Текст книги "Забытые пьесы 1920-1930-х годов"
Автор книги: Иван Саркизов-Серазини
Соавторы: Александр Поповский,Александр Афиногенов,Дмитрий Чижевский,Василий Шкваркин,Татьяна Майская,Александр Завалишин,Александра Воинова,Виолетта Гудкова
Жанр:
Драматургия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 43 страниц)
«МАНЕЧКА, МЕНЯ НЕЛЬЗЯ ВЫДАВАТЬ»
Комната Терехина. Полумрак. ТЕРЕХИН и МАНЯ лежат на кроватях. ТЕРЕХИН ворочается и тяжело стонет. МАНЯ поднимается на кровати. Садится.
МАНЯ. Ну, нужно начать. Страшно как-то… А все-таки нужно сделать. Нужно доказать Федору, что эта мысль нелепая, дикая… А вдруг правда… дневник так ужасен… Руки дрожат, голова болит. В висках стучит, как будто острым молотком… Может, не делать этого, а утром сказать Федору, что не смогла… Нет, что же я – тряпка? Ну… господи…
ТЕРЕХИН стонет. МАНЯ наклоняется. Трясет его за плечо, толкает.
Костя! Костя, проснись… Костя!
ТЕРЕХИН. Мм-м… Что такое?
Быстро вскакивает.
Кто это? Что надо?
МАНЯ. Это я, Костя, я очень боюсь, ты во сне говорил… Ты сказал, что Нина не застрелилась… а… что Нину убил ты…
ТЕРЕХИН отшатывается. Тяжело дышит. Долго смотрит на МАНЮ и ничего не может сказать.
ТЕРЕХИН. Я… убил Нину? Кто сказал? (Быстро.) Неправда, неправда… Она сама застрелилась… Когда я вошел в комнату, она уже лежала. Револьвер лежал на полу, я подбежал, она еще вздохнула, а потом подвернула руку…
МАНЯ. Костя! Неправда! У тебя лицо белое… Я чувствую, что ты лжешь!
ТЕРЕХИН. Нет, не лгу. Не убивал… Она сама… Потом, все равно нет доказательств. Тебе не поверят. Ложь все. Во сне сказал – не улика. Улик нет.
МАНЯ. Теперь понятно все… и этот дневник…
ТЕРЕХИН. Читала?! Ага… донесешь?! И ты, значит. До конца затравить хотите… Что ж, иди!
МАНЯ. Это опыт. Федор сказал, что я должна это сделать… Обмануть тебя, будто во сне ты сказал. Я не верила, а ты – убийца.
ТЕРЕХИН (встает). Куда? Доносить? Выдать? Сволочь! Выдать бежишь? (Хватает ее.) Маня! Манечка! Не уходи! Нельзя же так. Выслушай.
МАНЯ. Мне страшно с тобой… Пусти!
ТЕРЕХИН. Манечка! Родная, любимая! Ты не уйдешь, не выслушав. Нельзя же так.
МАНЯ. Пусти!
Вырывается.
ТЕРЕХИН. Манечка! Смотри, на коленях прошу. Ну, выслушай. Ты не можешь обвинять меня. Пойми, она не давала мне жить. Она грозила мне. Я задыхался. А тогда, в комнате, во время вечера… Помнишь, ты ушла из-за нее… У меня гнев вскипел. Знаешь, ведь издерган я. Не выдержал…
МАНЯ. И убил?!
ТЕРЕХИН. И… выстрелил… Видишь, я говорю тебе. Я не боюсь тебе сказать, потому что люблю тебя. Знаю, что не предашь. Ведь у меня только ты… Все остальные как волка травят, загрызть хотят, а сами, если среди них покопаться… Думаешь, они все чистые, беленькие? Лгут. Сами такие! Притворяются, подличают. А я открыт… Вот он я – весь. Я не скрываюсь. Я не боюсь… Так вали все на меня. Вот он – Терехин. А я… один… один…
Валится на пол, плачет.
МАНЯ. Костя! Ну, Костя! Не надо. (Наклоняется. Берет его голову. Потом отшатывается.) Нет, не верю. Все ложь. И любовь твоя – ложь. И слезы – ложь… все ложь… Пусти меня!
ТЕРЕХИН. Манечка, не уходи! Подумай, если ты скажешь, тогда мне одно – пуля. Тогда по всем углам вой поднимут. Вот он… Терехин – убийца. Терехин – развратник. Из партии выкинут. И пойдут! Терехин… Терехин… «терехинщина»… А все эти чистенькие за меня скроются. Пакость свою затаят. Ату… ату, трави его, Терехина, все преступления он совершил! Пусть он отвечает, а мы ни при чем. Это он с тремя жил, а мы – никогда. Это он жену травил, а мы ангелы. Это он разложился, а мы из гранита. Манечка, меня нельзя выдавать одного, не хочу отвечать один. Пускай все, всех тогда…
МАНЯ. Оставь меня! Пусти! Я боюсь тебя… Я буду кричать!
ТЕРЕХИН. Манечка! Неужели выдашь? На револьвер. Вот он. На, убей. Стреляй в меня! От твоей руки умру, если и ты со всеми.
МАНЯ. И это ложь… играешь. Я чувствую… все это неправда. Все это отвратительная игра.
ТЕРЕХИН. Ну, иди сюда! Сядь. (Сажает ее на кровать.)
МАНЯ. Пусти…
ТЕРЕХИН. Не пущу, пока не поймешь, что тебе нельзя идти туда.
МАНЯ. Пусти. Я… закричу.
Вырывается. ТЕРЕХИН не пускает ее. Она кричит.
Пусти… а… Федор!..
ТЕРЕХИН. Ах, Федор! Опять Федор… Значит, с ними! Сволочь! Гадина!
Вырываясь, МАНЯ кричит.
(Душит ее.) Нет, не скажешь… Я заткну тебе глотку… Я…
В дверь ломятся.
ТЕРЕХИН борется с МАНЕЙ. Слетает дверь, сорванная с петель.
В комнату вбегают ФЕДОР, ВАСИЛИЙ, ЛЮТИКОВ, ВОЗНЕСЕНСКИЙ, АНДРЕЙ. Бросаются к ТЕРЕХИНУ. Оттаскивают его, держат.
МАНЯ медленно поднимается с кровати. Проводит рукой по лицу.
ТЕРЕХИН (пристально и долго на нее смотрит). Скажешь?
МАНЯ. Скажу.
Занавес.
Василий Шкваркин
«Лира напрокат»
ВОДЕВИЛЬ В ТРЕХ ДЕЙСТВИЯХ, ШЕСТИ КАРТИНАХ С ИНТЕРМЕДИЯМИ
Действующие лица:
МИТЯ СИЗОВ, монтер и драматург.
ЛЮБА, его жена.
АННА ПЕТРОВНА БЛАГОВИДОВА – мать Любы.
ГНОМОВ, управдом.
САТУРН ИВАНОВИЧ, директор театра.
ЮНОНА АНТОНОВНА, актриса, жена директора.
ГРААЛЬ-ГАРЕМНАЯ, молодая актриса.
ГАЛУНОВ, швейцар и член художественной комиссии в театре.
САША БЫСТРЫЙ, заведующий литературной частью и журналист.
ТРАГИК.
КОМИК.
ЛЮБОВНИК.
СТАРАЯ АКТРИСА.
ПОМОЩНИК РЕЖИССЕРА.
АГЕНТ ФИНИНСПЕКТОРА.
АВТОРЫ (в интермедии).
АКТЕРЫ, АКТРИСЫ и РАБОЧИЕ В ТЕАТРЕ.
СОСЕДИ СИЗОВА ПО КВАРТИРЕ.
<ДЕВУШКА ИЗ МАСТЕРСКОЙ.
БАЛЕТОМАН.>
ПрологДействие первое
Отживших и живущих маски
Свел вместе этот водевиль.
Отсюда – часто неувязки,
И много раз нарушен стиль:
От старого у нас – кулисы,
Интрига, ревности костер,
Любовник, трагик, две актрисы;
От современности – монтер.
Его зовут Сизовым Митей,
Он жил, работал и любил,
Но ряд трагических событий
Чуть-чуть его не погубил.
Как перестал он быть монтером —
Я б рассказать, конечно, мог…
Но лучше слово дать актерам,
А я… я только лишь пролог.
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Комната Сизовых. Стол, кушетка. Около одной из двух дверей – большой шкаф. Несколько подставок. На них – дамские шляпы. МИТЯ у стола, пишет. АННА ПЕТРОВНА, примеривая, надевает на ЛЮБУ то одну, то другую шляпу.
АННА ПЕТРОВНА (оглядываясь на Митю. Громко). Смотрю я, Люба, на твоего мужа, и так мне тебя жалко становится…
ЛЮБА. Опять вы, мамочка…
АННА ПЕТРОВНА. Не разговаривай: эта шляпка молчаливой неприступности требует. [Больно несчастные у нас в родне бывали, один даже в партии состоял, но от писателей бог миловал.]
Примеривает другую шляпку.
Люба, улыбнись в пандан[148]148
pendant (франц.) – в тон.
[Закрыть] ленточке.
ЛЮБА. Во время неприятностей я улыбаться не могу.
АННА ПЕТРОВНА. Слышите, до чего жену довели. (Молчание.) Молчит, сидит, пьесы сочиняет… Писатель… На писателя человек с колыбели учиться должен, а вы на монтера раньше готовились.
МИТЯ. «Раньше…» Спросите у самого Льва Толстого, чем он раньше занимался. На кавказском фронте золотопогонником был. Да знаете ли вы, что даже великий Ломоносов до двадцати лет на пляже Белого моря беспризорником бегал.
АННА ПЕТРОВНА. «Ломоносов» – одна кличка чего стоит… Вы бы еще каких бандитов назвали.
ЛЮБА. Вы хотите, чтобы Митя все бросил и у вас в шляпном магазине двери открывал.
АННА ПЕТРОВНА. Зачем двери? Вот у меня до прошлого года компаньоном был Саша Чернявский. Помнишь? Так он, бывало, и материал закупал, и отделку подбирал… Будь у меня сейчас такой помощник…
ЛЮБА. Оставьте, мамочка. Может быть, у Мити на литературу мировые способности есть.
АННА ПЕТРОВНА. С мировыми способностями люди до ста рублей в месяц зарабатывают, а он что получил? Из каждого театра по одному отказу.
Входит ГНОМОВ, разбирая почту.
ГНОМОВ. Соседям почтение. Где-то здесь на ваш адрес письмо было.
АННА ПЕТРОВНА. Гражданин Гномов, хоть бы вы на Дмитрия Николаевича повлияли.
ГНОМОВ. Пьет?
АННА ПЕТРОВНА. Хуже: пьесы сочиняет.
ГНОМОВ. Вы в домовой книге монтером прописаны, а сами потихоньку пьесы сочиняете. А разрешение на сочинительство имеете? Как. Где. Про кого пишете.
МИТЯ. А вам что? [Поэтический порыв взять на учет невозможно.
ГНОМОВ. Нет, можно-с. Вот в первый номер, например, одна барышня переехала. Я, говорит, поэтесса-беспредметница. И действительно, в комнате хоть шаром покати. Хорошо. Только познакомилась она с инженером из восьмой квартиры, а дня через два, гляжу, ей полную обстановку привезли. Я не вытерпел. Иду. Какая же, говорю, вы после этого беспредметница? – А кто же я, по-вашему? – Иждивенка, вот вы кто, говорю.]
МИТЯ. Какое же отношение это имеет ко мне?
ГНОМОВ. А такое, что в доме ни писать, ни сочинять частным лицам не разрешается.
МИТЯ (уходя). Люба, когда он уйдет, ты меня позови.
ЛЮБА. Товарищ Гномов, зачем вы вмешиваетесь в гущу семейной жизни.
ГНОМОВ. Любовь Ивановна, я при вашей мамаше скажу: ваша забота – моя забота, ваш интерес – мой интерес, ваш супруг – мой супруг, но когда вы в нем разочаруетесь, постучите только мне в стенку. Понятно. А пока – почту примите.
Передает письмо и уходит.
ЛЮБА (в дверь). Митя, Митя, тебе письмо.
Входит МИТЯ, берет письмо.
МИТЯ. Из театра… (Вскрывает.) «Ваша пьеса…» Люба, ущипни меня. Крепче.
АННА ПЕТРОВНА подходит и щиплет.
АННА ПЕТРОВНА. Целый год замужем, и того не умеет.
МИТЯ. «Ваша пьеса принята к постановке… Сегодня в пять часов зайду к вам для личных переговоров. Заведующий литературной частью – Саша Быстрый». Читайте, Люба, Анна Петровна…
АННА ПЕТРОВНА. Может, почтальон адресом ошибся?
ЛЮБА (беря конверт). «Драматургу Дмитрию Николаевичу Сизову…»
МИТЯ. Драматургу…
Открывает одну за другой обе двери и кричит.
Драма-тургу. Дра-ма-тургу.
АННА ПЕТРОВНА. Что ж это будет?
МИТЯ. А то, что я теперь исключительно искусственным трудом заниматься стану и про каждое темное явление жизни немедленно сочиню какую-нибудь гадость в пяти актах.
АННА ПЕТРОВНА. Неужто и родственников не пожалеете?
МИТЯ. Другой бы на моем месте вас первую вывел на сцену, сорвал бы с вас мещанские покровы и бичевал на глазах у всех трудящихся, но я снисходителен. Убрать отсюда обывательские головные уборы!
АННА ПЕТРОВНА крестится и, захватив шляпы, уходит.
Люба, наша жизнь кончилась, и началась биография. Сейчас сюда придет высококультурная личность, верхушка интеллигенции, можешь ли ты вести с ним театральный разговор?
ЛЮБА. Конечно, могу. Я сама чуть было городское не кончила, только по географии провалилась: не могла на карте тиранию в Афинах показать.
МИТЯ. И вообще держись так, как будто родилась женой писателя.
ЛЮБА (садясь). Так?
МИТЯ. Э, нет… Ты должна сидеть не физически, а… (достает из кармана книжечку и смотрит) психически. (Показывает.) Вот так, чтобы душа проглядывала…
ЛЮБА. А ты разве уйдешь?
МИТЯ (захватывая клетчатую куртку). Я сейчас, только литературную внешность надену. Да, не вздумай ему сказать, что я монтер, пусть считает, что я такой же театральный деятель, как и он. [Я недаром все интеллигентные слова выучил.]
Уходит.
Из двери – голова Гномова.
ГНОМОВ. Вас из театра спрашивают.
Скрывается.
ЛЮБА. Сейчас, сейчас…
Хватает шарф и убегает.
Входит САША БЫСТРЫЙ.
САША.
Всегда в работе театральной
Неудержимо быстрый бег,
И нужен здесь универсальный,
Универсальный человек.
Работник я по всякой части,
Не пропускаю ничего.
Я на все руки скорый мастер
Во всем, для всех и для всего.
Давать советы режиссеру,
Сейчас быть здесь, а после там,
К электротехнику, к монтеру,
К директору и сторожам.
Советник по делам культуры,
В искусстве форменный мудрец,
Но в области литературы
Я самый изощренный спец.
Всегда в работе театральной
Неудержимо быстрый бег,
И нужен здесь универсальный,
Универсальный человек.
Входит ЛЮБА, задрапирована шарфом.
САША(кланяясь). Здравствуйте.
ЛЮБА. Здравствуйте.
Оба всматриваются друг в друга.
САША. Если мне не изменяет зрение, вы – Люба Благовидова.
ЛЮБА. Саша… Чернявский… Господи… Мама еще сегодня вспоминала, как вы ей приклад на шляпы поставляли.
САША. Я вас тоже вспоминал. Но скажите, как вы попали в квартиру драматурга Сизова?
ЛЮБА. Я – драматургова жена, а квартира эта – мамина.
САША. Вы. Жена драматурга. Даже не верится.
ЛЮБА. Сами увидите. К нам сейчас из театра заведующий литературной частью – Саша Быстрый придет.
САША. Он уже пришел.
ЛЮБА (оглядываясь). Где?
САША. Вы не туда смотрите. Саша – это я, а Быстрый – мой псевдоним.
ЛЮБА. А что такое псевдоним?
САША. Псевдоним?.. Это вроде фальшивого паспорта. Любочка, только не передавайте супругу, что вы меня еще по магазину знали, пускай думает, что я такой же интеллигент, как и он. Кстати, ваш муж давно занимается литературной деятельностью?
ЛЮБА. Очень давно, с самой осени.
САША. В какой же форме он больше пишет?
ЛЮБА. Он просто в пиджаке работает. Саша, вы лучше про себя расскажите. Как это вы из шляпного магазина прямо в театр шагнули?
САША. Вовсе не прямо: сначала я занимался мануфактурой, потом был немножко ювелиром, здесь из-за пробы на часах в моей карьере наступил перерыв… на три месяца… но передачи допускали, и уже после перерыва – театр.
ЛЮБА. Удивительно.
САША. Ничего удивительного нет. Я зашел предложить свои услуги по костюмерной части, но по костюмерной части все занято, зато по литературной части – свободно. Почему же мне не занять это место? Я, слава богу, не интеллигент, с литературой ничего общего не имею, и вот я одной ногой устроился в театре.
ЛЮБА. А где же вы другой ногой?
САША. Другой ногой – я работаю в газете. (Вынимает газету.) Вот моя статья о пробеге вокруг Москвы. Я здесь доказываю, что каждый гражданин должен уметь бегать на случай войны. Кроме того, скажу по секрету, я уже пьесу сочиняю.
ЛЮБА. Революционную?
САША. До того революционную, что, когда пишу, даже сам краснею.
ЛЮБА. Расскажите, пожалуйста.
САША. Почему нет? Первое действие начинается так… За сценой, конечно, стреляют, а на сцене – комната.
ЛЮБА. С отоплением?
САША. В моей пьесе тепло. Зритель видит, как в открытое окошко льется дивный аромат…
ЛЮБА. Ах, публике это должно понравиться!
САША. Правда, захватывающий сюжет? Дальше будет еще интереснее. Молодая женщина сидит на кушетке и молча колеблется… принять революцию или не стоит.
[ЛЮБА. Сразу видно, что вы самородок.]
САША. Вдруг – входит положительный тип и несет на своем лице следы войны и разрухи. Он берет ее за руку… (берет Любу за руку) и говорит: милая… Он вообще долго и красиво говорит. А дальше я еще не придумал.
Входит МИТЯ. Одет в новую куртку. Смотрит на Любу и Сашу.
Люба отодвигается.
САША. Саша Быстрый. Вероятно, слыхали?
МИТЯ. Нет, извините, не слыхал.
САША. Что ж вы сконфузились, мне так все отвечают.
Берет со столика дамскую шляпу.
Родная стихия… Ваша драма принята к нам в театр, [но требуют кое-каких изменений.] Каркас пьесы сделан хорошо. Только надо (поворачивает шляпу) кое-где прибавить отделки, немножко оттенить, осветить…
МИТЯ. Осветить? Ну нет, насчет освещения у меня все правильно.
САША. Одним словом, я готов вам помочь.
Ах, пьесу писать так приятно!
ЛЮБА. Мечтой унесемся мы ввысь!
МИТЯ. Мне что-то совсем непонятно,
Зачем они вместе сошлись?
САША. Трудиться мы будем все трое.
Успех обеспечен делам.
ЛЮБА. Мы с Сашею пьесу устроим.
МИТЯ. Не надо – попробую сам.
САША. Я буду соавтор (Любе), вы – муза.
ЛЮБА. Мы сразу привыкнем к труду.
МИТЯ. Соавтор в работе обуза,
а пьесу я сам проведу.
САША. Значит, я буду к вам заходить по вечерам, ваша супруга нам тоже поможет.
МИТЯ (отводя Любу в сторону). Уже. (Саше.) Моя супруга нам помогать не может.
САША. Но почему?
МИТЯ. У нее по вечерам… голова болит.
ЛЮБА. У меня голова не болит.
МИТЯ. Мне лучше знать. А кроме того, я привык работать один.
САША. Не забывайте, что все великие люди писали вдвоем: Мамин работал с Сибиряком{235}, Мельников с Печерским{236}, Щепкина с Куперником{237}… а Достоевский… [Он тоже был за коллектив и даже] сочинял всё во множественном числе: «Братья Карамазовы», «Бесы», «Идиоты»… Ой, целый роман из жизни идиотов!
ЛЮБА. Интересно?
САША. Мне одна барышня рассказывала, так я хохотал…
ЛЮБА. Может быть, и у тебя с Сашей выйдет что-нибудь веселенького.
МИТЯ. Веселенькое… Но почему тебе хочется, чтобы мы работали вместе, и вообще… (Саше.) Не подумайте, что я ревную.
САША. Пожалуйста, работайте один. Последний вопрос. Где вы получили образование?
МИТЯ (вспоминая с трудом). Сначала – в мужской классической гимназии…
САША. Где, где?.. Ах да, слышал. (Записывает.) А потом где учились?
МИТЯ. На фи-зи-оло-ги-ческом факультете.
САША. На фи… (передавая блокнот) запишите, пожалуйста, сами.
МИТЯ берет блокнот и думает.
МИТЯ. Я просто напишу: учился на альма матер.
САША. Спасибо. До свидания в театре. Виноват, а детки у вас есть?
МИТЯ(сердито). Нету, нету.
САША. Не надо отчаиваться: у моих родителей тоже долго не было детей, зато когда я появился – вот была радость.
МИТЯ. Я думаю.
САША ушел.
ЛЮБА. Почему ты с ним был так нелюбезен?
МИТЯ. Зато ты с ним была слишком любезна. О чем вы с ним разговаривали?
ЛЮБА. Сначала он про комнату на сцене рассказывал.
МИТЯ. Значит, комнатой соблазнял. Дальше.
ЛЮБА. А дальше – взял меня за руку и действительно сказал одно неприличное слово.
МИТЯ. Какое слово?
ЛЮБА. Вы, говорит, милая.
МИТЯ. А потом?
ЛЮБА. А потом он вообще долго и красиво говорил. Митя, неужели ты меня к Саше ревнуешь?
МИТЯ. Люба, не вступай на эту страшную дорогу. Сначала он предоставит тебе роскошную комнату. Потом эта комната наполнится элегантными самцами, готовыми исполнить малейший твой каприз, и тебе никогда не придется больше работать. Понимаешь, какой это ужас?
ЛЮБА. Понимаю. Расскажи мне еще об этом ужасе.
МИТЯ. На сегодня ты и так достаточно напугана. Мне в театр пора.
ЛЮБА. Погоди, я на твое счастье загадаю. Ты сам строчку назови.
МИТЯ. Я, конечно, не верю… Ну, вторая сверху.
ЛЮБА (открывает, читает). «В таком случае человек лишается возможности принимать пищу и его ждет голодная смерть». Неужели мы умрем с голоду?
МИТЯ. Среди писателей это самая модная смерть. Ну, кто тебя просил! (Передразнивая.) «Загадаю… на твое счастье…» (Хочет идти.)
ЛЮБА. Нет, нет, еще раз. (Открывает, читает.) «При воспалении брюшины…»
МИТЯ. Стой! Как эта книга называется?
ЛЮБА (смотрит). «Домашний лечебник».
МИТЯ. Ты бы мне еще на Уголовном кодексе загадала.
Входят ГНОМОВ, АННА ПЕТРОВНА и СОСЕДИ по квартире.
Выход жильцов.
СОСЕД. Куда, куда вы?
БАРЫШНЯ. Подождите.
ГНОМОВ. Стой, драматург, без лишних слов.
МИТЯ. Но я же занят…
БАРЫШНЯ. Митя. Митя!..
МИТЯ. Ну что ж, я слушать вас готов.
СТАРУХА. Для вас забыла стирку, варку.
БАРЫШНЯ. Мечтаю я о вас одном…
ГНОМОВ. Митюша, друг мой… контрамарку…
БАРЫШНЯ. Черкните, Митя, мне в альбом.
СТАРУХА. Желаю счастья.
БАРЫШНЯ. Многолетья.
ЛЮБА. Гул похвалы.
СТАРУХА. Приветствий гром.
ГНОМОВ. Так не забудь же про билеты.
БАРЫШНЯ. И напишите мне в альбом.
ХОР. Друг наш Митюша, все мы к тебе.
Радости нашей не скроем.
Звонок. МИТЯ берет трубку.
ГОЛОС (из телефона).
Братья-писатели! В вашей судьбе
Что-то лежит роковое{238}.
ИНТЕРМЕДИЯ ПЕРВАЯ
ГАЛУНОВ, входит МИТЯ.
МИТЯ. Здравствуйте.
ГАЛУНОВ. Вы от кого?
МИТЯ. Я ни от кого. Я сам – драматург, автор.
ГАЛУНОВ(заглядывая). А где же остальные?
МИТЯ. Кто остальные?
ГАЛУНОВ. Авторы. Теперь они меньше как по трое с одной пьесой не ходят.
МИТЯ. Это почему же?
ГАЛУНОВ. Да уж не знаю. Жутко им, что ли, поодиночке либо стыдно, только они, чтобы пьесу сочинить, в шайки собираются.
МИТЯ. Ну нет, я один сочиняю.
ГАЛУНОВ. Конечно, если совесть позволяет, можно и одному.
МИТЯ хочет пройти.
Вы куда?
МИТЯ. Мне надо директора театра видеть.
ГАЛУНОВ. Придется обождать.
МИТЯ. Разве его нету?
ГАЛУНОВ. Зачем нету, здесь.
МИТЯ. Занят?
ГАЛУНОВ. Зачем занят, свободен.
МИТЯ. Ну?
ГАЛУНОВ. Я и говорю, обождать придется.
МИТЯ. Зачем же я буду ждать?
ГАЛУНОВ. А для порядку. Который драматург опытный, он приучен: ни слова не говоря, прямо ждать садится. Вы верно, новичок, а я двадцать пять лет искусством занимаюсь.
МИТЯ. Значит, по старинке живете.
ГАЛУНОВ. Слава богу, наш театр, не в пример другим, кое-как еще держится. Да и то… Разве можно с прежним сравнить. И публика нынче пошла. Вчера один зритель прибежал, на нем и одежи всего – кепка. Кепку на вешалке оставил, номер взял, а после спектакля и пальто, и калоши себе требует: я, говорит, раздевался. А прежде, бывало, в каких мехах в театр ездили… Примешь такие соболя, снег отряхнешь, повесишь, да шубе-то еще поклонишься… Сунулся я раз к одному купцу с номерком, а он номера не взял и обиделся: ты, говорит, мою шубу должен в лицо знать. Правильно. Глянешь, бывало, на вешалку – и видишь: одежи разные, как люди, между собой разговаривают. Здесь шуба с дамским пальтом под ручку взялись. Здесь – другая к ротонде склонилась{239}: нашептывает. Вот редингот{240} у каракулевого сака{241} ручку целует, а там шинель гусарская подбоченилась, над бобрами голову закинула и ничего на свете не признает. Тьфу. Даже, как духами пахло, вспомнил… А теперь что. Одежонка серая, смрадная… пхаешь ее на гвоздь безо всякого уважения и сидишь сам, как на барахолке. Нет. Погибло искусство.
КАРТИНА ВТОРАЯ
САТУРН ИВАНОВИЧ и САША БЫСТРЫЙ.
САТУРН. Где же художественная комиссия?
САША. Я здесь.
САТУРН. А остальные?
Звонит. Входит ГАЛУНОВ.
Попроси сюда членов комиссии.
ГАЛУНОВ. Они больные.
САТУРН. Зови кандидатов.
ГАЛУНОВ. Кандидаты мы.
САТУРН. А ты грамотный?
ГАЛУНОВ. Меня еще в позапрошлом годе ликвидировали.
САТУРН. Ну хорошо. Садись.
ГАЛУНОВ. Ничего, мы постоим.
САША. Стоя заседать нельзя.
Усаживает ГАЛУНОВА.
САТУРН. Автор приходил?
ГАЛУНОВ. Там вас один спрашивал, только я ему велел у вешалки дожидаться. Мужчина какой-то.
САТУРН. Неужели вы не можете автора от мужчины отличить? Зовите его сюда.
ГАЛУНОВ (подходя к кулисе). Цсс… цссс…
Машет рукой. Входит МИТЯ.
Ноги вытирайте.
САША (рекомендует). Драматург Сизов. Сатурн Иванович, наш директор. Товарищ Галунов… культурник – вообще.
САТУРН (приглашая жестом садиться). Мы ставим вашу пьесу, но давайте говорить без дураков.
ГАЛУНОВ (вставая). Мне уйти?
САША. Это про других дураков.
САТУРН. Скажу прямо: ваша пьеса требует маленьких изменений. (Перелистывая экземпляр.) В начале… в середине… ну, и в конце. Начнем с названия: «Наше горе». Ну, кто пойдет смотреть на ваше горе, когда у публики и своего хоть отбавляй. Вот висит афиша на заборе. Какие на ней должны быть слова?
ГАЛУНОВ. И слова должны быть заборные.
САША. Название должно поражать и очаровывать. Например: «Святая ночь, или В когтях архиерея».
ГАЛУНОВ. Историческая тоже у нас шла: «Гризетка Святополка Окаянного».
МИТЯ растерянно поворачивается к каждому говорящему.
САТУРН (перелистывая). Дальше. У вас выведен отрицательный тип. Он грабит свою тетку и скрывается. Этого мало. Уступая вкусам публики, мне бы хотелось эту тетку, например, убить, изнасиловать…
МИТЯ. Уж очень… все сразу.
ГАЛУНОВ. Зачем сразу. Изнасиловать можно во втором акте, а убить в четвертом.
МИТЯ. Хорошо, попробую.
САТУРН (к членам комиссии). Может быть, есть еще замечания?
САША. Было бы желательно вывести побольше типов, родственных нам самим, например шантажистов…
МИТЯ. Зачем же?
САША. Это имеет воспитательное значение.
Из-за кулис выглядывают актрисы и актеры.
САТУРН. Пройдите в буфет, сейчас у нас урок ритмической гимнастики.
МИТЯ, САША и ГАЛУНОВ уходят.
На сцене появляются АКТРИСЫ и АКТЕРЫ, одетые для урока ритмики.
Среди них ГРААЛЬ-ГАРЕМНАЯ. Занимают места. Сатурн здоровается с Грааль.
ГРААЛЬ. Вы опять будете на нашем уроке?
САТУРН. Роднуша… голубонька… (Преподавателю.) Сегодня я сам хочу принять участие.
ПРЕПОДАВАТЕЛЬ. Пожалуйста. Прошу занять место.
САТУРН встает позади ГРААЛЬ-ГАРЕМНОЙ. Урок начинается.
Музыка. САТУРН проделывает упражнения с большим трудом, не спуская глаз с ГРААЛЬ-ГАРЕМНОЙ. В каждом его движении заметно стремление к ней. Урок кончается.
Участники под марш уходят со сцены. САТУРН и ГРААЛЬ идут последними. Сатурн останавливает ее.
САТУРН. Роднуша… Голубонька… Ручку… Плечико… Что же вы про новую пьесу не спросите?
ГРААЛЬ. Что же про нее спрашивать. Наверное, опять на сцене мужики с выстрелами.
САТУРН. Ни одного мужика, и один только выстрел.
ГРААЛЬ. И для меня роль есть?
САТУРН. Главная. Вы будете играть племянницу аристократки, хищницу девятнадцати лет. Идея пьесы заключается в том…
ГРААЛЬ. А действие летом или зимой?
САТУРН. И летом, и зимой… Идея пьесы заключается…
ГРААЛЬ. А танцы есть?
САТУРН. Весь четвертый акт на танце держится. И для ваших ножек такие выигрышные места есть… Идея пьесы…
ГРААЛЬ. А костюмы?
САТУРН. Роскошный вечерний – раз… Для эксцентрического танца – два, и дома купальный халатик – три.
ГРААЛЬ. Не хочу халатик: он не обрисовывает.
САТУРН. Халатик на психологической подкладке, совсем распахнуться может. Я эту пьесу только для вас и взял.
ГРААЛЬ. Ну, мерси, мерси.
САТУРН. Ручку… Плечико.
ГРААЛЬ. А ваша супруга в этом спектакле занята?
САТУРН. Как это вы одним словом человека расхолодить умеете. Она будет вашу тетку играть.
За сценой голос ЮНОНЫ АНТОНОВНЫ.
Голос ЮНОНЫ. Сатурн Иванович. Турочка.
САТУРН. Накликали.
ГРААЛЬ-ГАРЕМНАЯ убегает. Входит ЮНОНА АНТОНОВНА.
ЮНОНА. Турочка, я должна тебя поблагодарить.
САТУРН (оправдываясь). Кажется, не за что.
ЮНОНА. Наконец-то ты нашел пьесу, о которой я мечтала.
САТУРН. Ах да, да, это верно.
ЮНОНА. Я сегодня утром просмотрела, там одна роль как будто специально для меня написана.
САТУРН. Это какая роль?
ЮНОНА. Конечно, племянницы.
САТУРН. Бог с тобой, Юночка, ты не вчиталась. Тебе надо тетку играть. Ты прирожденная тетка.
ЮНОНА. Нет, тетка меня не греет.
САТУРН. Начни репетировать, и ты прямо загоришься теткой.
ЮНОНА. Я буду играть племянницу.
[САТУРН. Юночка, но у тебя для племянницы и данных нет. У автора сказано: «изломанная хищница девятнадцати лет». Похоже это на тебя?
ЮНОНА. Я отлично хищницей загримируюсь.]
САТУРН. Пойми, наконец: ты подростков играть не можешь.
ЮНОНА. Двадцать лет играла, а теперь не могу.
САТУРН. Юночка…
ЮНОНА. Я играю племянницу.
САТУРН. В таком случае знай: роль племянницы я уже отдал.
ЮНОНА. Отдал?
Подходит.
САТУРН. Зачем ты подходишь, я и оттуда слышу.
Отходит.
ЮНОНА. Кому отдал?
САТУРН. Это не важно.
ЮНОНА. Кому отдал, я спрашиваю.
САТУРН. Ну, Грааль-Гаремной.
ЮНОНА. Теперь мне все ясно. Я давно замечаю… Гаремная для вас и изломанная, и хищница, и подросток… Говорите лучше прямо: любовница.
САТУРН. Юночка, уверяю тебя…
ЮНОНА. Пока роль племянницы не будет у меня в руках, я ничему не поверю.
САТУРН. Не могу же я отнять у актрисы роль и передать собственной жене.
ЮНОНА. Чужой жене можно, а собственной нельзя? Я требую.
САТУРН. В таком случае обратимся к художественной комиссии. Пусть она скажет – кто из вас тетка, кто племянница.
Звонит.
ЮНОНА (после паузы). Я согласна.
Входит ГАЛУНОВ.
САТУРН. Попросите сюда комиссию и актрису Грааль-Гаремную.
ГАЛУНОВ уходит.
А ты не боишься, что над тобой громко улыбаться станут?
ЮНОНА. Посмотрим.
Входят САША, ГАЛУНОВ и ГРААЛЬ-ГАРЕМНАЯ.
САТУРН. Товарищи. Роль племянницы в новой пьесе я передал Грааль-Гаремной, но моя жена тоже претендует на эту роль, итак, явились две кандидатки: с одной стороны, Грааль-Гаремная, а с другой – моя жена, и наша проблема…
ГАЛУНОВ. Виноват. Значит, выходит не две, а три кандидатки.
САША. Ну, где же вы набрали три?
ГАЛУНОВ (считая по пальцам). Грааль-Гаремная – раз, ихова супруга – два, и наша проблема – три.
САША. Вы думаете, проблема – тоже актриса? Проблема – это… Одним словом… Ну, я вам потом объясню. Товарищ директор, ввиду огромной разницы в интеллектах членов комиссии прошу выражаться прозрачнее.
САТУРН. Главная роль – одна. А кандидаток две: моя жена и моя… Грааль-Гаремная.
САША (Годунову). Чего же вам еще прозрачнее?
САТУРН. Прошу выбрать достойнейшую, отнюдь не считаясь с родственными отношениями. Так как роль племянницы наполовину построена на танце, я предлагаю конкуренткам исполнить какой-нибудь хореографический номер.
ГРААЛЬ. Я согласна.
ЮНОНА. Я тоже не боюсь, но я устала: целый день на каблуках.
ГРААЛЬ. Моя мама тоже от высоких каблуков утомляется.
ЮНОНА. Ваша мама вообще, вероятно, не привыкла к обуви.
ГРААЛЬ. Что-о?..
САША. Мадам, мадам, не будем к чистому искусству примешивать мамашины башмаки. Кто начинает?
ГРААЛЬ (уступая место Юноне). По старшинству.
ЮНОНА. Девчонка.
ГРААЛЬ. К сожалению, не могу вам ответить тем же.
САТУРН (хлопая в ладоши). Юночка, мы ждем.
Музыка. ЮНОНА начинает танец. Танцует она тяжело.
ГАЛУНОВ смотрит исподлобья и иногда почесывает затылок.
ГРААЛЬ пожимает плечами и отворачивается.
ЮНОНА окончила танец и, тяжело дыша, падает в кресло.
Молчание.
ГАЛУНОВ. Испить не угодно ли?
ЮНОНА (задыхаясь от усталости). Я ничуть, ничуть не устала.
ГРААЛЬ. Вы позволите?
САТУРН. Просим, просим.
Музыка. ГРААЛЬ танцует легко и изящно. Явно лучше Юноны. САТУРН смотрит влюбленно. САША что-то торопливо записывает. ГАЛУНОВУ танец тоже нравится.
ГРААЛЬ обрывает танец эффектной позой и отходит, свысока глядя на ЮНОНУ.
ГАЛУНОВ аплодирует. САША останавливает ГАЛУНОВА.
ГАЛУНОВ. Что здорово, то…
САША дергает его за рукав.
САТУРН (очень довольный). Дабы не стеснять суждения художественной комиссии, участницы конкурса и я удаляемся. Помните, мы ждем от вас только справедливости.
САША. Не беспокойтесь, я все понимаю.
САТУРН, ГРААЛЬ и ЮНОНА уходят.
САША (Годунову). Что же вы об этом думаете?
ГАЛУНОВ. Тут и думать нечего, все ясно.
САША. Я бы хотел знать, что именно для вас ясно. Что вы хотите сказать дирекции.
ГАЛУНОВ. Так и сказать: Грааль-Гаремная чище пляшет.
САША. Ну, так после этого вы сами еще чище запляшете. У вас никакой подготовки к общественной деятельности.
ГАЛУНОВ. Я в комиссию не просился, меня дирекция выдвинула.
САША. Вчера она вас выдвинула в комиссию, а завтра она вас выдвинет на улицу. На кого вы подымаете голос? На жену самой дирекции. Вы – храбрец. Вы, вероятно, сражались на фронтах.
ГАЛУНОВ. Сатурн Иванович сами сказали: «Не считаясь с родственными отношениями».
САША. А по-вашему, он должен был сказать: назначьте мою жену, да? Шевельните вашим интеллектом: роль племянницы уже была отдана Гаремной. Так?..
ГАЛУНОВ. Так.
САША. Зачем же тогда понадобились мы? Ясно: чтобы отнять роль у Гаремной и передать директорской жене.
ГАЛУНОВ. Сатурн Иванович сами велели, чтобы «по совести».
САША. Да. В частной жизни вы можете поступать по совести, но в общественной – никогда.
ГАЛУНОВ. Как же я. Чуть директорскую жену не обидел. Вы уж, товарищ Быстрый, не рассказывайте. Я тоже за Юнону Антоновну. Сейчас объявим.
Идет к двери.
САША. Что вы хотите объявить?
ГАЛУНОВ. Как что? Решение комиссии.
САША. Где оно? Нет, вас надо посадить на первую ступень.
Кладет на стол лист бумаги.
Вот, перепишите, я уже набросал. Может быть, вы даже не знаете, что такое протокол?
ГАЛУНОВ. Когда я на вешалке служил, на меня из-за калош два раза составляли.
САША. Вешалка… Галоши… Выкиньте эти галоши из головы раз и навсегда. Переписывайте: слушали налево и постановили направо.
ГАЛУНОВ, поплевав на перо, вытирает его о волосы.
Ой, вы, по-видимому, с гигиеной даже не ночевали.
ГАЛУНОВ. С гигиеной? Не приходилось.
САША. Вас совершенно не задело Октябрем.
ГАЛУНОВ. Бог миловал.
