Текст книги "Забытые пьесы 1920-1930-х годов"

Автор книги: Иван Саркизов-Серазини

Соавторы: Александр Поповский,Александр Афиногенов,Дмитрий Чижевский,Василий Шкваркин,Татьяна Майская,Александр Завалишин,Александра Воинова,Виолетта Гудкова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 43 страниц)

Бежит к дверям. В дверях совершенно опьяневший ЗАПЕКАНКИН.

ЗАПЕКАНКИН. Наконец-то я тебя нашел! О, не отворачивай от меня свое хайло! Срок истек, я пришел за ответом…

ЗИНА. Каким ответом?

ЗАПЕКАНКИН. Не губи! Мне все ясно и все понятно! На остальное наплевать! Тьфу!..

ЗИНА. Я ничего не понимаю!

ЗАПЕКАНКИН. Я тоже ни черта не понимаю!.. Скребется в моем сердце, точно жеребец в конюшне. И вот хоть лопни на этом месте, а жениться надо!..

ЗИНА. О ком вы говорите?

ЗАПЕКАНКИН. О ком? Да о тебе ж, моя бороха!^{92} Два часа прошло – и ты моя!

ЗИНА. Послушайте, но я же не могу стать женой и вашею, и вашего комиссара!

ЗАПЕКАНКИН. Что? Комиссара?

ЗИНА. Ну да! Николай Михайлович мне еще раньше вас сделал предложение!

ЗАПЕКАНКИН (гневно). Аннулировать!

ЗИНА. Ан-ну-ли-ро-вать?

ЗАПЕКАНКИН. В расход списать! Вычеркнуть!

ЗИНА. Кого вычеркнуть?

ЗАПЕКАНКИН. Немедленно отказать! Я ему покажу, как к чужим бабам лазать!

ЗИНА. Каким бабам? Мне с вами страшно!

ЗАПЕКАНКИН. Смирно! Тачанки вперед! Где он?

В комнату вбегает КАТЯ. Удивленный ЗАПЕКАНКИН глядит то на Зину, то на Катю.

ЗИНА. Катя, уведи меня отсюда! Мне страшно одной. Он совершенно пьян! Он требует аннулировать, а я не могу!

КАТЯ. Петр Иванович, что с вами?

ЗАПЕКАНКИН (удивленно). Где я? Что со мной? Это ты?

КАТЯ. Да! Я!

ЗАПЕКАНКИН (показывая на Зину). И это ты?

КАТЯ. Нет, это Зина!

ЗАПЕКАНКИН (падая на колени). Не может быть! А впрочем, все равно! Два часа прошло, теперь амба! Режь правду!

ЗИНА. Он только что сейчас говорил и мне эти слова!

ЗАПЕКАНКИН. Или сейчас – или никогда!

КАТЯ. Да вы сядьте!

ЗАПЕКАНКИН. Можно постоять. Мы не буржуи…

КАТЯ. Хоть немного придите в себя.

ЗАПЕКАНКИН. Или ты – или смерть!

КАТЯ. Господи! Я не знаю, что делать!

ЗАПЕКАНКИН. Аннулируй – или убью!

ЗИНА. Катя, скорей уйдем, пока никто не вошел в комнату.

КАТЯ. Но куда?

Девушки в смятении бегают по гостиной.

ЗАПЕКАНКИН. Минута на размышление, а там буду стрелять. Любовь не картошка, не бросишь в окошко.

ЗИНА. Бежим ко мне! Обойдем лестницей через спальню брата.

Они с силой открывают скрытую за ширмой дверь. Дверь широко раскрывается, и на пол, к ногам стоящего на коленях ЗАПЕКАНКИНА падает ТРУПОЕДОВ. С криком обе скрываются. ЗАПЕКАНКИН и ТРУПОЕДОВ секунду глядят друг на друга, наконец поднимаются с полу.

ЗАПЕКАНКИН. Тьфу, сволочь! Подслушивал?

ТРУПОЕДОВ. Так точно! Вступив в исполнение своих обязанностей до официального назначения, считаю своим долгом взять под надзор всех подозрительных личностей…

ЗАПЕКАНКИН. Всех подозрительных?

ТРУПОЕДОВ. Так точно. Обходя вверенный мне район вчера вечером, встретил телегу, быстрым аллюром мчащуюся за город. Нагнав ее, я узнал сидящего в ней ямщика, потребовал от него отчета в столь быстрой езде. При допросе выяснилось, что сей мужик ехал за триста верст сдать бумаги и телеграмму скорой почтой. Не имея права отнять бумагу до своего официального назначения и снявши точную копию с телеграммы, мужика отпустил, копию прилагаю.

ЗАПЕКАНКИН (важно). Ах, какая наглость! Дай-ка мне копию!

ТРУПОЕДОВ. Разрешите прочитать.

ЗАПЕКАНКИН. Читай, у меня в глазах мухи роятся и все двоится, все двоится…

ТРУПОЕДОВ. «В губ-е-р-нс-кий трибунал. Прокурору».

ЗАПЕКАНКИН. Что?

ТРУПОЕДОВ. «Прокурору. Вторично телеграфирую выезжай немедленно дело огромной важности гастролеры торопятся».

ЗАПЕКАНКИН. Прочитай, прочитай последнее слово…

ТРУПОЕДОВ. «Гастролеры…»

ЗАПЕКАНКИН. Не нужно… читай дальше! Да читай, что остановился?

ТРУПОЕДОВ. «Сочувствующий и бандит…»

ЗАПЕКАНКИН. Довольно! Дай бумагу! Дальше не нужно читать. Чья подпись?

ТРУПОЕДОВ. Подписано «Виктор», не иначе как сын председателя волисполкома.

ЗАПЕКАНКИН. А что, здесь вечером всегда душно?

ТРУПОЕДОВ. Всегда!

ЗАПЕКАНКИН. Распорядись, чтобы окна открывали, а бумагу я передам самому. Молодец, братишка.

Бежит к дверям.

ТРУПОЕДОВ. Рад стараться на пользу революции!

Смотрит вслед убегающему ЗАПЕКАНКИНУ.

Уж очень его быстро протрезвила бумага. Даже весь затрясся и вспотел. Точно его в самый нос укусило! Пьян, а держится! Лицо и брови в дугу превратились, в глазах огоньки засверкали! Что это могло значить? Впрочем, наше дело маленькое, служебное. Поди разбирайся, что думает начальство! Батюшки, час ночи! Пора в обход! Трам, там, там! На улицу мне! Так и чувствую, как силушка по жилушкам прокатывается! Мне бы Нью-Йоркской тюрьмой управлять да сыском ведать всей Европы!

Занавес.

Действие третье

Маленькая комната. Две кровати. ДУНЬКА поет, убирая постели.

ДУНЬКА. Шпилька? Да еще на подушке? Неужели с учительницей? Ха… ха… ха… Бедный регент! С ним поцелуи, а здесь…

Входит МАРИЯ ПАВЛОВНА.

МАРИЯ ПАВЛОВНА (взволнованно). Где Коленька?

ДУНЬКА. Ушел.

МАРИЯ ПАВЛОВНА. Поздно приехал?

ДУНЬКА. В два ночи, а в пять и след простыл!

МАРИЯ ПАВЛОВНА. Секретарь с ним?

ДУНЬКА. Валяется в передней! Там и ночевал! Пьян, света божьего не видит.

МАРИЯ ПАВЛОВНА. Ты бы уложила его в постель!..

ДУНЬКА. Пробовала… Не дается. Лезет руками куда не следует и кричит: «Два часа прошло, и ты моя!» Срам один! Как услышит мой-то – изобьет! Подумает, любовника нашла!

МАРИЯ ПАВЛОВНА. Сказала бы Николаю Михайловичу, вместе и перенесли бы его в спальню.

ДУНЬКА. Николай Михайлович был не один.

МАРИЯ ПАВЛОВНА. Кто же мог находиться у него поздно ночью?

ДУНЬКА. Учительница Наташка!

МАРИЯ ПАВЛОВНА (сердито). Бесстыжая девка! Думает, Коленька регент? Может, мечтает замуж за него выйти?

ДУНЬКА. А вот и шпилька – на кровати нашла!

МАРИЯ ПАВЛОВНА. Какой стыд! Ты, Дунька, язык за зубами держи! Чтобы на улицу ни одна сплетня не выползла! Вот срам! Вот позор! Не ожидала я от него такой мерзости!

Входит НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА, разодетая, с пунцовым бантом на груди.

НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Батюшки мои, а я уже подумала, не случилось ли несчастье? Вхожу в дом, слышу: не то с земли, не то с неба необыкновенный храп. Прошла все комнаты – хоть бы кто! Мне даже жутко стало! Такого храпа, сколько живу, не слыхивала!

ДУНЬКА. Пойти взглянуть, не задохся бы.

Уходит.

МАРИЯ ПАВЛОВНА. Настасья Алексеевна, дайте взглянуть на вас, вы сегодня какая-то необыкновенная! Бант-то, бант так и пышет!

НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Нечему удивляться! Я всегда коммунисткой была!

МАРИЯ ПАВЛОВНА. Что это, все наши дворяне коммунистами сделались? Намеднись Гробожилов с Боц-Боцянским такое несли! Как только язык поворачивался!

НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Я до глубины души возмущена вашим отрицательным отношением к моим коммунистическим наклонностям. Мне только очень хотелось бы, чтобы я более достойной матерью была вашему Коле, чем вы ему тетей!

МАРИЯ ПАВЛОВНА. Достойной матерью?

НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Вы разве не знаете, что Коля женится на Зине?

МАРИЯ ПАВЛОВНА. Я сама ему указала на Зину, но не думала о таком поспешном обороте дела.

НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА (копируя). «Или она – или смерть!» Как решительно бросил он свою историческую фразу. И какой трагедией запахло от его слов. Мне жутко стало… я согласилась!

МАРИЯ ПАВЛОВНА. Еще бы! У вас на очереди две дочки!

ДУНЯ в смущении останавливается в дверях.

ДУНЬКА. Марья Павловна, где брюки?

МАРИЯ ПАВЛОВНА. Что? Брюки? Какие брюки?

ДУНЬКА. Секретарские.

МАРИЯ ПАВЛОВНА. Разве я жена этого пьяницы и обязана знать, где он теряет одежду?

НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Ха… ха… ха!.. Он без брюк?

ДУНЬКА. Прикрылся рогожей…

МАРИЯ ПАВЛОВНА. Одно наказание с ним! Пьет запоем, каждый день без памяти!

Издали слышится громкий крик.

ЗАПЕКАНКИН. Товарищ Дунька, товарищ Дунька!

ДУНЬКА. Идет сюда!

НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Ах, как любопытно!

Дверь открывается. Завернувшись наполовину в рогожу, с пустой бутылкой в руках появляется ЗАПЕКАНКИН.

ЗАПЕКАНКИН. Товарищ Дунька! Не волнуйся! Почему декретов не знаешь? Стерва! (Увидя дам.) Мадам, простите и не глядите!

НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Ах напротив, это любопытно!

ЗАПЕКАНКИН. Любопытно? Что же это, хвосты коням крутят, что вам любопытно? Тьфу, похмелиться бы!

НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Фи, как это неэстетично!

ЗАПЕКАНКИН. Даешь брюки!

МАРИЯ ПАВЛОВНА. Вы бы спать пошли.

ЗАПЕКАНКИН. Спать? Ха… ха… ха!.. Смеетесь, что ли? Отменить сон! Спать нельзя! Заснешь и не встанешь. И расподлючая жизнь настала: ни самогонки, ни брюк, а тут еще над шеей веревка… «Эх, яблочко, что ты катишься…»

НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Что же вас испугало? Кажется, звонок! Вероятно, пришел Николай Михайлович. (К Запеканкину.) Прощайте. Целуйте ручку вашей будущей хозяйке… а если хотите повышения по службе, то и… понимаете… да только не в этом шутовском наряде… Ха… ха… ха!.. Идемте, Марья Павловна!

МАРИЯ ПАВЛОВНА и НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА уходят.

ЗАПЕКАНКИН один.

ЗАПЕКАНКИН. Я всегда говорил, что ни одна баба не выдержит против моей рожи. Даже в этом наряде проткнул женское сердце… А он, писаришко несчастный, комиссара строит!.. Девок отбивает… Черт, а голова трещит… Похмелиться бы! (Смотрит на бутылку.) Пусто! Интересно знать, кто был тот лохматый в очках, что так усердно расспрашивал меня про нашу работу? А я находился в ударе. Ну, и налил ему с три короба. Не поздоровилось бы Кольке, если приезжий оказался бы прокурором… И все телеграмма виновата! Ах ты, елки-палки! Не житье, а масленица! Сами бабы лезут, а ты без штанов! Не зайди я по дороге в трактир, и деньги были бы целы, да и брюки не пропил бы! (Мечтательно.) Если взглянуть издали, то эта мамаша недурна. (Копируя Настасью Алексеевну.) «Если хочешь повышения…» Ха… ха… ха!.. Ах, сволочь!

Быстрыми шагами вбегает взволнованный ШАНТЕКЛЕРОВ.

ШАНТЕКЛЕРОВ. Весело?

ЗАПЕКАНКИН. Очень.

ШАНТЕКЛЕРОВ. Где пропадал всю ночь?

ЗАПЕКАНКИН. В трактире!

ШАНТЕКЛЕРОВ. Пьянствовал?

ЗАПЕКАНКИН. Спускал червонец.

ШАНТЕКЛЕРОВ. Что?

ЗАПЕКАНКИН. Червонец спускал!

ШАНТЕКЛЕРОВ (с презрением). С горя или радости?

ЗАПЕКАНКИН (возмущенно). Колька, перестань шутить! Дела наши тьфу с мармеладом. Обоим каюк. С сегодняшнего дня я – честный человек. Я уезжаю.

ШАНТЕКЛЕРОВ. Куда?

ЗАПЕКАНКИН. Еду в Москву.

ШАНТЕКЛЕРОВ. Поздно, махновец, поздно! Дела складываются таким образом, что если мы не сумеем в течение двух дней придумать что-либо гениальное, то для тебя и для меня откроется одна дорога – в Бутырку! Хорошее место? А?

ЗАПЕКАНКИН. У каждого свой вкус. Кто любит худых баб, а я люблю ядреных.

ШАНТЕКЛЕРОВ. Довольно шутить! Нужно действовать. Я только что со схода. Крестьяне постановили не давать ни гроша до получения ответа на посылаемый ими запрос в ближайший город.

ЗАПЕКАНКИН. Это номер!

ШАНТЕКЛЕРОВ. Подвел студент. Он выступил с речью, в которой называл меня и тебя самозванцами, шулерами, прохвостами!

ЗАПЕКАНКИН. Как он смел, негодяй! В расход! Нечего ждать!

ШАНТЕКЛЕРОВ. Требовал мандаты… Крестьяне взволновались… Я слышал угрожающие крики! Один председатель сохранял присутствие духа. Хитрый мужик, все присматривался к бумагам…

ЗАПЕКАНКИН. Работа чистая, московская…

ШАНТЕКЛЕРОВ. Наконец, крестьяне заколебались… Боясь за себя, они по предложению председателя отложили совещание на несколько дней и по совету студента отправили человека за декретом в город!

ЗАПЕКАНКИН (испуганно). Студент и телеграмму послал прокурору! Нужно бежать! Плюнуть на все и бежать!

ШАНТЕКЛЕРОВ. В нашем распоряжении два дня. Денег в кассе семь червонцев. Я инсценирую свадьбу, это даст нам червонцев пятьдесят, и тогда…

ЗАПЕКАНКИН. Я на Кубань… а ты… В Москву, в Москву!

ШАНТЕКЛЕРОВ. Да, чуть монахов не забыл… Немедленно отправляйся в монастырь и скажи игумену, чтоб завтра приготовили еще десять червонцев! Действуй со всей строгостью… революционных законов… Говори побольше страшных слов, ну, профсоюз, интернационал, живая церковь^{93}, реформация… Ступай, ступай же! Что ты за стол прячешься?

ЗАПЕКАНКИН. Не могу идти… не в состоянии!

ШАНТЕКЛЕРОВ. Опять пропил брюки?

ЗАПЕКАНКИН. Опять!

ШАНТЕКЛЕРОВ. В который раз! Ну, спустил бы рубаху, пиджак, ну, еще что-нибудь из белья, нет, норовит обязательно пропить брюки!

ЗАПЕКАНКИН. Народ пошел окаянный… дай им брюки, да и баста!

ШАНТЕКЛЕРОВ (бежит к гардеробу). Бери последние и иди! Дорогой забеги в трактир и поговори насчет лошадей. Спросят на когда, скажи на завтра! Понял? На завтра!

ЗАПЕКАНКИН. Бегу! А деньги?

ШАНТЕКЛЕРОВ. На месте заплатим! Ступай!

ДУНЯ входит в комнату.

ДУНЬКА. Студент пришел!

ШАНТЕКЛЕРОВ. Петька, не уходи. Какой студент?

ДУНЬКА. Сын-то, как его, ну, раньше старостой звали! Сын исполкома.

ШАНТЕКЛЕРОВ. Что это значит? Час тому назад он злейшим врагом выступал на сходе.

ДУНЬКА. Просит принять немедленно.

ШАНТЕКЛЕРОВ. Где он?

ДУНЬКА. В передней.

ШАНТЕКЛЕРОВ. Проведи его в зал и проси обождать.

ДУНЬКА. Слушаю!

ШАНТЕКЛЕРОВ (поспешно, Запеканкину). Спрячь рогожу под кровать! Волосы, волосы хоть рукой пригладь! Скорей садись за стол и делай вид, что пишешь!

ЗАПЕКАНКИН. Я готов.

ШАНТЕКЛЕРОВ бежит к дверям, которые слегка приоткрывает, а затем громким деланым голосом кричит.

ШАНТЕКЛЕРОВ. …исполняя задание последнего Съезда Советов, подтвержденное экстренными заседаниями Совнаркома о справедливости удовлетворения земельных претензий российских помещиков, я как член чрезвычайной тройки считаю своим долгом сообщить: постановление законодательных органов Республики крестьянством встречено восторженно…

ЗАПЕКАНКИН. …восторженно…

ШАНТЕКЛЕРОВ. Восторженно! Состоялись многочисленные демонстрации, вынесены резолюции. Все клялись как можно быстрее провести в жизнь мудрое решение Съезда и тем способствовать скорейшему разрешению аграрной программы… разрешению аграрной программы. Секретарь, распорядитесь немедленно сообщить в Москву… (Угрожающе.) Причеши же волосы, пьяница несчастный! Рубаху, рубаху поправь! (Другим тоном.) Секретарь, ступайте.

ЗАПЕКАНКИН с обиженным видом уходит.

ШАНТЕКЛЕРОВ идет к дверям.

(Виктору.) Простите, дела! Республика возложила на меня ряд обязанностей как на старого партийного работника…

ВИКТОР. Я слышал, вы диктовали депешу в Москву, и мне особенно стало стыдно за сегодняшний день!

ШАНТЕКЛЕРОВ. Молодость всегда порывиста и не всегда справедлива.

ВИКТОР. Молодость не умаляет моей вины перед вами!

ШАНТЕКЛЕРОВ. Молодость поспешна в своих решениях!

ВИКТОР. Есть предел, дальше которого и молодость не смеет возвысить свой голос!

ШАНТЕКЛЕРОВ. Прошу садиться, товарищ. Я вас слушаю.

ВИКТОР. Я пришел извиниться за резкость моих фраз на сегодняшней сходке, а также сообщить, что после вашего ухода крестьяне согласились подчиниться постановлению Съезда и готовы внести вам деньги…

ШАНТЕКЛЕРОВ. Этот поступок доказывает, что местные крестьяне – честные слуги революции!

ВИКТОР. Решение крестьян продиктовано искренней признательностью к прежним помещикам, а в частности, к вам…

ШАНТЕКЛЕРОВ. Поблагодарите крестьян и передайте им, что об их революционном поступке будет доложено в Кремле…

ВИКТОР. Крестьяне просят об одном: дать им срок в три дня, в течение которого будет собрана вся сумма.

ШАНТЕКЛЕРОВ. Охотно исполняю вашу просьбу. С вами очень приятно поближе познакомиться! Вы свердловец?^{94}

ВИКТОР. Да, свердловец.

ШАНТЕКЛЕРОВ. А знаете, это сразу видно.

ВИКТОР. Позвольте еще раз принести вам свои извинения и разрешите откланяться.

ШАНТЕКЛЕРОВ. Надеюсь, мы будем друзьями.

ВИКТОР уходит. ШАНТЕКЛЕРОВ открывает дверь.

Входит НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА.

(Радостно.) Ну, маман, через три дня у меня в руках будут такие деньги, что клянусь, я закормлю вас шоколадом до смерти!

НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА (обиженно). Благодарю, не ожидала. Умирать не собираюсь!

ШАНТЕКЛЕРОВ. Маман, как скучно стало бы на свете, если бы все дураки в один прекрасный день поумирали! Ха… ха… ха!..

НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Это ты на что намекаешь?

ШАНТЕКЛЕРОВ. Маман, к завтрашнему дню необходимо достать сто червонцев. Через два дня они будут возвращены с излишком…

НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Ста червонцев у меня нет. Надо будет заложить бриллиантовую звезду покойного мужа… Он ее получил от эмира бухарского!^{95}

ШАНТЕКЛЕРОВ. Заложите мужа, эмира, а деньги достаньте! Как получите червонцы, немедленно начинайте готовиться к завтрашнему дню! Ведь завтра моя с Зиночкой свадьба, а послезавтра мы с ней в Москву, в мой скромный особняк на Арбате.

НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Как это приятно! Как это радостно! Николя, а, Николя! А что, в Москве у меня будет автомобиль?

ШАНТЕКЛЕРОВ. Маман, что за наивные вопросы! У нас в столице никто в автомобиле и не ездит, больше на аэропланах да на воздушных шарах летают.

НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Николя, а страшно на шарах?

ШАНТЕКЛЕРОВ. Маман, вы торопитесь! Нужно успеть заложить бриллианты, разослать приглашения, сервировать стол…

НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Иду, Николя, иду! А что ты мне купишь, аэроплан или шар?

ШАНТЕКЛЕРОВ. Маман, вы опоздаете!

НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Николя, ты вечно торопишься! Не хочешь и поговорить о таких серьезных вещах… Ну, не сердись, бегу! Со всех ног бегу!

Бежит к дверям. В быстро открывшуюся дверь падает ТРУПОЕДОВ, больно ударившись, трет спину.

ШАНТЕКЛЕРОВ (удивленно). Каким образом вы к нам попали?

НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Опять подслушивали?

ТРУПОЕДОВ. Подслушивал! Привычка! Могила исправит… Ой, больно!

ШАНТЕКЛЕРОВ. Отвечайте, как вы вошли в дом, в котором все двери на запоре?

ТРУПОЕДОВ. Влез в окно!

НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Батюшки мои! И это бывший дворянин!

ТРУПОЕДОВ (наклоняясь к Шантеклерову). Нельзя было ждать ни минуты! Разрешите, товарищ комиссар, изложить сущность дела.

НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Это очень любопытно!

ШАНТЕКЛЕРОВ. Маман, торопитесь с бриллиантами!

НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Но это так интересно!

ШАНТЕКЛЕРОВ. Маман, я теряю терпение!

НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Разве я теперь не комиссарша?

ШАНТЕКЛЕРОВ. Маман…

НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Иду, иду!

Уходит.

ШАНТЕКЛЕРОВ. Расскажите, что случилось? Прошу присесть!

ТРУПОЕДОВ. Благодарю… я постою! Со вчерашнего вечера, находясь при исполнении своих преждевременных обязанностей, я усилил свой надзор как за людьми, замеченными в антиреволюционных поступках, так и за вами… Ох, поясница ноет!

ШАНТЕКЛЕРОВ. И за мной?

ТРУПОЕДОВ. Так и за вами как за объектом различных антиобщественных вожделений!

ШАНТЕКЛЕРОВ. Выражайтесь яснее, товарищ Трупоедов.

ТРУПОЕДОВ. Разрешите по порядку! Возвращаясь ночью мимо вашего дома и заметив свет вот в этой самой комнате, я, движимый чувством обычной любознательности и беспокойства, посмел заглянуть в неплотно прикрытые ставни…

ШАНТЕКЛЕРОВ. Кто вас просил заглядывать в окна?

ТРУПОЕДОВ. Увидев одиночную фигуру врага республики, учительницу Наталью Григорьевну Перышкину, о которой в свое время имел честь вам докладывать, я решил проследить дальнейший ход событий как со стороны сей контрреволюционерки, так и со стороны вас, к тому времени подсевшего к ней близко и начавшего снимать с нее белую блузку…

ШАНТЕКЛЕРОВ (возмущенно). Послушайте, Трупоедов, вы отдаете себе отчет в ваших словах или нет? Ведь вы черт знает что говорите!

ТРУПОЕДОВ. Когда оная блузка была снята и за ней последовали другие части женского туалета, в моей голове блеснула мысль, не таятся ли в поступке этой мерзкой женщины различные антибольшевистские и контрреволюционные вожделения…

ШАНТЕКЛЕРОВ. Час от часу не легче!

ТРУПОЕДОВ. Решив накрыть ее с поличным, а таковым мог быть только регент…

ШАНТЕКЛЕРОВ. Да вы с ума сошли, негодяй!

ТРУПОЕДОВ. Я незамедлительно кинулся в трактир, обычное местопребывание сего мужа…

ШАНТЕКЛЕРОВ. Срам на весь городишко. Прощай, свадьба, деньги!

ТРУПОЕДОВ. И там нашел не только жениха, но и увидел прелюбопытное зрелище!

ШАНТЕКЛЕРОВ. Не испытывайте моего терпения, сумасшедший! Вы все рассказали регенту?

ТРУПОЕДОВ. Все!

ШАНТЕКЛЕРОВ. Что же теперь мне делать?

ТРУПОЕДОВ. Но так как регент, как и ваш секретарь, были пьяны до бесчувствия и оба валялись под столом, я, боясь за вашу особу, оставленную в объятиях ужасной женщины, решил самолично простоять у окна, чтобы утром арестовать ее…

ШАНТЕКЛЕРОВ. Нет, довольно! Замолчите! Срамить себя я не позволю!

ТРУПОЕДОВ. Не извольте волноваться. Как только в моем мозгу возникло это решение, как только я поднял вот эту ногу, чтобы переступить за порог, меня окликнул чей-то голос… В углу трактира сидел какой-то человек с длинными волосами, в синих очках. Подойдя к нему и отрекомендовавшись будущим начальником че-ка, я, в свою очередь, спросил, с кем имею честь разговаривать? – «Прокурор», – ответил он.

ШАНТЕКЛЕРОВ (испуганно). Прокурор?

ТРУПОЕДОВ. «Прокурор», – отрекомендовался человек в очках и больше не проронил ни слова.

ШАНТЕКЛЕРОВ. Прокурор! Прокурор!

ТРУПОЕДОВ. Тайно последовав за ним, утверждаю, что данный человек поселился у председателя волисполкома. Доводя все изложенное до вашего сведения, испрашиваю разрешения на дальнейшее расследование.

ШАНТЕКЛЕРОВ (бегая по комнате с расстроенным видом). Действовать и дальше в том же духе! Трупоедов, в этот час, в этот момент на вас глядят века, тысячелетия!

ТРУПОЕДОВ. Я чувствую, и мне страшно.

ШАНТЕКЛЕРОВ. История запишет ваше имя рядом с именем египетских мамелюков!^{96}

ТРУПОЕДОВ. Я не заслужил такого счастья.

ШАНТЕКЛЕРОВ. Умрите за наши идеи!

ТРУПОЕДОВ. Смерть или победа!

ШАНТЕКЛЕРОВ. Трупоедов, день и ночь не спускайте глаз с окон исполкомовского дома! Лезьте в окно, в трубу! Проломайте пол, стену, но завтра к вечеру сообщите мне все, что услышите. Этого требует борьба труда с капиталом! Ступайте!

ТРУПОЕДОВ. Честь имею кланяться!

ШАНТЕКЛЕРОВ. Стойте, стойте! А впрочем, идите! Стойте! Ни звука регенту про окно! Поняли?

ТРУПОЕДОВ. Понял!

ШАНТЕКЛЕРОВ. Не только регенту, но и другим! Да вы меня понимаете?

ТРУПОЕДОВ. Понимаю.

ШАНТЕКЛЕРОВ. Ступайте!

ТРУПОЕДОВ. Честь имею кланяться!

Уходит.

ШАНТЕКЛЕРОВ (несколько раз пробегает по комнате). Фу, рубаха стала мокрая от пота! Прокурор! Трибунал! Ну, хорошо еще Бутырки, а если высшая мера… Брр!! Какие мысли в голову лезут! Что же делать? Бежать? Потерять столько червонцев? А что, если это был не прокурор, а какой-нибудь шутник, забравшийся в трактир! Трупоедов, положительно, сумасшедший человек! Он себя действительно воображает начальником мифического че-ка!

МАРИЯ ПАВЛОВНА (входя в комнату с высоко поднятой головой). Коленька, я на минутку!

ШАНТЕКЛЕРОВ. Что вам, тетушка, нужно?

МАРИЯ ПАВЛОВНА. Прости меня, но я должна быть суровой. Я не затем прожила старой девой пятьдесят два года, чтобы в моем доме… язык не поворачивается сказать… Вот следы преступления!

МАРИЯ ПАВЛОВНА с брезгливой миной несет роговую шпильку и кладет ее на стол перед удивленными взорами Шантеклерова.

Затем поворачивается и так же важно выходит.

ШАНТЕКЛЕРОВ (в бешенстве хватает шпильку и бросает на пол). Точно сговорились оба! О, проклятая трущоба! Где даже великое таинство любви опошляется нескромными взорами Трупоедовых и назиданием полусумасшедших тетушек! Нет, нужно бежать! В Москву! В Москву!

Занавес.