Текст книги "Забытые пьесы 1920-1930-х годов"

Автор книги: Иван Саркизов-Серазини

Соавторы: Александр Поповский,Александр Афиногенов,Дмитрий Чижевский,Василий Шкваркин,Татьяна Майская,Александр Завалишин,Александра Воинова,Виолетта Гудкова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 43 страниц)

АКУЛИНА. Жалко, что тогда тебя, лешего, не убила! Чего ходишь по дворам? Только зря народ баламутишь!

КОСТЫЛЯНКИН (смотря на стол). Ишь яства-то, пес с ними, наготовили! (К Акулине.) Хе-хе-хе! Аль блудом занялась? Дело, пес с ним, прибыльное!

ЯКОВЛЕВНА. А тебе какое дело?

АКУЛИНА. Пошел прочь! Избу нашу не погань!

КОСТЫЛЯНКИН. Хе-хе! А муженек-то, тово… пес с ним, к девке примазался!

АКУЛИНА. Что пришел? Измываться? (Наступая на него.) Вон отсюда!

КУЗЬМИЧ. Охота вам гневаться, Акулина Мефодьевна, разве это человек? Гнида!

ЯКОВЛЕВНА. Пошел вон!

Стук.

АКУЛИНА (нервно). Сергей!

Хватается за стол.

КУЗЬМИЧ (сочувственно). Да вы не волнуйтесь, Акулина Мефодьевна!

Входит СЕРГЕЙ, осунувшийся, сильно изменившийся.

КОСТЫЛЯНКИН. Ну, теперь я присяду.

Садится к столу и берет печенье. ЯКОВЛЕВНА отодвигает от него коробки.

АКУЛИНА (бледнея). Сергей!

КУЗЬМИЧ (весело). Сергей Васильевич, добро пожаловать!

ЯКОВЛЕВНА (ядовито). Милости просим! Давно ждали! Вот-вот, думаем, и заглянет!

СЕРГЕЙ (коротко и сухо). Здорово! (К Костылянкину.) А ты чего тут пороги обиваешь?

КОСТЫЛЯНКИН. Да я ничего, я к своей бабе зашел, я сейчас, пес с ними, уйду.

Поворачивается и садится в угол.

АКУЛИНА (взволнованно, к Сергею). Что ж стоишь? Присядь! Авось не чужой человек, свой!

СЕРГЕЙ. Некогда, я по делу. (Искоса смотрит на Кузьмича.)

ЯКОВЛЕВНА. Что ж, брезгаешь нашим хлебом-со-лью?! Присядь, чайку налью.

СЕРГЕЙ. Не хочу, дома пил.

КУЗЬМИЧ. Ну как, Сергей Васильевич, у нас на международном фронте? Как будто наша держава поднимается?

СЕРГЕЙ. Ступайте в клуб и послушайте!

АКУЛИНА (просительно). Да ты сядь! Чего ты сто-ишь-то?

КУЗЬМИЧ. Конечно, вы как вожди земного шара обо всем судите в европейском масштабе, ну я человек маленький, для моей головы и наша слободка велика, а только слышно, что нашу Немчиновку огораживать будут и за вход на гулянье, значит, будут брать плату. Так как же так, Сергей Васильевич, было, значит, народное достояние, гуляли себе с утра до ночи без всякой помехи, а тут, поди-ка, плати тридцать копеек, да всякие заграждения: туда не ходи, там не плюй, тут не кури, на траве не лежи; а полежал, значит, сдерут полтинник, а полтинника нет – значит, заместо гулянья в отделенье; ну, скажите, пожалуйста, Сергей Васильевич, лето придет – куда рабочему люду деваться? Это, по-моему, чистое разоренье!

СЕРГЕЙ (сухо). Ну, положим, вы больше думаете о себе, чем о рабочем. А если с вас деньги возьмут, так это, во всяком случае, пойдет в пользу рабочим. (К Акулине.) У меня есть к тебе дело.

ЯКОВЛЕВНА (оживленно). Баба-то с тоски совсем извелась! Аль мириться вздумал?

КОСТЫЛЯНКИН (Яковлевне). Налей чаю!

ЯКОВЛЕВНА машет рукой.

Вишь, пес с ними, на мировую идут.

АКУЛИНА (волнуясь). Сергей! Аль взаправду мириться пришел?!

СЕРГЕЙ. Что ж, ждала, значит, на поклон к твоей милости явлюся? Смилуйся, дескать, грозная царица! Больно, значит, виноват пред тобой?!

АКУЛИНА (тихо). Ждала я тебя. Вот, думаю, придет, вот спокается да скажет: «Ну, иди, Акуля, домой, давай жить по-прежнему».

СЕРГЕЙ (с усмешкой). Спокается? Еще неизвестно, кому из нас надо каяться. (Смотрит на Кузьмича.) Время-то, я вижу, весело проводила.

АКУЛИНА. Зачем говорить-то так? Сам знаешь, думушкой-то лётом летела к тебе, оконушки все проглядела, боялась выйти-то, ровно как в клетке сидела, все ждала, вот, думаю, придет да домой позовет меня.

СЕРГЕЙ. Захотела бы – сама пришла, вишь, спеси набрала сколько, ждала, значит, чтоб с повинной явился? Не захотела жить в поганом месте, ушла, твоя воля была – не моя, а для меня, может, это поганое место лучше святого.

ЯКОВЛЕВНА. Освятить можно. Дашь соизволенье, батюшку позовем, святой водой окропим, лишь бы замирились!

АКУЛИНА (к Сергею). Да как же мне было не уйти-то? Аль забыл, что проделал? Да как же ты меня для святого праздника обидел? Лучше бы ты меня убил, чем иконами так распорядился! Для светлого дня не велел позвать батюшку; небось, забыл, что сказал: лучше, говоришь, в клубе ночую, чем домой в помойную яму явлюся. А как ушла-то, через детей не позвал, не подумал, что, может, здесь с голоду подохну.

СЕРГЕЙ. Зачем подыхать? Вишь, лавочка под боком (насмешливо указывает на Кузьмича) – забирай что хочешь, авось не откажет.

КУЗЬМИЧ. Зачем отказывать?! Для Акулины Мефодьевны не только лавочку, сам себя готов заложить, лишь бы только не отказала да пользовалась.

СЕРГЕЙ. Вишь, покровитель нашелся! Не мне чета! И насчет церкви большой почитатель, не то что я, богохульник, и насчет икон – первый радельщик. О чем горевать-то? Сокол, как говорится, с места – ворона на место! (Отрывисто.) Ну да ладно! Мне эта канитель надоела. Что было, то, видно, прошло, о том поминать нечего. Приходи-ка завтра в суд, раз на то дело пошло, давай мне разводную.

ВСЕ. В суд?

АКУЛИНА (потрясенная). Разводную?!

СЕРГЕЙ (твердо). Да, разводную!

КУЗЬМИЧ (потирая руки). Вот так дело! Значит, жениться задумали? Поздравляю, Сергей Васильевич! Ну, Акулина Мефодьевна, пробил наш час!

АКУЛИНА. Жениться?! (Дрожа.) Жениться?!

СЕРГЕЙ. Жениться не жениться, это мое дело. Там видно будет. (Вспыльчиво.) А что ж мне тебя караулить? Небось не подумала, как мне одному-то в четырех стенах сидеть, куда какое веселье! Ты вот тут с кавалерами прохлаждаешься, а у меня, небось, в доме никого нету – сиди один-одинешенек.

АКУЛИНА(дрожа). На ком жениться-то? На той девке?

СЕРГЕЙ (раздраженно). Хоть на козе женюсь, да тебя не спрошусь. Завтра приходи в суд, и чтоб вся эта волынка, наконец, кончилась.

АКУЛИНА (задыхаясь). Помру, в суд не пойду, разводкой не буду! Как хочешь, так и живи со своей девкой.

СЕРГЕЙ. Не придешь – без тебя обойдусь. Тебе будет хуже.

АКУЛИНА. Как хуже? Да что ж ты думаешь, ступа я деревянная, что ли? Да чтоб мне в суд идти да стерпеть такую обиду? (Наступает на него.) Ты что ж это делаешь-то? Законную жену бросаешь?

КУЗЬМИЧ. Что вы, Акулина Мефодьевна, а я-то на что?! Первый ваш защитник и покровитель!

СЕРГЕЙ. Завела кавалеров, живи с кавалерами! Скучать не будешь!

АКУЛИНА. А, так ты вот как? «Живи с кавалерами»! Мерзавец! Да что я с тобой-то жила, гуляла, что ли?!

СЕРГЕЙ (вспыльчиво). Молчи! (Схватывает ее за руку.) Ругаться не смей! Чтоб у меня больше такого разговору не было!

АКУЛИНА (вне себя). А теперь вот как дело обернулось! Жена опостылела, жену – вон, завел себе потаскушку и меня же попрекаешь?!

СЕРГЕЙ. Не бреши! Никого не заводил себе! Не выдумывай!

АКУЛИНА. А разводка зачем? Небось девка при тебе околачивается! (Яростно.) Сколько я из-за тебя, проклятого, слез пролила! Вон, Яковлевна свидетельница, душу свою сгноила, мириться хотела, а ты в разводку! Вон, спроси его (указывает на Кузьмича), предлагал идти в полюбовницы, да разве я пошла на это? Сколько ходит за мной, да все упрашивает да умаливает, а я честь твою мужнину берегла!

СЕРГЕЙ. Если ты из-за чести, то и беречь ее нечего было. Ты мою честь давно похоронила.

АКУЛИНА. Как похоронила?

СЕРГЕЙ. Да так! (Вызывающе.) Ты вон не слышала, что рабочие говорят?! Ну поди, послушай! О чести моей тебе говорить нечего.

АКУЛИНА. А! Так ты вот как! Честь твою похоронила?! (Задыхаясь.) Так вот на ж тебе! Была честной женщиной, блюла себя, ну а теперь кончено! (К Кузьмичу.) Кузьмич! Иди сюда! Ну, бери руку! Согласна, бери в полюбовницы!

КОСТЫЛЯНКИН. Ну и хороша баба! Пес с нею, не баба – кулич!

СЕРГЕЙ (сдерживаясь). Ты что? Не в уме?

АКУЛИНА. Нет, в уме! В трезвой памяти! Что ж? Ты загулял, а мне отчего не гулять? Будет! Жила по-честному, а теперь заживу по-собачьему! Так загуляю – будешь меня помнить!

СЕРГЕЙ (забываясь). Я тебя выучу уму-разуму! Гулять собралась?!

Схватывает ее за руку.

Ты у меня будешь гулять!! За тобой пришел, а ты вот как? Гулять!

АКУЛИНА (истерически). Ха-ха-ха! Что, думаешь, сломил? Как же! Справляй свою собачью свадьбу!

СЕРГЕЙ (приходя в себя, отрывисто). Прощай! (Грозно.) Да чтоб на глаза мне не попадалась больше!

Хлопает дверью, уходит.

ЯКОВЛЕВНА. Наконец-то в порядок пришла! Давно бы так, чем зря убиваться!

КУЗЬМИЧ (радостно). Ну и герой вы, Акулина Мефодьевна, можно сказать, навек осчастливили!

КОСТЫЛЯНКИН (встает). Хе-хе-хе! Пес с вами, гуляйте, ну а я ухожу!

ЯКОВЛЕВНА. Черт тебя носит!

АКУЛИНА. В пивную! Гулять так гулять! Ох, пропала моя головушка!

Всплескивает руками, рыдая, падает на сундук.

Занавес.

Действие третье

Прежняя квартира СЕРГЕЯ ПЕТРОВА. Все переставлено по-иному. На стенах портреты вождей революции. Раньше где стоял обеденный стол, теперь письменный стол; на нем книги, журналы, брошюры, газеты. Этажерка с книгами. На стене много плакатов с лозунгами. Переставлены постели, стулья, столы. В углу, около печки, валяются немытые кастрюли, сковородки, много мусору, корок, очисток. Опрокинута помойка с выкинутым из нее сором. На лавке примус.

Когда открывается занавес, в комнате пусто. Тишина. Сначала стук, потом через несколько минут открывается форточка. СЕНЯ протягивает руку, открывает окно, влезает, осматривается.

СЕНЯ. Ушла. Никого нету. (Шарит по столу.) Ничего не оставила, пигалица окаянная! (Подходит к печке.) Вон, навозу сколько! Небось при маменьке того не было. (Отшвыривает ногой сковородки.) Вечером придет, пристанет (передразнивает): «Сеня, помой посуду!..» Как же, стал мыть! Нашла дарового работника!

Натыкается на сумку ОЛЬГИ ИВАНОВНЫ, обшаривает ее, вынимает деньги. В это время открывается окно, влезает МИША.

МИША. Ты что тут делаешь?

СЕНЯ. Ничего!

Бросает сумку.

МИША. Покажи-ка руки. Что зажмал кулак-то? Я, брат, все вижу.

СЕНЯ. Ничего.

МИША. Дурака не ломай, показывай!

СЕНЯ. Деньги нашел.

Разжимает руку, показывает рублевку.

МИША. Клюква! Говори, слямзил?

СЕНЯ (огрызаясь). А что, по-честному, что ль, заработал? Вон, на полу валялись, нашел. Небось, обронила конопатая ведьма!

МИША (с иронией). Обронила?! А чего сумочку в руках держал? Меня, брат, не проведешь.

СЕНЯ. И проводить нечего. В животе свиристит, с утра не евши, тебе хорошо, а мне, небось, терпеть тошно.

МИША. Отец придет, поедим.

СЕНЯ. Я к маменьке пойду.

МИША. Тебе туда ходить нечего!

СЕНЯ. Небось сам ходишь!

МИША. Я большой. У меня свой смысл в голове, а ты ничего не понимаешь.

СЕНЯ. Хы! Большой?! На два года старше меня, а вырос в большого!

МИША. Ну, не разговаривай. Клади деньги обратно, а то придет, хватится, поднимет крик, что украли.

СЕНЯ. Черт с ней, все равно ко мне придирается.

МИША. Потому и придирается, что ты огрызаешься.

СЕНЯ. А ты чего подлизываться стал? Что она тебе, мать, что ли? Вишь, папанька маманьку обидел, ты не заступаешься, а тут форсу напустил: не смей ее деньги брать. Коли есть хочется, возьмешь, а подлизываться нечего.

МИША. Я не подлизываюсь.

СЕНЯ. Да, не подлизываешься, небось, она тебе книжки дает, тоже как со взрослым разговаривает, небось я не поддаюсь, сама со мной заговаривает, так я нос деру, а ты норовишь ей угодить, и к матери бегаешь, и тут под ее дудку пляшешь. Нет, я, брат, не таковский! Мне нипочем «Сеня да Сеня!». Меня книжками не укупишь. Под собачий хвост ей эти книжки!

МИША (с иронией). За полтинник продашься! Тебе только дай деньги – что ж, думаешь, не знаю, как к матери потихоньку бегаешь да деньги выклянчиваешь, да на ириски и колбасу просаживаешь. Вон, видишь, кражей стал заниматься.

СЕНЯ. Ну и пусть! Книжками, брат, сыт не будешь. Какая это жизнь! Ни поешь, ни попьешь – обо мне заботиться некому.

МИША. Ишь, панихиду запел! Пионер должен сам о себе заботиться, а хныкать нечего.

Щелкает ключ, входит СЕРГЕЙ, нагруженный свертками.

СЕРГЕЙ. Что вы тут делаете?

СЕНЯ (виновато). Да ничего!

МИША. Хорошими делами занимаемся.

СЕРГЕЙ. А что?

СЕНЯ (делает знаки Мише). Ничего, книжки читали.

СЕРГЕЙ(Мише). Ну, зажигай примус!

Кладет все на стол. СЕНЯ хватается за хлеб.

МИША (сердито). Не бери зря! А то пхну – будешь знать порядок!

СЕНЯ (жалобно). Чего пихаешься? Есть хочется.

МИША. Оголодал, что ли? Отходи!

Зажигает примус. СЕРГЕЙ вынимает мясо. СЕНЯ рвет хлеб, ест.

МИША его отпихивает.

СЕНЯ (ревет). Чего бьешься? Я тебе покажу!

МИША. Ну, заткни глотку! Порядка не знаешь – поди подсобляй.

СЕРГЕЙ. Ну, не ругайтесь!

СЕНЯ (ревет). Он меня обижает. (Грозя Мише.) Вот я отцу скажу, да, скажу! (К Сергею.) Он к матери бегает. Да! Я видел!

СЕРГЕЙ (к Мише). Ты что, ходишь туда?

МИША(смущенно). Раза два-три заходил. (Указывает на Сеню.) И он туда бегает.

СЕРГЕЙ. Он-то еще мал, а ты зачем ходишь?

МИША. С матерью повидаться.

СЕРГЕЙ. Ты знаешь, какими она делами занимается? Считай, что у тебя матери нет. Нечего тебе там делать!

МИША. Мать жалко.

СЕРГЕЙ. Что жалко? Что она, трудом занимается, бедствует, что ли? По пивным шляется. То в церковь таскалась и с попами канючила, а теперь вон по какой дороге пошла! Вам там нечего делать.

МИША. Она тебя сильно ругает, что ты ее обидел.

СЕРГЕЙ. Где я ее обидел? Сколько я из-за нее позора взял на свою душу, чуть было из партии из-за нее не вычистили, да разве я с ней мог так жить, как теперь живу? Мне нужна сознательная жизнь, а ты сам видел, как мы жили. Так свиньи в хлеву живут, как мы жили. Ели, пили и богу молились, вот и вся наша жизнь была.

МИША (нерешительно). Так-то так, а только сильно она убивается, все соседи ее жалеют.

СЕРГЕЙ (горячо). Ну что ж мне с ней теперь делать? Разве я гнал ее? Небось сам ходил к ней, скандал подняла: зачем ее попов обидел? Слушать ничего не хотела, а теперь я виноват?! Что ж мне, кланяться перед нею да попа звать, дом освящать? Небось если б к дому привычка была, то вернулась, а видно было мило, пока не простыло.

СЕНЯ. А ты бы с ней помирился.

СЕРГЕЙ. Мириться?!

Берет миску, полошет холодной водой, отрывисто. Поздно теперь мириться.

Поздно теперь мириться.

Ставит суп на примус.

МИША. А наше дело какое? Не ходить – жалко: все зовет да плачет, чтоб приходили, а придешь – ругается на тебя да на свою жизнь плачется. Не знаешь, на чью сторону перекинуться.

СЕНЯ(решительно). Мать жалче.

МИША. Ты молчи! Знаю, денег тебе сунет, а ты рассыпаешься. Купленная душа!

СЕРГЕЙ (тихо). А что ж, без матери вам жить плохо? (К Мише.) Вишь, она с тобой занимается, книжки читаете – при матери того не было.

СЕНЯ. Без матери хуже, небось при маменьке всего было вволю, а теперь целый день не евши!

МИША. Молчи! Нажрался – и ладно.

Входит ОЛЬГА ИВАНОВНА.

ОЛЬГА ИВАНОВНА. Ну, я только на минутку забежала. Опять надо идти в завком. (К Сергею.) Ну а ты уж готовишь обед?

СЕРГЕЙ. Да, у меня выпало свободное время, а часа через два надо идти на собрание. (К Мише, дает деньги.) Сбегай в лавку, купи сахару, чаю. Спешил – и забыл купить.

ДЕТИ уходят.

ОЛЬГА ИВАНОВНА. Посиди со мной, Сергей! Мне еще поговорить с тобой надо.

СЕРГЕЙ(садится). Чем я кормить-то тебя сегодня буду? Плохой я повар!

ОЛЬГА ИВАНОВНА. Разве это так важно, Сергей? Вот подожди, откроется у нас при заводе столовая, перейдем туда, и дома этой возни не будет.

СЕРГЕЙ. Бабы кричат, что у них на стряпню много времени уходит, а я вот теперь нарочно проверяю их работу. Ерунда! Одни только разговоры, что их домашняя работа заела. В час можно обед приготовить.

ОЛЬГА ИВАНОВНА. А я терпеть не могу кухни. Знаешь, если бы не ты, я на колбасе да на селедке сидела, а стряпать ни за что бы не стала. Вот это, по-моему, самый отвратительный труд!

СЕРГЕЙ. А я внимания не обращаю. Поставлю все и читаю. Важно только, чтобы время зря не пропадало.

ОЛЬГА ИВАНОВНА (тихо). А ты невеселый, Сергей. Совсем другой стал, чем раньше был, точно гложет тебя какая-то дума.

СЕРГЕЙ (отрывисто). Веселого мало. Э, да ничего, пройдет! Вот, посылают меня из ячейки в командировку, хочу поехать, а ты пока побудешь с детьми.

ОЛЬГА ИВАНОВНА (беспокойно). Поезжай! Сергей! Что я хотела сказать тебе? (Останавливается.)

СЕРГЕЙ. Говори.

ОЛЬГА ИВАНОВНА. Не надо бы детей пускать к Акулине. Посмотри, что она делает! Весь завод подняла дыбом. Пьянствует. Таскается по пивным с кавалерами. Какой пример детям?!

СЕРГЕЙ (отрывисто). Сам знаю. А как не пускать? Приказал вон им не ходить, а они потихоньку бегают.

ОЛЬГА ИВАНОВНА(горячо). Я буду с ними заниматься. Вон Мишу перетянула на свою сторону, он меня слушается, только Сеня кобенится.

СЕРГЕЙ. Они любят мать.

ОЛЬГА ИВАНОВНА. Тем хуже. Будут к матери бегать – она их сделает твоими врагами. Детей потеряешь.

СЕРГЕЙ (тихо). Я зарок дал детей коммунистами сделать. Детей никак не уступлю ей.

ОЛЬГА ИВАНОВНА. Ну вот, как же быть-то? Дети дороже всего. Наша смена, надо беречь их, а она их исковеркает.

СЕРГЕЙ (встает). Ну что тут сделаешь?! Что ей попричтилось?

ОЛЬГА ИВАНОВНА (тихо). Должно быть, она сильно тебя любит, Сергей!

СЕРГЕЙ (хмуро). И кой черт выдумал эту самую любовь-то? Это вот барам любить можно было, делать нечего, с жиру бесись да бабами занимайся, а нам на работу времени не хватает. Вон надо обо всем думать, того гляди, опять попадем в окружение, а тут любовь! Тьфу! (Плюется.) Скверно об этом даже подумать.

ОЛЬГА ИВАНОВНА. Ну нет, Сергей, отчего? А вот я к тебе привязалась – это тоже, значит, плохо?

СЕРГЕЙ. Привязалась, да на шее не виснешь. Этим делом нам некогда заниматься. (С ожесточением.) Я бы эту самую любовь насквозь уничтожил. Одно слово – дурман! Вон эту самую религию по боку съездили, раз опиум – вон ее! Ну и на любовь эту самую тоже нужно крышку поставить. Черт с ней, с этой самой любовью, кроме как в голове муть, нет от нее никакой пользы.

ОЛЬГА ИВАНОВНА (улыбаясь). Так, значит, Сергей, любовь тоже дурман?

СЕРГЕЙ (решительно). Дурман!

ОЛЬГА ИВАНОВНА. Какой ты стал, Сергей, строгий! Раньше я смотрела на тебя да все думала: какой он добрый, а теперь погляжу, как начнешь резать, так пощады никому нету.

СЕРГЕЙ. Я прежде всего сам себя режу.

Подходит к примусу, энергично.

Ну, поговорили и ладно! Авось не ребята, чтоб в коняшки играть, этой самой любовью заниматься. Бабья потеха!

ОЛЬГА ИВАНОВНА. Ты меня-то не режь, Сергей, честное слово! Я к тебе так привыкла, что ты мне дороже всех. Чем больше живу с тобой, тем больше жить хочется.

СЕРГЕЙ. Ты – другое дело, ты – товарищ! Вместе работаем, от тебя помощь, ты мне не мешаешь.

ОЛЬГА ИВАНОВНА. А Акулина мешает?

СЕРГЕЙ(раздраженно). Конечно, мешает. Иной раз, кажется, не вытерпел бы, пошел бы побил ее, лишь бы убралась с дороги и не мешала.

ОЛЬГА ИВАНОВНА (с удивлением). Побить ее? Сергей, и это ты говоришь? Женщину побить?

СЕРГЕЙ (с ожесточением). Побить!!! Рука бы не дрогнула! Живо бы дурь из нее выбил!

ОЛЬГА ИВАНОВНА. Ты просто болен, Сергей! Подумай, что ты говоришь?

СЕРГЕЙ (отрывисто). Знаю, что говорю!

ОЛЬГА ИВАНОВНА. Так вот до чего дело дошло!

СЕРГЕЙ (меняя тон). Письма от мужа не получала?

ОЛЬГА ИВАНОВНА(тихо). Нет! Да он едва ли напишет.

СЕРГЕЙ. Это дело оформить надо. Раз в доме живешь – порядок нужен.

ОЛЬГА ИВАНОВНА(тихо). Ты что же, хочешь вконец все разрубить?!

СЕРГЕЙ. Вконец!

ОЛЬГА ИВАНОВНА. А если вернется?

СЕРГЕЙ. Не вернется. А если и вернется, не приму.

ОЛЬГА ИВАНОВНА. Ты еще сам себя не знаешь. Видишь, ты о ней все думаешь. Нет, Сергей, спешить некуда.

СЕРГЕЙ. Ну, если не хочешь, как хочешь.

ОЛЬГА ИВАНОВНА (быстро подходит к нему). Что ты, Сергей?! Да я готова… да разве ты не знаешь? (Берет его за руку.) Да я, Сергей… да я за твою ласку все отдам!

СЕРГЕЙ (быстро). Ну и ладно! Сговорились, значит, и откладывать нечего!

ОЛЬГА ИВАНОВНА (в волненьи). Ох, Сергей! Болит у меня душа за тебя; с мужем расставалась, не болела, а за тебя вот сейчас болит. Ох, боюсь, плохо кончится!

СЕРГЕЙ. Что плохо?

ОЛЬГА ИВАНОВНА. Ни за что она тебя не уступит. Смертным боем будет за тебя биться, а не уступит.

СЕРГЕЙ (с усмешкой). Пусть бьется. Я, авось, не овечка, а она не волк, не зарежет.

ОЛЬГА ИВАНОВНА. Ох, да еще как зарежет, Сергей!

СЕРГЕЙ(раздраженно). Чтоб разговору о ней больше не было!

Стук. Входит ЕГОР.

ЕГОР. Здорово!

СЕРГЕЙ. Здорово!

ОЛЬГА ИВАНОВНА взволнованно идет к столу, ищет бумагу.

ЕГОР. Что? Стряпаешь?

СЕРГЕЙ. Да. (К Ольге Ивановне.) Ты что? Уходишь? Скоро вернешься? Через полчаса все будет готово.

ОЛЬГА ИВАНОВНА. Я только в завком, я скоро, Сергей, вернусь…

Возбужденная, уходит. Пауза. ЕГОР смотрит на СЕРГЕЯ, замечает его волнение.

ЕГОР. Ты точно не в себе.

СЕРГЕЙ (коротко). Уморился.

ЕГОР. Это точно, так. А вечером иди на собрание.

Пауза.

СЕРГЕЙ. Ты зачем пришел-то? Вечером все равно свидимся.

ЕГОР. Да что, брат, дома нелады, и дома не сидится. Одна грызня надоела.

СЕРГЕЙ. Да кто грызется-то?

ЕГОР. Жена загрызла. Будто о доме мало забочусь, шалды-балды, говорит, бью. А ты видишь, какие у меня шалды-балды, дыхнуть некогда.

СЕРГЕЙ. Беспартийная?

ЕГОР. Беспартийная. (Пауза.) Ну а ты как со своей-то живешь?

СЕРГЕЙ. Живу хорошо. Сам видишь, человек с головой.

ЕГОР (убежденно). Что говорить! Женщина башковитая. У нас ее все слушаются. Мигом все разберет, сладит. Жаловаться нечего. (Пауза – потом тихо.) Про жену-то слыхал?

СЕРГЕЙ. Про кого?!

ЕГОР. Про Акулину-то? Шибко загуляла!

СЕРГЕЙ (раздражаясь). Ну и черт с ней! Пусть себе гуляет!

ЕГОР. Не говори! Скандал большой! На всех перекрестках тебя чистит.

СЕРГЕЙ. Ну и пусть чистит!

Берет сковороду и очищает ее ножом.

ЕГОР. Соблазну от нее много: наша братия тоже к ней бегает.

СЕРГЕЙ (с раздражением). Ну и черт с ними! Пусть бегают!

ЕГОР. Не говори! Ей до коммунистов, видно, большая охота. Все норовит кого-нибудь к себе переманить. Смотри, наш директор ее обхаживает, говорят, в прислуги к себе приглашает. Ты ее не видал?

СЕРГЕЙ. Не видал. Мне и говорить-то о ней неохота.

ЕГОР. Ты погляди! В шелковых платьях ходит, не узнаешь. Была баба как баба, а теперь… точно дьявол на нее накатил.

СЕРГЕЙ. Ты что заладил про нее? Аль тоже к ней бегаешь?

ЕГОР(смущенно). Я что? У меня своя баба.

СЕРГЕЙ. Озорничать-то все ловкачи. Не гуляла бы баба, кабы охотников не было.

ЕГОР. Я что же? Я ничего. А потому говорю, что все бабу жалеют, домаха была, а теперь сбилась с толку.

СЕРГЕЙ. А кто виноват?

ЕГОР. Разбери, кто виноват. А только вышло, брат, скверное дело!

СЕРГЕЙ. Сам знаешь, ходил к ней, хотел попугать, ан вон что вышло.

ЕГОР. Вот тебе, брат, и попугал! Вишь – из искры пожар загорелся.

Входят КОСТЫЛЯНКИН, за ним МИША и СЕНЯ.

СЕРГЕЙ (к детям). Что пропали? (К Костылянкину.) Ну, чего шляешься? И без тебя докука, аль своего угла нету?

КОСТЫЛЯНКИН. Знамо, нету! Где он, пес с ним, угол-то? Одному, брат, того, дома скушно.

СЕРГЕЙ. Надоел! Пошел бы к своей старухе и сидел бы с нею.

КОСТЫЛЯНКИН. Да ты, тово, пес с ней, не шуми, посижу и уйду.

СЕРГЕЙ (ребятам). Садитесь, ешьте!

Наливает им суп. Дети садятся, едят. Сергей стряпает яичницу.

КОСТЫЛЯНКИН. Слыхал, брат?

СЕРГЕЙ (раздраженно). Ничего не слыхал.

КОСТЫЛЯНКИН. Ну, пошла, брат, твоя баба гулять! Пес с ней, всех перемутила.

СЕРГЕЙ. Держи язык за зубами. (Указывает на детей.) Не столько она гуляет, сколько вы о ней шум поднимаете.

КОСТЫЛЯНКИН (смотря на Сергея). Что, брат, аль не в духах?

ЕГОР. Оно, как я вижу, покойней об одной жене быть, а как завел чехарду в доме – говори, пропал человек!

СЕРГЕЙ (детям). Ешьте скорее да в клуб. Дома сидеть нечего.

СЕНЯ. Мы еще забежим на площадку, в футбол поиграем.

СЕРГЕЙ. Ключ с собой возьмите, а по окнам нечего прыгать. К десяти чтоб дома были.

Стук. Входит АКУЛИНА, сильно изменившаяся. Она щегольски одета, похорошела, но сильно похудела и не похожа на прежнюю, здоровую бабу. На голове кружевной шарф. Она улыбается, и голос у нее измененный, мягкий, певучий, вкрадчивый.

АКУЛИНА (вкрадчиво). Здравствуйте!

Быстро оглядывается, подходит к детям.

Детушки, здравствуйте! (Обнимает детей.) Сенюшка! Мишечка!

СЕРГЕЙ меняется в лице, отходит к окну, как бы не замечает ее.

ЕГОР (смущенно). Акулина!

СЕРГЕЙ (нервно, к детям). Ну? Поели? Уходите!

АКУЛИНА(певуче). Дай мне на деточек наглядеться!

Ласкает их, потом быстро вынимает из кармана конфекты, дает СЕНЕ.

МИША стыдливо отказывается.

КОСТЫЛЯНКИН (потирая руки). Хе-хе-хе! Бабочка, ишь, пес с ней, разрядилась! Занятное дело!

ДЕТИ выходят из-за стола.

АКУЛИНА. Да вы ко мне, детушки, приходите! Вишь, как поздно обедаете, а вы как из школы идете, ко мне забежите, покормлю вас, сладеньким угощу.

Целует их.

СЕРГЕЙ (к детям). Ну? Уходите!

ДЕТИ уходят. К АКУЛИНЕ, сдерживаясь.

Что надо?!

КОСТЫЛЯНКИН (потирая руки). Хе-хе-хе! Ишь, красоту завела, пес с ней, на городской манер, приглядница какая!

СЕРГЕЙ. Ну?! С каким делом пришла?

АКУЛИНА (нараспев). Неприветливо чтой-то ты меня встречаешь, Сергей Васильевич! Давай поздоровкаемся! (Подходит к нему.) Авось не первый раз на улице встретились – пятнадцать лет знакомы друг с дружкой, чай погневался – и довольно!

СЕРГЕЙ. Мне гневаться нечего. Каким был, таким и остался.

АКУЛИНА (быстро, хозяйским оком все осматривая). Ну как, Сергей Васильевич, поживаешь? Вишь, как квартира по-модному убрана! Чай, молодая жена угождает? Ухаживает, поит, кормит?

Останавливает взгляд на примусе.

Аль, может, ласками да разговорами сыты?

СЕРГЕЙ. Ну, об этом разговаривать нечего! Не твое дело!

АКУЛИНА. Ох, уморилась, до тебя идучи. Что ж, Сергей Васильевич, может, на новоселье чайком угостишь? Дозволишь сесть-то?

ЕГОР дает ей стул, садится.

СЕРГЕЙ. Больно-то не рассаживайся! Пришла по делу, говори, что надо?

АКУЛИНА (певуче). Скажу, скажу, Сергей Васильевич! Чего торопиться-то? Дай мне посмотреть, дуре, как ты новую жизнь-то устроил, вишь, икон нету, все по программе, место к месту прилажено, небось, теперь твоя душенька довольна?

СЕРГЕЙ. Тебе до моей душеньки дела нету.

Опускает глаза под ее взглядом.

АКУЛИНА (к Егору, играя глазами). Уж какие теперь мужья грозные пошли! Не потрафишь! Вы-то, Егор Семеныч, по первой жене аль по второй?!

ЕГОР (смущенно). По первой.

КОСТЫЛЯНКИН (поглаживая бороду). Хе-хе-хе! Что, бабочка, с иконок, пес с ними, пошла по дорожке! Видно родительское благословение, хе-хе-хе, пошло на пользу.

АКУЛИНА (прежним, старым голосом). Замолчи, леший!

СЕРГЕЙ. Мне некогда. Ухожу на завод. (Смотрит на фуражку.)

АКУЛИНА (меняя тон, певуче). Ты бы, Сергей Васильевич, зашел ко мне в гости, проведал жену-то, копеечкой от тебя не попользовалась, а живу в хоромах заместо барыни, вечерок бы побыл со мной, не поскучал бы…

КОСТЫЛЯНКИН. Хе-хе-хе, бабочка зазывает!

СЕРГЕЙ (с усмешкой). Гульбой занялась, что же? Доходное дело!

АКУЛИНА (вкрадчиво). Гульба гульбе рознь; иные гуляют с радости, а я, как тебе известно, с радости не гуляла.

СЕРГЕЙ. Ежели бы охоты гулять не было, и теперь бы не загуляла.

АКУЛИНА. Аль, Сергей Васильевич, опорочить меня хочешь? Ну, по всему видно, умным человеком стал, ха-ха-ха!

Хохочет искусственным, напряженным смехом.

Ха-ха-ха! Да где ж это, мой голубчик, охота-то была, когда денно и нощно при детях сидела? Ха-ха-ха! Глаза-то у тебя, Сергей Васильевич, слава богу, спереди были, а не на затылке посажены!

КОСТЫЛЯНКИН. Хе-хе-хе!

АКУЛИНА (грозно к нему). Уходи, старый черт!

КОСТЫЛЯНКИН встает, обращаясь к ЕГОРУ.

КОСТЫЛЯНКИН. Ну, кавалер, уходи! На досуге как-нибудь встретимся.

Оба уходят.

СЕРГЕЙ (нервно). Мне тоже с тобой разговаривать некогда. И нечего было приходить сюда. Разговоры наши с тобой кончены.

АКУЛИНА. Нет, Сергей Васильевич, не кончены! Чего спешить-то? Сядь, видишь, никого нету, честь по чести с тобой потолкуем.

Берет его за руку.

СЕРГЕЙ. Пусти! Хочешь говорить – говори, а руки брось! Привыкла с кавалерами баловаться!

АКУЛИНА (опять дотрагиваясь до его руки). Сереженька!

СЕРГЕЙ (отдергивая руку, раздраженно). Пошла к черту!

АКУЛИНА. Ха-ха-ха! Я и так, Сергей Васильевич, с твоей легкой руки с чертом связалась! На самых рогах у него сижу, ха-ха-ха-ха!

Хохочет искусственным, звонко-переливчатым смехом.

Где ж мне теперь быть, как не у черта?

СЕРГЕЙ (вспыльчиво). Замолчи! Хочешь говорить – говори дело, а не хочешь – уходи!

АКУЛИНА (тихо). Скучаю по тебе, Сергей Васильевич, больно скучаю! Голову мне приклонить некуда, времечко свое не знаю, куда девать; сердце-то истомилось, все к тебе просится, вот так и стучит, окаянное, и день и ночь: «Сереженька, а, Сереженька!» – все аукается с тобой да перекликивается, песню свою заводит, а Сереженька-то и не откликается! Забыл меня, Сереженька, а? (Наклоняется к нему.) Забыл? Что ж молчишь, Сереженька?

СЕРГЕЙ (тихо). Говорить мне нечего.

АКУЛИНА берет его за руку.

АКУЛИНА (певуче). Аль запрет на свое сердце наложил? Молчи, дескать, проклятое, а? А ему, сердцу-то, не запретишь, вольное оно, норовит все по-своему, а сердцу-то никак не прикажешь.

СЕРГЕЙ (глухо). Приказал!

АКУЛИНА. Приказал? Сереженька, аль разлюбил?

СЕРГЕЙ (стараясь владеть собой). Дурману мне не наводи!

Отодвигается от нее.

АКУЛИНА (тихо). Да ты не бойся! Чего бояться-то? Авось свои люди, не чужие. Сереженька!

Наклоняется к нему. СЕРГЕЙ вскакивает.

СЕРГЕЙ (глухо). Отходи! Видишь, невмоготу человеку!

Трет голову.

Тьфу! Всю голову замутила!

АКУЛИНА (встает). А может, назад вернешься? А? Сереженька! Может, к старой жизни воротишься?

Пауза.

СЕРГЕЙ (отходит к окну, глухо). Нет! Возврату мне нету!

АКУЛИНА. Нет?

Закрывает лицо руками. Тишина. Чуть слышно.

Нет?!

СЕРГЕЙ (от окна). Нет!

АКУЛИНА (ломая руки). Сереженька, а как же с детьми-то быть? Деточки мои ненаглядные! Как они жить будут?

СЕРГЕЙ. Вот так и проживут. Где я, там и они.

АКУЛИНА. Да как же без матери? Без своей кровушки, да как же без матерней ласки?

СЕРГЕЙ (глухо). Они выросли, о них что толковать! Пойдут в партию.

АКУЛИНА (подходит к нему). Отдай мне детушек, дай мне для деток пожить, жизнь свою горемычную скрасить!

СЕРГЕЙ (раздражаясь). Куда я отдам? Кому? Чтоб они видели, как мать гуляет? (Резко.) Живи честно, другое дело, а раз загуляла, детей не пущу!

АКУЛИНА. Не пустишь? А?

СЕРГЕЙ. Не пущу!

АКУЛИНА. Что ж? Значит, к гулящей матери не пускаешь?

СЕРГЕЙ. Замолчи!

АКУЛИНА (хохочет истерически, напряженно). Ха-ха-ха! Так вот как, Сергей Васильевич, в праведники записался? А? Может, в церковь пойдешь? Ха-ха-ха! Вот так угодник сыскался! Ха-ха-ха! (Меняя тон.) Что думаешь, у самого рожа-то чистая?

СЕРГЕЙ. До моей рожи тебе нет дела, а детей не пущу!

АКУЛИНА (подступая к нему, грозно). А по чьей вине я загуляла? Да, гуляю и буду гулять – потому ты, подлец, меня бросил! Да, бросил! А теперь камни в меня швыряешь, детей не пускаешь? Дескать, гулящая стала! Давно ли в угодники-то записался да о чужих грехах заботиться начал? Да! Меня на улицу вышвырнул, а сам честь по чести женой обзавелся, новую жизнь устроил? А где ж она, правда-то? Где ж правда-то?

СЕРГЕЙ (возмущенно). Какая жена-то? Мелешь, чего не знаешь.

АКУЛИНА. Правду-то забыл? А небось, сам чему учил? Живи, говорит, по правде.

СЕРГЕЙ (едва сдерживаясь). Раз не понимаешь, уходи! А не уйдешь, сам уйду!

Хватает фуражку, дрожа.