Текст книги "Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.8 "

Автор книги: Кир Булычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 55 страниц)

Дым, побившись немного между стенками, потерпел поражение и бежал с поля боя.

В первой, большой комнате люкса все было разгромлено.

Бегишев пришел в себя.

Он натужно кашлял и в перерыве между приступами громко повторял:

– Все в порядке, все нормально!

Капитан вторил ему. Человек с огнетушителем обратил свое оружие против зевак и направил струю на пол возле двери.

– Что случилось? – спросил капитан у Бегишева.

В дверях в заднюю комнату появился Алик. Одной рукой он держался за косяк, другую приложил к глазу.

– Хулиганы, – сказал Бегишев. – Пьяные хулиганы.

– Этого у меня на борту быть не может, – твердо заявил капитан.

У капитана были плакучие длинные усы и манера дергать за правый ус, отчего он был заметно длиннее левого.

– Мы разберемся, – сказал Бегишев и тут заметил Андрея.

– Ты чего видел? – спросил он.

– Я только что пришел.

– Тогда будь другом, загляни в тринадцатую, к мадам. Но тихо, без шума, усек?

Капитан настороженно прислушался.

– Это наши дела, Матвей Павлович, – сказал Бегишев и обнял лапой невысокого капитана за плечи. – Мы сами разберемся.

– Это мои дела, – решительно возразил капитан. – На борту вверенного мне судна я не потерплю разборок!

В дверях уже стояли два матроса. Зеваки исчезли. Их оттеснили в глубь коридора, и оттуда доносился только невнятный шум голосов. Андрей вышел в коридор.

Каюта госпожи Парвус была за углом.

Дверь закрыта.

Андрей постучал. Никто не ответил.

Он оглянулся – в коридоре никого нет. Только голоса вдали. Он постучал еще и сказал в замочную скважину:

– Это я, Андрей.

– Вы один? – донеслось изнутри.

– Я один.

Дверь приоткрылась. Там стоял теннисист с палкой в руке. Андрей отстранил руку с палкой и, войдя в каюту, закрыл за собой дверь.

– Это ужас, – сказала в темноте госпожа Парвус. – Я думала, что сойду с ума. К нам ломились неизвестные люди. Ломились и не отзывались на мой вопрос «Кто там?».

– Вы спрашивали по-английски?

– Разумеется.

Приоткрытая дверь была освещена из коридора. Андрей оглянулся. Дверь и на самом деле несла на себе следы взлома. Краска была сбита, у замочной скважины вмятины. К счастью для мадам, взломщик ей попался неопытный, куда слабее того, кто работал в каюте Бегишева.

– Все обошлось, – сказал Андрей. – Здесь уже капитан.

– Но что было? – Голос мадам доносился откуда-то сверху. Андрей никак не мог сообразить, где она спряталась. Света не зажигали.

– Ваши соперники искали ящик, – сказал Андрей.

– Вы уверены в этом?

– Вряд ли они пришли за леденцами. В каюту Бегишева им удалось проникнуть.

– И что?

– А вы как думаете?

– Но ведь ящика там нет. Правда там нет ящика?

– Мне некогда было спросить. Но, как понимаю, там нет ящика.

– Вот видите, как все получается! Какое счастье, что мы остались на пароходе.

Андрей не понял, в чем же заключалось счастье этой старой женщины.

– Что же нам делать? – спросил сонный, всклокоченный и вовсе не такой хорошенький, как вчера, теннисист Серж.

Андрей понял, что указаний на этот счет не имеет. Поэтому он сказал:

– Оставайтесь в каюте и никому, кроме своих, не открывайте.

– Свои – это вы и Бегишев?

– И Владимир Ильич Ленин. – Андрей не удержался от иронии.

– Хорошо.

Госпожа Парвус была на чужой территории и потому потеряла спесь и уверенность в себе.

Андрей вышел из каюты. Сзади сразу же щелкнул замок.

Видно, когда монархисты – а Андрею казалось, что это именно они, – делили объекты нападения, мадам Парвус достались не очень решительные и опытные взломщики.

Он вернулся в каюту Бегишева. Дверь была приоткрыта. Они уже не боялись.

Там восстановился некоторый порядок.

Алик сметал в угол мусор, Антонина приводила в порядок мебель. Бегишев стоял посреди каюты, направив на дверь пистолет.

– Заходи, – сказал он Андрею. – Это так – пукалка.

Он спрятал пистолет в карман.

Бегишев был в атласном халате, подпоясанном витым золотым шнуром, подобным шнуру от портьеры в ресторане.

– Как они там? – спросил Бегишев. – Надеюсь, их не тронули.

– Но ломились в дверь.

– Дилетанты! – с презрением произнес Бегишев. Относилось это к нападающим.

– Но ты хорошо спрятал шкатулку? – спросила Антонина.

– Ты не узнаешь. Никто не узнает.

– Ты уж скажешь! – Антонина обиделась. – Неужели я тебя продам?

– Конечно, как только цену предложат.

Антонина надулась.

Бегишев подошел к иллюминатору. В трудные минуты он всегда замирал, глядя на небо. Видно, это помогало ему сосредоточиться.

– Что ж, – сказал он наконец, – попытка им не удалась. Но они не успокоятся. Наша задача – угадать, куда последует удар. Давайте думать.

Теплоход качнуло. Его уже давно покачивало, но слегка, будто море с уважением относилось к громаде пассажирского лайнера. Но теперь, к середине ночи, когда «Симонов» отошел подальше от берегов Швеции, море принялось покачивать его всерьез.

– Я этого не люблю, – сказала Антонина.

Бегишев приложил ладонь ко лбу. Он вглядывался в туманную темень.

– Будут шуровать по всему кораблю. У нас задача: как вынести ящик с «Симонова», чтобы нас не перехватили. Их ведь, наверное, больше, чем нас.

– Это еще неизвестно, – сказала Антонина. – Я могу вызвать всех, которые нелегалы.

– Я что думаю, – сказал Бегишев. – Не исключено, что нам стоит вообще остаться пока на Готланде. Может, и не идти дальше, в Хельсинки.

– Боишься? – спросила Антонина.

– Это не так называется. Это называется здравым смыслом, – сказал Бегишев. – Мы сделали ошибку – недооценили противника. А это последнее дело. Противника надо уважать. Я думаю, что мы задержимся на Готланде, и я вызову еще людей из Питера.

– Вы кого-нибудь заметили? – спросил Андрей. – Из тех, кто на вас напал?

– Даже если и заметил, – ответил Бегишев, – это уже не играет роли.

– Кто-то знакомый?

– Свет они вырубили, – сказала Антонина. – Как ворвались, мы с Оскаром в спальне лежали, а Алик здесь был, заснул.

– Вот этого я тебе никогда не прощу, – сказал Бегишев.

– Темно было, тихо, – признался Алик. – Тут каждый закемарит.

– Свет мы включить не сумели, – сказала Антонина. – Алик был… в обмороке. Это так у вас называется?

– В отключке, – признался Алик.

Вокруг глаза разлилось синее пятно, щека вздулась.

– Нам бы доставить груз в Питер, там они нас не достанут.

Оскар явно был не уверен в себе и своих союзниках. В дверях появилась мадам Парвус, за ней стоял теннисист.

– Не выдержали? – спросил Бегишев. – Страшно вам, цыплята?

– Что он сказал? – спросила мадам.

– Ничего особенного, – ответил Андрей, ему не хотелось больше играть в переводчика, но приходилось.

– Они будут нас пытать? – спросила госпожа Парвус.

– Вряд ли, – ответил Оскар. – Кроме меня, никто не знает, где ящик. Но самое интересное – я тоже не знаю, где ящик. Я его передал человеку, и тот его спрятал. Но мне говорить не стал, а я не стал спрашивать.

– Значит, вас надо пытать? – произнес Андрей. Это была неловкая шутка.

– Пускай попробуют. Вряд ли у них получится.

Бегишев шлепнул себя по карману халата. Андрей знал, что там лежит пистолет, который Бегишев, справедливо или нет, обозвал пукалкой.

Он обвел своих союзников острым взглядом маленьких свинячьих глазок, уютно лежавших на подушках красных щек, и заявил:

– За меня попрошу не беспокоиться. Корабль этот мой, и люди на нем мои. Больше накладок не повторится. Виноват я сам – забыл, что враги не дремлют. Сейчас ко мне на совещание прибудут руководители круиза.

Как бы в ответ на его слова дверь приоткрылась. Там стоял капитан. Уже при параде, как положено на приеме у морского начальства.

– Заходите, шкипер, – сказал Бегишев. – Сейчас мы с вами устроим небольшое совещание.

За капитаном вошел его помощник, а может, иной важный корабельный чин.

Указав жестом, где им садиться, Бегишев обратился к остальным:

– Прошу всех разойтись по каютам и спать, спать, спать! Чтобы к десяти утра были как огурчики. Прибываем на пиратский остров Готланд, где и проводим последнюю стадию операции. Всем ясно?

И он, довольный, рассмеялся.

Все послушно поднялись. Антонина хотела задержаться, но Бегишев и ее погнал к выходу.

– Отдыхай, – сказал он. – На этот раз в одиночестве.

– Меня тошнит, Оскар, – сказала Антонина. – Я не выношу качки.

– Не надо пить перед сном.

Бегишев сказал Андрею:

– Переведи для своей бабуси, чтобы они без моего приказа каюту не покидали. И запритесь получше. Я постучу вот так: та-та-та-та-спар-так.

Андрей выходил последним.

Перед дверью каюты в коридоре стояли два матроса, в робах, с резиновыми дубинками в руках. Интересно, это так положено на всех теплоходах? Морская полиция?

* * *

Андрею так не хотелось возвращаться в каюту, что он пошел в салон. Но там веселье кончилось. Стюард мыл бокалы, в углу вяло пели норвежцы. Может, прикорнуть на диванчике?

– Спокойной ночи, товарищ писатель, – сказал Андрею бармен, который, видно, угадал, что тот вознамерился поспать в салоне.

Пришлось идти в каюту.

Каюта была не заперта, постель Алеши заправлена, его самого нет. Андрей почувствовал облегчение. Сейчас еще не хватало бы объясняться с ним. Андрей не сомневался в том, что Алеша участвовал в налете на каюты Бегишева и Парвус.

Наверняка у монархистов дефицит рядового состава.

Они же теперь знают, что шкатулка у Бегишева. Бегишев мог спрятать ее на борту – тут у него есть свои люди, он даже не позволит снова напасть на свою каюту – как бы монархисты ни собирали силы, официально они слабее магната и всеобщего спонсора.

Значит, они попытаются добыть шкатулку на Готланде.

Хотя у Бегишева есть возможность, пользуясь пограничными послаблениями, вызвать слесарей на борт. И только попробуй сунуться – у него матросы с дубинками!

Если монархисты понимают это, им надо изобрести какой-нибудь оригинальный способ заполучить ящик.

«Что бы я сделал на их месте?»

Андрей разделся, лег на койку. Качало мягко, но размашисто.

Хмель, столь явно туманивший голову, пока он сидел в салоне, и куда-то испарившийся в каюте Бегишева, вернулся в мозг из кровеносной системы и обволакивал мысли, приказывая спать.

И Андрей заснул мирно и глубоко.

Он не слышал, как в недрах корабля происходили какие-то события, да и не мог бы их услышать, так как лишь моряк смог бы сообразить, что характер качки «Симонова» изменился, словно теплоход изменил курс. Конечно, до него не мог донестись голос с капитанского мостика, и невозможно было догадаться во сне, что на борту теплохода произошла революция. Оказывается, монархисты придумали все же рискованный, почти невероятный, но имевший шансы на успех план: как заставить Бегишева вытащить из тайника шкатулку и оставить ее почти без охраны.

Андрей не знал о том, что в четыре часа двадцать минут, в самое темное и туманное время ночи, когда «Симонов» уже покинул стокгольмские воды и шел вдоль шхер, намереваясь повернуть к Готланду, два вооруженных человека, в одном из которых он мог бы угадать Алешу Гаврилина, поднялись на мостик и под дулами пистолетов связали рулевого и вахтенного штурмана. Затем спутник Гаврилина встал за штурвал, а Гаврилин остался рядом, охраняя его.

Стоявший за штурвалом человек средних лет, имя которого было известно Андрею, по своей первой профессии был штурманом и потому представлял, как надо себя вести на мостике теплохода.

Вскоре на мостик поднялась Татьяна, пришедшая на помощь Гаврилину. Похитители теплохода понимали, что именно мостик становится центром борьбы за власть.

Андрей не мог знать, что после совещания у Бегишева, где Оскар с капитаном решили, как обезопасить шкатулку на Готланде, капитан отправился к себе в каюту, потому что давно не спал и ему надо было выспаться – хоть часика три перехватить перед Готландом.

Его помощник по безопасности, который тоже был у Бегишева, задержался у Оскара – они когда-то вместе служили в Афганистане. Они не хотели много пить, но все же выпили. Так бывает со старыми друзьями.

И когда «Рубен Симонов» стал менять курс, первый помощник решил было, что изменился ветер. И даже сказал Бегишеву:

– Смотри, а ветер изменился, теперь в правую скулу бьет, видно, нам дольше придется до Готланда топать.

И они выпили по маленькой за то, чтобы поскорее добраться до Готланда. Помощник знал, что Оскару надо помочь. А в детали он не вдавался.

В четыре утра никто по доброй воле не выйдет на мостик. Так что все, кто не был на вахте, спали, доверившись приборам и опытным кормчим.

А «Рубен Симонов», сменив курс и сделав это осторожно – не явно и не резко, шел уже не к Готланду.

Рулевой отошел от штурвала – все равно приборы поддерживали заданный курс – и склонился над подсвеченной снизу картой, на которой зеленой точкой медленно двигался теплоход.

– Через пять минут, – сказал он, – можно будет начать побудку.

– Но еще не начало светать, – сказала Татьяна. – Может, нам подождать до света?

– И не мечтай. Пока туман и темень, нас никто не поймает. Мы увидим этот чертов ящик, я ручаюсь. Главное – следить за Бегишевым. А на Бегишеве и его бабе есть наши передатчики.

Прошло пять минут.

Ничего не изменилось. Ровно урчали двигатели теплохода.

* * *

Морозный воздух врывался в щель иллюминатора. Сквозь сон Андрей подумал: «Встать бы, закрыть иллюминатор, а то можно простудиться».

Но тут же, не додумав, заснул.

Именно тогда рулевой указал ногтем на точку на подсвеченной карте и сказал:

– Татьяна, посмотри на показания лота.

– А где они?

– Господи, сухопутные крысы! – Рулевой подошел к прибору.

– Ну и что? – спросила Татьяна.

– Вы бы все оделись получше, – сказал рулевой. – В море брызги, в море холодно.

– Мне идти? – спросила Татьяна.

– Иди, мы с Гаврилиным управимся.

Если бы осветить мостик да приглядеться к рулевому, Андрей бы узнал в нем Мишу Глинку, авантюриста и монархиста. Но члена Союза писателей. На его долю выпала ответственная работа. К счастью для захватчиков корабля, он с отличием окончил мореходку и имел профессию «штурман».

Показания лота Глинку порадовали: все получилось точно как рассчитывали.

Впереди была банка, за ней промоина глубиной в тридцать метров, затем изрезанные берега прибрежных островов.

Но главное – банка. Судя по всему, она была длинной и широкой – не обогнешь. Ее обозначали бакены, но кто их увидит в такую туманную темень. Увидел их только штурман Глинка. И убедился в том, что правильно ведет теплоход с писателями и прочей отдыхающей публикой.

– В любую минуту, – сказал он Татьяне. – В любую минуту будет удар. Держись как следует.

Он велел машине сбросить ход до малого.

И все равно удар был силен.

И даже страшен.

Потому что большим теплоходам не положено ползать по земле, а тем более по камням.

Самым страшным был скрежет.

Это рвалось днище «Симонова», это прогибался стальной корпус, это изгибались переборки.

Миша Глинка поморщился. Ему бы не хотелось, чтобы кто-нибудь пострадал. Он не был бандитом.

И хоть крушение «Рубена Симонова» придумал именно он и даже выбрал для этого место и время, мысль о том, что он кому-нибудь причинит боль, была ему отвратительна.

Но, к счастью, скорость теплохода была невелика, банка полога и достаточно далека от поверхности, и теплоход влез на нее, накренился и замер, не развалившись, не опрокинувшись – лишь потерпев настоящее крушение.

Глинка мог радоваться – своими руками он совершил кораблекрушение. Это мало кому удавалось сделать.

Постепенно стихал скрежет и грохот погибающего корабля. И чем тише становились стоны «Симонова», тем громче были крики разбуженных и смертельно перепуганных людей.

Господи, он никогда не предполагал, что несколько сотен человек могут одновременно и так отчаянно вопить.

– Ну останови их! – крикнул Глинка.

Татьяна сама замерла, слушая крик.

И сказала невпопад:

– Как на «Титанике».

– Только мы не потонем, – возразил Глинка.

– Это мы с тобой знаем, а они думают, что утонем.

– Включай внутреннюю связь, – сказал Глинка. – Мне надо поговорить с народом.

Андрей проснулся от скрежета, но не настолько испугался, чтобы вскочить. Он лежал и старался сообразить, что же происходит. Ведь такой грохот и скрежет означает столкновение, удар о берег, но не смерть в морской пучине… Впрочем, он не формировал для себя спросонья эти страхи – он просто лежал и ждал, что же будет дальше.

Корабль дергался, прорывался вперед, словно автомобиль, который застрял на плохой дороге и старается выбраться на сухое место, но неожиданно, видно, попав в глубокую промоину, автомобиль принялся крениться, словно вот-вот опрокинется.

Только тут Андрей испугался.

Он вскочил с койки – было темно, лампочка на столике погасла. В темноте он шарил руками, разыскивая одежду – брюки нашлись, но ботинки заехали глубоко под койку…

Корабль вздохнул, рванулся еще раз и замер, косо лежа на дне моря.

Крики снаружи были ужасны – это были крики тонущего корабля, и они многократно усилились, когда корабль-теплоход замер и замолкли его машины.

Крики неслись отовсюду – они прорывались сквозь ярусы и переборки, врывались в каюту из коридора и перемежались с топотом ног и тупыми ударами непонятного свойства.

Наконец ботинки нашлись – а где куртка? Черт побери, он натянул ботинки без носков! А как теперь найдешь носки? Хорошо еще, что ботинки теплые, зимние. А где куртка? Без куртки снаружи делать нечего – Андрей уже не сомневался, что придется выбираться наружу.

Ему однажды в жизни пришлось оказаться на тонущем корабле. Тогда было теплое южное утро, теплоход тонул на Черном море, и светило солнце.

Постепенно ужас вползал в мозг Андрея все глубже.

Может, виной тому были темнота и неизвестность, может – вопли, может – непослушная одежда…

И тут как спасение, как глас Божий, дающий возможность прийти в себя и сориентироваться во времени и пространстве, возник звук. Звук был голосом.

Голос звучал по внутренней связи, по той самой обычной, житейской внутренней связи, которая просыпалась порой, чтобы объявить близкую стоянку в Копенгагене, задержку с обедом или общее собрание писателей в салоне на третьей палубе.

– Вниманию пассажиров, – звучал знакомый голос, вернее всего, Андрей слышал его раньше на этом же теплоходе. – Вниманию пассажиров и членов экипажа. Наш теплоход потерпел аварию и сел на мель. Расстояние до берега несколько сотен метров, жизни и имуществу ничего не угрожает. Однако капитан настойчиво рекомендует пассажирам занять места в шлюпках соответственно шлюпочной тревоге, не рекомендуется брать с собой вещи, так как они останутся на борту в полной безопасности. Шансы за то, что «Рубен Симонов» останется на плаву до подхода спасательных судов, весьма велики. Членам команды занять свои места согласно аварийному расписанию и обеспечить безопасную эвакуацию пассажиров на берег.

Голос оборвался, словно диктор размышлял, все сказано или нет.

Пока он говорил, на теплоходе царила тишина.

Но стоило ему замолчать, как крики и шум возобновились, правда, они изменились, потому что это были уже не крики ужаса, а деловитые, хоть и перепуганные голоса людей, бегущих от смертельной опасности. Но по крайней мере они знали, куда им бежать.

Андрей понимал, как понимали и все остальные пассажиры, что голос его успокаивал.

Такова должность радиоголосов – успокаивать. И чем больше опасность, тем спокойнее и даже веселее должен быть текст по внутренней сети. Мы тонем? Ничего подобного, мы споткнулись о камешек. Нам угрожает опасность? Ни в коем случае! Нам прыгать за борт? Нет, мы совершим легкую прогулку на шлюпках – только оставьте свои пожитки на борту, они помешают вам любоваться окрестными видами!

Из сказанного Андрей извлек для себя такую информацию: «Симонов» сел на камни, которые именуются мелью. Возможно, он тонет, а возможно, еще некоторое время пробудет на плаву. К счастью, берег недалеко, но в море шторм, и вряд ли многие доберутся до берега живыми. Может, он преувеличивал опасность, но лучше преувеличить ее, чем спокойно ожидать смерти.

Андрей поднялся с койки – пол был наклонным, в сторону иллюминатора.

Андрей сделал два шага, чтобы выглянуть наружу.

Если уже светало, то это было почти незаметно. Или иллюзию рассвета рождали проплывающие совсем близко клочья тумана. Когда они расходились на секунду, была видна черная беспокойная вода – короткие волны, с размаху бьющие о борт.

И вот эти злые короткие волны испугали Андрея больше всего, так как он понял, что ему придется прыгать туда, вниз, к ним, и оказаться в их милости.

Что надо взять с собой?

Андрей начал спешить, и его подталкивало к этому происходящее с «Симоновым». Теплоход вздрагивал, дергался, замирал и снова старался вырваться, но не настойчиво, как раньше, а вялыми движениями смертельно раненного животного.

«Черт с ними, с вещами. Слава богу, нашлась куртка. По крайней мере не замерзну на палубе».

Он пошел к двери и чуть не сломал ногу – оказывается, в проход между койками свалились какие-то вещи; пришлось карабкаться через них, пробиваться к двери, к тому же и дверь удалось открыть не сразу – ее придавило вещами.

Андрею привиделось, что он сейчас откроет дверь и оттуда в каюту хлынет поток воды.

К счастью, ничего подобного не случилось.

В коридоре было сухо. И даже горела под потолком лампочка – неярко, но горела.

Дверь в каюту напротив была приоткрыта. Там в темноте возились, спешили, собирались литовцы, негромко переговариваясь или ссорясь.

Андрей поспешил по кривому полу коридора.

Впереди стоял шум.

Вот и площадка перед выходом на палубу.

В обычное время здесь ярко горит свет над стойкой портье, украшенной рекламными плакатами.

Вокруг кипела толпа – даже трудно представить, сколько, оказывается, таилось людей в каютах «Симонова», и все они сейчас оказались здесь. Разумеется, никто не послушался диктора, который просил оставить вещи в каютах. Наоборот, предупреждение как бы подтолкнуло всех тащить чемоданы с бесценным барахлом, сумки с копенгагенскими покупками, драгоценные библиотеки, состоящие из своих произведений.

Люди нажимали на матросов, кое-как одетых и растерянных, которые старались удержать эту дикую толпу от попытки вырваться на палубу в поисках шлюпок.

– Внимание! Нам ничего не угрожает! – снова кричал голос в динамике. – Мы крепко сидим на мели. Желающие даже могут остаться на теплоходе в ожидании помощи, хотя мы рекомендуем на всякий случай перебраться на берег. Члены команды на палубах покажут вам шлюпки, в которых вы будете эвакуированы. Будьте спокойны, товарищи, вашей жизни ничего не угрожает.

Эти слова, этот нарочито спокойный, даже с издевкой голос вызвал к жизни новую волну паники. Толпа засуетилась, как суетятся муравьи, если в муравейник сунуть палку.

Андрей понял, что был единственным, кто подчинился требованию диктора не брать с собой вещей. Даже фотоаппарат он оставил в каюте. Жалко его, хороший «Олимпус», с трансфокатором…

– Ты только скажи мне, – спросил Миша Кураев, одетый тщательно, с сумкой через плечо – словно с вечера готовился к крушению и взял с собой все, что необходимо. – Как может лайнер настолько сбиться с курса, чтобы врезаться в какую-то банку? Я тут не новичок и внимательно изучил карту. Мы должны быть сейчас в открытом море, далеко от берегов. Напились они, что ли?

– В сущности, на нашу судьбу это не повлияет, – сказал Андрей.

– А я человек дотошный и вижу в этом чью-то злую волю. Попробую-ка подняться на мостик.

– Если у нас есть время.

– Пока что «Симонов» не ушел в воду, – ответил Кураев. – Кажется, он действительно сидит на банке.

Кураев исчез в движущемся скопище людей – может, и в самом деле отправиться на разведку, пренебрегая собственной безопасностью, но тут же рядом с Андреем обнаружилась Антонина.

– Ты где пропадал? – кричала она, размахивая полной белой рукой. Почему-то она была в халате и бигуди. – Мы же тонем, а ты гуляешь! Тебя Оскар ждет!

Она выскочила из толпы и потянула Андрея за собой.

– Успеем! – повторяла она. – Успеем, нам специальную шлюпку выделят. Уже все готово.

Она потянула Андрея не к каюте Бегишева, как тот ожидал, а по лестнице вниз, против движения толпы.

Она была вне себя и выкрикивала фразы, вроде бы не связанные между собой, но несшие некий общий смысл:

– Вы только подумайте – капитана нигде не видать, политрук еще в себя не пришел. Это не Готланд, понимаешь? На мостик звонили, всюду звонили, непонятно, кто командует, а политрук – как невменяемый. Матросы есть, ты не беспокойся, матросы найдутся. Главное – ящик доставить на берег, а вся связь, как назло, вырубилась. Только наши и два матроса.

Тут Андрей увидел капитана и еще нескольких корабельных чинов, которые бежали им навстречу, обгоняя пассажиров.

– А вот и ты! – завопила Антонина. – Где тебя носило?

– Да отвяжись ты! – огрызнулся капитан, не останавливаясь. Андрею показалось, что даже усы отстали от капитана и несутся отдельно, вслед за ним.

– Кто это сделал? – требовала Антонина. – Чьих это рук?

Капитан промчался дальше, остановить его не удалось.

На самом деле капитан все еще оставался в неведении. Когда он проснулся полчаса назад, его каюта была заперта, а связь отключена. Он выломал дверь и кинулся на мостик. Там было пусто. Никого. Потом нашлись запертые рулевой и штурман. Они-то и сообщили, что на мостик ворвались какие-то террористы в чулках на головах, как в гангстерских фильмах, избили их и заперли. Вот и все.

Капитану не оставалось ничего иного, как организовать спасение пассажиров и выяснить наконец, грозит ли «Рубену Симонову» гибель, или он останется на поверхности Балтийского моря.

Пока обследовали машинное отделение, трюмы и внешнюю обшивку, прошли ценные минуты, и паника, без того хозяйничавшая на борту, стала неуправляемой.

Тут же на мостике появился и сам Бегишев, который был способен думать лишь о своих проблемах. Утешительным речам капитана, убежденного к тому времени в том, что «Симонову» гибель не грозит, он, конечно же, не поверил. Капитан уговаривал его не торопиться, а Оскар требовал самую большую шлюпку, чтобы срочно плыть к берегу.

Капитан был в бешенстве. Представьте себе – ваш корабль терпит бедствие, а некий толстосум полагает, что распоряжается на борту именно он. Капитан и без того понимал, что придется поплатиться карьерой. Вряд ли оставят ему лицензию, если он умудрился в сносную погоду, на проторенных трассах посадить судно на камни.

Так что первый напор ничего Оскару не дал.

Но Оскар не привык сдаваться. Тем более что весь круиз был затеян именно для него, а капитан был лишь одним из обслуживающих лиц.

Бегишев вызвал на мостик первого помощника. Тот был верным его прихвостнем и не боялся за свою карьеру, которая проходила по иному ведомству.

Помощник серьезно поговорил с капитаном, и тот понял, что есть вещи поценнее карьеры.

В результате капитан согласился отпустить с Бегишевым политрука, выделить ему шлюпку и двух матросов, которые не были матросами, а составляли ближайшее окружение первого помощника.

…Палубу озаряли лишь редкие, тревожные, неверные огни аварийного освещения да бегающие лучи ручных фонарей команды. Матросы пытались распределить пассажиров по шлюпкам, а пассажирам казалось, что шлюпок на всех не хватит.

– Алик мое манто возьмет, – вдруг заявила Антонина, – я ему с самого начала велела. А сама за тобой побежала. Без мадам Парвус на шведском берегу делать нечего. Мы у нее в лапах. И ты как переводчик наших интересов выходишь на первый план.

Люди то встречались толпами, то коридор вдруг пустел – ни одной души, даже страшно.

У разбитой витрины валютного магазина стоял Миша Кураев и курил.

В «валютке» горел свет.

– Ты чего! – крикнула Антонина. – Утонешь!

– Не утонем, я знаю, у меня опыт, – отозвалась изнутри «валютки» продавщица. – А оставить добро я не могу. Подотчетное и в валюте. Мне за всю жизнь не расплатиться.

– Тогда ты беги! – Антонина потянула Кураева за рукав.

Писатель снисходительно улыбнулся.

– Джентльмены не оставляют в беде блондинок, – сказал он.

«Наверное, ему страшно, – подумал Андрей. – Но куда менее страшно, чем прочим, потому что есть человек, который без Миши попросту умрет со страха. А с Мишей они выкарабкаются».

Андрей хотел сказать что-то умное и доброе, но «Симонов» вдруг покачнулся, словно устраивался удобнее на камнях, крен усилился.

Антонина кинулась бежать. Кураев подтолкнул Андрея в плечо, чтобы не отставал от нее.

Блондинки были в беде.

И тут их путешествие по теплоходу завершилось. В лучах фонарей, в свете мерцающей на мачте лампы, в первых робких проблесках рассвета Андрей различил тесную группу людей.

Все свои.

Даже больше, чем все.

Когда Андрей подошел поближе, Бегишев разглядел его и сказал:

– Молодец, Берестов, я в тебе не сомневался. Можешь рассчитывать на премиальные.

Внутри группы люди Бегишева скрывали драгоценность – железный ящик, который требовалось спасти.

Они вели себя как муравьи, которые скрывают от опасности царицу.

Выглядели они внушительно. Два или три матроса в пластиковых куртках и сам их шеф – первый помощник. У них, наверное, есть кое-что получше, чем дубинки. Там же были Алик, Бегишев, механик, который вчера осматривал ящик, и, конечно же, сам Ильич. Он выглядывал из-за плеча Бегишева. Пальто было застегнуто на все пуговицы, шарф обмотан вокруг воротника, кепочка на глаза – Ильич успел приготовиться к эвакуации.

Впрочем, Андрей кого-то мог упустить. Где госпожа Парвус? Здесь! Ее рыжая голова, обмотанная полотенцем, торчит сзади.

По договоренности с помощником все заняли места в шлюпке до того, как ее на талях опустили на воду. Бегишев опасался конкурентов – только когда его рой целиком окружал ящик, он чувствовал себя в безопасности.

Шлюпка ударилась о волны, холодной водой плеснуло внутрь, еще раз, еще… завизжала мадам Парвус. Антонина накрылась шубой с головой. Подобно легендарному страусу, ей было спокойней, если ничего не видишь.

В шлюпке, большой и просторной, оказалось много свободного места, и Андрей вдруг сообразил, что она предназначалась для куда большего числа спасенных.

Это пришло в голову не только ему.

Сверху, с палубы, кто-то кричал:

– Вернитесь! Людей взять надо!

– Давай отчаливай! – крикнул Бегишев. – Нашел кого слушать.

Шлюпку мотало на волнах и даже один раз ударило о борт теплохода, хотя матрос упирался в борт веслом.

Но тут мотор схватился, и, набирая скорость, лодка пошла прочь от «Рубена Симонова».

* * *

Капитанский катер, о котором не положено думать до тех пор, пока корабль не ушел под воду, приспособленный для особых поездок и чрезвычайных ситуаций, покачивался с подветренной стороны.

В нем было всего пять человек.

Но в отличие от шлюпки Бегишева, в которой собрался некий небоеспособный Ноев ковчег, все пятеро на катере были вооружены, обладали некоторым опытом, хотя бы потому, что недавно захватили «Рубена Симонова».

Кроме того, существенная разница между экипажами двух суденышек состояла в том, что дюжина обитателей шлюпки была растеряна, если не напугана, и не представляла, куда их вынесет бурное море и почему сел на мель такой большой теплоход.