Текст книги "Забытые пьесы 1920-1930-х годов"
Автор книги: Иван Саркизов-Серазини
Соавторы: Александр Поповский,Александр Афиногенов,Дмитрий Чижевский,Василий Шкваркин,Татьяна Майская,Александр Завалишин,Александра Воинова,Виолетта Гудкова
Жанр:
Драматургия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 43 страниц)
Александр Поповский
«Товарищ Цацкин и Ко»
КОМЕДИЯ ИЗ ЖИЗНИ СОВРЕМЕННОГО ЕВРЕЙСКОГО МЕСТЕЧКА
(Пьеса в шести актах)
Действующие лица:
ФАЛИК, бывший староста, хозяин постоялого двора.
ТРИ ПОСТОЯЛЬЦА.
ЕВРЕЙ.
ЕФИМ ЦАЦКИН, авантюрист.
ЛЕЙБ ГЕР, местный богач, хозяин мельницы.
ИОСИФ, сын Лейба Гера.
ГИТЛЯ, мать Иосифа.
АБРАША, пионер, сын Гера.
ЭЛЕОНОРА, дочь Лейба Гера.
АДЕЛЬ, сестра ее.
РЕБ ЙОСЛ, бухгалтер Гера.
УШЕР, управляющий мельницей.
ЛИПА, рабочий, рабкор.
РАБОЧИЙ.
БЕЙЛА, сестра Липы, комсомолка.
ДИНА, дочь Гера.
МЕЛЬНИК.
САЛИМАН ИСАЕВИЧ – местечковый шалопай.
ИВАНОВ, предсельсовета.
РЕБ ХАИМ, кустарь, отец Липы и Бейлы.
МОИШКЕ, мальчик.
ДЕВУШКА.
ГИНДЫЧКА, жена реб Хаима.
УПРАВЛЯЮЩИЙ ВИНТРЕСТА.
РАЙТЕХНИК.
СУДЬЯ.
ФИНИНСПЕКТОР КОЗЛИК.
СЛЕДОВАТЕЛЬ.
МОЙШЕ, рабочий.
МАЛЬЧИК, посыльный.
Акт первыйПостоялый двор. Небольшая комната. Несколько кроватей стоят, почти касаясь друг друга. На кроватях и за столом сидят три ПОСТОЯЛЬЦА. Двое уже сняли пиджаки и ботинки, готовые ложиться спать.
Входит ХОЗЯИН.
ХОЗЯИН. Вы уже спать ложитесь? Не рано ли?
1-й ПОСТОЯЛЕЦ. Пора. Впереди шестьдесят верст.
ХОЗЯИН. По-нашему это называется: «День да ночь, сутки прочь, ближе смерть и меньше службы». (Смеется. Усаживается.) Эх, эх, эх, плохая жизнь. Не такой была она раньше.
2-й ПОСТОЯЛЕЦ. Сладко ели и тепло спали?
ХОЗЯИН. Разные были времена: и царю прослужил я двадцать пять лет. Голодал, страдал, чуть не умер, но, видно, на роду у меня было написано, что я должен еще содержать постоялый двор и иметь много радостей.
1-й ПОСТОЯЛЕЦ. Я сам чуть не открыл в этом году постоялый двор.
ХОЗЯИН. А если бы вы открыли постоялый двор, так постояльцы бы сразу примчались к вам?
1-й ПОСТОЯЛЕЦ. Не сразу, постепенно.
ХОЗЯИН. Публика не любит, чтоб постояльщик был дураком. Она ищет человека.
1-й ПОСТОЯЛЕЦ. А почему вы думаете, что я дурак?..
ХОЗЯИН(не смущаясь). Я говорю вообще.
2-й ПОСТОЯЛЕЦ. Вы думаете, что мы у вас остановились только потому, что вы очень умный человек?..
ХОЗЯИН. А скажите, пожалуйста, откровенно, не потому?
3-й ПОСТОЯЛЕЦ. Эх, реб Фалик, на старости вы немного съехали.
ХОЗЯИН. Я съехал. А если вы станете головой вниз, то разве достигнете моего положения? (Пауза.) Как вы видите меня, так я пробыл двадцать пять лет старостою местечка. Обо мне мог бы вам рассказать и губернатор, и исправник, и урядник… Вы не смотрите, что я старый, потрепанный еврей, у которого при душе нет копейки. За время керенщины{107} местечко внесло мне две тысячи рублей керенками, чтобы я занял прежний пост старосты, но я не согласился. Га, простой постояльщик? Зачем мне эта шапка, чтобы меня убили? Думаете, что я не люблю чести. Где это слыхано, чтобы еврей не любил чести, но я добился достаточно большой чести. Меня знают всюду. Меня знает Варшава, Киев, Одесса, Петербург. Мало того, меня знают за границей… Когда германцы и австрийцы заняли местечко, где стояли все главные офицеры? Не у Фалика-старосты? А ваша власть не останавливается поныне у меня? Ой, ой, ой.
1-й ПОСТОЯЛЕЦ. Почему это наша власть?.. Пусть она будет вашей.
2-й ПОСТОЯЛЕЦ. Смелость еврея: он нам говорит, наша власть, будто бы мы коммунисты или, прости господи, бандиты.
ХОЗЯИН. Ша, чем вам так не нравится власть? Что вы докладываете? Наследство вашего деда к ней?..
1-й ПОСТОЯЛЕЦ. Ша, ша, что вы раскачались, разве вы сдали койку с шумом? Дайте спать, явился защитник.
ХОЗЯИН (уходя). Это вовсе не евреи, а бог знает что. (За кулисами.) Ты с ними по-человечески разговариваешь, а они тебя съесть хотят. Тьфу!
Уходит.
2-й ПОСТОЯЛЕЦ. Нашел чем гордиться, берлинские и нью-йоркские собаки его знают, шутка ли, такая персона.
Входит ЕВРЕЙ.
ЕВРЕЙ(громко). Янов – это Пиков, а Пиков – это Ярмолинец{108}, а Ярмолинец – не лучше, чем Городок. Одно и тоже. Там грабители, и то же самое здесь. Вы только подумайте, мне, живущему сорок лет в местечке, они больше двадцати рублей не дают. Мне… Вы только подумайте, кому.
1-й ПОСТОЯЛЕЦ. Кто не дает?
ЕВРЕЙ. Я знаю, кто не дает, все они жулики.
2-й ПОСТОЯЛЕЦ. О ком же вы говорите?
ЕВРЕЙ. Я ведь говорю вам, что не знаю. Я им говорю, грабители. У меня ведь хозяйство на сто – двести рублей. Вы всегда сумеете с меня взыскать, а они в один голос: нельзя. Жить чтобы им нельзя было, этим трефным рожам{109}.
3-й ПОСТОЯЛЕЦ. Что, вы здешний?
ЕВРЕЙ. А вы что думаете, я с неба свалился?
3-й ПОСТОЯЛЕЦ. Кем же вы так недовольны?
ЕВРЕЙ. Разве я вам не говорил – кем?
1-й ПОСТОЯЛЕЦ. Что же это, ваши друзья?
ЕВРЕЙ. Какие друзья – враги!..
1-й ПОСТОЯЛЕЦ (улыбаясь). От врагов нельзя ведь ждать добра.
ЕВРЕЙ. Зачем же я их избирал?
3-й ПОСТОЯЛЕЦ. Куда вы их избирали?
ЕВРЕЙ. Вы притворяетесь? Что значит куда… в ссудо-сберегательную… (Все смеются.) Смейтесь, вам весело. Пожили бы у нас в местечке, скоро бы перестали хохотать. Не местечко, а дыра… Бани нет, ссудо-сберегательная состоит из одних бандитов, настоящие еврейские петлюровцы. В синагоге беспорядки, раввин умирает с голоду, резники режут трефную птицу{110}, даже кантор{111} – и тот, скорее, годится в бондари… Голос у него, как у… простите за выражение… (Машет рукой.)
Входит ХОЗЯИН с ЕФИМОМ ЦАЦКИНЫМ.
ХОЗЯИН (указывая на свободную кровать). Здесь можете лечь. Постель чистая, и клопов нет. У меня на этой самой кровати сам Пелихов спал. Слышали об известном фабриканте Пелихове. Га?
ЦАЦКИН. Слышал. У вас и поужинать можно?
ХОЗЯИН. Что за вопрос. Что угодно, кроме птичьего молока. Я вам принесу такой ужин, что вы пальчики облизывать будете. (Подсаживаясь.) Понимаете, я сам исключительный повар. Вы еще не лакомились моими блюдами? Когда я служил в сто тридцать втором пехотном Бендерском полку тридцать третьей дивизии{112}, то я столовался у сахарозаводчика Лазаря Бродского…{113} Теперь вы понимаете, почему у меня хороший нюх в кухонном деле? Я вам еще вот что скажу…
ЦАЦКИН. Может быть, вы раньше принесете поесть?
ХОЗЯИН. Сейчас, сейчас, одну минуту.
Уходит. Все внимательно рассматривают ЦАЦКИНА.
ЦАЦКИН (ко всем). Что у вас нового?
ЕВРЕЙ. Нового в этой, простите за выражение… Вы знаете, как это говорится: бог высок, пан далек, а пидпанки что хотят, то роблют.
1-й ПОСТОЯЛЕЦ. Вы приехали из большого города, вот у вас, верно, новости.
ЦАЦКИН (неохотно). Да, я приехал из Москвы.
ВСЕ (в один голос). Из самой Москвы?
ЦАЦКИН (пренебрежительно). Я сам тамошний, все время живу на Покровке, 12, рядом с Кремлем.
ЕВРЕЙ. Вы знаете, верно, Троцкого{114} и Зиновьева{115}?
ЦАЦКИН. Важность. Я вижу ежедневно Пшибышевского, Тургенева, Мережковского, Уриэль Акосту{116}. Они рядом со мной живут.
1-й ПОСТОЯЛЕЦ. Что мы, провинциалы, знаем. Скажите, правда, что Троцкому строят такой же мавзолей, как Ленину?
ЦАЦКИН. Нет. По московским декретам раньше умирают, а потом строят мавзолей.
2-й ПОСТОЯЛЕЦ. А Каменева{117} вы тоже видели?
ЦАЦКИН. Важность. Я даже знаком с его женой, Ольгой Давыдовной{118}.
2-й ПОСТОЯЛЕЦ. Так это правда, что Каменев и Троцкий родственники?
ЦАЦКИН. В Кремле все родственники, не родственников нет, выселили.
3-й ПОСТОЯЛЕЦ. Йом-кипур{119} вы молились в Москве?
ЦАЦКИН. Да. В Москве старая башня, ее переделали в синагогу{120}, исключительно для почтенных евреев. Вы, может быть, слышали про Сухаревку? Так это она и есть.
ЕВРЕЙ. Так Сухаревка просто синагога?
ЦАЦКИН. А что вы думаете, Иерусалимский храм{121}? Расскажите лучше, что у вас нового в местечке?
2-й ПОСТОЯЛЕЦ. Фе, вы смеетесь, что может быть у нас нового? Интересно послушать московского кантора, вот, должно быть, голос…
ЦАЦКИН. Московский кантор молится один раз в году. Он свой голос оберегает, но когда раскрывает свою глотку, то на Арбате слышно. В Москве на каждом квартале синагога, а в каждом доме церковь.
1-й ПОСТОЯЛЕЦ. Значит, все-таки церквей больше?
ЦАЦКИН. Да, немного больше.
3-й ПОСТОЯЛЕЦ. А чем это объяснить?
ЦАЦКИН. Политика такая Совнацмена…{122} расширяют и поощряют права национальностей.
ХОЗЯИН (входит с ужином в руках). Можете отведать. Фалик-староста плохим ужином вас не накормит.
ЦАЦКИН. Такой человек (указывает на хозяина) у нас в Москве считается героем труда, и ему одевают медаль.
ХОЗЯИН (восторженно). Что вы?..
ЦАЦКИН. А таких, как вы (указывает на еврея), признают инвалидами труда и тоже награждают медалями.
Все восхищенно переглядываются.
ХОЗЯИН. А вы думаете, что у меня нет своей медали… Посмотрите.
Убегает.
1-й ПОСТОЯЛЕЦ. Но ведь мы торговцы.
ЦАЦКИН. Неважно. Торговцы теперь в почете. Торговцы теперь называются «Красные торговцы» и состоят членами Союза красных торговых пролетариев.
ХОЗЯИН (входит, гордо показывает медали). Видели? Тоже в помойной яме же не найдешь.
ЦАЦКИН. Разве это медали? Московские медали содержат каждая не менее десяти фунтов чистого золота девяносто шестой пробы.
ЕВРЕЙ. Какие же нужны документы, чтобы получить медаль?
ЦАЦКИН (пренебрежительно). Ерунда, для инвалидов труда достаточно удостоверения врача, что он не болен венерической болезнью и что ему привита своевременно оспа.
ЕВРЕЙ. Тогда ведь все получат медали.
ЦАЦКИН. А вы думаете, что в Москве дураки сидят? Не захотят – не дадут, и жаловаться некому. Теперь вы мне расскажите о вашем местечке.
1-й ПОСТОЯЛЕЦ. Нашел о чем интересоваться. Есть у нас раввин, резник, кантор, богач: прохвост, сын прохвоста, мошенник, сын мошенника, одним словом, собака и больше ничего.
2-й ПОСТОЯЛЕЦ. У этого богача есть дочка, которая орудует делами отца и вертит всем начальством.
3-й ПОСТОЯЛЕЦ. Имеется у нас местечковый сумасшедший.
ЦАЦКИН. Подождите, не все сразу. Чем же занимается ваш богач?
ВСЕ (перебивая друг друга). Он мельник, сукновальщик, хочет открыть табачную фабрику.
ЦАЦКИН. С вами не столкуешься. Дайте я уж раньше доем.
Ест. Пауза.
ХОЗЯИН (подсаживаясь к ужинающему Цацкину). А вы думаете, что я не герой. Можете поверить, я не из таких. Если вы послушали бы мою географию. Я говорил с царем с глазу на глаз, так как с вами разговариваю, и знаете когда?.. Ой, ой, ой, давно. Служил я тогда в сто тридцать втором пехотном Бендерском полку тридцать третьей дивизии…
1-й ПОСТОЯЛЕЦ. Реб Фалик, я хочу спать, может быть, вы замолчите.
2-й ПОСТОЯЛЕЦ. Мы знаем, что вы герой.
ХОЗЯИН (к Цацкину). Я вам, пане, тоже надоел?
ЦАЦКИН (коротко). Да.
ХОЗЯИН (смущенно). Людям не угодишь.
Медленно уходит, манит с собой еврея. Все ложатся спать. Свет гаснет.
2-й ПОСТОЯЛЕЦ (шепотом). Слышишь, Йося, а что, если посоветоваться с этим насчет Гера?
1-й ПОСТОЯЛЕЦ. Что он ему сделает?
2-й ПОСТОЯЛЕЦ. Неважно. Мы ему расскажем, что Гер незаконно владеет мельницей, что благодаря дочке он вертит всем в районе. Может быть, он шишка в Кремле и сумеет нам помочь.
ЦАЦКИН прислушивается.
Нужно ему рассказать, что финагент и райтехник служат не власти, а Геру. Что фининспектор накладывает на конкурентов Гера такие налоги, что они погибают. Что значит – молчать, ведь мы пострадавшие.
ЦАЦКИН слезает с кровати и подслушивает.
1-й ПОСТОЯЛЕЦ. А может быть, это его шпион?
2-й ПОСТОЯЛЕЦ. Что ты, с ума сошел?
1-й ПОСТОЯЛЕЦ. Хорошо, тогда утром.
Укладываются. ЦАЦКИН храпит. Светает.
ЦАЦКИН (истерически вскрикивает). Ой, ой, ой!
Все схватываются.
1-й ПОСТОЯЛЕЦ. Что случилось?
ЦАЦКИН. Тьфу ты, черт. Нехороший сон приснился мне. (Три раза сплевывает.) Тьфу, тьфу, тьфу. Нет, больше спать не буду. Еще один такой сон, и я получу разрыв сердца.
1-й ПОСТОЯЛЕЦ. Нужно одеваться, впереди шестьдесят верст.
2-й ПОСТОЯЛЕЦ (к первому, тихо). Как ты думаешь, поговорить с ним?
ЦАЦКИН напевает под нос мотив.
1-й ПОСТОЯЛЕЦ. Я с ним заговорю, ты поддержишь меня.
2-й ПОСТОЯЛЕЦ одобрительно качает головой.
1-й ПОСТОЯЛЕЦ(к Цацкину). Гм… пане еврей…
ЦАЦКИН, притворяясь увлеченным рассветом.
2-й ПОСТОЯЛЕЦ (озираясь, ко второму, мимикой спрашивает, как быть). Вы слышите, реб еврей?
ЦАЦКИН(холодно). Вы меня зовете?
1-й ПОСТОЯЛЕЦ. Да.
ЦАЦКИН. Меня зовут Ефим Степанович Цацкин.
1-й ПОСТОЯЛЕЦ. Очень приятно, у нас к вам небольшое дело…
Немая сцена. 2-й ПОСТОЯЛЕЦ недоволен подходом 1-го ПОСТОЯЛЬЦА и хочет сам заговорить.
ЦАЦКИН. Не лучше ли один из вас?
1-й ПОСТОЯЛЕЦ(ко второму). Ты ведь шепелявишь.
2-й ПОСТОЯЛЕЦ(к первому). Я, врагам моим болячка, это ты сопишь, как собака.
1-й ПОСТОЯЛЕЦ (к Цацкину). Выслушайте меня.
ЦАЦКИН(гордо). Если вы не столкуетесь, я не приму вас и не выслушаю.
Немая сцена. Евреи столковываются.
1-й ПОСТОЯЛЕЦ. Мы, пане, мельники здесь, недалеко, на Буге.
2-й ПОСТОЯЛЕЦ одобрительно качает головой.
В пяти верстах отсюда содержит мельницу богач Лейб Гер. Хотя он еврей, но душа у него трефная. Он нас больше притесняет, чем власть.
2-й ПОСТОЯЛЕЦ. Вы понимаете, мы ему конкуренты.
1-й ПОСТОЯЛЕЦ. Он нас облагает такими налогами, что остается только броситься в Буг.
ЦАЦКИН. Как он может облагать вас налогами?
ОБА. Как?
1-й ПОСТОЯЛЕЦ. Он все может. У него и финагент, и райтехник, и даже судья, все свои…
2-й ПОСТОЯЛЕЦ. А если нужно пойти выше, так он посылает свою дочку-красавицу, а она уж все сделает.
ЦАЦКИН. Он занимается только мельничным делом?
ОБА. Что?
2-й ПОСТОЯЛЕЦ. Он и мельник, и сукновальщик, торговец малясом{123}, главный самогонщик, процентщик.
1-й ПОСТОЯЛЕЦ. А теперь он еще пустит табачную фабрику…
ЦАЦКИН. Что же вы хотите?
1-й ПОСТОЯЛЕЦ. Чтобы вы нам посоветовали…
2-й ПОСТОЯЛЕЦ. Еврей должен помочь еврею…
ЦАЦКИН (пренебрежительно). Что ж, его можно отправить в тюрьму, в два счета.
1-й и 2-й ПОСТОЯЛЬЦЫ. Нет, нет, только не это… Мы не должны этого делать…
ЦАЦКИН. Тогда есть другой способ. (Выпрямляется и тычет себе пальцем в грудь.) Я с ним поговорю с глазу на глаз.
1-й и 2-й ПОСТОЯЛЬЦЫ восторженно смотрят на него.
ЦАЦКИН. Я у вас за труды ничего не возьму. Дайте мне ваши извещения о подоходном и уравнительном сборе и патенты для доказательства, что я вами послан.
1-й ПОСТОЯЛЕЦ. С удовольствием.
2-й ПОСТОЯЛЕЦ. Очевидно, бог вас послал.
ЦАЦКИН. Дайте документы, я сейчас же еду.
Минуту оба колеблются. Быстро собирают документы и передают ему.
1-й ПОСТОЯЛЕЦ. Где же мы вас увидим?
ЦАЦКИН (многозначительно). Цацкина знает весь мир. Итак, прощайте.
Жмет им руки с видом, исполненным самодовольства.
1-й ПОСТОЯЛЕЦ. Так мы на вас полагаемся, как на твердую скалу.
2-й ПОСТОЯЛЕЦ. Вы наш Мессия.
ЦАЦКИН (громко). Мы еще с вами увидимся, и вы узнаете, кто такой Ефим Степанович Цацкин.
Уходит. Евреи в восторге провожают его глазами.
Занавес.
Акт второйБогато убранная комната в квартире Лейба Гера.
ИОСИФ (вбегая в костюме физкультурника, сталкивается с входящей из противоположной двери матерью. Вскрикивает от неожиданности). У, у, у…
МАТЬ. Ты что, с ума сошел, людей не видишь? Парень без штанов, голый, срам какой, убирайся, я тебя видеть не хочу.
ИОСИФ (смеется). В порядке футбольной дисциплины вам, матушка, предлагается впредь не оскорблять руководителя футбольной команды… Эх, матушка, успехи у меня…
МАТЬ (недоверчиво). Какие?
ИОСИФ. Какие, известно какие. Во-первых, мы забили пять голов второй команде, во-вторых, я уже выжимаю полтора пуда, в-третьих, я блестящий гимнаст, в-четвертых, я назначен инструктором физкультуры.
МАТЬ (обрывая его). Лучше бы ты был назначен инструктором местхоза и ведал мельницами.
ИОСИФ. Тоже – карьера. У нас более широкие горизонты.
МАТЬ. Что же ты думаешь – министром быть?
ИОСИФ (отвечает, упражняясь). Зачем… через месяц… я уеду в Харьков, а там состязания, спорт.
МАТЬ (с беспокойством). Какие истязания, какой порт. Я хотела бы только знать, о чем думает такой парень, как ты.
ИОСИФ. Мама, такой парень, как я, вовсе не способен думать…
МАТЬ. Но тебе ведь уже исполнилось восемнадцать лет, доколе…
ИОСИФ. Начинается старая песня: доколе… доколе… Ты разве не видишь, что я делаю карьеру?
МАТЬ. Тоже карьера, всем моим врагам желаю такую карьеру. (Дразнит.) Пишкультурник. У других родителей дети обучаются, кончают на доктора или присяжного поверенного, у меня несчастье. Он вовсе не думает о цели, о деньгах…
ИОСИФ. Мама, физкультура – залог здоровья, а здоровье выше денег.
МАТЬ. Но какая же будет цель из этого? Боже мой, у бедных родителей вырастают дети – одно удовольствие, а у нас – одно несчастье.
ИОСИФ. Почему тебе так нравится доктор и не нравится… (Гордо чеканя каждый звук.) Ин… струк… тор… физ… куль… туры…
МАТЬ. Пусть будет инструктор, ну а потом?
ИОСИФ. Потом – зав. окружным отделом физкультуры.
МАТЬ. А потом?
ИОСИФ. Член це-ка физкультуры.
МАТЬ. А потом?
ИОСИФ (злобно). А потом… просто физкультура.
МАТЬ. Я так и знала, что физкультурой это начнется и физкультурой кончится.
За сценой раздается детский голос: «Не нужно нам раввинов, не нужно нам попов…»{124}
МАТЬ (иронически). Может быть, ты его с собой возьмешь?
ИОСИФ. Молод еще, пусть подрастет, а впрочем, пути у нас разные, я беспартийный, а он метит далеко…
Вбегает АБРАША, увидев брата, поднимает руку по-пионерски.
АБРАША. Будь готов!
ИОСИФ. Всегда готов дать гол!
АБРАША. Мама, меня назначили вожатым.
МАТЬ. Обрадуешь бабушку свою.
Уходит.
ИОСИФ. Ты был на площадке?
АБРАША. Был, в два часа соревнования по бегу.
ИОСИФ(нервно). Верно.
АБРАША. Там уже собираются.
ИОСИФ (тревожно). Бегу…
Убегает. За ним уходит АБРАША.
Входит АДЕЛЬ. Подходит к зеркалу и кокетничает.
ЭЛЕОНОРА (входя). Аделичка, милая, скажи…
АДЕЛЬ. Я не могу говорить, душа моя гаснет. Я дала клятву.
ЭЛЕОНОРА. Мне скажи… на ухо… тихо, тихо.
АДЕЛЬ. Я тебе не назову его, но обрисую.
ЭЛЕОНОРА(подпрыгивая от радости). Говори.
АДЕЛЬ. Начнем с головы. Волосы черные, как смола, густые, как сапожная щетка…
ЭЛЕОНОРА (нетерпеливо). Дальше…
АДЕЛЬ. Ноги…
ЭЛЕОНОРА. Ты ведь с головы начала…
АДЕЛЬ. Да… Лоб низкий, низкий и… словом, обычный… а глаза… (Вздыхая.) Ах, глаза!.. (Закатывает глаза.)
ЭЛЕОНОРА. Голубые?
АДЕЛЬ (мечтательно). Нет.
ЭЛЕОНОРА. Черные?
АДЕЛЬ. Нет.
ЭЛЕОНОРА. Серые?
АДЕЛЬ. Нет.
ЭЛЕОНОРА. Какие же?
АДЕЛЬ (очнувшись). Бесцветные… не то красные, не то обычные… Нос у него турецкий…
ЭЛЕОНОРА. Турецкий?
АДЕЛЬ. Да. Длинный, опущенный книзу, с горбинкой. Такой нос свидетельствует о неизмеримом темпераменте, о страсти.
ЭЛЕОНОРА (нетерпеливо). Дальше.
АДЕЛЬ. Губы… (мечтательно) словно пуховые подушечки. Подбородок, как у этого… ну… Мефистофеля… такой острый. Грудь колесом, ноги… стройные, длинные… Ах, не мучь меня воспоминаниями.
Быстро подбегает к зеркалу и тщательно пудрится.
ЭЛЕОНОРА. Что же он, просил у тебя руки?
АДЕЛЬ. Почти. Он, как джентльмен, начал с погоды и, крепко сжимая мне руки, шептал: «Какая погода!.. Какая очаровательная…»
ЭЛЕОНОРА. А ты?
АДЕЛЬ. Я… ему тоже сжимала руку и повторяла: «Какая восхитительная погода!..»
ЭЛЕОНОРА. А потом?
АДЕЛЬ. Затем были разговоры пустые… он спрашивал, сколько за тобой приданого.
ЭЛЕОНОРА. За мной?
АДЕЛЬ. Он жалел, что я младшая сестра.
ЭЛЕОНОРА. Он меня знает?
АДЕЛЬ. Тебе зачем это знать?
ЭЛЕОНОРА. Он меня тоже интересует.
АДЕЛЬ. Если он тебя интересует, то побеги к нему.
ЭЛЕОНОРА. Зачем? Он может ко мне прийти.
АДЕЛЬ. Очень ты ему нужна. (Злобно.) Обезьяна…
ЭЛЕОНОРА. Кто обезьяна?
АДЕЛЬ (твердо). Ты.
Отходит, пятясь, к двери.
ЭЛЕОНОРА. Он сказал, что я обезьяна?
АДЕЛЬ. Да, и я это подтвердила.
Убегает.
ЭЛЕОНОРА (бежит за ней). Сейчас посмотрим, кто скривится, как обезьяна.
За сценой раздаются крики. Входит ЭЛЕОНОРА, крепко держа АДЕЛЬ за косы.
АДЕЛЬ. Ой-ой-ой… ты мне прическу испортишь…
ЭЛЕОНОРА. Говори, кокетка. (Гримасничает.) Кто из нас обезьяна?
Молчание.
Молчишь? (Крепко стягивает ей косы.) А теперь?
АДЕЛЬ. Ой, ой, ой… отпусти…
ЭЛЕОНОРА (рассматривает ее). Вот же обезьяна…
Входят БУХГАЛТЕР и ЛЕЙБ ГЕР. ЭЛЕОНОРА освобождает косы АДЕЛЬ.
Обе уходят.
ЛЕЙБ ГЕР. Садитесь, реб Йосл. Расскажите новости.
БУХГАЛТЕР(улыбаясь). Что может рассказать бухгалтер? Ничего. Сальдо столько-то, доходов столько-то, и все.
ЛЕЙБ ГЕР (явно расположен к беседе). Ну а вообще как ваши дела?
БУХГАЛТЕР. Что вам ответить? Нехорошо. Для полного довольствия нам мешает частица «не». Ой, ой, ой, реб Лейб, не любят нас, евреев, не терпят, а поэтому нам нехорошо.
ЛЕЙБ ГЕР. Вы опять завели шарманку о евреях, это скучно.
БУХГАЛТЕР (немного возбужденно). Но что же делать, когда кругом петлюровцы, кругом враги наши. Разве нам легче оттого, что они называют себя украинцами? Все равно. Наоборот, может быть, вы мне докажете, что они любят нас? (Все более возбуждаясь.) Нет, нет. Скажите мне, почему власть под вашим боком переделала лесопилку в мельницу? Га. Нет, ответьте. Ага, вы молчите. Вот почему. Сидит еврей – Лейб Гер и зарабатывает кусок хлеба, нет, так им болячка, взяли и устроили ему назло конкуренцию. Они только думают о том, как бы выжить еврея.
Входит УШЕР.
У ШЕР. Вы меня звали, реб Лейб?
ЛЕЙБ ГЕР (иронически). Да, и очень соскучился за вами. А вы за мной не скучали?
УШЕР (смущенно улыбаясь). Мне почти некогда скучать.
ЛЕЙБ ГЕР (иронически). Работаете? Хороша работа. Что у вас было на мельнице после смены?
УШЕР. Собрание. Липа о чем-то беседовал с рабочими.
ЛЕЙБ ГЕР. Значит, под вашим носом проходят митинги, а вы не знаете, о чем говорят рабочие, разве это ваше дело…
УШЕР пытается заговорить.
ЛЕЙБ ГЕР (громко). Молчите, слушайте, когда с вами говорят. Скажите мне: кто хозяин мельницы… когда меня здесь нет? Га. Вы. Почему же вы не знаете, что творится в вашем хозяйстве? Скажите, пожалуйста, неужели только оттого, что ваша сестра моя жена, а отец ваш – раввин, следует, что я обязан вас терпеть? Теперь отвечайте…
УШЕР. Я вам хотел ответить. Липа вчера уговорил рабочих подать коллективную жалобу в Союз на отсутствие пылесосателя, шкафа для одежды, рукомойника, комнаты для собрания и на допущение труда несовершеннолетних.
ЛЕЙБ ГЕР (спокойно). Сегодня же установить умывальник, дать им комнату, место для одежды. Пылесосатель я им не поставлю ни за что. Они хотят, чтобы я платил соцстрах и не болеть? Шалишь, плачу соцстрах, так болейте. Затем, какие они несовершеннолетние? Им ведь всем по семнадцать лет.
УШЕР (улыбаясь). Липа не верит, он говорит, что липовые семнадцать лет…
ЛЕЙБ ГЕР. Наконец, они все на моем иждивении… Я еще поговорю с Липой. Можете идти. (Возвращает его.) Да, скажите, Блиндер прислал пшеницу?
УШЕР. Да. Двести пятьдесят пудов.
Уходит.
ЛЕЙБ ГЕР. Видели? Я не могу иначе. Я должен приказывать, кричать. Короче, я люблю быть хозяином. Я ведь знаю, что вы мне ответите… Вы мне скажете, что придет Петлюра{125} и все заберет, что взбунтовавшиеся крестьяне меня ограбят. Этого я не боюсь. Мою мельницу и мой дом охраняет Красная армия, гэ-пэ-у, уголовный розыск, милиция. Что, плохая стража? Ой, ой, ой. Я им больше доверяю, чем вашему Бальфуру{126}, Жаботинскому и его еврейским легионам{127}.
БУХГАЛТЕР. Ваши кости уже не болят. Вы уже выздоровели. Давно вас лупили. Вас охраняет Красная армия, гэ-пэ-у?..{128} Ой, они вас охраняют! Поверьте, они больше думают о себе, нежели о вас. Ой, реб Лейб, они выдумают новейшую экономическую политику, и жил-был Лейб Гер со своей мельницей – пишите пропало. Они этой самой Красной армией, гэ-пэ-у и милицией вас выгонят отсюда, и судитесь с ними.
ЛЕЙБ ГЕР. Зачем мне, реб Йосл, Палестина, когда я уже в Палестине? Что я там буду делать? Камни носить, с арабами воевать? Еврейский царь мне нужен, зачем? Я рад, что избавился от него здесь…
БУХГАЛТЕР. Но как же здесь жить, когда тебя окружает ин… тер… нацио… онал…
ЛЕЙБ ГЕР. А разве в Палестине не интернационал? Что, по-вашему, Лига Наций{129} не интернационал? Нет, пока Палестина будет колонизована{130}, я остаюсь здесь, а вы, мой дорогой реб Йосл, уважаемый член Союза совработников с тысяча девятьсот семнадцатого года, профбилет номер двести двадцать два, останетесь около меня. Согласны?
БУХГАЛТЕР. Фе. Вы уже стали настоящим коммунистом.
ЛЕЙБ ГЕР. Это уже, реб Йосл, поклеп. Я хорошо знаю, что все эти шишки просто комедиантщики. Ленинизм – это теория, которую понимает только Троцкий, но, увы… он один. А какая у них деятельность? Хлебэкспорт{131}? Но ведь мы знаем, что такое «Хлебопродукт»{132}. Советской власти хочется чести, она и торгует, конкурирует с Румынией, Америкой и докладывает голову. Это тоже не власть, но раз она охраняет мою мельницу и я могу с ней делать, что угодно мне, то я обязан быть ею доволен…
БУХГАЛТЕР. Но вы, реб Лейб, забыли стыд. Вы променяли на чечевичную похлебку еврейство… Где наша культура, где мы, где наш «Гашулоях»{133}, где наша «Гацфира»{134}, где краса и гордость еврейского народа? А? (Дразнит.) «Эмес»{135}, «Штерн»{136}. Какая разница между «Новым временем»{137} и этими газетами? Разве эти редакторы не Суворины{138}, они что, не оскорбляют нас, ведь они занимаются шпионажем. Разве можно спокойно жить, когда под боком у вас сидит Липочка, «шпион»? (Презрительно.) Раб… кор…{139} Они еще называют его почетным именем…
ЛЕЙБ ГЕР. Нет, реб Йосл, мне Палестина не нужна. Вам земли хочется? Ша, зачем вам земля где-то на востоке, когда я сейчас топчу мою землю? Когда вы ночью спали, она становилась моей. До сих пор она была казенной, но после того, как этой ночью я «случайно» проиграл кому следует в карты пятьсот рублей, столбики лесных границ сами передвинулись, и земля эта, по которой вы ходите, уже моя. Что, плохо? Скажите, не бойтесь. Петлюровцы ее не заберут.
Входит ЖЕНА ГЕРА.
ГИТЛЯ. Там тебя спрашивает незнакомый человек.
ЛЕЙБ ГЕР. В чем же дело, зови его сюда.
ГИТЛЯ уходит.
БУХГАЛТЕР. Я пойду, реб Лейб.
ЛЕЙБ ГЕР. Разве вы чужой здесь? Что значит, вы уйдете? Посидите.
Входит ЦАЦКИН.
ЦАЦКИН. Разрешите отрекомендоваться – Ефим Степанович Цацкин.
ЛЕЙБ ГЕР (протягивает руку). Очень приятно. Знакомьтесь. Мой бухгалтер.
ЦАЦКИН (неохотно подавая ему руку). О… чень приятно… (Усаживаясь.) Я к вам, господин Гер, пришел по важному делу.
ЛЕЙБ ГЕР. Очень приятно. Но какой я господин… я только арендатор… Но ничего, продолжайте.
ЦАЦКИН. Я хотел бы с вами поговорить наедине.
ЛЕЙБ ГЕР. Зачем, мой бухгалтер у меня всё. (С ударением на слове «всё».)
ЦАЦКИН. Очень приятно. Вы не находите, что сегодня прекрасная погода?
ЛЕЙБ ГЕР (слегка смущенно). Да… погода хорошая.
ЦАЦКИН. Здесь, около Буга, природа так хороша.
ЛЕЙБ ГЕР (подавляя свое нетерпение). Да, здесь недурно.
ЦАЦКИН. Что стоит этот лесок, который спускается вниз к реке, как будто на водопой, что, не красиво?
ЛЕЙБ ГЕР (улыбаясь). Вы поэт.
ЦАЦКИН. Какой я поэт, я просто люблю природу.
ЛЕЙБ ГЕР (с явным намерением переменить разговор). Вы из местных учреждений или из округа?
ЦАЦКИН. Зачем, я вне партий и учреждений.
ЛЕЙБ ГЕР (обрадованно). Значит, вы коммерсант.
ЦАЦКИН. Я бы не сказал. (Бросает взор за окно.) Какая у вас здесь красота, один восторг.
ЛЕЙБ ГЕР. Вы к нам случайно?
ЦАЦКИН. Нет, нет, понимаете, я не могу разговаривать о черствых вещах в таком очаровательном месте.
БУХГАЛТЕР. Мы уже привыкли, поэтому нам здесь все кажется обычным.
ЦАЦКИН. В Москве такой красоты не увидишь.
ЛЕЙБ ГЕР. Вы из Москвы?
ЦАЦКИН. Да, я москвич.
ЛЕЙБ ГЕР. И вы из Москвы приехали в нашу глушь?
ЦАЦКИН. Что делать, любопытство. Я не могу спокойно жить. Я должен ездить, томиться, волноваться, такой уж я человек.
ЛЕЙБ ГЕР (восторженно). И я. Я больной, ненормальный человек. Я не могу жить без головной боли, страхов и волнения. Я должен строить, работать и еще раз строить без конца.
ЦАЦКИН. Не будь у вас этих качеств, разве я пришел бы к вам?
ЛЕЙБ ГЕР. Значит, вы меня знаете.
ЦАЦКИН. Зачем вы спрашиваете? Ваше имя достаточно известно в Одессе, Виннице, Киеве и даже в Москве…
ЛЕЙБ ГЕР (недоверчиво). Я, положим, не считаю себя таким известным.
ЦАЦКИН. А вот в Москве знают, что вы хотите открыть табачную фабрику.
ЛЕЙБ ГЕР (приподнявшись, хватает инстинктивно за руку Цацкина). Кто вам об этом сказал?
ЦАЦКИН. Зачем вам все знать. Известно, что вы хотите стать фабрикантом, и я приехал вам помочь…
ЛЕЙБ ГЕР привстает, за ним и бухгалтер.
ЛЕЙБ ГЕР. Почему же вы молчали?
ЦАЦКИН (многозначительно). У меня природа на первом плане.
ЛЕЙБ ГЕР (стучит вошедшей жене). Принеси сюда вина и пришли сюда Элеонору.
ГИТЛЯ уходит.
БУХГАЛТЕР. Вы табачник-специалист?
ЦАЦКИН. Нет, я табачным делом никогда не занимался, но у меня имеются исключительные предложения.
ЛЕЙБ ГЕР. Вы мне простите, но я вас принял за представителя мельничного отдела Совнархоза{140}, и мне показалось, что вот-вот, и я мельник без мельницы.
БУХГАЛТЕР. Ох уж этот Совнархоз.
ЦАЦКИН. Я, представьте себе, большой приверженец Соввласти…
Вносят вино.
ЛЕЙБ ГЕР (к бухгалтеру). Что, я не был прав? Нам нужно поднять тост, и большой тост, за процветание рабоче-крестьянской власти, давшей нам новую экономическую политику.
ЦАЦКИН. Ура!.. (Пьет.)
БУХГАЛТЕР. Я могу только выпить за ее скорейшую гибель.
ЦАЦКИН. Это контрреволюция. В Москве это признак плохого тона. Купечество сейчас, как некогда с Мининым и Пожарским, слилось с Соввластью. Наконец, чем вы поможете, если будете ее ругать? Когда патриарх Тихон{141} и все раввины мира не прокляли ее, что сделаете вы? Эх, чувствуется, что вы не коммерсант. Нет у вас дипломатического подхода…
ЛЕЙБ ГЕР. Ефим Степанович, вы умница. Я то же самое говорю ему уже восемь лет. Он убежденный сионист.
ЦАЦКИН (брезгливо). Сионизм. Бальфур. Англия. Чемберлен{142}, интервенция, падение червонца… Это для нас, коммерсантов, не дело… Такой бухгалтер.
БУХГАЛТЕР (иронически). Вам не нравится.
ЦАЦКИН. Нет, не то, должен исправиться.
ЛЕЙБ ГЕР. Ай, вы дипломат…
Входит ЭЛЕОНОРА ЛЕЙБОВНА.
Знакомьтесь, Ефим Степанович, с моей дочерью.
ЦАЦКИН. Очень приятно. Ефим Степанович Цацкин. (Припомнив.) Да. Природа у вас, нет слов, хороша, но люди… (морщится) неприятные. Возьмем, к примеру, ваших конкурентов. Всю ночь мучили они меня, умоляли на вас повлиять. Что поделаешь с такими торгашами? Набросали мне документов целый карман, не угодно ли любоваться.
Выкладывает на стол патенты и извещения.
ЛЕЙБ ГЕР(удивленно). Это ведь патенты и…
ЦАЦКИН. Спрячьте их у себя, эти идиоты мне надоели.
БУХГАЛТЕР. Каким же образом они вас узнали?
ЦАЦКИН. Со мной приехал из центра товарищ – он сейчас служит (пренебрежительно) в ВСНХ{143}, ну, из нашего разговора они меня приняли за… дипломата… я знаю, за кого они меня приняли.
ЛЕЙБ ГЕР. Да, насчет дипломатии… я считаю, что быть дипломатом значит быть купцом, не так ли? Ленин всегда говорил: «Учитесь торговать и торговаться»{144}. Везде нужен подход, как говорят коммунисты, классовый подход. Если вы видели бы, как я угождаю крестьянам, вы подумали бы, что я действительно стал лицом к деревне{145}. Не сомневайтесь, я стал лицом к карманам деревни. Они мне за все платят во сто крат, но они этого не чувствуют. Послушайте, на что способен дипломат. Как только из центра раздался клич «Лицом к селу», я понял, что на этом деле можно заработать, и хорошо. Я созвал крестьян и сказал им: «Требуйте от местхоза мельницу, а я вас буду даром обслуживать». Я послал десять – пятнадцать бутылок лучшего самогону в деревню, и через неделю село кричало в истерике: «Даешь мельницу!» Я нажал и там, и тут, и крестьяне стали хозяевами. Теперь я обслуживаю сто дворов бесплатно и таким образом экономлю втрое арендную плату. Они мною довольны, а я от них в восторге.
