Текст книги "Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.8 "

Автор книги: Кир Булычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 55 страниц)

– Вы пришли не ко мне? – догадалась Лидочка.

– Нет. Но я боялся, что ты можешь угодить в альтернативный мир.

– Этого не случилось?

– Нет, в альтернативном мире другие жертвы и другие преступники.

– Мне лучше не спрашивать? Вы все равно не ответите?

– Я спешу. Когда-нибудь я расскажу тебе обо всем. Ты помнишь о том, что история имеет варианты? Существует магистральная линия развития любой цивилизации, и, пока она движется по этому пути, ее выживание и прогресс весьма вероятны. Но порой этот поезд ошибается на стрелке и попадает в тупиковый путь. И тогда мир может погибнуть.

– А как вы догадываетесь, какой из путей настоящий?

– Это вычисляется. И даже заранее. По нарастанию напряжения временного поля. Мы ни разу не ошибались. Не ошиблись и сегодня.

– А где гарантия того, что мы сейчас не на ошибочном пути?

– С чего ты решила?

– Вокруг меня погибали и погибают миллионы людей. А вдруг в другом мире, на другом пути они останутся живы?

– Не судите о мире по своему шестку, – сказал Теодор. – И ты, и я – маковые росинки. Речь идет только о судьбе Земли в целом. И Земля, несмотря на все страдания, должна выжить.

– Зачем нам все это знать?

– Вселенная во всех ее вариантах и отклонениях остается тем не менее единым организмом, масштабов и смысла которого нам не дано осознать. Поэтому нам, хранителям времени, остается лишь прослеживать основные ложные ветви и следить за тем, чтобы никто из наших людей не сгинул в тупиковом мире…

– Но это для нас с вами он ложный! А для них настоящий.

– Разумеется, – сразу согласился пан Теодор.

– Вы не знаете будущего?

– Нельзя увидеть то, что еще не случилось.

– Тем более вам не дано заранее определить, какой путь полезен, а какой вреден. Иначе получается суд, который заранее знает, что подсудимый виноват, и заранее вынес приговор.

– Есть объективные признаки ложного пути.

– Вы меня не убедили.

– Что ж. – Дождевая капля повисла на кончике носа пана Теодора. Он смахнул ее. – Надо кому-то верить. Нельзя прожить, никому не веря.

Лида вздрогнула от неожиданного всплеска воды в пруду. Теодор даже не посмотрел в ту сторону. Плащ его совсем промок, рука, сжимавшая край плаща, была мокрой и костяной, неживой.

– А почему появляется… альтернатива? – спросила Лидочка.

– Далеко не каждое событие рождает альтернативу, – ответил Теодор. – История гасит случайные очаги. У нее есть свои бактериофаги, которые убивают опасные девиации. Но порой ничто не может остановить раздвоения.

– И вы это чувствуете?

– Я думаю, что и ты чувствуешь.

– Значит, это Матвей, – уверенно произнесла Лидочка. – Матвей изобретает сверхбомбу.

– Мне пора уходить, – сказал Теодор. – Будь осторожна. Завтра станет ясно… И не простудись. Ты совсем больная.

– Вы сами простужены.

– Это будет тысячный в моей жизни насморк.

– Когда я вас увижу?

– Через день, через год, через сто лет… – Улыбаясь, Теодор сверкнул очень белыми зубами.

Он не шутил. И Лидочка с содроганием ощутила холодное прикосновение вечности.

Теодор ушел.

Незаметно, бесшумно. Лидочка растерянно обернулась – черная блестящая фигура командора замерла в десяти шагах, почти скрытая мокрыми ветками лещины.

Теодор достал из глубокого кармана небольшой плоский серебряный предмет. Лидочка знала, что это портсигар, прибор, позволяющий передвигаться во времени и проникать в альтернативные миры.

Черная средневековая фигура растворилась в воздухе, на месте ее на секунду вспыхнуло слабое зеленое сияние. И все исчезло.

Значит, в альтернативном мире у Советского Союза будет бомба?

* * *

Лидочка ввалилась в прихожую. При виде ее чучело медведя оскалилось еще больше – ему еще никогда не приходилось видеть более грязной и несчастной женщины.

Лидочка действовала как во сне, хотя со стороны могло показаться, что она ведет себя разумно.

Она сняла пальто и после нескольких попыток повесила его на крюк вешалки. К счастью, в прихожей никого не было – публика веселилась в столовой и гостиной.

Лидочке не пришло в голову поглядеть на часы, иначе бы она поняла, что сейчас лишь начало девятого и маскарад только начинается. О маскараде Лидочка начисто забыла – она помнила только, что ей надо зайти к Александрийскому, чтобы проверить, жив ли он.

В прихожую вбежала Альбина. Она увидела Лидочку.

– Ну что же вы! – закричала она с порога. – Я места себе не нахожу.

– Все в порядке, – ответила Лидочка. – Я знаю, где она лежит.

– Я о револьвере, – прошептала Альбина. – Я жду весь вечер.

– Какой револьвер? – Лидочке не хотелось обижать Альбину, но у нее раскалывалась голова, и музыка, доносившаяся из гостиной, вкупе с драматическим шепотом Альбины ее страшно раздражали.

– Немедленно отдайте мне револьвер! – почти закричала Альбина. – Иначе я скажу вы знаете кому!

Лидочка обрела способность думать, но у нее не было никакого револьвера, и отдать Альбине она ничего не могла. Надо было отделаться от Альбины и скорее идти к Александрийскому.

– А я скажу, что не видела никакого револьвера, – сказала она.

– А я скажу… – Альбина замолкла и сжалась – она спиной почувствовала, что вошел повелитель.

Обнаженный Алмазов был весел – он поигрывал концом цепи и был похож скорее на пирата, чем на пролетария, намеренного освободить свой класс.

– Альбина, нам выступать, – сказал он, мальчишески улыбаясь, и тут увидел Лидочку. Лишь Альбина, находившаяся в истерическом состоянии, могла не заметить, как выглядит Лидочка. Алмазов такой невнимательности позволить себе не мог.

– Что с вами? – спросил он сразу – вся маскарадность в мгновение ока слетела с него.

– Я пошла погулять… – Лидочка шмыгнула носом и закашлялась. – Я… поскользнулась и упала… а я ужасно выгляжу?

Алмазов смотрел на ее ботики, измазанные желтой глиной.

– Вам надо тут же переодеться, – сказал он. – Обязательно. У вас есть лекарства? А то боюсь, что наш доктор тоже отплясывает за свободу пролетариата.

Алмазов подошел ближе – от него сильно пахло водкой. Сказал, наклонившись:

– Нашли время бегать по улицам и падать в лужи… нашли время.

Но тут же он засмеялся, подхватил Альбину под руку и потащил, не оборачиваясь, в гостиную, откуда доносилось пение «Марсельезы».

Удостоверившись, что Альбина с Алмазовым ушли, и не дожидаясь, пока появится кто-нибудь еще, Лида поспешила к Александрийскому.

Лидочка была почти убеждена, что профессор, узнав, куда направляется Матя, возвратился к себе. Но с каждым шагом ее уверенность падала и вместо нее рос страх, что профессор не откликнется на стук и ей придется снова идти под холодный ночной дождь – искать Александрийского в лесу. И не к кому обратиться за помощью. Пастернак уехал еще утром.

Лидочка коротко постучала в дверь, ее знобило, как будто она стояла на зимнем ветру. Дверь отворилась сразу – видно, Александрийский ждал визитов.

– Лидия! Что с вами! Куда вы делись! Я схожу с ума! – Старик был взволнован – у него даже кончики губ опустились и зло дрожали. – Почему вы не вышли? Что вас задержало?

– Господи, – сказала Лидочка, – какое счастье! С вами ничего не случилось!

– Что могло со мной случиться, кроме простуды?

Выглядел старик ужасно – вокруг глаз темные тени, щеки ввалились, руки дрожат, – словно за то время, пока они не виделись, профессор постарел на десять лет. Сейчас он был похож не на Вольтера, а на древнего пророка из Библии.

– Можно я сяду? – спросила Лида. Если бы он не разрешил, она бы все равно села – на пол.

Александрийский только тут понял, что ей плохо.

– Конечно, – сказал он, словно выпустил злой дух и сразу подобрел. – Конечно. Вы вся дрожите. Вы промокли. Лида, скажите, что произошло?

– Какое счастье, – сказала Лидочка. Она не могла сдержать слез. Сидела мокрая и грязная на стуле и поливала слезами ковер. – Какое счастье! – бормотала она между приступами кашля и потоками слез. – Я уже думала, что он вас убил… он вас убил, а потом за мной бежал, до самого дома…

– Погодите, погодите, вы можете рассказать внятно?

– Еще бы… Я пошла за вами, а вас нет. Я пошла за ним, я думала, что вас убили. А вы где были?

– Вы мою записку нашли?

– Нашла.

– Я ждал вас до девятнадцати часов. Как было уговорено. Было уговорено?

– Но они все разговаривают… маскарад…

– Я ждал вас до девятнадцати пятнадцати. И рад бы ждать далее, но, к сожалению, у меня не было на это сил. И я не мог понять, что с вами произошло… – Александрийский подошел к ней и навис, как аист над лягушкой. Но не клюнул, а погладил по мокрой голове. – С ума сойти! – сказал он. – Зачем вы купались?

– А Матя? Убийца?

– Он не вышел, – сказал профессор. – Наверное, он выйдет позже, когда все в доме заснут.

– Значит, вы его не видели?

– Я повторяю – я вернулся и стал искать вас, и я был, к сожалению, бессилен что-либо сделать, только ждать и злиться на вас.

– А я все знаю, – сказала Лидочка, глупо улыбаясь. Ей стало тепло, даже жарко, и ей было приятно сознавать, что доктор Ватсон опять оказался проницательнее самого Шерлока Холмса. – Я все знаю, мистер Холмс. Я пришла – вас нет, я полезла в погреб, а Полина исчезла… нет Полины.

– Во сколько это было?

– Потом. Потом… я пошла за ним до пруда…

– Вы видели убийцу?

– Я не хочу его видеть… я вообще никого не хочу видеть. Я буквально провалилась – видите, как я одета? Я монахиня, честное слово, только из эксплуататорских классов – вы можете представить, что я из эксплуататорских классов?

– Лидочка, сейчас вы пойдете к себе, ляжете и будете спать. И все пройдет. Вы мне только скажите – вы видели убийцу?

– Он спрятался, он смотрел на меня из кустов, а потом бежал за мной до самого дома, вы представляете?

– Нет, – сказал профессор, – я не представляю. Я думаю, что, если бы он хотел, он бы вас догнал.

– А я убежала…

– Хорошо, хорошо. Но главное, вы видели, куда он перепрятал труп?

– Я догадалась – только не смогла туда залезть.

– Куда?

– В ко-ло-дец! Хитро, да?

– Какой колодец? Ну какой еще колодец? Здесь нет колодцев!

Лидочка почти не видела профессора – слезы лились из глаз.

– В пруду, – сказала она, – есть волшебный колодец, там дьявол прячет своих агнцев, смешно?

Как сквозь сон Лидочка видела и слышала, что профессор нажал на звонок, лежавший на столике у его кровати. Он держал его, не отпуская, а Лидочка плакала. А потом прибежала женщина в белом халате – и она стала что-то делать, и было щекотно…

Ночью Лидочка просыпалась несколько раз – почему-то она спала не в своей кровати, а в белой маленькой комнате, где был столик, на столике стояла лампа, женщина в белом приходила и уходила, Лидочка все хотела к себе в комнату, но ее не пускали…

Глава 7
25 октября 1932 года

Лидочка проснулась, причем ее будили, и один голос требовал, чтобы Лидочка скорее проснулась и куда-то шла, а другой Лидочку защищал и хотел, чтобы она спала и дальше, потому что она жестоко простужена и не исключено, что у нее воспаление легких. Лидочка с сочувствием слушала второй голос и внутренне с ним соглашалась. Ей очень хотелось пить, но она не смела попросить воды, потому что обладатель паршивого голоса только и ждет, что она проснется. И тогда выскочит из-за кустов.

– Она в первую очередь больная, а уж потом вы решайте свои проблемы, – сказал приятный голос, и Лидочка догадалась, что он принадлежит краснощекой докторше Ларисе Михайловне. Лидочка чуть приоткрыла глаз – дышать носом она не могла, и потому она лежала очень некрасивая, с приоткрытым ртом, и дышала как старуха. «Ага, так я и думала – над кроватью стоял президент Филиппов. Конечно же, от него ничего хорошего не дождешься…»

Лидочке казалось, что она приоткрыла глаз незаметно, но Филиппов заметил и закричал – словно поймал вора:

– Все! Она проснулась!

Раз попалась, можно попросить воды. Все равно уж не спрячешься.

Глаза открылись с трудом, будто к ресницам были привязаны гирьки.

– Пить, – сказала Лида.

– Сейчас, моя девочка, – сказала Лариса Михайловна. Она подвела ладонь под затылок Лиде и приподняла ее голову.

Лида нащупала губами носик поилки, вода была сладкая и теплая.

– Вы ждали, что я проснусь? – спросила Лидочка, стараясь в вопросе передать благодарность докторше.

– Лежи, отдыхай, – сказала Лариса Михайловна.

– Здесь не больница, а санаторий, – сообщил президент. – Если больная, то мы сдадим ее в больницу. Правильно?

Последний вопрос относился к вошедшему в маленький санаторный бокс Яну Алмазову. Алмазов был строг, печален, одет в военную форму с ромбами в петлицах.

– Ну как, наша авантюристка пришла в себя? – сказал он. – Вот и замечательно. Сейчас мы с вами оденемся, Иваницкая, и вы нам поможете. Вы ведь нам поможете?

– Товарищ командир, – сказала Лариса Михайловна. – Больную нельзя поднимать с кровати. Ей нужен полный покой. У нее воспаление легких.

– Это только предположение, а я думаю, что у нас насморк, – сказал президент, и Лидочке показалось, что он при этих словах помахал хвостом.

– Сначала мы решим все наши дела, – сказал Алмазов, – в больницу всегда успеем.

– Я протестую! – сказала Лариса.

– А мы ваш протест запишем куда следует, – сказал Алмазов, – запишем, а потом спросим, почему это вдруг доктор из нашей любимой Санузии так шумно протестовала? Может быть, они с Иваницкой были знакомы? Или дружили даже? Ну!

Последнее слово прозвучало резко, и Лида хотела заткнуть уши, потому что такой Алмазов был беспощаден. Но почему он так сердился на нее, она совершенно не представляла. Его крики мешали сосредоточиться и вспомнить, что случилось. Кажется, был маскарад?

– Вы были освобожденный пролетарий, – сообщила Лидочка Алмазову.

– Давайте не будем валять дурочку, – сказал Алмазов. – Ты совершенно в своем уме. Будешь одеваться или мне тебя одеть?

Лидочка посмотрела на докторшу и поняла, что та не хочет встречаться с ней взглядом. Значит, ей тоже страшно! Лидочке стало жалко добрую Ларису Михайловну.

– Мне надо в уборную, – сказала Лида.

– Обойдешься ночным горшком! – воскликнул президент.

– Как так? – удивилась Лидочка. – Здесь?

– А мы поглядим! – Из президента буквально сочилась радость от того, что он мог унизить Лидочку.

– А ну отставить! – сказал Алмазов брезгливо. – Пускай одевается и идет, куда ей надо.

– А если она уничтожит улику?

– Ей же хуже, – сказал Алмазов.

– А такой худенький, – сказала Лидочка вслух, с сочувствием. Президент догадался, что она говорит о нем, и выругался, а Лариса Михайловна сказала:

– Постыдились бы женщин.

Президент хотел ругаться и дальше, но Алмазов сказал:

– Доктор права, не надо переходить границ.

– Выйдите, пожалуйста, – сказала Лидочка, – мне же надо одеться.

– Еще чего не хватало! – даже обиделся президент. Можно было подумать, что он играет в игру, а Лидочка все время норовит нарушить правила.

– Правильно, – сказал Алмазов. – Давайте выйдем, Филиппов.

– Ей не во что одеваться, – сказала Лариса Михайловна. – Все было мокрое и еще не просохло.

– Дайте ей свои туфли – у вас вроде нога побольше. Чтобы через три минуты она была полностью одета.

– Но ей же нельзя!

– Я это слышал, Лариса Михайловна. Но поймите – мы на работе, мы не в бирюльки играем. К сожалению, нам известно, что гражданка Иваницкая, надеюсь, не по своей воле, оказалась втянута в грязные интриги наших врагов. Так что шутки в сторону, Лариса Михайловна. Или вы нам помогаете и этим помогаете Лидочке, к которой я отношусь с симпатией. Или мы с вами будем вынуждены говорить иначе.

Лариса Михайловна поддерживала Лидочку, ведя ее по коридору к умывальной, а остальные шли сзади и громко разговаривали.

– Вы слишком либеральны, – сказал президент. – С ними так нельзя, товарищ комиссар.

– Дурак, – ответил Алмазов. – Зато она сама оделась, а теперь как ей доказать, что она больная?

Лидочка понимала, что этот разговор ведется специально, чтобы она его слышала и трепетала. А ей было все равно. Даже интересно – что же они подозревают? Будь она здоровой, испугалась бы куда больше, а сейчас она боролась с кашлем и головной болью и в конце концов не выдержала и, повиснув на руке Ларисы Михайловны, зашлась в приступе.

Краем глаза Лида увидела, как приоткрылась дверь в девятнадцатую палату и оттуда выглянула Марта. Лицо у нее было жалкое и испуганное, а из-за ее плеча выглядывал Максим Исаевич. Дверь захлопнулась…

* * *

Пока Лидочка была в умывальной, где докторша помогала ей привести себя в порядок, чекисты молча стояли снаружи.

– Что с ним? – спросила Лида шепотом.

– Ума не приложу! – слишком громко ответила докторша.

– Все в порядке? – спросил Алмазов с издевкой, когда женщины вышли из туалетной. – Полегчало? Тогда я предложу вам совершить маленькое путешествие.

– Я ее одну не отпущу, – сказала Лариса Михайловна.

– Ради бога, – сказал Алмазов. – Мы же не садисты. Если ваш медицинский долг велит вам сопровождать ваших пациентов куда ни попадя – сопровождайте. Только чтобы потом не плакать.

Филиппов рассмеялся высоким голосом.

– Скажите ему, чтобы перестал вилять хвостом, – сказала Лидочка.

Президент осекся – с надеждой посмотрел на Алмазова.

– Я прослежу за этим. – Алмазов засмеялся. – Да не обращай внимания, – сказал Филиппову, – не обращай. У тебя тоже будут маленькие радости.

Путешествие по лестнице, а потом по нижнему коридору было долгим. Лида шла и гадала – куда ее ведут. Оказалось – к Александрийскому.

– Может, вы вернетесь? – предложила Лида Ларисе Михайловне.

– Ничего подобного, – ответила та. – Вы у меня единственный пациент.

Она тоже догадалась, куда они идут.

Дверь к Александрийскому была раскрыта. В дверях стоял рабфаковец Ваня. Везет же Марте с любовниками, подумала Лидочка. А на вид – фанатик физики.

– Как он? – спросил Алмазов.

– Терпимо, – сказал Ванечка.

Александрийский сидел в кресле, закутанный в плед и схожий с очень старой вороной, – никакого Вольтера в нем не осталось.

Он неуверенно повернул голову в сторону Лидочки.

– И вас привели, – сказал он.

– А чего вы ожидали, Павел Андреевич? – удивился Алмазов, входя в комнату. – Мы же не дети, мы занимаемся серьезными делами.

Он оглядел комнату.

– Уютно, – сказал он, – мебель княжеская. Мне такую пожалели. Придется поговорить в Президиуме – о кураторах надо заботиться.

Алмазов умел менять тон и улыбку столь стремительно, что за ним не уследишь, – он всегда опережал тебя.

– Проходите, Иваницкая, – сказал он, – садитесь на стул. Как вы себя сейчас чувствуете, профессор? Присутствие доктора не требуется?

– Обойдусь, – сказал профессор и спросил у Лидочки: – Как вы себя чувствуете? Вам надо лежать.

– Кому лежать, а кому стоять, где лежать и стоять, с кем лежать и стоять – решаем здесь мы!

– Решает Господь Бог, – сказал Александрийский.

– Все его функции на Земле взяло в руки наше ведомство, – сказал Алмазов совершенно серьезно. – Итак, все посторонние, покиньте помещение. Лариса Михайловна и Филиппов – вы останетесь в коридоре и следите друг за другом – чтобы не подслушивать! – Алмазов опять рассмеялся. – Ванечка, побудьте на улице, у окна, чтобы никто не приблизился.

– Слушаюсь, – сказал Ванечка. – Одеваться?

– Оденься, может, потом придется погулять по парку.

Когда комната опустела, Алмазов подошел к двери и плотно ее закрыл.

– Ну вот, – сказал он, – теперь остались только свои. Замечательно… – Он широко взмахнул руками, как бы ввинчивая себя в кресло, впрыгнул в него. Он был игрив. – Я собрал вас, господа, для пренеприятного известия – к нам едет ревизор. Ревизор – это я, поросятушки-ребятушки. А вы будете говорить мне правду. Первое, что мне нужно: узнать, как в вашем дуэте распределяются роли и кто, кроме вас, здесь работает.

Лидочка начала чихать – ее зябко трясло. Алмазов терпеливо ждал.

Потом сказал только:

– Ну, сука!

– Вы не имеете права!

– Помолчите, профессор, вы мне уже надоели – вы слишком типичный. Честно говоря, мне жалко Иваницкую. Она хороша собой, она молода, я был бы рад взять ее себе, но боюсь, что не рискну. – И уже обращаясь к Лидочке: – Мне надоела ваша подружка Альбина – она обливает меня слезами и соплями, ну сколько можно! Пришлось даже показать ей сегодня приговор ее супругу – по крайней мере она не выйдет из комнаты.

– Ой! – сказала Лидочка. – Как вы смели так сделать!

– Не жалейте ее, она слабый человечек, и у нее не было выхода. Она была обречена с самого начала. Выход, который я ей предложил, – наилучший. Я освободил ее от мужа, от чувства вины перед ним. Она боялась, что я сдержу свое слово и освобожу ее мужа, больше всего остального. Потому что ее муж по правилам игры, в которую она играла, должен задушить ее как изменницу. А она очень хотела жить. Теперь же она порыдает еще недельку и найдет себе нового мужчину и новую жизнь. Я к ней замечательно отношусь и надеюсь, что именно так и случится. Если, правда… – Тут Алмазов сделал довольно долгую паузу и совершенно неожиданно закончил фразу так: – Если вы, конечно, не потопите ее, как члена вашей контрреволюционной группы.

– Как так? – не понял Александрийский.

– Иваницкая, – обратился Алмазов к Лидочке, – скажи, деточка, как к тебе попал мой револьвер? Мой револьвер?

Лидочка ждала такого удара. Несмотря на болезненное состояние, она поняла, что именно в револьвере и заключается главнейшая угроза. Это вооруженный заговор, это кража оружия… Лида в панике обернулась к профессору. Неужели они сделали тут обыск или запугали профессора?

– Не смотрите, не смотрите, – усмехнулся Алмазов. – Подсказки не будет. Где револьвер?

– Какой револьвер? – сказала Лидочка, стараясь выглядеть невинно оскорбленной.

– Послушайте, граждане, – сказал Алмазов. – То, что сейчас происходит, – часть неофициальная, так сказать, дивертисмент. По сравнению с тем, в чем я вас подозреваю и буду обвинять, – это пустяк. Но я хотел бы, чтобы вы поняли всю важность этого пустяка для вас лично. Для вас обоих. Альбиночка рассказала мне, что вы, находясь у меня в комнате, куда были ею приглашены, увидели кобуру, которую я легкомысленно, скажем, как последний дурак, оставил висеть на стуле. Несмотря на просьбы и мольбы Альбиночки, которая боялась, что подозрение падет на нее, вы взяли револьвер, а я, виноват, не спохватился до сегодняшней ночи. Должен отдать вам должное – вы не производите впечатления преступницы, хотя отлично знаю, что это совсем не аргумент в юриспруденции.

Алмазов замолчал и задумчиво почесал ровный пробор, словно исчерпал известные ему слова и теперь вынужден искать новые.

«Господи, маленькая мерзавочка! – думала Лида. – Зачем же ей было обвинять меня – единственного человека, которому она сама верила… а верила ли? Я же вчера ее перепугала, потому что не вернула пистолет. И она поняла, что ей предстоит допрос – и Алмазов, конечно же, доберется до правды… и тогда она придумала почти правду, в надежде, что он поверит… и чего я сержусь на это существо? За что? Что она могла поделать?…»

– Вы не хотите мне отвечать, – вздохнул Алмазов. – И не надо. Считайте, что все обошлось, я вам поверил и сам решил нести ответственность за потерю именного оружия. Ради ваших прекрасных глаз я готов пойти на плаху. Верьте… а я вам расскажу другое. И может быть, вы умеете складывать два и два – и когда сложите, сообразите, что вам делать дальше. Только не вздыхайте и не делайте вида, что вам плохо. Вы меня внимательно слушаете?

Алмазов говорил с легким южным акцентом – нет, не одесским, а скорее ставропольским или ростовским. Конечно же, он не из Москвы, думала Лидочка, он приехал, чтобы завоевывать мир, – он Растиньяк, он покровительствует актерам или актрисам. Лидочка поглядела на профессора, тот сидел, прикрыв веками глаза, и был недвижен, даже не дышал, но пальцы, лежавшие на пледе, порой оживали и вздрагивали.

– Я буду предельно откровенен. Я приехал сюда для переговоров деликатного свойства с доктором Шавло, Матвеем Ипполитовичем. Суть этого разговора – обороноспособность нашей социалистической родины. Матвей Ипполитович был готов приложить свои усилия для того, чтобы Советский Союз вышел вперед в развитии особенной бомбы. Я думаю, вам, Павел Андреевич, нет нужды это объяснять.

– Такую бомбу сделать нельзя, – сказал Александрийский, не открывая глаз. – Это вздор, авантюра… вы лучше бы посоветовались с серьезными учеными.

– Так, значит, Шавло беседовал с вами об этом?

– А разве я спорю с этим заявлением? Он говорил, и я осмеял его.

– Я спрошу об этом его самого.

– Спросите.

Алмазов ходил по комнате – у него были замечательно начищенные сапоги, сверкающие сапоги, – и вдруг Лидочка поняла, что сапоги ему чистит Альбина. Ночью он спит – большой, мускулистый, крепкий, громко храпящий… а она чистит сапоги.

– В отличие от вас у меня такое мнение, – сказал Алмазов, – что любое оружие, которое может принести нам пользу, нужно испытать. Любое! И мы знаем о том, что среди ученых еще есть некоторые сторонники реставрации монархии и скрытые реакционеры. А также прямые враги!

Алмазов остановился посреди комнаты. Лидочке показалось, что он любуется своим отражением в сапогах. Он несколько раз качнулся с носков на пятки и обратно.

– В разгар переговоров товарищ Шавло, честный ученый и коммунист, исчез. Вот так…

Алмазов хотел, чтобы его голос прозвучал тревожно, но он был плохим актером.

– А что за спектакль вы устроили? – спросил профессор. – Зачем вы вытащили из постели больную женщину?

– Потому что вы с ней подозреваетесь в похищении или убийстве Шавло.

– Этого еще не хватало!

– Все следы ведут к вам, – сказал Алмазов. – Я уж не говорю о похищении револьвера.

Лидочка кинула взгляд на профессора. Может быть, он вернет Алмазову этот проклятый револьвер? И тут же спохватилась, даже отвернулась к стене, чтобы Алмазов случайно не прочел ее мысль: признаться в обладании револьвером для профессора было все равно что признаться в заговоре, Алмазову только этого и надо – револьвер утащила диверсантка Иваницкая, а нашелся он у вредителя Александрийского. Обоих к стенке!

– Вчера вечером Матвей Ипполитович сам сказал мне, что вы его преследуете клеветническими обвинениями, – продолжал Алмазов, не дождавшись признания.

– Какими?

– Вот это вы мне и скажете!

С трудом, опираясь на ручку кресла, Александрийский поднялся.

– А с чего вы решили, милостивый государь, – спросил он, – что доктор Шавло убит? Да еще нами?

– Потому что никто, кроме вас, в этом не заинтересован.

– Ваш Шавло уже добежал до Москвы, – сказал Александрийский.

– Почему вы думаете, что Шавло убежал? – Алмазов был искренне удивлен.

– Потому что он убил Полину, – сказал Александрийский.

Лидочка не думала, что профессор способен на такое. Ведь это донос! Неужели его желание обезвредить Матю столь велико, что он предпочел забыть о чести? И тут она поняла: ведь Матя и чекист заодно! Обвиняя Матю, он выбивал почву из-под ног обвинения.

– Какую еще Полину? – поморщился Алмазов. – Она же уехала. Я сам читал ее записку.

– И проверили ее почерк?

– Зачем?

– Это почерк Шавло, – сказала Лидочка. Хоть фигуры в этой комнате играли непривычные для классического детектива роли, все же шло раскрытие преступления – как у Конан Дойля.

– Зачем Шавло убивать какую-то официантку?

– Вы знаете зачем. Она его шантажировала.

– Доказательства! – У Алмазова дрогнули уши.

– Пускай он сам все это расскажет, – вздохнул Александрийский. – Я искренне сожалею, что мне пришлось принять в этом участие.

– Я знаю, где он спрятал тело Полины, – сказала Лида.

– Это уже становится интересным. Где же?

– Сначала он спрятал ее в моей комнате.

– Не сходите с ума.

– Потом в погребе… снаружи по дороге к тригонометрическому знаку.

– Что вы несете?!

– Я ее там нашла.

– Как?

– Потому что у него ботинки были в желтой глине.

– Как у вас?

– У меня? Когда?

– Вы вчера пришли вся промокшая на маскарад, а ноги в желтой глине.

– Да. Я лазила в погреб, там был труп Полины. Потом он его унес.

– Куда?

– В пруд.

– В пруд? Мне что, бригаду водолазов надо вызывать, чтобы проверить ваши глупости?

– А я вам покажу труп!

– Лида! – крикнул Александрийский.

– Да, я покажу, куда он ее спрятал. А потом у него не выдержали нервы, и он убежал.

– А револьвер?

– Не брала я ваш револьвер! Неужели вы верите, что я пришла к вам в комнату и угрожала Альбине? Вы сами в это верите?

– Я верю во что угодно. Пошли!

– Сейчас?

– А почему мы должны терять время? Немедленно.

Алмазов шагнул к двери, толчком открыл ее – президент отпрыгнул в сторону, Лариса Михайловна стояла поодаль.

– Быстро, – приказал Алмазов президенту. – Любое теплое пальто! Я там видел на одной гражданке бурки – она в библиотеке сидит. На полчаса. От моего имени; а она пускай почитает газеты, очень полезно.

Президента как ветром сдуло.

– Вы намерены идти на улицу? – спросила Лариса Михайловна.

– А вы тоже бегите одевайтесь, вы нам можете понадобиться. Быстро. Ну вот, – Алмазов улыбнулся, – бегать они уже научились – все-таки пятнадцать лет дрессировки.

– Почти все дрессировщики плохо кончают, – сказал профессор.

– Помолчите, пророк! – отмахнулся Алмазов. – А вы, Иваницкая, расскажите, как вы узнали о смерти Полины.

Прежде чем Лида успела уложиться со своим рассказом, прибежал президент с лисьей шубой и бурками – такой шубы Лида раньше даже не видела. Затем вернулась Лариса Михайловна. Чтобы не привлекать внимания, Алмазов велел президенту открыть заднюю дверь. Но их все равно увидели, к окнам приклеились десятки лиц. Среди них наверняка и владелица шубы. Бедненькая, что у нее в душе творится!

Вся группа остановилась возле погреба. С утра дождь перестал, хотя было по-прежнему пасмурно и дул ветер. Блин желтой глины был гладок. Все следы затянуло.

Алмазов сам залезал в погреб, потом гонял президента за переносным фонарем. Лидочка впервые увидела погреб при свете. В грязной стоячей воде утонул широкий, разношенный туфель Полины. Алмазов велел Ванечке нести туфель с собой, и тот нес его брезгливо, обернув каблук в сомнительной свежести носовой платок. Потом Ванечка вытащил баул, наполовину наполненный мокрой одеждой. Лидочку знобило, но было терпимо, только хотелось отдохнуть.

Процессия спустилась к пруду.

– Вот здесь он ее нес, – сказала Лидочка. Алмазову не надо было показывать на желтое пятно на дорожке.

– И где же труп? – спросил Алмазов, когда они дошли до берега пруда. Здесь он задавал вопросы, и все беспрекословно подчинялись. Даже Александрийский, который шел, опираясь на руку Ларисы Михайловны. Когда останавливались, она мерила ему пульс и один раз дала пилюлю.

– Да перестаньте с ним нянчиться! – вырвалось у Алмазова. – Он здоровей нас с вами.

– К сожалению, даже вы никогда не сможете убедить меня или другого честного врача в состоянии сердца Павла Андреевича, – сказала отважная Лариса Михайловна. Алмазов сардонически усмехнулся.

На плотине Алмазов вышел вперед. Как пес, почуявший дичь, он махнул рукой, приказывая остальным отстать.