Текст книги "Забытые пьесы 1920-1930-х годов"
Автор книги: Иван Саркизов-Серазини
Соавторы: Александр Поповский,Александр Афиногенов,Дмитрий Чижевский,Василий Шкваркин,Татьяна Майская,Александр Завалишин,Александра Воинова,Виолетта Гудкова
Жанр:
Драматургия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 43 страниц)
Комната районной Контрольной комиссии. Два письменных стола. На одном – телефон. СТОРОЖ подметает пол, разговаривает с КУРЬЕРОМ.
КУРЬЕР. Революция-то, брат, революцией, а жить-то все-таки надо… Я вот девятого сокращения со дня на день ожидаю.
СТОРОЖ. И правильно. Ленин как ставил вопрос? Ленин ставил вопрос так, что штаты должны сокращаться. Чтоб припугивать вашего брата, советского чиновника… «Лучше меньше, да лучше…»{289}
КУРЬЕР. Да какой же я советский чиновник? Я – кульер Упрнаргостурбаза по гончарному сектору и сухой перегонке дерева.
СТОРОЖ (закуривает). А Ленин ставил вопрос так: чтоб двигаться к социализму, нужно тактику иметь. Как вон на охоте к уткам подкрадываешься… и пригнешься, и ляжешь, и на карачках, по колено иной раз в воде приходится… Так и в нашем партейном деле…
КУРЬЕР. Значит, ты тоже партейный стал?
СТОРОЖ. Кандидат… Плачу им столько же, сколько настоящий член партии.
КУРЬЕР. Твои старые кости тоже на сожжение должны пойти?
СТОРОЖ. А как же?
КУРЬЕР. Чтоб и духу не осталось?
СТОРОЖ. Духу не останется, а пепел получай.
КУРЬЕР. Вон ка-ак?! Через этот пепел, бог с ним, я раз пострадал… Дает мне управделами срочную бумагу, говорит: «Немедля, Ложкин, доставь пакет к ответственному на Тверской. Чрез полчаса, грит, уезжает на вокзал». Я доехал до Тверской, смотрю, кругом мильтоны, оцепление. И так и сяк – пробиться не могу. «Что такое?» – спрашиваю. «Пепел, говорят, везут на красной колеснице в маленьком горшочке с музыкой и флагами». – «Чей же пепел, – спрашиваю, – дослужился до такого почету?» Мне отвечают: «Ответственного товарища Григорьева, который очень много пользы сделал для трудящихся…» Я, конечно, снял шапчонку и окстился. Но мне объясняют: «Рано креститься, – грит, – пепел-то еще и на вокзал не прибыл…»
СТОРОЖ. Правильно!..
КУРЬЕР. А я-то пострадал!
СТОРОЖ. За что?
КУРЬЕР. Пакет-то срочный был. А я из-за оцепления не мог доставить ответственному. Тот уехал без пакета. На другой день по индустриализации страны ввиду режима экономии и охраны труда со страхкассой кульера Ложкина постановили сократить в седьмой раз… Будь бы я ответственный – меня…
СТОРОЖ. И ответственного нынче шандарахнут, если оторвется от масс… Теперь строго…
КУРЬЕР. Это означается больше по газетам – строгость. А так навряд ли. Высший сан партейный больше переводят на другое место… Чтоб с глаз долой… А вот кульерский сан – прямо в шею… Останешься без всякого места. Нет тебе места нигде… Хоть полезай в дупло, как дятел…
СТОРОЖ (угрюмо). Ну ладно, поспешай…
КУРЬЕР. Да, заболтался я, Егор Васильевич… Надо бежать. Ваше дело – заседать, а наше – разносить пакеты!..
СТОРОЖ. Поспешай, поспешай!
КУРЬЕР. До свидания!
СТОРОЖ. Вались!
КУРЬЕР уходит.
Чисто беспартийный обыватель! Никакой в нем тактики и марксистского анализа. Как был кульером в империалистической судебной палате, так и в том развитии остался до двенадцатой годовщины. А ведь раньше мы, кульеры всей палаты, уважали его, считали умным человеком… (Уходит.)
Звонит телефон. Входит КОМСОМОЛКА, берет трубку.
КОМСОМОЛКА. Алло! Рай-ка-ка! Из ячейки МОПРа? Товарища Ниточкина сейчас нет… Я передам ему… Здесь только председатель рай-ка-ка товарищ Глухарь. Да. До свиданья!
Вешает трубку и тихонько запевает песню.
Высоко в небе ясном
Вьется алый стяг,
Мы мчимся на конях
Туда, где виден враг.
И в битве упоительной
Лавиною стремительной
Даешь Варшаву, даешь Берлин.
Мы врезалися в Крым.
Входит ШУРКА.
Веди, Буденный, нас смелее в бой,
Пусть гром гремит…{290}
ШУРКА (поет).
Земля трясется,
Поп на курице несется,
Попадья бежит пешком,
Чешет косы гребешком{291}.
Мы беззаветные геро-ои все.
И вся-то наша жизнь есть борь-ба-а-а!
борь-ба-а-а!
КОМСОМОЛКА (хохочет от неожиданности, потом, успокоившись). Где ты был, когда мозги раздавали?
ШУРКА. Заседаю, Муся, заседаю!..
КОМСОМОЛКА. Сейчас на тебя жаловались…
Входит ГЛУХАРЬ в накинутом пальто, с папкой под мышкой, ежится.
ГЛУХАРЬ. Что вы ржете, молодежь?.. Трепануло бы вас, как меня, небось бы скрючились…
КОМСОМОЛКА. Лихорадка?
ГЛУХАРЬ. Да…
КОМСОМОЛКА. Ехал бы домой…
ГЛУХАРЬ. Вот докончу сорокинский материал. А партбилет его запри-ка в стол…
КОМСОМОЛКА берет партбилет и кладет на стол. ГЛУХАРЬ уходит.
КОМСОМОЛКА (Шурке). Почему ты ни на каких заседаниях не бываешь? Звонят и жалуются…
ШУРКА. Не разорваться мне. Двадцать совещаний в день, не знаешь, на которое попасть… Сейчас только кончился МОПР… Запарился…
КОМСОМОЛКА. А оттуда только что звонили, спрашивали тебя…
ШУРКА. Это… к следующему заседанию… Надо лыжи навострить к безбожникам…
КОМСОМОЛКА. У безбожников уже кончилось…
ШУРКА. Как кончилось? (Смотрит в книжку.) Верно, черт возьми!.. Надо ползти в шефбюро…
Входит ГЛУХАРЬ.
ГЛУХАРЬ (комсомолке). Черкни-ка повесточку Сорокину к десяти часам утра послезавтра…
ШУРКА. Я сегодня буду у него. Могу передать.
Входит ЛАРЕЧКИН.
КОМСОМОЛКА (Шурке). Пойдем, напишу.
ШУРКА и КОМСОМОЛКА уходят.
ЛАРЕЧКИН. Здравствуй, Глухарь.
ГЛУХАРЬ. Здорово, Ларечкин. Ты что напетушился, как…
ЛАРЕЧКИН. У вас ответственные к чертовой матери оторвались от масс… Так нельзя, товарищи…
ГЛУХАРЬ. Есть такой грех, да не у всех… А в чем суть?
ЛАРЕЧКИН. Вот какая категория, Глухарек. У нас сию минуту открывается общее фабричное собрание. С бузой… нас будут крыть. По случаю нехватки сырья рабочие требуют управляющего трестом Сорокина. Неполадок пропасть: об деталях для ткацкой, об жилищном вопросе, об покупке водогрейных труб у частной фирмы, об директоре Крымове. Такая категория получается: не приди он – острые вопросы, взятки и всякая такая категория может вылиться… Да… Но Сорокин отказался. Что это за отрыв такой от массы? Что это за вилянье?.. У нас за полгода семь авариев на фабрике.
ГЛУХАРЬ. Но он же едет заграницу… И дела уже сдал…
ЛАРЕЧКИН. Раз требуют рабочие, то ты явись и объясни. Потом вались хоть на все четыре стороны…
ГЛУХАРЬ. Воронин может сделать доклад.
ЛАРЕЧКИН. Воронин – новый человек… А Сорокин скажет – точка.
ГЛУХАРЬ. Надо бы раньше звякнуть сюда…
ЛАРЕЧКИН. Он обещал. Мы ждали… Позвонили, а его супруга с нами разговаривать не желает…
ГЛУХАРЬ. Ого! Ты хочешь, чтобы чуждый элемент с тобой в обнимку… был?
ЛАРЕЧКИН. Дальше и мы не будем смотреть из-под ручки на него… Давай его по партейной линии…
ГЛУХАРЬ звонит. Входит КОМСОМОЛКА.
ГЛУХАРЬ (комсомолке). Машенька! Позвони, пожалуйста, Сорокину.
ЛАРЕЧКИН. Его и дома нет… При мне собрался уезжать на экстренное заседание…
КОМСОМОЛКА. Я сейчас проверю… (Ищет в книжке адрес и звонит.) Пять восемьдесят один ноль один… Благодарю вас… Алло! Товарищ Сорокин? С вами будет говорить председатель рай-ка-ка товарищ Глухарь…
Передает трубку ГЛУХАРЮ.
ЛАРЕЧКИН (удивленно). Как же он дома-то оказался?
ГЛУХАРЬ. Здравствуй, отец! Я с тобой ругаться. Что ж ты: на фабрику пообещал приехать и сдрейфил? Ждут ведь ребята. Пришли жаловаться… Что? Как, как? С партбилетом потом… Нет, давай-ка, Алексеич, съезди сперва на фабрику… Потом уж на экстренное заседание… Подожди ты с партбилетом! Это пустяки… Не можешь? Знаю, что ты в командировке…
Входит ВОРОНИН.
Но… ты бы на недельку остался… Воронин – новый человек, пока не в курсе… Да и делишки есть кое-какие по контрольной линии… Так вот, Алексеич, в порядке парт-дисциплины давай-ка сыпь на фабрику. А послезавтра к нам приедешь – потолкуем о делах и о партбилете… Нет, нет. Никаких отговорок, товарищ. Вали! Дело не терпит. Пока. (Кладет трубку.)
ВОРОНИН. Сорокин не желает оставаться на неделю.
ГЛУХАРЬ. Останется…
ВОРОНИН. Вот еще к той пачке документов, которые я передал тебе. Трест наш накануне краха… Принимать его в таком виде я не буду…
ЛАРЕЧКИН. Видал, какая категория получается?
ГЛУХАРЬ (резко). Как так – не буду? С коих пор это вы, товарищи, научились говорить: «Не буду»? Партия не спрашивает, посылает. Что это такое: «Не буду», «Не желаю»?
ЛАРЕЧКИН. Это правильно. Партия посылает – значит, иди…
ВОРОНИН. Андрей Васильевич! Без ревизии я треста принимать не буду… С фабрикой «Красная Заря» дело обстоит катастрофически…
ГЛУХАРЬ. Что значит – катастрофически?
ВОРОНИН. Сырья нет.
ЛАРЕЧКИН. Сырья нет… Аварии все время. Пьяница-директор.
ГЛУХАРЬ. А почему нет сырья?
ВОРОНИН (развертывает бумаги). Изволь сегодняшнюю сводку… Сырья только на один месяц… А потом что я буду делать?
ЛАРЕЧКИН. И бюро ячейки что будет делать?
ГЛУХАРЬ. Что за ерунду городите?
ВОРОНИН. Не ерунду, а то, что есть… (Указывает на бумагу.) Вот, придется консервировать… Рабочие почуяли.
ЛАРЕЧКИН. Не почуяли, а досконально знают все! От них не скроешься…
ГЛУХАРЬ (смотрит в бумаги). Ах ты, холера, холера! Выходит, тут хужее дело…
ВОРОНИН. Сорокин привык держать курс на заграничное сырьецо. Спецы ему очки втирают, а особенно пройдоха Гарский. А старик все утверждает… Теперь в Наркомторге дело сорвалось с валютой…{292} В результате… вот… тебе – картинка… Акта о приемке я не подпишу.
ГЛУХАРЬ. Подпишешь. Мы срочно разберемся в этом… Фу, холера, голова кружится…
Садится и берется за голову.
КОМСОМОЛКА (подбегает). Езжай, Андрей Василич… Ты еле на ногах стоишь…
ЛАРЕЧКИН. Да, ты что-то не в себе, парень…
ГЛУХАРЬ (Воронину). Если б не трепанула лихорадка, я сейчас с вами метнулся бы на фабрику.
ЛАРЕЧКИН. Тебя-то не нужно там…
ВОРОНИН. Но дело очень скверное…
ЛАРЕЧКИН. Нас сегодня разнесут.
ГЛУХАРЬ (Воронину). Давай, вали туда, добейся перелома, успокой рабочих. Завтра мы этот вопрос поставим… Дело тут, оказывается, хужее…
ВОРОНИН (отдает материал). Хорошо. Пока…
Уходит вместе с ЛАРЕЧКИНЫМ.
ГЛУХАРЬ. Ну, я, товарищи, в баню… Веничком немного покомандую.
КОМСОМОЛКА. Ха-ха-ха! Что ты, старик, что ли?
ГЛУХАРЬ. С веничком-то? Обязательно. Я попариться любитель… Рос в деревне, Машенька…
КОМСОМОЛКА. Ха-ха-ха!
ГЛУХАРЬ. Запри сорокинский билет…
ШУРКА берет билет и смотрит, перелистывая.
Надо двигаться. (Одевается.) Еле ноги волоку…
Звонок телефонный.
КОМСОМОЛКА (берет трубку). Алло! Рай-ка-ка! С фабрики «Красная Заря»?.. Товарищ Ларечкин был здесь, но уже уехал… Товарищ Глухарь здесь… (Глухарю.) Андрей Василич, тебя.
ГЛУХАРЬ. Кто опять?
КОМСОМОЛКА. С фабрики…
ГЛУХАРЬ (берет трубку). Слушаю… Как? Бузят?.. Сорокин будет, и Воронин поехал к вам… Вы там сами, ячеешные, плохо пошевеливаетесь… С прохладцей больно… да… Вас бы потрясти самих немного… Что? Забастовку организуют? Здрасьте, я вас по соплям узнал… Этого срама еще не хватало! (Кладет трубку, комсомолке.) Придется самому туда поехать.
КОМСОМОЛКА. Что ты, смеешься?
и (одновременно)
ШУРКА. Куда тебя, такого, понесет?
ГЛУХАРЬ. Поеду сам взгляну…
Входит АВДОТЬЯ ИВАНОВНА.
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. Здравствуй, Андрей!
ГЛУХАРЬ. Здравствуй, Авдотья Ивановна!
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА.(Шурке). Здравствуй, Шуряк!..
ШУРКА. Здравствуй, Авдотья Ивановна!..
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА.(Глухарю). Ну как, Андрюша, материалы подтверждают?
ГЛУХАРЬ. Материал тяжелый, Авдотья Ивановна! Придется высадить Сорокина из тарелки…
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. Даже так?
ГЛУХАРЬ. Да. Жалко старика, но вертится на холостом ходу и разлагается. Связь с бескостным элементом. Кругом густая сволота… Не провернешь… А на производстве полный развал…
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. Неужели исключат, Андрюша?
ГЛУХАРЬ. Вроде этого…
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. Быть может, как-нибудь можно еще поддержать?.. Не болен ли он?
ГЛУХАРЬ. Авдотья Ивановна! Раздумье у него и раньше бывало… в ссылке; где нужно дело делать, вдруг он размечтается… Черную работу Сорокин всегда недолюбливал. От массы оторвался и не верит ей, не уважает… Слабовольный стал. Я боюсь, он улетит с своей особой, тогда партии краснеть придется.
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. Я поеду в це-ка-ка. Попрошу внимательнее отнестись к нему… Может быть…
ГЛУХАРЬ. Безнадежно! (Показывает партбилет.) И партбилет уж отобрали…
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. Позор! Какой позор! Ну, чем он объяснит все это? (Пауза.) Кто б подумал!
ГЛУХАРЬ (вздыхает). В ссылке учил нас с Крымовым марксизму, а теперь хоть самого учи…
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. Помню, помню…
ГЛУХАРЬ. Ну, я тороплюсь… На фабрике неладное… (Собирается уйти.)
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. Мне больше ничего не нужно… Я только спросить…
ГЛУХАРЬ (за ней). Ты бы сама еще попробовала по-товарищески… Поговорила бы как близкий человек… Может быть…
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. Не пойду… С ним ведь говорить мне тяжело, Андрюша!..
Входит СОРОКИН.
ГЛУХАРЬ. Ах, вот кстати! Едем вместе, Алексеич! Я – на фабрику…
СОРОКИН (возбужденно). Что за неуместные шуточки, товарищ Глухарь?
ГЛУХАРЬ. Какие шуточки?
СОРОКИН. Я должен отвезти сейчас в це-ка свой партбилет, а вы тут шуточки выстраиваете?
ГЛУХАРЬ. Мы не шутим, Алексеич. Членских взносов за год не вносил ты – раз…
СОРОКИН. Я двадцать пять лет жизни отдал революции – это что?.. Не членский взнос?
ГЛУХАРЬ. С беспартийным секретарем гнать партбилет сюда – не дело тоже…
СОРОКИН. Ты, вы издеваться надо мной? Ловить на мелочах?.. Подсиживаете?
ГЛУХАРЬ. Ты не волнуйся, Алексеич. Послезавтра мы рассмотрим дело и вернем твой партбилет…
СОРОКИН. Какое дело?
ГЛУХАРЬ. Мы поставили вопрос о тресте, фабрике «Красная Заря»… и о тебе…
СОРОКИН. И обо мне?
ГЛУХАРЬ. Да, о тебе…
СОРОКИН. Остроумно… Но сейчас мне некогда, товарищ: я прошу вернуть мой партбилет. Я – сейчас в це-ка…
ГЛУХАРЬ. Хоть в це-ка-ка{293}, но партбилета не верну. Рассмотрим…
СОРОКИН (саркастически). Ну, товарищи! Надо разогнать ленинскую гвардию, если мы до такого позора докатились… Какое тут строительство социализма?! Лотерея какая-то!..
ГЛУХАРЬ. Поне-ес!
АВДОТЬЯ ИВАНОВНА. Николай! Неужели у тебя осталась с партией одна связь – партбилет?!
СОРОКИН (Авдотье Ивановне). Я не желаю с вами разговаривать!..
ГЛУХАРЬ (резко Сорокину). На фабрике обтяпывают забастовку, а ты с личным самолюбием не знаешь, куда деваться?! Вот это позор для старого партийца… Едешь или нет на фабрику?..
СОРОКИН. Я еду в це-ка… Я разоблачу все это безобразие… Ловить на пустяках, на каких-то членских взносах – это неслыханное издевательство над старой гвардией!..{294}
ГЛУХАРЬ. Ну, дело твое… Я тороплюсь…
Уходит с АВДОТЬЕЙ ИВАНОВНОЙ.
СОРОКИН (вслед). Я тебя проучу за эти штучки, держиморда!..
Уходит.
ШУРКА (смотрит на партбилет). Член партии с тысяча девятьсот пятого года!..
Входит КОМСОМОЛКА, собирает со стола бумаги.
КОМСОМОЛКА. Это бывшая жена Сорокина? Замечательный человек!
ШУРКА. Да. Но они женились через тюремные свидания, а в ссылке жили у нас на квартире… Я был маленьким, Сорокин любил ходить с моим отцом на охоту, на рыбалку. Я еще тогда знал всех теперешних вождей… Иван Никитича, Якова Михайловича, Александра Петровича…
КОМСОМОЛКА. И теперь с ними видишься?
ШУРКА. Чай пить хожу, по телефону разговариваю… На днях снимался вместе на вечере ссыльных… Сидел рядом с Георгием Иванычем…
КОМСОМОЛКА. С Петровым?
ШУРКА. Да. Спрашивает: «Ну как, Шурка, растешь?» – «Расту, Георгий Иваныч!» – «Учишься в вузе?» – «Нет, говорю, Георгий Иваныч, в вузах и без меня хвосты: и в столовых, и в уборных, и в библиотеках…» (Смеется.)
КОМСОМОЛКА. А почему, серьезно, ты не учишься?
ШУРКА. Как, не учусь? Я назубок знаю все международное положение. До семи потов прорабатываю каждую резолюцию конгресса, съезда, конференции и пленумов…
КОМСОМОЛКА. Дай-ка сюда партбилет…
ШУРКА (заигрывает). А если не отдам?..
КОМСОМОЛКА. Ну, не дури! (Кидается к Шурке, вырывает билет.) Давай, черт! Фу, как духами воняет от тебя… На свиданье, что ли, собрался?..
ШУРКА. Муська! Ежели бы ты была член партии с тысяча девятьсот пятого года, что бы ты стала делать?..
КОМСОМОЛКА. Дурак! Сидела бы да смотрела на партбилет…
ШУРКА. Ты не треплись!.. Я говорю серьезно… что бы ты стала делать?..
КОМСОМОЛКА. А ты что стал бы делать?
ШУРКА. Я бы женился на тебе и…
КОМСОМОЛКА. Ха-ха-ха!..
ШУРКА. И катнули бы мы с тобой… полпредами в Париж… или в другое место…
КОМСОМОЛКА. Ха-ха-ха!.. Ну где ты был, когда мозги раздавали, а?! Ну, я пошла…
ШУРКА. И я попер… У меня сегодня девять заседаний… (Позевывает.) Надо позвонить… собрались ли безбожники…
КОМСОМОЛКА уходит. Входит СТОРОЖ.
ШУРКА (в трубку). Дайте два ноль шесть четырнадцать.
СТОРОЖ (входящему Шайкину). Все уж разошлись… Или вот ему передай.
ШУРКА (удивленно). В чем дело, товарищ? (Вешает трубку.)
СТОРОЖ. С заявлением к товарищу Глухарю…
ШУРКА. Какое заявление?..
СТОРОЖ уходит.
ШАЙКИН. Секретное…
ШУРКА. А о чем у тебя заявление?..
ШАЙКИН. Об одном ответственном работнике…
ШУРКА. О каком?
ШАЙКИН. А самого товарища Глухаря нет?
ШУРКА. Нет… но я могу передать товарищу Глухарю…
ШАЙКИН. Мне хотелось лично ему… Ну ладно, получи… Только дай расписку… (Отдает.)
ШУРКА (берет). Дадим… (Пишет и подает Шайкину расписку, потом читает заявление. Вскакивает.) Это… заявление на Сорокина?
ШАЙКИН. Да, на товарища Сорокина…
ШУРКА. А почему ты подаешь?
ШАЙКИН. Я хочу, чтобы революция шла правильно, товарищ… Когда я присутствовал на всех фронтах…
ШУРКА (читает). Неужели все это правда?
ШАЙКИН. На все сто процентов… Сам видел…
ШУРКА. И это правда?
ШАЙКИН. На все сто процентов! Сам слышал…
ШУРКА. Коммерческий директор Гарский…
ШАЙКИН. Да…
ШУРКА (читает). Как? Жена Сорокина с ним?
ШАЙКИН. На все сто процентов…
ШУРКА. Этого не может быть… Ты разводишь склоку, товарищ! Я ручаюсь, что она не живет ни с кем, кроме Сорокина…
ШАЙКИН. Кроме Сорокина – живет с Гарским…
ШУРКА. Но я же знаю ее, товарищ, лучше тебя…
ШАЙКИН. А я знаю обоих вас лучше… Читай…
ШУРКА (вскакивает). А про меня ты зачем?..
ШАЙКИН. Как, зачем? Правда на все сто процентов!
ШУРКА. Товарищ! Это же будет сплетня, а не заявление… Ну для чего такие мелочи?.. (Читает.) «Ночевал у нее…»
ШАЙКИН. А как же? Сколько раз мне приходилось запирать за тобою дверь.
ШУРКА. Это к делу не относится.
ШАЙКИН. Нет, относится!..
ШУРКА. Кому это нужно?..
ШАЙКИН. Контрольной комиссии… Она должна знать, как вы все вокруг короткой юбки Татьяны Константиновны хороводом, хороводом…
Пауза.
ШУРКА. Вот что, товарищ Шайкин…
ШАЙКИН. Что?
ШУРКА. Ты про меня… зачеркни.
ШАЙКИН. Что-о?
ШУРКА. Зачеркни про меня в заявлении… Я тебя прошу серьезно, товарищ Шайкин… Ты обольешь меня грязью совершенно зря…
ШАЙКИН. Тут никакого обливанья нет, а прямо сказано, что ты ходил к ней ночевать…
ШУРКА. Мало ли кто к кому ходит.
ШАЙКИН. Кто к кому, а ты все к ней.
ШУРКА. Товарищ Шайкин, я тебе плохого ничего не сделал…
ШАЙКИН. Если тебе стыдно самому лично читать про себя, верни заявление – я передам товарищу Глухарю.
ШУРКА. Вот что, товарищ Шайкин. У тебя есть свободное времечко сейчас?
ШАЙКИН. Есть… а что?
ШУРКА. Ты не смог бы прочитать мне кое-что из своих воспоминаний?
ШАЙКИН. Как так – прочитать?
ШУРКА. Вслух…
ШАЙКИН (удивленно). Но я же давеча тебе хотел… Ты отказался…
ШУРКА (мрачно). Я был сильно занят, а сейчас охотно бы послушал…
ШАЙКИН. Я с удовольствием!.. Но сначала я скажу подробное предисловие, чтоб яснее понять – с чего и как все началось… То есть моя жизнь с самого с детства по этой вот карте. (Развертывает карту.) С трех лет я жил уж вот здесь (показывает на карту) в батраках у толстопузого кулака… И то и дело меня этот кулак бил. Утром бил, в обед бил, к вечеру опять бил… Бывало, и ночью проснется – почешет свое толстопузое брюхо и снова начинает бить мое детское пролетарское тело…
ШУРКА. Для чего ты это врешь?..
ШАЙКИН (не слушая). Бьет и приговаривает: «Я выпью из тебя всю твою кровь до капельки…»
ШУРКА. Товарищ!
ШАЙКИН. Я…
ШУРКА. А ты выбросишь из своего заявления то место, где написано про меня?
ШАЙКИН. Нет, а что?
ШУРКА. Не зачеркнешь?
ШАЙКИН. Нет.
ШУРКА. Ну тогда читай дальше…
ШАЙКИН. А ты не перебивай! Я вот забыл, на каком месте остановился… На чем я остановился?
ШУРКА. Я не слышал…
ШАЙКИН. Как же ты не слышал, когда я читал тебе вслух?
ШУРКА. Честное слово, не слышал!
ШАЙКИН. Ну хорошо!.. Я тогда опять начну сначала… (Медленно.) С трех лет я жил уж вот здесь (показывает на карту) в батраках у толстопузого кулака…
Занавес.
Действие третьеКвартира Сорокина. СОРОКИН и ШАЙКИН накрывают на стол, расставляют вина, закуски, открывают банки консервов.
ШАЙКИН. А мне все-таки хотелось бы вам показать географическую карту военных действий, товарищ Сорокин…
СОРОКИН. Какую опять карту?
ШАЙКИН. Приложение к моим воспоминаниям… о фронтах…
СОРОКИН (ласково). Я чувствую, что вы прекрасный человек, товарищ Шайкин, честный, искренний. Но все-таки смешной… У вас сердце на виду болтается… Так нельзя, голубчик… Оторвут или харкнут… Бросьте свои разговоры о фронтах… Над вами все смеются…
ШАЙКИН. Как? Бросить о фронтах? С фронтов и началось все! Вся Октябрьская революция с фронтов ведь началась. И фронтами кончится все… Я жду: вот-вот опять откроются фронта… Тогда я снова… оживу…
СОРОКИН. Вы всю Гражданскую войну пробыли на фронте?..
ШАЙКИН. И империалистическую, и Гражданскую, с начала до конца.
СОРОКИН. А почему же ордена Красного Знамени не имеете?
ШАЙКИН. Мы тогда отказывались… Стыдились брать награды. Думали – сама революция – есть высшая награда на все сто процентов.
СОРОКИН (удивленно). И сознательно не хотели наград?
ШАЙКИН. А как же? Георгиев у меня было три штуки{295}. Я их выбросил в помойку. Эх, товарищ Сорокин, я сейчас инвалид, а когда-то был героем… И буду еще, подождите…
СОРОКИН. Ну, вот и готово всё… Можно и гостей ждать…
ШАЙКИН. Татьяна Константиновна удивится – придет…
СОРОКИН (задумчиво). Она, вероятно, задержится… Хотите попробовать коньяку? (Наливает две рюмки.)
ШАИКИН. Мне пить нельзя… Нутро все исковеркано… Как выпью – одежду рву на себе и плачу, с визгом, как грудной младенец…
СОРОКИН. Ну, тогда вам пить вредно. (Выпивает рюмку.)
В это время слышен автомобильный рожок.
ШАЙКИН. Пролетариат подкашливает за окном…
СОРОКИН. Машина?
ШАЙКИН. Да… Когда я отнял шапку у бандита Махно{296} и через это в плен попал, то вся наша красная дивизия подумала: «Нет больше Шайкина на свете». А я бежал… Был раненый, а уполз. Подползаю это я к своим и лег под тачанку… Сам Котовский{297} подходит ко мне и спрашивает: «Неужели это ты, товарищ Шайкин? Так оброс волосами?» – «Я, говорю, товарищ Котовский, – смертельно раненный…» Тогда он мобилизовал по всей дивизии у сестер милосердия подушки, дал свой личный экипаж и приказал везти меня по шоссе в город осторожнее. Двадцать пять верст везли меня шагом. Личный вестовой Котовского впереди едет и вот так нагайкой подает сигналы кучеру, дескать, камень на шоссе или выбоина, осторожнее, не побеспокойте раненого…
Входит ГАРСКИЙ с цветами, предварительно постучав.
СОРОКИН. Да, войдите! A-а! Мосье Гарский! Здравствуй, дорогой. Входи… Ну, зачем же эту ерунду? (Указывает на цветы. Шайкину.) Большое спасибо вам, товарищ… Вы мне помогли приготовить стол… Берите апельсин…
ШАЙКИН берет и уходит.
ГАРСКИЙ (косится на Шайкина). А Татьяна Константиновна?..
СОРОКИН. Она задержится… вероятно, в университете… У нее сегодня семинарий… Или что-то в этом роде.
ГАРСКИЙ (ставит цветы на стол). Музыкантов я пригласил. Сейчас будут… Я еду к вам, Николай Алексе-ич, а в голове такая уйма планов и проектов… Мы, оказывается, не чувствуем величия эпохи… Эпоха величайшего героизма, пафоса строительства! А мы на это смотрим как-то… спустя рукава…
СОРОКИН. Эпоха небывалая…
ГАРСКИЙ. Неповторимая… Ежесекундно рождаются ослепительнейшие идеи самых грандиознейших начинаний!..
СОРОКИН. Но в серых буднях мы не чувствуем величия эпохи. И я первый грешник в этом… Раньше чувствовал, а вот сейчас… Бесконечный конвейер мелькающих перед глазами вещей, людей. Притом окрашенных в единый серый цвет…
ГАРСКИЙ. А я привез на ваше утверждение оригинальнейший план, Николай Алексеич!.. Но не ругайте… Я хочу к вашему приезду из-за границы приготовить генеральную реорганизацию всех наших предприятий…
СОРОКИН. Давайте, давайте… Вы один меня радуете неиссякаемым энтузиазмом…
ГАРСКИЙ. Я хочу покончить с этой российской инквизицией… Или мы в самом деле передовая страна рабочих и крестьян, или российские кустари от стали и соломы…{298}
СОРОКИН. Ха-ха… Да-да… (Смотрит в план.) Это остроумно!..
ГАРСКИЙ. Труд должен быть радостью, удовольствием, а не страданием… Ритм труда, музыка работы…
СОРОКИН (смеется). Но останется Воронин за меня, и он в три дня расшибет вдребезги всю твою поэзию труда, хе-хе-хе…
ГАРСКИЙ (гордо). Едва ли… Я, знаете, человек определенный. Либо мне верят, и я подчиняю всех интересам производства… либо мне не доверяют, и я плюю… Я немедленно уйду, если Воронин будет нервировать…
СОРОКИН. Прошу не делать глупостей… Ты работаешь пока с Сорокиным, а не с Ворониным…
ГАРСКИЙ. Он – кустарь… Он будет тыкать нос во все мелочи, нервировать фельдфебельским отношением. В пределах швейной мастерской он был бы неплохим хозяином, но в тресте…
СОРОКИН. Да. Искусство управлять не всякому дается, батенька… (Читает план.) Так, значит, план твой утвердить? (Подписывает план.)
ГАРСКИЙ. Воронин вчера ночью забрал бухгалтерские книги на квартиру, нанял подпольных бухгалтеров и выяснял правильность ведения дела…
СОРОКИН. Не может быть!
ГАРСКИЙ. Да, да, да… С утра сегодня задает мне самые неожиданные, с его точки зрения, вопросы…
СОРОКИН. Разве?
ГАРСКИЙ. Да, да… Я помню, когда учился в берлинском институте, был у нас профессор…
СОРОКИН. О-о-о-о! Если он в самом деле будет здесь чудить, вы немедля, батенька, черкните мне. Я совсем не желаю возвращаться в разоренное гнездо…
ГАРСКИЙ. Вот еще, Николай Алексеич, чек на предварительные расходы по реорганизации…
СОРОКИН. Подмахнуть? (Подмахивает чек.)
ГАРСКИЙ. А вы не сможете сейчас по партлинии согласовать вопрос так, чтоб не Воронин был у нас, а, например, Трубкин?..
СОРОКИН. Но он же заграницей?..
ГАРСКИЙ. Только что вернулся… утром…
СОРОКИН. Великолепно!
ГАРСКИЙ. Трубкин сочетает в себе твердокаменнейшего большевика и крупного специалиста… А искусству управления и Воронин может поучиться у него…
СОРОКИН. Правильно! Великолепно!.. Я утром же это согласую по партийной линии. Чудесно! Лучшего желать нельзя…
Уходят. Слышны звуки рояля. Входит в правую дверь ТАНЯ.
Навстречу ей СОРОКИН.
ТАНЯ. Я пришла по вашей просьбе…
СОРОКИН. Таня! Ты едешь со мной заграницу! Какие бы силы не препятствовали этому, я тебя беру с собою!
ТАНЯ (радостно). Да?
СОРОКИН. Да! Меня мучают, жалят со всех сторон! Ты не понимаешь, мое счастье, чтó ты для меня! (Обнимает.)
ТАНЯ. И я так настрадалась за эти часы! Прости, я наговорила дерзостей тебе.
СОРОКИН. Полно, полно, голубочек мой! (Смотрит на нее, любуется, потом обнимает.) Капризка ты моя маленькая!
В дверь стучат.
Войдите!
Входит РЕПОРТЕР.
РЕПОРТЕР (почтительно). Здравствуйте, Николай Алексеям! Я – сотрудник газеты, за интервью…
СОРОКИН. А, здравствуйте, дорогой… Очень рад! Проходите… Там сидит мой коммерческий директор… (К Тане) Таня! Приготавливай тут… А мы пока займемся…
Уходят в следующую комнату, закрывая за собой дверь.
ТАНЯ (прыгает). Лечу! Лечу! Лечу!
Звонит телефон. ТАНЯ берет трубку.
Алло! Да, квартира Сорокина… Он очень устал, и послезавтра мы едем заграницу… Товарищ, мне некогда с вами разговаривать!.. Его я беспокоить не буду… Давайте кончим разговор… (Кладет трубку.)
Входят ГАРСКИЙ и РЕПОРТЕР.
ГАРСКИЙ (репортеру). Словом, товарищ, пишите так: перспективы нашей промышленности в следующем квартале блестящие… Снижение себестоимости будет достигнуто до пятидесяти процентов… Качество продукции будет увеличено до ста процентов… Рационализация проводится усиленным темпом, борьба с прогулами беспощадная, в результате мы имеем только четверть процента прогулов. И те по уважительным причинам…
РЕПОРТЕР. Нам, газетчикам, это особенно приятно… Крупным шрифтом в три колонки пустим… С подзаголовком… (В дверь.) Николай Алексеич!.. Можно вас на минуточку?..
СОРОКИН входит, удивленный.
РЕПОРТЕР останавливает его и открывает наружную дверь.
Происходит вспышка магния.
СОРОКИН (вздрагивает). Что это такое?..
РЕПОРТЕР. У меня там фотограф… Ваш портрет будет помещен завтра в газете с интервью… Всего хорошего.
Уходит.
ГАРСКИЙ (Тане). Татьяна Константиновна! Как я соскучился по вас… (Целует руку, подает цветы.)
Входят КРЫМОВ и КРЫМОВА.
СОРОКИН. Ах, вот и они! Проходите, товарищи!
ГАРСКИЙ. Ну как, закончилось фабричное собрание, товарищ Крымов?
КРЫМОВ. Кончилось, всадить бы им все семь патронов, гугенотам!{299} Во какую резолюцию вынесли! Сам Глухарь секретно там присутствовал… Сейчас уехал… болен.
СОРОКИН. Глухарь все-таки был…
КРЫМОВ. Такой гугенот да не будет? А Воронин распинался!.. Ну, сплошная демагогия… Посмотрите, дескать, какой я молодой да ранний… Кончил институт народного хозяйства… Пятилетка, план, рационализация, реконструкция… А мы будто дураки… Ничего не понимаем и работать не умеем… (Здоровается с Таней.) Татьяне Константиновне мой пламенный привет! Поцеловал бы ручку, но боюсь своей старухи, всадить бы ей все семь патронов!..
ТАНЯ. Здравствуйте, товарищ Крымов. Руку целовать не обязательно.
КРЫМОВ. А о другом и не мечтаем, ввиду нашего пролетарского происхождения… Хе-хе-хе!
КРЫМОВА. Здравствуйте, товарищ…
ТАНЯ. Здравствуйте, товарищ Крымова. Присаживайтесь. Простите, я на кухню… Прислугу мы вчера уже уволили. Приходится самой…
СОРОКИН. Да, да… А я помогу.
СОРОКИН и ТАНЯ уходят в первую дверь, ГАРСКИЙ во вторую, играет на рояле.
КРЫМОВА (вслед Тане). Ну как не стыдно старому дураку с такой цацей возиться? (Передразнивает.) «Прислугу мы уволили»… Самое бы тебя в прислуги…
КРЫМОВ. Ну, брось! Оставь! Надоело… Умнейшая женщина. Он поднимает ее общественное самосознание, перевоспитывает… и будет наша… Такими швыряться…
КРЫМОВА. Перевоспитаешь эту финтифлюшку… Скорей она его с ума сведет! Да уж свела…
КРЫМОВ (раздраженно). Закрой плевательницу! Сорокин столько дал для революции… Ты… ты ведь что? Разве ты понимаешь таких людей? Он заряжает себя, омолаживается через Татьяну Константиновну, всадить бы тебе все семь патронов!
КРЫМОВА. А о чем старый член партии может говорить с этой вертихвосткой? О ссылке, о Гражданской войне? После Авдотьи Ивановны ходить сюда противно…
КРЫМОВ. И не ходи…
КРЫМОВА. Я пришла встретиться здесь с Авдотьей Ивановной…
Входят с закусками ТАНЯ и ВОРОНИН.
ВОРОНИН (к Тане). А товарищ Сорокин?
ТАНЯ. Он сию минуту будет… На кухне. Мы уволили прислугу, и теперь приходится самим… Присаживайтесь, товарищи!
КРЫМОВА (Воронину, здороваясь). Сколько лет, сколько зим… Посадили, говоришь, на место Сорокина?
ВОРОНИН. Именно, посадили…
КРЫМОВ (Воронину). Пустяки! Ты напрасно горячишься, Воронин… Я сам из рабочих, и на пушку брать меня трудненько. Я их знаю, гугенотов…
ВОРОНИН. Но вести хозяйство так нельзя. У вас Гарские ворочают, а вы поддакиваете да утверждаете… Управлять одним бюрократическим рулем – ерунда… Ни контроля, ни участия масс. Все покрывается личным авторитетом и нажимом.
