Текст книги "Книга о Боге"

Автор книги: Кодзиро Сэридзава

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 49 страниц)

– Ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь?..

– Конечно отдаю. Вы ведь пробудете здесь весь август? Я непременно покажу вам свои красные листья. В отличие от этой выскочки, я всегда преподношу вам истинное. Но простите, что оскверняю ваш слух своими недостойными речами. Там, перед верандой, расцвели лилии, взгляните на них. Они расцвели в этом году на две недели раньше обычного, и мы все заволновались, уж не означает ли это, что погода испортится… Но простодушная лилия-мать сказала: «Сэнсэй все не едет, вот мы и постарались расцвести пораньше, чтобы привлечь его своим ароматом». Тогда мы успокоились Представляю, как они обрадуются. Пойдите к ним.

Я подошел к веранде.

В этой части сада всегда было много солнца, поэтому мы сушили там кухонную утварь, постельные принадлежности. За небольшой ровной лужайкой было что-то вроде насыпи, на которой росли клены и еще какие-то деревья, мимо них шла дорога к подножию холма. Еще в прошлом году я с удивлением увидел на границе между лужайкой и насыпью две лилии, увенчанные прекрасными цветами. В этом году их оказалось уже четыре, причем стебли их сильно вытянулись, достигнув полуметра, все они были в бутонах и тихонько покачивались. Рядом с ними я обнаружил выводок еще из трех лилий, тоже тянувших к небу длинные стебли, украшенные бутонами. На насыпи среди сорной травы горделиво возвышались еще несколько лилий, одни были в бутонах, другие сверкали белоснежными цветами.

Кто же их здесь посадил? А может, они сами выросли из занесенных откуда-то семян? Некоторое время я стоял, любуясь красотой цветов и вдыхая их чудный аромат, потом окликнул дочь, возившуюся в доме.

– Посмотри, какие здесь лилии! Постарайся не затоптать их, когда будешь сушить белье.

Дочь на редкость быстро управилась с вещами и, как обычно, к часу дня приготовила обед. Так что мне удалось после обеда часа полтора полежать в шезлонге под деревьями. В начале четвертого я прошел в кабинет, где уже был наведен порядок, и сел за письменный стол перед стопкой бумаги. Здесь, в горах, голова обрела особую ясность, и я с облегчением подумал, что смогу сразу же продолжить работу над третьей книгой.

Внезапно раздался какой-то странный звук за окном, хотя на улице не было даже самого легкого ветерка. Испугавшись, я посмотрел в сторону окна.

– Вот и прекрасно! – послышался строгий мужской голос.

Я открыл окно, но за ним никого не было. Я сел в кресло поглубже. Голос не мог принадлежать дереву. Говорил действительно мужчина. Это было понятно даже такому глухому старику, как я.

Месяца три тому назад я, последовав совету окружающих, купил слуховой аппарат, но госпожа Родительница сказала мне тогда: «Откажись от слухового аппарата. Тебе нарочно ухудшили слух, чтобы ты мог слышать только голос Бога».

Поэтому я не стал пользоваться купленным за большие деньги слуховым аппаратом, но, несмотря на это, прекрасно слышал все, что мне говорила госпожа Родительница своим тихим ласковым голосом. Что касается голоса Бога, то я надеялся, что когда-нибудь действительно услышу его, причем услышу не из уст ясиро, а непосредственно из уст самого Бога-Родителя.

До сих пор Бог-Родитель всегда говорил со мной через ясиро: госпожа Родительница вдруг, прервавшись на полуслове, сообщала: «Сейчас с тобой будет говорить Бог». Через две-три минуты по комнатам проносился какой-то шум, потом из уст ясиро начинал звучать величавый голос Бога-Родителя. Поскольку такое случалось неоднократно, мне казалось, я знаю, как говорит Бог. Простые слова, точные короткие фразы. Уж не Бог ли только что сказал за окном: «Вот и прекрасно!»? И вдруг я понял, чей это был голос. Небесного сёгуна. Я слышал его вечером 28 мая в своей спальне. Чем больше я размышлял, тем яснее мне становилось, что эту короткую фразу произнес Небесный сёгун, и я невольно вскочил со стула.

Мне стало очень не по себе, по телу пробежала мелкая дрожь. Я всегда оправдывал свое неверие, утверждая, что я позитивист. Возможно, Бог-Родитель знал это, а потому нарочно прислал ко мне Небесного сёгуна? Судя по всему, он хотел, чтобы я кое в чем удостоверился.

Во-первых, в том, что без всякого слухового аппарата прекрасно слышу голос Бога-Родителя. Во-вторых, в том, что моя просьба относительно штормового предупреждения прошлой ночью была действительно Им услышана. Первое я принял с радостью и благодарностью, второе наполнило мое сердце стыдом: нельзя было проявлять такую самонадеянность. Я встал и пошел на смотровую площадку, желая принести Богу свои извинения. К этой площадке от нашего дома вела лесная тропа, не более ста метров длиной, но мне с моими слабыми ногами потребовалось немало времени, чтобы дойти до цели. С площадки открывался прекрасный вид, в хорошую погоду можно даже было увидеть на юге гряду Японских Альп. Обратив взор к затянутому облаками небу, я громко закричал, сложив на груди руки:

– Благодарю тебя, Боже! Прости меня!

В эти несколько слов я постарался вместить все чувства, кипевшие в тот момент в моей груди. Некоторое время я стоял на площадке с молитвенно сложенными руками.

Потом вернулся в кабинет, уселся в плетеное кресло и вдруг ощутил неимоверную слабость. Наверное, не надо было забывать о том, что я почти не спал прошлой ночью, а потом еще и проделал такой утомительный путь… Как бы молод я ни был духом, все же мне уже девяносто один, мое тело стало дряхлым, как и положено в такие годы… Мысли о том, сколь печальна участь обремененного плотью человека, снова нахлынули на меня.

Примерно в половине пятого зашла дочь, сообщила, что закончила с наведением порядка в доме, и предложила поехать на источники Хосино смыть токийскую пыль. Еще три года назад мы ходили туда пешком по дороге, ведущей вниз по склону холма, но вот уже года два, как такое путешествие сделалось мне не по силам, и приходилось ездить на источник на машине дальним окольным путем. В конце концов мне это надоело, и я перестал туда ездить вовсе. Однако в тот день я с радостью согласился поехать на источник. Мне так хотелось смыть покрывавшую меня токийскую пыль…

Садясь в машину, дочь спросила:

– Заедем по дороге в управление?

Я давно уже не наносил визитов вежливости начальнику управления, ведающего нашими дачами, да и вообще в последнее время изменил свой образ жизни и не проявлял инициативы в отношениях с людьми. Заводя двигатель, дочь сказала:

– В управлении мы купим билеты на источник… О.-сан из дачи напротив говорит, в этом году разовый билет стал стоить две тысячи иен, а абонемент для местных дачников, который в прошлом году стоил три тысячи иен, в этом стоит уже пять тысяч, к тому же действителен он не на одиннадцать посещений, а всего на шесть. Молодой хозяин ввел новые правила, он ведет дела на американский манер, более рационально…

– На американский манер? Значит, с этого года я уже не смогу пользоваться бесплатным талоном, который мне несколько лет назад преподнес прежний хозяин?

– Я положила твою бирку в сумочку для купальных принадлежностей. Думаю, что тебе следует показать ее, если возникнут какие-то вопросы… Если окажется, что она уже не годится, скажи, что на обратном пути я отдам им абонементную книжечку.

Управление находится у входа на территорию гостиницы. В небольшой конторе сидели двое или трое служащих, но, как только мы вошли, из внутреннего помещения тут же появился начальник и, почтительно поздоровавшись со мной, спросил:

– Чем могу быть полезен?

– Просто хочу поблагодарить вас за хлопоты. Спасибо, что следили за домом в наше отсутствие, – только и мог выговорить я. Меня поразило, что этот человек, бывший, насколько мне известно, на десять с лишним лет моложе меня, так постарел – лицо его покрылось морщинами, спина согнулась.

– Вы, как всегда, в прекрасной форме, это замечательно. После того как скончался прежний хозяин, я перешел в разряд старшего поколения Хосино, но, глядя на вас, говорю себе, что еще молод, и это придает мне бодрости… Желаю вам хорошего отдыха и крепкого здоровья…

Дочь купила абонементную книжечку на шесть талонов и, снова посадив меня в машину, довезла до входа в гостиницу. Сама она сперва ставила машину на стоянку, а потом шла в купальню через вход для посетителей. Как только машина остановилась у дверей отеля, нам навстречу выбежал приветливый молодой служащий. Я вышел из машины, одной рукой опираясь на палку, а в другой держа небольшой узелок с вещами, и тут же протянул ему свою бирку.

– Вот, собираюсь и в этом году воспользоваться вашими ваннами… – сказал я, а он, вежливо поклонившись, ответил:

– Проходите, проходите, мы всегда вам рады…

Похоже, что мой бесплатный талон был действителен и в этом году.

На источнике Хосино три купальни. Та, которая существует еще с начала века, называется «Утренняя звезда», она находится в старом здании. Хотя после войны эту купальню расширили, она сохранила свой традиционно японский вид. Вторая купальня называется «Солнце». Ее построил лет десять тому назад нынешний владелец, когда, вернувшись из Америки со стажировки, приступил к управлению источниками под руководством отца. Это роскошная купальня, в ее устройстве ощущается американское влияние. Третья, и последняя купальня носит название «Ручеек». Ее построили в прошлом году, уже после смерти прежнего владельца, в чисто американском стиле. Я больше люблю японскую купальню «Утренняя звезда», в «Солнце» и в «Ручейке» я бывал лишь однажды, когда их только-только открыли.

Но на этот раз, пройдя в «Утреннюю звезду», я обнаружил кое-какие новшества и здесь: раздевалку переоборудовали по американскому образцу, дабы она соответствовала индивидуалистическим стремлениям современных клиентов, отчего там сразу стало тесно и неудобно. Горячая вода была в изобилии, она била ключом, переливалась через борт ванны, но в купальне не было ни души. Я обрадовался, что смогу без всяких помех смыть с себя накопившуюся за последнее время пыль, окунулся в ванну подходящей мне температуры и долго лежал, не слыша ничего, кроме тихого журчания вскипающей воды…

Вдруг мне вспомнилось, как в молодые годы, то есть около полувека тому назад, я лежал здесь же в горячей воде и беседовал с Кандзо Утимурой[65]65
  Кандэо Утимура (1861–1930) – христианский деятель и проповедник.


[Закрыть]. Не могу вспомнить, о чем мы тогда говорили… Мой собеседник давно скончался, но я очень живо помню его лицо, голый торс. Тут же мне вспомнилось и другое – как частенько в этой купальне я, обнаженный, слушал рассказы Торахико Тэрады[66]66
  Торахико Тэрада (1878–1935) – физик, эссеист.


[Закрыть] о Нацумэ Сосэки[67]67
  Нацумэ Сосэки (1867–1916) – знаменитый писатель и поэт.


[Закрыть]. Перед моими глазами вереницей прошли обнаженные тела всех великих людей, с которыми мне посчастливилось здесь беседовать: художники Араи Кампо[68]68
  Араи Кампо (1878–1945) – художник японской традиционной школы «нихонга».


[Закрыть] и Кундзо Минами[69]69
  Кундэо Минами (1883–1950) – художник европейской школы.


[Закрыть], музыкант Рютаро Хирота, бывший ректор университета Кэйо Коидзуми и многие, многие другие…

Наверное, это потому, подумал я, что в последнее время я так много размышляю о печалях человека, обремененного плотью. Но разве не жутко, когда перед глазами девяностолетнего старца вдруг один за другим встают давно позабытые покойники? И тут меня пронзил страх: рядом никого нет, случись со мной что – мне и помочь некому.

В ушах зазвучали слова, сказанные когда-то мне в назидание моим старым другом, доктором медицины Утимурой: «Старым людям нельзя слишком долго оставаться в ванне, это сокращает срок их жизни», – и я поспешно вылез. Доктор дня через три после того, как произнес эти слова, вернулся в Токио и в одночасье скончался, я воспринял их как завет…

Поскольку я уже смыл с себя токийскую пыль, то решил уходить и, желая ополоснуться чистой водой, повернул кран, но воды не было. Повернул другой кран, но воды не было и там. Кранов было несколько, но ни один не работал. Может быть, с американской рациональной точки зрения, чистая вода после ванны была не нужна и ее просто отключили? Работал только тот кран, из которого текла ключевая вода. Приуныв, я вернулся в переделанную на американский манер раздевалку, где даже сесть и то было негде.

В конце концов я оделся и вышел из купальни: в комнате ожидания на стуле сидела моя дочь, поджидая меня.

– Ну как вода?

– Я там был совершенно один… Странное ощущение… Как-то грустно одному в купальне.

– В женском отделении тоже не было никого, кроме меня. Посиди тут, отдохни немного, я сейчас подгоню машину к входу.

С этими словами дочь встала и вышла. Прикинув, когда она сможет подъехать, я через некоторое время, тяжело опираясь на палку, тоже двинулся к выходу. Ко мне подбежал молодой директор и вывел меня на крыльцо.

– Машина сейчас будет, – сказал он, вместе со мной подошел к машине, открыл передо мной дверцу, потом, когда я сел, закрыл ее со словами: – Осторожно, руки, – и почтительно поклонился. Пока я размышлял, соответствует ли его поведение американскому стилю, машина уже выехала из Хосино.

Вечером я рано лег, но спал очень хорошо. Со следующего дня началась наша обычная дачная жизнь.

Я был в прекрасном настроении – чувствовал себя совершенно здоровым, у меня был отменный аппетит, ясная голова, я был уверен, что смогу регулярно читать и работать. Более того, в этом году мне, наверное, удастся даже несколько раз прогуляться по лесной тропе к смотровой площадке – хорошее упражнение для ног. Работа над третьей книгой, заказанной мне Богом-Родителем, таким образом, будет идти по плану, и у госпожи Родительницы не будет причин для беспокойства, радовался я. Второго числа во время ужина, сообразив, что завтра зять покидает Японию, и прикинув, когда он, закончив ужин, перейдет к десерту, я позвонил на токийскую квартиру. И в нашем токийском доме, и на даче телефоны стоят в столовой. К телефону подошел зять.

– Ты ведь завтра должен вылетать?

– Да, сегодня я получил от врача результаты последних анализов, он сказал мне, что с моей печенью, в общем, все в порядке.

Будь он моим сыном, я бы сказал: «Стоило столько волноваться из-за тебя, дурака…» Но поскольку он все же был мне зятем, я сдержался и сказал:

– Прекрасно, значит, теперь ты можешь спокойно ехать.

Он говорил еще что-то вроде того, что прочел мою последнюю книгу, но я, по своей старческой глуховатости, уже мало что слышал, впрочем, мне было достаточно узнать, что все проблемы, так мучившие нас последний месяц, наконец разрешены.

Положив трубку, я сразу сказал дочери:

– Зятю сегодня сказали окончательно, что из-за печени можно не беспокоиться.

– Значит, все идет так, как говорила госпожа Родительница: «Как только он примет решение ехать, все его болезни пройдут за одну ночь, как не бывало…» – ответила она с явным облегчением. – Прекрасно! Теперь и сестра успокоится, поверив в существование госпожи Родительницы и в действенность ее советов.

Глава восьмая

Дачная жизнь, как обычно, была очень насыщенной, я смог полностью сосредоточиться на работе. Здесь, в отличие от Токио, меня ничто не отвлекало и не нервировало, это во-первых, а во-вторых, у меня, как правило, было прекрасное самочувствие.

Размеренный ритм моей жизни нарушали только визиты госпожи Родительницы, этим летом она была у меня на даче целых три раза.

В прошлом году она появлялась 6 и 15 августа, в эти же дни она посетила меня и теперь. В прошлом году она постаралась добраться до нашей дачи именно 6 августа, в этот памятный и горестный день первой в истории человечества атомной бомбардировки, чтобы в подробностях поведать мне о том, как в одно мгновение погибло великое множество возлюбленных чад Божьих, будто бы разом низринутых в ад…

Она рассказала мне, что сама была там и как могла старалась помогать людям, оказавшимся на грани смерти, – старым и молодым, мужчинам и женщинам, прижимала к груди всех этих несчастных, обожженных, израненных настолько, что невозможно было отличить мужчину от женщины, бормотавших в беспамятстве: «Воды, воды», была с ними до самого конца, обнимала обгоревшие тела девушек-студенток, которые звали: «Мама, мама», и шептала им, провожая в последний путь: «Я здесь, с тобой, не бойся…» Каждого из живых мертвецов, которыми были завалены улицы, она проводила словами материнской любви. Слушая ее, я не мог сдержать рыданий.

В результате взрыва атомной бомбы в Хиросиме, продолжала она, в адских мучениях погибло двести тысяч безвинных людей. Одно это убеждает: нет ничего страшнее войны и допустить ее нельзя. Однако в настоящее время на военных складах и Востока и Запада хранится великое множество бомб, готовых к действию, бомб куда более мощных, чем та, которая упала на Хиросиму. Если вдруг, паче чаяния, великие державы окажутся втянутыми в войну, то вполне возможна такая ситуация, когда по чистой случайности будет применено атомное оружие. А это грозит полным уничтожением и людей, и всего живого на земле. Можно представить себе, как печалуется Бог-Родитель…

Бог-Родитель надеялся, что мировые религии, осознав грозящую человечеству опасность, постараются направить его к созданию мира без войн, к уничтожению ядерного оружия. Именно это и оправдывает их существование, именно это и является их миссией на земле, но современные религии забыли о своей важной миссии, они превратились в нечто вроде учебных заведений, в организации, преследующие свои корыстные цели, заботящиеся лишь о том, чтобы сохранить свою исторически сложившуюся структуру. Поэтому Бог-Родитель и решил сам приступить к Спасению Мира и готов начать с его Великой Уборки, так что очень скоро мир будет освобожден от угрозы ядерных войн…

Далее госпожа Родительница поделилась со мной своими соображениями о мировых религиях и сказала, что Бог-Родитель просит меня заниматься изучением современных вероучений, дабы подготовиться к тому дню, когда надо будет переходить к действиям по их преобразованию. Вечером она покинула наш домик в горах.

В этом году 6 августа госпожа Родительница появилась у нас утром и сказала, что нарочно снова посетила нас в день атомной бомбардировки, но в этом году ее лицо уже не было таким мрачным, в ее чертах сквозило даже некоторое умиротворение.

В моем японском кабинете она переоделась в алое кимоно, села на большое алое сиденье спиной к письменному столу и, усадив перед собой дочь и меня, обратилась к нам примерно с такими словами.

Желая избавить мир от ядерной опасности, Бог-Родитель неоднократно бывал в Америке и в северной красной стране. Каждый раз госпожа Родительница сопровождала его и помогала ему, поэтому она хорошо знает, как трудно заставить человека изменить свои чувства и мысли. Но Богу-Родителю удалось достичь многого, в течение ближайших пятидесяти дней обе эти столь неподатливые державы впервые подпишут договор, который станет первым шагом на пути к отказу от ядерного оружия. А раз так, можно больше не беспокоиться о том, что человечество погибнет в результате ядерного взрыва. Потому-то сегодня и здесь, в горах, такая прекрасная погода. Тем не менее есть страны, которые, как это ни глупо, до сих пор находятся в состоянии войны.

Госпожа Родительница неоднократно сопровождала Бога-Родителя, когда он наведывался в эти страны, они пытались установить там мир, но несчастные люди, живущие в настоящем аду, их не слушают. Она сказала, что хотела бы как-нибудь взять меня с собой, чтобы показать мне этот ад на земле, и выразила надежду, что придет день и упрямо рвущиеся к власти правители этих стран поймут, сколь нелепо вести войну, которая никому не приносит пользы, и прекратят воевать, сказав войне нет.

В тот же день после обеда, перед тем как уехать в Токио, она снова все в том же моем кабинете переоделась в алое кимоно и обратилась ко мне:

– Ты перечитал гору всякой литературы об Иисусе и Шакьямуни. Бог доволен тобой… Он велел читать тебе эти книги, рассчитывая, что описанные там реальные факты убедят тебя: и на Иисуса и на Шакьямуни, на каждого в свое время, снизошел Великий Бог-Родитель, а потому все мировые учения в сущности – одно и то же. Я когда-то уже говорила тебе о том, что Бог-Родитель снизошел на обоих, но тогда ты не поверил мне…

– Я стыжусь своей недоверчивости. Но я уже говорил, что без реальных фактов ничему не могу поверить…

– Тебе нечего стыдиться… Позитивизм – это прекрасный научный метод, который ты усвоил еще в молодости, когда учился на Западе… Но об этом мы поговорим подробнее как-нибудь в другой раз. Тогда ты расскажешь мне, как и чему тебя учили… Позитивизм вовсе не является причиной твоего неверия, поэтому стыдиться тебе нечего. Благодаря ему ты узнал об Иисусе и Шакьямуни гораздо больше, чем того ожидал Бог-Родитель, ты познакомился с жизнью этих двух великих личностей и открыл для себя много нового. Все узнанное тобой является чрезвычайно ценным материалом, который углубит твое представление о религии и окажется особенно полезным в те дни, когда Бог-Родитель начнет Великую Уборку мировых религий… Да… Но об этом мы тоже поговорим как-нибудь позже. Теперь же мне хотелось узнать вот что: когда ты занимался изучением Шакьямуни и Иисуса Христа, не задумывался ли ты о том, что этих двух великих людей связывают с Богом-Родителем особые отношения?.. О том, что далеко не всякий человек мог бы оказаться на их месте?.. Разумеется, все люди – дети Бога-Родителя, и тому доказательство – богоданный дух, заключенный в груди каждого человека. И потому каждый человек, достигнув определенного духовного совершенства, может услышать глас Бога-Родителя. Иными словами, все люди имеют в груди своей вместилище – ясиро… Кодзиро! И ты, и твоя дочь – вы тоже можете стать вместилищами Бога-Родителя, если только достигнете духовного совершенства. Когда-нибудь мы поговорим и об этом, а пока радуйся жизни и мужайся…

Поведав нам все это, госпожа Родительница вечером 6 августа отбыла в Токио.

15 августа, после обеда, она снова появилась у нас на даче.

В прошлом году она тоже навещала меня вечером 15 августа.

– Это знаменательный день, – сказала она, – сегодня Япония, обессилев, вынуждена была прекратить войну, которую упорно вела много лет. Поэтому я пришла к тебе именно сегодня.

Потом госпожа Родительница вышла на веранду и принялась внимательно разглядывать сад.

Ей вынесли сиденье, настроившись на нем, она некоторое время смотрела на деревья. Потом встала, приложила ладони к столбу, ее взгляд то обращался к потолку, то скользил по комнатам, в которых из-за летней жары были раздвинуты перегородки. И вдруг она позвала меня:

– Кодзиро! Сколько же лет прошло с тех пор, как построили этот дом? Пятьдесят пять? Да… Как разрослись за это время деревья! Все эти годы ты холил их и лелеял, и они всегда готовы перекинуться с тобой словечком… Чего еще желать? Эти голоса природы и надобно считать голосом Бога. Каждое дерево радуется, когда ты ему отвечаешь…

Кодзиро, ты считаешь этот дом старой развалюхой, но разве это не твой любимый дом, который в течение пятидесяти пяти лет хранил покой и твой, и твоих домашних? Тебе никогда не хотелось его поблагодарить? Раз ты разговариваешь с деревьями, тебе следовало поговорить и с домом… Ты пренебрежительно называешь его развалюхой, но он ведь еще крепкий, все в нем на своем месте, он бодрится как может… В течение пятидесяти пяти лет – в том числе и во время мучительно долгой войны – этот дом заботился о тебе, хранил твоих близких…

Мне ничего не оставалось, как признать себя виноватым.

В тот вечер после ужина, уже в десятом часу, когда мы собирались предложить госпоже Родительнице отправиться на покой, она облачилась в алое платье и, пройдя в кабинет, сказала, что хочет говорить со мной. Мы слушали ее вместе с дочерью, она впервые говорила с нами так поздно вечером. Но голос ее звучал, как всегда, ласково.

– Вот ты все говоришь – «развалюха», а эта развалюха между тем рассказала мне много интересного. Ты ведь знаешь, что на соседней даче жил председатель палаты представителей? Твой младший брат Такэо был еще женат на его дочери. Незадолго до капитуляции, кажется в марте, обе ваши семьи, уехав из Токио, поселились здесь и по-соседски делили друг с другом горести и радости… Помнится, двумя годами раньше твоего брата призвали в армию и рядовым солдатом отправили на Окинаву. Его тесть был прекрасным, честным человеком – большая редкость среди политиков. Целых два года ты призывал его прекратить войну как можно быстрее, даже ценой поражения. Он же неизменно отвечал: «Я-то прекрасно все понимаю, но попробуй кому-нибудь об этом скажи…» Да, война – это отвратительно… Солдаты, посланные на Окинаву, почти все пали на полях сражений, сама же Окинава была оккупирована Америкой, огласке это не предавалось, но люди, стоящие у власти, все знали, и как же беспокоился председатель палаты за судьбу твоего брата! Ты тоже волновался, тем более что невестка с двумя малолетними детьми жила тут же, рядом… Однако твоему брату повезло, незадолго до того, как американцы вторглись на Окинаву, он был послан на Тайвань, кажется репортером, и остался жив. Помнишь, как все рыдали от радости, узнав об этом? Бог спас твоего брата в награду за благородство его тестя и за праведность ваших родителей…

Войны обычно вспыхивают, когда в верхних эшелонах власти начинается моральное разложение, чем дольше тянется война, тем больше – и духовно и физически – страдает простой народ и тем в большей роскоши погрязают сильные мира сего, они деградируют духовно, и в конце концов процесс становится неуправляемым… За примером далеко ходить не надо – доказательства, и весьма убедительные, были предъявлены тебе здесь, в этом горном жилище, за три месяца до знаменательного дня капитуляции… Тогда горячие источники Хосино выглядели совсем не так, как сейчас, стояла одна лишь маленькая деревенская гостиница. Помнишь, как однажды прошел слух, что из гостиницы всех выставили и весь второй этаж предоставлен в распоряжение какой-то важной дамы? А со следующего дня для местных дачников были установлены строгие ограничения – им разрешалось пользоваться купальней только с часа до трех дня… Разумеется, в эти два часа купальни были переполнены местными жителями, и все перемывали косточки важной гостье… – Тут госпожа Родительница засмеялась…

Это и в самом деле была довольно странная история. Забыть ее невозможно при всем желании. Та важная дама имела при себе секретаря и слугу, и тут же пошли слухи, что она – любовница какого-то видного политика. Во всяком случае, так мне рассказала жена, вернувшись из купальни. В те годы в стране не хватало продовольствия, люди, уехавшие из Токио и поселившиеся на дачах, переставали получать продовольственный паек. Чтобы не умереть с голода, приходилось ходить по окрестным деревням и менять одежду на продукты питания, а между тем дачницы, возвращаясь из купальни, рассказывали, что с гостиничной кухни постоянно доносились совершенно нестерпимые запахи еды, которую готовили для позднего обеда дамы со второго этажа. Принюхиваясь, они определяли: «Сегодня у нее к обеду бифштекс» – или: «Сегодня жареная курица»… В один прекрасный день выяснилось, что женщина эта – любовница князя Коноэ[70]70
  Фумимаро Конноэ – см. примеч. к «Улыбке Бога», стр. 178 /В файле – примечание № 25 – прим. верст./.


[Закрыть]: всеведущие местные кумушки рассказали, что накануне, вызвав всеобщий переполох, перед гостиницей остановилась машина (причем работающая на бензине – большая редкость, ведь в те дни основным видом топлива был древесный уголь), из нее показалась высокая фигура князя Коноэ, который быстро прошел в гостиницу.

С тех пор единственной темой разговора для людей, как и я, пережидающих трудные времена на своих дачах в Хосино, стала любовница князя. Говорили, что ей лет тридцать пять – тридцать шесть и она очень хороша собой, что ей к лицу европейское платье, что у нее надменный вид, что иногда она прогуливается с кем-нибудь по роще, судачили о том, кто ее навещает и что ей привозят. А все, кто к ней приезжал – и мужчины и женщины, – были одеты совсем не по военному времени: вместо простых шаровар они носили короткие юбки или спортивные брюки, в каких обычно играют в гольф, на голове у них были панамы. Еще говорили, что в гостиницу то и дело затаскивают ящики с фруктами, что часто приезжает машина, доставляющая армейский спецпаек, что однажды все были поражены, увидев в купальне кусок довоенного мыла, а потом выяснилось, что его забыла любовница князя…

Почти все тогдашние дачники были погорельцами, их токийские дома еще до мая сгорели во время воздушных налетов, кроме того, все мужчины, и я в том числе, должны были выполнять трудовую повинность: каждое утро мы садились в идущий в сторону Токио поезд, выходили через две остановки и рыли окопы у подножия окрестных холмов, потом нас на вечерней электричке довозили до станции Куцукакэ и там распускали. Нам сказали, что лица, отказавшиеся подчиняться, будут обвинены в антипатриотических настроениях и изгнаны из района эвакуации. Местные школьники почти не ходили на занятия, а собирали на плоскогорье какие-то травы, якобы служащие сырьем для волокна, необходимого для военных нужд, а девочки постарше каждый день ездили в женскую школу в Коморо, откуда их в организованном порядке отправляли на заводы. К тому же из-за недостатка продуктов все были постоянно голодны и уставали так, что просто валились с ног…

И вот в то время, когда все жили в таком аду, тут же, рядом, точно такие же японцы блаженствовали в раю, они не знали, что такое голод, и ни в чем себе не отказывали. Естественно, что, глядя на это, люди только диву давались и не могли удержаться от пересудов. Особенно всех возмущало, что это любовница именно князя Коноэ. Невольно возникал вопрос: как можно такое допускать?

Князья Коноэ веками прислуживали императорскому семейству и были связаны с ним теснее других старинных родов. Тогдашний глава рода был интеллигентным молодым человеком, окончившим один из лучших университетов страны, он не участвовал в политических играх, слыл либералом, а после маньчжурских событий на него с надеждой смотрел весь народ.

Еще до начала маньчжурских событий японские военные стали все чаще и чаще вмешиваться в государственные дела, парламентская политика игнорировалась, у многих будущее Японии вызывало тревогу и страх, и, словно идя навстречу их пожеланиям, в июне 1937 года князь был назначен премьер-министром. Я вовсе не собираюсь затрагивать здесь вопрос о политических установках и влиянии князя Коноэ, скажу только, что вся интеллигенция возлагала на него большие надежды, полагая, что он поддержит совсем еще юного императора, устранит из его окружения рвущихся к власти военных, возродит парламентскую политику, основы которой были заложены конституцией Мэйдзи, и поведет страну по мирному курсу.

Не прошло и месяца, как все эти надежды оказались преданными. Не знаю, в какой именно области специализировался князь Коноэ в Киотоском университете, но, судя по всему, в своих политических воззрениях он был верен старым, сформировавшимся еще в эпоху Хэйан[71]71
  Эпоха Хэйан – 794–1185 годы, время формирования и расцвета всех областей японской культуры.


[Закрыть] монархическим взглядам, и народа, с его правом на свободное волеизъявление, для него будто вовсе не существовало, в результате, как это ни печально, он требовал, чтобы императору поклонялись как живому богу, и имел при этом превратное представление буквально обо всех областях реальной жизни страны – о политике, экономике, дипломатии, армии. Кроме того, возможно – по своей аристократической изнеженности, он не умел ни в чем себя ограничивать, не умел отвечать за свои решения и жертвовать своими интересами. Сталкиваясь с малейшим препятствием, он, словно ребенок, говорил: «Ну и ладно» – и, устранившись, со стороны наблюдал за тем, кто продолжает начатое им дело… Именно этот человек и должен был нести ответственность за все те страшные несчастья, которые выпали на долю Японии и японскому народу, начиная с маньчжурских событий и вплоть до поражения в войне на Тихом океане. (Если кто особенно заинтересуется этим вопросом, советую заглянуть в «Сводные хронологические таблицы по истории современной Японии», период с июня 1940 года до 15 августа 1945 года, там всего двадцать три страницы. В них вы найдете массу фактов, куда более захватывающих, нежели любой исторический роман, фактов, весьма показательных для Японии и чрезвычайно поучительных, поскольку из них следует, как можно впредь избежать подобных ошибок.)