Текст книги "Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.8 "

Автор книги: Кир Булычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 55 страниц)

С утра к дому начали подъезжать машины с видными партийными и государственными деятелями. Мы почти не обсуждали, как и почему на наших глазах произошло чудо бегства от смерти. Мы не видели и не искали рационального объяснения. Важнее казалось сохранить в тайне младенца».

* * *

Лидочка отложила тетрадь. Бумага в тетради была старой, чернила кое-где стали серыми. Видно, Сергей писал эти страницы много лет назад.

В голове было пусто – не о чем спорить, нечему возражать.

Лидочка пролистала оставшиеся страницы и нашла еще несколько исписанных тем же почерком листков. Это был черновик неоконченного письма или статьи.

* * *

«Что же произошло с Лениным во время болезни? Он страдал долго, охваченный постоянным страхом не только за собственную жизнь, но и за судьбу своего детища – Советского государства, ради которого он и прожил на свете чуть более пятидесяти лет.

Лежа в спартанской спаленке Горок и месяц за месяцем втуне надеясь, что вот-вот ему станет получше, что он встанет на ноги и наведет порядок в своре недоучек, вообразивших себя господами великой державы, что добьется своей единственной цели – мирового господства пролетариата, а следовательно, и его, как вождя этого пролетариата, – он терпел, все более ненавидя все человечество и каждого человека в отдельности; подавал знаки врачам, что он их слушается, уважает и очень надеется на их снисхождение, а сам всматривался в их лица, чтобы жестоко наказать тех, кто, на его взгляд, недостаточно серьезно относился к своим обязанностям и смирился с его разложением и смертью. Но сам он не смирился и будет бороться… Думая так, Ленин хмурился, потому что оказывалось, будто и он сам допускает возможность смерти. И по мере того как Ленин изнывал, наполняясь ненавистью к миру, все более готовый взорвать его, чтобы утянуть в ад вместе с собой, его организм вырабатывал все больше гормона Би-Эм, о чем в то время никто не подозревал. И вот наступил тот момент, когда – разумом или желудком – Ленин, или то, что от него оставалось, почувствовал, что стоит на краю гибели, над пропастью смерти. И тогда, спасаясь от нее, он превратился в младенца – и сам не подозревал об этом, потому что его мозг заснул на долгие годы».

* * *

«…Мы предположили, что в человеке латентно заложены способности влиять на свое тело куда больше, чем думали ранее. И эти способности проявляются в критические моменты жизни, причем у различных людей по-разному. Люди же выдающиеся, талантливые не только умеют думать и творить лучше прочих, но и обладают большей властью над своим телом. Гений, талант отторгаем серостью, он подвержен опасностям чаще прочих, так что умение управлять своим телом становится компенсацией за слишком большой риск погибнуть, не выполнив своего предначертания.

В 1924–1931 гг. у меня была постоянная возможность наблюдать и исследовать ребенка Л., в физиологическом возрасте от нескольких месяцев до семи лет. Исследуя кровь и выделения ребенка, я искал активный агент, который ответствен за кардинальные перемены в организме. Мною были обнаружены признаки присутствия в крови Л. гормона Би-Эм, ранее неизвестного науке.

Специализируясь в педиатрии, я разработал методику поиска гормона Би-Эм и с этой целью исследовал в периоды 1925–1931, 1936–1938, а также 1956–1980 гг. кровь примерно 40 000 пациентов, и у 26 гормон Би-Эм в крови наличествовал. К сожалению, превратности моей жизни не позволили мне наблюдать этих пациентов регулярно, но по возвращении из заключения я проследил жизнь семерых детей, и все они, независимо от судьбы, показали признаки исключительности, присутствие талантов, но необязательно творческого характера. Тем не менее можно утверждать, что массовое тестирование детей на предмет обнаружения в крови гормона Би-Эм позволит на ранних стадиях развития определять потенциально великих людей. Гормон Би-Эм – клеймо Природы…»

Далее шло несколько вычеркнутых строчек и продолжение было написано иными чернилами:

«Остаются без ответа некоторые важнейшие вопросы. Допустим, что появление гормона Би-Эм в организме человека обусловлено великой случайностью, игрой Природы, нуждающейся для своих высших целей в выдающихся личностях. Но есть ли в том закономерности? Все мои попытки отыскать гормон у родителей тех детей, что были отмечены знаком Природы, не увенчались успехом. Не дали результатов и поиски его в крови потомков тех персон, кто обладал гормоном во взрослом состоянии. Я знаю, что гормон может исчезнуть из крови, но остается открытым вопрос: а не может ли он появиться в уже зрелом возрасте? На все эти вопросы я не могу дать ответа.

Но самый главный вопрос заключается вот в чем: для чего это понадобилось Природе либо Существу, каковое мы можем воспринимать как Природу?

Я могу здесь лишь сделать предположение, которое будет таким же необязательным, как любое другое. Я полагаю, что самая хрупкая и ценная субстанция человечества – гений. Серая масса, из которой состоит человечество и которая является гарантом его живучести, стремится любой ценой избавиться от аномалий. Поэтому человечество всегда уничтожало идиотов и гениев. Причем вторых – куда более безжалостно. Ведь идиота можно пожалеть, а гению остается только завидовать. Мне представляется порой, что вся история рода людского – это борьба серости и крайностей. И без крайностей невозможно развитие. Следовательно, ради сохранения ничтожной, слабой популяции гениев Природа пошла на дополнительные хитрости, снабдив их механизмом выживания – возможностью спрятаться в раковину времени, возможностью избежать смерти от неожиданной болезни… И мало ли может быть иных, неведомых хитростей, которыми Природа одарила своих светлячков?

Причем, когда я говорю о гениальности, охраняемой Природой, я не беру на себя смелость определять морально-этические критерии этих индивидуумов. Боюсь, что и Природа не задается этой проблемой – среди ее детищ должен быть определенный процент гениев. И она их защищает… А гений и злодейство для нее неразличимы».

Далее было снова зачеркнуто несколько слов, и на следующей странице оказалась лишь одна фраза:

«…А может быть, в идеале гений бессмертен? Он, как птица феникс, способен вновь и вновь возрождаться на этом свете?…»

В пакете обнаружилась еще одна короткая записка.

«Первые несколько лет второй жизни Л. скрывали у А. Преображенского. Дмитрий Ильич и дамы ульяновского семейства порой тайком посещали его. Но мне кажется, они так до конца и не поверили, что младенец Фрей (они использовали одну из подпольных кличек Л.) и Л. – одно лицо.

Когда я вышел из лагеря на поселение в 1948 г., я отыскал Фрея, который остался совсем один и бедствовал. С тех пор мы худо-бедно живем вместе. Мне кажется, что гений – это сочетание человека и обстоятельств. В первом рождении обстоятельства благоприятствовали Л. Во втором – они были неблагоприятны для Фрея. Новый, второй, возрожденный Ленин – это существо совершенно аморальное, бездушное, умелое в интригах, но в чем-то беспомощное и никчемное. Очевидно, сочетание личности и обстоятельств – явление редчайшее. Из Володи Ульянова, вернее всего, не должен был выйти правитель России, но ход ее истории сделал это возможным. На это совпадение был один шанс из миллиарда. Он выпал. Второй раз этого получиться не могло. Шанс стал микроскопически ничтожен.

Мне представилась уникальная для ученого возможность – много лет наблюдать феномен всемирного значения, все более убеждаясь, что наблюдаю банальность, воздушный шарик.

Ленин-2 стареет, хворает, трепещет, что его узнают, и ужасается тому, что его не узнают. Он прочел до последней строчки все, написанное им в предыдущей жизни, ему было самое место – служить старшим научным сотрудником в Институте марксизма-ленинизма, но он никогда на это не осмелится. В последние месяцы он нервничает все более, мне даже приходится тайком потчевать его успокоительными, чтобы он не погубил себя стрессами. Он осознал, что на четырнадцать лет уже пережил первого Ленина. Тот умер, то есть родил младенца, шестьдесят восемь лет назад, а было ему пятьдесят четыре года.

Чует мое сердце, что, стоит мне отпустить вожжи, он что-нибудь натворит. Боюсь заболеть. И именно на этот случай оставляю Вам письмо.

Хоть я изучаю этого человека несколько десятилетий, он остается для меня энигмой. Это несбывшийся гений узкого профиля – гений-заговорщик. Я убежден, что ему по силам развернуться даже здесь и вовлечь в заговор кота, девиц или младенцев… Простите, Лида, у меня сегодня тревожно ноет сердце. Лучше я завершу письмо как оно есть, а о младенцах, если еще когда увидимся, побеседуем в следующий раз… Сергей».

Глава 3
Осень 1991 г

– Вот тут его и шлепнуло, – с каким-то торжеством сказал Фрей. – Он стал конверт надписывать, а мне хрипит: «Вызывай „Скорую“!» Смешно? Другой бы на моем месте труповозку вызвал!

Фрей захохотал высоким срывающимся голосом.

Лидочке было невозможно смириться с тем, что она разговаривает с состарившимся Лениным. Она мысленно продолжала называть его Фреем. И никогда Лениным не назовет, хотя каждая клеточка его тела – ленинская.

Фрей досмеялся и закашлялся. Он старчески вздрагивал и отмахивался, чтобы Лида на него не смотрела. «Интересно, – подумала она, – а хватит ли его гениальных сил, чтобы возродиться вновь, подобно большевистскому фениксу?»

– Чай на столе, – объявил Фрей.

И Лидочка удивилась, увидев, что на журнальном столике не без изящества приготовлен чай: печенье и конфеты в вазочках, синие с золотыми каемками чашки, варенье, которое еще тем летом варила Галина и которое Сергей берег.

– А вы Сергея видели? – спросила Лидочка. Надо же было о чем-то говорить.

– Ни слова об этом недостойном человеке! – Фрей уже одолел приступ злого веселья и снова заговорил «под Ленина», чему, видно, учился по фильмам и картинам. – Все, что вы прочли в письме, – ложь от первого до последнего слова. Он не имеет права вмешиваться в частную жизнь окружающих!

«Господи, – подумала Лида, – чудовище Франкенштейна критикует своих создателей! Хотя Франкенштейн здесь ни при чем. Ленин сам обрек себя на бессмысленное повторение жизни».

– Он не знал, – продолжал Фрей, потирая сухие ладошки, – он не знал, что я готов к великим действиям, – я умею ждать! И вы еще пожалеете о том, что держали меня взаперти.

– Что, броневик подали? – Лида не удержалась от сарказма.

Он сначала не понял, а потом принялся хохотать, закидывая голову. В горле булькало и тоненько клокотало.

– Это смешно! – заявил он, отхохотавшись. – А теперь за стол, моя дорогая, за стол! И вы узнаете немало нового, да-с! Нет-нет, сначала надо помыть руки! Вы помните, где туалет?

Это было необычное в устах Фрея предложение, но он весь был в тот день необычен – мальчик, обретший волю, когда родители отъехали на дачу.

Лидочка послушно пошла в ванную, отделенную от кухни кривой перегородкой, а Фрей, обогнав ее, поспешил к плите снять кипящий чайник, и в последний раз Лида увидела его у плиты; солнце светило в окно, ярко отражалось в желтоватой, как старый бильярдный шар, лысине и ореолом подсвечивало седой пух над ушами.

* * *

Лидочка закрыла за собой дверь в ванную и пустила воду. Видно, из-за того, что шумела вода, она не услышала, как он закрыл дверь снаружи на засов.

Лидочка мыла руки и ни о чем особенном не думала, у нее была пустая, легкая голова. Она лишь знала, что хочет поскорее уйти из этого дома.

Потом, уже вытираясь, она отметила, что дети перестали плакать. Наверное, заснули.

Она дернула дверь. Дверь не открылась.

Дверь была старая, плотная, дореволюционная.

Еще не сознавая, что случилось нечто неприятное, Лидочка подергала за ручку.

Никакого эффекта это не дало.

Лидочка потянула дверь сильнее.

– Эй, – сказала она негромко, – я захлопнулась.

Кроме себя, она в этот момент никого не винила.

– Эй! – крикнула она погромче. – Фрей!

И тут она поняла, что не знает, как зовут нынешнего Ленина. Но, вернее всего, ему привычно откликаться на традиционное обращение.

– Владимир Ильич, отворите, пожалуйста!

Лидочка услышала смех. Совсем близко, словно он подслушивал у двери.

– Вы здесь?

– Здесь, голубушка.

– Так откройте же!

– Не открою.

– Я сломаю дверь! Предупреждаю, я сломаю эту чертову дверь! – Лида ничего не понимала. Почему ему вздумалось с ней шутить, да еще в такой момент?

Так как он не отвечал, она принялась колотить в дверь кулаками, но дверь даже не задрожала, а кулакам стало больно. Лида прекратила стучать и прислушалась.

За дверью лилась вода. Словно Фрей решил помочиться. Это поразило Лиду. Она отступила от двери: «Фрей ненормален. Может быть, он – сексуальный маньяк? Сейчас он ворвется… Чем-то надо вооружаться…»

Но она не вооружилась, потому что принюхалась – ей показалось, что она улавливает запах керосина. И не успела подумать, с чего бы вдруг в ванной пахнуть керосином, как лужица, сотворенная Фреем, несмелым язычком устремилась в сторону Лидочки.

Лида вела себя как любопытная кошка – присела на корточки, принюхалась, потом даже коснулась пальцем лужицы и убедилась окончательно, что Фрей мочится керосином.

– Сейчас, – послышалось из-за двери. – Вы потерпите, Лидия. Это совсем не больно. Две-три минуты – так меня убеждали знающие люди.

И тут Лидочка очнулась от шока. Она вскочила и закричала:

– Вы с ума сошли! В доме дети!

– Вот именно, товарищ Лидия, – прокартавил Владимир Ильич. – Все у меня отлично продумано. Планирование заняло годы, вы меня слышите?

– К сожалению, слышу и с каждым моментом все больше убеждаюсь, что вы – псих. Но что вы хотите сделать? – Лида уже догадалась, хотя не смела себе признаться, что Фрей хочет устроить пожар, в котором ей уготована роль Жанны д’Арк.

– Я хочу ликвидировать это логово. И всех, кто в курсе дела.

Лидочке был отлично слышен его надтреснутый, но сильный голос.

– Я ждал этого шанса долгие годы, а годы, скажу я вам, – невосполнимы. Кто знает, сколько лет теперь отпущено мне, чтобы завершить начатое и исправить чужие архиглупости?

– Вы хотите заняться политикой?

Лужица керосина расширилась во всю щель под дверью, а внутри ванной разбилась на потоки. Воняло отвратительно.

– А вы уже списали меня со счетов? Нет, нет и еще раз нет! Именно сейчас, когда с каждым днем ухудшается положение трудящихся масс, народ требует не только и не столько экономических реформ, сколько восстановления социальной справедливости. Но у него нет опытного, закаленного в партийной деятельности вождя.

– То есть вас! – Лида хотела сказать это иронично, но голос сорвался. Она жутко трусила, потому что Ленин-2 был убедителен, как будто уже говорил с броневика.

– Вот именно – меня. И не смейтесь. Я имею все шансы выполнить мою историческую роль. И я ее выполню. У нас уже есть организация. Уже готовы списки. Для начала, голубушка, мы расстреляем пятьдесят тысяч так называемых демократов.

– Но я-то при чем?

– Вы – случайная пешка, которую сдуло с доски порывом ветра.

– Тогда перестаньте издеваться и выпустите меня!

– Не могу, честное слово, не могу. И это не зависит от моих личных симпатий и антипатий. Вы невольно встали на пути исторического детерминизма и погибнете.

– Но почему? – «Я задохнусь от этого керосина», – ужаснулась Лидочка.

– Потому что никто не должен знать о моем прошлом. Иначе я могу показаться обывателю монстром. Я же должен быть человеком-загадкой, воскресшим из мертвых, быть, простите за банальную цитату, «живее всех живых». И тогда я вторично спасу многострадальную Россию.

Все это звучало напыщенно и – главное – пародийно. Ленин старался показаться Лениным. Но тем не менее Лидочке было так страшно, что ее тошнило.

– Судьба заставила меня страдать и ждать в этой дыре. В прошлой жизни я объездил всю Европу, жил на лучших курортах. Теперь же вся моя заграница – ха-ха-ха! – туристическая поездка в Болгарию десять лет назад.

– Зато теперь перед вами открыт путь в шоп-тур, в Швейцарию! – Лидочка была в бешенстве.

– А вот издеваться я вам не позволю! Я уничтожал и буду уничтожать ничтожных лицемеров и критиканов.

– Вы имеете в виду детей?

– Это не дети, не дети! Это выродки! Это чудовища. Они питаются сгущенкой.

Зазвонил телефон. Лидочка с пустой надеждой прислушивалась к звонкам, словно по телефону могли приказать старику, чтобы он прекратил безобразничать.

– Владимир Ильич!

Ответа не было. Лидочка попробовала приподнять дверь в петлях – может, соскочит. Дверь сидела твердо. Лидочка так увлеклась забавами в духе Монте-Кристо, что вздрогнула, услышав сквозь дверь картавый голос Ленина:

– Вы еще живы, голубушка?

– И надеюсь прожить еще сто лет, – сообщила Лидочка.

– Тогда слушайте и не перебивайте. У меня все готово. Я начинаю операцию, которая призвана спасти Россию от гибели и распада. Я беру власть в свои руки.

– В пределах Садового кольца? – Лидочка была ужасно зла на наследника всех вождей.

– Там посмотрим. – Ленин говорил быстро, отчего картавил более обычного. – Вас это уже не коснется. Я, к сожалению, вынужден убрать лишних свидетелей. Тех, кто может мне реально помешать.

– Кого же?

– Я сегодня час, нет, два часа назад убил вашего друга Сергея Борисовича.

– Вы врете!

– Нет, даю вам слово коммуниста. Я был вынужден его уничтожить, несмотря на то что долгие годы испытывал к нему почти сыновние чувства. К счастью, сделать это оказалось нетрудно. Я прошел к нему в палату. Они даже не догадались, от чего он на самом деле умер. Они уверены, что это – сердце!

– Но вы же врете?

– Не надейтесь. Теперь, когда я добровольно признался в уголовном преступлении, ваша судьба решена. Одного вашего слова достаточно, чтобы они выкопали труп Сергея и провели эксгумацию. Моя репутация висит на волоске.

– Я не скажу! – лживым голосом вякнула Лидочка.

– Дура, при чем тут скажешь или не скажешь! Ты все равно сейчас готова меня обмануть. Чтобы спасти свою ничтожную жизнь. А вот я за жизнь не держусь. Главное для революционера – репутация, главное – чистые руки.

– Я вам не поверила, вы никого не убивали.

Лидочка врала неубедительно, и Фрей это понимал.

– Поверила, мамочка, – сказал он. – Таких, как ты, мы ставили к стенке в семнадцатом!

– Вы насмотрелись революционных фильмов.

Фрей шумно вздохнул. Словно устал от спора.

Потом наступила тишина.

Тишина была наполнена действием, беззвучными движениями – Фрей что-то делал.

Вдруг сказал:

– Черт побери, это же не спички, а сырые дрова. Вот именно, сырые дрова!

Он пронзительно засмеялся.

– Вам никто не поверит! – в отчаянии закричала Лидочка. – Все знают, что Ленин давно умер.

– Поверят, куда денутся! У нас на Руси всегда верили в чудеса. У нас любой юродивый или… как их там… экстрасенс может повести население Москвы в речку, подобно крысолову. Вот так, голубушка!

Снова чиркнула спичка, и раздался торжествующий возглас Фрея:

– Ура! Прощайте, Лидочка! Прощайте и простите старика!

И затем по коридору, удаляясь, застучали его ботинки на высоких каблуках.

Лидочка дернула дверь и тут увидела, как робкий огонек скользнул в щель и тут же в мгновение ока потерял робость и кинулся к ней, охватывая желтым заревом лужу керосина, набежавшую под дверь.

Лидочка хотела было затоптать керосин, но, к счастью, поняла, что это – самоубийство.

Она оглянулась. На крючках висели махровые полотенца и махровый синий халат Сергея, который она и выбрала в качестве главного огнетушителя, потому что помнила, что водой заливать керосин недопустимо.

Лидочка кинула халат на керосиновую лужу и, скинув туфли, начала топтать его – ее попытка оказалась удачной, потому что лужа была, в сущности, невелика. Но керосин пылал за дверью, и казалось, что уже слышен треск разгорающегося пожара. Лида начала срывать полотенца и затыкать ими щель под дверью – халат пропитался керосином, намок, и она бросила его в ванну, ощущая глупое чувство победы.

Лидочка заткнула ванну и пустила холодную воду: нельзя или можно, но вода не горит – пускай она потечет под дверь, отгоняя пожар. Ей было куда менее страшно, чем вначале, потому что она действовала. Но все же она понимала, что должна выбраться отсюда – обязательно! Даже не только ради себя, но и ради детей: ведь Фрей был совершенно серьезен, когда утверждал, что вынужден убить и детей – очевидно, не как свидетелей, но как доказательства существования гормона Би-Эм.

За дверью шумело. Трещало. Там был пожар – Лидочка приложила ладонь к двери, она была теплой.

Лидочка стала молотить в дверь кулаками.

Она молотила, кулакам не было больно, но шум пожара становился все сильнее, и тогда Лида направила в дверь струю душа… Стало трудно дышать.

– Я не хочу! – закричала она и сама удивилась тому, что это – ее голос.

Она колотила стену над ванной – там должны были быть фотографы, но их не было.

Лидочка крутила головой в поисках выхода; сунулась под ванну – подумала, что там может таиться подземный ход с дореволюционных времен, но под ванной был цементный пол. Потом она взобралась на край ванны, рванула на себя и выдернула вентиляционную решетку, но отверстие было слишком мало, чтобы просунуть туда хотя бы голову.

В ванную лез дым – черный, удушающий, горячий, ел глаза и мешал дышать. Лидочка вопила, прижав рот к вентиляционной решетке: она хотела протиснуться в нее, стать маленькой – мышкой, птичкой, она уже превращалась в птицу – лишь бы вырваться из смерти, которая осязаемо схватила ее и пыталась сожрать.

Лидочке показалось, что она поднимается и летит в темной трубе вентиляции… Но тут по ней ударили холодной могильной плитой – то ли хотели покрыть, то ли пожалели и дали полежать на прохладном…

* * *

– Лида! Ты что, Лида! Ты не помирай, мать твою! – Кто-то кричал Женькиным голосом и мешал Лидочке отдыхать, да еще стал тащить и переворачивать. Только все хорошо кончилось, только она отлежалась и начала приходить в себя – а тут тащат. Лидочка отбивалась, но не очень удачно, потому что они были сильнее и в конце концов ее вытащили – и не один человек, а двое. Лида кашляла, отбивалась от них – чуть не погибла, а уж окончательно пришла в себя, когда эти наглецы, мучители и палачи, сунули под нос нашатырь. Она открыла глаза, слезы катились градом, все в тумане, красная пожарная машина чуть не наехала на нее: когда уже они не нужны – то появляются, давят невинных людей. Милиционер, который, оказывается, ее откачивал, стал материть пожарников, тянувших кабель. Лидочка к тому времени пришла в себя настолько, что успела увидеть, какой славный факел получился из особнячка, так что, когда Сергей вернется из больницы, он жутко расстроится: там все книги, и его картотека, и гормон Би-Эм, и письма Галины – вся материальная сторона его жизни. И тут Лидочка поняла, что если Ленин не врал, то Сергея нет в живых, и она стала громко спрашивать:

– А как Сергей? Скажите, как Сергей? Он его не убил?

Женька, которая сидела рядом с Лидочкой на корточках, была похожа на грязную негритянку – то есть негритянку, которая красила забор белой краской, а может быть, на Женьку, которая черной краской… в голове путались самые обыкновенные мысли, и Лидочка физически ощущала, как они цепляются острыми краями друг за дружку.

– Ты чего? – удивилась Лидочка. – Тебе надо умыться.

Тогда Женька начала реветь. Полухвостый кот Сергея подошел к ней и стал тереться о ее коленку. Откуда-то с неба спрыгнул доктор в белом халате. У него было глупое лицо.

* * *

Все объяснилось на следующий день. Первого же дня не было – его сожрали уколы. Лидочка просыпалась, с кем-то говорила и все ждала, чтобы ее оставили в покое. К счастью, ожоги оказались незначительными, у Лидочки был шок и отравление дымом. Ночью она очнулась настолько, что перебудила все отделение, требуя, чтобы спасали Сергея Борисовича, которому грозит гибель.

Фрей рассчитал свою операцию точно.

В больницу вошел пожилой человек с бородкой, похожий на Ленина, но для людей, его не знающих, – на врача. Тут же, в гардеробе, он облачился в белый халат и уверенно направился в блок интенсивного наблюдения, куда в той больнице помещали больных на день или два, переводя из реанимации в общую палату. Фрей появился в отделении в пересменку, которая падала на мертвый час, в коридоре было пусто, а если кто и встретился ему, то не заметил старого доктора. Фрей вошел в палату, присел на стул, о чем-то поговорил, дал Сергею напиться. В поилке уже был растворен цианистый калий. Убедившись, что его воспитатель и опасный свидетель умер, он тщательно вымыл поилку под струей воды в умывальнике.

Потом, не тратя времени даром, возвратился домой.

Там он заманил в ванную Лидочку и запер, зная, что в фотографической половине особняка никого нет. Затем быстро прошел в свою комнату, к младенцам, которых девицы привезли с прогулки, покормили и уложили спать. Младенцев он задушил. Фрей предпочел не рисковать. Облив комнаты керосином, он ушел. Он был уверен, что Лидочке не выбраться, а от младенцев ничего не останется.

Хоть младенцы ему и надоели и терпел он их лишь по настоянию Сергея Борисовича, их Фрею было жалко; однако существование детей и, возможно, какие-то их дьявольские способности подставляли самого Фрея под удар. Может, и не сегодня, а через год они расскажут что-то опасное. Да и вообще – есть младенцы, есть подозрения, есть поиски. Нет никого в сгоревшем домике – о пожаре скоро забудут. Он полагал даже, что Женька с Ларисой не посмеют рассказывать о своих подброшенных старику уродах.

Фрей ушел спокойно, убежденный, что Лидочка сгорела как жертва исторической необходимости. Он купил в ларьке банку пива «Гиннесс», чего раньше себе даже на радостях не позволял, открыл и выпил, сидя в скверике. Горящий особняк был не виден. Пожарные проезжали другим переулком.

Первой затревожилась Женька. Может, потому, что была в том районе и собиралась заглянуть к своему малышу.

Она шла по улице и увидела дым.

Она побежала. Дым вырывался из комнаты, в которой жил Фрей. Она решила было, что Фрей заснул, не заметив, что случился пожар.

Женька кинулась в дом. К счастью, у нее был с собой ключ. Ключ пригодился, потому что, уходя из дома, Фрей аккуратно запер входную дверь.

Женька пробежала в комнату Фрея и увидела, что младенцы лежат в своих кроватках спокойные и мертвые. В комнате было дымно, занялась мебель. Женька, задыхаясь и все еще ничего не понимая, раскрыла окно, вынесла через него мертвых малышей. Тут прибежали и другие люди, стали помогать Женьке. Женька вернулась в дом и стала искать Фрея. Она решила, что он потерял память. Она даже не поняла еще, что ее сыночек мертв. Когда Женька бегала по заполненному горьким дымом дому, она услышала стук и догадалась, что он доносится из ванной. Потом стук прекратился, но Женька все равно добралась до ванной и вытащила Лидочку. Она вынесла Лидочку – люди подхватили ее – и хотела снова кинуться внутрь, но больше Женьку не пустили, а тут уж подъехала пожарная машина.

Женька принялась откачивать своего ребенка, но безуспешно.

Потом она сердилась на Лидочку, так как в глубине души была убеждена, что не вернись она за ней в горящий дом, то успела бы спасти своего младенца.

Если бы Лидочка сгорела, никто не заподозрил бы Фрея. Ну, жил старичок и сгинул. В наши дни многие старички пропадают.

Следователь допрашивал Лидочку долее других, от остальных совсем не было проку.

Конечно же, Лидочка не делилась со следователем своими подозрениями о происхождении Фрея. А девицы о нем и не знали.

В остальном она рассказывала все как было.

Следователь послушно записывал, он был неласков – ему хотелось бы отправить Лидочку на психиатрическую экспертизу, но оснований к этому не было. К тому же вскрытие показало, что Сергей Борисович в самом деле был отравлен, а дети сначала задушены, затем облиты керосином. Следовательно, Лидочка говорила правду?

Но трудно было поверить в столь злобного старика. Он ведь не числился ни в милиции, ни в собесе. И бумаг Сергея Борисовича не сохранилось.

Женька считала, что в наши нелепые дни старик обязательно вылезет – в Томске или Минске. Поведет за собой людей – у него же такой характер!

Лидочка боялась, что Фрей вернется добить ее. Даже вставила «глазок» в дверь.

Ларису Лидочка больше не видела. И не узнала, был ли второй младенец ее сыном, или это какой-то гений недавнего прошлого, старавшийся избежать смерти.