Текст книги "Избранные романы: Трудный путь. Волшебный час. Просто, как смерть. Чудо в Андах."

Автор книги: Кристин Ханна

Соавторы: Питер Джеймс,Ли Чайлд,Нандо Паррадо
сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 37 страниц)

10. Что было потом

На следующий день, 23 декабря, оставшихся восьмерых наших товарищей доставили в Сантьяго, где их поместили в больницу Поста-Сентрале. Хавьера и Роя врачи оставили на обследование, а остальных поселили в отеле «Сан-Кристобаль», где многих ждали родственники. В тот же день нас восьмерых доставили из больницы Сан-Хуан-де-Дьос в Сантьяго. Самых слабых из нас, Альваро и Кохе, отправили в больницу Поста-Сентрале, а мы тоже поселились в «Сан-Кристобале».

В газетах наше возвращение называли «рождественским чудом», многие считали, что нас спас Господь. Новости о нашем спасении разнеслись по всему миру. В отеле с утра до ночи толпились журналисты. Стоило нам выйти, и нас тут же ослепляли вспышки фотоаппаратов, под нос нам совали микрофоны.

В Рождество для нас устроили прием в банкетном зале. Все были исполнены радости и благодарности, многие спасенные и их близкие благодарили Господа за то, что Он не оставил их.

– Я же говорил, что мы вернемся домой к Рождеству, – сказал Карлитос. – Я говорил тебе, Господь нам поможет.

Я радовался и за него, и за всех остальных. Я смотрел на них и думал, что все они, за исключением Хавьера, возвращаются к прежней жизни, к своим родным и близким. Их семьи не пострадали. Они могли обнять своих отцов, матерей, возлюбленных. На этом приеме я понял, как много я потерял. Никогда уже мне не встретить Рождество с мамой и Сюзи. Отец тоже очень страдал, и я понимал, что он никогда не станет прежним. Я чувствовал себя очень одиноким: то, чему так радовались остальные, было для меня началом совершенно новой жизни.

Мы провели в Сантьяго три дня, а потом отец увез нас в курортный городок Винья-дель-Мар. Там мы провели еще три дня – гуляли, загорали. На пляже я чувствовал себя белой вороной – по моей бороде и исхудавшему телу можно было сразу догадаться, что я один из выживших после катастрофы. Стоило мне показаться на людях, меня обступала толпа. Поэтому я далеко от дома не уходил и много времени проводил с отцом.

Он рассказал мне, что в три часа дня 13 октября, как раз в тот момент, когда наш самолет рухнул, он был в Монтевидео, шел в банк по делам. И вдруг остановился как вкопанный.

– До банка оставалось всего несколько шагов, – сказал он, – но я не мог заставить себя дойти до него. Странное было ощущение. У меня защемило сердце, и хотелось только одного – как можно скорее добраться до дома.

За всю свою жизнь отец только несколько раз не вышел на работу, но в тот день он, забыв обо всем, поехал в наш дом в Карраско. Включил телевизор и из новостей узнал, что в Андах пропал уругвайский самолет. Он не знал, что мы были вынуждены провести ночь в Мендосе, и особенно не волновался – думал, что мы уже в Сантьяго. Однако в душе все-таки поселилась тревога.

А через час раздался стук в дверь.

– Это был полковник Хауме, – объяснил отец. Полковник был его другом, служил в военно-воздушных силах. – Он сказал, что машина ждет, он хочет, чтобы я поехал с ним, и отвез меня к себе домой.

Там он рассказал, что пропал именно наш самолет. На следующий день отец вылетел в Сантьяго. Он смотрел из иллюминатора на заснеженные Анды и с ужасом думал о том, что его жена и дети оказались в таких диких и неприступных местах.

– В тот момент я потерял надежду, – признался отец. – Я думал, что уже никогда вас не увижу.

Все следующие недели он не мог ни есть, ни спать. Его не утешали ни молитва, ни общество друзей. Многие из тех, чьи близкие попали в катастрофу, научились надеяться. Некоторые матери собирались вместе и молились за нас. А несколько отцов во главе с отцом Карлитоса организовали собственные поиски: нанимали самолеты и вертолеты, и те облетали места, где, по данным чилийских властей, мог упасть наш самолет. Мой отец давал деньги на поиски, хоть и считал это пустой тратой времени.

– Когда самолет падает в Андах, найти его невозможно, – сказал он. – Я знал, что нам повезет, если мы отыщем хотя бы один обломок.

Душевное состояние отца резко ухудшалось. Он стал очень замкнутым, часами сидел в одиночестве или бесцельно бродил по улицам с моим псом Джимми.

– Твоя мать была моей опорой, – сказал он. – Без нее я чувствовал себя совсем потерянным.

Как-то раз вечером он оказался на Плаца-Матриц – старинной площади Монтевидео. Перед ним высился собор Метрополитана, построенный в 1740 году. Отец был человеком нерелигиозным, но его потянуло в церковь. Он опустился на колени и стал молиться. В какой-то момент он посмотрел на часы и понял, что бродил по городу десять часов. Отец испугался, что сходит с ума, и, выйдя из церкви, отправился домой.

– Я сказал себе: «Я должен все изменить», – рассказал он.

И, словно он мог облегчить душевную боль, порвав все связи с прошлым, он стал избавляться от всего, что у него было. Он продал свой обожаемый «мерседес» и «ровер» мамы. Выставил на продажу квартиру в Пунта-дель-Эста и собрался продать наш дом в Карраско. Он даже хотел продать свое дело, но Грациэле с Хуаном удалось его отговорить.

– Сам не знаю, что я творил, – признался он мне. – Иногда я был совершенно безумен. Мне тогда было на все наплевать. После того как самолет исчез, все потеряло смысл.

– Папа, – сказал я ему однажды в Винья-дель-Мар, – ты уж прости, что я не смог спасти маму и Сюзи.

Он улыбнулся и взял меня за руку:

– Когда я думал, что вы все погибли, мне казалось, я никогда не оправлюсь от этой потери. Словно мой дом сгорел дотла и я лишился всего, что имел. А теперь, когда я вновь обрел тебя, я словно нашел на пепелище что-то очень ценное. Я как заново родился. Отныне я не буду сожалеть о том, что у меня забрали, буду только радоваться тому, что мне вернули. – И мне он посоветовал делать то же самое. – Завтра взойдет солнце, и послезавтра тоже. Не думай, что катастрофа была самым главным событием твоей жизни. Смотри вперед. Перед тобой будущее. Перед тобой вся жизнь.

Из Винья-дель-Мар мы уехали 30 декабря и отправились самолетом в Монтевидео. Я очень боялся снова лететь через Анды, но принял успокоительное и заставил себя подняться на борт. Когда мы приехали в наш дом в Карраско, встречать меня вышли толпы друзей и знакомых. Я пожимал руки, обнимался, а потом поднялся на крыльцо, где ждала моя бабушка Лина. Она крепко обняла меня, и я догадался: обнимая меня, она обнимает и маму с Сюзи.

В доме на полу спал мой пес Джимми. Услышав шум, он, не подымая головы, открыл глаза. И тут же навострил уши, вскинул голову и, словно не веря своим глазам, уставился на меня. А потом, радостно взвизгнув, кинулся ко мне. Я обнял его, а он лизал языком мое лицо и возбужденно поскуливал. Вот таким счастливым было мое возвращение домой.

Первые недели дома дались нелегко. Слишком многое переменилось, и я никак не мог привыкнуть к новой жизни. Я много времени проводил в одиночестве – играл с Джимми, катался на мотоцикле. Отец, пока меня не было, продал его, но мой друг, который его купил, узнав о моем спасении, тут же его вернул. То, что с нами произошло, воспринималось как подвиг. Нас сравнивали со сборной Уругвая по футболу, которая в 1950 году выиграла Кубок мира. Некоторые даже говорили, что завидуют мне. Я не знал, как объяснить им, как невыносимо тяжко было нам в Андах, сколько там было ужаса и страха.

Журналисты в рассказах описывали наши приключения. Очень много внимания уделяли тому, что мы ели. Некоторые газеты опубликовали кошмарные снимки, сделанные, когда нас спасли. Трупы, груды костей, куски мяса на снегу.

Однако вскоре после нашего спасения католическая церковь официально объявила, что мы вынуждены были есть человеческое мясо, поэтому никакого греха в этом нет. Они практически слово в слово повторили слова Роберто, сказанные им в горах: куда большим грехом было бы, если бы мы позволили себе погибнуть. Меня очень поддержало то, что родители погибших выступили в нашу защиту и сказали, что понимают: мы поступили так, чтобы выжить. Я всегда буду благодарен им за их смелость и великодушие.

Приближалось лето. Я решил уехать из Монтевидео и пожить в квартире отца в Пунта-дель-Эсте. Когда родились мы с Сюзи, наша семья обычно проводила лето там. С тех пор многое изменилось. Куда бы я ни пошел, меня донимали зеваки и охотники за автографами. Поначалу я смущался, но потом, честно признаюсь, мне стало это нравиться. Особенно когда я увидел, сколько молодых и привлекательных женщин ищет со мной знакомства. Я всегда завидовал Панчито, который легко располагал к себе самых красивых девушек на пляже, а сейчас те же красотки тянулись ко мне. Наверное, только потому, что я стал знаменитостью. Но меня это не тяготило. Неделю за неделей я встречался то с одной, то с другой, у меня бывали по два-три свидания с разными девушками в один и тот же день, и я всегда высматривал новую. Я стал настоящим плейбоем, бывал на всех вечеринках, попадал на фотографии в разделе светской хроники.

Такое легкомысленное поведение не осталось незамеченным моими товарищами, которые моего поведения не одобряли. Для них жизнь в Андах была испытанием, которое научило их вести праведную жизнь. Я считал, что они относятся к себе чересчур серьезно. Ведь мы через столько всего прошли, думал я, разве теперь мы не имеем права немного развлечься? Я говорил себе, что наверстываю упущенное. Наверное, я себя обманывал. В душе у меня была пустота, и я пытался заполнить ее суетой праздной жизни, пытался забыть про боль, которая жила во мне.

Однажды вечером в клубе реальная жизнь вдруг дала о себе знать. Я столько раз бывал с Панчито в этом клубе и вдруг поймал себя на том, что по привычке жду его. После нашего спасения я много раз думал о нем, но в тот вечер до боли остро почувствовал его отсутствие, осознал до конца, что его нет и не будет. Вспомнив про эту утрату, я вспомнил и про остальные и впервые после крушения «фэрчайлда» заплакал. Я рыдал и не мог остановиться. Девушка, с которой я пришел, проводила меня до дома, и я допоздна сидел на балконе наедине со своими мыслями.

И пока я размышлял, тоску сменил гнев. Почему это произошло? Почему на мою долю выпало столько страданий, тогда как остальные живут себе припеваючи? Я проклинал Господа и мучил себя, перебирая возможные варианты. Если бы пилоты вовремя заметили эту гору… Если бы Панчито сел на другое кресло… Если бы я не позвал с собой мать и сестру. Я подумал о тех, кто в последний момент отказался от поездки. Почему их сия чаша миновала, а меня нет?

Гнев был так велик, что мне казалось, я никогда не прощу судьбе того, что она мне уготовила. Но уже перед рассветом я вдруг вспомнил тот самый голос, который слышал в горах: «У тебя есть будущее. Ты будешь жить».

Повторяя про себя эти слова, я понял, какую ошибку допускаю. Я думал, что трагедия изменила мою судьбу, помешала моему счастью. Но испытания в Андах и были моей жизнью, и меня ожидало только то будущее, которое есть у меня теперь. И если я буду стараться забыть об этом, я никогда не начну жить настоящей жизнью.

До катастрофы я слишком многое воспринимал как должное, но горы научили меня тому, что жизнь, любая жизнь – это чудо. Я чудом получил шанс начать все заново, и мой долг был прожить жизнь как следует. И когда я обернулся к жизни, к своему будущему, все пошло по-другому.

В январе 1973 года друзья позвали меня в Буэнос-Айрес на состязания «Формула-1». Я не очень хотел отправляться в такое далекое путешествие, но меня соблазнила возможность увидеть известных гонщиков, и я согласился. Пресса скоро узнала о моем присутствии, и вокруг собрались фотографы. Я разрешил им себя снять, а потом мы отправились дальше. И тут, к своему удивлению, я услышал объявление по радио: «Нандо Паррадо просят подойти к площадке команды „Тирелл“».

– Наверное, какой-нибудь журналист хочет взять у меня интервью, – сказал я друзьям. – Давайте сходим, на машины вблизи посмотрим.

На площадке царила суета, человек двадцать механиков в синих комбинезонах наводили последний лоск на две гоночные машины. Я назвал себя, и один из механиков отвел меня к трейлеру, стоявшему там же. Я поднялся в трейлер, где стройный темноволосый мужчина натягивал на себя костюм гонщика. Он поднял голову, и я в изумлении воскликнул:

– Вы Джеки Стюарт?

– Да, это я, – ответил он. Этот голос с шотландским акцентом я сотни раз слышал по телевизору. – А вы Нандо Паррадо?

Я кивнул.

– Я узнал, что вы здесь, – сказал он, – и попросил вас отыскать.

Он рассказал, что мечтал встретиться со мной – с тех самых пор, как узнал о нашем спасении. На него произвела огромное впечатление наша история, и он хотел расспросить меня поподробнее.

– Да… – пробормотал я, – я с радостью…

Он улыбнулся и спросил:

– Вы любите гонки?

– Очень, – выдохнул я. – С самого детства. И вы – мой самый любимый гонщик. Я читал ваши книги, я слежу за всеми соревнованиями…

Мне хотелось объяснить ему, что я не просто болельщик, что я настоящий ценитель его мастерства, что я восхищаюсь его умением идти на риск, не теряя при этом контроля над ситуацией. Я всегда понимал, что гонки – это не просто мужество, это еще и поэзия.

Джеки закончил одеваться и, улыбнувшись, сказал:

– Сейчас мне нужно идти на квалификацию, но вы подождите, побеседуем, когда я вернусь.

Он пришел примерно через час. Показал мне свою машину, даже разрешил сесть за руль, а потом взял с собой на предстартовое собрание. Я, открыв рот, слушал, как он обсуждает с инженерами и механиками работу всех узлов.

А потом мы с Джеки разговаривали несколько часов кряду. Он расспрашивал про Анды, и я скоро перестал смущаться. К концу беседы я понял, что с человеком, который столько лет был моим кумиром, мы можем стать друзьями.

Через несколько месяцев я по приглашению Джеки приехал к нему в Швейцарию, и там мы подружились окончательно. Мы часами говорили о машинах и гонках, и я признался ему, что с детства мечтал стать гонщиком.

Джеки отнесся к этому серьезно, и в 1974 году по его рекомендации я поступил в автошколу Джима Рассела в Англии. В ту пору это была лучшая школа в мире, и ее выпускники, среди которых был и Эмерсон Фитипальди, выступали на крупнейших состязаниях. Я освоил «форды» и понял, что могу стать первоклассным гонщиком.

Окончив школу, я вернулся в Южную Америку и два года участвовал в состязаниях в Уругвае, Чили, Аргентине. Нередко я одерживал победы, но моей мечтой было выступать в Европе. И этой мечте вскоре было суждено сбыться.

Еще в 1973 году в Буэнос-Айресе, где я встретился с Джеки, я познакомился с Берни Экклстоуном, английским импресарио, занимавшимся автоспортом. Этот человек был одним из отцов-основателей «Формулы-1». Он, как и Джеки, увидел во мне человека, страстно преданного автоспорту, и мы с ним подружились. В начале 1977 года я узнал от Берни, что одна из команд «Альфа-ромео», «Аутодельта», ищет гонщиков. Он вызвался рекомендовать меня, и через несколько недель я и еще трое гонщиков из Латинской Америки отправились в Италию. Наша встреча с «Аутодельтой» прошла успешно, и в мае трое из нас вошли в команду, которая принимала участие в европейском чемпионате. Мы неплохо справлялись, были вторыми в Силверстоуне и Зандворте, а в итальянской Пергузе, где очень сложная трасса, пришли первыми. Так стала осуществляться моя детская мечта.

Это был потрясающий год – соревнования, тренировки, поездки, встречи с интересными людьми. Мне казалось, что так будет продолжаться всегда. Но однажды, на соревнованиях в Бельгии, пока механики готовили машины, я зашел на гостевую трибуну и обратил внимание на высокую блондинку в красном пиджаке и белых брюках. Она стояла ко мне спиной, но что-то в ее облике показалось мне знакомым.

– Нандо! – воскликнула она, обернувшись.

– Вероника? – удивленно пробормотал я. – Что ты здесь делаешь?

Это была Вероника ван Вассенхов. Ее родители эмигрировали из Бельгии, и родилась она в Уругвае. Она была удивительно хороша собой – высокая, стройная, с широко расставленными зелеными глазами. Я познакомился с ней за три года до этого в Монтевидео. Она тогда встречалась с младшим братом Густаво Зербино Рафаэлем. Тогда ей было всего шестнадцать, но она держалась спокойно и уверенно и производила впечатление умной и спокойной девушки. Вероника мне сразу понравилась, но она встречалась с моим другом, поэтому я держался с ней как с просто знакомой. Потом я много раз встречал ее на пляже, на вечеринках, и мы всегда дружелюбно раскланивались.

Теперь она была в Бельгии. С Рафаэлем она рассталась. Она рассказала, что поступила на работу здесь, на автодроме, в отдел по связям с общественностью, что собирается ехать в Лондон учить английский, но я почти ее не слушал. Я не мог отвести от нее глаз. Столько раз, еще мальчишкой, я представлял себе, что будет, когда я встречу женщину, которая станет моей женой, и все думал, как я ее узнаю. Теперь я понимал как. Внутренний голос твердил мне: это она. Ну конечно же…

В ее глазах я увидел свое будущее. А она в моих – свое. Мы немного поболтали, и она пригласила меня в понедельник на обед – в квартиру ее родителей на авеню Луис в Брюсселе. Мать Вероники была видной дамой с аристократическими манерами. Она приняла меня тепло, но, должно быть, в глубине души не очень радовалась тому, что двадцатисемилетний автогонщик вздумал ухаживать за ее девятнадцатилетней красавицей дочерью.

Мы отправились на один день в Брюгге, романтичный средневековый город с изумительными каналами и соборами. Я чувствовал, что каждую минуту связь между нами становится все крепче. Под вечер, когда пора было везти ее домой, я стал умолять ее, чтобы она приехала ко мне в Милан.

– Ты с ума сошел! – расхохоталась она. – Мама меня убьет, если я только заикнусь об этом.

– Тогда приезжай на следующей неделе в Испанию, – не унимался я. – На следующей неделе у меня гонки в Яраме.

– Не могу, Нандо. Но обещаю, мы скоро увидимся.

Я вернулся к себе в Милан и очень тосковал по Веронике, но на следующий день, к моей несказанной радости, она позвонила и сказала, что едет ко мне. В ее решении не было ничего импульсивного. Она все обдумала и приняла решение. Она была готова изменить жизнь. А был ли готов к этому я?

Я встретил ее на вокзале. Она вышла из поезда, такая юная, такая прекрасная, что я влюбился в нее еще сильнее. Вероника поехала со мной в Яраму, а потом мы на пару недель отправились отдохнуть в Марокко. Я понимал, что должен принять важное решение. Я доказал себе, что могу стать отличным гонщиком, но для того, чтобы осуществить свою мечту, я должен был всего себя отдавать спорту. Гонки должны были быть главным в моей жизни, а я не был уверен, что такое положение дел удовлетворит Веронику. Неужели мне придется отказаться от мечты? Ведь если мы поженимся, нам придется поселиться в Уругвае. Хватит ли у меня духу сменить нынешнюю увлекательную и яркую жизнь на каждодневный труд в магазине отца, где мне придется заниматься счетами, накладными, поставками? Но оказалось, что никакой проблемы нет. В горах я понял главное, поэтому сделал правильный выбор. Я хотел строить жизнь с женщиной, которую полюбил.

Весной 1978 года мы с Вероникой вернулись в Монтевидео. В 1979 году мы поженились и поселились в маленьком домике в Карраско. Вероника стала манекенщицей, а я продолжил дело родителей. Вместе с Грациэлой, Хуаном и отцом мы создали крупнейшую в стране сеть хозяйственных магазинов.

Шли годы, и мне представилась новая возможность проявить себя. В 1984 году меня пригласили вести на уругвайском телевидении программу про автогонки. Я никогда раньше не выступал перед камерой, но это был шанс снова окунуться в мир гонок, и я согласился. Телевидение меня увлекло, и я приобрел новую профессию. Сейчас мы с Вероникой продюсируем и ведем пять программ, в том числе про путешествия, природу, моду. Мы пишем сценарии, работаем в качестве режиссеров и редакторов. Я занимаюсь и творчеством, и бизнесом – я создал кабельный канал. Мы много работали и добились успеха. Но главное достижение нашей жизни – это две дочери.

Наша Вероника родилась в 1981 году. Прежде я думал, что никого не полюблю так сильно, как жену, но как только я заглянул в крохотное личико дочери, меня охватила такая безбрежная любовь, какой я не знал прежде. Она стала главным сокровищем моей души, и я, если бы потребовалось, не раздумывая отдал бы за нее свою жизнь. Я держал ее на руках и думал о том, что, если бы не победил Анды, это крохотное существо никогда бы не появилось на свет. Я испытывал глубокую благодарность за все чудеса, которыми одарила меня жизнь. И каждый мой шаг по неприступным горам был шагом к ней, к моей дочурке.

Через два с половиной года на свет появилась наша вторая дочь, Сесилия. Она родилась недоношенной и первые два месяца жизни провела в больнице. Бывали дни, когда врачи готовили нас к худшему, и тогда я вспоминал тот ужас, который мне довелось пережить в Андах. Но теперь обе мои дочери – красивые девушки, умные и сильные, полностью готовые к самостоятельной жизни.

Моему отцу пошел восемьдесят восьмой год, но он еще крепок и телом, и духом. Мы с ним удивительно близки. За годы, прошедшие после катастрофы, он стал моим самым лучшим другом. Мы оба пережили утрату дорогих для нас людей, но сплотило нас не только это. Мы любим и уважаем друг друга. Не знаю, понимает ли отец, насколько важен он был для меня в те тяжкие дни в горах.

Да, он старался оберегать и защищать нас, но не смог спасти от несчастья, и в глубине души он переживает это. Я хотел написать эту книгу, чтобы объяснить ему, что все не так. Он не подвел меня. Он спас мне жизнь. Спас теми историями, которые рассказывал, когда я был мальчишкой. Он спас меня тем, что умел трудиться не покладая рук, тем, что никогда не сдавался. Он научил меня своим примером, что если ты умеешь терпеть, то добьешься всего.

И самое главное – он спас меня своей любовью. Он никогда открыто не проявлял своих чувств, но я ни секунды не сомневался в том, что он меня любит. Это была тихая любовь, крепкая и глубокая. Когда я был в горах, на грани смерти, эта любовь была для меня главной поддержкой. Я знал, что, пока я держусь за нее, я не пропаду, и именно эта крепкая нить любви и помогла мне преодолеть все опасности.

Люди до сих пор спрашивают меня, как я пережил то испытание. Страдаю ли я кошмарами? Мучают ли меня воспоминания? И обычно не верят, когда я отвечаю, что ничего такого не испытываю. Ни ненависти, ни отчаяния. Я с надеждой смотрю в будущее и надеюсь на лучшее. Я живу в мире с самим собой не вопреки тому, что я пережил в Андах, а благодаря этому. Анды научили меня одной очень простой вещи: смерть существует, и она рядом.

Когда я стоял на вершине и видел вокруг себя одни лишь горы, я отчетливо осознал, что смерть всегда рядом со мной. Это ощущение затмило все другие. На долю секунды мне показалось, что жизнь – это всего лишь иллюзия, а за ней – только смерть. И тут я сделал еще одно открытие. Кроме смерти, есть любовь. И я почувствовал, что смерть теряет свою силу перед любовью – перед моей любовью к отцу, просто перед любовью к жизни. И тогда я перестал бежать от смерти. Я стал двигаться в сторону любви, и это меня спасло.

Жизнь была благосклонна ко мне. Я добился успеха. Я верю, что жизнью надо наслаждаться, но я твердо знаю, что без любви родных и друзей успех ничего не значит. Если бы я не пережил столько страданий, если бы не был вынужден смотреть в лицо смерти, я бы не научился ценить простые удовольствия обыкновенной жизни. В жизни много прекрасного – улыбка дочери, поцелуй жены, радостное повизгивание твоего щенка, разговор с другом, скрип песка под ногами, лучи солнца, падающие на лицо. В такие мгновения время останавливается. Я дорожу каждым из них, каждое превращается для меня в вечность, и, наслаждаясь каждым из них, я отгоняю тень смерти, висящую над каждым из нас.

Я часто вспоминаю своего друга Артура Ногуэйру и наш с ним разговор о Боге. Многие из моих друзей, переживших ту катастрофу, говорят, что в горах они ощущали присутствие Бога. Они верят в то, что в ответ на их молитвы Он милосердно позволил им выжить, они уверены, что это Он привел нас домой. Я уважаю их веру, но честно признаюсь, сколько я ни молился в Андах о чуде, присутствия Бога я никогда не чувствовал. Во всяком случае, я не чувствовал Бога так, как другие. Правда, иногда, глядя на горы и небо, я успокаивался, что мир упорядочен и добр.

Теперь я убежден, что если во Вселенной есть нечто божественное, то прийти к этому я могу только через любовь, которую я испытываю к родным, к друзьям, через простое счастье быть живым. Мне не нужна никакая другая мудрость. Мой долг – наполнить время, отведенное мне на земле, жизнью, помнить, что мы становимся людьми только через любовь. Я пережил много утрат, испытал много радости, но что бы ни давалось мне и что бы ни забиралось от меня, это то, что наполняет смыслом мою жизнь. И мне этого достаточно.

Через два года после нашего спасения мы с отцом вернулись на место катастрофы, к горе Соснеадо. Оказалось, что из Аргентины к леднику, где упал самолет, есть путь, но пройти по нему можно только летом. Это трудный поход – восемь часов езды по бездорожью, а потом еще два с половиной дня верхом.

В полдень мы оказались у ледника, остаток пути проделали пешком. Надгробие, установленное после нашего спасения, стоит на каменистом выступе, поднимающемся из снега. Под этим камнем лежат Сюзи и моя мать – вместе с останками всех остальных, кто здесь погиб. Здесь навалены в кучу валуны и стоит скромный железный крест. Отец принес цветы и коробку из нержавеющей стали – туда он положил плюшевого медвежонка, с которым Сюзи всегда спала. Мы стояли молча, в тишине. Это была особая тишина. В хорошую погоду в горах ты слышишь разве что свое дыхание и свои мысли.

Отец был бледен, по его щекам текли слезы. Я не испытывал ни вины, ни тоски. Только спокойствие. В этом месте не было больше ни страха, ни борьбы. Умершие обрели покой.

Отец с грустной улыбкой обернулся ко мне. Он взглянул на ледник, на горы вокруг, на бескрайнее небо, на останки самолета, взял меня за руку и шепнул:

– Теперь я понимаю, Нандо…

Мы спускались вниз, нас окружали величественные горы – молчаливые, громадные, совершенные, и не было вида прекраснее.