возлюбленная из всех, какие у него есть.
Еще один абзац:
