Текст книги "Книга о Боге"

Автор книги: Кодзиро Сэридзава

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 49 страниц)

Глава пятая

Вернувшись в отель, я сразу же поспешил к себе, но потом обнаружил, что до обеда оставалось еще полтора часа. Я вышел на балкон и устроился в шезлонге. Эти часы не были специально отведены для сеансов климатотерапии, так что предаваться размышлениям не возбранялось, поэтому я стал обдумывать услышанное от Жака по поводу его научных изысканий и вдруг обратил внимание на одно чрезвычайно важное обстоятельство.

Когда он сказал, что гигантская энергия, которая создала и приводит в движение Вселенную, это и есть Бог, я не сообразил задать ему очень важный вопрос: а какова связь между этой энергией и человеком и – что особенно важно – почему эта энергия порождает у человека особое ощущение, которое можно назвать верой? Ведь без этого, даже признавая существование великой энергии, человек не сможет узреть в ней Бога. Возможно, Морис и Жан не обратили на это внимание потому, что не относились к словам Жака всерьез? Мне стало стыдно своей духовной незрелости.

Морис был родом из Пуатье, города на юге Франции, он был единственным сыном крупнейшего местного финансиста, главы торгово-промышленной палаты, и учился там же, в Пуатье, на последнем курсе экономического факультета. У Жана отец погиб на войне, он жил вдвоем с матерью. Он был племянником великого скульптора Бруделя и заканчивал исторический факультет Парижского университета. Оба юноши отлично учились, но к высказываниям Жака относились не очень серьезно, может быть потому, что были на несколько лет моложе. «А ведь я и сам готов попасть под их влияние», – виновато подумал я, лежа на своем балкончике. И тут же вспомнил, что говорил о Жаке профессор Е., когда мы – это было совсем недавно – ехали с ним в машине, возвращаясь из лечебницы после консультации у профессора Д.:

– Вчера я зашел к нему в комнату, чтобы проконтролировать, как делается уборка, и был немало удивлен. По всему столу были разложены листки с какими-то расчетными таблицами, испещренные бесконечными столбиками цифр. На первый взгляд это были уже готовые таблицы, но несколько точно таких же листков лежали на столике сбоку. Я был поражен, мне стало дурно при одной мысли, что он сам скрупулезно проделал все эти расчеты, поэтому, когда после окончания уборки он вернулся в комнату, я спросил его, неужели он сам делает все, вплоть до черновых вычислений? На что он ответил, что у него просто нет иного выхода, если в расчеты с самого начала вкрадется даже маленькая ошибка, вся работа пойдет насмарку, а об этом и подумать страшно. Поэтому утром он перепроверяет все, сделанное накануне вечером. «Но это же ужасно, – сказал я, неужели нельзя поручить кому-нибудь первоначальные расчеты?» На что он ответил: «В этом случае ошибок будет еще больше. Конечно, жаль времени и сил на такую работу, но я и у себя в университетской лаборатории все считал сам. Разумеется, машины делали бы это точнее и быстрее. Надеюсь, научно-технический прогресс во Франции скоро достигнет такого уровня, что подобные машины будут изобретены, осталось потерпеть совсем немного. Вообще-то с необходимостью производить сложные расчеты с немыслимым количеством цифр сталкиваются во Франции не только ученые, но и промышленники, да и в других областях возникает в том потребность. А потребность порождает изобретение…» И он сразу же сел за работу. Наблюдая за ним изо дня в день, я не могу не восхищаться, но вот что однажды пришло мне в голову. Его называют гением, но, по-моему, любой, кто затрачивает столько сил на изучение какого-то конкретного предмета, может достичь результатов, достойных гения. Интересно, что он имеет в виду, говоря о научно-техническом прогрессе?

И вот о чем я подумал, лежа на своем балкончике. Почему этот молодой естествоиспытатель, поглощенный своими исследованиями, так интересуется проблемой Бога? Или он, подобно мне, с детства страдал по его вине? Или надеется на его помощь, на то, что Бог спасет его от неизлечимой болезни? К тому же я тоже не очень хорошо понимал, что такое научно-технический прогресс, хотя и слышал о нем много раз.

В том году снег выпал рано, даже жители Отвиля были удивлены. Уже накануне днем равнину, простиравшуюся за Скалой Чудес, пересекли большие отары овец: миновав отвильские пастбища, они скрылись где-то на западе, а вскоре за ними вдогонку устремились и несколько десятков коров, причем на шее у каждой висел бубенчик размером с добрый колокол.

Увидев это, толстуха сестра со знанием дела заявила, что теперь надо ждать снега. Я ей не поверил: дни стояли ясные, на небе ни облачка, однако уже на следующее утро, выйдя на балкон, я обнаружил, что вокруг белым-бело. Неужели этот белый, искрящийся на солнце покров и есть снег? Накануне ночью, уже после десяти, на небе сверкали звезды, утром тоже было совершенно ясно, когда же он успел выпасть? Недоумевая, я все стоял и стоял на балконе.

Тут в комнату вошла официантка с моим завтраком.

– Вот наконец-то и снег! – сказала она и с сознанием своего превосходства принялась объяснять: – Это одно из местных чудес. Говорят, что у нас в горах снег не идет, как везде, с неба, в него превращается туман, стелющийся по отрогам гор, он замерзает, капельки воды становятся кристаллами и падают на землю.

И действительно, приглядевшись, можно было увидеть, что все вокруг покрыто бесчисленными кристалликами, красиво сверкающими на солнце. «Эти кристаллы снега наверняка растают на утреннем солнце», – подумал я и, покончив с завтраком, вышел на балкон. К моему удивлению, снег и не думал таять, я даже сумел подобрать несколько снежинок и, положив их на ладонь, внимательно рассмотрел. Может быть, снег не таял потому, что везде, даже на солнце, термометр показывал десять градусов ниже нуля?

Так или иначе, с появлением снега в отеле началось оживление. Пациенты радовались, что настал наконец максимально благоприятный для лечения сезон. Необычный снег выпадал каждое утро, так что на четвертый день достиг более чем пятисантиметровой глубины. И странное дело, когда мы выходили на обязательную прогулку, тропинки не были топкими от тающего снега. Не были они и скользкими от льда. Тем не менее больным было велено снизить темп ходьбы, поэтому нашей компании пришлось отказаться от прогулок к Скале Чудес. Но недели через полторы мы обзавелись валенками, в которых местные жители обычно ходят зимой, и во время послеобеденных прогулок стали все же добираться до скалы. А поскольку идти приходилось медленно, у нас было время, чтобы по дороге не спеша обо всем поговорить.

Однажды, когда вместе со всей нашей компанией я шел по тропе к Скале Чудес, меня глубоко взволновал разительный контраст между белой равниной и темно-голубым небом, и я остановился, вглядываясь в небесную синеву. И тут Жак заговорил со мной:

– Да, помнится, я как-то обещал поговорить с тобой о небе. Знаешь, мне как раз сейчас пришло на ум стихотворение Лонгфелло о дожде, которое я выучил наизусть еще в третьем классе начальной школы. «Пусть льется дождик, ты не унывай, за дождевой завесой светит солнце, чиста небесная лазурь…» Что-то в этом духе. На меня, тогда еще совсем ребенка, произвели глубокое впечатление слова «небесная лазурь». Небесная лазурь – это Небеса, а моя благочестивая матушка часто рассказывала мне о Царствии Небесном, и, глядя на небо, я думал: а ведь там и находится это Царствие, и боялся: а вдруг оно свалится на землю… А со временем мне захотелось побольше узнать о небе, им были заняты все мои мысли, может быть, поэтому я и заинтересовался потом астрономией. Интересно, когда тебе рассказывали о Солнце, Луне, Земле, ты не задумывался о том, что такое небо?

– Это было в первом или втором классе средней школы. Но тогда я вовсе не задумывался о таких вещах. Я был довольно толстокожим ребенком.

– Это не от толстокожести. Просто в таком возрасте душа и ум слишком косные, слишком подчинены здравому смыслу. Да, человек – занятное существо, много лет он пребывает в состоянии косности, а годам этак к тридцати вдруг посмотрит на небо по-новому и расчувствуется…

– Наверное, это потому, что именно в тридцать лет я был ввергнут в пучину смерти и, приготовившись расстаться с жизнью, сумел посмотреть на окружающий мир новыми глазами.

– Одного этого мало для того, чтобы понять, что такое небо. Когда я увлекся астрономией и узнал, что собой представляет небесная лазурь, я был поражен до глубины души… До того я часто говорил о космосе, о Вселенной, но что меня действительно потрясло, так это то, что в космосе существует больше ста миллиардов галактик. Подумай только, сто миллиардов! Это же все равно что бесконечность. И та галактика, в которой мы живем, – всего лишь один из бесчисленных уголков Вселенной. И Солнце – всего лишь одна из более чем ста миллиардов звезд, образующих нашу галактику,! А Земля – всего лишь одна из вращающихся вокруг него планет! Попросту говоря, наша Земля – что-то вроде шарика от пинг-понга, болтающегося в одном из уголков Вселенной. Раньше, глядя на небо, я думал, что синева, которую я вижу, – это синее космическое пространство! Что за нелепость! Космическое пространство – это тьма, пустота… Я понял, что небесная лазурь – это всего лишь окружающая Землю атмосфера. То есть слой воздуха примерно в двадцать километров толщиной, который окружает и защищает Землю. Удивительно, правда? Кажется, это страшно много – двадцать километров, но если диаметр Земли пятнадцать тысяч километров, то что такое эти двадцать километров? Если Земля – шарик от пинг-понга, то атмосфера – не толще слоя белой краски на поверхности этого шарика! Но вот что самое удивительное: именно благодаря существованию этого тончайшего слоя на Земле можем существовать и мы, люди, и другие живые твари… Небесная лазурь – цвет атмосферы, на других планетах Вселенной атмосферы нет, потому и жизни на них тоже нет, космос представляет собой огромную пустыню. А наша Земля – что-то вроде оазиса в этой пустыне. Вот знания, которые дала мне астрономия.

Тут Жак перевел дух и добавил:

– И я хочу сам, собственными глазами, удостовериться в том, верны эти знания или нет. Хочу поэкспериментировать, а для этого мне надо отправиться в космическое путешествие и как следует разглядеть Землю извне.

– Очень уж ты любопытный! – засмеялся Морис.

– Это вовсе не любопытство. Для меня это действительно очень важно. Заодно я хотел бы удостовериться и в существовании Бога.

– А что будет, если, прилетев в космос, ты обнаружишь там Рай и Ад, о которых слышал от деревенского кюре, ведь тогда и астрономия окажется всего лишь детской сказкой? – спросил Жан самым серьезным тоном.

– И пусть. Если я смогу опытным путем подтвердить реальность Рая, это тоже по-своему замечательно.

– Слушай-ка, а в этот твой вожделенный космос нельзя отправиться на самолете? Ведь в наши дни даже Атлантический океан можно перелететь без посадки, – сказал Жан.

– Нет, на самолете нельзя. Человек может жить только в атмосфере, оказавшись за ее пределами, он погибнет. К тому же космос – это полный мрак, пустота и холод, человек там просто-напросто замерзнет.

– И что же, значит, космическое путешествие, о котором ты нам столько твердил, осуществить невозможно? Это просто твоя фантазия? – вставил свое слово Морис.

– Вовсе нет. Скоро благодаря научно-техническому прогрессу существование человека и за пределами атмосферы, в космическом пространстве, станет возможным. Наверняка что-нибудь да придумают.

– Да что это вообще такое – научно-технический прогресс? – спросил Морис.

– Ты хочешь сказать, – перебил его я, – что когда научно-технический прогресс достигнет определенного уровня, то будут изобретены счетные машины, которые смогут оперировать астрономическими цифрами и при этом считать быстрее и точнее, чем человек? Неужели это и в самом деле возможно?

– Да в счетных машинах нет ничего хитрого, их изобрести ничего не стоит. В нашей стране и правительство и университеты игнорируют развитие технологии, заботясь только о технике в самом примитивном значении этого слова. Но вот в Америке разработке и внедрению новых технологий уделяется большое внимание, в ряде университетов даже открыты соответствующие кафедры. Меня поразили их отчеты. Я был в таком восторге, что даже решил взять отпуск на полгода и поехать в какой-нибудь американский университет, посмотреть, что там делается, но, к сожалению, выяснилось, что у меня туберкулез, и вместо Америки я попал сюда. Я и в самом деле возлагаю большие надежды на развитие цивилизации. А уж полеты в космос, несомненно, дело ближайшего будущего. Я уверен, что это произойдет еще при моей жизни, если, конечно, мне удастся выздороветь. – И Жак печально улыбнулся.

– И тогда ты, ликуя, высадишься на Луне? – явно поддразнивая его, сказал Морис. – Гляди-ка! Ты так разошелся, что даже Луна перепугалась. Видишь, месяц только что был и вдруг куда-то спрятался, его и след простыл, несмотря на ясное небо.

Все расхохотались, но мне было не до смеха.

Не знаю, правильно или нетто, что говорил Жак о космосе, но все, что он рассказывал, произвело на меня большое впечатление и оставило глубокий след в моем сердце. Не было ли у него уже тогда представления о том, где, в какой части этого черного пустынного космоса существует его Бог? И не ради ли того, чтобы найти фактическое подтверждение своему предположению, собирался он совершить путешествие в космос? Мне очень хотелось спросить его, какова связь между этим Богом и людьми, на чем она основана. Но я так и не решился и молчал до самого отеля. Поэтому на следующее утро, как только во время обязательной прогулки мы вышли на пологую тропу, которую мои друзья называли Тропой Поэтов, я сказал Жаку, что вчерашний разговор о пустынном космосе наполнил мою душу унынием и холодом, и стал расспрашивать его о Боге. Он удивился, но ответил на все мои вопросы вполне серьезно.

– Я много думал об этом, но поскольку не являюсь специалистом в данной области, то не готов давать кому-либо авторитетные разъяснения. Тем не менее для самого себя я нашел вполне удовлетворительный ответ на этот вопрос. Я уже говорил тебе о том, что Бог – это мощная, гигантская сила, которая создала и приводит в движение Вселенную. Мне кажется, и такого же мнения придерживаются многие известные английские ученые, что эта великая сила – не просто некий материальный объект природного происхождения, нет, она одновременно является носителем определенной морали. Может, именно поэтому ей, этой силе, чего-то не хватало в космической пустыне и она, себе в утешение, создала нашу крошечную, как шарик от пинг-понга. Землю и забросила ее в один из бесчисленных уголков Вселенной? А потом, опять же просто так, для собственного удовольствия, покрыла эту Землю растительностью и населила живыми существами? Представляю себе, как велика была ее радость, когда из этих живых существ через много миллиардов лет сформировалось что-то вроде человека и наконец появилась первая пара – Адам и Ева! А еще через много миллиардов лет потомки этой первой супружеской пары, расплодившись, заполнили всю землю, образовав человечество. Возможно, эта великая сила, Бог, считала людей своими детьми и хотела радоваться их счастью? Однако люди как-то незаметно расселились по разным уголкам Земли, стали жить отдельными сообществами, они живут так уже тысячелетия, за это время пустило многочисленные ростки зло, начались распри и болезни, Бог печалится, видя, что люди несчастны…

– Эй, Жак, я-то думал, ты ученый, когда это ты успел превратиться в сказочника? – пошутил Морис.

– Для меня это не сказки, а истина. Поэтому главное желание моей жизни – побывать в космосе и удостовериться в существовании Бога. Знаешь, Кодзиро, я не очень-то большой знаток восточных религий, но христианство я усвоил от матери и немного в нем разбираюсь. Иисус в нашем примерно возрасте принял Крещение от Иоанна Крестителя, в тот миг на него снизошло нечто в виде голубя, после чего он отправился в пустыню и много дней провел там в молитве… Все, что произошло с ним потом, описано в Евангелии и хорошо известно, но вот что было с ним раньше? Об этом сохранилось мало сведений… Я очень старался выяснить, как жил Иисус до принятия Крещения, но тщетно. Возможно, мое желание побольше узнать об этом объясняется тем, что в момент Крещения ему было столько же лет, сколько сейчас мне, впрочем, и само Крещение представляется мне событием чрезвычайной важности, ведь речь идет о нисхождении на Иисуса Великого Бога… Наверное, Бог был вынужден поступить так, чтобы сделать всех людей счастливыми. И как знать, может быть, еще раньше, много веков назад, Он, желая спасти человечество, точно так же снизошел на Шакьямуни? Я верю, что именно так и было… Так или иначе, Иисус был несчастным незаконнорожденным сыном плотника и с детских лет знал цену страданиям. Занимаясь плотницким ремеслом, претерпевая нужду, он постоянно размышлял о человеческой жизни и человеческом счастье. Может быть, именно поэтому, когда Бог снизошел на него, он с такой готовностью подчинился Его воле и, проведя сорок дней в пустыне за молитвами и размышлениями, начал ревностно претворять эту волю в жизнь? А поскольку был он при этом молод и чист, то сумел подняться выше личных интересов и пожертвовал жизнью ради людей, как истинный Сын Божий. И все это произошло за такой короткий срок… Я до последнего верил, что Бог спасет распятого на кресте Иисуса, и, когда он наконец возопил: «Отче Мой, Отче Мой! Для чего Ты Меня оставил?» – невольно разрыдался. Ведь в тот миг он вдруг снова стал обычным земным, совсем еще молодым человеком… Но я понимаю великий замысел Бога – позволив распять Сына Своего на кресте, Он воскресил его ради спасения всего человечества… Я и теперь не сомневаюсь в реальности воскрешения Христа. Подумайте сами, ведь сколько ни бродил Иисус по городам иудейским, словом и делом проповедуя Божественную волю, он не смог ничего добиться, спасти человечество оказалось не так-то легко. И тогда Бог, чтобы как можно быстрее донести до сознания человечества Свою волю, ради спасения всех людей распял на кресте своего Возлюбленного Сына, Иисуса, а душу его возродил и пустил свободно блуждать по всему земному миру. И вот тому доказательство: распятый на кресте Иисус уже после своего погребения явился в живом обличье именно тому из своих учеников, кто в самом конце от него отрекся, и, явившись, заставил его переродиться духовно. Более того, вся последующая деятельность этого ученика была настолько активной и плодотворной, что казалось, будто у него за спиной все время стоит живой Иисус. И не только это. Если обратиться к ранней истории христианства, то создается совершенно четкое впечатление присутствия живого Иисуса, который продолжает активно действовать, стремительно переносясь из одного места в другое. Но в моей стране говорить о таких вещах почти невозможно. Тебя не только не поймут, на тебя будут коситься как на еретика или умалишенного, а то и деквалифицируют как ученого.

– Но мне все это кажется очень трогательным…

– Наверное, потому, что ты не христианин.

– Да нет, скорее потому, что в свое время я много всего передумал о Боге, но это было давно, и в моей голове не осталось никаких устойчивых представлений. Слушая тебя, я понял, что ты действительно великий ученый. И в своих астрономических изысканиях, и в своих метафизических размышлениях о божественном, о вере ты совершенно свободен от предвзятости и сложившихся понятий, ты с недоверием относишься даже к самому себе и основываешься только на реальных фактах. И какими бы абсурдными, невозможными ни казались бы теперь твои выводы, обязательно придет день, когда будет доказана их справедливость. Я в этом совершенно уверен.

– Спасибо. Знаешь, когда я покину эти горы и вернусь к нормальной жизни, я постараюсь сразу же увидеться со своими однокашниками по лицею, среди них есть прекрасные философы и богословы, и поговорю с ними о Боге, сошедшем на Иисуса, и о Воскресении. Они относятся к предмету своего изучения точно так же, как я к своим естественным наукам, то есть считают, что их изыскания влияют на судьбы человечества, поэтому они должны внимательно меня выслушать. Тогда я смогу удовлетворить и твою любознательность. Именно твоя искренняя заинтересованность пробудила во мне желание узнать об этом побольше. Спасибо тебе.

– Это тебе спасибо. По сути, твое отношение к науке есть не что иное, как отношение к человеческой жизни. Ты заставил меня задуматься о собственной жизни и прийти к выводу, что мне следует быть более уверенным в себе.

– Ну, раз так, надо бы сказать тебе еще кое-что, я давно уже хотел, да все не решался. Но коль скоро мы коснулись этой темы…

– Скажи, конечно, что бы там ни было…

– Это о любви Бога к тебе… А, мы уже пришли. Хорошо, оставим это до послеобеденной прогулки.

В самом деле, пора было возвращаться в отель. Я готов был сразу же подняться к Жаку, так мне не терпелось узнать, о чем он хотел сказать, но, вовремя вспомнив о его научных занятиях, не стал этого делать. За обедом я попытался вернуть разговор в прежнее русло, но Жак никак не прореагировал на мои намеки. Во время послеобеденных сеансов климатотерапии я не находил себе места, и потому мне не удалось достичь обычного состояния полной отрешенности. Услышав звон деревенского колокола, возвещавшего конец процедур, я моментально вскочил и стал поспешно готовиться к прогулке. Натянув на ноги валенки, спустился вниз и стал ждать остальных. Скоро они появились, и, выйдя наружу, мы двинулись вперед по снежной дороге. Только на этот раз мы направились не к Скале Чудес, Жак выбрал пологую Тропу Безмолвия. Говорить начали почти сразу же, может быть потому, что ровная снежная дорога особенно располагала к беседе.

– Вчера я был в клинике у профессора Д., – сказал Жак, – дал ему полный отчет о нашей группе и, возможно забегая вперед, спросил его, сможем ли мы после весеннего таяния снегов вернуться к нормальной жизни. Правда, мне разрешено заниматься научной работой в больничной палате, но, находясь в полной изоляции, вдалеке от своих учителей и коллег, я вынужденно продвигаюсь на ощупь, а зачастую даже топчусь на месте, и это не доставляет мне никакой радости. Боюсь, и на моем состоянии это сказывается не лучшим образом. Поэтому я со всей решительностью заявил, что хотел бы вернуться в университет, как только растает снег.

Я лишился дара речи, ведь это был вовсе не тот разговор, которого я ожидал. Впрочем, остальные тоже никак не прореагировали на слова Жака, только молча вглядывались в его посерьезневшее лицо.

– Профессор сказал, что Морис и Жан, если у них не будет ухудшения, смогут покинуть лечебницу. Похоже, что великий Бог решил вернуть вас обоих в родные леса. Очень этому рад.

– Ну, и что я такого сделал, что твой великий Боже позволяет мне уехать? – как всегда, подколол его Морис.

– Ты принял решение продолжить дело своего отца. И еще, ты честно противостоял смерти, научился принимать близко к сердцу страдания других людей, научился быть благодарным тому, что у тебя есть. И Великий Господь воздал тебе по заслугам.

– Жак, когда это ты сделался проповедником?

– Я вовсе не проповедник. Ты, Жан, тоже оказался достойным человеком. Я слышал от твоей матери, что, попав сюда, ты стал с благодарностью вспоминать своего погибшего на фронте отца. Она говорила, что ты серьезно отнесся и к выбору профессии, чем порадовал дядюшку. Так что и тебе Бог воздал по заслугам. И весной после таяния снега вы оба вернетесь к нормальной жизни и забудете о туберкулезе. Кто меня беспокоит, так это ты, Кодзиро, – сказал он, наконец-то поворачиваясь ко мне. – Ты часто рассказывал мне о своей специальности, экономике. Я почерпнул много нового из наших с тобой бесед, но у меня создалось впечатление, что сам ты не так уж охотно изучаешь эту выбранную тобой науку. Или я не прав? Ты приехал во Францию вместе с женой, одно это говорит о том, что ты, как и Морис, принадлежишь к классу буржуазии. Будет лучше, если ты последуешь его примеру и выберешь профессию, более отвечающую твоему положению в обществе. Зачем тебе мучиться, изучая экономику? Мне кажется, ты вполне можешь пойти по иному пути и получать от жизни больше радости. Скорее всего, именно этого Господь и ждет от тебя…

– Спасибо. Но, похоже, ты плохо знаешь об истинном положении дел в нашей отсталой Японии. Там тоже есть капиталисты, но их число ничтожно, у нас еще не существует такой буржуазии, как у вас. И я оплачиваю свое учение не за счет процентов с капитала… Дело в том, что один филантроп, обнаружив у меня некоторые способности, ассигновал деньги на мои занятия наукой, которая, по его мысли, поможет Японии догнать развитые страны. И сумма, им выделенная, не так уж велика, просто мне повезло: во Франции инфляция, и моих средств вполне хватает на то, чтобы поближе познакомиться с французской культурой, не говоря уже о том, что, заболев, я смог себе позволить поселиться вместе с вами здесь, в отеле «Режина». В этом-то и проявилась милость Бога по отношению ко мне…

– Прости, я не думал… Я знал о твоем отце, но не предполагал, что в Японии…

Объясняя ранее Жаку, почему я выбрал теорию денег в качестве основной темы своих изысканий, я рассказал ему об отце, который, полагая, что иметь состояние – грех, все свое имущество отдал Богу, именно ради того, чтобы выяснить, действительно ли это грех, – сказал я тогда Жаку, – я и выбрал предметом своего изучения деньги, этот символ собственности; теперь мне было стыдно, что я решился заговорить с ним о своей частной жизни, ведь во Франции это не принято…

– Я знаю, ты придерживаешься мнения, что человек должен выбирать ту профессию, которая ему по душе, которая доставляет ему радость, но я-то выбрал экономику из чувства долга перед родиной, я видел в ней что-то вроде своей миссии. Почему же именно в тот момент, когда я, закончив учение, был готов вернуться в Японию, чтобы выполнять там свою миссию, я вдруг заболел туберкулезом? Вот о чем мне хотелось бы спросить твоего великого Господа.

– Да, конечно, ты прав…

– Когда я узнал, что здесь меня могут вылечить от туберкулеза, я успокоился, поняв, что еще смогу вернуться на родину и исполнить свой долг… Но недавно мне сказали, что больным туберкулезом вреден морской воздух, а отсюда следует, что, даже если я полностью выздоровею, сорокапятидневное путешествие по морю до Японии может вполне вызвать рецидив болезни, и теперь я в полном смятении. Мои парижские друзья пытаются ободрить меня, говорят, что мне просто следует остаться во Франции, дают разные советы. В конце концов, за неимением другого выхода я могу жить и здесь, но ведь для этой страны моя экономика – никакая не профессия.

– Ну, раз стал возможным беспосадочный перелет через Атлантику, то в ближайшем будущем наверняка создадут самолеты, способные перелетать через Тихий океан. Так что нечего заранее вешать нос… – заметил Жан.

– Ты как-то говорил, что, когда приехал во Францию, тебя не особенно удивило состояние науки, которую ты избрал своей специальностью, зато восхитила французская культура – музыка, живопись, театр, литература… Особенно музыка, помнишь, ты говорил, что потрясен до глубины души, что тебе открылся новый, прекрасный мир, о существовании которого ты и не подозревал. Возможность жить в этом мире представлялась тебе высшим счастьем. Но, увы, стать музыкантом-исполнителем ты уже не мог по возрасту, а сочинять музыку тебе не позволяло отсутствие абсолютного слуха. Поняв это, ты пришел в отчаяние, но потом обрел утешение в мысли, что уж слушать-то музыку тебе ничто не помешает, ты сможешь наслаждаться ею до самой смерти. Я тогда позавидовал твоей впечатлительности. И в этой связи мне бы хотелось знать: там, в Японии, еще до того, как ты остановил свой выбор на экономике, ты что, никогда не интересовался культурой?

– С музыкой и с театром я не соприкасался, просто не было возможности, что же касается литературы, я с удовольствием читал японских авторов и переводы с русского.

– И у тебя никогда не возникало желания не просто наслаждаться литературой, а самому стать писателем?

– Ну, особого желания у меня не было, но в школе мы писали сочинения, и я тоже что-то писал. И в школе и в лицее учителя обычно хвалили меня, когда же я поступал в университет и надо было выбирать, чем заниматься в будущем, один профессор посоветовал мне поступить на филологический факультет и стать писателем. Я же был настроен решительно и предпочел экономику.

– Ну и зря. Почему же ты не последовал совету этого профессора?

– Считал, что должен приносить пользу обществу. В Японии писатели, как, впрочем, и во Франции, не имеют определенного социального статуса, к тому же если бы я поступил на филологический, то не смог бы платить за свое обучение. Но теперь мне кажется, у меня просто не было способностей. Точно не было.

– Ну ладно, Бог с ним с прошлым. Туберкулез перевернул все твои планы, и тебе следует снова подумать о выборе подходящей профессии. Как, не хочешь попробовать стать писателем?

– Да каким там писателем, для этого нужен талант, которого у меня нет.

– Ну, талант – дело наживное, и не только в литературе. Важно другое – нравится это тебе или нет? Приятно тебе заниматься этим или нет? Вот и все. А ты со школьных времен писал сочинения, и, думаю, тебя хвалили не зря, вероятно, у тебя получалось неплохо и, скорее всего, тебе нравилось их писать. А раз так, твоя склонность к писанию и есть талант, дарованный Богом. Если бы ты продолжал писать, то в конце концов сумел бы создать произведение, которое убедило бы тебя: у тебя есть талант и ты можешь писать. И Бог ждет от тебя именно этого. Именно благодаря тому, что Бог возлюбил тебя, ты заболел туберкулезом и попал сюда, в этот санаторий, в тот самый момент, когда готов был вернуться на родину. Так что не стоит оплакивать судьбу. Решайся и прямо с сегодняшнего дня начинай заниматься любимым делом. Тогда Бог, обрадовавшись, сделает возможным твое возвращение к нормальной жизни и позволит тебе уехать домой. И весной, когда растает снег, мы все вместе покинем эти проклятые горы.

– Спасибо, Жак. Если бы ты уже побывал в космосе и удостоверился в реальном существовании Бога, я бы склонил перед тобой голову и охотно тебе повиновался. Увы… Пусть меня простит твой Бог, но я не воспользуюсь твоим советом…

– Я говорил «великий Бог» для того только, чтобы было понятней… Подумай о законах гигантской Вселенной! Взять хотя бы меня, ведь я следовал им, даже выбирая тему для своих научных работ. Ведь вся Вселенная движется, повинуясь этим законам, не отступая от них ни на йоту. Так почему ты не хочешь верить в существование великой силы, создавшей законы великой природы и проводящей в движение Вселенную? Неужели тебе нужны какие-то вещественные доказательства? Уж настолько-то твоего воображения и твоего разума должно хватить? Как ты не понимаешь, что человек не сможет реализоваться полностью, если не станет следовать этим законам!