Текст книги "Книга о Боге"

Автор книги: Кодзиро Сэридзава

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 49 страниц)

Из того, что она говорила, я понял, что Бог-Родитель готовится приступить к Спасению Мира, ибо исполнились сроки, и в качестве первого шага предпринять Великую Уборку, а поскольку живосущая Родительница начала помогать ему 9 октября прошлого года, то сегодняшний день является для нее весьма важной датой, ибо знаменует окончание первого года ее деятельности и вступление во второй. Поэтому она поблагодарила каждого за труды и потребовала, чтобы и следующий год мы встретили в полной боевой готовности. Особенно это касалось профессора Кодайры, которому предстояло расширить свою религиозную деятельность. Когда она закончила говорить, все пошли к столу.

Праздничное угощение уже было готово. Сняв алое кимоно. Родительница тут же исчезла, вместо нее с нами за стол сел молчаливый юноша Ито, однако все ощущали живое присутствие престарелой Родительницы, у всех в ушах звучали ее речи, как всегда ласковые, добродушные, остроумные. Потому-то и первый тост был поднят за годовщину ее деятельности, следующий же подняли за супругу профессора Кодайры, у которой как раз был день рождения, о чем и поведала нам Родительница. Это было очень веселое застолье. Рядом со мной сидела госпожа Кодайра, которая была так взволнована добротой Родительницы – ведь та не только знала, когда у нее день рождения, что само по себе было удивительно, но и решила отметить его вместе со столь знаменательной для нее самой датой, – что, смущаясь, стала рассказывать мне о своей молодости, о том, как, заболев во время войны туберкулезом, решила посвятить жизнь религии…

Итак, после публикации моей книги «Улыбка Бога» ко мне стало приходить множество людей, искавших со мной встречи, со всех концов страны потоком шли письма и разнообразные брошюры, все это удивляло меня, но, пожалуй, еще более удивительным было другое: встречаясь с этими людьми, просматривая присланные письма и брошюры, я убеждался в том, сколь широко распространены в народе самые разные суеверия, возможно проистекающие из настоятельного желания современных японцев опереться на помощь свыше.

После капитуляции в разоренной Японии, как грибы после дождя, стали возникать новые секты, о которых раньше никто никогда и не слыхивал. Подхваченные волной необычных для Японии демократических настроений, они, эти секты, очень легко добивались юридической самостоятельности и пользовались протекцией правительства в плане налогообложения. Возможно поэтому центральные управления всех этих сект, сумев укрепиться экономически, собирали вокруг себя множество приверженцев. Большинство продолжают свою религиозную деятельность и в наши дни. Все это было мне хорошо известно.

Однако люди, с которыми я встречался и которые писали мне письма, не принадлежали ни к одной из этих новых сект, то, во что они верили, можно было смело отнести к разряду суеверий. Что касается писем и брошюр, то с ними никаких трудностей не возникало – убедившись после беглого просмотра, что речь идет о суеверии, я просто бросал их в корзину для мусора. Но вот с посетителями было сложнее: поскольку за них просила сама живосущая Родительница, я все-таки считал своим долгом тратить час после обеда на то, чтобы их выслушивать. Не помню, скольких я таким образом принял, были среди них и мужчины и женщины, но все они говорили одно и то же. Сначала рассказывали о своей вере, потом начинали просить, чтобы я поддержал их, став членом их религиозной общины. Некоторые из таких общин насчитывали несколько тысяч или даже десятков тысяч членов и уже имели статус юридического лица. Я всем отказывал, говоря, что меня не интересуют религиозные организации, и, как правило, через час мне удавалось их выпроводить, но все они уходили с обиженным видом. Это было забавно, хотя я и жалел их.

Нынче в Японии существует множество лжепророков, лжеясновидцев, лженаместников Божьих, при этом все они создают религиозные организации, стараясь собрать в свое стадо заблудших овечек. Как обратить всех этих японцев к истинной вере сегодня, когда Бог-Родитель из милосердной любви к людям приступил к Спасению Мира? Что я мог делать? Только молиться, глядя на безоблачное синее небо и вдыхая осенний воздух.

Естественно, очень много писем было от сторонников Тэнри, пожелавших высказать свое мнение об «Улыбке Бога», иногда они и сами приходили, желая поговорить со мной. Это были очень серьезные люди, настоящие энтузиасты своей веры. Теоретически все они знали о живосущей Родительнице, но никому из них не приходилось ни встречаться, ни беседовать с ней. Поэтому всем желающим я давал адрес юноши Ито. Что меня особенно удивило, так это существование многочисленных объединений, в которые входили люди, верящие в учение Тэнри, но позволявшие себе сомневаться в правильности нынешнего курса Центра. Все эти объединения активно занимались религиозной деятельностью, во главе каждого стоял человек, провозгласивший себя пророком. Как правило, либо сам он, либо кто-нибудь из ревностных его последователей присылали мне свои манифесты в сопровождении длинных писем.

Я внимательно читал и письма и манифесты. Письма по содержанию мало чем отличались от всех остальных, что касается пророков, то они внушали мне большие сомнения. Манифесты же я читал потому, что в них, как правило, излагались или толковались положения рукописей самой Вероучительницы. Были среди них интересные, были – не очень, но из большинства я все-таки извлекал для себя какую-то пользу, поэтому приведу названия некоторых объединений, глядишь, пригодятся в будущем. «Пристанище Бога Тэнри» из города Комаки, «Общество Фуруно» и «Истинное общество Адзума» из Йокогамы, «Путь к истокам огня, истинному учению», «Путь к Центру мира – Дзиба, Столица Дракона Тэнри» из города Тэнри…

Ситуация, сложившаяся в религиозной жизни современной Японии, свидетельствует о том, что люди, живя в экономически благоприятных условиях и материально вроде бы вполне обеспеченные, влачат полуживотное существование, испытывая постоянный духовный голод, они объяты тревогой, их мучит предчувствие конца света. Поэтому я понимаю, почему Бог-Родитель счел, что пора приступать к Спасению Мира, и остро ощущаю всю глубину Его отчаяния, всю печаль Его родительского сердца, ведь Ему не так-то просто было принять решение о необходимости прежде всего провести Великую Уборку…

Итак, кому-то может показаться, что госпожа Родительница, пришедшая на помощь Богу в тот момент, когда он приступил к делу Спасения Мира, – это Мики Накаяма, Основательница учения Тэнри. Особенно же обрадуются сторонники учения Тэнри, полагая, что теперь-то они наконец встретятся со своей Вероучительницей. Бесспорно, живосущая Родительница и Мики Накаяма – это одно и то же лицо: после того как сто лет назад, сократив свой земной век на двадцать пять лет, Вероучительница вознеслась на небо, она, выполняя волю Бога-Родителя, проходила курс сурового духовного совершенствования, в результате которого ей был ниспослан дар материнской любви, любви, существующей со времен Сотворения Богом Человека. И теперь, когда Бог-Родитель приступает к Спасению Мира, она старается помогать ему как Мать всего Человечества, старается спасать людей своей материнской любовью. Разумеется, она помогает и последователям учения Тэнри, но не только им, на этот раз она явилась в мир, чтобы в равной степени помогать всем людям, поэтому правильнее считать ее не Вероучительницей Тэнри, а Матерью человечества, Матерью всего сущего. Родительница и сама несколько раз просила меня написать об этом…

С того знаменательного дня, 9 октября, у меня ни минуты свободной не стало. Число посетителей все увеличивалось. И хотя я планировал уделять им час после обеда, на самом деле мне далеко не всегда удавалось уложиться в это время, иногда кто-нибудь застревал у меня на три, а то и на четыре часа. Постоянно приходили манифесты разных объединений, которые я должен был читать. Кроме того, вторую книгу необходимо было закончить до конца года, поэтому над рукописью приходилось корпеть целыми днями, а начиная с ноября живосущая Родительница стала высказывать свои соображения уже по поводу третьей книги, работу над которой мне предписывалось начать в январе. Первую книгу я писал как узник, все действия мои строго контролировались, мне было запрещено выходить из дома, теперь же я вроде бы был предоставлен самому себе, однако и в самые погожие дни не позволял себе пройтись по саду, не говоря уже о более далеких прогулках. Целыми днями я сидел за письменным столом, мне казалось, дни мелькали едва ли не быстрее часов, но это не раздражало меня и не мучило, я только посмеивался над собой – мол, старикам всегда кажется, что время летит все быстрее.

Своим хорошим настроением я был обязан прежде всего живосущей Родительнице, которая появлялась по крайней мере дважды в неделю, впрочем, думаю, что и беседы с некоторыми посетителями влияли на меня благотворно: многие прихожане Тэнри, прочитав «Улыбку Бога», приходили поблагодарить Родительницу, когда-то выручившую их из беды. Для того чтобы записать все их рассказы, не хватит бумаги, приведу здесь только самые типичные…

Одна женщина рассказала, что ее старая мать, больная раком легких, долго лежала в больнице, ожидая смерти, но после того, как Родительница поговорила с ней, быстро пошла на поправку и выписалась из больницы. Когда же ее выписывали, лечащий врач показал ей два рентгеновских снимка, один сделанный, когда она была больна, другой – когда выздоровела. Он не скрывал своего удивления и говорил, что произошло настоящее чудо. Снимки ей подарили на память, женщина показала их мне и, не помня себя от радости, долго и нудно благодарила меня. Было много и других случаев исцелений…

У одной пожилой супружеской пары создалась очень тяжелая обстановка в семье, и хотя они, будучи прихожанами Тэнри, жертвовали церкви крупные суммы, после чего выслушивали всякие мудреные рассуждения о предопределении и о том, как его избежать, обстановка в доме становилось все хуже. Однажды их дочь – тихая скромная девушка – послушала речи Родительницы и была растрогана до слез, она решилась поговорить с родителями и стала умолять их смягчиться друг к другу. Родители, давно уже заметившие, что в последнее время дочь стала особенно ласковой, выслушали ее молча. В течение месяца девушка слушала речи Родительницы и каждый раз пересказывала их родителям. Спустя какое-то время старший брат девушки, который и был причиной семейных несчастий, ко всеобщему удивлению, был объявлен невиновным и отпущен на свободу, отношения между супругами наладились, и семья зажила счастливо. И они пришли поблагодарить меня.

Однажды ко мне вместе с женой и пятилетней дочерью пришел Ё., музыкант, играющий на сямисэне. Войдя в прихожую, он сказал, что они не будут даже входить в дом, только поблагодарят меня, потому что моя книга «Улыбка Бога» очень им помогла. Я почти насильно провел их в гостиную. Как-то один мой молодой читатель, называющий себя моим учеником, исследователь театра Кабуки, А., рассказывал мне о молодом гениальном музыканте Ё., и мне хотелось узнать, тот ли это Ё. или просто его однофамилец. На Ё. был сидевший немного мешковато европейский костюм, достаточно было взглянуть на его светлое, одухотворенное лицо, чтобы понять: молодой человек занимается искусством. Его жена принялась снова благодарить меня. А Ё. рассказал следующее. Услышав как-то, что жена идет благодарить Родительницу за помощь, он решил отправиться вместе с ней. Родительница, облаченная в алое кимоно, попросила Ё. приблизиться и сказала: «Ты музыкант, избранный Богом-Родителем. Не думай больше о доме, о семье, все силы отдавай музыке. Мы ждем от тебя многого. Ты должен стать музыкантом на радость Богу-Родителю… Сейчас ты в сомнениях… Знаешь, по-моему, плектром лучше пользоваться вот так… Ты не находишь?» И она показала ему несколько приемов.

Дело в том, что вот уже несколько месяцев Ё. мучился с плектром, ему казалось, что он уперся в стену и не в состоянии двигаться дальше. Объяснения Родительницы поразили его до глубины души, вернувшись домой, он сразу же взял сямисэн и стал снова и снова повторять показанные ему приемы. Вскоре стена перед ним рухнула, струны стали звучать совершенно иначе, он так обрадовался, что весь вечер не выпускал инструмент из рук. Он не помнил себя от радости – у него было такое чувство, словно темная ночь сменилась рассветом, перед ним открылись новые горизонты… Когда он мне это рассказывал, с лица его не сходило удивленное выражение, он будто бы хотел спросить: «А госпожа Родительница училась играть на сямисэне?..»

Глядя на его красивое улыбающееся лицо, я ощутил вдруг небывалую легкость и подумал, что как-нибудь, улучив момент, когда Родительница будет в благодушном расположении духа, спрошу ее, где она училась играть на сямисэне…

И еще – все люди, которым помогла Родительница, непременно спрашивали меня: «Да, госпожа Родительница говорила, что благодарить ее не надо, и все же, – как ее отблагодарить?» Что я мог им ответить? Только одно: «И Бог-Родитель, и госпожа Родительница очень радуются, когда человек избавляется от бед, и никакой особой благодарности им не нужно, просто не забывайте о пережитом вами душевном волнении».

Глава двенадцатая

После того как 9 октября мы отпраздновали вторую годовщину появления госпожи Родительницы в моем доме, она стала навещать меня довольно часто. Обычно она приходит два раза в неделю, иногда даже два дня подряд, и каждый раз беседует со мной около получаса.

Содержание ее бесед немного изменилось по сравнению с предыдущим годом, кажется, что теперь она решила понемногу и систематически знакомить меня с замыслами Бога-Родителя. Если обобщить все сказанное Родительницей, получится что-то вроде так называемого догмата, но поскольку все, что она говорит, записывается на пленку, я предпочту оставить эту работу на будущее – либо сам займусь ею позже, когда у меня возникнет свободное время, либо кто-нибудь другой когда-нибудь сделает ее за меня.

Иногда она делится со мной «новостями Спасения Мира», а иногда – чего никогда не делала раньше – просит меня за ясиро. По ее словам, хотя Бог-Родитель и делает все, чтобы ускорить духовное становление ясиро, тот все еще слишком молод и беспомощен, в душе он – совершенное дитя, а потому не всегда слушается Родительницу, наставляющую его на путь истинный, так что мне вменяется в обязанность постоянно присматривать за ним, как если бы я был его опекуном. Особенно важно следить за тем, чтобы он держался скромно, не позволяя гордыне обуять себя. Родительница просила иногда бранить его. Иными словами, я должен был руководить им, помогая ему достичь человеческой зрелости…

Сам-то я видел, как изменился – и внешне, и по манерам своим – юноша Ито, как за один год он будто повзрослел лет на пять, ясно было, что он постоянно работает над собой и очень продвинулся за это время в своем духовном развитии, но, очевидно, в глазах Бога-Родителя, желавшего видеть в нем идеальную человеческую личность, он еще не достиг совершенства, его формирование, наверное, шло недостаточно быстрыми темпами. Но можно ли выдержать такую гонку? Я втайне сочувствовал юноше, которому приходится быть вместилищем Бога, но, с другой стороны, могу ли я проявлять излишнюю снисходительность, коль скоро мне поручено следить за его развитием?

И еще одно. В этом году, в отличие от предыдущего, госпожа Родительница, закончив свои наставления, иногда говорила:

– Ну а теперь поболтаем о том о сем. Если у тебя есть ко мне вопросы, спрашивай, отвечу на любые. Можешь считать, что к тебе заглянула кумушка-соседка.

Госпожа Родительница приходит к нам довольно часто, говорит ласково, с юмором, у нее характерный и очень приятный южный выговор, постепенно мы стали относиться к ней не столько с благоговением, как к Божьей посланнице, сколько с искренней симпатией, как к близкому человеку, с которым приятно поговорить по душам, более того, и мне и дочери все время чудится ее ласковый голос, иногда у нас даже возникает ощущение, будто Родительница живет вместе с нами. Несмотря на это, когда она впервые попросила: «Давай поболтаем о том о сем», я сконфузился, мне было неловко запросто говорить с ней на разные житейские темы.

Но на второй раз, решив, что нельзя упускать такой редкой возможности, я отважился-таки спросить, изменились ли японцы за сто лет со дня ее перерождения (смерти) до нового появления в этом мире, а если изменились, то в какую именно сторону? Что она по этому поводу думает? В какой части Вселенной обитает Бог-Родитель? Каким именно образом спасает Он каждого отдельно взятого человека? В каких отношениях с Богом-Родителем находятся японские боги-ками, ведь в Японии поклоняются множеству разных богов? А иногда я отваживался даже пожаловаться ей на то, как тяжело быть человеком, обремененным плотью.

– По вашим словам, – говорил я, – души человеческие проживают-проходят сквозь три временных этапа, три мира – прошлый, настоящий, будущий, поэтому говорят не о смерти человека, а о его перерождении в новом мире. Но каким был прошлый мир для меня, человека, наделенного плотью? Когда мне говорят, что я являюсь чьим-то перерождением, у меня нет никаких оснований в это верить, ибо у меня не сохранилось никаких воспоминаний о прошлом существовании. Даже если я и поверю, что плоть на время предоставляется мне Богом, то получается, что, возвращая Ему эту плоть, я умираю как отдельная человеческая личность, невозможно представить себе, что моя душа и потом продолжает жить…

Порой живосущая Родительница сочувственно улыбалась в ответ – неужели ты не понимаешь таких вещей? – но при этом обстоятельно мне все разъясняла, заставляя снова и снова убеждаться в ее правоте. Ее ответы я не буду здесь приводить, оставлю их будущим исследователям замыслов Божьих и основных догматов учения. Но я считаю, что мне и с этой точки зрения очень повезло в жизни, и я искренне благодарен за это Родительнице…

В этом году я трудился без устали всю осень и всю зиму, а между тем в Токио то и дело приезжали зарубежные знаменитости, оркестры, оперные театры, и на многие концерты мне очень хотелось пойти. Поскольку недавно мне стало известно, что и Бог-Родитель, и Родительница тоже очень любят музыку, я лелеял надежду, что мне хоть разок разрешат выбраться из дома, но стоило мне заикнуться об этом, как меня сурово отчитали, мол, ежели у меня есть время ходить по концертам, то мне лучше употребить его для работы над своей второй книгой, ибо чем быстрее я напишу ее, тем лучше…

Раз так, я решил отказаться и от публичной лекции, которую каждый год читал в литературном музее в Нумадзу, куда ради такого случая специально съезжались члены Общества друзей Кодзиро Сэридзавы. В этом году она была намечена на воскресенье 9 ноября. Мне, привыкшему целыми днями, не выходя даже на прогулку, корпеть за письменным столом, вовсе не улыбалась перспектива три часа трястись в старенькой машине моей дочери, потом в течение четырех часов читать лекцию перед несколькими десятками членов Общества и отвечать на их вопросы, затем те же три часа трястись обратно в Токио… К тому же я бы вернулся таким разбитым, что весь следующий день не смог бы написать и строчки, а если учесть, что день накануне поездки я должен был посвятить подготовке к лекции, то получалось, что завершение работы над книгой откладывалось на целых три дня. Но когда я собрался послать в музей извещение об отмене лекции, госпожа Родительница заявила:

– Все уже настроились слушать тебя и ждут, так что изволь ехать.

И вот 9 ноября я выехал в Нумадзу, причем – возможно, чувствуя себя уязвленным: ведь на концерты-то мне ходить запретили – решил не особо напрягаться и подготовиться к лекции в машине за время пути, поэтому накануне весь день просидел за письменным столом.

С утра было пасмурно, казалось, того и гляди польет дождь. Без десяти десять мы вышли из дома и сели в машину. Дочь, очевидно заметившая, что я не в настроении, сказала:

– Раз такая погода, поедем-ка лучше по скоростной магистрали Токио – Нагоя, там движение меньше.

Я ничего не ответил, только уныло подумал, что сегодня и Фудзи, наверное, не покажется…

Дело в том, что, отправляясь дважды в году, весной и осенью, к себе на родину, в литературный музей, я всегда лелеял в душе тайную надежду встретиться с Фудзи. Я ездил туда уже шестнадцать или семнадцать лет подряд, и до сих пор мне неизменно везло с погодой, так что желание мое всегда осуществлялось. Весной даже в погожие дни возле вершины часто клубились облака, но Фудзи все равно обязательно показывалась мне хоть на миг и говорила со мной. А осенью небо всегда было чистым, и она встречала меня в самом хорошем расположении духа. И вот, сидя в машине, я размышлял, а не лучше ли будет, если сегодня вместо обычной лекции по литературе я поведу с собравшимися непринужденный разговор на тему «Мой Учитель – Фудзи»…

Летом того года, когда я перешел в пятый класс начальной школы, мне сказали, что я должен учиться на рыбака, впервые посадили в лодку и вывезли в залив Суруга. Тогда мой дядя, рыбак, ласково сказал мне: «Взгляни-ка на Фудзи» – и объяснил: «Фудзи – наш Учитель, она всегда говорит нам, рыбакам, какая будет погода». Наверное, именно в тот момент я впервые увидел Фудзи по-настоящему. И не столько потому, что с моря она была видна во всем своем величии, сколько потому, что у меня наконец открылись глаза на красоту природы, которую до сих пор я просто не видел, словно был слепым.

А осенью того же года Фудзи спасла мне жизнь. Я тогда хотел покончить с собой, бросившись в реку Каногаву. Дело было под вечер, дул пронизывающий западный ветер, Фудзи, сделавшись вдруг ярко-алой, закричала: «Глупец! Никогда не теряй надежды!» – и, обхватив меня сзади, не дала упасть. С того дня она стала для меня чем-то вроде матери, единственным близким мне существом, у которого всегда найдется для меня ласковое словечко.

Чудом мне удалось поступить в среднюю школу, и следующие пять лет Фудзи каждый день старалась вселить в меня бодрость. С разных мест она выглядела совершенно по-разному. Могла быть зеленой, белой, черной, она то возвышалась над облаками, то пряталась за ними и не желала никому показываться. Но всегда она была для меня самым дорогим, самым родным существом, стоило только прислушаться – и я слышал ее голос, она говорила со мной, подбадривала меня.

Потом я уехал в Токио и жил там около десяти лет, сначала учился в Первом лицее и в Токийском университете, потом работал в министерстве. На родине, где я испытал столько унижений, я бывал редко, откровенно говоря, я вообще бы туда не ездил, если бы не желание встретиться с Фудзи. Потом я уехал учиться в Европу и, сосредоточенный на своих занятиях, совершенно забыл о ней. Но когда я заболел туберкулезом и боролся с болезнью в санатории в предгорьях Альп, у моего изголовья вдруг совершенно неожиданно появилась Фудзи, стала утешать меня и подбадривать, говорила: «Терпи!» Не помню, сколько еще раз она появлялась потом…

Я остался жив и вернулся в Японию. Когда я на поезде ехал из Кобе в Токио, то впервые после своего возвращения увидел в окне Фудзи на фоне вечернего неба. Она плакала от радости, приветствуя меня, и я разразился рыданиями, немало удивив остальных пассажиров.

И вот теперь, через пятьдесят с лишним лет, я подумал, а почему бы мне не рассказать на сегодняшней встрече именно об этом – о том, что я считаю Фудзи своим наставником, своим отцом…

Наверное, некоторые не поверят в то, что можно разговаривать с бессловесной горой. Но ведь в «Улыбке Бога» я писал о том, что беседую с деревьями из своего сада, и многие читатели охотно приняли это на веру. Если человеку, который терпеть не может животных, вдруг придет в голову блажь ласково позвать кошку или собаку, те сразу же убегут, смерив его недоверчивым взглядом, но те, кто постоянно возится с какими-нибудь животными, говорят, что собаки и кошки куда отзывчивее на ласку, чем люди. Вы скажете, это потому, что собаки и кошки способны чувствовать, но ведь деревья тоже существуют благодаря милости Великой Природы, значит, и они способны чувствовать и отвечать на нашу любовь. А уж о людях и говорить нечего, они не только умеют чувствовать, но еще и обладают даром речи, можно себе представить, как счастливо бы они зажили, если, отказавшись от эгоистических желаний, устремились бы к истинному…

Однако вот что интересно: в последнее время всех, приезжающих ко мне с родины, я расспрашиваю о Фудзи, и у меня создалось впечатление, что никто на нее не смотрит. Возможно, при нынешнем уровне развития метеорологической службы людям просто нет нужды определять погоду по движению облаков вокруг вершины? А может, даже прекрасная, величественная Фудзи становится обыденностью, если живешь рядом и видишь ее каждый день, поэтому никому просто в голову не приходит беседовать с нею? Разве в жизни современных японцев такое не происходит сплошь и рядом? Возьмем, к примеру, семью: муж и жена, родители и дети не часто ведут задушевные, искренние разговоры, создается впечатление, что видеть друг друга каждый день вошло у них в привычку и они просто потеряли интерес друг к другу. И разве из-за этого не происходит взаимное отчуждение, ведущее к разрушению семьи, разве не в этом причина многих несчастий?..

К тому времени, когда в своих размышлениях я дошел до этого пункта, мы миновали Хаконэ и въехали в Готэмбу. Величественная Фудзи всегда приветствовала меня, когда я подъезжал к этому месту, но сегодня ее закрывали плотные черные тучи, она сердилась и не желала показываться, очевидно решив наказать меня за то, что я с такой неохотой ехал сегодня в музей.

«Знаешь, у людей есть собственные, только им доступные удовольствия, вот мне, к примеру, очень хотелось бы послушать зарубежных музыкантов!» – улыбнулся я и прикрыл глаза. Скоро мы въехали в Нумадзу. Дочь прежде всего поехала на кладбище, к могиле матери. Я-то был уверен, что моей покойной жены нет в этой могиле, но из уважения к чувствам дочери вместе с ней вышел из машины и послушно постоял рядом.

Встреча в музее была намечена на час, мы опоздали минуты на три. У ворот уже стояло несколько человек, очевидно, они вышли, чтобы встретить нас. Отчасти желая оправдать свое нежелание ехать, я уверял себя, что мало кто приедет в такую плохую погоду, но зал подвального этажа с трудом вмещал собравшихся.

Мне стало неловко. Даже не передохнув – жаль было времени, – я прошел в зал, чтобы начать читать свою «литературную лекцию». Хотя я совсем не готовился к ней, но с бесцеремонностью, свойственной старости, с серьезным видом сел за стол и с таким же серьезным видом проговорил без малого два часа. После чего почти час отвечал на вопросы и беседовал с аудиторией. Перед моим взором одно за другим возникали сосредоточенные лица собравшихся – их было то ли восемь, то ли девять десятков. Господин такой-то из Курумэ, господин такой-то из Окаямы, господин такой-то из Сикоку, такие-то из Кансая, такие-то из Нагои… Они приехали сюда издалека, несмотря на то что в последнее время резко возросла плата за проезд… Я чувствовал себя не столько растроганным, сколько виноватым и никак не мог перестать говорить.

Потом я наконец вернулся в комнату отдыха, но и туда то и дело заходил кто-нибудь из членов Общества, одни спешили поделиться местными новостями, другие хотели получить совет по каким-то своим делам, некоторые просили автограф… В общем, передохнуть мне так и не удалось. Спустя некоторое время мы вышли на улицу, чтобы сфотографироваться у входа в музей. Сперва фотографировались все вместе, потом – отдельными группами, и конца этому не было видно. Все это время вокруг меня звучал хор голосов: ах, как мы рады видеть вас в добром здравии, да, просто глазам невозможно поверить… Кивая направо и налево, я приветствовал взглядом сосны в роще перед музеем, не пропуская ни одной, старался сказать хоть несколько слов особо застенчивым членам Общества…

Вскоре дочь объявила, что машина готова, и меня наконец отпустили. Собравшиеся долго махали руками нам вслед, но в конце концов мы выехали на шоссе, я откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Может быть, из-за крайней усталости, меня стали одолевать всякие глупые и малодушные мысли – как нехорошо, что я не успел бросить прощальный взгляд на гору Кануки; надо было подняться на второй этаж и посмотреть на море; я даже не зашел в сосновую рощу и не вдохнул запах хвои; даже Фудзи и то не удалось увидеть… Поглощенный этими мыслями, я не заметил, как мы оказались на скоростной магистрали.

Не помню, сколько прошло времени, но вдруг мне показалось, что за окном что-то светится. Удивленный, я выглянул наружу: раздвинув завесу черных туч, на меня смотрела Фудзи, ее нежное розовое лицо улыбалось.

Ну вот, наконец-то и встретились, подумал я, прижав лицо к стеклу, и тут Фудзи сказала: «Добро пожаловать. Все очень рады. Пусть ты и ослаб, но выглядишь прекрасно… Ни за что не дашь девяноста… На вид тебе не больше восьмидесяти. Будешь так держаться – и до ста доживешь…» И тут же задернула занавес из туч. Я тоже улыбнулся в ответ: она разговаривала со мной как с ребенком.

В самом деле, хорошо, что мы все-таки поехали, подумал я, и настроение у меня улучшилось. Но тут – мы как раз проезжали Готэмбу – я вдруг сообразил, что попал в довольно нелепую ситуацию, и растерялся.

Дело в том, что перед выездом из музея я из-за всей суеты и спешки забыл сходить в уборную. Старые люди всегда должны помнить, что у них частое мочеиспускание.

А я последний раз был в уборной в половине первого и теперь, как только у меня улучшилось настроение, почувствовал, что мой мочевой пузырь переполнен. На скоростной магистрали искать уборную бессмысленно, оставалось только терпеть, но это было выше моих сил, я чувствовал, что еще немного – и я больше не смогу сдерживаться. Я поискал глазами, нет ли в машине какого-нибудь сосуда, в который можно было бы справить нужду, но ничего подходящего не обнаружил. Я уже думал обратиться к дочери, но тут вдруг меня пронзила мысль, что это мне наказание от Бога за то, что я позволил себе выехать в дурном расположении духа. «Ладно, – решил я, как ни глупо это было, – раз так, буду терпеть до конца, померяюсь силами с Богом и покажу, на что я способен»…

Однако терпеть с каждым мигом становилось труднее, скоро мне стало совсем невмоготу, я испытывал ужасные мучения. Тут я сообразил, что притупить чувствительность и облегчить боль можно, прибегнув к методу полного погружения в природу, который я применял когда-то, борясь с болезнью в высокогорном санатории. Правда, в машине нельзя было лечь, но можно было закрыть глаза, постараться ни о чем не думать, глубоко дышать, расслабиться, так чтобы тело, словно пережив временную смерть, вернулось к жизни…