Текст книги "Мемуары"

Автор книги: Лени Рифеншталь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 56 (всего у книги 80 страниц)

У нуба

На следующее утро я проснулась, когда солнечные лучи уже просвечивали сквозь кроны деревьев. Понадобилось некоторое время, чтобы вполне осознать: все происшедшее накануне не сон, мы действительно находимся у нуба. Стоило высвободиться из спальника, как обнаружилось, что снаружи очень ветрено. Шерстяное одеяло и спальный мешок развевались подобно парусу в шторм, пришлось их удерживать, чтобы не улетели.

Невдалеке возникла пара симпатичных чернокожих карапузов, с любопытством принявшихся рассматривать меня. Один мальчишка лет десяти робко подошел ко мне. Виноватым жестом он протянул мою одежду, которую унес бушующий ветер. Я предложила им сладости. Малыш взял угощение из моих рук и направился к другим детям. Отведав леденцов, они, смеясь, разбежались. Потом мне удалось понаблюдать за женщинами, шедшими с огромными коробами на головах на фоне желтого поля, простиравшегося до горизонта и четко выделявшегося в лучах яркого солнца, красиво контрастируя с черными хрупкими фигурками. Показались и мужчины с топорами на плечах. В качестве единственного предмета одежды на них были черные кожаные пояса с латунными пряжками. Работники, удалявшиеся в сторону полей, не обращали на нас особого внимания.

Тем временем ветер утих. В полдень нуба вернулись с полей. Некоторые останавливались неподалеку от нас. Женщины поставили на землю тяжелые корзины, наполненные красными, желтыми и белыми початками не известных нам злаков, и уселись отдыхать в тени. Дети также медленно стягивались к нашему лагерю.

В то время пока мужчины были заняты своими делами, я попыталась установить первые контакты с женским населением. Подсела к ним и улыбнулась. В ответ на эту нехитрую манипуляцию раздались нескончаемые рулады смеха. Затем пожилая женщина подошла ко мне и протянула руку, которую я пожала. Медленно высвободившись, она как-то по-особому прищелкнула средним пальцем, чем вызвала новый взрыв хохота у остальных. Затем подошли и другие. Все здоровались со мной одинаковым пощелкиванием среднего пальца, и было бы логично рассудить, что для нуба это привычный ритуал приветствия. Так как одновременно они говорили «моннату», я сразу же выучила это полезное слово и произносила его при каждом удобном случае, когда собиралась вступить в контакт с кем-нибудь из нуба.

Они почувствовали флюиды симпатии к ним, в избытке исходившие от меня, и стали более доверчивыми: трогали мои руки, белая кожа которых их удивляла; нежно дотрагивались до моих светлых волос, говоря «джорри» («красивые»), – полагаю, они были для них чем-то сказочным. Куда бы я ни шла, нуба всюду сопровождали меня.

К сожалению, отношения с командой «нансеновцев» все ухудшались. Они почти не разговаривали со мной, не удосуживаясь произнести даже «доброе утро» или «добрый вечер». Во время поездки сюда между нами несколько раз возникали стычки и споры. Ни о какой работе над фильмом речь уже не шла.

Оскар Луц решил провести несколько недель в Тадоро под тем предлогом, что он нашел колодец в трех километрах от нашего лагеря. К сожалению, нас покинул Фридер, славный учитель, к которому «нансеновцы» относились не более дружелюбно, чем ко мне. Он предпочел продолжить исследования в суданской школе, находившейся в Райке, вблизи колодца. К тому же Фридера не устраивала недружелюбная атмосфера, царившая в экспедиции. Рольф Энгель предъявлял значительно меньше претензий и вообще был чрезвычайно неприхотлив в походном быту. Он являлся, пожалуй, самым самодостаточным человеком, которого я когда-либо встречала. Ничто не могло вывести его из себя. Всегда по доброму настроенный, готовый прийти на помощь, Рольф стал полюсом спокойствия в экспедиции. В его присутствии я чувствовала себя вполне защищенной.

Каждый день дарил новые радости узнавания нуба: отцов и матерей, детишек, их братьев и сестер, все более возрастала привязанность к моим новым друзьям. Мне больше не хотелось с ними расставаться. С первого мгновения выяснилось, что настоящее взаимопонимание станет возможным только после того, как я выучу язык нуба. День ото дня мой словарный запас заметно обогащался. Для этих целей существовали блокнот и карандаш. «Джока-и» – немаловажное выражение, перевод которого я интуитивно осуществила сама, означало: «Что это такое?». Теперь достаточно было показать на предмет и произнести: «Джока-и?» – как дети тут же выкрикивали правильное его название на своем наречии. Вскоре мой нуба-лексикон стал настолько обширным, что меня уже понимали. Благодаря этому отношения с нуба становились все лучше. Где бы я ни появлялась, дети тут же принимались петь: «Лени буна нуба – Нуба буна Лени», что означало: «Лени нравится нуба – нуба нравится Лени».

О нашей жизни среди этих людей и о своем восприятии происходящего я написала домой:

^{25 декабря 1962 года.}

Дорогая мама!

Вчера, в сочельник, мыслями я была с тобой. Ты не можешь себе представить, как просто мы здесь живем, но, поверь мне, эта жизнь, не загруженная никакими вторжениями нашей цивилизации, несет в себе что-то освобождающее. Великолепно, что целый день мы проводим на свежем воздухе, нам не мешают телефонные звонки, не приходится тратить время на выбор гардероба, здесь вообще нет ничего лишнего. Но это не все. Туземцы, среди которых мы живем, такие веселые, что я ни минуты не скучаю. Вчера вечером – надо бы тебе видеть, что у нас здесь происходило, – мы ужинали, сидя на ящиках, не в состоянии пошевелиться – так плотно к нам подсели нуба. Около сотни их стояли вокруг, привлеченные не чем иным, как нашим радио. С помощью радиоприемника мы пытались поймать «Немецкую волну». Для нуба это было чем-то непонятным, но явно захватывающим. На заднем плане стояли мужчины с копьями, спереди – все больше старики. Подростки и совсем маленькие дети сидели перед нами на земле. Непривычно и странно так далеко, в зарослях африканских кустарников, слушать рождественские песни.

За меня не волнуйся – я счастлива и здорова.

Твоя Лени

Я забыла упомянуть, что с Кадугли к экспедиции присоединился молодой суданский полицейский, обязанный сопровождать нас – не для защиты (племя было вполне миролюбиво), но для того, чтобы следить, как бы мы не сфотографировали нагих нуба. К счастью, наш «охранник» серьезно увлекся одной симпатичной туземкой. Впрочем, у меня и так было мало проблем с фотографированием, хотя бы потому, что большинство нуба здесь все же носили какую-то одежду. Просто время от времени в отдаленные уголки этих гор приезжали грузовики, с которых суданские служащие бесплатно распределяли среди коренных жителей синие, красные и зеленые шорты, рубашки и платки. Так как у нуба было совсем мало воды и в их обиходе совершенно отсутствовало мыло, то одежда быстро загрязнялась и рвалась, а у них не было денег, чтобы купить новую. Несмотря на угрожающие штрафы за обнаженный вид, многие предпочитали ходить как их создал Господь Бог, как они и привыкли обходиться испокон веков.

Дважды в день нуба принимали пищу. Это происходило в шесть часов утра при восходе солнца и в шесть вечера, когда жара уже спадала. В обоих случаях они ели кашу из молотых зерен, без приправ, просто сваренную в воде. Иногда туда добавлялось молоко.

И наша еда была простой: рано утром кружка кофе или чая с несколькими кусочками черного хлеба, смазанными медом, плюс ломтик плавленого сыра – единственный продукт, содержащий жир, так как «нансеновцы» не взяли с собой даже растительного масла. На ужин в большинстве случаев мы готовили лапшу или рис, иногда к этому гарниру добавлялась жесткая костлявая курица. Для консервов у членов экспедиции места в багаже не оказалось. Когда я как-то спросила у Отто Луца, почему не взять с собой хотя бы овсяных хлопьев, он лишь ответил: «В русском плену у нас тоже было мало еды».

Несмотря на скудное, обезжиренное питание, в нашей группе все выглядели здоровыми. Что касается меня, значительно потеряв в весе, я редко за свою жизнь чувствовала себя так хорошо и, несмотря на все увеличивающуюся жару, могла часами лазать с нуба по скалам, чтобы разглядеть их жилища.

На эти дома стоило посмотреть. Ни в одном другом африканском племени не встретишь подобных строений. Каждый жилой комплекс нуба состоит из пяти или шести шарообразных домиков, которые по кругу крепятся друг к другу каменными перемычками. Главный вход во внутренний двор ведет прямо к очагу, где нуба принимают пищу и занимаются домашними делами. На стенах красуются изображения людей, зверей и различных предметов, выполненные коричневыми, желтыми, белыми и синими красками. Некоторые рисунки отливают серебристо-голубым мраморным оттенком, который достигается следующим образом: на обмазанные глиной каменные стены наносится земля, содержащая графит, затем в течение нескольких дней и даже недель растирается основаниями больших пальцев до появления серебристо-голубого блеска.

Как-то вечером, когда «нансеновцы», полицейский и Рольф уже спали, я приводила в порядок фотокамеры и оптику. Тем временем из темноты выступили четверо молодых мужчин нуба, которых уже долгое время не было видно в нашем лагере.

Наблюдая с любопытством за моим занятием, один из них наигрывал незамысловатую мелодию на инструменте, напоминающем гитару. В ответ на вопрос, куда они направляются, ясно разобрать можно было лишь одно слово – «баггара». Так в племени обычно называли кочевников, иногда проходивших мимо поселения со своими стадами верблюдов. Подумав, что нуба направляются к одному из таких лагерей, я вызвалась проводить их, поскольку собиралась произвести съемку. Никто не возражал.

Стояла светлая лунная ночь, так что фонарик не понадобился, со мной были только фотоаппарат и вспышка. Мы с нуба двигались друг за другом по узкой тропинке. Там я впервые заметила, как развит слух у представителей этого племени. Человек, шедший впереди, находился в добрых 50 метрах от замыкавшего процессию, но они общались друг с другом так, словно шли рядом.

Через два или три часа группа остановилась. Нигде не было видно лагеря кочевников. Мы находились перед изгородью из колючего кустарника, из-за которой после продолжительных призывов вышел совсем заспанный мальчик. Оттащив от изгороди ствол дерева, он впустил нас в лагерь пастухов. Посредине площадки в лунном свете я увидела несколько коров, а на круглых досках – спящих мужчин нуба. Рядом горел небольшой костер, который поддерживали мальчики восьми – десяти лет. Старший из вновь пришедшей группы, Туками, указав на скотину, произнес: «Баггара». Наконец стало понятно, что означает это слово. Без сомнения, «баггара» – рогатый скот, а не кочевники, как я подумала вначале.

Как и для индусов, скот для нуба – наибольшая ценность, их связь с богом. Они могут его заколоть только для культовых обрядов, но не на прокорм. Многие семьи владеют одной или двумя коровами, а у кого их больше – тот уже считается зажиточным, обладатель семи или восьми – богатый человек. Какая противоположность масаям, которые держат тысячи голов скота!

Между тем пастухи проснулись. Они радостно приветствовали нас и также расположились вокруг огня. В этот ночной час мне открылось много нового о традициях этого племени, например, что ни одной представительнице слабого пола не разрешалось входить на территорию лагеря, что молодым ринговым бойцам, пока те живут в «ногаю», воспрещается спать с женщинами, даже тем из них, кто женат. Подобный аскетизм связан с тем, что «ноппо», называемая по-арабски «серибе», для нуба – школа становления и пробуждения их духовных и религиозных сил.

Той ночью мое ложе состояло из нескольких круглых стволов деревьев, а голова лежала на камне, и все же следовало как-то высыпаться. Когда я проснулась, уже светило солнце, а нуба занимались своим «утренним туалетом», и мне без помех удалось сделать те самые фотографии, которые годы спустя во всем мире произвели сенсацию. Это были библейские картины, как в первобытные времена человечества.

Ближе к полудню Туками и еще два нуба проводили меня в Тадоро. Никто из группы «нансеновцев» ни о чем не спросил меня. Чтобы еще раз осмыслить пережитое, я описала в своем дневнике произошедшее той неповторимой ночью.

Когда на рассвете следующего дня мы покинули лагерь, намереваясь сделать снимки нуба во время сбора урожая на полях, температура была вполне сносной, но уже спустя час воздух неимоверно раскалился. «Нансеновцы» куда-то исчезли, очень хотелось пить. К тому же вокруг не росло ни кустика. Как сумасшедшая, я заметалась по полю. Наконец нашлась экспедиционная группа. Тут выяснилось, что у них с собой воды нет и, для того чтобы напиться, придется добрести до машины. Я попыталась отыскать автомобиль как можно скорее, но заблудилась. Жара стояла нестерпимая, блузка прилипла к телу, кружилась голова. Наконец, среди золотых колосьев дурры показались какие-то кусты, и мне удалось устроиться в тени, после чего все вокруг померкло. Придя в себя после обморока, я услышала женский смех и голоса. По дороге домой в деревню нуба наткнулись на мое распростертое тело, побрызгали на лицо и голову водой из фляжек, которые у них всегда с собой во время работы на полях. Нуба видели, где остановился «фольксваген», и проводили меня туда.

Через некоторое время появились «нансеновцы». Вернувшись в лагерь, мы подкрепились ананасом, разделенным на пять порций. Когда прочие члены экспедиции отправились за водой к источнику, между мной и Луцем произошел чрезвычайно неприятный разговор. Все недовольство, что копилось на протяжении последних недель, усиленное громадным напряжением этого дня, выплеснулось наружу. Руководитель группы потерял самообладание, не выбирал выражений, в общем, мы поругались. Нуба некоторое время спокойно наблюдали за нашим столкновением как за диковинкой. Но когда Луц с угрожающими жестами двинулся на меня, один из нуба положил на его рот руку и отодвинул Оскара назад, другой – увел меня от места стычки.

После этой сцены отношения между мной и Луцем окончательно испортились. Понимая, что «нансеновцы» отделаются от меня при первой возможности, я еще теснее сблизилась с новыми друзьями. Нуба построили для меня соломенную хижину, в которой можно было спокойно спать даже в те дни, когда с гор дул свирепый ветер. Туземцы по-приятельски захаживали ко мне в гости и приносили небольшие дары: прежде всего фляжки, которые изготовляли и оформляли орнаментами мальчишки в пастушьих лагерях, кроме того, копья, украшения из жемчуга, даже музыкальные инструменты. Так постепенно моя хижина превратилась в маленький музей. Огромным удовольствием для новых друзей стало учить меня языку нуба. В этом деле нам несказанно помогал магнитофон, и я делала ошеломляющие успехи. Дружелюбие туземцев передавалось и мне, действуя как животворящий источник.

Однажды меня разбудил Рольф:

– Собирайся, отправляемся в Кадугли, нужно забрать почту и кое-что сделать.

– А «нансеновцы» меня возьмут?

– Ты поедешь в моей машине, все сложи в ящики, багаж оставь под деревом. Максимум через три дня вернемся.

Расстояние в 60 километров мы преодолевали почти три часа. По этим дорогам можно было передвигаться только черепашьим темпом. Глубокие борозды, появлявшиеся после каждого сезона дождей, становились на жаре каменными. Автомобиль иногда так заносило, что мы рисковали перевернуться.

Гостиница в Кадугли, примитивный домик, показалась нам отелем «люкс»: прежде всего здесь находился кран с водой, и мы смогли наконец-то помыться с головы до ног – неделями недоступное наслаждение.

Мне полюбился Кадугли – маленький городок, расположенный в прелестном местечке, окруженном холмами. Там располагались почта, гарнизон, полицейский участок, больница и даже большой базар, называемый в Судане «сук». Среди массы местных жителей попадались представители разных племен, таких как динка [479]479
  Динка – народ группы нилотов (или Шари-Нильской группы) в Судане. Численность 2,5 млн чел. (1988 г.). Относятся к негроидной расе.


[Закрыть]и шиллуки. [480]480
  Шиллуки (шиллук) – народ Шари-Нильской группы в Судане. Численность 370 тыс. чел. (1987 г.).


[Закрыть]Одетые в черное женщины, с тяжелыми золотыми браслетами на запястьях и щиколотках, напоминавшие египетских цариц, несли за спинами завернутых в покрывала детей.

Торговцы на базаре – по большей части суданцы, а также египтяне и греки – предлагали товары на любой вкус: горшки, стаканы, прочую кухонную утварь, инструменты, вязальные машины, ведра, дрова, яркие ткани и дешевую одежду, в основном арабскую. В продаже имелись даже консервы, но экономия в нашей экспедиции царила строжайшая, поэтому Рольф купил только несколько банок ананасов. Я же тайком приобрела несколько лимонов.

Когда через три дня мы вернулись в лагерь, сразу же обнаружилось, что моя раскладушка и все ящики и мешки, оставленные под деревьями, исчезли. В ужасе мы не знали что и подумать. Может все украли проходящие мимо кочевники? Но тут Луц указал на чернокожих мужчин, спускавшихся со скал с нашими ящиками на плечах. Оказалось, что нуба забирали вещи на хранение. Улыбаясь и жестикулируя, они бурно выразили свою радость, когда получили табак в награду. В племени отсутствовали деньги, и все сделки совершались путем натурального обмена. Мы отдавали им белую ткань, которая использовалась для изготовления покрывал, бисер, от которого они приходили в полный восторг, пестрые платки для «кадумов» – бойцов на ринге. Нуба расплачивались с нами зерном, табаком и хлопком, которого из-за отсутствия воды сажали немного.

Честность туземцев достойна уважения. Однажды я потеряла золотые наручные часы. Чернокожий мальчик нашел их в траве и вернул мне. У масакин-нуба золото вообще долгое время не являлось средством платежа, а двери в домах не закрывались. Обычно, когда там принимали гостей, в качестве угощения выставляли калебасы [481]481
  Калебас – сосуд из плода похожего на тыкву калебасового дерева, растущего в Африке, Южной Америке.


[Закрыть]с водой и с деликатесным арахисом.

Молодежь вела счастливую свободную жизнь. Дети целыми днями играли в тени деревьев, под неусыпным наблюдением старших братьев и сестер. Девушки носили младенцев, привязанных к бедрам, а мальчики еще и пасли скот. Наиболее сильные юноши отправлялись в пастуший лагерь, где проходила подготовка к соревнованиям на ринге.

Сражения на ринге расценивались нуба не просто как спорт, а как некое культовое действо огромного значения. Маленькие мальчуганы, едва научившись правильно бегать и ходить, тут же начинали готовиться к своему бою, перенимая танцы опытных атлетов. Став юношами, они проводили между собой первые соревнования, украшая себя и в этом следуя примеру братьев и отцов.

Время и место боя определял духовный предводитель, «кудъюр», совместно с советом старейшин. Затем рассылались гонцы, чтобы пригласить всех желающих. Некоторые из таких праздников боев на ринге проходили в отдаленно расположенных долинах. Нам с «нансеновцами» удалось стать свидетелями нескольких подобных турниров, каждый раз воспринимавшихся по-новому, как яркое большое событие. Ранним утром все сообщество живущих в Тадоро на холмах, исключая детей и стариков, приходило в движение. Нуба украшали себя жемчугом, золой, выделанными шкурами. Многие культовые предметы по традиции прикреплялись с обратной стороны поясов. Во главе процессии несли знамя селения, завершали колонну женщины, двигавшиеся к месту поединка с тяжелыми горшками на головах, наполненными водой и пивом. В празднике принимали участие приблизительно четыре тысячи нуба.

В первую очередь отдавалось должное культовым ритуалам: бойцы принимались притопывать ногами, издавали глухие звуки, имитируя рев быков, двигали кистями рук, словно крыльями крупных насекомых. Когда, танцуя и издавая рыкающие звуки, участники состязаний приближались к рингу, зрители впадали в экстаз. Нуба называют это «кадума норцо»: ринговые бойцы «воют». На этой стадии, согласно древнему обычаю, в жертву приносился скот.

Чем дольше длились сражения, тем азартнее становились. Некоторые продолжались несколько секунд, другие – несколько минут. Если зрители близко подходили к состязающимся, тем самым мешая бою, судьям приходилось отгонять их прутьями. В такие мгновения фотографировать невозможно, и, только когда победителей на плечах выносили с ринга, мне посчастливилось сделать несколько снимков.

Прощание

Слишком быстро наступил день расставания с нуба. Группа «нансеновцев» не могла задерживаться в Тадоро более семи недель, а поскольку у меня не было машины и необходимого экспедиционного оборудования, наступила тяжкая минута прощания с друзьями. Когда автомобили тронулись в путь, нуба долго бежали следом, а я, пожимая им в последний раз руки, пообещала: «Лени бассо, Лени робрера» («Лени вернется через два года») – сама не веря в эти слова, но желая в последний раз доставить им немного радости.

Два дня спустя экспедиция добралась до Малакаля. Расставшись с группой, я наконец-то оказалась одна, и свобода доставила мне счастье. Малакаль – небольшой город на Ниле, удаленный от нуба на несколько сотен километров. Его население в основном состояло из суданцев, но там также встречались шиллуки, нуэры и динка. Пришлось остановиться в пустующей гостинице, условия проживания в которой были еще примитивнее, чем в Кадугли. Повсюду бегали мыши и крысы, входная дверь не закрывалась. Отсюда я планировала отправиться на пароходе, отплывающем из Малакаля раз в неделю, в Джубу, самый южный город Судана, приблизительно в 120 километрах от границы с Угандой, оттуда – добраться до Кении, так как обратный билет был у меня из Найроби.

Однажды на базаре в Малакале, ко мне подошел суданский солдат. Жестами он дал понять, что хочет куда-то отвести меня. Оказалось, со мной пожелал встретиться губернатор провинции Верхний Нил, полковник Осман Наср Осман, от которого я получила приглашение отобедать в его доме. Моим рассказам о нуба и жизни в экспедиции не было конца. Терпимое отношение господина Османа к коренным жителям юга страны повергало в изумление, так как он являлся уроженцем Северного Судана, а в то время в этом государстве сохранялись напряженные отношения между Севером и Югом.

После лишений, одолевавших меня на протяжении последних недель, обед у губернатора доставил истинное наслаждение. За кофе от господина Османа поступило неожиданное предложение:

– Если хотите, можете сделать фотографии шиллуков. Я отправлюсь через несколько дней в Кодок на встречу с их королем. По этому случаю состоится большой праздник, в котором примут участие и шиллукские воины. Не хотите ли присоединиться?

Я согласилась с радостью. Уладив кое-какие дела и упаковав отснятые пленки, я скрепя сердце отправила их авиапочтой, не переставая думать о том, как бы они не потерялись. Однако брать материал с собой в такую жару было еще более рискованно. Кроме того, пришлось телеграфировать матери и успокоить ее, что чувствую себя намного здоровее и сильнее, чем когда-либо прежде, несмотря на большую потерю веса.

В то время как я обдумывала маршрут своей дальнейшей поездки, волею судьбы у меня появились случайные попутчики. Они прибыли в Малакаль на стареньком автобусе «фольксваген» и держали путь в Уганду. Эти туристы из Европы за небольшую плату согласились взять меня с собой.

Мужчины не собирались скучать и всю неделю болтаться в Малакале, дожидаясь нильского парохода. Поэтому я легко заинтересовала их поездкой в область проживания шиллуков. Тем более что Кодок находился всего в 100 километрах к северу от Малакаля.