Текст книги "Забытые пьесы 1920-1930-х годов"

Автор книги: Иван Саркизов-Серазини

Соавторы: Александр Поповский,Александр Афиногенов,Дмитрий Чижевский,Василий Шкваркин,Татьяна Майская,Александр Завалишин,Александра Воинова,Виолетта Гудкова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 43 страниц)

Чижевский Дм.

«Сусанна Борисовна», 1928

Републикуется по изд.: Чижевский Дм. Сусанна Борисовна. М.: Теакинопечать. 1930. Сверено по экз.: РГАЛИ. Ф. 656. Оп. 1. Ед. хр. 3021. 63 л. Выявившиеся в результате сверки цензурные вымарки обозначены квадратными скобками.

История создания пьесы неизвестна.

Пьеса была принята ГРК и обозначена литерой «Б».

«Под знаком любви развертывается вся пьеса. <…> Комедия написана легко и в своей интриге <…> дает напряжение, обеспечивающее внимание зрителя до конца спектакля», – сообщает доброжелательный П. Урбанович в 1929 году (Репертуарный бюллетень. 1929. № 2. С. 7–8).

«Сусанна Борисовна» была принята к постановке в Театре сатиры.

В протоколе № 7 от 14 июня 1929 г. заседания художественно-репертуарной комиссии Театра сатиры отмечалось:

«Пьеса <…> по теме свежа и интересна. <…> Язык крепкий, колоритный. Большинство ролей сделано ярко, сценически выпукло. <…> Пьеса в целом является несомненной сатирой».

(РГАЛИ. Фонд Д. Ф. Чижевского. Ф. 2599. Оп. 1. Ед. хр. 75. Л. 21).

Рецензий на спектакль не отыскалось.

А спустя два года появляется новый отзыв о пьесе.

Если принять на веру слова его автора, рецензента ГРК, сообщающего, что в финале пьесы центральный герой, коммунист Мужичков разрывает с соблазнительницей-мещанкой Сусанной и возвращается к своей первой жене, «прошедшей с ним тяжелый жизненный путь в условиях старого режима», то это означает, что создана вторая редакция пьесы. Но, скорее, рецензент оказался не слишком внимательным читателем и желаемым образом интерпретировал открытый финал пьесы, наводящий на мысль, что победа останется за Сусанной. Интересно, что теперь возмущение рецензента вызывает сама должность героя (начальник ассенизационного обоза): то, что коммунист Мужичков предается во всеуслышание «самозабвенному пересчету вонючих показателей своей пятилетки». Приговор критика: «Пьеса не может быть рекомендована ни профессиональному, ни самодеятельному театру» (см.: Репертуарно-инструктивные письма. 1931. № 1. С. 19–20). Меняется литературный вкус эпохи, и популярные, более того, вызывавшие восхищение шутки (вроде олешинской фразы, который начинается «Зависть»: «Он поет по утрам в клозете»), связанные, как позднее сформулирует исследователь, с темой «телесного низа», теперь представляются непристойными и шокируют. В пьесах конца 1920-х гг. герой освобождается от каких-либо «материальных», органических (физиологических) свойств, в обрисовке персонажей верх берут стерильные формулировочные клише.

Завалишин А.

«Партбилет», 1928

Данная редакция пьесы публикуется впервые – по машинописному экземпляру РГАЛИ (Ф. Завалишина А. И. Ф. 2228. Оп. 1. Ед. хр. 1). В машинописи сохранены запись жены драматурга, А. Н. Сосуновой-Завалишиной: «Пьеса Завалишина Александра Ивановича „Партбилет“ была поставлена в Театре Революции в Москве в 1929 г. на правах рукописи. В печати не публиковалась» и помета ГРК: «Разрешается Главреперткомом по литере „Б“ за № 4446 от 11.X-1929 г.».

Цензурные вымарки отмечены квадратными скобками.

Цензурованный вариант пьесы «Партбилет» (из личного архива Н. Р. Афанасьева), сверенный по: РГАЛИ. Ф. Главреперткома. Ф. 656. Оп. 1. Ед. хр. 1160), напечатан: Современная драматургия. 2012. № 1. С. 223–245.

Выступая на диспуте в Клубе металлистов им. Загорского, автор рассказывал:

«Пьеса задумана давно. Тему я взял из речи т. Сталина на Пленуме МК – то место, где он говорил о „разложившихся коммунистах“, являющихся балластом в партии. Типы, подобные Сорокину, наблюдаю с 1923 года. Чистка показала много таких Сорокиных, и пьеса в 1928 г. была мной написана в течение трех месяцев. Но гораздо больше понадобилось на отделку ее. Сначала это была сатирическая, бытовая комедия. В процессе творчества я не удовлетворился своей работой – разложившемуся Сорокину противопоставлял ветерана гражданской войны Шайкина. <…> Так мною были написаны девять вариантов».

(ЭЛИ. Рабочий зритель о «Партбилете» // Лит. газ. 1930. 7 апреля).

Завалишин запаздывает с пьесой – партийная кампания ужесточается. Теперь сложно задуманная фигура центрального героя, «уставшего» старого большевика, директора фабрики Сорокина, должна превратиться в однозначно отрицательную фигуру бывшего меньшевика. Сталинская линия на оттеснение с ключевых постов, а затем – и на физическое уничтожение старой гвардии, людей, вступивших в партию до революции, с опытом подпольной и революционной работы, более не может быть подана на сцене как дискутируемая проблема. Точно так же не может идти речь и о бастующих рабочих: согласно официальной концепции страна объята энтузиазмом первой пятилетки. Поэтому основная правка в пьесе сосредоточивается на изменении образа Сорокина и на сцене рабочего собрания, где настроения участников, в разных вариантах одного и того же эпизода, меняются полярным образом: от поддержки Сорокина до его безоговорочного осуждения.

Энергичные и торопливые переделки пьесы уже во время совместной с театром работы приводят к неувязкам в сюжете, но окончательно выправить идеологию вещи не могут.

«Партбилет» взяли в репертуар множество театров.

В Москве, в Театре Революции, пьесу репетировал В. Ф. Федоров (художником спектакля был И. Я. Шлепянов, музыкальное оформление создавал Н. Н. Попов. Роли исполняли: Сорокин – К. А. Зубов, Глухарь – М. Е. Лишин, Шайкин – Д. Н. Орлов, Ниточкин – В. В. Белокуров, Крымов – В. И. Гнедочкин, Крымова – Н. М. Тер-Осипян, Авдотья Ивановна – А. В. Васильева, Таня – А. Г. Шереметьева и др.).

Спустя годы дочь режиссера Федорова свидетельствовала:

«Отец сделал все от него зависящее, чтобы приглушить основную тенденцию пьесы, а главную роль жены-мещанки намеренно дал очень слабой актрисе, которая честно выполнила свою задачу: она играла так невыразительно, что являла собой в спектакле абсолютно пустое место (тоже своего рода „искусство режиссера“)».

(Федорова Е. В. Повесть о счастливом человеке. М.: Ключ, 1997. С. 141–142).

В Ленинграде премьера в Театре государственного Народного дома (Госнардом) была назначена на 19 декабря 1929 г., спектакль ставил режиссер В. В. Люце, ученик Мейерхольда; в нем были заняты М. Ф. Астангов, Э. П. Гарин. Но буквально накануне выпуска разразился громкий скандал. Спектакль запретили.

«Пьеса Завалишина снята как „от начала до конца тенденциозная и классово-враждебная по существу“. О чем она говорит? О том, как якобы сбываются меньшевистские пророчества касательно перерождения партийного руководства» (Адамович О. Почему снят «Партбилет»? Меньшевистская клевета на ленинскую гвардию // Лен. правда. 1929. 19 декабря. № 2940). Ту же мысль высказал и А. Пиотровский: «Пьеса произвела впечатление клеветы и оказалась объективным проводником меньшевистской контрреволюционной философии. <…> Художественный метод, которым пользовались автор и театр, метод психологического реализма и догматической фабулы, оказался неспособным поставить отдельные явления „разложения“ в правильную закономерную связь с общей тенденцией социалистического роста» (Тематика реконструктивного периода // Жизнь искусства. 1929. № 52. С. 2–3).

В Москве, в Театре Революции, спектакль все-таки дошел до премьеры, но был единодушно обруган критикой. «Если принять всерьез грустную историю разложения старого партийца <…> в поведении которого в конце концов проявляет себя меньшевистское нутро, то из этого можно сделать два вывода: либо мы имеем дело с явлением типическим в рядах старой гвардии, и тогда пьеса является совершенно нелепой, клеветнической и бессмысленной; либо перед нами авантюрист, меньшевик, карьерист <…> и тогда перед нами явление случайное, единичное, не типическое и, следовательно, недостойное обобщения, не стоящее того, чтобы ему посвящать пьесу и спектакль», – «диалектически» рассуждал рецензент (Розенцвейг Б. «Партбилет». Театр Революции // Коме, правда. 1930. 5 марта).

Автор пытался опубликовать свое сочинение. Сохранился нетривиальный отзыв Б. В. Алперса, получившего пьесу для заключения: «Тема, так как ее ставит автор, звучала в определенных условиях лет пять тому назад, сейчас же она политически неверна, и пьеса могла бы принести вред, если бы она была поставлена. По этим соображениям считаю, что пьесу печатать не следует», – читаем на 11-й странице документа. Если же перевернуть страницу, то на следующей перед читателем предстанет противоположный вывод: «при <…> недостатках пьеса все же представляет собой хорошее по качеству литературное сценическое произведение. Ее следует принять к печати» (Алперс Б. Отзыв на пьесу А. И. Завалишина «Партбилет» // Отзывы на произведения А. И. Завалишина. 4 окт. 1929 – 13 февр. 1933. РГАПИ. Издательство Федерация. Ф. 625. Оп. 1. Ед. хр. 109. Л. 11–12).

В результате пьеса напечатана не была.

Афиногенов А.

«Ложь», 1933

Данная редакция пьесы печатается впервые.

В РГАПИ хранится пять машинописных перепечаток пьесы, отличающихся существенными разночтениями. К публикации избрана первая, нецензурованная редакция пьесы 1933 г. – авторизованный машинописный экземпляр с правкой И. В. Сталина: РГАЛИ. Ф. Афиногенова А. Н. Ф. 2172. Оп. 3. Ед. хр. 10. 124 л. (Вторая, цензурованная редакция пьесы напечатана в изд.: Современная драматургия, 1982. № 1. С. 190–223).

Афиногенов начал работу над пьесой в конце ноября 1932 г. в Гаграх, и уже в начале 1933 г. первый вариант «Семьи Ивановых» был закончен. Читка пьесы во МХАТе 2-м прошла 28 марта 1933 г. (Афиногенов А. Н. Письма, дневники: В 2 т. Т. 2. М.: Искусство, 1977. С. 593). 2 апреля 1933 г. автор отправляет ее Сталину: «Дорогой Иосиф Виссарионович! Посылаю вам пьесу „Ложь“, о которой пять месяцев тому назад я писал Вам и говорил с Вами. Буду счастлив каждому Вашему указанию, каждой пометке на полях, если Вы найдете ее заслуживающей внимания. В Москве пьесу хотят ставить МХТ 1-й и МХТ 2-й – параллельно. Хотелось бы услышать Ваше мнение и по этому поводу. С коммунистическим приветом! А. Афиногенов» (РГАЛИ. Ф. 2172. Оп. 3. Ед. хр. 10. Л. 1). А спустя четыре дня, 6 апреля, пишет Горькому в Сорренто: «С трепетом и страхом посылаю Вам свою пьесу. <…> Страшновато мне потому, что пьеса эта для меня является откликом на многие и многие вопросы моей жизни как писателя. <…> Вопросы эти не дают мне покоя…» (Афиногенов А. Н. Письма, дневники… С. 47).

Оба отзыва были отрицательны. Реакция литературного патриарха сурова: «Партийца Вы наделили фамилией Сероштанов. <…> Да и все фигуры пьесы сероваты. Все – устали, ни в одном из них не звучит пафос бойцов за социализм. <…> Партийно мыслящих Вы показали как примитивно мыслящих» (Горький А. М. – Афиногенову А. Н. // Горький и советские писатели. Неизданная переписка // Литературное наследство. Т. 70. М.: Наука. 1963. С. 32).

Сталин высказывается еще резче, его интонации выдают едва ли не личную задетость: «Почему-то все партийцы у Вас уродами вышли, физическими, нравственными, политич<ескими> уродами (Горчакова, Виктор, Кулик, Сероштанов). Даже Рядовой выглядит местами каким-то незавершенным, почти недоноском» (Сталин И. Записка на полях пьесы «Ложь» // РГАЛИ. Ф. 2172. Оп. 3. Ед. хр. 10. Л. 118). Тем не менее он не просто внимательно читает пьесу, но и работает с текстом как редактор.

Основная сталинская правка сосредоточена на коррекции образа старого большевика Накатова, недавнего сторонника «правой оппозиции», теперь вроде бы вернувшегося на верный путь. Сталин усиливает «враждебность» и коварство бывшего друга. Наибольший же протест вождя вызывают два ключевых события пьесы: эпизод с выстрелом Нины и смерть Рядового. (Что вполне объяснимо: Сталин был легко угадываемым прототипом героя.) Эти сцены Сталин вычеркивает практически целиком, не пытаясь редактировать частности. До первого эпизода (монолог Нины у Рядового) видно, что влиятельный читатель готов принять пьесу, почистив ее. После него отношение Сталина к тексту меняется. Но все же он не отвергает гипотетической возможности его переделки, предлагая Афиногенову «поговорить»:

«Тов. Афиногенов!

Идея пьесы богатая, но оформление вышло небогатое. <…> Единственный человек, который ведет последовательную и до конца продуманную линию (двурушничества) – это Накатов. Он наиболее „цельный“.

Для чего понадобился выстрел Нины? Он только запутывает дело и портит всю музыку.

Кулику надо бы противопоставить другого, честного, беспорочного и беззаветно преданного делу рабочего (откройте глаза и увидите, что в партии есть у нас такие рабочие).

Надо бы дать в пьесе собрание рабочих, где разоблачают Виктора, опрокидывают Горчакову и восстанавливают правду.

Это тем более необходимо, что у Вас нет вообще в пьесе действий, есть только разговоры (если не считать выстрела Нины, бессмысленного и ненужного).

Удались Вам, по-моему, типы Отца, Матери, Нины. Но они не доработаны до конца, не вполне скульптурны.

Почти у каждого героя имеется свой стиль (разговорный). Но стили эти недоработаны, ходульны, неряшливо переданы. Видно, торопились с окончанием пьесы.

Почему Сероштанов выведен физическим уродом? Не думаете ли, что только физические уроды могут быть преданными членами партии?

Пускать пьесу в этом виде нельзя.

Давайте поговорим, если хотите.

Привет!

И. Сталин.

P. S. Зря распространяетесь о „вожде“. Это нехорошо и, пожалуй, неприлично. Не в „вожде“ дело, а в коллективном руководителе – в ЦК партии. И. Ст.»

(Записка на полях пьесы «Ложь» // РГАЛИ. Ф. 2172. Оп. 3. Ед. хр. 10. Л. 118–119). (Выделено автором. – В. Г.)

Драматург сел переделывать пьесу, по-видимому, не оценив в должной мере рискованность своего сочинения. В письме к Н. В. Петрову: «Работаю часов восемь ежедневно, и дело идет столь успешно, что завтра, 1-го, думаю уже садиться за текст. Я женил, разводил, убивал и воскрешал вновь. Исписал гору бумаги, пока не поймал мучительным путем ползучего эмпиризма основные положения пьесы» (Афиногенов А. Н. Письма, дневники… С. 49). «Кончил два акта, сажусь за третий, – пишет Афиногенов матери 28 июля. – К 15 августа пьесу сдам наверняка». (Цит. изд. С. 48–49.) Уже летом и МХАТ, и МХАТ 2-й получили исправленный текст, причем для двух театров драматург сделал два, несколько отличающихся один от другого, варианта пьесы.

Во МХАТе 2-м репетировал И. Н. Берсенев, были заняты два состава артистов, декорации готовил В. А. Фаворский. «Это были скорее намеки на места действия, чем изображения их. И конструктивный принцип был един <…> Загородный дом Ивановых, заводской парк, кабинет руководящего лица решались поставленными углом двумя стенками, похожими на раскрытую книгу, на которых была написана мебель, плакаты, портреты, часть пола и т. п. Столь же легко, „набросочно“ сделан пейзажный задник. И лишь силуэты тонких стволов деревьев на первом плане (аппликация черным бархатом) строили ритм и вносили некую тревожную ноту» (Михайлова А. В. А. Фаворский // МХАТ Второй: Опыт восстановления биографии. М.: Моск. Худ. театр. 2010. С. 515).

Центральный «угол», перпендикулярно поставленные плоскости, и был содержательной метафорой сценического воплощения пьесы, где в жарких семейных спорах решалась правота и неправота мужа и жены, свекрови и невестки, партийки и ее любовника-карьериста. Производственные же и партийные собрания были уведены автором за сцену.

Начались репетиции пьесы и в Харькове. Режиссер Н. В. Петров, приглашенный в создаваемый в Харькове Театр русской драмы, вспоминал: «1-я читка пьесы состоялась в Сочи (были Таиров, Коонен, Судаков, Степанова, П. Марков). 320 театров объявили перед началом сезона пьесу в репертуаре. Театр русской драмы должен был открыться этой пьесой. Художником был Н. П. Акимов. Молодых играли молодые… „Ложь“ должна была идти ежедневно в течение месяца. Но афиши не вывешивали, анонс придерживали…» (Петров Н. В. Я буду режиссером: театральная жизнь, режиссура. Из неопубликованного. М.: ВТО, 1969. С. 359).

Легкомысленный автор разрешил репетиции, не показав исправленный вариант пьесы Сталину. 16 сентября 1933 г. Афиногенов писал Петрову: «У МХТ 1-го своя редакция, у МХТ 2-го – своя… (хотя оба театра отправляются от того последнего варианта, который у Вас на руках) <…> второй вариант еще неизвестен тому, от решения которого все будет зависеть» (Афиногенов А. Н. Письма, дневники… С. 51).

Перед открытием театрального сезона пресса сообщала: МХАТ 2-й готовит к годовщине Октябрьской революции новую пьесу А. Н. Афиногенова «Семья Ивановых». Роль партийной активистки Цыцы была отдана С. Г. Бирман. Позже актриса рассказывала, что предложила иной вариант поведения героини в драматической сцене роли, который и был принят автором (Бирман С. То было утро наших встреч // Бирман С. Судьбой дарованные встречи. М.: Искусство, 1971. С. 131–132).

11 июля начались репетиции во МХАТе. Вл. И. Немировичу-Данченко пьеса нравилась. Репетиции вел И. Я. Судаков. Декорации создавал П. В. Вильямс. Заняты были: Н. П. Хмелев, Н. П. Баталов, Б. Н. Ливанов, М. М. Тарханов, Б. Г. Добронравов, О. Н. Андровская, К. Н. Еланская.

В июле 1933 г. Немирович-Данченко писал Судакову:

«О пьесе Афиногенова. Написать, что я мог бы сказать о ней, да еще с такой ответственной целью, как переделка пьесы, – невозможно. Даже – опрометчиво и рискованно. <…> Здесь столько оттенков. И в письме так легко быть неверно понятым. А в этой сложной, в смысле идеологии, пьесе задача становится еще рискованнее. <…> Разве Вы не чувствуете, что в Вашем обращении ко мне есть какая-то нетактичность. <…> Узнаю Вас, Илья Яковлевич, узнаю Вашу ничем не стесняющуюся стремительность» (выделено автором – В. Г.).

(Немирович-Данченко Вл. И. Творческое наследие: В 4 т. М.: Моск. Худ. театр, 2003. Т. 3. С. 392).

Афиногенов отсылает новый вариант пьесы Сталину лишь 9 ноября 1933 г., когда выпуск спектаклей уже близок. Помимо мелких частных исправлений кардинальным образом изменен финал пьесы. В первой редакции молодая партийка-правдо-искательница Нина в отчаянии стреляла в Рядового, чтобы воспрепятствовать его доносу на старого большевика Накатова. В финале Рядовой умирал. Во второй редакции, напротив, Нина сама пыталась покончить жизнь самоубийством, а Рядового ранила случайно, и он оставался жив.

Отрицательная реакция Сталина доходит до автора в передаче В. М. Киршона. Но Афиногенов все еще надеется на благополучный исход: «Уважаемый Иосиф Виссарионович! Т<овартц> Киршон передал мне, что Вы остались недовольны вторым вариантом пьесы „Семья Ивановых“ („Ложь“). Прежде чем снять пьесу – хотелось бы показать Вам результаты работы над ней театров МХТ I-ого и II-го (в первых числах декабря). Если же Вы находите это излишним – я немедленно сам сниму пьесу. Прошу Вас сообщить мне Ваше мнение по данному вопросу. С коммунистическим приветом! А. Афиногенов» (РГАЛИ. Ф. 2172. Оп. 3. Ед. хр. 10. Л. 122).

Ответ вождя последовал незамедлительно (на следующий же день) и был краток: «Пьесу во втором варианте считаю неудачной. 10.XI-33. И. Сталин» (РГАЛИ. Ф. 2172. Оп. 3. Ед. хр. 10. Л. 121).

Тем временем в Харькове спектакль успевают выпустить. «Премьера имела огромный успех. Такого успеха в своей жизни я не видел никогда, – вспоминал Петров. – После окончания спектакля зрители толпились у рампы, протягивали руки актерам, благодарили их. Ошеломленные таким успехом, актеры нарушили обычные формы поклонов – подходили к самому краю сцены и отвечали зрителям крепкими рукопожатиями» (Петров Н. В. Цит. соч. С. 362). «Простой, безыскусственный <…> без эксцентризма <…> спектакль произвел <…> глубокое впечатление внутренней собранностью, нравственностью, этической напряженностью». (Там же). Несколько раз спектакль прошел с оглушительным успехом. Телеграмма автора «Лжи» пришла через две недели: «Пьесу снимаю. Александр Афиногенов». Театру пришлось отложить открытие – спешно бросились репетировать «Ревизора». (Там же. С. 233.)

И. Н. Берсенев вспоминал (3 января 1934 г.): «Мы совершенно подготовили „Семью Ивановых“ и должны были снять этот спектакль. (КС, № 13927.) Выпуск был остановлен приказом по театру 26 ноября» (цит. по: Соловьева И. «Двенадцатая ночь» // МХАТ Второй: Опыт восстановления биографии. С. 230).

Во МХАТе работу довели до монтировочных репетиций. В феврале 1934 г. Немирович-Данченко раздраженно писал Станиславскому:

«…„Ложь“ была с работы снята. После этого мы выхлопотали разрешение продолжать работу, и все-таки снова сняли. Виноват сам Афиногенов. Со своей жадностью разбрасываться, он поставил пьесу в Харькове, где, конечно, приготовились очень быстро. Там пьеса произвела идеологически отрицательное впечатление. Если были такие вещи, которые мы только что начали исправлять, то оттуда посыпались письма, и нам пьесу сняли. Я смотрел уже два акта. Пьеса очень хорошо расходилась».

(Немирович-Данченко Вл. И. Указ. изд. Т. 3. С. 402).

Таким образом, московские постановки не были осуществлены.

Виолетта Гудкова