Текст книги "Копья летящего тень. Антология"

Автор книги: Иван Панкеев

Соавторы: Ольга Дурова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 36 страниц)

ВОЗРАСТ ЗАПЕЧАТЛЕНИЯ

В Карпатах шел дождь. Огромное лесное пространство, холмы до самого горизонта – все утонуло в тумане, ушло в тишину, наполненную тихим бормотаньем, вздохами, шуршаньем… Лишь изредка среди могучих елей пронзительно вскрикивала какая–то птица, заблудившаяся в своих одиноких странствиях, и туман тут же впитывал в себя этот крик, смешивая его с шуршащей тишиной дождя, превращая в ничто.

По дороге, ведущей к Синевиру, шли четверо – в ногу, друг за другом, словно строй солдат, в тяжелых, пропитанных влагой ботинках, не глядя по сторонам, не глядя вперед, тяжело ступая уже много часов подряд по каменистой, глинистой, местами раскисшей дороге. Все четверо до пояса были накрыты полиэтиленовой пленкой, изнутри запотевшей от их дыхания, а снаружи покрытой каплями дождя. Со стороны могло показаться, что это движутся не люди, а какое–то большое, восьминогое насекомое – медленно, упорно, целенаправленно. Иногда кто–то из них сбивался с шага, скользя по грязи или спотыкаясь, и процессия на миг останавливалась, полиэтиленовая пленка сминалась и накопившаяся на ней вода стекала на одежду, и без того насквозь мокрую. И тут же пленка снова натягивалась, снова выравнивался шаг, и процессия двигалась дальше – молча, медленно, сосредоточенно.

Единственные имевшиеся у них механические часы отсырели и остановились, и никто точно не знал, сколько они уже идут так. Ненастье приглушило жизнь в этой дикой местности, оставив четверым идущим лишь смутную перспективу движения в неизвестность, в туман и мрак.

Стремительно приближался вечер.

– Черт, – сказала Ку, идущая впереди, – мы так и не дотащимся к ночи до Синевира…

Остальные молча вздохнули.

– Стойте–ка! Я что–то вижу! – воскликнула Фео, высовываясь из–под пленки. – Вижу дым!

– Какой, к черту, дым? – сердито ответила Ку, даже не замедлив шага.

Но дорога уже шла вниз – этого никто не мог отрицать. И вскоре они увидели костер.

– Ура! – закричали одновременно сестры Ли–Ли.

– Еще не известно, кто там, – не оборачиваясь, пробормотала Ку, – чего вы обрадовались?

Некоторое время все молча стояли и прислушивались к бесконечному стуку капель по натянутой пленке. Дождь, сырая, холодная ночевка… Кого это могло обрадовать? Еще в Рахове они собирались присоединиться к какой–нибудь организованной группе туристов и побродить по Карпатам, но их вдруг понесло зачем–то на Синевир…

– Предлагаю отклониться в сторону, – деловито произнесла Фео, – лично мне не хотелось бы на ночь глядя знакомиться в этой глуши с мужиками!

– Мне тоже, – сухо заметила Ку.

И без лишних слов накрытая пленкой процессия свернула с дороги. Это была излишняя предосторожность, потому что никто их и не увидел бы, скрытых дождем, туманом и предвечерним сумраком. Спускаясь вниз по склону среди редко стоявших елей и берез, девушки вдруг разом остановились: впереди было открытое, безмолвное пространство, зияющая пропасть тьмы в преддверии ночи.

Синевир!

Они долго стояли так, всматриваясь в темные глубины озера. Сестры Ли–Ли первыми услышали крадущиеся шаги, фырканье и пыхтенье.

– Кабан… – еле слышно сказала одна из них, – или волк…

Моментально сбившись в кучу, девушки повернулись к зарослям кустарника, откуда доносились подозрительные звуки. Подняв с земли обрубок толстой ветки, Фео с размаху бросила его в кусты.

– Ты с ума сошла! – испуганно прошептала одна из сестер.

Из кустов послышалось приглушенное, басовитое рычанье.

Все четверо напряженно ждали.

Снова послышались крадущиеся шаги, и прямо к ним вышла крупная, светлой масти собака.

«Эрдельтерьер… – с облегчением подумала Ку, зная добродушие и покладистость этой породы. – Здоровенный эрделюга…»

Деловито обнюхав всех по очереди, пес поднял заднюю лапу и помочился на сваленные в кучу рюкзаки, забросал всеми четырьмя лапами рюкзаки землей, повернулся и побежал к костру.

***

Надев на себя всю теплую одежду и плотно зашнуровав палатку, девушки пытались уснуть, мысленно проклиная ненастье, туман и эту раскисшую дорогу. Сон приходил и уходил – тревожный, не приносящий облегчения, и всю ночь от соседнего костра доносился громкий, басовитый, раскатистый храп.

По–настоящему уснув лишь под утро и проспав около двух часов здоровым, молодым сном, Ку проснулась, услышав возле своего уха шуршанье и фырканье. Лежа у самого края палатки, она сразу поняла, что пес делает подкоп: комья земли шуршали о брезент, мощные лапы без устали работали, чуткий, фыркающий нос то и дело зарывался во влажную землю. Расшнуровав палатку, Ку вылезла наружу. Ее ослепил яркий солнечный свет. Высокая, влажная трава вперемежку с цветами, чистые силуэты елей, голубые холмы до самого горизонта… И прямо перед ней – бездонная синева озера.

Продолжая подкапывать палатку, эрдельтерьер не обращал на нее никакого внимания. Это была его территория.

Внезапно перестав рыть, пес побежал к своему лагерю, где возле точно такой же палатки сидели две молодые девушки. Заметив Ку, одна из них что–то крикнула по–венгерски, а потом повторила по–русски:

– Эй! Иди к нам!

Ку нерешительно шагнула в их сторону. Это знакомство могло оказаться полезным.

– Как тебя зовут? – с забавной нерусской интонацией спросила другая девушка.

– Меня зовут Ку… То есть, вообще–то… меня зовут Оля Куделина, сокращенно Ку… Со мной еще трое: сестры Ли–Ли, Лида и Люда, и Фео, Таня Феоктистова… – Она замолчала, поняв нелепость своих пояснений. И тут же, покраснев, добавила: – Мы слышали ночью такой жуткий храп…

Венгерки разом захохотали

– Это наш Лойчи так храпит! Как пьяный мужик! – не без гордости сказала хозяйка собаки. – К нам в палатку никто не сунется! Кстати, вы не встречали парня с желтым рюкзаком? Мы его ищем…

Ку неопределенно пожала плечами. Она была не из тех, кто пялится на всех встречных парней.

– Нет, – равнодушно ответила она, – за четыре дня похода мы встретили только двух крестьянок и старика, пасшего овец. И никаких желтых рюкзаков…

Обе девушки – Ильда и Ирина – были из Рахова. Ирина была невестой брата Ильды, Андраша, который отправился на скалы за эдельвейсами и пропал куда–то. Это было очень странно, потому что Андраш был человеком обязательным и отправился за цветами исключительно ради Ирины.

– А вы куда идете? – спросила Ильда.

– Вообще–то мы собирались на Говерлу… – смущенно, стыдясь этого банального туристского маршрута, ответила Ку, – но потом решили свернуть к Синевиру…

– На Говерле мы уже были, – задумчиво произнесла Ильда. – Мы обыскали все окрестности, были даже на скалах, но никто не видел парня с желтым рюкзаком… Впрочем, один старик посоветовал нам зайти в ресторан «Три дуба» и спросить там… – Ильда почему–то расхохоталась, – он сказал, что это совсем рядом, возле деревни Перелесок…

– Смотрите! – воскликнула Ирина, указывая на соседний холм. – Какая прелесть!

Первым отреагировал Лойчи. Бросившись с лаем вперед, он врезался в самую гущу овечьего стада. Перепуганные животные бросились врассыпную, не обращая внимания на призывное блеянье вожака. Кусая овец за бока и за хвосты, эрдельтерьер быстро собрал всех в плотную кучу и повел вниз, к палатке, на свою «базу».

Услышав лай, крики и хохот девушек, Фео и Ли–Ли тоже вылезли из своей палатки. Не понимая, в чем дело, они испуганно отскочили в сторону, пропустив несущуюся мимо них отару и развеселившегося эрделя. Но они были удивлены еще больше, когда увидели, что овцы, словно по команде, вдруг повернули обратно и понеслись на холм, не замечая ни укусов пса, ни его азартного лая. Лойчи был посрамлен, но не сдавался, продолжая преследовать стадо.

Причина столь самовольного, с точки зрения Лойчи, поведения овец оказалась простой: на вершине холма стоял пастух и звал их, издавая негромкие, гортанные звуки.

Пастух был высок, строен и светловолос, но возраст его определить было трудно. Подняв вверх правую руку, он медленно опустил ее вниз – и собака послушно легла на землю, уткнувшись носом во влажную траву.

– По–моему… – взволнованно произнесла Ирина, – нет, не может быть!..

– Андраш?.. – столь же взволнованно произнесла Ирина. – Но почему?.. В таком виде?.. С этими овцами?..

– Андраш! – уверенно крикнула Ирина, – спускайся сюда! Это мы!

Эрдельтерь, словно завороженный, продолжал лежать на траве.

– Он не видит нас! Скорее!.. – воскликнула Ильда и побежала на холм. – Это же Андраш!..

Легкой, характерной для горцев, почти кошачьей походкой пастух спустился по другой стороне холма вниз и побежал к каменной осыпи, попутно огрев кнутом застрявших там баранов, а потом неожиданно спрыгнул, словно мальчишка, с трехметровой высоты в густую, высокую траву, где в растерянности стояла Ку. Взгляды их на миг встретились. В его слегка раскосых, диковатых глазах была такая синева, что Ку невольно зажмурилась. Синева, сравнимая лишь с гладью Синевира в солнечный день. Его тонкое, подвижное, насмешливое лицо было сплошь покрыто веснушками. На вид ему было не больше двадцати пяти, и в то же время во всем его облике ощущалось что–то стародавнее, если не сказать, вневременное, словно он, одетый в свое библейски–нищенское рубище, пас в Карпатах овец уже не одно столетие…

Эти места вообще казались Ку оторванными от действительности. Дремлющие возле прозрачных горных ручьев черно–белые коровы, некрашеные деревянные дома, подвесные, качающиеся мостики, вышитые рубашки и жилеты, длинные юбки и кожаные постолы, смешанный украинско–венгерско–румынский говор, скрипки, цимбалы, волынки и… твердое убеждение местного населения в том, что все, что находится дальше Киева – это Сибирь.

Пастух вместе со стадом исчез за холмом – как будто его и не было.

– Мы догоним его… – задыхаясь от быстрого подъема, сказала Ильда и принялась торопливо говорить что–то по–венгерски Ирине.

Что касается Ку, то она смотрела на все происходящее скептически. Этот Андраш просто сбежал от них! Сбежал от сестры и невесты. Ведь не мог же он не заметить их!

Она подошла к лежащему на земле эрделю. Пес дрожал всем телом, словно только что пережил сильный стресс.

– Лойчи… – ласково произнесла Ку, коснувшись рукой его лохматого рыжего затылка.

Эрдель виновато посмотрел на нее снизу вверх. В его темно–карих глазах все еще был отголосок недавнего страха.

***

И снова они шли по каменистой, глинистой дороге.

Им надо было попасть в горный приют «Перелесок», а уж оттуда, налегке, без рюкзаков, сходить на Говерлу.

«Перелесок» оказался самой заурядной деревянной хибарой, состоявшей из трех комнат и прихожей. В одной из комнат, служившей столовой, стояла большая железная печка, длинный дощатый стол и скамейки с двух сторон. В прихожей все переобувались, сушили ботинки и одежду, были еще две так называемые «спальни», мужская и женская, с двухъярусными, сделанными по тюремному образцу нарами, на которых лежали вонючие тюфяки и подушки. Постельного белья в приюте не выдавали, и все спали в одежде. В щелях водилось множество блох и клопов, но никто не обращал на это внимания, ведь люди ночевали здесь, как правило, одну–две ночи.

Хозяин приюта был на редкость молчаливым и незаметным человеком неопределенного возраста. Дважды в день он варил под навесом еду на костре, а все остальное время пил закарпатскую чачу и спал. Ему не было ни до кого дела. Зимой у него появлялись еще две обязанности: топить печь и выдавать туристам лыжи.

– Клоповная дыра!.. – едва взглянув на почерневшие от времени и от печной копоти нары, мрачно констатировала Фео.

Перегородок на нарах не было, все лежали в ряд, привалившись друг к другу и завернувшись в старые одеяла.

Мужчины всех возрастов, от восемнадцатилетних юнцов до пятидесятилетних отцов семейств, были заняты одним и тем же: они пили. Пили так, как пьют только в России: мрачно, сосредоточенно, бестолково. Говорили и ругались здесь исключительно по–русски, и хозяин приюта никогда никого ни в чем не ограничивал и не ставил никаких условий: и только когда кто–нибудь затевал драку, он молча подходил и брал зачинщика за шиворот.

Никто не знал его имени, его звали просто «хозяин». Если инструктор, приводивший в приют группу, тоже напивался вдрызг и не мог вести туристов на Говерлу, группу вел «хозяин», не давая при этом никаких пояснений: он просто приводил их на вершину Карпат и уводил обратно в приют.

Стоя на крыльце, Ку заметила высокую, стройную фигуру. Узкие серые штаны, толстый свитер, светлые, давно не стриженные волосы… Андраш?.. Она не видела лица этого человека, он слишком быстро прошел – почти пробежал – через двор и скрылся за кухонным навесом. Но в самой его походке, в его манере двигаться, в его удивительно стройной, будто бы даже невесомой фигуре было что–то от того пастуха с Синевира…

На крыльцо вышел «хозяин», взял стоящий в углу топор, неспеша пошел под навес колоть дрова. Ку неуверенно последовала за ним

Деликатно кашлянув и не зная, с чего начать, Ку спросила у «хозяина» напрямик:

– Этот человек Андраш?

Будто бы не слыша ее вопроса, «хозяин» положил на крестовину бревно и с размаху разрубил его пополам. Потом положил следующее бревно и, не глядя на Ку, равнодушно сказал:

– Нет, это не Андраш.

«А вдруг он не знает, о ком я говорю?» – с беспокойством подумала Ку.

– Я имею в виду… – запинаясь, произнесла она, даже не подозревая о том, что «хозяин» уже произнес то максимальное количество слов, на которое была рассчитана его коммуникабельность, – я имею в виду того высокого, светловолосого парня… в белом свитере…

– Но я же сказал, что это не Андраш! – вынув изо рта короткую трубку, ответил «хозяин», приходя в ярость от непонятливости этой русской девчонки. – Это Петер Майер!

Это имя совершенно ничего не говорило Ку, поэтому она не нашла ничего лучшего, как снова спросить:

– А кто такой Петер Майер?

Отложив в сторону топор, «хозяин» изумленно уставился на нее. Никому и никогда он не позволял задавать себе столько вопросов сразу, а тем более, «этим русским»! Но вид у Ку был настольно озадаченным, растерянным и наивным, что «хозяин» неожиданно усмехнувшись, сказал:

– Это инструктор с раховской турбазы.

Ку была разочарована. Нет, ей следовало выбросить из головы эту абсурдную затею с поисками Андраша, которого она тому же никогда в жизни не видела. И вообще, что связывало ее с этими двумя венгерками? Разве что симпатия к их собаке…

– Спасибо, – торопливо произнесла Ку. – Вы очень любезны…

И когда топор «хозяина» снова опустился на бревно, Ку послышалось, что он прошипел ей вслед: «Пошла ты, дура, к черту!»

***

К вечеру погода стала портиться. Небо настолько быстро затягивалось облаками, что в течение получаса стало совершенно темно, хотя солнце должно было еще высоко стоять над горизонтом.

И только «хозяин» успел внести в дом большую кастрюлю с кашей, как хлынул ливень.

Это было настоящее буйство природных сил! Расположенный на открытой всем ветрам, лишенной растительности вершине холма, приют «Перелесок» содрогался от урагана. Скрипели и трещали бревенчатые стены, дико выла печная труба, звенели стекла, с грохотом хлопала входная дверь, на которой сорвался крючок. Молнии одна за другой ударяли в землю перед домом, ужасающие раскаты грома сливались с грохотом водяных потоков, обрушившихся с черных небес на ничем не защищенную землю…

Ку стояла возле маленького окошка, в щели которого врывался прохладный, пропитанный озоном воздух. Она то и дело зажмуривалась, ей казалось, что вот сейчас, сейчас строение рухнет, и всю застоявшуюся десятилетиями вонь, копоть, блох, клопов, грязные тюфяки и тюремные нары, винный перегар и гнусную матерную брань – все это унесет мощным потоком в какую–то черную бездну, из которой никто еще не возвращался…

И тут она увидела его! Он стоял посреди двора, в футболке с короткими рукавами, подставив лицо ливневым потокам. Вокруг него били в землю молнии, и в их призрачных отсветах лицо его казалось жутко–прекрасным. Он хохотал при каждом раскате грома, он сам был частью этой взбесившейся стихии – и он был ее центром, ее источником, ее пульсом!

Все, кто стоял в прихожей возле окон, онемели от страха. Ведь молнии ударяли в полуметре от его ног!.. Этот человек явно сошел с ума. В любую минуту он мог превратиться в обугленный труп!

Ку зажмурилась, будучи совершенно уверенной в том, что следующая молния ударит в белокурый затылок безумца. И в его хохоте, и в выражении его тонкого, бледного лица было что–то дьявольское!

Петер Майер…

Гроза внезапно прекратилась. Ни дождя, ни ветра, ни отзвуков грома – ничего.

Удовлетворенно вдохнув насыщенный озоном воздух, промокший насквозь Петер Майер вошел в дом. Все молча расступились перед ним, и он, не обращая внимания на стекавшую с него на пол воду, направился в комнату для инструктора.

Но когда он проходил мимо Ку, взгляды их встретились – да, это был тот самый пастух с Синевира! – и на этот раз мгновение это было чуть более долгим, в его синих, странного разреза глазах было столько жара, что у Ку даже дух перехватило. Пастух, Андраш, Петер Майер… В растерянности Ку молча смотрела, как он исчез за узкой бревенчатой дверью.

Ку продолжала стоять у окна. Все постепенно расходились спать. Сестры Ли–Ли и Фео сидели в столовой, на тянущейся вдоль стола скамье, и пытались читать. Несколько пожилых женщин, оказавшихся в группе туристов, тоже сидели за столом и вязали.

Ку была взбудоражена и растеряна. У нее не было никаких сомнений в том, что этот Петер Майер и пастух с Синевира – один и тот же человек. Взгляд этих диких синих глаз ни с чем невозможно было спутать! Что же касается Андраша, то… Наверняка здесь была какая–то ошибка. Но не это было для нее теперь главным. К своему ужасу и изумлению она обнаружила, что этот самый Петер Майер – или как там его звали – был ей вовсе не безразличен! Всматриваясь в свой внутренний, душевный пейзаж, Ку со страхом заметила, что не ощущает в себе абсолютно никаких препятствий для сближения с ним. Она не знала о нем абсолютно ничего и в то же время знала о нем нечто такое, чего было достаточно для полной и окончательной гибели ее прежних моральных устоев. Все, чему ее учили столько лет, все те навыки воспитания, которые ей прививали, все это казалось ей теперь пустой детской забавой в сравнением с тем знанием (знанием чего?), которое, как она была уверена, нес в себе этот незнакомец. В его дьявольских взглядах, в чертах его тонкого, выразительного лица, в каждом его движении ощущалось присутствие более глубокой, более совершенной реальности, чем та, что была у всех на виду. В этом Петере Майере было столько жизни, что Ку просто не знала, как определить свое отношение к этому: восхищение, страх, любопытство… Самой себе она казалась в сравнении с ним полным ничтожеством. Ее честно заработанное, куцее звание магистра физики, ее добросовестное пятилетнее сиденье в университетских лабораториях, где ей на протяжении всех этих лет внушали убежденность в том, что природа должна подчиняться каким–то законам… И вот теперь она ощущала в себе нечто такое, что противоречило всей ее предыдущей жизни. В каких–то темных, безмолвных глубинах ее души приоткрылись неведомые клапаны, и под ними оказалась не пустота, а слабый, робкий, мерцающий свет. И этот свет требовал для своего существования свободы.

Прислонившись плечом к бревенчатой стене, Ку стояла у окна и смотрела на звездное небо. Никаких облаков, никаких следов недавнего ненастья. Она и раньше предполагала, что в мире есть красота. Теперь она это знала.

Открыв дверь, Ку высунулась наружу. Ночь в горах! Бездна звезд! Торжественная тишина… Ночь, предназначенная для таинств и исповедей. И Ку почувствовала, как в ней растет безмерная, безумная тоска. Тоска о дважды пережитых ею мгновеньях. Отчаянная, болезненная тоска. Ку поняла, что дважды пережила то, что можно было назвать мигом истины, и была уже не в силах нести в себе груз того особого знания, которое теперь стало для нее реальным фактом. И Ку знала, что все критерии здравого смысла просто унизительны для оценки этого открывшегося ей знания.

Неспеша, как это делает человек, абсолютно уверенный в своей правоте, она повернулась и направилась прямо к двери, ведущей в комнату инструктора. В столовой не было ни души, из обеих спален доносился храп и приглушенные шорохи. Замерев на миг у двери, Ку постучала.

– Да, – уверенно ответил за дверью хрипловатый голос.

Она вошла.

Петер Майер лежал в постели, накрывшись таким же, как и у всех, «тюремным» одеялом. Увидев Ку, он тут же вскочил и сел.

– Это… ты?.. – удивленно и, как ей показалось, радостно спросил он.

Не зная, что ответить, Ку смущенно смотрела на его покрытые веснушками плечи, совершенно не загорелые, стройные ноги, узкие бедра…

– Садись сюда, – хлопнув ладонью по постели, сказал он, произнося русские слова с акцентом, как и все местные жители.

Не ощущая в себе никакого внутреннего сопротивления, Ку подошла и села рядом с ним. Смущенно опустив глаза, она все же заметила, что он без малейшего стеснения разглядывает ее – и улыбается! И только когда он взял ее за руку, она осмелилась украдкой посмотреть на него. На близком расстоянии лицо его не казалось красивым. В его лице было что–то ассиметричное, резкое, злодейское. Рот был слишком большим, скулы – острыми, глаза – чуть раскосыми. Волосы у него были пепельного оттенка, так же и веснушки, сплошь покрывавшие лицо и плечи.

Рывком поднявшись с постели, Петер Майер шагнул к двери и запер ее на ключ.

Ку сидела молча, отчаянно пытаясь собраться с мыслями. «Что же я хотела ему сказать?..» – растерянно думала она.

– Как тебя зовут? – дружелюбно спросил он, снова садясь рядом с ней.

– Оля… – еле слышно ответила она, понимая, что ее появление в этой комнате выглядит весьма двусмысленно.

– Оля, – задумчиво повторил он, беря ее за руку, – какое хорошее имя! Тебе уже исполнилось восемнадцать, Оля?

Ку удивленно взглянула на него, но тут же поняла, почему он спросил это – и густо покраснела. «Нет, – в отчаянии подумала она, – я пришла сюда не для этого!.. Или… не только для этого!»

– Мне уже двадцать один, – сказала она и впервые смело посмотрела ему в лицо. Он тоже смотрел на нее. И это был своего рода поединок! Акт познания… Дикая, потусторонняя синева его взгляда. Серьезность и полная раскрепощенность. Бесстыдство. Чуткая настороженность.

– Это опасный возраст, – сказал он. – Возраст запечатления. Знаешь, как бывает у собак? Тот, к кому щенок привязывается в четыре месяца, и будет его настоящим хозяином – и он узнает этого человека в любом возрасте, в любой обстановке, и пойдет за ним, куда тот его позовет. У людей, имей в виду, то же самое!

Сказав это, Петер Майер хрипло расхохотался.

И в его смехе Ку послышалось злорадство.

– Ты хочешь здесь спать? – с усмешкой спросил он.

Он не сказал «со мной», он сказал «здесь» – и это успокоило и одновременно… разочаровало Ку. Будь Ку немного поопытнее, она повела бы себя иначе, не допустив, во всяком случае, никаких банальных сцен. Но Ку, проучившись пять лет в группе, где на двадцать семь парней приходилось всего три девушки, перестала относить себя к «противоположному» полу.

На вопрос Петера Майера она так и не ответила, и он истолковал это по–своему.

– Конечно, я понимаю, там грязно и много насекомых… – сказал он, как ей показалось, с издевкой.

Ку невольно покосилась на его постель. Здесь было постельное белье! И оно было достаточно чистым, но на середине простыни, под откинутым в сторону одеялом, красноречиво алели несколько капель крови. Ку смущенно отвернулась. Она тоже была девственницей…

– Хочешь, я скажу, как ты сейчас выглядишь? – насмешливо спросил он.

– И как же я выгляжу?.. – все еще мысленно видя перед собой капли крови на простыне, спросила она.

– Ты выглядишь так, словно тебя сейчас изнасилуют! – И он снова хрипло расхохотался. – Но если ты не хочешь спать здесь, – все так же насмешливо продолжал он, – мы можем сходить с тобой в ресторан «Три дуба»!

««Три дуба»? – с удивлением подумала Ку. – Тот самый ресторан, который не смогли найти те венгерки?»

– Или ты пойдешь спать на нары? – не унимался Петер Майер.

Медленно покачав головой, Ку исподлобья посмотрела на него и сказала:

– В тебе сидит большой черт, Майер.

Он усмехнулся, хотя взгляд его был серьезным, оделся, подошел к окну, открыл его и выпрыгнул во двор – и тут же протянул руки Ку.

– Давай, – негромко сказал он, – вылезай!

Быстро вскочив на подоконник, Ку села на корточки, и Петер Майер ловко ссадил ее на землю, успев при этом коснуться щекой ее щеки. И в этом легком, случайном прикосновении было столько скрытой чувственности! Ку совершенно растерялась. Истина происходящего стала обретать для нее все более и более угрожающие тона. Она готова была отправиться с Петером Майером не только в «Три дуба», но и вообще куда угодно.

Он взял ее за руку и повел в темноту.

Как странно и чудесно было идти с ним рядом! Петер Майер шел быстро и уверенно, словно хорошо видел в темноте, и Ку изо всех сил старалась не отстать, не споткнуться. Спустившись в овраг, заросший густой травой, они поднялись на соседний холм и вышли на дорогу, ярко освещенную луной. Внезапно Петер Майер остановился. Взяв Ку за обе руки, он пристально уставился на нее. В лунном свете лицо его казалось призрачно–бледным, в резких чертах лица сквозило что–то потустороннее. Но руки его, с силой сжимавшие ладони Ку, излучали такое тепло, такую уверенность!

Ку редко задумывалась над тем, красива она или нет. Втайне она считала себя красивой, будучи в то же время уверенной, что ни один мужчина не в состоянии оценить это. Ее тонкие темные волосы едва прикрывали высокий лоб, серые глаза смотрели всегда в упор, словно выпытывая что–то, яркие губы улыбались редко. Она была крепкого, спортивного сложения, из тех, кого называют «кобыла», но кисти рук и пальцы у нее были тонкие и нежные.

И вот теперь, на безлюдной, освещенной луной дороге, она смотрела в глаза незнакомому мужчине, стараясь передать в своем взгляде все те чувства, которые она испытывала к нему: доверие, страх, подозрение, тоску… Она не испытывала к нему никакого вожделения, ее обжигало куда более сильное и чистое пламя. И она не могла дать этому название.

Ладони Петера Майера скользнули по ее плечам, обхватили ее в замок, его голова опустилась к ней на плечо, губы коснулись ее шеи, и она почувствовала травянистый запах его волос и – внезапно! – его сухие, горячие губы на своих полураскрытых губах…

Он долго не отпускал ее, стоя так, посреди дороги, в лунном свете. Глаза его были полузакрыты, тонко вырезанные ноздри трепетали, от тела исходил жар…

– Петер… – еле слышно сказала Ку, – у тебя было много девушек?

Петер Майер усмехнулся. Потом, словно это была для него самая обычная вещь в мире, расстегнул пуговицы ее фланелевой рубашки и залез рукой под лифчик.

– Разумеется, много, – без всякого смущения ответил он. – Но никто из них не смог пройти через стену… – Сказав последние слова, он хрипло захохотал. Диким, холодным, пугающим смехом.

«Но разве в таком безлюдном месте может быть ресторан?..» – почему–то подумала Ку, растерянно оглядываясь по сторонам.

Словно прочитав ее мысли, Петер Майер заметил вскользь:

– Это, можно сказать, не ресторан, а корчма…

Он снова взял ее за руку и повел через следующий овраг, на склон другого холма… Там, совершенно незаметный с дороги, стоял старый деревянный сарай с двумя крошечными окошками. Поблизости не было не только дубов, но и вообще каких–либо деревьев. Уверенно, даже не постучав, Петер Майер тронул низкую бревенчатую дверь и слегка подтолкнул вперед Ку. Они вошли в полутемное, продымленное помещение. В дальнем, темном углу показалась какая–то фигура и двинулась им навстречу. Петер Майер что–то быстро сказал человеку на местном гуцульском наречии, и тот так же быстро ответил ему, подошел к тлевшей в углу, у окошка, лучине, запалил новую, бросил горсть угля в открытый очаг, над которым висел закопченый котелок.

– Это корчмарь, – негромко сказал Петер Майер.

Теперь, когда стало немного светлее, Ку заметила, что помещение это очень тесное, скорее всего, это была просто прихожая. Кроме открытого очага и застланной старым домотканым, вытертым во многих местах ковром скамьи, здесь ничего не было. В дальнем углу была небольшая бревенчатая дверь, ведущая, судя по всему, в основное помещение

Помешав что–то в котелке деревянной ложкой, корчмарь пристально уставился на Ку – и трудно было сказать, одобряет он ее появление или нет. Корчмарь был невысоким, плотным пожилым человеком, с черными, мрачными цыганскими глазами, торчащими во все стороны черными с проседью волосами и таким же хриплым, как и у Петера Майера, «простуженным» голосом. Его можно было принять за кого угодно: за крестьянина, самогонщика, бандита… Ку вздрогнула при мысли о том, что, возможно, попала в ловушку. Но Петер Майер продолжал держать ее за руку, и в этом было что–то обнадеживающее.

Корчмарь молча указал ей на скамью. Петер Майер выпустил ее руку, и она села, толком не зная, что от нее хотят. Ей приходили в голову нелепые, устрашающие мысли, она с опаской посматривала на висящий над огнем котелок, осторожно вдыхая незнакомые, пряные запахи, словно боясь опьянеть или отравиться… В таком котелке, на таком странном, совершенно немыслимом очаге можно было варить только какое–нибудь гадкое снадобье. Наркотическое зелье?..

На узкой деревянной полке, такой же старой и закопченой, как и стены корчмы, стояло несколько глиняных кружек. Наверняка в этой «корчме» пили не воду!

Заметив ее беспокойство, корчмарь и Петер Майер что–то быстро сказали друг другу. Ку совершенно не понимала местного говора, разве что отдельные слова, вроде «файна дивчина»… Это они о ней? Наверняка. Иначе бы они так не усмехались.

– Уже готово, – неожиданно произнес по–русски корчмарь, повернувшись к Ку. – Будешь пить?

Ку испуганно мотнула головой. Конечно, они хотят напоить ее, чтобы потом…

– Хочешь остаться здесь? – спокойно спросил ее Петер Майер.

Ку вскочила, шагнула к двери…

– Здесь совсем не опасно, – все так же спокойно добавил он, уходя в дальний, темный угол.

Взяв с полки одну из глиняных кружек, корчмарь что–то налил в нее черпаком из котелка и протянул Ку.

Она взяла кружку с большой неохотой, подумав о том, что содержимое можно при случае выплеснуть на пол…

В кружке было горячее молоко.

Корчмарь выжидающе смотрел на Ку. И, повинуясь зову какой–то дерзкой отваги, Ку сделала глоток… Ничего не произошло! Молоко было самым обычным на вкус. Не спуская глаз с корчмаря, она сделала еще один глоток…

Легкий шорох заставил ее обернуться: она увидела Петера Майера, стоявшего возле внутренней двери – и в следующий миг он исчез…