Текст книги "Забытые пьесы 1920-1930-х годов"
Автор книги: Иван Саркизов-Серазини
Соавторы: Александр Поповский,Александр Афиногенов,Дмитрий Чижевский,Василий Шкваркин,Татьяна Майская,Александр Завалишин,Александра Воинова,Виолетта Гудкова
Жанр:
Драматургия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 43 страниц)
Дом кустаря. Бедная комната. На стенах развешаны портреты: барона Гирша{156}, Ротшильда{157}, хасидов{158}, Мизрах{159}, картина разрушения Иерусалима. Две кровати стоят по углам, прикрытые рваными одеялами. Стол без скатерти, на котором стоят немытые стаканы. На столе крошки хлеба. Посреди комнаты стоит бондарский стул, на котором сидит РЕБ ХАИМ и стругом обчищает дубовую клепку. Во время работы напевает синагогальный мотив. В стороне стоит ПОМОЩНИК его, мальчик, и скубилкой{160} обтачивает бочонок. На полу много щепок.
РЕБ ХАИМ (сам с собой говорит, произнося слова нараспев, по-синагогальному). А теперь, реб Хаим, возьмем рубанок и не оставим кочки на этой клепке. (Встает, берет рубанок и стругает.) Так, так, так, так, так…
МОИШКЕ. Реб Хаим, я уже кончил.
РЕБ ХАИМ. Задери ноги к небу и плюнь на потолок.
МОИШКЕ. Я уже бочку обстругал.
РЕБ ХАИМ. Сиди, тебе некогда? (Поет.) Так, так, так… (Громко.) Моишке, дай мне бард.
МОИШКЕ (подает бард). Возьмите.
РЕБ ХАИМ. Тебе опять некогда. Подожди немного…
Входит ДЕВУШКА.
ДЕВУШКА. Здравствуйте, реб Хаим.
ХАИМ. Здравствуй, моя красавица. Ты за щепками?
ДЕВУШКА. Да.
ХАИМ. Сегодня я тебе не пожалею, бери.
ДЕВУШКА радостно расстилает тряпку и набирает щепок.
ДЕВУШКА. Вы сегодня, реб Хаим, очень веселы, отчего это?
ХАИМ. Когда веселится бедняк? Когда он находит то, что он потерял. Я сегодня возвратил финотделу патент и получил обратно свои деньги, как же мне не веселиться.
ДЕВУШКА. Говорят, что кустари будут теперь в большем почете{161}, чем торговцы и даже сам раввин.
ХАИМ (с гордостью). Чем мы не пролетарии? Давно пора. При царе нам, кустарям, было плохо. Но теперь ведь власть пролетарская. (А Моишке.) Учись, Моишке, тебя ждет почет. (Напевает веселый мотив.)
ДЕВУШКА (перестала собирать щепки и уселась на тряпке). Реб Хаим, я вас хочу кое о чем спросить… Мне сейчас сватают торговца… Правда, не стоит за него замуж выходить?..
ХАИМ. Денег у него много?..
ДЕВУШКА. Он разносит чулки, одеколон…
ХАИМ (серьезно). Не стоит, это дело гибельное.
ДЕВУШКА. А вдруг я другого жениха не найду?
ХАИМ. Тогда будет очень плохо.
ДЕВУШКА. Но я могу выйти замуж за торговца, а потом случится кустарь.
ХАИМ. Тогда подожди.
ДЕВУШКА. Пока я буду ждать, торговец женится на другой.
ХАИМ. Ну, чем я могу тебе помочь? Достать тебе кустаря-жениха я не могу, сам я тебе в женихи не гожусь, так как у меня, к сожалению, первая жена не умерла. Тебе тяжело, но и мне не легче. (Громко, к Моишке.) Что ты стоишь, не можешь помочь ей собрать щепки, ты не видишь, что у нее большое горе.
МОИШКЕ помогает набрать щепок и взваливает ей узел на плечи. ДЕВУШКА оборачивается и смотрит на ХАИМА печальными вопросительными глазами. РЕБ ХАИМ мимикой показывает, что не в силах помочь ей. Она уходит.
ХАИМ (стругая, говорит нараспев). Эх, реб Хаим, реб Хаим, искушение твое слишком велико. О чем ты думал, ты хотел, чтобы твоя Гиндычка умерла. Ай, ай, тебя за такие вещи будут хлестать на том свете.
Входит ГИНДЫЧКА с кошелкой.
ГИНДЫЧКА. Не базар, а пожар, все горит… Десять копеек фунт цибули, двадцать две копейки фунт мяса, боже мой, от таких цен можно ведь умереть…
ХАИМ. А почем редька?..
ГИНДЫЧКА. Редька ему нужна…
ХАИМ. Что может быть вкуснее редьки, приправленной подсолнечным маслом, цибулькой и чесноком, ай, это блюдо…
ГИНДЫЧКА. Ой, у меня душа выйдет вон…
ХАИМ. Гиндычка, не волнуйся, пожалей себя, у тебя ведь камни в печени. Зачем ты бога искушаешь?..
ГИНДЫЧКА. Лучше умереть, чем так мучиться. Отчего ты так весел?..
ХАИМ. Я не понимаю, неужели бедняк должен всю свою жизнь проплакать, скажи, это поможет?.. Если мы при царе были бедняками, при Петлюре были бедняками, теперь бедняки, и такими умрем.
ГИНДЫЧКА. Ты смеешься, а у меня желчь изливается.
ХАИМ (громко). Моишке, дай мне бард.
Берет бард и устраивает на пне. МОИШКЕ стучит по барду, и пень колется на части. Входит ЛИПА, грустный, ничего не замечая, проходит в следующую комнату. ХАИМ замечает опечаленное лицо сына и следует за ним. У дверей, ЛИПЕ.
Липа, иди сюда.
Подходит ЛИПА. ХАИМ его серьезно осматривает, взглядывает в его глаза.
Что с тобой? Что случилось? Несчастье?..
ЛИПА (со вздохом). Не спрашивай, отец… Я должен оставить работу на мельнице, иначе…
ХАИМ. Боже мой, не нравится тебе мельница, уходи…
ЛИПА. Я не могу… Там издеваются над товарищами, эксплуатируют, не могу их бросить, но что делать, он смеется над законом.
ХАИМ. Почему же ты должен страдать больше других? Им нравится, так и пусть.
ЛИПА. Это ужасно. Двенадцатилетние мальчики выдаются за семнадцатилетних. Он обирает рабочих.
Входит БЕЙЛА. БЕЙЛА замечает настроение ЛИПЫ и тихо приближается к говорящим.
БЕЙЛА. Следует ли поэтому малодушничать и хныкать? (Насмешливо.) Про… ле… та… рий.
ЛИПА. Бейла, я не в силах терпеть эти издевательства… Меня, квалифицированного работника, мельник уже пятый день заставляет носить мешки с верхнего этажа вниз и вверх.
БЕЙЛА. Но ты ведь получаешь ставку квалифицированного работника.
ЛИПА. Дело не в работе, а в том, что со мною сводят счеты. Он хочет меня принудить к тому, чтобы я ушел…
БЕЙЛА. Напиши об этом в газету.
ЛИПА. О, это рабкорство мне дорого стоит, ведь все гонения на меня из-за этого.
БЕЙЛА. Напиши непременно обо всем в газету, одновременно попытайся добиться изменения своего положения через Ефима Степановича, но, ради бога, не хнычь…
ХАИМ. Что же мне делать?..
ЛИПА. Делать нечего, он неуязвим… Я стою на его пути…
ХАИМ (в страхе). Боже мой! Уезжай отсюда, уезжай, спаси себя, он на все способен.
БЕЙЛА. Уехать и оставить рабочих на произвол мельника?
ХАИМ. Мне выдадут из ссудо-сберегательной деньги, я отдам их тебе, только уезжай.
Входит ПРЕДСЕЛЬСОВЕТА.
БЕЙЛА (оживляясь). Хорошо, что ты пришел, Иванов. Садись, рассказывай, что нового. Липа стал невыносим, хнычет, словно смерть пришла.
ИВАНОВ (после некоторого грустного молчания). Был в районе, жаловался, волновался и ничего не сделал. Теперь Геру раздолье.
ЛИПА. Слушай, в твое отсутствие вернулся Ефим Степанович, занял еще большее положение в доме и странно ведет себя с рабочими… Он всюду выгораживает их, добился того, что Гер поставил пылесосатель и всячески подбирается ко мне. Я ему не верю. Рожа у него провокатора.
БЕЙЛА. Одним словом, продолжают великое дело Зубатова…{162}
ИВАНОВ. Любопытно.
ЛИПА. Оборудовал табачную фабрику, обслуживаемую четырьмя подростками, и управляет ею. Загадочный субъект.
За сценой голос Гиндычки: «Бейла!»
БЕЙЛА. Иду.
Быстро уходит.
ИВАНОВ. С ним нужно познакомиться.
Входит МАЛЬЧИК.
МАЛЬЧИК. Реб Хаим, вам из ссудо-сберегательной бумажка, распишитесь.
ХАИМ подписывается, а ЛИПА читает.
ЛИПА. Тебе, отец, ссудо-сберегательная отказала в кредите. Это рука Лейба. Эх, отец, ты честный человек, но сын у тебя непокладистый.
ХАИМ (с горечью). Но ведь он не состоит в ссудо-сберегательной…
ЛИПА. Он нигде не состоит и вездесущ. (К Иванову.) Видишь, как Лейб умеет мстить…
ИВАНОВ. Нужно быть ко всему готовым.
ХАИМ. Рибойно шел ойлом!{163} За что?..
Уходит в глубокой печали. Молчание. Каждый углублен в свои думы.
ИВАНОВ. Я был на фронтах, сражался с Деникиным{164}, Врангелем{165}, Колчаком{166}, и нигде не чувствовал себя таким слабым, как сейчас. Я должен призвать всю свою стойкость, чтобы не пасть духом.
Входит УПРАВЛЯЮЩИЙ ВИНТРЕСТА.
УПРАВЛЯЮЩИЙ. Реб Хаим дома?
ЛИПА. Папа, папа…
Входит РЕБ ХАИМ.
ХАИМ. Что вы хотели, товарищ управляющий?
УПРАВЛЯЮЩИЙ. Вот что, реб Хаим, правление Вин-треста аннулирует свой заказ на бочки…
ХАИМ (испуганно). Почему? Вы, кажется, все время были довольны?
УПРАВЛЯЮЩИЙ. Трест находит качество бочек неудовлетворительным.
ХАИМ. Боже мой, новая напасть.
ЛИПА (к управляющему винтреста). Почему вы аннулируете заказ?..
УПРАВЛЯЮЩИЙ(нагло). А тебе какое дело, в газете пропечатаешь? Рабкор!..
ЛИПА (исступленно). Говори, негодяй, говори… го… во… ри!
Хватает за горло и душит.
Говори, подлец.
УПРАВЛЯЮЩИЙ вырывается и с силой отшвыривает ЛИПУ на кучу стружек. Стремительно уходит. СТАРИК в замешательстве. Вбегают ГИНДЫЧКА и БЕЙЛА.
ГИНДЫЧКА И БЕЙЛА. Что случилось?..
ЛИПА (подымаясь, Иванову). Ты слышал? Это работа Гера, он мстит. (Стремительно.) Пойдем.
ХАИМ. Липа, остановись.
БЕЙЛА(громко). Иди, Липа.
ГИНДЫЧКА(плача). Липа…
ЛИПА и ИВАНОВ уходят.
БЕЙЛА. Иди…
На время остается в застывшей позе, с протянутой рукой.
ХАИМ. Рибойно шел ойлом, сорок пять лет был я честным бондарем, а теперь никто не доверяет.
Акт пятыйКвартира Лейба Гера. Обширная комната – гостиная. Богатая мебель. На стенах развешаны картины. Пол устлан коврами. В комнате сидит БУХГАЛТЕР. ДИНА и БЕЙЛА вешают портреты Ленина и Дзержинского{167}.
БУХГАЛТЕР(громко). Давно их пора повесить.
ДИНА. Папаша и теперь будет недоволен.
БУХГАЛТЕР. Нет, не портреты, а их самих. (Тычет пальцами в портреты.) Пора повесить.
ДИНА. Почему же вы не вступили в банды Колчака и Деникина?
БУХГАЛТЕР. Я – еврей. Ненавижу одинаково обоих. Лучше бы вы повесили портрет Герцля{168}, это был человек, по крайней мере… он крови не проливал.
За сценой голос Гера.
ЛЕЙБ ГЕР. Реб Йосл.
БУХГАЛТЕР уходит.
ДИНА (поправляя портреты). Мне кажется, что так будет лучше.
БЕЙЛА (смеясь). Было бы недурно повесить здесь рядом Трудовой кодекс, чтобы твой папаша не забывал его содержание.
Смеются. Уходят. На мгновение сцена пуста.
Входят ЛЕЙБ ГЕР и ЦАЦКИН.
ЛЕЙБ ГЕР. Если вы настаиваете, я согласен. Сейчас же пришлю сюда Липу, и вы с ним поговорите.
ЦАЦКИН. Мы погибнем, если вздумаем бороться с рабочими. Мы пленники. Ничего не поделаешь. Рабочее государство. Я недавно был на польской границе и слышал своими ушами, как мельник с польской стороны дразнил нашего мельника: «Что, Янкель, соцстрах… профсоюз… спецодежда…» Больно, но что делать… Нужно быть тактичным. Когда ко мне приходит финагент и подает мне повестку на двести рублей, я ему жму руку и говорю спасибо. Мало того, я начинаю хвастать, что заработал миллиард, пусть у него разливается желчь, а не у меня. Все равно горю не поможешь.
Оба смеются.
ЛЕЙБ ГЕР. Он будет сейчас здесь.
Уходит. ЦАЦКИН быстро уходит в следующую дверь и возвращается одетым в косоворотку с расстегнутым воротником, подпоясанным лакированным кушаком. Смотрит в зеркало.
ЦАЦКИН (сам себе). Так и ему, и мне будет приятно. Эх, если бы еще немного похудеть… Пролетариат не любит сытых физиономий.
Входит ЛИПА. ЦАЦКИН как бы не видит его.
ЛИПА. Здравствуйте, Ефим Степанович.
ЦАЦКИН (искусственно вздрогнув). Ах, Липа, здравствуйте. Садитесь. Что нового?
ЛИПА (пожимая руку). С тех пор как вы сюда явились, Ефим Степанович, и жить стало приятней.
ЦАЦКИН. Я хочу внести культурное начало между трудом и капиталом. Вы знаете, у меня денег нет. Я такой же рабочий, как и вы, и поэтому никогда не допущу, чтобы мои братья эксплуатировались. Реб Лейб этим недоволен, но ведь я зять. Он не может со мной не считаться…
ЛИПА. У вас благородная душа, но я не скрою от вас, что я все же вам не верю…
ЦАЦКИН. А если я вам скажу, что я социалист?
ЛИПА. Социалисты у нас обанкротились, мы им не верим, они нередко играют роль провокаторов.
ЦАЦКИН. Не то, вы не поняли меня, я хотел сказать, что я старый социалист, что рабочий класс мне близок.
ЛИПА. А что вы думаете предпринять в области труда несовершеннолетних?
ЦАЦКИН. Завтра будут все дети выброшены с мельницы…
ЛИПА (обрывая его). Простите, мы не заинтересованы в том, чтобы мальчики погибли, пусть они работают, но их рабочий день нужно сократить, и значительно…
ЦАЦКИН. Я согласен, а я все равно что Гер.
ЛИПА. Нет, знаете, до сих пор безобразия Лейба были нестерпимы.
ЦАЦКИН. Какие безобразия… нарушение Кодекса законов о труде… ерунда!..
ЛИПА. О, вы не знаете реб Лейба…
ЦАЦКИН. Не будем об этом говорить. Кто из нас… (Как бы припомнив.) Кстати. Вы, кажется, друг Иванова… Вы не познакомите меня с ним?..
ЛИПА. Вас… с удовольствием.
ЦАЦКИН. Я буду очень рад, если вы его сегодня же пришлете.
ЛИПА. Хорошо. Завтра у нас собрание рабочих, приходите. Послушайте, чем живет и как рассуждает наш рабочий.
ЦАЦКИН. Вы пришлете сегодня Иванова, а я завтра буду на мельнице.
Обмениваются рукопожатиями. ЛИПА уходит. ЦАЦКИН некоторое время смотрит на себя в зеркало, не замечая вошедшего ГЕРА.
ЛЕЙБ ГЕР (хохочет, с трудом успокаивается). Что такое?
ЦАЦКИН. Пролетарии всех стран, соединяйтесь…{169} Вы понимаете, я пролетарий – и они пролетарии, вот мы и соединяемся.
ЛЕЙБ ГЕР (смеется). Ах, у меня живота нет… уж от смеха…
ЦАЦКИН. Живота у вас нет, а смех у вас животный.
ЛЕЙБ ГЕР. Я забыл вам сказать, что сейчас у меня будут важные персоны.
ЦАЦКИН. Кто?
ЛЕЙБ ГЕР. Райтехник, нарсудья, человек с образованием коминститута и фининспектор.
ЦАЦКИН. Судья – коммунист?
ЛЕЙБ ГЕР. Почему вы так думаете?
ЦАЦКИН. Он ведь окончил, вы говорите, коммунистический институт?
ЛЕЙБ ГЕР. Вы не поняли. Коммерческий институт… Как вы не привыкли к нашим сокращениям.
ЦАЦКИН. По какому случаю эти уважаемые люди собираются сегодня?
ЛЕЙБ ГЕР. Совершенно случайно. Они разнюхали, что у мета появилось вино.
ЦАЦКИН (внезапно). Вы слышали, о чем я говорил с Липой?
ЛЕЙБ ГЕР (с удивлением, смешанным со смущением). Почему вы думаете, что я подслушивал?
ЦАЦКИН. Я слышал шорох за дверью и догадался. (Смотрит в упор на Гера.) Значит, я не ошибся?
ЛЕЙБ ГЕР (смущенно). Меня… интересовало…
ЦАЦКИН. Милости просим, но учтите, что у Ефима Степановича все пять чувств в порядке, потому что он живет по Мюллеру.
Неловкое молчание. Входит РАЙТЕХНИК.
ЛЕЙБ ГЕР. Почет и уважение Петру Константиновичу.
РАЙТЕХНИК. Здравствуйте, дорогой реб Лейб, как живете?
ЛЕЙБ ГЕР. Знакомьтесь: мой зять – Ефим Степанович Цацкин.
РАЙТЕХНИК. Очень и очень приятно.
ЛЕЙБ ГЕР (усаживает гостя). Дайте сюда из первого транспорта…
ЦАЦКИН. Наркомспирта или Наркомвина?
ЛЕЙБ ГЕР. Нет, нет, без наркомов.
Вносят вино и пиво. Стол уставляется закусками.
ЦАЦКИН. Простите, вы инженер-строитель или путеец?
РАЙТЕХНИК. Я инженер-строитель.
ЦАЦКИН. Обучались в Ленинграде?
РАЙТЕХНИК. Нет, в Киеве.
ЦАЦКИН. Самый красивый город в мире.
РАЙТЕХНИК. Да, город недурной.
ЦАЦКИН (азартно). Как можете вы говорить так о Киеве! Разве вы найдете в мире еще один Крещатик, Печерскую лавру, Аскольдову могилу, на гору вверх, с горы вниз…
РАЙТЕХНИК. Но в московском Кремле…
ЦАЦКИН. Что Москва! Кривая ведьма, немазаная красавица. Узкие переулки, безносые улицы, беззубые дома. Нет, вы…
Входят ФИНИНСПЕКТОР и НАРСУДЬЯ.
ЛЕЙБ ГЕР. Ай-ай, кого я вижу. Почет и уважение.
НАРСУДЬЯ. Здравствуйте.
ЦАЦКИН. Разрешите представиться – Ефим Степанович Цацкин. (Наклоняет эффектно голову.)
ФИНИНСПЕКТОР. Степан Аполлинариевич Козлик.
НАРСУДЬЯ. Леонид Варфоломеевич Ногов.
ЛЕЙБ ГЕР. Садитесь и приступайте к делу.
Все усаживаются.
ФИНИНСПЕКТОР(развязно). Товарищ инженер, отмерьте мне шкалик спиртотрестского.
РАЙТЕХНИК (морщась). Выпьем, товарищ Ногов.
НАРСУДЬЯ. С удовольствием.
ЛЕЙБ ГЕР наливает бокалы.
ЦАЦКИН. Друзья, я предлагаю выпить за тех, которые живут и дают другим жить.
ЛЕЙБ ГЕР. Ура!..
Пьют.
ФИНИНСПЕКТОР (к Цацкину). Вы наивно говорите.
ЦАЦКИН. Анонимно.
ФИНИНСПЕКТОР. Анаивно, аноимно, как там по-вашему.
ЛЕЙБ ГЕР. Я предлагаю второй раз за тех же.
РАЙТЕХНИК. Идет. Кто против?
НАРСУДЬЯ. Ура! Пьем!..
Все пьют.
ФИНИНСПЕКТОР (косясь на Ногова). Выпьем за того, кто мне обещал припаять бумажку.
РАЙТЕХНИК (к Цацкину). Ваше слово, Ефим Степанович.
ЦАЦКИН. Я за лозунг: меньше слов и больше дела. (Пьет.)
ЛЕЙБ ГЕР (к фининспектору). Вы читали мое заявление?
ФИНИНСПЕКТОР (тихо). Реб Лейб, напишите мне заявление в широком масштабе.
ЛЕЙБ ГЕР. Жить стало невозможно. За все плати, за миллиграмм воздуха плати.
ФИНИНСПЕКТОР. Будьте спокойны, главное – это я.
СУДЬЯ. Вы уж не слишком забывайтесь, Степан Аполлинарьевич, над вами имеется еще власть повыше.
ФИНИНСПЕКТОР. Это насчет вашей должности судьи? Чихать я на вашу должность хотел. Я был военкомом дивизии, корпуса, армии! Я в революции потерял три пальца, а вы что потеряли? Ну, что вы сделаете мне? Составил я протокол на него (указав пальцем на Гера) – и каюк, присох, нет его. Судить будете, накось выкуси. (Сует ему шиш под нос.) Сплетник этакой.
СУДЬЯ. Как вы, реб Лейб, таких хамов пускаете в дом?..
ЦАЦКИН. Не забудьте, что Хам был сыном Ноя… и что после Вавилонского столпотворения все народы настолько смешались, что трудно стало отличить хама от семита и яфетида{170}.
РАЙТЕХНИК. Браво, Ефим Степанович, гениально.
ЦАЦКИН. Выпьем за братство Хама с Симом и Яфетом!
СУДЬЯ. Ни за что.
ЦАЦКИН. Тогда выпьем за всех членов профсоюза.
РАЙТЕХНИК. Браво.
Пьют.
ФИНИНСПЕКТОР. Что мы сделали, друзья, ведь рабкоры тоже члены союза.
РАЙТЕХНИК. Верно.
СУДЬЯ. Пусть здравствуют, но глупостей не пишут.
ЦАЦКИН. А если напишут, то пусть не пеняют, что придется не здравствовать.
Смеются.
РАЙТЕХНИК. Нет, знаете, это такие проныры, всюду пролезут. Целую неделю икал, одолела икота, думаю, не к добру. Так и было: читаю «Правду», и что думаете?.. Там меня Липа вспоминает…
ЛЕЙБ ГЕР. Жаль, что вы по-еврейски не читаете, он и в «Штерне» вспомнил о вас.
РАЙТЕХНИК. Ведь страшно подумать, где уверенность в том, что наша дружеская выпивка не будет завтра расписана как величайшее преступление.
Входит ПРЕДСЕЛЬСОВЕТА, останавливается у дверей.
ЛЕЙБ ГЕР. А… товарищ Иванов, милости просим.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Меня сюда пригласил ваш зять.
ЛЕЙБ ГЕР. Да, да, он здесь, сядьте за стол.
ЦАЦКИН (выходя из-за стола). Разрешите познакомиться.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ (сдержанно). Вы мою фамилию уже слышали. Зачем вы пригласили меня сюда, для участия в выпивке?
ЛЕЙБ ГЕР. Да, да, у меня очень дорогой гость.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Мне здесь делать нечего.
ЦАЦКИН. Лейб Гер, вы вмешиваетесь в мои дела. (Председателю.) Я вас вызвал для личных переговоров, выпивка оказалась случайной.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ (иронически). Случайной… (Круто отворачивается.)
ЛЕЙБ ГЕР (подбегая к Иванову). Товарищ, почему вы меня избегаете, почему вы против меня, прошу вас, не омрачайте же моего веселья, выпейте с нами.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Нет, я у вас, реб Лейб, пить не стану, пусть пьют остальные, это дело их.
РАЙТЕХНИК, ФИНИНСПЕКТОР и СУДЬЯ через другую дверь уходят.
ЦАЦКИН (к Геру). Человек пришел ко мне, зачем вы не даете ему пройти…
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Это подло… заманить меня на выпивку.
ЦАЦКИН. Уверяю вас, что это случайно…
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Пьянствуйте сами.
Быстро уходит.
ЛЕЙБ ГЕР (возбужденно). Будем пьянствовать… А тебе что? Болячка.
ЦАЦКИН (громко). Реб Лейб…
ЛЕЙБ ГЕР. Я вас не спрашиваю, как разговаривать с такой сволочью… (У дверей кричит вслед уходящему Иванову.) Не хочешь покориться, покоришься. Они тебя избрали хозяином, а я тебе заявляю, что место хозяина занято, теперь можешь со мной воевать. (Еще громче.) И свидетелей у тебя нет, и судья мой. Наплевать на тебя, козий помет.
ЦАЦКИН (возбужденно). Что вы сделали? Вы совершили сейчас безобразный поступок. Все планы мои рухнули. Зачем вы устроили выпивку?
ЛЕЙБ ГЕР. Вам не нравится? Можете взять свою жену и уйти туда, откуда пришли.
ЦАЦКИН (с трудом сдерживаясь). Эта фраза будет вам дорого стоить.
Быстро уходит. ЛЕЙБ ГЕР, подходя к столу, выпивает залпом три рюмки вина. Мгновение думает.
ЛЕЙБ ГЕР. За эту смелость я ему язык отрежу.
Уходит.
Входит ИОСИФ, неся с собой гири.
ИОСИФ. Наконец-то я сумею позаниматься.
Упражняется. Через комнату проходит АДЕЛЬ, увлеченная чтением книжки. Вслед за ней проходит САЛИМАН, прижав руки к груди. Не замечая ИОСИФА, уходят.
ИОСИФ (презрительно). Дурак… Раз, два, раз, два…
Упражняется. Из следующей двери входит АДЕЛЬ, все еще углубленная в чтение, спотыкается о гири и падает. САЛИМАН спешит ее поднять и роняет притворившуюся без сознания Адель.
САЛИМАН. Врача скорей.
ИОСИФ (не прекращая упражнения). Бросьте притворяться: она здорова, как верблюд.
САЛИМАН. Вежливей, молодой человек.
ИОСИФ. Вежливей? Ну, как лошадь.
САЛИМАН. Дурак!
АДЕЛЬ стонет.
ИОСИФ (смеясь). Ай, актриса, ее бы в театр.
АДЕЛЬ (вспрыгивая). Босяк, шалопай, вон отсюда!
ИОСИФ. Убирайтесь, если вам угодно.
САЛИМАН. Уйдемте, ведь это хам.
Оба стремительно уходят.
ИОСИФ. Раз, два, раз, два.
Радостно вбегает АБРАША.
АБРАША. Иосиф, нас отправляют в лагери.
ИОСИФ. Счастливого пути.
АБРАША. А ты?
ИОСИФ. А я уже выжимаю два пуда.
АБРАША. Не пойдешь с нами?
ИОСИФ. Некогда. Я перехожу к изучению бокса и затем поеду в Англию, там, говорят, боксеры очень нужны.
АБРАША. А нас через год переведут в комсомол.
Быстро вбегает ДИНА, а за ней МАТЬ.
ДИНА. Как вам угодно, но по стопам Элеоноры и Адель я не пойду.
МАТЬ. Пойдешь, а если не пойдешь, то тебя понесут. (К Иосифу.) Где отец?
ИОСИФ, упражняясь, не отвечает.
Что же ты молчишь, моя дорогая физкультура?..
ИОСИФ. Ты уже оставила Дину в покое и придираешься ко мне.
ДИНА. Подожди, Иосиф, и до меня очередь дойдет…
МАТЬ. Ты еще говоришь. (Бросается к Дине.) Я тебе сейчас ни одного волоска на голове не оставлю…
ИОСИФ (становясь на ее пути и выставляя вперед гири). Осторожно, матушка, я ее защищаю.
АБРАША. Родители не вправе бить своих детей.
МАТЬ. Боже мой, это дом петлюровцев, не дети, а бандиты.
ДИНА (к матери). У меня свой путь, и я его не изменю… Я буду посещать клуб, встречаться с Бейлой, а с будущей недели начну обучаться портняжному делу. Я хочу и освобожусь от вашей опеки.
АБРАША и ИОСИФ рукоплещут.
МАТЬ(плача). Боже мой, боже мой, это петлюровцы!..
Входят ЦАЦКИН и ЛЕЙБ ГЕР, все уходят.
ЛЕЙБ ГЕР. Я его выгоню, а если он будет возмущать рабочих, то еще в тюрьму усажу.
ЦАЦКИН (смеясь). Скажите так, по душам, кому место в тюрьме: ему или вам?
ЛЕЙБ ГЕР. Я вам не обязан давать отчета.
ЦАЦКИН. За такие некультурные поступки можно далеко попасть.
ЛЕЙБ ГЕР. Некультурные так некультурные.
ЦАЦКИН. Не скромничайте, реб Лейб, вы хорошо знаете себя.
ЛЕЙБ ГЕР. А вас я тоже знаю…
ЦАЦКИН. Меня? Гм…
ЛЕЙБ ГЕР. О, я вас понимаю, товарищ Цацкин.
ЦАЦКИН (в тон). О, я вас чувствую, реб Лейб.
ЛЕЙБ ГЕР (сквозь зубы). Цацкин, не дрыгайте задними ногами…
ЦАЦКИН. Если я задрыгаю, то многим станет тошно…
ЛЕЙБ ГЕР. Вы уже перестали обозревать природу и занялись агитпрофработой среди рабочих.
ЦАЦКИН. Мне наплевать на рабочих, я их так же эксплуатирую, как и вы, но мне претят эти азиатские меры. Я культурный человек, я выжму из рабочего все соки, и он не почувствует, а у вас это получается отвратительно…
ЛЕЙБ ГЕР. Вы мне очки не втирайте. Я знаю, зачем вы подмигиваете рабочим: вы ищете союзника против меня.
ЦАЦКИН. Против вас нужны союзники? Вы слышите, стоит мне мигнуть только, и вам света божьего не видать… Га, что, поняли, с кем имеете дело?..
ЛЕЙБ ГЕР. Это тоже по Мюллеру?
ЦАЦКИН. Вы не забудьте, что я хозяин табачной фабрики, что судьба ваша в моих руках. На мельнице вы больше не хозяин, а вздумаете мешаться, я вас сотру в порошок. Можете мне поверить, сил у меня хватит, вот… (Засучивает рукав.) Пощупайте мои мускулы.
ЛЕЙБ ГЕР. Подлец…
ЦАЦКИН. Не оскорбляйте честного человека, потому что я уголовный кодекс не признаю. Я вас изобью до потери сознания, и свидетелей не будет…
ЛЕЙБ ГЕР. Тьфу на тебя, вор, мошенник, свин…
ЦАЦКИН подходит к зеркалу, поправляет свой костюм и, самодовольно улыбаясь, уходит.
Входит БУХГАЛТЕР.
ЛЕЙБ ГЕР. Реб Йосл, нам предстоит большой разговор.
БУХГАЛТЕР. Большому кораблю большое плавание.
ЛЕЙБ ГЕР. Вы все знаете… Что делать?
БУХГАЛТЕР. Нужно помириться.
ЛЕЙБ ГЕР. Он мне грозит тюрьмой. Он меня обманул и ограбил… Он оказался авантюристом.
БУХГАЛТЕР. Как вы решили поступить?
ЛЕЙБ ГЕР шепчет на ухо БУХГАЛТЕРУ.
Ой, это опасно!
ЛЕЙБ ГЕР. Ничего, я заткну все прорехи, но его утоплю. Вы, реб Йосл, должны мне только помочь. БУХГАЛТЕР. Нужно это проделать осторожно.
ЛЕЙБ ГЕР. Утром мы отправимся в уголовный розыск, и пусть он расхлебывает кашу, которую сам заварил.
Входит МАЛЬЧИК.
МАЛЬЧИК. Вас зовут, реб Лейб, на мельницу.
ЛЕЙБ ГЕР. Иду. (Бухгалтеру.) Я сейчас вернусь.
У двери сталкивается с ЦАЦКИНЫМ, на миг останавливается, вознаграждает ЦАЦКИНА презрительным взглядом. ЦАЦКИН улыбается, подходит вплотную к бухгалтеру и упорно смотрит на него. БУХГАЛТЕР поправляет свой воротник, пытаясь ускользнуть от взора ЦАЦКИНА.
БУХГАЛТЕР. М-да…
ЦАЦКИН. Реб Йосл, я вас проглотил. Вы уже перевариваетесь в моем желудке.
БУХГАЛТЕР (смущенно). Что вы хотите?
ЦАЦКИН (в упор). Я хочу, чтобы вы повторили то, что вам здесь произнес реб Лейб.
БУХГАЛТЕР (сбитый с толку). О чем говорил со мной реб Лейб?.. Странно…
ЦАЦКИН (подымая дрожащего бухгалтера со стула, не спускает глаз с него). Говорите, о чем?
БУХГАЛТЕР. Ефим Степанович… что вы придрались… я ничего не знаю…
ЦАЦКИН. Я все слышал… Будет плохо, реб Йосл.
БУХГАЛТЕР. Я вас не понимаю, они дерутся между собой, а я должен отвечать…
ЦАЦКИН. Слушайте же, если вы не хотите обозревать природу с высоты Винницкой тюрьмы, то отвечайте. (Вкрадчиво.) Если вы хотите сухим выйти из воды, то слушайтесь Ефима Степановича.
БУХГАЛТЕР. Что вы хотите от несчастного старика?
ЦАЦКИН. Я хочу, чтобы вы были счастливы.
БУХГАЛТЕР. Друг на друга кляузничают, засыпают розыск заявлениями и вмешивают меня…
ЦАЦКИН (смущенно). Кто подал заявление в розыск?..
БУХГАЛТЕР. Успокойтесь, не подано пока еще.
ЦАЦКИН. Значит, Лейб собирается меня запереть?
БУХГАЛТЕР. Что же вы меня спрашиваете, ведь вы слышали?..
ЦАЦКИН. Когда я слышал?
БУХГАЛТЕР. Только что.
ЦАЦКИН (догадавшись). Ага. А, я слышал, но не совсем. Он собирается что-то сделать?
БУХГАЛТЕР. Ну, что еще сделать. Подать заявление в розыск, указав на ваше дело.
ЦАЦКИН. Это я слышал. Но когда собирается что-то сделать?
БУХГАЛТЕР. Слышал и не слышал, его не разберешь. Бросьте, Ефим Степанович, этот спор. Помиритесь. Он завтра утром на вас донесет, а вы послезавтра на него… Чем это кончится?
ЦАЦКИН (вкрадчиво). Вы правы, реб Йосл, и я собираюсь вас просить, чтобы вы меня помирили с реб Лейбом.
БУХГАЛТЕР. А если не удастся?
ЦАЦКИН. Если не удастся, то хотя бы день-два оттянуть.
БУХГАЛТЕР. Вот это я люблю. Завтра я ни за что не пущу его в розыск кляузничать на зятя и добьюсь во что бы то ни стало мира между вами.
ЦАЦКИН (обрадованный). Спасибо, реб Йосл. (Внезапно.) Да… он хотел донести… о бандеролях?..
БУХГАЛТЕР. Э… о чем бы то ни было… миритесь.
ЦАЦКИН. Миримся, миримся, решено… Но все-таки оставьте мне…
БУХГАЛТЕР. Ну, понятно, об этих проклятых бандеролях. (Уходя.) Я сейчас же вас помирю…
Вбегает АДЕЛЬ.
ЦАЦКИН. Где отец, Адель?
АДЕЛЬ. Уехал к Блиндеру.
ЦАЦКИН. Ты хорошо знаешь, что он поехал к Блиндеру, а не в город?
АДЕЛЬ. Отлично знаю, он обещался к обеду быть.
ЦАЦКИН пытается уйти. АДЕЛЬ взором его останавливает.
ЦАЦКИН (мимически). Я вам нужен?
АДЕЛЬ. Да, я должна с вами поговорить.
ЦАЦКИН. Со мной – когда угодно.
АДЕЛЬ. Разговор будет серьезный.
ЦАЦКИН. Лишь бы не пахло уголовным розыском.
АДЕЛЬ. Не шутите и не играйте чужими чувствами.
ЦАЦКИН. Зачем… я предпочитаю играть чужими деньгами…
АДЕЛЬ. Вы разбили мое сердце.
ЦАЦКИН. Сердце… важность… Тут мне реб Лейб ломает голову, а впрочем… вы не первая и не последняя.
АДЕЛЬ. Прежде чем отдать свою руку другому, я пришла с вами поговорить в последний раз.
ЦАЦКИН. В последний раз, слава богу.
АДЕЛЬ. Скажите правду, неужели вы меня никогда не любили?..
ЦАЦКИН. Сказать вам правду?
АДЕЛЬ. Да.
ЦАЦКИН. Я до сих пор не понимаю, что такое любовь…
АДЕЛЬ. Вы черствый человек.
ЦАЦКИН. А разве черствые люди любят так природу, как я люблю?..
АДЕЛЬ. Значит, я напрасно вас люблю?
ЦАЦКИН. Почему напрасно? Если вам приятно любить, то я не возражаю…
АДЕЛЬ. Прощайте. Я выйду замуж за человека, к которому ничего не питаю… Я буду всю жизнь страдать и думать только о вас.
ЦАЦКИН (насмешливо закатывает глаза и хватается за сердце). Ах, как это романтично! Здесь пахнет рецептом Татьяны, но нет трагедии Онегина. Впрочем, я вам почти ничем помочь не могу.
Многозначительно смотря на нее, уходит. АДЕЛЬ садится за стол, прячет голову в руках. Входит САЛИМАН.
САЛИМАН (подходя на цыпочках). Адель Лейбовна.
АДЕЛЬ (как бы испугавшись). Ах…
САЛИМАН. Вы задумались…
АДЕЛЬ. Да, думала и решила.
САЛИМАН. Что решили?
АДЕЛЬ. Выйти за вас замуж…
САЛИМАН (отступая на шаг). Вы решили… Но я ведь еще не совсем решил…
АДЕЛЬ. Не разговаривайте. У меня трагедия, и я решила немедленно выйти замуж…
САЛИМАН. Но вы ведь не любите меня.
АДЕЛЬ. В том-то и состоит моя месть, что я буду всю жизнь верна нелюбимому человеку.
САЛИМАН (обрадовавшись своей мысли). А вдруг ваш отец не согласится?
АДЕЛЬ. Не беспокойтесь, согласится.
САЛИМАН. А вдруг мои родители не согласятся?
АДЕЛЬ. Тогда бежать… В Америку… Архипелаг. Остров Святой Елены, мыс Святой Надежды…{171}
САЛИМАН. Я хотел бы еще подождать… хотя бы год…
АДЕЛЬ. Ни минуты… Завтра конец…
САЛИМАН. Я не могу так скоро…
АДЕЛЬ. Ага, вы меня сбили с пути, разбили мое сердце, а теперь, как подлец, бежите. Вы слышите, я оболью вас серной кислотой, под суд… никаких разговоров!..
САЛИМАН (испуганно). Я разве говорил… что не согласен… я… со… гласен… Я побегу приготовиться…
Уходит, боязливо озираясь.
АДЕЛЬ (одна, приняв искусственную позу). Боже мой! Как трудно честной девушке выйти замуж.
Занавес.
