Текст книги "Книга о Боге"

Автор книги: Кодзиро Сэридзава

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 49 страниц)

Глава шестая

На следующий же день я пожелал зятю доброго утра. Он, ничего не ответив, скрылся в туалетной комнате. Еще раньше, когда я спустился из своей спальни – она же кабинет – в расположенную на нижнем этаже туалетную комнату, то увидел, что дочь, как всегда, уже хлопочет в смежной со столовой кухне.

– С раннего утра на ногах… Пожалела бы себя, – обратился я к ней.

Дочь повернулась ко мне и что-то тихо ответила, но я не расслышал из-за своей тугоухости. Тем не менее на душе у меня стало легче, и я прошел в туалетную комнату. Когда я закончил умываться, до завтрака еще оставалось время, поэтому я уселся в плетеное кресло, стоявшее в том углу столовой, из которого открывался вид на сад, и развернул утренний выпуск газеты. Вскоре появился зять, и мы сели завтракать. К тому времени из студии пришла Фумико и стала помогать сестре на кухне, внучка тоже спустилась со второго этажа и села за стол.

Зять сидит обычно рядом со мной, напротив него Рэйко, справа от нее внучка, а с торца стола слева от меня – Фумико. Такой порядок установился как-то сам собой. Когда мы жили вдвоем с Фумико, то на французский манер ограничивались самым легким завтраком: кофе с молоком, хлеб с сыром или джемом, иногда овощи или фрукты, но после приезда младшей дочери с семейством на завтрак стали подавать еще и какое-нибудь вкусное европейское блюдо из мяса или яиц.

За завтраком зять всегда читает «Японскую экономическую газету». Иногда он обменивается несколькими фразами с сидящей напротив женой – наверное, обсуждает с ней свои планы на день, но поскольку он говорит очень тихо, я обычно ничего не слышу и участвовать в разговоре не могу. Обычно я обращаюсь с ничего не значащими словами к сидящей напротив меня пятнадцатилетней внучке, и она охотно отвечает мне, отчего я испытываю некоторое облегчение.

Зять ест очень быстро, и я, как ни тороплюсь, все равно отстаю от него на несколько минут, однако он всегда ждет, пока я закончу, и только минуты через три после того, как я доем завтрак, отрывается от газеты, молча встает, опираясь обеими руками о стол, и уходит к себе на второй этаж. Это служит сигналом к тому, что завтрак закончен, и я, прополоскав рот, устраиваюсь на плетеном кресле в углу столовой с тремя газетами – своей дневной нормой. Однако после разговора с госпожой Родительницей я уже не замыкаюсь в себе, мое сердце исполнено покоя и уверенности, согрето желанием как можно быстрее расшевелить этого каменного истукана, моего зятя.

Прошло несколько дней.

Однажды меня пришел навестить прежний «каменный истукан» Макото Каваиси. Гостиная была забита вещами, поэтому я вынужден был провести его в столовую, и мы устроились в углу на плетеных креслах друг против друга. Внезапно вспомнив, кем был еще год назад этот человек, я почувствовал, что меня разбирает смех. И вместо обычных учтивых фраз о здоровье и прочем довольно бесцеремонно сказал:

– Рад тебя видеть. А то я уже начал было беспокоиться, не забыл ли ты о том, что стал человеком и не превратился ли снова в замшелого каменного истукана, каким был еще год назад.

– Я просто боялся, что вы заняты… Простите. – И он тоже засмеялся. – Ну уж нет, для того, кто из истукана стал человеком, обратного хода нет.

– Ну и прекрасно… Значит, не все еще потеряно…

– А? Что вы имеете в виду?

– Прости, это я о своем. Если у человека вдруг каменеет сердце, его не так уж и трудно оживить. Как тебе кажется? – Сказав это, я засмеялся.

Каваиси явно растерялся, но тут же взял себя в руки и церемонно сказал:

– Рад видеть вас в добром здравии… Вы не выглядите утомленным даже теперь, работая над столь сложной книгой… Прекрасно! Простите, что мой сын отрывает вас от работы…

– У тебя замечательный сын. Он часто заходит, когда по работе оказывается где-нибудь поблизости, и просвещает меня. Я всегда мечтал о таком сыне. В последнее время мне даже стало казаться, что Макото – мой сын, просто живет отдельно. Так что я всегда ему рад… Беседы с ним развлекают меня и взбадривают. Спасибо тебе за него…

– Сын, побывав у вас, вечером обычно подробнейшим образом рассказывает мне и невестке, о чем вы с ним говорили, и я каждый раз про себя благодарю вас… Недавно я взял у вас несколько записанных с пленки текстов бесед с госпожой Родительницей, мы их читаем с огромным удовольствием… Вам спасибо за то, что моя вера стала более твердой…

– Макото, приходя сюда, каждый раз рассказывает о тебе… И радуется: «Удивительно, как человек переменился…» В связи с этим я хотел бы кое о чем тебя спросить.

– Пожалуйста, спрашивайте.

– Ты как-то говорил, что впервые по-человечески заговорил с сыном после того, как, прочитав «Улыбку Бога», испытал душевное потрясение… Но ведь никакое, даже самое сильное потрясение не может длиться вечно… Особенно если человек, подобно тебе, большую часть жизни прожил одиноко, замкнуто и это наложило отпечаток на его привычки… Отказаться от себя прежнего только в результате однажды пережитого душевного потрясения, на мой взгляд, чрезвычайно трудно… Так вот, мне интересно знать, каким образом ты поддерживаешь это душевное состояние? Ведь тебе вроде бы удалось сохранить его, без малого год прошел с того времени, как ты прочел книгу, а твой сын не нарадуется тому, что обрел настоящего отца? Или есть какие-то другие, неизвестные мне причины? Ведь наверняка ты об этом и сам задумывался.

– А, вот вы о чем? Конечно же задумывался, и довольно часто. Сначала я думал, что мне просто повезло с сыном. А недавно наконец понял. Все дело в словах…

– Что? В словах?

– Да. В словах. В словах, которые мы произносим. До недавнего времени я не отдавал себе отчета в том, что слова словам рознь. Одно дело – слова, которые мы произносим, разговаривая с другими людьми, и совсем другое – слова как символы разных абстрактных понятий. Раньше я придавал значение только этой второй их функции… Еще в молодые годы я ощущал, какую важную роль играют слова в нашей жизни, и когда впервые прочитал Евангелие и обнаружил фразу «В начале было Слово», то страшно обрадовался, найдя в ней подтверждение собственным мыслям. Примерно в то же время я пришел к убеждению, что самое главное – соблюдать первозданную чистоту слов, не осквернять ее. Я стал писать стихи и прозу и постоянно обременял вас, обращаясь к вам за советом…

– И стихи были хороши, и проза прекрасна, впрочем, ее скорее можно было бы назвать стихами в прозе…

– Вы всегда были ко мне снисходительны, всегда хвалили меня… Даже давали рекомендательные письма к разным издателям… Но, увы, мои рукописи неизменно возвращались обратно, их не принимало ни одно издательство. Я продолжал писать и снова рассылал рукописи по издательствам. Их снова возвращали. Так продолжалось довольно долго, я это старательно скрывал от вас. Но однажды меня пригласил к себе главный редактор издательства А. Я пришел к нему, и он сказал, что прочел все мои произведения и они ему очень понравились. Но опубликовать их, к величайшему своему сожалению, он не может, потому что в настоящее время чистая лирика не пользуется спросом. Когда-нибудь мои стихи найдут своего читателя, но пока следует запастись терпением… Это, конечно, трудно, поэтому у него есть ко мне предложение. Как я отнесусь к тому, чтобы писать статьи на разные темы? О темах он позаботится сам, снабдит меня всеми необходимыми материалами, я же должен буду просто запечатлевать на бумаге свои размышления на заданную тему и раз в две недели представлять в издательство около тридцати страниц текста. Я, как последний дурак, вскочил с места и хотел уйти. Он с трудом удержал меня и стал уговаривать не отказываться сразу, а попробовать, хотя бы ради того, чтобы чем-нибудь занять себя. А как только возникнет возможность публиковать мои стихи, он сразу же это сделает на собственный страх и риск. Его уговоры на меня не подействовали, я просто трясся от ярости и в конце концов, сказав, что подумаю, откланялся…

Несколько дней я пребывал в отвратительном настроении, негодуя и возмущаясь, а потом вдруг решил, а почему бы не написать статейку, по крайней мере дам выход гневу… И уселся за письменный стол. Ну и написал страниц тридцать текста. Мне казалось, что я писал не сам, а моей рукой кто-то водил, мне осталось только выправить текст, поэтому вместо своей подписи я поставил под статьей два кружка и в таком виде отправил редактору.

– Эти кружки – твой псевдоним?

– Редактор тоже так спросил, а я ему на это ответил: «Поскольку статью писал не Макото Каваиси, псевдонимом это считать нельзя. Это настоящее имя автора». Тогда он переспросил: «Но ведь это написали вы?» – на что я ответил: «Кисть в руках держал действительно я, но текст написал не Макото Каваиси, так что если вас не устраивает автор с таким именем, можете выбросить рукопись в мусорную корзину.

Прочтите ее, и если она вам не подойдет, не возвращайте мне, а просто выбросьте». – «Ладно», – сказал он, и я сразу же ушел из редакции, решив предать все случившееся забвению. Спустя некоторое время мне прислали общественно-публицистический журнал, который выпускало это издательство, и я обнаружил там статью, под которой вместо подписи стояли два кружка. Я прочел статью как чужую, особого впечатления она на меня не произвела, и я быстро о ней забыл, но спустя некоторое время мне прислали срочное письмо с просьбой немедленно явиться к главному редактору издательства. «Почему бы не пойти?» – подумал я.

«Зная, что вы страшный педант и вообще человек тяжелый, я решил с вами посоветоваться, – сказал мне главный редактор. – Во-первых, на чей адрес прикажете посылать гонорар? Во-вторых, статья вызвала весьма одобрительные отклики, и мы на редакционном совете решили привлечь ее автора к активному сотрудничеству с нашим журналом. В ближайшее время я хочу заказать ему статью на новую тему и сейчас как раз ее обдумываю. В связи с этим, поскольку вы говорили, что будто бы ОО – не ваш псевдоним, я хочу определиться на будущее… В частности, мне хотелось бы знать, каким образом наше издательство должно связываться и вести переговоры с этим ОО?» – «Вы можете вести все переговоры со мной, – ответил я, – я буду представлять его интересы. Но обещайте держать их в тайне. Я хочу прожить жизнь, оставаясь поэтом Макото Каваиси. Раскрытие этой тайны для Макото Каваиси равносильно самоубийству. Ясно?» – «Ясно. Значит, все дела ОО мы можем вести через вас?» – «Да, я буду его доверенным лицом. Все ваши пожелания я непременно доведу до сведения ОО. И на всякий случай: если Макото Каваиси покончит с собой, то и ОО умрет вместе с ним». Вот так и получилось, что в течение многих лет я писал от чужого имени все эти дурацкие статьи. Я старательно скрывал свое авторство, продолжая мнить себя поэтом, и без зазрения совести обращался к вам за советами. Мне стыдно. После того как я стал нормальным живым человеком, я постоянно испытываю угрызения совести и говорю себе, что должен просить у вас прощения. Потому-то я и позволил себе отвлечься от нашего важного разговора… Мне хотелось попросить прощения за прошлое и поблагодарить вас за то, что в течение стольких лет вы были моим наставником…

Не вставая со стула, он склонил голову и сказал:

– Большое вам спасибо.

– Не за что. Скорее я должен благодарить тебя. Твои стихи со временем приобрели особенную пронзительность, у тебя выработался прекрасный литературный вкус, ты стал тонко разбираться во всех общественных явлениях, и всякий раз, когда ты приходил, я узнавал много нового, ты меня вдохновлял…

– Сэнсэй, я хотел бы еще сказать о слове…

– Да, это действительно очень важно.

– Полтора года тому назад под впечатлением «Улыбки Бога» я словно переродился на радость сыну и невестке. Но самое главное – я поверил в существование Великого Бога-Родителя. Мы стали часто говорить о Нем, нам доставляло удовольствие, обращаясь к вашим книгам, ощущать в них Его живое присутствие. Однажды, уже не помню когда, сын рассказал якобы услышанную от вас историю Сотворения Мира Богом-Родителем. Что когда – миллиарды лет тому назад – Бог-Родитель сотворил жизнь на Земле, Он даровал язык только людям, как возлюбленным чадам своим. Он хотел, чтобы они шептали друг другу слова любви, чтобы напоминали друг другу и себе самим о том, что счастливы. Услышав это, я вспомнил, как сказано в Евангелии: «В начале было Слово» – и понял, что и там речь идет именно о живом слове! Это открытие поразило меня, как гром среди ясного неба.

А я-то всегда признавал за истинные только слова, зафиксированные на бумаге! Я забыл о живом языке, на котором люди говорят друг с другом. А ведь именно его и даровал нам Бог-Родитель. Письменный же язык возник много позже, через десятки тысячелетий после появления на Земле людей. Сначала были изобретены знаки, потом, по прошествии еще многих лет, они стали сплетаться в тексты, в результате чего возник новый язык, отличный от изначально подаренного людям Богом-Родителем. И глупо было с моей стороны признавать настоящим только письменный язык.

Спустя несколько дней сын рассказал мне, что был у вас и вы говорили с ним о том, что печалит Бога-Родителя. А печалит Его то, что в последнее время японцы, возможно, потому, что слишком заняты, а может, потому, что сердца их очерствели, почти не разговаривают друг с другом – это касается и супружеских пар, и родителей с детьми. Несчастные живут как бессловесные животные: то ли, поглощенные работой, они забыли слова любви, то ли считают, что о любви можно и не говорить, мол, и так понятно… Если они и открывают иногда рот, чтобы что-то сказать, с их уст, как правило, срываются жалобы или упреки. К тому же, поскольку обычно они не говорят друг с другом, невысказанные мысли накапливаются в душе, и стоит одной жалобе вырваться, удержать их уже невозможно, все обиды разом выплескиваются наружу, человек забывает о чувствах собеседника и больно ранит его душу… Когда я это услышал, сердце мое готово было разорваться.

После разговора с сыном я вернулся в свою комнату и, увидев там фотографию Ёсико, разрыдался. Мы прожили с ней сорок с лишним лет, а я никогда не говорил ей о своей любви. И при этом не слышал от нее ни слова жалобы, ни слова упрека… Как же она, бедная, страдала! Я попробовал разобраться, почему все так сложилось в нашей жизни, и понял, что во всем виноват я сам: я был бесчувственным сухарем, высокомерным болваном. Почему-то мне нравилось считать, что я выше всяких житейских дел. Я был вполне доволен собой, но сердце мое окаменело. В конце концов мне удалось снова стать человеком, но Ёсико так и не увидела этого. Проживи она хотя бы на год дольше, как бы она радовалась! Пока я терзался, мучимый раскаянием, мне вдруг показалось, что я слышу голос Ёсико: «Я и так радуюсь, не мучь себя понапрасну! Я знаю, что ты стал наконец человеком, и очень этому рада. Жаль только, что тебе не удалось избавиться от своего упрямства, ведь ты никогда не заговариваешь ни с кем первый – ни с сыном, ни с невесткой, ни с внуком… Раз уж ты поверил в существование великого Бога-Родителя и стал человеком, обрети душевную простоту, беззаботность, наслаждайся каждым прожитым днем и будь счастлив…»

Я и в самом деле никогда не обращался к своим домашним первый, но, начиная со следующего же дня, стал желать им доброго утра. Даже внуку, не говоря уже о сыне с невесткой… При этом я вовсе не рассчитывал на какой-то результат, но спустя какое-то время невестка, улыбаясь, сказала: «Знаете, мы совсем перестали вас стесняться и чувствуем себя так легко!»

Внук мой учится в пятом классе начальной школы, несколько дней назад невестка ходила в школу на родительское собрание, и классный руководитель, который уже два года ведет их класс, сказал ей, что в последнее время ребенок очень изменился. Молчаливый и пассивный раньше, он в конце четвертого класса вдруг сделался активным и предприимчивым, учиться тоже стал гораздо лучше и теперь – один из первых учеников в классе. Учитель спросил, не догадывается ли она, что могло послужить причиной подобных изменений. Невестка не только что догадывалась, она знала наверняка, но, побоявшись, что учитель не поймет ее, обманула его, сказав, что ребенку просто перестали делать дома замечания…

Вот вам и решение проблемы слова. В результате я и мои домашние стали жить в радости, той идеальной жизнью, какую предначертал для нас Бог-Родитель. Мы живем счастливо, наслаждаясь каждым днем. И все это благодаря вам, – важно добавил Каваиси.

«Как же так, – подумал я не без некоторой досады, – ведь госпожа Родительница призвала меня к тому, чтобы я первым заговаривал с людьми, всего несколько дней назад!» Потом, желая придать разговору более непринужденный характер, улыбнулся и спросил:

– Послушай-ка, может, ты все-таки признаешься наконец? Откроешь тайну своего псевдонима? И не надо мне всяких там ОО, скажи членораздельно, под каким именем ты публиковался?

– Я уже говорил вам, что, поскольку все эти статейки писал не Макото Каваиси, это не мой псевдоним и не моя тайна. Прошу меня извинить.

– Но ведь на самом деле ручку держал в руке ты?

– Мне трудно ответить на этот вопрос. Как бы это объяснить попроще… Внутри меня, человека по имени Макото Каваиси, жил каменный истукан по имени ОО, он-то и писал эти статьи. Но поскольку теперь этот истукан исчез, автор статей тоже прекратил свое существование…

– Ну и что же, получается, это вовсе не твой двойник? Иначе вряд ли ты столь пренебрежительно именовал бы его каменным истуканом…

– Двойник?

– Да. Разве ты не слышал о теории двойников Алена? Я тебе никогда о ней не рассказывал?

– Нет, я ничего об этом не знаю.

– Вот как? Когда-нибудь расскажу… Впрочем, вот вкратце основные положения этой теории: любой достаточно разумный для того, чтобы анализировать собственные действия, человек в какой-то момент осознает: внутри него существует какое-то не видимое ему существо, как бы его второе «я». Это «я» оценивает действия человека, дает ему советы, вдохновляет его на те или иные поступки. Счастлив тот, кто может прожить жизнь, постоянно ощущая поддержку этого второго «я»… Не помню точно, когда именно, но уже довольно давно я с удивлением обнаружил, что часто слышу чей-то голос. Он то нашептывает мне что-нибудь в ухо, то звучит внутри меня, предостерегая или подбадривая… Когда я учился в средней школе, на занятиях этики мне объяснили, что это голос моей совести, и с того времени я стал внимательнее прислушиваться к нему… А на третьем курсе Первого лицея я прочел книгу Алена о двойниках и понял: то, что я раньше считал совестью, – это некая вполне обособленная личность, еще один «я». И я долго пребывал в уверенности, что мне предстоит прожить жизнь бок о бок с этим незримым индивидуумом… А когда мне исполнилось шестьдесят пять, этот мой двойник вдруг заявил, что его зовут Дзиро Мори, и стал навязывать мне свое мнение по самым разным вопросам.

Я, конечно, был поражен, но потом решил, что этот Дзиро Мори просто хочет таким образом высказать мне свое недовольство – ведь я ничем не отплатил ему за помощь, которую он оказывал мне в течение долгих лет… Тогда, желая отблагодарить его, я сделал его главным героем эпопеи «Человеческая судьба», на написание которой затратил целых десять лет… Судя по всему, это его удовлетворило, во всяком случае после того, как я приступил к работе над эпопеей, он перестал появляться и в течение многих лет не заговаривал со мной, в результате я почувствовал себя независимым и исполнился бодрости и уверенности в своих силах… Однако в последние годы этот Дзиро Мори вдруг стал являться мне снова, причем уже в человеческом обличье. Он разговаривает со мной, сует нос во все мои дела. Занятно, правда? Может, и этот твой двойник, которого ты называешь ОО, очень для тебя важное существо? Он может рассердится, сочтя тебя неблагодарным. Ведь ты относишься к нему с явным пренебрежением, не открываешь его настоящего имени даже своим домашним и мне, все ОО, да ОО…

– Сэнсэй, спасибо, что вы мне это рассказали… Я ведь познакомился с вами через три года после того, как было опубликовано ваше первое произведение, меня привел к вам мой учитель. С тех пор, за исключением нескольких послевоенных лет, я постоянно общаюсь с вами и вижу, как вы живете. Я читаю все ваши книги, как только они выходят в свет. Мой сын и невестка тоже ваши горячие поклонники, они прочли все, что вы написали, и мы часто беседуем с ними о вашем творчестве, ну и, разумеется, о ваших последних произведениях тоже, пытаемся докопаться до сути, но до сих пор так и не пришли к определенному выводу. И то, что вы мне сейчас рассказали, проливает свет на многое… Представляю, как обрадуется сын…

– На что проливает свет?

– На многое. Попробую кратко это сформулировать. Вы ведь с рождения находитесь то ли под защитой Бога, то ли в его власти, не знаю, как правильнее выразиться. А этот ваш двойник, хотя он и называет себя Дзиро Мори, с обычной человеческой точки зрения просто-напросто ваш ангел-хранитель.

– Ангел-хранитель? Ерунда! Ты же знаешь, что я неверующий.

– А моим двойником был дьявол.

– Никакого дьявола не существует!

– Дослушайте же меня до конца. Этот мой двойник ОО еще в раннем детстве изгнал меня, Макото Каваиси, из моего собственного тела, нагло завладел им, меня же превратил в бесстрастного сухаря, каменного истукана. Это из-за него я так мучил Ёсико и сына. Он виноват в том, что стихи, которым я посвятил всю свою жизнь, такие холодные, словно высеченные из камня. Неудивительно, что они не находили отклика в чужих душах. Страшно подумать, что я мог прожить жизнь, так ничего и не поняв! И вот, года полтора назад я узнал от вас о Боге-Родителе, и – словно рассеялись наконец чары – каменный истукан ОО покинул мое тело. К великой радости моих близких, я стал тем, кем был рожден, человеком по имени Макото Каваиси. Более того, я ясно понял, что стихи, которыми я так гордился прежде, ужасная чушь, и научился писать по-новому… Конечно же это был дьявол, иначе как еще можно объяснить то, что со мной произошло?

– Говоришь, дьявол? Я и не думал, что он существует.

– Но почему он завладел моей душой и целых семьдесят лет мучил меня? Что послужило тому причиной? В последнее время меня очень занимает этот вопрос, на который пока я не нахожу ответа. Может, это наказание за грехи отца или кого-нибудь из моих предков?

– Даже если это и был дьявол, то, изгнав его из твоего тела, Бог-Родитель наверняка позаботился о том, чтобы очистить тебя от всех прошлых грехов, так что не мучь себя понапрасну. Просто благодари Бога, ведь Он радуется, видя, как счастливо ты теперь проживаешь каждый день. И не вздумай говорить сыну о всяких там глупостях вроде того, что в твоих бедах повинен дьявол. Ясно?

– Вы так считаете? Прекрасно. Если дьявол полностью изгнан… Жаль, что я не догадался прийти к вам раньше. Но я стеснялся, полагал, вы заняты… Честно говоря, я пришел сегодня, чтобы преподнести вам вот это… А в результате услышал от вас столько поучительного…

С этими словами он вытащил из портфеля книгу и положил ее на стол.

Книга была небольшого формата, страниц в сто толщиной, на красивой обложке было написано «Узкая лестница. Сборник стихов». Ниже стояли имена – Ёсико Каваиси и Макото Каваиси. Взглянув на книгу, я удивился – Ёсико скончалась в позапрошлом году, о каком же соавторстве могла идти речь?

– Спасибо. Кто мог ожидать, что ты выпустишь сборник стихов в соавторстве с Ёсико! Большой сюрприз для всех, кто тебя знает, сразу ясно, что с тобой произошло что-то совершенно необыкновенное, можно даже сказать, революция. Так или иначе, книга получилась очень красивая, – прочувствованно сказал я, беря в руки книгу.

– Стыдно в этом признаваться, но – я уже говорил вам об этом прошлым летом в Каруидзаве – после смерти Ёсико я узнал, что она довольно долго тайком от меня занималась хайку под руководством Кёси[62]62
  Такахама Кёси (1874–1959) – поэт и теоретик традиционного направления в поэзии хайку.


[Закрыть]. У меня возникла идея к третьей годовщине ее смерти сделать сборник ее хайку и раздать всем близким… Я достал ее стихи, которые бережно сохранила невестка, и стал их читать. Я и не предполагал, что их так много! Большая часть была опубликована в «Хототогису»[63]63
  «Хототогису» («Кукушка») – журнал, основанный в 1897 году поэтом Масаокой Сики (1867–1902). Являлся и является ныне ведущим журналом поэзии хайку традиционного направления.


[Закрыть]. Ёсико вырезала их и наклеивала на листы бумаги, с обратной стороны подробно записывая время публикации, собственные соображения и отзывы учителей. Я обнаружил целых тридцать подшивок по сто листов в каждой. Начав читать с первой, я попытался отобрать около ста пятидесяти хайку для памятного сборника, но стихов оказалось так много, что я пришел в смятение… Меня мучило раскаяние, что я не издал ни одного томика при ее жизни, хотя вполне мог это сделать, я чувствовал себя виноватым перед Ёсико… Потом подумал – что за мелочность, почему надо выбрать именно 150 стихотворений? – и в конце концов окончательно запутался, но тут как раз пришла невестка и сказала совершенно неожиданную для меня вещь…

Оказывается, когда после смерти Ёсико она приводила в порядок ее комнату, то в глубине шкафчика обнаружила около тридцати университетских тетрадок. Вспомнив, что Ёсико как-то полушутя сказала: «После моей смерти сожги их», невестка хотела было так и сделать, но сначала решила просмотреть тетрадки. Пробежав глазами по строчкам, она была потрясена – у нее возникло ощущение, что Ёсико внезапно заговорила с ней. Сжигать тетради ей расхотелось, и, не зная, как быть, она решила посоветоваться со мной…

Я тут же попросил невестку перенести тетради в мою комнату. Оказалось, это что-то вроде дневника, куда Ёсико записывала свои мысли и чувства. Начав читать, я, как и невестка, оказался во власти странного ощущения, будто слышу голос Ёсико. «Что же это, – подумал я, – получается, Ёсико жива и говорит со мной, зачем тогда выбирать какие-то жалкие сто пятьдесят хайку к третьей годовщине ее смерти? Это просто глупо… Ведь в моем сердце она так и осталась живой, а теперь я стану читать эти тетради, и мы сможем делиться друг с другом самым сокровенным, подбадривать друг друга…» Эта мысль заставила меня окончательно воспрянуть духом…

Я долго думал, каким образом можно воплотить в жизнь то, что мне внезапно открылось… Став нормальным живым человеком, я отказался от своих холодных, бесстрастных стихов, на которые вотще затратил столько лет и столько сил, и решил писать стихи в свободном стиле, стихи, непосредственно взывающие к сердцам людей. Я действительно написал некоторое количество таких стихов, и мне показалось, что Ёсико они бы понравились… Я подумал: будь Ёсико жива, мы могли бы выпустить с ней общий сборник… Но вот как это осуществить теперь?..

В конце концов я понял, что надо выбрать какую-нибудь тему и, уже исходя из нее, подбирать стихи. Для начала я сделал этот сборник, постаравшись успеть к третьей годовщине смерти Ёсико. Я уверен, что в ближайшие годы мне удастся выпустить еще несколько таких сборников, ведь благодаря этим тридцати студенческим тетрадям Ёсико будет всегда жить рядом и помогать мне. Кто-то может посмеяться надо мной, но именно сейчас мне впервые открылось, какая это радость – жить поэзией.

– Вот оно что… Я хорошо тебя понимаю и разделяю твою радость.

– Ну если вы ее разделяете, то и Ёсико наверняка будет рада.

– Название «Узкая лестница» – это какой-то символ?

– Взгляните на эту вот страницу, – сказал Каваиси и раскрыл передо мной книгу.

На указанной им странице было три коротких стихотворения, по форме напоминавших танка.

 
Очи воздев
К атмосфере, где обитает
Душа жены,
Рассказываю о разном —
Мое задание на день…
 
 
Как бы и мне
Воспарить туда, в атмосферу, —
Безумное желание.
Увы, я пока еще человек.
Обремененный плотью…
 
 
Пока я искал
Лестницу, чтобы подняться
Вверх, к атмосфере.
Жена мне вдруг подсказала:
«Ты просто со мной говори…»
 
 
– Ах, значит, лестница – это слова?
Но как же она узка, как же, увы, ненадежна!
 

Далее начинались обстоятельные разъяснения по поводу атмосферы, в целом это был прекрасно написанный текст, проникнутый трепетной любовью к жене.

– Это не совсем танка, конечно, ну и ладно. Остальное вы просмотрите как-нибудь на досуге.

– Я все внимательно прочту. Мне будет очень приятно познакомиться с первой книгой человека, с которым я общаюсь вот уже полвека и на которого возлагал такие надежды. И мне очень интересно узнать, какие стихи писала Ёсико, которую в молодости все считали чрезвычайно талантливой. Рад, что издательство А. согласилось издать эту книгу. Оно всегда специализировалось на первоклассной высоконравственной литературе. А каков тираж?

– Я ведь знаю, какие книги выпускает э¥о издательство, а потому попросил их издать книгу за мой счет. Обычно они этого не делают, но тут директор издательства вошел в мое положение и издал книгу тиражом 250 экземпляров. Я обещал выкупить все, что не будет распродано, более того, они согласились в течение последующих пяти лет выпустить еще пять подобных сборников, по одному в год. Само издательство разослало десяток с лишним экземпляров критикам и еще разным нужным людям, а остальное выкупил я и преподнес своим друзьям… В будущем я собираюсь поступать так же. Теперь душа моя совершенно спокойна.

– Вот как, – только и сказал я. Дело в том, что, пока он говорил, я открыл книгу и сразу заинтересовался вступлением, в котором рассказывалось об авторах. Оно было написано с тонким юмором, прекрасным слогом. Я стал читать и отвлекся от нашей беседы.

– Не уделите ли мне еще немного времени? – окликнул меня Каваиси, и, вздрогнув, я поднял глаза.

Выражение его лица было очень серьезным, мне стало неловко, что я начал читать книгу прямо в его присутствии, я закрыл ее и, сознавая значительность момента, сказал:

– Ну конечно. Ведь мы так давно не виделись…

– Не расскажете ли вы мне об Истинном мире?

– Об Истинном мире? Это трудновато… Я и сам пока стою у порога и мало что знаю… Госпожа Родительница просила меня набраться терпения, мол, она будет рассказывать мне о нем по мере надобности… Но почему ты вдруг заговорил об Истинном мире?

– Причина проста. Ведь Истинный мир – это загробный мир, мир смерти. Мне хочется узнать, как живется там Ёсико. Я думаю, что и вы заинтересовались этим миром потому, что захотели узнать о загробной жизни вашей жены. Я прав?

– Нет, не прав. Когда умерла моя жена, я был уверен, что она просто сбросила с себя плоть, как ветхую одежду, воспарила к небесам и, принятая в лоно Великого Бога-Родителя, тихо уснула. Именно так я понимал смерть.

– Да? И что же вы, совсем не вспоминаете свою жену?

– Вспоминаю, конечно, но я никогда не задумывался о том, как ей живется в загробном мире.

– Но почему тогда вы стали размышлять о загробном, иначе говоря – об Истинном мире?