Текст книги "Мемуары"

Автор книги: Лени Рифеншталь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 80 страниц)

Гастроли в Цюрихе

Когда я достигла совершеннолетия, мне было разрешено покинуть родительский дом. Я сняла небольшую квартирку на Фазаненштрассе, недалеко от Курфюрстендамм. Но с матерью я виделась почти каждый день – мы закупали ткани для костюмов. Она знала о моих отношениях с Отто Фроитцгеймом, и это ее не очень радовало, прежде всего из-за большой разницы в возрасте. К счастью, о его отнюдь не пуританском образе жизни ей было неизвестно. Мать всегда была моей лучшей подругой, несмотря на то что я не обо всем могла ей рассказать.

Однажды – это было в феврале 1924 года – я должна была выступать в Цюрихе, Париже и Лондоне – мама не смогла сопровождать меня и ее место заняла моя подруга Герта. Гарри Зокаль, который все еще не отказался от надежды завоевать меня, предложил встретиться в Цюрихе. Войдя в номер гостиницы, я обнаружила море цветов. Привет от Зокаля. Я удивилась, почему мне не дали номер на двоих с Гертой и поместили ее этажом ниже. Еще большей неожиданностью оказалось то, что номер Зокаля находился рядом – эта мысль была мне неприятна. Но когда мы встретились на первом нашем вечере, опасения оказались напрасными, Гарри вел себя корректно.

Мои танцевальные вечера чередовались с пьесой Толстого «Живой труп», где главную роль исполнял Александр Моисси, [63]63
  Моисси Александр (Сандро; 1880–1935) – австрийский актер, итальянец по национальности, прославился исполнением главных ролей в пьесах Шекспира, Ибсена, Толстого. С 1906 г. работал с М. Рейнхардтом в Немецком театре. В 20-е годы в основном гастролировал, в том числе и по России.


[Закрыть]очень одаренный актер. Мы сразу же нашли общий язык. Однажды после проведенного с ним вечера я поздно возвратилась в отель и уже успела раздеться, как в дверь постучали: Зокаль просил впустить его.

– Я устала, – сказала я, – и никаких мужчин в столь позднее время не хотела бы видеть у себя в номере.

Он стал стучать сильнее.

– Мне нужно поговорить с тобой обязательно.

– Завтра, – ответила я, – завтра утром.

На минуту за дверью воцарилась тишина.

Но вдруг он застучал по разделяющей наши номера стенке кулаками и прокричал:

– Я больше не выдержу! – Потом добавил умоляюще: – Зайди, пожалуйста, ко мне в номер, просто побудь со мной.

В душе я сочувствовала ему и попыталась успокоить:

– Будь благоразумен, Гарри, я никогда не смогу сделать тебя счастливым.

Он плакал, кричал, угрожал, что застрелится. Меня охватил страх. Быстро одевшись, я побежала к Герте. Лишь к полудню следующего дня мы отважились выйти и, к нашему большому облегчению, узнали, что Зокаль уехал. Швейцар протянул мне письмо. Зокаль извинялся за свое вчерашнее поведение, уверял, что ни в коем случае не хочет лишиться моей дружбы и обещал впредь меня не беспокоить. Единственное его желание – доставлять мне радость, поэтому он и организовал мне выступления в Париже и Лондоне.

У меня не было слов. Я и не предполагала, что приглашения, пришедшие из Парижа и Лондона, инициировались Зокалем. Глубоко разочарованная, я выронила письмо из рук. Еще ни у одной немецкой танцовщицы после Первой мировой войны не было гастролей в Париже. Я так гордилась, была так счастлива, и теперь такое разочарование! Желание выступать в Париже и Лондоне пропало. Зокаль писал: «Поскольку у тебя нет одежды, чтобы достойно выглядеть, я распорядился доставить соответствующий гардероб сегодня в гостиницу. Можешь выбрать то, что понравится».

В этот момент в дверь моего номера постучали, и посыльный внес полную охапку меховых манто. Герта подписала квитанцию о получении двух норковых шубок, одной горностаевой и одной спортивной леопардовой, отделанной черной кожей. Как ни соблазнительны были эти сказочные меха, я восприняла их как пощечину. Было бы прекрасно появиться в Париже и Лондоне, имея такие нарядные вещи, но какой ценой? Пришлось бы прикидываться влюбленной и ломать комедию – этого я и представить не могла.

– Герта, – сказала я возбужденно, – ближайшим поездом возвращаемся в Берлин.

Написав несколько утешительных прощальных строк Зокалю, я покинула гостиницу.

– Ты не можешь себе представить, какое счастье снова стать свободным человеком, – призналась я подруге.

Несчастный случай в Праге

Мой вечер в Праге в зале, вмещающем три тысячи зрителей, где до меня танцевала только Анна Павлова, стал триумфом (билеты были распроданы все до единого). Но случилось непредвиденное. При выполнении высокого прыжка я почувствовала такую острую колющую боль в колене, что с превеликим трудом дотанцевала до конца.

Сначала нельзя было понять, какое страшное случилось несчастье. Но боли всё нарастали. Каким-то чудом я протанцевала еще несколько вечеров, но затем пришлось отменить все выступления и отправиться к врачам.

Я посетила знаменитого врача-ортопеда профессора Лексера во Фрайбурге. Его диагноз гласил: растяжение связок – операция невозможна – покой, покой и покой. В отчаянии поехала в Мюнхен к другому известному доктору – Ланге. Он подтвердил диагноз. Никто из них не мог сказать, на какой срок мне делать перерыв и пройдут ли боли.

Я не хотела верить их заключениям и проконсультировалась в Голландии и Цюрихе у других специалистов, пользующихся мировой известностью. Но и те не смогли посоветовать что-либо другое. Все предписывали только покой.

В наше время это звучит совершенно невероятно, но специалисты-ортопеды – шел 1924 год и 30 лет назад были уже открыты рентгеновские лучи – не предложили сделать снимки. А ведь от диагноза зависела моя карьера танцовщицы. Оставалось только ждать и надеяться, что боли пройдут сами собой.

В то время, когда я передвигалась только с помощью трости, обо мне очень заботился Отто Фроитцгейм. Хотя из-за обилия гастролей мы с ним до этого несчастья встречались лишь изредка, Отто настоял на официальной помолвке. Он представил меня своей матери, которая жила в Висбадене, и уже начал готовиться к свадьбе. Я согласилась. Он все еще обладал большой властью надо мной, и я не могла ему противоречить, но для себя твердо решила не выходить замуж, прекрасно понимая, что этот брак не принесет счастья.

«Гора судьбы»

И тут появилось нечто, полностью изменившее мою жизнь. Это случилось в июне, через несколько дней после приуроченного к Троице теннисного турнира, в котором Фроитцгейм играл, как всегда, успешно. Однажды я, измученная болью, стояла на станции метро Ноллендорфплац, направляясь к врачу, другу отца, не ортопеду, но выдающемуся специалисту по внутренним болезням. В нем я видела свою последнюю надежду. Поезд все никак не приходил, и те несколько минут, которые пришлось ждать, показались мне часами.

Шесть месяцев назад в Мюнхене у меня был первый вечер танца. Спустя три дня последовал второй, в Берлине. Это крутилось в голове словно разноцветный калейдоскоп. Меня тогда подхватила волна неожиданного, непостижимого, невероятного успеха. Наутро после выступления неизвестная ученица школы танцев проснулась знаменитой. Осуществились мои самые сокровенные мечты. О чем бы ни говорили вокруг, что бы я ни видела – картины, статуи, что бы я ни слышала – воспринималось мной исключительно через танец. Казалось, только танец, права на который мне пришлось добиваться так упорно, назначен мне самой судьбой, только им я должна жить сегодня и во все времена. И вот это несчастье.

Мой взгляд скользил по плакатам на противоположной стене платформы и внезапно остановился на одном из них. Я увидела фигуру мужчины, покоряющего высокую скалу. Внизу была подпись: «„Гора судьбы“ – фильм о Доломитовых Альпах [64]64
  Доломитовые Альпы – горы на северо-востоке Италии, в Восточных Альпах.


[Закрыть]режиссера Арнольда Фанка». [65]65
  Фанк Арнольд (1890–1975) – немецкий кинорежиссер, в прошлом геолог и альпинист, создатель жанра альпинистского или горного фильма. Начал с работы в документальном кино в 1920 г., основав во Фрейбурге «Студию альпинистского и спортивного фильма», на базе которой снял, в частности, «Гору судьбы» (в СССР стала известна после войны как трофейная лента под названием «Скала смерти»). Продюсер ряда фильмов («Бури над Монбланом», «Белое безумие, или Новое чудо лыж», «SOS! Айсберг»), главные роли в которых исполнили Л. Рифеншталь и Л. Тренкер. Отказался от сотрудничества с Геббельсом. При поддержке японцев снял «Дочь самурая» (1936); «Робинзон» (1939) – фильмы, запрещенные к показу американской оккупационной администрацией как пропагандистские. Ряд его короткометражек посвящены нацистским скульпторам Тораку и Бреккеру. В последние годы жизни работал на телевидении. Написал мемуары «Он управлял глетчерами, бурями и лавинами» (1973).


[Закрыть]Измученная печальными мыслями о будущем, я как загипнотизированная уставилась на афишу.

Подъехал поезд и закрыл от меня изображение. Состав продолжил свой путь без меня. Словно пробудившись от сна, я вдруг увидела, что вагоны исчезают в тоннеле Клейстштрассе.

Фильм «Гора судьбы» шел на другой стороне площади в зале Моцарта. Я махнула рукой на визит к врачу, вышла на улицу и через несколько минут сидела в зрительном зале. Во времена немого кино войти в зал можно было в любое время, так же как и выйти из него.

Уже первые кадры меня очаровали: горы, облака и зеленые склоны альпийских лугов. Таких пейзажей я еще не видела – те, которые я знала по почтовым открыткам, казались искусственными, застывшими. Но здесь, в фильме, выглядели живыми, таинственными и захватывающими. Никогда не предполагала, что горы могут быть такими красивыми. Фильм все больше пленял меня. Я очень захотела побывать в этих сказочных местах.

Охваченная новой страстью, я вышла из кинотеатра, не вспоминая о боли. Ночью долго не могла заснуть. Снова и снова возвращаясь к мысли: это красота природы так заворожила меня или искусство, с каким был создан фильм? Мне снились острые, тонкие как иглы вершины скал. Видела себя сбегающей по каменным осыпям. Как символ появилась передо мной главная героиня фильма – крутая скалистая башня Гулья.

Мечта становится реальностью

Каждый вечер в течение недели я смотрела фильм и решила, что не могу больше находиться в Берлине. В сопровождении брата, с которым, к сожалению, виделась лишь изредка и которому теперь приходилось поддерживать меня при ходьбе, я отправилась к озеру Карерзее, [66]66
  Карерзее – озеро в Доломитовых Альпах, юго-восточнее города Боцен.


[Закрыть]что в Доломитовых Альпах, безотчетно надеясь встретить там актеров или режиссера, создавшего этот фильм. Действительность не обманула моих ожиданий. Я не могла наглядеться на причудливые скалы, густые леса, нежно-зеленые стройные лиственницы и озеро в обрамлении лохматых елей, похожее на отливающее разными цветами крыло бабочки. Будто воскресли почти забытые сказки моего детства.

Четыре недели провела я в этом волшебном мире. А в день отъезда из гостиницы «Карерзее» произошла встреча, о которой я так мечтала. В холле гостиницы вывесили плакат с объявлением, что сегодня вечером будет показан фильм «Гора судьбы» и на демонстрации будет присутствовать исполнитель главной роли Луис Тренкер. [67]67
  Тренкер Луис (1893–1990) – немецкий актер, режиссер игрового и документального кино, продюсер, до начала кинокарьеры известный альпинист и горнолыжник. Его ленты начала 30-х годов прославляли военный героизм немцев: «Горы в огне» (1931), «Бунтовщик» (1932). С 1934 по 1945 г. снял семь фильмов, основал фирму «Луис Тренкер-фильм». Пользовался покровительством Геббельса, однако в конце войны попал к нему в немилость. С 1943 г. работал преимущественно в Италии. Снял фильмы «Бегство в Доломиты» (1955), «Побежденный любовью» (1956), «Его лучший друг» (1962).


[Закрыть]Я и мечтать не могла о таком везении.

После ужина, затаив дыхание, следила за развитием сюжета, хотя знала фильм почти наизусть. Едва сеанс закончился и в зале снова стало светло, я заковыляла к кинопроектору. Рядом с ним стоял мужчина, в котором я узнала исполнителя главной роли.

– Господин Тренкер? – робко спросила я.

Он бросил взгляд на мою элегантную одежду, затем кивнул и ответил:

– Это я.

От моего смущения не осталось и следа. Восторг от фильма, гор и игры актеров так и бил из меня ключом.

– В следующем фильме я буду играть вместе с вами, – с апломбом заявила я, словно на свете нет другой такой само собой разумеющейся вещи.

Тренкер озадаченно посмотрел на меня и рассмеялся:

– Н-да, а по скалам-то карабкаться можете? Такой элегантной фройляйн, в общем-то, нечего делать в горах.

– Научусь, обязательно научусь – я могу научиться всему, чему захочу.

Но острая боль в колене вывела меня из состояния эйфории и отрезвила.

По лицу Тренкера скользнула легкая улыбка. Отвесив ироничный поклон, он отвернулся.

Я крикнула вдогонку:

– По какому адресу я могу написать вам?

– Тренкер, Боцен, [68]68
  Боцен (итальянское название: Больцано) – главный город провинции Трентино (южный Тироль).


[Закрыть]этого достаточно.

Возвратившись в Берлин, я ему написала и попросила передать мои фотографии и вырезки из газет режиссеру. С большим нетерпением ожидала я ответа. Но напрасно.

От Гюнтера Рана, своего спасителя в трудных жизненных ситуациях, я узнала, что в ближайшее время Фанк приедет из Фрайбурга, своего родного города в Шварцвальде, в Берлин. Он намерен провести переговоры с киностудией УФА по поводу нового фильма. Тут уж я Гюнтеру не дала покоя. Сам он Фанка не знал, но его хороший друг снимался в роли лыжника в сенсационном спортивном фильме «Чудо лыж». И Ран сумел-таки устроить мне встречу с Фанком.

В солнечный осенний день я вошла в кондитерскую «Румпельмайер» на Курфюрстендамм. Там я должна была встретиться с режиссером. Об опознавательном знаке мы не договаривались. Я несколько раз оглядела помещение, и мне показалось, что узнала доктора Фанка. За круглым столом сидел мужчина средних лет и помешивал ложечкой в чашке.

– Извините, вы доктор Фанк? – спросила я.

Он встал и в свою очередь поинтересовался:

– А вы фройляйн Рифеншталь?

Мы сели, и я заговорила первой. Вначале я еще чувствовала себя скованной из-за мрачности собеседника, но постепенно становилась все оживленней и говорила со все возрастающим увлечением. Фанк молча сидел, почти не отрывая глаз от чашки кофе. Только задал мне вопрос, чем я занимаюсь. Выходит, Тренкер не послал ему моего письма с фотографиями. Как-то неуверенно он начал рассказывать, что должен снимать картину УФА, но темы еще нет. Я не решилась просить его дать мне роль, сказала лишь, что с большим удовольствием приняла бы участие в его следующем фильме – в любом качестве.

Затем мы попрощались. Франк попросил прислать ему снимки и статьи в газетах о моих вечерах танца, а я дала ему свой адрес. И вот я снова стояла одна на Курфюрстендамм. Было семь часов вечера. И какое-то предчувствие говорило, что вскоре должно произойти нечто судьбоносное. Боли в колене, которые так и не уменьшились, вынудили меня к немедленному действию. Нельзя было терять ни дня. Тут мне вспомнился доктор Прибрам. С ним – молодым хирургом и врачом-ассистентом знаменитого профессора Бира – я познакомилась в теннисном клубе «Рот-Вайс» и несколько раз рассказывала о своих болячках. Он обещал сделать снимок колена. Возле кондитерской стояла телефонная будка. Я попыталась дозвониться до клиники доктора Прибрама, к счастью, он сам подошел к телефону.

Добравшись на такси до больницы, я стала уговаривать доктора сделать рентген уже этим вечером. Я просила, плакала, умоляла до тех пор, пока он в конце концов не сдался. Наконец-то я получила точный диагноз: в мениске из-за трещины образовался хрящевой нарост величиной с грецкий орех, который необходимо было удалить. Тогда еще подобной практики не было, а Прибрам и его шеф специализировались в основном на операциях по удалению желчных камней. Но узнав, как обстоят дела с моим коленом, я не хотела больше ждать. Сейчас я уже не помню, как мне удалось уговорить врача прооперировать меня на следующее утро. «Не менее десяти недель проведете в гипсе, – предупредил доктор, – и может случиться так, что функции колена не восстановятся окончательно». Но в тот момент для меня не было выбора: либо – либо! Иначе я теряла шанс отправиться в горы. Я сообщила об операции только Фанку, послав обещанные снимки и статьи из газет.

Той же ночью я приехала в клинику и уже в восемь часов утра лежала на столе. Когда начал действовать эфирный наркоз, я, счастливая, внутренним взором видела – словно в танцующем хаосе – кадры из «Горы судьбы»: высокие скалы, облака и – Гулью – судьбоносную скалу-иглу. Она внезапно возникла передо мной и медленно подалась назад, угасая, словно растворяясь в воздухе.

Я погрузилась в глубокий сон.

«Святая гора» [69]69
  «Святая гора» (1926) – фильм А. Фанка, положивший начало циклу альпинистских фильмов. (В советском прокате шел под названием «Горная баллада».)


[Закрыть]

На третий день после операции медицинская сестра сообщила, что ко мне пришли. Я посмотрела на нее с недоверием, так как никто не знал, где я нахожусь. Тут в палату вошел Фанк, выглядевший бледным и утомленным, будто не спал всю ночь. Сестра оставила нас одних.

– Возьмите это, – сказал он, – я написал для вас за последние три ночи.

И протянул сверток. Я медленно развернула бумагу – там оказалась рукопись. На первой странице я прочла: «„Святая гора“. Написано специально для танцовщицы Лени Рифеншталь».

То, что я испытала, невозможно передать словами. Мне хотелось смеяться и плакать одновременно. Как случилось, думала я, что желание исполнилось так быстро, желание, о котором даже и словом не обмолвилась.

Пролежав три месяца, три несказанно долгих месяца, я так и не была уверена, сможет ли нога двигаться, как прежде. В это время Фанк репетировал со мной одну сцену за другой. У меня создавалось такое впечатление, что он совершенно не сомневается в успехе операции. На тринадцатой неделе мне наконец разрешили встать. Врач и сестра помогли сделать первые шаги. И мне повезло: колено сгибалось и я могла двигать ногой без всякой боли. Доктор Прибрам сиял, но не мог даже представить, как я ему благодарна.

Между тем начали падать первые снежинки, медленно и как-то незаметно, – мелкий берлинский снег, ни на что не годный. Единственный снег, который я видела до сих пор. Как все теперь должно измениться!

В моей личной жизни тоже наступил перелом. От своих друзей я узнала, что Отто Фроитцгейм, мой жених, пока я находилась в клинике, во время турнира в Мерано [70]70
  Мерано – город в Северной Италии в провинции Больцано, курорт в предгорьях Альп.


[Закрыть]вступил в связь с коллегой-теннисисткой. Они целую неделю жили в одном номере! Как ни странно было сознавать, но я восприняла подобное известие за знак судьбы, дающий, наконец, возможность освободиться от этого человека – решение, для которого мне раньше не хватало силы. Однако даже теперь я страдала при мысли об окончательном разрыве.

Фроитцгейм не хотел верить, что наши отношения окончены, и ежедневно посылал письма и цветы. Однажды он появился перед моей дверью и попросил разрешения войти. Никогда бы не подумала, что Отто будет так за меня бороться. Чтобы не оказаться снова в его власти, я решила не открывать дверь. Слыша мои рыдания, он не уходил и умолял мягким, соблазнительным голосом: «Лени, впусти меня. Лени, Лени…»

Я впилась зубами в руку, чтобы приглушить рыдания, но дверь не открыла. Это было очень непростым решением. Когда шаги удалились, я проплакала до самого утра.

Фанк, посещавший меня ежедневно, удивился моему печальному виду и заплаканному лицу. Он засыпал меня вопросами – и наконец услышал печальный рассказ. Но когда, утешая меня, притянул к себе, стало ясно, что вопреки моим надеждам им двигали отнюдь не дружеские чувства. Освободившись из его объятий, я дала понять, что это должно прекратиться.

Незадолго до Рождества нужно было прибыть во Фрайбург, где Фанк хотел сделать пробные снимки в своем павильоне. Этих съемок я боялась, так как от них зависело, действительно ли мне достанется главная женская роль.

Накрасилась я, как привыкла делать перед выступлениями на сцене, но очень обрадовалась, когда Фанк пояснил, что актеры должны отказаться от косметики. Ему нужны естественные лица. На следующий день, впервые увидев себя на экране, я ужаснулась. Разочарование, которое переживают многие киноактеры, не обошло и меня. Я казалась себе чужой и безобразной. Пробы были повторены и, к моему изумлению, на сей раз удались. Фанк объяснил, какую роль в фильме играет свет: любое лицо, в том числе и ненакрашенное, можно сделать на много лет моложе или старше только за счет изменения освещения.

Режиссер остался доволен новыми кадрами.

Я получила договор с гонораром звезды – 20 000 марок. Кроме того, УФА на все время съемок предоставляла пианиста, чтобы мне не пришлось прерывать танцевальные репетиции, и брала на себя оплату доставки пианино в горные хижины, где нам предстояло жить. После удачно прошедшей операции я больше ни секунды не думала о прекращении своей карьеры танцовщицы, но собиралась сняться только в одном фильме, чтобы познакомиться с миром гор, особенно с миром гор Фанка.

Съемки были рассчитаны на три месяца.

Тренкер и Фанк

Фанк пригласил меня на несколько дней во Фрайбург, пока не приедет исполнитель главной мужской роли Луис Тренкер. С ним нужно было обсудить сюжетную канву фильма. В доме матери Фанка я познакомилась с необычайно богатой, очень интересной библиотекой, в которой были представлены почти все знаменитые поэты, писатели, философы. Брать в руки книги, большинство которых было искусно переплетено в кожу, доставляло эстетическое наслаждение. Сестра Фанка была не только талантливой переплетчицей, но и придумывала названия его фильмов, а для немого кино заглавие являлось особенно важным. Кроме библиотеки в доме было множество оригиналов рисунков и гравюр современных художников, таких как Кете Кольвиц, [71]71
  Кольвитц Кете (1867–1945) – немецкая художница, график и скульптор, графические серии которой посвящены народной жизни и революционной борьбе.


[Закрыть]Георг Грос [72]72
  Грос Георг (псевд., наст.: Георг Эренфрид; 1893–1959) – немецкий живописец, один из основателей движения берлинских дадаистов. С 1932 г. жил и работал в США.


[Закрыть]и других. Фанк стал моим духовным наставником. Он был не профессиональным кинорежиссером, а геологом – увлекался горами и фотографией. Учился в Цюрихском университете одновременно с Владимиром Лениным и даже был с ним знаком.

В детстве Арнольд постоянно болел. Страдал тяжелой формой астмы, и ему приходилось то и дело заново учиться ходить. В одиннадцать лет мальчика отправили в Давос, [73]73
  Давос – швейцарский климатический курорт в кантоне Граубюнден (1560 м).


[Закрыть]где он быстро выздоровел. Это произвело на него такое впечатление, что он уже не мыслил себя без гор. Он приехал в Цуоц в Энгадине [74]74
  Энгадин – долина в верховьях реки Инн (кантон Граубюнден в Швейцарии), с цепью озер между городами Зильс и Санкт-Мориц. В этой местности обычно отдыхал и лечился Ф. Ницше.


[Закрыть]учиться в школе и оставался до ее окончания, все свободное время посвящая бегу на лыжах, восхождению на горы и фотографии. Ему было двадцать шесть лет, когда началась Первая мировая война, и он служил в контрразведке, где сотрудничал со знаменитой немецкой шпионкой по кличке Мадемуазель Доктор. После войны вместе с друзьями основал «Фрайбургское общество горных и спортивных фильмов», для которого и снял свои первые, ставшие знаменитыми документальные фильмы: «Борьба с горой», «Новое чудо лыж» и его вторую часть – «Охота на лис в Энгадинском национальном парке». В этих лентах не было никакого сюжета, и тем не менее благодаря новаторской съемке и изощренной технике монтажа они были увлекательней, чем многие игровые картины. Фанк первым стал снимать видовые фильмы и первым сделал замедление и ускорение съемки изобразительным средством.

Клубящиеся облака, игру солнечного света и перемещения теней над горными вершинами и скалистыми обрывами можно было увидеть только в его фильмах. Успеха приходилось добиваться в тяжелой борьбе. Прокатчики не хотели брать его фильмы – считалось, что необходима захватывающая фабула. Но Фанк верил в свою правоту. Он арендовал кинозалы и сам демонстрировал фильмы. Их успех превзошел все ожидания. Даже УФА предложила ему тысяч марок для съемок фильма о горах, правда, при условии, что в нем будет сюжетная линия. Так возникла «Святая гора».

Чем ближе я узнавала Фанка, тем глубже было уважение к нему, восхищение им как гениальным пионером кино и интеллектуальной личностью, но как мужчина он меня, увы, не привлекал.

К сожалению, Арнольд день ото дня все сильнее влюблялся. Он засыпал меня подарками: книгами в дорогих переплетах, уникальными изданиями Гёльдерлина [75]75
  Гёльдерлин Фридрих (1770–1843) – немецкий поэт-романтик.


[Закрыть]и Ницше, [76]76
  Ницше Фридрих (1844–1900) – немецкий философ, один из основателей «философии жизни».


[Закрыть]гравюрами на дереве Кете Кольвиц, графикой современных художников, таких как Цилле [77]77
  Цилле Генрих (1858–1929) – немецкий график, карикатурист, основатель сатирического журнала «Ойленшпигель». Широко известны его работы из цикла «Дети улицы», отображающие быт берлинской бедноты.


[Закрыть]и Георг Грос. Такие отношения угнетали меня. Когда до начала съемок я хотела возвратиться в Берлин, Фанк упросил ненадолго остаться – до приезда моего партнера Тренкера.

Новое несчастье чуть было не воспрепятствовало началу съемок. Хотя я и занималась самыми разными видами спорта, но еще никогда не ездила на велосипеде, которые во Фрайбурге были почти у каждого жителя. Однажды утром Фанк преподнес мне сюрприз – велосипед. Мы покатили вверх по улице к одной из красивейших смотровых площадок высоко над городом. Кажется, она называлась «Посмотри вокруг». Там, наверху, Фанк собирался учить меня езде. Я сделала несколько кругов, но оказалась не слишком искусной наездницей. Руль не слушался, каждое дерево словно притягивало к себе. Неожиданно велосипед повернул в сторону круто спускающейся улицы, и я с ужасом обнаружила, что затормозить не удается. Более того, скорость все увеличивалась и увеличивалась. Сзади я услышала перепуганный голос Арнольда: «Остановитесь, остановитесь!»

Поскольку затормозить я не смогла, то стала просто-напросто уворачиваться от повозок, ехавших в гору. Каким-то чудом это удалось. Когда же я оказалась внизу, на оживленных улицах, несчастья было уже не избежать. Разминувшись с несколькими автомобилями, я прямехонько устремилась на большую пивную повозку, запряженную двумя лошадьми, – и в следующее мгновение лежала вместе с велосипедом у них под брюхом.

В сознание я пришла только на вилле Фанка. К счастью, все окончилось легким сотрясением мозга и ссадинами на коже.

На следующий день приехал Луис Тренкер. Он был общительным, веселым, блистал остроумием, не то что при встрече в гостинице «Карерзее». С первой же минуты мы нашли общий язык, будто много лет были друзьями. Фанк принес из подвала несколько бутылок редких вин, для меня это было рискованно, так как спиртное я переношу только в малых дозах – достаточно одного бокала пива, чтобы на меня навалилась усталость. Но, шалея от радости общения с Фанком и Тренкером, от разговоров о нашем фильме, я поучаствовала в «пробе вин» от начала до конца.

Было уже за полночь, когда Арнольд, оживившись, предложил выпить шампанского на брудершафт и чокнуться за удачу фильма. Когда он вышел из комнаты, Тренкер обнял и поцеловал меня. Виновато тому было шампанское, или радость от предстоящей работы, или же сама атмосфера, но, охваченная доселе не известным мне чувством, я впервые испытала удовольствие в объятиях мужчины. Когда Фанк возвратился и увидел нас, лицо его побледнело. Я высвободилась из рук Тренкера, поняв, что произошло нечто, угрожающее нашим планам. Неужели рухнет моя мечта сыграть в «Святой горе»? На какое-то мгновение воцарилась нестерпимая тишина. Тренкер встал и проговорил:

– Уже поздно, мы уходим, я провожу Лени до гостиницы.

Фанк возразил:

– Нет, я сам провожу Лени.

Тренкер, довольный, что может уйти, сказал, пожимая мне руку:

– Завтра утром перед отъездом в Боцен я зайду к тебе.

Я бы предпочла пойти с ним, но неудобно покидать Фанка в таком состоянии. Едва мы остались одни, Арнольд дал себе волю и разрыдался как ребенок. Из малопонятных, бессвязных слов я узнала, сколь велико было его чувство, какие планы он строил, о чем мечтал, как ужасно ранило мое объятие с Тренкером. Я попыталась утешить беднягу. Он стал гладить мне руки и вымолвил:

– Ты – моя Диотима. [78]78
  Диотима – имя, которым Гёльдерлин нарек свою подругу Сюзетту, супругу франкфуртского банкира Гонтарда, восходит к имени греческой жрицы. В «Пире» Платон ее устами высказал свои взгляды на любовь.


[Закрыть]

Это было имя моей героини в «Святой горе». Подавая пальто, он проговорил:

– Пойдем в гостиницу, тебе нужно отдохнуть. Прости меня.

Мы молча шли по улицам – воздух был холодным и влажным. Неожиданно возле небольшого мостика Фанк остановился, издал глухой крик и быстро побежал по склону, собираясь броситься в реку. Я догнала его, обвила руками за шею в отчаянной попытке удержать и стала громко звать на помощь. Фанк был уже почти по пояс в воде, моих сил не хватало, чтобы вытащить его на берег. Но я как клещами вцепилась руками в него. Потом послышались крики. Все произошло очень быстро. Мужчины вытащили страдальца из воды; он дрожал от холода и уже не сопротивлялся. Мы доставили Арнольда на такси во фрайбургскую больницу. У него началась горячка, он бредил. Мне разрешили остаться, пока больной не заснет. Подавленная, несказанно опечаленная, я поехала в гостиницу. Что будет дальше? Как мне быть? В сложившихся обстоятельствах о съемках не могло быть и речи. Всё это вопросы – и нет на них ответа. Так я промучилась до рассвета.

Рано утром в дверь постучали. Когда я открыла, передо мной стоял Тренкер. Одно мгновение мы смущенно смотрели друг на друга, потом обнялись, я расплакалась и рассказала, что мне пришлось пережить ночью.

– Он сумасшедший, – раздраженно заявил Тренкер. – Не беспокойся, ему скоро станет лучше. Я это знаю, так уже было однажды во время съемок, и в более тяжелой форме.

– А наш фильм?

Тренкер пожал плечами:

– Надо подождать, пока он успокоится.

Тут дверь, которую я по легкомыслию не заперла, открылась, и вбежал разъяренный Арнольд. Он словно одержимый вцепился в Тренкера, а тот, будучи сильнее, схватил безумца за руки и крепко держал. Но Фанк вырвался и снова набросился на соперника. Началась отвратительная драка, которая становилась все ожесточеннее. Я попыталась разнять мужчин, плакала, умоляла перестать – всё напрасно. Тогда я подбежала к окну в эркере, распахнула его и вскочила на подоконник, будто собиралась выброситься. Это подействовало. Драка прекратилась, и Фанк покинул номер.

Не попрощавшись с Фанком, я ближайшим поездом уехала в Берлин в полной уверенности, что все кончено. Но мои страхи оказались напрасными. Вскоре принесли цветы и записку от Арнольда и письмо от Луиса. Мой режиссер, кажется, примирился с тем, что я видела в нем лишь друга.

Тем не менее не нужно быть пророком, чтобы предвидеть – на съемках возникнут сложности. Моя озабоченность усилилась еще больше, когда я узнала, что Зокаль, о котором я ничего не слышала после нашей размолвки в Цюрихе, участвовал с долей в 25 процентов в финансировании «Святой горы». А кроме того, еще и купил общество «Берг унд шпортфильм гезелльшафт» Фанка вместе с принадлежавшей тому копировальной фабрикой во Фрайбурге. Фанк ничего не говорил мне об этих сделках с Зокалем. Мои опасения, что при работе над фильмом будет еще немало сюрпризов, только усилились.

Тем временем подготовительные работы продвинулись настолько, что съемки должны были начаться в первых числах января в Швейцарии, в Ленцерхайде. [79]79
  Аенцерхайде – швейцарский климатический курорт на берегу Хайденского озера.


[Закрыть]Только теперь до меня дошло, что я не имею никакого представления о спуске с гор на лыжах. В те времена, почти шестьдесят лет назад, лыжи еще не были так популярны, как сегодня. Но мне не хотелось осрамиться, и потому я решила тайком брать уроки у Тренкера, который до работы над фильмом намеревался вместе с оператором Шнеебергером [80]80
  Шнеебергер Ганс (1895–1971) – немецкий кинооператор, работал в общей сложности над 120 фильмами. Среди них: «Мелодия сердца» (1929) Э. Поммера, «Приключение в Энгадине» (1932) М. Обала, «Почтмейстер» (1939–1940) Г. Учищси, «Умолкнувшая Вена» (1951) Э. Маришки, «Веселая страна виноградников» (1952) и «Счастливое путешествие» (1954) Э. Энгеля, музыкальный фильм «Адьё, лебеволь, гудбай» (1961) М. Мартина.


[Закрыть]провести съемки в Доломитовых Альпах. И я решила поехать в Кортину. Еще ни разу в жизни не видела я гор в снегу. Еловые леса в белоснежном уборе пробудили во мне воспоминания детства. От красот зимнего ландшафта захватывало дух.

Тренкер и Шнеебергер согласились давать мне уроки. Отыскались и лыжи. Первую попытку мы сделали на перевале Фальцарего. Мне показали, как делать повороты в тогдашнем стиле, – при этом я чаще лежала на снегу, чем стояла на лыжах. Через несколько уроков мне разрешили совершить коротенький спуск. Я направила лыжи вниз и наслаждалась чувством полета, пока не заметила, что скорость увеличивается, – затормозить у меня не получалось. Склон становился все круче, спуск все быстрее и быстрее – пока наконец я не упала.

Мои учителя оказались рядом и стали помогать выбраться из сугроба. Проклятье – я почувствовала острые боли в левой ноге и стоять не могла. Никакого сомнения: нога сломана. Что за несчастье! Как теперь сказать Фанку? Через несколько дней в Ленцерхайде предстояли самые важные, да и самые дорогостоящие съемки. На покрытом льдом озере были построены фантастические дворцы. Их возведение съело треть всей сметы.

Тренкер спустился вниз в Кортину, чтобы раздобыть сани. Уже стемнело и стало сильно холодать. Шнеебергер взял меня на закорки и побрел по глубокому снегу. Начинался буран, лодыжка сильно болела. Мы то и дело проваливались в снег и падали и в конце концов сдались, – дрожа от холода, стали ждать сани. Меня мучило горькое раскаяние.

На следующее утро на ногу наложили гипс. Оказалось, что у меня перелом левой лодыжки в двух местах. Рекорд – пять переломов за один год! Я испытывала адские муки, в основном из-за того, что ждала серьезнейших упреков со стороны Фанка, который еще ни о чем не знал. На машине, а потом на поезде мы доехали в Ленцерхайде. Из Кура [81]81
  Кур – столица швейцарского кантона Граубюнден, граничащего с Австрией и Италией.


[Закрыть]позвонили режиссеру. О том, что, собственно, произошло, он узнал лишь при встрече на вокзале. Фанк был бледен как полотно. Фильм держался на мне и рушился вместе со мной. Что станет, если я не смогу работать? Полностью масштабы катастрофы удалось оценить лишь на озере. Ледовые сооружения высотой примерно в пятнадцать метров были готовы. Мороз формировал их в течение нескольких недель. Съемки могли бы начаться немедленно – а я неподвижно лежала в гипсе. Все были в отчаянии.