Текст книги "Мемуары"

Автор книги: Лени Рифеншталь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 80 страниц)

Визит в рейхсканцелярию

После шестимесячного отсутствия в Берлине мне снова пришлось привыкать к большому городу и изменениям, произошедшим в Германии. О том, что Гитлер стал рейхсканцлером, мы узнали еще на перевале Бернина, [207]207
  Бернина – гряда гор в Швейцарских Альпах, кантон Граубюнден. Перевал Бернина (2323 м).


[Закрыть]но нам ничего не было известно о сожжении книг перед университетом, об антисемитской пропаганде и первых бойкотах евреев во всех городах. Я, охваченная беспокойством, была поражена до глубины души.

Я получила письмо от Манфреда Георге из Праги. Мой друг желал мне счастья и сообщал, что ему, как и многим другим евреям, пришлось эмигрировать, потому что работать в Германии стало невозможно. Он хотел переехать в США. И от Белы Балаша, с которым меня также связывали дружеские отношения, пришло похожее письмо, из Москвы. Он, убежденный коммунист, мечтал вернуться на родину, в Венгрию, но пока нашел убежище в России. Я плакала, держа в руках эти письма.

Все чаще я узнавала, что друзья и знакомые покинули Германию. Только Лубовски, жених моей подруги Герты, и Кон, известный врач-гинеколог, были еще в Берлине. Знаменитые артисты-евреи больше не выступали; уехали Макс Рейнхардт и Эрих Поммер. Какие страшные вещи, должно быть, здесь творились! Я совсем не понимала, что происходит. Что мне делать? С декабря я ничего больше не слышала о Гитлере и, естественно, о Геббельсе, чему была только рада. После того как фюрер оказался у власти, я не хотела иметь с ним никаких отношений.

После премьеры «Голубого света» прошло больше года. В Гренландии и позднее в Швейцарских Альпах у меня не было никакой связи с киностудиями, и потому я не могла воспользоваться успехом фильма. Все, что касалось «Голубого света», опрометчиво отдала в руки делового партнера Гарри Зокаля. За долгое время работы над фильмом «SOS! Айсберг» истрачен был весь гонорар, а мне еще нужно было выполнять обязательства перед собственной фирмой и выплачивать долг за квартиру. Но поскольку моя доля в прибылях от фильма составляла пятьдесят процентов, то я особенно не беспокоилась.

Когда я захотела поговорить со своим партнером, то узнала от господина Плена, его доверенного лица, что Зокаль тоже уехал – ничего удивительного, ведь он был наполовину евреем. Трудно было понять, почему он еще ни разу не поделился со мной прибылью, ни от проката в Германии, ни за рубежом. Фильм пользовался всемирным успехом. Я спросила у господина Плена:

– Вам господин Зокаль не оставил никаких денег для меня?

– Нет, – услышала я в ответ.

– А как же мне теперь получить их?

Господин Плен пожал плечами и ответил уклончиво:

– Господин Зокаль, конечно, попытается как-то урегулировать это из-за границы, но особых надежд нет. У налогово-финансового управления к нему претензия на сумму в двести семьдесят пять тысяч марок.

За этой печальной вестью последовала просто ужасная. На копировальной фабрике мне сказали, что Зокаль взял с собой оригинал отснятого и обработанного негатива. В отчаянии я пыталась разыскать Гарри. Я узнала, что он во Франции, но найти его там так и не смогла.

В те дни, пребывая в тяжелой депрессии, я вспомнила о сюжете, предложенном мне Фанком: «Мадемуазель Доктор». Шпионский фильм, действие которого разыгрывается в ходе мировой войны между Германией и Францией. Фанк предоставил мне ценный документальный материал. Сам он работал тогда вместе со шпионкой в германской контрразведке. Кличку Мадемуазель Доктор дали ей французы в знак признания деятельности, внушавшей им страх.

Я предложила сюжет киностудии УФА, тема произвела на всех сильное впечатление, студия выразила готовность включить фильм в свой план и финансировать его. Мне гарантировали право на участие в принятии решений во всем, что касается художественной стороны фильма. Написать сценарий поручили первоклассному профессионалу Герхарду Менцелю, с которым я уже успела переговорить, а в качестве режиссера мне хотелось пригласить Франка Визбара, [208]208
  Визбар Франк (1900–1967) – немецкий кинорежиссер, наиболее известный фильм которого – «Паромщица Мария» (1936). В 1937 г. снял ленту «Петерманн против», пропагандировавшую движение «Сила через радость». С 1938 по 1956 г. находился в эмиграции в США, где работал в Голливуде и сделал американский римейк «Паромщицы». После возвращения на родину специализировался на военной тематике.


[Закрыть]с чем УФА весьма охотно согласилась.

Впервые после «Голубого света» я получила драматическую роль. Это было моей заветной мечтой.

И тут позвонили из рейхсканцелярии. Держа трубку в руке, я дрожала всем телом. Меня спросили, смогу ли я завтра в четыре часа прийти в рейхсканцелярию, для беседы с фюрером. Мне не хватило мужества сказать «нет». После такого длительного перерыва я побаивалась встречи с Гитлером. Став рейхсканцлером, он конечно же изменился.

На следующий день точно в назначенное время Гитлер ждал меня. На улице стоял безоблачный, теплый день. Я надела простое белое платье и достаточно скромно подкрасилась. На выходящей в сад террасе был накрыт чайный стол. Присутствовал только слуга, я не видела ни Шауба, ни Брюкнера.

Гитлер казался отдохнувшим и был таким же приветливым, как и при первой встрече год тому назад на Северном море.

– Садитесь, пожалуйста, фройляйн Рифеншталь.

Он подвинул мне стул, а сам сел напротив. Слуга налил чаю и предложил печенье. Я опустила глаза и, в отличие от прошлого раза, чувствовала себя скованной.

– Мы очень давно не виделись, – начал Гитлер, – если не ошибаюсь, это было в декабре прошлого года, перед тем как нам прийти к власти. Вы застали меня в один из моих тяжелейших дней. Я был близок к тому, чтобы пустить себе пулю в лоб.

Я все еще смотрела на чашку с чаем.

– Но судьба, – продолжал он, – благосклонна к тем, кто никогда не прекращает борьбу, даже если все выглядит безнадежно.

Я не отваживалась взглянуть на него.

– Когда партия распалась и меня покинули товарищи по борьбе, я не мог и предположить, что уже через полтора месяца победа сама падет к моим ногам, как созревший плод.

Он отпил глоток, посмотрел на меня и поинтересовался:

– А вы где были все это время, что делали?

Я все еще не произнесла ни слова, памятуя о судьбе Манфреда Георга и других моих друзей, вынужденных покинуть Германию. Как мне сказать об этом? В горле словно ком застрял. Но затем я преодолела скованность и сказала:

– В Германию я возвратилась совсем недавно. Была в Австрии и Швейцарии, где заканчивала съемки для фильма «SOS! Айсберг». Оказывается, здесь многое изменилось.

– Что вы имеете в виду? – спросил он довольно холодно.

– Некоторые из моих лучших друзей эмигрировали, среди них и великолепные артисты, как, например, единственная в своем роде и незаменимая Элизабет Бергнер.

Гитлер поднял руку, останавливая меня, и заявил несколько раздраженным тоном:

– Фройляйн Рифеншталь, мне известна ваша позиция. Я уважаю ее, но прошу не говорить о том, что мне неприятно. Обсуждать сейчас еврейскую проблему я не хочу. – Выражение его лица смягчилось. – Я еще не сказал, почему пригласил вас. Мне хотелось бы сделать вам деловое предложение. Суть его в том, что доктор Геббельс как рейхсминистр пропаганды, отвечая не только за прессу и театр, но и за кино, не имеет никакого опыта в области кинематографии. Вы же как человек незаурядных способностей могли бы ему помочь.

При этих словах Гитлера у меня едва не закружилась голова.

– Вы так неожиданно побледнели, – проговорил он озабоченно. – Вам плохо?

Если бы Гитлер знал о моем отношении к Геббельсу, он никогда бы такого не предложил. Но я ничего не могла рассказать Гитлеру.

– Мой фюрер, извините, я не в состоянии взять на себя выполнение этой почетной задачи.

Гитлер с удивлением посмотрел на меня.

– Почему нет, фройляйн Рифеншталь?

– Для этого у меня нет никаких способностей. И если бы мне пришлось заниматься тем, в чем совершенно не разбираюсь, я попросту развалила бы все.

Гитлер посмотрел на меня долгим испытующим взглядом, потом сказал:

– Вы очень своевольная личность. Но, может быть, вы согласитесь снимать для нас фильмы?

Именно этого-то я и боялась.

– Подумайте о картине про Хорста Весселя [209]209
  Вессель Ганс Хорст (1907–1930) – немецкий штурмовик, возведенный нацистами в ранг «мученика», автор текста к гимну национал-социалистической партии. Легенда о Весселе закреплена в биографической ленте «Ханс Вестмар» (1933).


[Закрыть]или, например, о моей партии.

Тут пришла моя очередь прервать Гитлера.

– Не могу, не могу, – заявила я умоляюще. – Не забывайте, пожалуйста: я актриса до мозга костей.

По выражению лица Гитлера было ясно, сколь сильно его разочаровал мой отказ. Он встал, попрощался со мной и сказал:

– Очень сожалею, что не смог уговорить вас. Желаю вам счастья и успехов. – Затем сделал знак слуге. – Проводите, пожалуйста, фройляйн Рифеншталь к машине.

Сбитая с толку и совершенно подавленная, я поехала домой. Меня огорчило, что я так разочаровала Гитлера, к которому тогда все еще относилась с уважением. Но я не могла переделать свой независимый характер. Ко мне пришел Фанк, я рассказала ему об этой беседе. Он был немногословен:

– Ты вела себя глупо, это необходимо исправить.

– Но как? – спросила я подавленно.

Немного подумав, Фанк предложил:

– Несколько лет назад, будучи по уши влюбленным, я подарил тебе первое издание полного собрания сочинений Фихте в оригинальном кожаном переплете. Что, если ты подаришь его Гитлеру, написав несколько строк, поясняющих твое поведение?

– Неплохая мысль, – сказала я и с благодарностью обняла его.

Авария в Груневальде

Несколько дней спустя я принимала гостей. Вальтер Прагер и Ганс Эртль рассказывали мне о вылазках в горы, которые они предприняли после окончания работы в Гренландии.

Когда мы вместе весело готовили ужин, зазвонил телефон. Поскольку было очень поздно, я не хотела подходить. Но Прагер, уже держа трубку в руке, протянул ее мне. Я сразу узнала голос.

– Это Геббельс. Можно ли мне на минуту забежать к вам?

– Нет, – ответила я резко, – сожалею, господин министр, у меня гости.

После паузы я услышала:

– То, что я должен сообщить, не терпит отлагательства.

– Мне очень жаль, доктор Геббельс, но сегодня из Швейцарии приехали мои друзья, они ночуют у меня.

Геббельс настаивал:

– Я недалеко от вашего дома – приеду на такси.

И, не дожидаясь ответа, повесил трубку. Я пришла в ярость и не хотела спускаться вниз. Но друзья посоветовали не обострять отношения. Приятный вечер был основательно испорчен.

Когда я вышла на улицу, Геббельс стоял один-одинешенек. Он был в дождевике и широкополой, низко надвинутой на лицо шляпе. Лило как из ведра – такси поблизости не было.

Извинившись за неожиданное появление и оглядевшись по сторонам пустынной, темной улицы он сказал:

– Здесь нам нельзя оставаться – вы совсем промокнете.

Спасаясь от дождя мы укрылись в моем «мерседесе».

– Я не могу показываться рядом с вами, мы должны отъехать.

– Куда? – озадаченно спросила я.

– Куда хотите, но чтобы нас никто не увидел.

– Вы ставите себя и меня в глупейшее положение.

Мы отправились вниз по Кайзераллее, в направлении Груневальда. Дождь был такой сильный, что я ничего не могла разглядеть через стекла. Каждую минуту мог пойти град. Лучше всего, подумала я, ехать в Груневальд, в такую погоду наверняка там не будет ни одной живой души. Когда мы, двигаясь от дамбы канала Гогенцоллернов, [210]210
  Гогенцоллерны – немецкий княжеский род, впервые упомянутый в источниках в 1061 г.


[Закрыть]повернули в Груневальд, я увидела, как Геббельс достал из кармана плаща пистолет и положил его в ящик для перчаток.

Заметив мой испуг, он с улыбкой произнес:

– Я никогда не выхожу на улицу без оружия.

Тут уж я действительно стала с нетерпением ждать объяснений. Но Геббельс молчал. Машина могла ехать только со скоростью пешехода. На проезжей части образовались большие лужи. Только бы не врезаться в дерево, подумалось мне. Я съехала с дороги в лес, который становился все более густым, так что мне пришлось выруливать между елями, как в слаломе. Мы медленно двигались по раскисшей земле. Тут Геббельс положил мне руку на талию. В это мгновение машина сильно дернулась и остановилась. Я с испугом увидела, что автомобиль накренился. Мы не решались пошевелиться, боясь, что перевернемся. Геббельс, который оставался на удивление спокойным, осторожно вынул пистолет и опустил его в карман. Затем попытался открыть дверь. К счастью, нам удалось выбраться. Из-за плохой видимости я наехала на холмик и машина по самую левую подножку засела в вязкой грязи, а передние колеса повисли в воздухе. Ситуация неприятная. Было очевидно, что вдвоем нам «мерседес» не вытащить.

– Фройляйн Рифеншталь, если вы пойдете в ту сторону, – Геббельс указал направление откуда мы приехали, – то через несколько минут выйдете на дорогу, где сможете вызвать по телефону такси. К сожалению, я не могу сопровождать вас. Вместе нас не должны видеть ни в коем случае.

Я удивилась тому, насколько хорошо он ориентируется в темноте. Затем Геббельс попрощался со мной, поднял воротник плаща и зашагал в противоположном направлении.

После долгих блужданий я обнаружила пивную, откуда смогла позвонить на квартиру. Я попросила друзей, которые уже сильно беспокоились, приехать за мной на такси. Может, с помощью шофера нам удастся вытащить машину. Я промокла до нитки и поэтому попросила захватить теплые вещи, плащ и карманный фонарик.

Пока я, дрожа от озноба, сидела в пивной, меня согревал горячий грог. Весьма любезный хозяин принес вязаную кофту и шерстяную шаль. Я все еще чувствовала страх перед Геббельсом, прямо-таки гнусным образом преследовавшим меня. Великая тайна, которую он собирался мне открыть, была всего лишь грязной уловкой.

Когда друзья приехали, я вздохнула с облегчением. Какое счастье, что я была в этот вечер не одна. Вчетвером мы нашли машину, но все попытки вытащить ее закончились безрезультатно. Пришлось возвращаться домой на такси. За обильным столом мы отметили мое «спасение».

Признание Магды Геббельс

Друзья уехали домой, машина снова стояла в гараже. Наконец я могла целиком и полностью посвятить себя новому делу. Почти каждый день мы с Герхардом Менцелем работали над сценарием фильма «Мадемуазель Доктор». В середине сентября должны были начаться съемки в павильонах киностудии УФА в Бабельсберге. [211]211
  Бабельсберг – киногородок на западной окраине Потсдама, где в 1917 г. была основана киностудия УФА. При фашизме работа УФА, попавшей под непосредственное подчинение Геббельса, стала частью программы внедрения нацистской идеологии во все сферы жизни. В мае 1946 г. на базе ликвидированной УФА была создана киностудия ГДР ДЕФА. В свою очередь ДЕФА была закрыта в 1996 г. после падения Берлинской стены, однако созданная при ней прокатная фирма «Прогресс-фильм ферляй» продолжала существовать. Генеральным директором киностудии «Бабельсберг» стал кинорежиссер Ф. Шлёндорф. В результате финансового кризиса в 2004 г. студия была продана с аукциона французской компании «Вивенди»; Ф. Шлёндорф стал собственником творческой части студии.


[Закрыть]

Вдруг, к своему удивлению, я получаю из рейхсканцелярии приглашение на воскресную экскурсию в Хайлигендамм; [212]212
  Хайлигендажм – городок на побережье Балтийского моря, вблизи Ростока.


[Закрыть]в ней примет участие и Гитлер. Никаких деталей мне не сообщили.

Об этой экскурсии я мало что запомнила. Только то, что мы ехали в Хайлигендамм на двух машинах. В первой – Гитлер с Геббельсом, фотографом Генрихом Хоффманном и Брюкнером. [213]213
  Брюкнер Вильгельм (1884–1954) – член НСДАП с 1922 г., с 1934 г. – личный шеф-адъютант Гитлера, обергруппенфюрер СС. Снят с поста в 1940 г. в результате интриг М. Бормана.


[Закрыть]Во второй – госпожа Геббельс и я, а рядом с водителем адъютант Геббельса.

У меня осталось ничем не омраченное впечатление от беседы с Магдой Геббельс. После того как мы поболтали о моде, косметике и киноартистах, она разоткровенничалась и начала рассказывать о своей жизни. Призналась, что вышла замуж за Геббельса только ради того, чтобы иметь возможность чаще видеть Гитлера.

– Своего мужа я, конечно, люблю, – сказала она, – но мое чувство к Гитлеру сильнее, за него готова отдать жизнь. Я нахожусь во власти фюрера до такой степени, что развелась с Гюнтером Квандтом, с которым мы жили очень хорошо. Мне ничего не стоит отказаться от богатства и роскоши. У меня было только одно желание – быть ближе к Гитлеру. Поэтому я устроилась секретаршей к доктору Геббельсу. Лишь после того как мне стало ясно, что кроме Гели, [214]214
  Раубаль Гели (1908–1931) – двоюродная племянница Гитлера, дочь его сводной сестры, объявленная фюрером после ее самоубийства «женщиной его мечты».


[Закрыть]своей племянницы, смерть которой нанесла ему сильнейшую душевную травму, Гитлер не может полюбить ни одну женщину, только, как он говорит, «свою Германию», я согласилась на брак с доктором Геббельсом.

Об этих словах я вспомнила, когда услышала о страшном конце ее семьи в рейхсканцелярии, где Магда, узнав, что Гитлер застрелился, взяла с собой в небытие шестерых детей, которых безмерно любила.

Почему госпожа Геббельс была со мной столь откровенна? Я и сейчас не знаю. Что касается всего остального, то я помню только, как машины остановились перед гостиницей. Гитлер со смущенно улыбавшимся Геббельсом поприветствовали меня. От Магды я узнала, что эту экскурсию устроила фрау фон Дирксен, покровительница Гитлера, чтобы познакомить его со своей племянницей, баронессой фон Лафферт. Эта молодая, очень красивая девушка, по слухам, принадлежала к числу немногих женщин, перед которыми Гитлер преклонялся и которых уважал.

Министр пропаганды

Вскоре после этой поездки Министерство пропаганды прислало мне приглашение на следующий день к четырем часам на служебную квартиру. Как избежать новой встречи с Геббельсом? Я могла бы сослаться на болезнь, но это ничего бы не изменило.

Точно в четыре часа я позвонила у двери. Слуга провел меня в большое, стильно обставленное помещение. Почти бесшумно в гостиную вошел Геббельс. Элегантно одетый и выглядевший весьма ухоженным, министр радостно меня приветствовал и подвел к столу, украшенному цветами.

– Чай или кофе?

Пытаясь казаться спокойной, я попросила кофе.

– Как вам известно, – начал Геббельс, – фюрер поручил мне взять на себя управление кинематографией, театром, прессой и пропагандой. Поэтому я хотел поговорить о ваших будущих кинопроектах. В газете я прочел, что УФА собирается снять игровой фильм, сюжет которого связан со шпионажем. Как вы вышли на эту тему?

Я рассказала о режиссере Фанке и событиях, пережитых немецкой шпионкой в годы мировой войны.

– Чем вы собираетесь заниматься в дальнейшем?

– Моим самым большим желанием было бы сыграть Пентесилею.

– Это для вас подходящая роль, – согласился Геббельс. – Я представляю вас царицей амазонок. – Меняя тему, он спросил: – Были вы у фюрера и рассказывали о ваших планах?

– Непосредственно – нет, – ответила я уклончиво, – но говорила, что мое единственное желание – сниматься, а не снимать. Режиссерская работа в «Голубом свете» была вынужденной: не было денег, чтобы пригласить режиссера.

Геббельс продолжал:

– Жаль, что вы не хотите развивать свой талант. У меня есть великолепная тема, об этом-то мне и хотелось сегодня поговорить.

Я посмотрела на него с беспокойством.

– Это фильм о прессе, его можно назвать «Седьмая великая держава».

Прежде чем я успела что-либо возразить, он заговорил о значении прессы, которая способна манипулировать всем и вся. Он с воодушевлением воскликнул:

– Я бы набросал сценарий и оказал бы поддержку при производстве, мы смогли бы работать вместе.

Я прервала его:

– О работе прессы не имею никакого представления. Я разочаровала бы вас. Это может быть интересно для Вальтера Руттмана, который сделал выдающийся документальный фильм «Берлин, симфония великого города».

Геббельс махнул рукой:

– Руттман – коммунист, о нем не может быть и речи.

– Но он талантлив, – возразила я.

Выражение лица у Геббельса изменилось, чуть ли не шепотом он проговорил:

– Такое упрямство мне нравится, вы необычная женщина, и знайте, что я не перестану бороться за вас.

Затем он сделал самую большую ошибку, какую только может сделать мужчина в подобной ситуации: схватил меня за грудь и попытался силой привлечь к себе. Завязалась борьба, но мне удалось высвободиться из его рук. Я побежала к двери. Он – за мной. Придя в дикое бешенство, он прижал меня к стене и попытался поцеловать. Я отчаянно защищалась. Лицо Геббельса было искажено злобой.

Мне удалось нажать спиной кнопку звонка. Геббельс тотчас отпустил меня и, еще до того как вошел слуга, вновь овладел собой. Выйдя из квартиры, я знала, что министр пропаганды теперь окончательно стал моим врагом.

«Победа веры» [215]215
  «Победа веры» – документальный фильм, вышедший на экраны в конце 1933 г. Всем местным организациям НСДАП было приказано организовать «культурные просмотры» этого «мощного кинопроизведения» (Геббельс).


[Закрыть]

Шла последняя неделя августа 1933 года, когда меня по телефону пригласили в рейхсканцелярию на обед. Не ожидая ничего хорошего, я поехала на Вильгельмштрассе. Меня встретил Брюкнер и указал место за длинным столом. Собралось уже примерно тридцать – сорок человек, большинство в форме штурмовиков и эсэсовцев, лишь несколько человек были в гражданском. Будучи единственной женщиной, я чувствовала себя очень неловко. Кроме адъютантов Брюкнера и Шауба, [216]216
  Шауб Юлиус (1898–1967) – одно время личный шофер Гитлера, в 1941–1945 гг. – его личный шеф-адъютант. В 1943 г. стал обергруппенфюрером. В 1945 г. руководил операцией по уничтожению личных бумаг фюрера в Мюнхене и Берхтесгадене.


[Закрыть]я не знала никого из собравшихся. Когда в помещение вошел Гитлер, его приветствовали поднятой рукой. Он занял место во главе стола, за которым велись оживленные разговоры. Но вскоре был слышен только его голос. Меня занимала одна мысль: почему меня пригласили сюда?

По окончании трапезы присутствующие разделились на группы. Ко мне подошел Брюкнер и сказал:

– Фюрер хочет поговорить с вами.

Он провел меня в соседнее помещение. У небольшого стола стоял слуга, готовый подать кофе, чай или минеральную воду. Через некоторое время вошел Гитлер и поздоровался со мной. Был он, судя по всему, в хорошем настроении. Первый же его вопрос привел меня в смущение:

– Я пригласил вас, чтобы узнать, как далеко продвинулась подготовка к фильму о партийном съезде, а также о том, достаточную ли помощь оказывает Министерство пропаганды.

Я смотрела на Гитлера в полной растерянности: о чем он говорил? Удивившись моей реакции, он сказал:

– Разве Министерство пропаганды не проинформировало вас о том, что вы, как я сказал, должны снимать фильм о съезде партии в Нюрнберге?

Я покачала головой. Теперь был озадачен Гитлер.

– Вы ничего не знаете? – возбужденно спросил он. – Это же невозможно. Уже несколько недель назад Брюкнер лично передал мое поручение доктору Геббельсу. Вас не известили об этом?

Мне снова пришлось ответить отрицательно. Гитлер пришел в еще большее возбуждение. Он вызвал Брюкнера и раздраженно спросил:

– Вы не передали мое поручение доктору? Почему не проинформировали фройляйн Рифеншталь?

При этом он судорожно сжимал кулаки и был вне себя от ярости. Таким Гитлера я еще ни разу не видела. Прежде чем испуганный Брюкнер смог ответить, Гитлер язвительно заметил:

– Могу себе представить, как завидуют господа из Министерства пропаганды этой молодой, талантливой артистке. Они не могут смириться с тем, что столь почетное задание поручается женщине, да к тому же еще артистке, не состоящей в партии.

Ни Брюкнер, ни я не отважились возражать.

– Это ужасно, что бойкотируют мое поручение, – добавил Гитлер.

Резким голосом он велел Брюкнеру позвонить доктору Геббельсу и передать, чтобы он немедленно дал поручение господам из отдела кинематографии оказывать мне всемерную помощь при работе в Нюрнберге.

Тут, сильно разволновавшись, я сама прервала Гитлера:

– Мой фюрер, я не могу принять это поручение – я никогда не видела партийного съезда и не знаю, что при этом происходит, к тому же у меня нет никакого опыта съемки документальных фильмов. Будет все же лучше, если их станут снимать члены партии, которые знают материал и рады получить подобное задание.

Я почти умоляла Гитлера, который мало-помалу расслаблялся и успокаивался.

Он посмотрел на меня и произнес:

– Фройляйн Рифеншталь, не подводите меня. Вам ведь придется потратить всего несколько дней. Я убежден, что только вы обладаете художественными способностями, необходимыми для того, чтобы из реальных событий сделать нечто большее, чем просто кинохроника. Чиновники из отдела кино Министерства пропаганды этого не сумеют.

Я стояла перед Гитлером опустив глаза, а он все настойчивей уговаривал:

– Через три дня начинается съезд. Конечно, теперь вы не успеете сделать большой фильм – возможно, на следующий год, – но вы должны поехать в Нюрнберг, чтобы набраться опыта и попытаться снять то, что возможно без подготовки.

Фюрер прошелся по комнате и продолжил:

– Вероятно, доктору не сообщили о моем желании, я лично попрошу его помочь вам.

Боже мой, знал бы Гитлер, насколько невозможно мое сотрудничество с Геббельсом. У меня же не было никакого желания рассказывать об отвратительных выходках его министра. Кроме того, я все больше теряла мужество, чтобы возражать.

Гитлер попрощался, последними его словами были: «Выше голову, все будет хорошо. Уже сегодня получите всю необходимую информацию».

Фюрер явно не понимал, насколько несчастной должна была сделать меня его просьба. Ведь я хотела быть только киноактрисой. Это поручение было больше обузой, нежели почетным заданием, как часто утверждали впоследствии.

Приехав домой, я нашла в почте письмо от руководства киностудии УФА, в котором сообщалось, что проект фильма «Мадемуазель Доктор» не может быть реализован. Министерство обороны запретило съемки шпионских фильмов. Как обухом по голове ударили! Я была в отчаянии.

В уведомлении отдела кино содержалось приглашение в Нюрнберг. Мне надлежало связаться с ними. На руках у меня не было ни договора, ни какого-либо письма, из которого бы следовало, что Гитлер поручил мне снимать на партийном съезде фильм. Я предполагала, что теперь это будет урегулировано на месте. Лично я там никого не знала. Когда я представилась одному из ответственных лиц Министерства пропаганды, господину Фангауфу, [217]217
  Фангауф Эберхард – технический руководитель съемок фильма «Победа веры».


[Закрыть]чтобы обсудить с ним возникшие вопросы, он заявил, что ему ничего не известно. Я чувствовала исходившую от него глубокую враждебность и не стала вступать ни в какие споры. Что мне делать? У меня не было ни оператора, ни пленки. Лучшим решением было бы уехать.

Пока я размышляла и казалась себе совершенно беспомощной, со мной заговорил молодой человек. Это был Альберт Шпеер, [218]218
  Шпеер Альберт (1905–1981) – немецкий архитектор и национал-социалистический политик. Осуществлял задание Гитлера по превращению Берлина в «настоящую и истинную столицу рейха». С 1942 г. – рейхсминисгр по вооружению и военной промышленности. Некоторое время считался второй важной персоной в Третьем рейхе. Единственный из обвиняемых Международного военного трибунала в Нюрнберге, кто признал свою вину за преступления фашистского режима. Осужден трибуналом к 20 годам заключения. Написал мемуары «Внутри Третьего рейха» (1970).


[Закрыть]архитектор, проектировавший здания для партийного съезда. Он с самого начала был мне симпатичен, и мы сразу нашли общий язык. Когда я рассказала ему о поручении Гитлера и бойкоте Минпропа, Шпеер посоветовал не сдаваться:

– Вы должны попытаться, я помогу вам.

И действительно, ему удалось устроить так, что немедленно прибыл молодой кинооператор. Ему, правда, еще ни разу не доводилось снимать материал для большого фильма, да и была у него всего-навсего переносная камера, но он казался способным – потом это подтвердилось. Его звали Вальтер Френтц, впоследствии он стал одним из лучших моих операторов. Потом удалось по телефону пригласить еще двоих, в том числе и Зеппа Алльгайера, опытного оператора, снявшего первые горные фильмы Фанка. Кинопленку я получила от фирмы АГФА, с которой у меня сложились хорошие отношения еще со времен «Голубого света». Так как никто мне не помогал, я позвонила отцу и попросила отпустить на шесть дней брата Гейнца – у меня ведь не было даже ассистента. Кроме того, отцу пришлось дать мне взаймы, чтобы я могла начать работу. Когда мы приступили к съемкам, штаб наш состоял из пяти человек: троих кинооператоров, моего брата, ведавшего финансами, и меня. Ситуация анекдотичная.

В первый день мы снимали только старые, украшенные флагами и гирляндами дома Старого города и еще не законченные трибуны. Со второго дня съемки стали сплошной мукой. Отовсюду, где бы мы ни вставали, нас прогоняли штурмовики или эсэсовцы. У нас не было никаких пропусков, и потому мы не могли ничего сделать. На третий день произошел очень неприятный инцидент. Мне велели прийти к Рудольфу Гессу, [219]219
  Гесс Рудольф (1894–1987) – заместитель фюрера по партии, «нацист № 3». Осужден Нюрнбергским трибуналом к пожизненному заключению в берлинской тюрьме Шпандау, где и скончался.


[Закрыть]который холодно приветствовал меня и сразу же перешел к делу:

– Один из наших штурмовиков передал мне, будто вчера в середине дня в погребке ратуши, где вы сидели за столом с господином Шпеером и статс-секретарем Гуттерером, вы громко заявили, что фюрер будет плясать под вашу дудку, а также высказали критические замечания в его адрес. Я должен предупредить, чтобы впредь вы не смели говорить о фюрере в такой непочтительной манере.

– Вы считаете, я способна на подобное?! – возмущенно воскликнула я.

Гесс сказал:

– Человека, который сообщил мне об этом, я знаю, он не лжец и не мог такое придумать.

– Но это гнусная ложь! – Я была вне себя от ярости. – Я не произнесла ни слова о Гитлере.

Гесс пренебрежительно бросил:

– В устах актрисы подробные выражения меня не удивляют… но, – добавил он уже более спокойно, – само собой разумеется, я опрошу господ Шпеера и Гуттерера как свидетелей.

Не попрощавшись, я вышла из помещения, громко хлопнув дверью.

До сих пор мне еще не приходилось сталкиваться с подобными интригами. Этот случай потряс меня настолько, что я целый день не выходила из гостиницы. Мало утешало и то, что на следующий день Шпеер и Гуттерер сказали мне, что Гесс им поверил и извинится передо мной. Куда я попала? Какие козни тут затеваются против меня? Вполне возможно, что за этим стоял Геббельс. Операторы рассказывали, что всякий раз, когда они собирались начать съемку, он демонстративно поворачивался спиной.

Из-за этих волнений в последний вечер в Нюрнберге у меня случился нервный криз. Я упала в обморок и, когда очнулась, увидела, что у кровати стоят брат, врач и человек в партийной форме. Когда он назвал свое имя, у меня мурашки пошли по коже – это был Юлиус Штрейхер, вождь франконцев и издатель гнусной антисемитской газетенки «Штюрмер». Именно он позвал врача и казался очень озабоченным моим состоянием. После того как доктор обследовал меня и ушел, я сказала Штрейхеру:

– Как вы только можете выпускать такую ужасную газету, как «Штюрмер»?

Штрейхер рассмеялся и ответил:

– Газета писана не для таких умных людей, как вы, а для сельского населения, чтобы даже крестьянские девушки знали разницу между арийцами и евреями.

– Тем не менее то, что вы делаете, ужасно, – ответила я.

Все еще продолжая смеяться, он, прощаясь, сказал:

– Желаю вам быстро поправиться, фройляйн Рифеншталь.

Партийный съезд закончился, уже уехали и три моих оператора. Доктор прописал мне отдых и максимальную осторожность. Но как я могла оставаться спокойной? Я стояла перед грудой развалин. Моя блестящая карьера танцовщицы, актрисы и начинающего продюсера в Германии, казалось, подошла к концу. Ибо противостоять власти министра пропаганды, которому подчинялись вся германская кинопромышленность, театры и пресса и который – как отвергнутый любовник – начал ненавидеть меня, не было никаких шансов.

Едва я успела возвратиться в Берлин, меня пригласили в рейхсканцелярию. Как и в прошлый раз, я была единственной женщиной среди сидящих за большим столом, и снова тон задавал фюрер, которому временами вторил доктор Геббельс, к моему ужасу, на сей раз присутствовавший на обеде. Когда стол убрали, меня, как и при первом приглашении, провели в уже известную мне соседнюю комнату. Через некоторое время в ней появился Гитлер в сопровождении министра пропаганды.

Последовала неприятная сцена. Невыносимое напряжение, я и Геббельс пытались скрыть от Гитлера.

– Расскажите мне, – сказал Гитлер, – как обстояли дела в Нюрнберге?

Тут я уже больше не могла владеть собой. Я возбужденно сообщила ему обо всем: какие унижения, каверзы и отказы я пережила в Нюрнберге, не забыла и странного допроса Рудольфом Гессом. С трудом сдерживая слезы, я едва ли была способна произнести еще хотя бы слово. Лицо Гитлера побагровело, а Геббельс побелел как мел. Гитлер вскочил из-за стола и сказал Геббельсу резким тоном:

– Доктор, вы несете ответственность за то, что произошло. Чтобы этого больше не повторилось! Фильм о всегерманском съезде партии делает фройляйн Рифеншталь, и никто другой, – это мой приказ.

В отчаянии я воскликнула:

– Я не смогу это сделать, я не умею!

– Сможете. Сожалею о том, что вам пришлось пережить, это больше никогда не повторится.

После чего Гитлер попрощался и покинул помещение, не удостоив Геббельса взглядом. Тот, с окаменелым лицом также вышел из комнаты.

Я возвратилась домой в полнейшем расстройстве. Тут зазвонил телефон. Мне приказали немедленно явиться в Министерство пропаганды – министр желает говорить со мной. Я приготовилась к худшему. Помчалась на такси. Когда я вошла в большой кабинет, Геббельс, с лицом, искаженным от ярости, пошел мне навстречу. Он закричал: