Текст книги "Книга о Боге"

Автор книги: Кодзиро Сэридзава

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 49 страниц)

– Ну, это долго рассказывать… Я уже писал в «Улыбке Бога» о том, как совершенно случайно убедился в существовании Великого Бога-Родителя и живосущей Родительницы. После этого, как описано в моей следующей книге, «Милосердие Бога», я около полутора лет жил, повинуясь указаниям Бога-Родителя. Какими бы невыполнимыми они мне ни казались, я знал, что это указания Бога, и следовал им без всяких сомнений. Когда, закончив вторую книгу, я вздохнул с облегчением, мне было велено изучить жизнь Христа и Шакьямуни, я завалил свой стол соответствующей литературой и принялся за чтение. И тут стал всерьез размышлять над вопросами, давно уже волновавшими меня…

Может быть, будучи сам бестелесным. Бог не способен понять радости и горести обремененного плотью человека? Может, именно поэтому Он и предъявляет человеку непосильные требования? Это было первым, в чем я позволил себе усомниться, но сколько я ни ломал голову, мне не удавалось разрешить мои сомнения… И тут как-то вечером ко мне явилась госпожа Родительница и, ласково обратившись ко мне: «Кодзиро! Наконец-то ты одолел первую ступень…» – впервые попробовала ответить на мои вопросы. Вот примерно что она сказала.

Мир, в котором живут люди, обремененные плотью, – это Мир явлений. Мир бестелесного Бога называется Истинным миром. Эти два мира составляют единое целое, они как две стороны одной медали. Человек, получив от Бога-Родителя тело, живет в Мире явлений, но когда его плоть ветшает, он возвращает ее и перемещается в Истинный мир. Это мы называем смертью, но на самом-то деле душа человека, попав в Истинный мир, обретает новую жизнь в лоне Бога-Родителя, начинается же эта жизнь с очищения от пыли, которая накопилась, пока человек жил в Мире явлений. Некоторым душам, по мнению Бога-Родителя, лучше снова стать людьми и жить в Мире явлений, для таких Он подбирает достойную супружескую пару и посылает ей эту душу в виде младенца. Другие души (людей) Он предпочитает оставить в Истинном мире, дабы они помогали Ему, такие проходят период духовного совершенствования, не покидая лона Бога-Родителя. Скажем, живосущая госпожа Родительница, скончавшись в 1887 году и принятая Богом-Родителем в свое лоно, сразу же начала проходить курс обучения в Истинном мире, это было очень трудно, и только благодаря поддержке своего покойного мужа Дзэмбэя она через сто лет достигла наконец высшей, двенадцатой ступени и удостоилась звания Матери всего сущего. Затем, когда исторические условия оказались максимально благоприятными и исполнились сроки, она появилась в Мире явлений и теперь шествует по нему, помогая Богу осуществлять Великую Уборку Земли, целью которой является Спасение Человечества…

– Вот оно что… Значит, и Ёсико теперь проходит обучение в Истинном мире… Интересно, чему именно ее учат?

– Я бы тоже хотел это знать, пока я мало что понимаю. Недавно меня дважды посещала душа Жака… Среди всего прочего он рассказал и о том, чему обучают в Истинном мире. Судя по его словам, в том мире все устроено примерно так же, как в человеческом, там есть нечто вроде детского сада, начальной школы, средней школы, лицея, университета, аспирантуры… Сам он, по его словам, пока добрался до второй ступени. На каждой ступени все ученики имеют своего собственного наставника. Ангела. На начальной ступени проводится нечто вроде омовений, во время которых с тебя смывается пыль, скопившаяся за время твоего пребывания в человеческом мире. Это весьма приятно… Когда я спросил, а что, собственно, он изучает, Жак ответил, что продолжает заниматься теми же науками, какими занимался на земле, – физикой и астрономией, его предопределение состоит якобы в том, чтобы способствовать развитию этих наук… Потом он сказал, что задания ученикам даются чрезвычайно сложные, и посоветовал мне расспросить об этом мою земную наставницу, живосущую Родительницу… Это были его последние слова, потом он исчез… А через два дня меня посетила госпожа Родительница. Она обычно приходит, когда хочет о чем-то поговорить со мной. В последнее время, закончив говорить, она всегда спрашивала, нет ли у меня к ней вопросов. Я думал, она имеет в виду, все ли мне ясно из ею сказанного, и, не желая показаться излишне въедливым, неизменно отвечал, что вопросов у меня нет. Но в тот день я рассказал ей, что меня посетила душа Жака, и спросил, правда ли все, что он мне рассказывал об обучении в Истинном мире.

«Все это правда, – сказала она. – Но знаешь. Истинный мир велик и сложен, шести дней и то не хватит, чтобы рассказать о нем… К тому же ты не сможешь всего уразуметь, поэтому я стану рассказывать тебе обо всем понемногу, когда сочту это целесообразным, наберись же терпения… И вот еще что… Последние полтора года ты жил, подчиняясь указаниям Бога-Родителя, то есть, сам того не замечая, обучался тому, чему обычно обучают в Истинном мире… Ты проявил большое терпение. И Бог-Родитель доволен тобой… Ты ни разу не спросил ничего о своей жене. А значит, сумел почувствовать, что такое Истинный мир… Твою жену принял в свое лоно Бог-Родитель, она счастлива и охраняет свою семью, оставшуюся на земле. Твоя жена очень помогает мне, вот и сегодня она со мной рядом и радуется, видя всех в добром здравии… Кодзиро, у тебя скромная, прекрасная жена… Помнишь, как она изменилась в военные годы, стала совершенно другим человеком, и с тех пор никогда не носила драгоценностей, хоть они у нее и были, никогда не прикасалась к красивым платьям. Она хранила покой твоего дома, ты никогда не слышал от нее ни слова жалобы, ни слова упрека. Жена твоя радушно принимала всех, кто приходил в дом, помогала всем, нуждающимся в совете и помощи… Она была человеком большой душевной простоты и всегда радовала Бога. И за ее добродетели Бог помогает твоей семье, ограждает вас от бед…»

Поскольку госпожа Родительница заговорила совсем о другом, я больше не спрашивал ее об Истинном мире. Но потом, размышляя над ее словами, я наконец понял. Чему, к примеру, учится в том мире твоя Ёсико…

– Чему же? Вы не расскажете мне об этом?

– Я знаю Ёсико со студенческой скамьи. Знаю о ее поэтическом даре, ее таланте… Вернувшись в лоно Бога-Родителя, она, конечно, учится быть достойной женщиной, но не только. Если верить тому, что говорил Жак, ее предназначение в том, чтобы своим поэтическим даром способствовать развитию поэзии, наверняка ее обучение связано именно с этим. Успехи, достигнутые Ёсико в Истинном мире, оказывают воздействие и на дольний мир. Мир явлений. Вот ты, к примеру, почувствовал это на себе, разве не так?

– Да-а..

– К тому же я не думаю, что твое превращение из каменного истукана в живого человека связано только с «Улыбкой Бога»: сам посуди, с какой стати сухарь, к которому никто и приблизиться не смел, вдруг на восьмом десятке становится человеком! Как ни крути, а без вмешательства и помощи Ёсико оттуда, из Божьего мира, не обошлось.

– Да, конечно же вы правы, теперь я это понимаю.

– Ну, а если понимаешь, то, наверное, сам можешь представить, как живется Ёсико в Истинном мире. Думаю, пока тебе придется удовлетвориться этим. А подробности узнаешь позже.

– Спасибо, теперь я могу надеяться, что когда-нибудь, пройдя такую же подготовку, как вы, смогу говорить с Ёсико. Но боюсь, что слишком задержал вас и вы устали… – С этими словами Каваиси встал.

Я, чего давно уже не делал, пошел проводить его до ворот. Когда я возвращался, меня окликнула старая слива:

– Рада, что вы так бодры, сэнсэй. А то агапантус расцвел несколько дней назад и все ждет, когда вы на него посмотрите. Поговорите с ним.

– Что еще за агапантус?

– Вы что, забыли? Агапантус, который всегда предвещает сезон дождей, высоко вздымая руки и раскрывая лиловые цветы…

– А, действительно… – И я двинулся в сторону дзельквы. Рядом с ней тянулись к небу высокие, около полуметра, растения, на каждом стебле красовалось по одному лиловому цветку.

– Знаете сэнсэй, ведь когда мы цветем, вы всегда в Каруидзаве, и все здесь издеваются над нами, мол, незачем так стараться. Но в этом году в доме дорогие гости, да и вы тоже, наверное, не уедете, поэтому нам велено цвести во всю силу, вот мы и стараемся, очень хочется порадовать вас. Посмотрите-ка, видите, и около студии цветут наши сородичи, да так пышно!

– Да, да, – кивнул я и, глядя на украшенные лиловыми цветами высокие цветы, подумал: «А, собственно, кто и когда посадил здесь эти заморские растения?» Но вспомнить так и не смог. Какой же я неблагодарный, сразу забываю тех, кто оказал мне услугу, покаянно вздохнул я…

– Гляньте, рядом с нашими сородичами у студии цветут и белые лилии, они в этом году постарались раскрыться пораньше. Пойдите поговорите с ними тоже, – настойчиво просили меня заморские цветы.

Глава седьмая

Однажды, спустившись в столовую ужинать, на полке в углу я заметил какой-то странный листок бумаги. На этой полке, расположенной в том месте, где в большинстве домов находится буддийский алтарь, у нас стоят фотографии скончавшихся родственников и просто близких людей, перед ними мы каждый день ставим божью воду и приношения, они словно бы разделяют с нами трапезу. Так вот, перед этими фотографиями торчал листок довольно плотной бумаги. Невзначай взглянув на него, я увидел, что это приказ о назначении зятя послом в Судан. В прежние времена мне случалось получать подобные приказы от Министерства сельского хозяйства, но этот показался мне особенно значительным и по качеству бумаги, и по содержанию – сразу видно, посол, представитель государства.

Во время ужина я заговорил с сидящим справа от меня зятем:

– Ты получил сегодня приказ о назначении?

– Да, не позже чем через месяц я должен выехать в Судан, а до этого пройти медицинское освидетельствование и выполнить еще кучу всяких формальностей.

– Что ж, наверное, мы должны тебя поздравить.

Про себя я очень радовался тому, что сумел обменяться с ним хотя бы парой слов.

– Медицинского обследования можно не бояться, ведь ты вроде бы здоров?

– Ну об этом никто не знает лучше самого человека…

На этом разговор оборвался. Но это были первые слова, которыми мы обменялись после его возвращения из-за границы. И я вздохнул с облегчением – значит, он все-таки не безнадежен.

Зять был заядлым курильщиком и любил покрасоваться, гордо попыхивая сигарой, но сегодня изменил своей привычке, я даже подумал, что он бросил курить. Более того, он всегда заботился о том, чтобы к ужину подавали крепкие европейские спиртные напитки, да еще открывал бутылку сухого вина, но сегодня, подливая вино нам, сам выпил всего один бокал. Создавалось впечатление, что он сознательно себя ограничивает.

А еще через два дня к ужину не были поданы даже маленькие бокалы для вина. Дочь объяснила, что днем муж проходил обследование и ему запретили употреблять алкоголь. Сев за стол, я обратился к зятю:

– Ты, кажется, был сегодня на обследовании?

– У меня нелады с печенью, мне пригрозили постельным режимом. Впрочем, если действительно было бы что-нибудь серьезное, меня отправили бы назад на машине «скорой помощи», а они разрешили мне ехать в переполненной электричке… Но к предписаниям врача все же следует прислушаться…

Наверное, не стоило в его присутствии распивать со старшей дочерью бутылочку холодного пива, но был такой жаркий вечер, что я не смог удержаться.

Я полагал, что следующий день зять проведет в постели, но он в обычное время спустился в столовую. Мясного блюда к завтраку на этот раз не подали, ограничившись овощным салатом и фруктами, но зять ел с аппетитом, а в половине десятого, как всегда на электричке, поехал в министерство.

После обеда меня посетила госпожа Родительница. Я сообщил, что у зятя нелады с печенью, и попросил ее помочь.

Госпожа Родительница сказала, что, если он собрался с духом и готов ехать в Судан, все его болезни, какими бы они ни были тяжелыми, пройдут за одну ночь, будто их и не бывало, так что оснований для беспокойства нет никаких, и тут же стала ласково подбадривать сидящую рядом со мной младшую дочь. В результате я перестал волноваться за супругов и, вверившись Богу, укрепился в решимости выполнять свой собственный долг.

После этого я стал делать вид, что не обращаю на молодых никакого внимания. Однажды младшая дочь, призвав меня и сестру, поделилась с нами своими планами и надеждами.

Зять вылетает в Судан 3 августа, а она, дождавшись, пока дочь начнет ходить в новую для нее американскую школу – занятия там начинаются 5 сентября, – присоединится к нему 11 сентября. То есть я в любое время могу ехать на дачу в Каруидзаву и оставаться там до осени, они с внучкой присмотрят за домом. К тому же, раз уж им все равно придется провести лето в Токио, она может заняться ремонтом дома, ведь со времени его строительства прошло уже тридцать лет, фасад заметно обветшал, да и внутри нужны кое-какие переделки, к примеру, не мешало бы перестлать полы в ванной и в книгохранилище.

Дом действительно давно следовало покрасить, пол в книгохранилище тоже нуждался в ремонте, меня это беспокоило еще со времени болезни жены, но все никак руки не доходили. Рэйко после долгого отсутствия все эти изъяны, должно быть, сразу бросились в глаза. Она тут же позвонила в фирму, которая в свое время занималась строительством дома, и скоро пришел хорошо знакомый нам инженер.

Он сразу согласился с тем, что ремонт необходим, тогда, по его словам, дом простоит еще лет сорок, а то и пятьдесят, поскольку фундамент у него вполне надежный. Дочь высказала кое-какие свои пожелания, в частности, она хотела немного расширить ванную комнату, раз уж все равно надо было ее ремонтировать. После того как были обсуждены все детали, инженер откланялся, пообещав составить и прислать смету. Через два дня нам доставили подробную смету всех работ. Ознакомившись с ней сама, Рэйко пожелала узнать мнение сестры. Они долго обсуждали, не слишком ли размахнулись с переделками: ведь планировалось расширить ванную комнату, совместить её с умывальной, оборудовать душ и выделить место для стиральной машины.

В таких случаях я предпочитал не вмешиваться, просто давал деньги, но не принимал участия в обсуждениях, предоставляя дочерям полную свободу. В конце концов со строительной фирмой был подписан контракт о проведении ремонтных работ с условием, что все будет закончено до моего возвращения.

К тому времени я наконец закончил изучать литературу по темам, предложенным мне Богом-Родителем, и приступил к написанию новой книги, которая должна была соответствовать третьему, последнему сочинению Иоанна Богослова. Как раз закончился сезон дождей, и стало жарко, обычно я спасался от токийской жары на даче, но в этом году из-за дочки с зятем не успел вовремя уехать. К тому же наконец вышла моя книга «Милосердие Бога», рукопись которой я сдал в издательство в конце прошлого года, в связи с этим у меня возникли всякие хлопоты: надо было разослать книгу разным людям и прочее, поэтому мне пришлось задержаться в Токио.

Да и уехать один я не мог, меня всегда сопровождала дочь, которая брала на себя готовку еды и все остальные домашние заботы. Консерватория, где она преподавала, ежегодно в конце июля организовывала недельные летние курсы, поэтому обычно ей приходилось просить кого-нибудь пожить в это время со мной на даче. В этом году курсы кончались двадцать девятого июля, и она предложила, раз уж мы все равно задержались, вместе выехать в Каруидзаву тридцать первого. Я согласился, что так будет лучше всего.

Уверенности в успехе «Милосердия Бога» у меня не было. Я готовился к худшему и заранее оправдывал себя тем, что книга создана по воле Бога, а я, по существу, только записывал то, что Он мне диктовал. Однако госпожа Родительница нарочно пришла меня поздравить, она очень радовалась, и особенно тому, что книга вышла именно двадцать первого числа, в столь памятный для нее день, по ее словам, Бог-Родитель был тоже доволен, поэтому я просто не знал, куда деться от смущения.

Ориентируясь на общепринятое мнение, что на чистую литературу нет спроса, я был готов к тому, что издательство выпустит книгу малым тиражом, но первое издание вышло даже большим тиражом, чем моя предыдущая книга – «Улыбка Бога». Скоро меня известили, что первое издание было мгновенно раскуплено и издательство готово приступить к выпуску второго, причем одновременно предполагалось начать печатать дополнительный тираж «Улыбки Бога». Так что я был рад за издательство и редакторов, которые работали над книгой.

Я получил много писем: читатели, которым я вполне доверял, спешили поделиться со мной своими впечатлениями. Кроме того, на страницах ведущих газет, обычно скупых на похвалу, появились хвалебные отзывы. Мне постоянно звонили незнакомые мне люди. И все хотели знать:

– Этот юноша Ито, о котором вы пишете, вымышленное лицо?

– Нет, это реально существующий человек, – отвечал я.

– Вот здорово, тогда дайте нам его адрес.

Таких читателей оказалось порядочно, и в связи с этим у меня возникло опасение, которое должно было бы возникнуть значительно раньше. Мне следовало заранее подумать о том, что всем моим читателям необходима определенная духовная подготовка – ведь им предстояло не просто встретиться с неким человеком по имени Ито, а слушать речи госпожи Родительницы. Одновременно я понял, что допустил некоторые просчеты в своем собственном отношении к Ито: я обращался с ним как с человеком, исполняющим чрезвычайно трудную роль, ведь в моем сознании обычный двадцатитрехлетний юноша и посланец госпожи Родительницы и Бога-Родителя представляли собой единое целое.

Госпожа Родительница часто просила меня:

– Ясиро (юноша Ито) еще совсем дитя, ему не хватает подготовки, на многолюдных сборищах он может растеряться, поэтому я хочу, чтобы ты стал его опекуном, наставлял его и бранил, если надо.

Так вот когда она сказала мне это в четвертый раз, юноша Ито вдруг засобирался уходить, сказал, что ему пора на работу, потом озабоченно добавил:

– Сэнсэй, поговорите со мной как опекун.

Откровенно говоря, я ничего о нем не знал кроме того, что рассказал профессор Кодайра, когда впервые привел его ко мне. Этот юноша не слишком был мне интересен, поэтому я ни о чем его не расспрашивал. Я знал его адрес и номер телефона, поскольку они были указаны в его визитной карточке, но никогда не навещал его и плохо представлял себе, как он живет. По случайно им оброненным словам я знал, что в последнее время госпожа Родительница освободила его от дневной физической работы, что это время он тратит теперь на духовные упражнения, а по вечерам по-прежнему трудится, приходит домой всегда около двенадцати, после чего еще два-три часа занимается, поэтому на сон ему остается всего три-четыре часа, но благодаря заботам Бога он вполне бодр и на здоровье не жалуется.

Поэтому, когда он попросил меня поговорить с ним, я растерялся и начал говорить о том, сколь важной представляется мне его будущая миссия. Стал приводить примеры из прошлого, сказал, что ему с рождения выпала такая же судьба, как Иисусу Христу, который посвятил свою жизнь Богу и человечеству, и что он должен всегда помнить об этом и готовить себя к тому, чтобы выполнить свое важное предназначение, что его долг учиться, что он должен гордиться своей судьбой, ибо за сотни лет только один человек удостаивается чести стать избранником Божьим и Бог снисходит на него ради Спасения Человечества, что он должен жить, свято выполняя свой долг… Ничего другого сказать я ему не мог.

Когда госпожа Родительница обратилась ко мне с просьбой стать юноше Ито опекуном, почаще бранить его и поддерживать своими наставлениями, она особенно подчеркивала, что мои усилия должны быть направлены на совершенствование именно человеческих качеств юноши. Тогда я впервые и услышал от нее слова «постарайся помочь ему стать прекрасным человеком», но не придал им особого значения. Однако, вспомнив об этом теперь, понял, что госпожа Родительница проводила четкую грань между ясиро и молодым человеком двадцати трех лет, а поскольку обучением Ито как ясиро постоянно занимались она сама и Бог-Родитель, то от меня, скорее всего, требовалось, чтобы я, с высоты своего девяностолетнего опыта, способствовал формированию его человеческих качеств…

Осознав это, я понял, как глупо с моей стороны было не видеть человека в этом юноше, но ведь я не знал о нем ровным счетом ничего, и, хотя много раз встречался с ним в моем доме, он оставался для меня просто серьезным юношей, который выглядел чуть старше своего возраста, абсолютно ничего я не знал ни о его семье, ни о том, какое он получил воспитание. И я терялся, не понимая, каким образом я мог бы побольше узнать о нем как о человеке.

Помимо этого я впервые почувствовал большую ответственность и перед читателями, которые звонили мне и говорили: раз юноша Ито не вымышленный персонаж, нельзя ли получить его адрес? То ли они испытывали какие-то жизненные затруднения и хотели послушать речи госпожи Родительницы, то ли ждали, исполнится ли Божественное откровение, о котором идет речь в моей книге? И в том и в другом случае мне не хотелось обманывать их ожидания.

Это ужасно. Если бы я, как Иоанн, был одержим своей верой, я бы не волновался, но ведь я писатель. А потому не мог не ощущать огромной ответственности перед своими читателями.

Одновременно на мне лежала ответственность за юношу Ито. Ведь я был его опекуном и госпожа Родительница лично просила меня за него. Я обязан был воспитать его достойным человеком, таким, каким хотел его видеть Бог-Родитель, и сделать все, чтобы он мог оказывать максимально активную помощь в деле Спасения Мира.

Так ничего для себя и не решив, я уехал на дачу в Каруидзаву.

Накануне, 30 июля, утро выдалось очень бурным, метеорологическая служба объявила о резком ухудшении погоды, предупредив, что следует соблюдать особую осторожность в восточной части района Токай и в районе Канто: к северу двигался сильный тайфун № 9, предполагалось, что к полуночи он достигнет этих районов и там разразится страшный ураган с ливнем, скорость ветра будет достигать 40 метров в секунду.

Я смотрел из окна кабинета на черное небо, думая о том, что нам с дочерью наверняка не удастся выехать завтра в Каруидзаву, какое там, вряд ли мы вообще сможем отправиться туда в ближайшее время. Как раз в эту минуту по радио после трехчасовых новостей передали предупреждение о том, что сегодня ночью по южным районам Канто и Нагано пронесется ураган и пройдут сильные ливневые дожди, не исключена опасность наводнения.

Когда я это услышал, мной овладело шаловливое настроение, мне захотелось испытать судьбу.

Я знал, что такого рода бури – часть Великой Уборки Мира, их направление и все прочее определяется самим Богом-Родителем. С тех пор как я уверовал в Его существование, я вот уже год и десять месяцев действую согласно Его воле, мне ни разу и в голову не пришло ослушаться. Как-то Бог-Родитель сказал мне, что, если я вдруг окажусь в затруднительном положении, мне достаточно просто воззвать к Нему, обратив взор к небу. Поэтому, стоя у окна кабинета, я поднял глаза к затянутому черными тучами небу и возопил про себя:

«Господи Боже, сделай так, чтобы тайфун, который движется к Канто, изменил бы свое направление и повернул к восточным морям. Я очень прошу тебя, дай мне возможность завтра благополучно перебраться на дачу, где, выполняя твое поручение, я буду писать свою третью книгу».

Я трижды повторил эти слова – то ли молитву, то ли просьбу. Мне было весело. В конце концов, я редко обращался к Богу с просьбами, так, может, Он согласится мне помочь? Тут меня позвали к ужину, я спустился в столовую и увидел, что на столе стоят четыре небольших бокала. Дочь шепнула мне, что зять заранее позаботился о том, чтобы охладили бутылку белого вина.

Сев за стол, зять попросил принести вино, откупорил бутылку и, разлив по четырем бокалам, сказал:

– Давайте выпьем на прощанье, ведь завтра вы переезжаете на дачу.

– А тебе можно?

– Сегодня прямо из министерства я отправился в поликлинику на Тораномон, там меня обследовали и сказали, что печень в порядке, так что рюмка-другая вина мне не повредит.

– Прекрасно! Пью за твое здоровье, теперь за него можно не волноваться, – сказал я, поднимая бокал.

Казалось, сказано было всего несколько слов, но настроение у меня заметно поднялось, и мне почему-то очень захотелось завтра поехать на дачу.

– Если не будет тайфуна, я разбужу тебя завтра в четыре утра, и мы сразу же, не завтракая, выедем, так что ложись пораньше, – предупредила меня дочь и ушла к себе в студию.

Я поднялся в спальню, но заснуть не мог, в двенадцать часов включил приемник на малую громкость и прямо в постели стал слушать. Последнее, что я услышал перед тем, как задремать, было: «Скорость тайфуна значительно снизилась, о направлении пока нельзя сказать ничего определенного».

Проснулся я оттого, что внезапно стало светло, и тут же услышал голос дочери:

– Уже четыре. Тайфун неожиданно изменил направление, он переместился над морем на восток. Мы выезжаем, как и планировали, в половине пятого.

Все вещи мы спустили вниз накануне вечером, еще до того, как лечь спать. Помня, что должен сразу же, прямо в домашней одежде, не завтракая, садиться в машину, я, еще не вполне проснувшись, поднялся с постели и, даже не успев порадоваться тому, что тайфун так и не обрушился на берег, тихонько спустился вниз.

В столовой ярко горели лампы, за столом с краю сидела младшая дочь, еще в халате.

– Муж услышал, что вы спускаетесь. Я с вечера приготовила холодный кофе с молоком, может, выпьете?

– Тогда я, пожалуй, прополощу рот, – сказал я и, наскоро сделав это, залпом выпил большую кружку холодного кофе.

Какое наслаждение! Ну просто нектар! Он проник в мою душу и в мою плоть, и у меня невольно вырвалось:

– Ах, как вкусно!

– Счастливого вам пути!

– А тебе счастливо оставаться, смотри не особенно перетруждайся.

Младшая дочь проводила меня до гаража. Старшая тем временем уже завела мотор и ждала меня в машине. Мы выехали еще до половины пятого. На душе у меня было спокойно – впервые после того, как Рэйко вернулась домой, она говорила со мной так ласково.

Шоссе было пустынно, очевидно, все испугались тайфуна. Грузовиков попадалось немного, и дочь радовалась. Она все время предлагала мне устроиться поудобнее и поспать. Но мне было не до сна.

Тайфун неожиданно изменил направление, ни ветра, ни дождя, к счастью, не было, солнце тоже не припекало – самая подходящая погода для путешествия на машине. Неужели Бог-Родитель действительно внял моей сумасбродной просьбе и отвел тайфун к востоку, подальше от суши? «Не проси невозможного!» – с раннего детства слышал я эти слова… А вчера… Мне так хотелось, чтобы Он помог мне хоть на этот раз, ведь я ни разу не шел против Его воли… Я всю душу вложил в свою мольбу… И что же? Он в самом деле внял мне и сделал наше путешествие таким приятным и безопасным! Мало сказать, что а был Ему благодарен, я терзался угрызениями совести, не зная, как молить Его о прощении…

Мы прибыли на нашу дачу около семи. Обычно дорога занимает больше трех часов, но сегодня шоссе было пустым, и мы благополучно добрались за два часа пятнадцать минут.

Въехав во двор, мы вышли из машины, и тут же деревья радостно зашумели: «Наконец-то вы приехали, сэнсэй!», «Вы прекрасно выглядите!», «Ура!» «Вот здорово!». Скоро выглянуло солнце, и его слабые лучи заскользили по ветвям. Я глубоко вздохнул и подумал: «Какой прекрасный воздух здесь, в горах…»

И дом и сад, возможно, потому, что в этом году мы приехали немного позже, были в полном порядке, работники из управления Хосино постарались на славу. К восьми часам мы, как и в Токио, покончили с завтраком, и дочь попросила меня побыть в саду, пока она разберет вещи и расставит их по местам. Я надел шерстяной свитер и вытащил в сад шезлонг. Прикрывшись сверху еще и одеялом, собрался было немного вздремнуть, но тут меня стал настойчиво звать клен, старейшина сада. Я подошел к нему, и он, словно отчитываясь предо мной от лица всех остальных деревьев, заговорил:

– Сэнсэй, мы очень волновались, что вас так долго не было. Мы очень рады, что вы здоровы. Знаете, работники из управления, приводя сад в порядок, выпололи всю скабиозу, решив, что это сорная трава… Сколько мы ни кричали: это скабиоза, любимое растение хозяина! – все было напрасно, эти бессердечные люди нас просто не слышали… Нам очень жаль. Зато горицвет почти не пострадал.

– Вот как, ну что ж, ничего не поделаешь.

– И вот еще что. Магнолия, которая растет около крыльца, упрямо твердит, что именно она является старейшиной вашего сада, и всех изводит своими придирками. Она говорит, что был когда-то очень знаменитый писатель, Рохан[64]64
  Рохан Кода (1867–1947) – прозаик, примыкавший к идеалистическому направлению в литературе, черпал темы в классике.


[Закрыть]. Так вот, у него в саду росла магнолия, и, когда вы пятьдесят семь лет тому назад строили здесь дом, садовник попросил у этого писателя отросток магнолии и посадил его здесь. Это правда?..

– Много времени прошло, я уже и не помню…

– И будто бы – во всяком случае, так утверждает магнолия – Рохан в качестве напутствия сказал ей, что она и в Каруидзаве должна вести себя с достоинством и помнить о своем благородном происхождении. И добавил, что если ее новый хозяин станет заботливо ухаживать за ней, его непременно ждет успех. Поэтому она считает, что вы прославились исключительно благодаря ей, а значит, она и является старейшиной сада…

– Вот как? Неужели и здесь, в таком маленьком саду, ведется борьба за власть? Вам не смешно?

– Нисколько не смешно. Она ведет себя просто отвратительно. Выросла неизвестно где, здесь, на высоте тысячи метров над уровнем моря, ей удалось выжить только потому, что в вашем саду много света… При этом она совершенно не знакома с местными обычаями и все время несет вздор. Перед всеми задирает нос, ни с кем не водится… В мире деревьев не должно быть никакой борьбы за власть. Она здесь вообще чужая.

– Ты говоришь «чужая», но разве ежегодно – кажется, это бывает в мае? – она не покрывается прекрасными лиловыми цветами? Мне говорили об этом в прошлом году молодые с дачи Ямамото. Несколько лет назад они случайно приехали сюда, как раз когда магнолия цвела, и пришли в такой восторг, что теперь каждый год приезжают сюда именно в мае.

– Вот я и говорю, что она чужая. И лиственницы и клены в это время еще спят, а она уже цветет и целыми днями веселится, всем мешая, из-за нее мы недосыпаем. Как-то на днях она хвасталась своими цветами, ну я ей и выдал. «Ты бы лучше, говорю, зацвела, когда сэнсэй сюда приезжает». И знаете, что она ответила? «Ты, говорит, гордишься своими красными листьями, а сам ни разу не порадовал ими сэнсэя, так что нечего задаваться». И тогда я вдруг брякнул: «А вот посмотришь, этим летом, когда сэнсэй приедет, я покажусь ему в красных листьях…»