Текст книги "Царственный паяц"

Автор книги: Игорь Северянин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 40 страниц)

«первых» чисел. Приехал сюда на один день по делам. Грущу, что Ваше настроенье

препятствует Вам написать побольше. Что с Вами, мой друг? У нас выпал снег, и все

бело: поля, дорога, леса. Весна очень тусклая и мрачная. От Мак<ара> Дм<итриеви-

ча> давно не имею вестей, хотя и писал ему 11 апр<еля> большое письмо. Мечтаю,

что Вы приедете на месяц-другой летом в Эстию. В Стокгольме ли Ляцкий? Пока -

всего доброго желаем Вам мы оба. Целую Ваши ручки, шлю привет.

Всегда Ваш

Игорь

19

5

мая 1923 г.

5

мая 1923 г.

Тойла

<Дорогая> Августа Дмитриевна, почему-то «№ 3» запаздывает, – как Ваше

здоровье? <...> я был на днях обрадован, получив от милого Макария Дмитр<иевича>

письмо, где он сообщает о новых помпезных постановках в Большом театре

«Лоэнгрина», «Риенци» и «Аиды»! Собинов, по его словам, все тот же кудесный. В

ближайшие дни мы думаем выехать на озеро, как только будет для этого возможность.

Сегодня ожидаю от Вас письма, хотя обыкновенно получаю по четвергам. Жена просит

передать Вам ее искренний привет. Целую Ваши ручки.

Настали теплые дни, море обезольдилось. Я поймал уже две форели.

75

Следоват<ельно>, можно считать рыболовный сезон открытым.

Всегда Ваш

Игорь

Только что получил «№ 3». Меня очень встревожило Ваше сообщение о бронхите.

Если доктора посылают на юг, от сердца советую поехать: можно любить Швецию и

вместе с тем себя. А к осени возвратитесь в Стокгольм. Поезжайте куда-нибудь в Давос

или в окрестности: места испытанные. Жду «№ 4» с большим волнением, хочу знать,

как Ваше здоровье, мой друг.

Иг.

20

12 мая 1923 г.

Суббота, 12 мая 1923 г.

Меня весьма тревожит Ваш бронхит, дорогая Августа Дмитриевна, не запускайте

болезни, прошу Вас! Открытку, посланную вашей подру

гой, получил, – она меня несколько успокоила. Жду теперь Вашей

собственноручной, – из нее пойму, что вы уже встали с постели. Поскорее обрадуйте

меня этим. У нас весна в полном разгаре, – и на душе – весение! Жена вас приветствует.

Ваш Игорь

21

19 мая 1923 г.

Суббота, 19 мая 1923 г.

Дорогая Августа Дмитриевна, весенние зовы в природу так сильны, что не могу

дождаться дня, когда уедем из нашего «города»: я называю Тойлу городом оттого, что

постоянно живу в ней и здесь много летом дачников. А хочется в безлюдную глушь.

Когда приедем в «Ша$1е», напишу Вам оттуда. А пока целую Ваши ручки, от сердца

всего здоровья Вам желая. Жена шлет свой привет.

Ваш Игорь

Среда, 23 мая. Не успел выслать письмо из-за праздников: 3 дня не ходила почта. А

сегодня получил чек, за кот<орый> душевно Вам признателен. Следов<ательно>,

завтра уезжаем на озеро. О, если бы вы знали, как я рад уйти целиком в рыбную ловлю!

Очень рад, что Вы уже поправились. Пишите на Тойлу, – перешлют.

9 9

26

мая 1923 г. № 8

Суббота, 26 мая 1923 г.

Дорогая Августа Дмитриевна, посылаю Вам один из видов Тойлы – водопады

А1ио]а. Большое спасибо за письмо. Я так рад, что туб-ба– цилл не найдено! Берегите

себя, не переутомляйтесь. Вчера получил письмо от Мак<ара> Дм<итриевича>. Это

мне было очень отрадно. Отчего вы приедете в Эстию только в октябре? Было бы очень

хорошо, если бы летом. Так близко живем друг от друга и никогда не видимся, – не

удивительно ли?

Жена просит передать Вам ее живой привет. Целую Ваши ручки.

Ваш Игорь

о ч

О

Озеро Ульястэ, 1 июня 1923 г.

Дорогая Августа Дмитриевна!

С дивного озера, на берегу которого расположен наш дом, я посылаю вам свой

привет и еще раз выражаю свою глубочайшую Вам признательность, памятуя, что

благодаря Вам ныне я пользуюсь всей этой благодатной красотою!

26мая мы перебрались сюда. Нам посчастливилось найти здесь, в маленькой

76

рыбачьей деревушке, у одного рыбака комнату в новом хорошем доме. Комната

обширная, высокая, светлая, идеально чистая. Внутри – белые сосновые бревна, —

что может быть гигиеничнее? На окнах неизменные олеандры, резиновые деревья,

кактусы, которые, однако, здесь «дела не портят»... В нашем полном распоряжении —

лодка, с которой мы и начали ловить рыбу, выезжая за 3-5 верст от берега. До сей поры

поймали уже 36 окуней от 1/8 до 3/4 ф<унта> каждый. Надеемся на более крупных,

когда в июле начнется дружный клев. Тогда же будут брать и лещи, достигающие, по

словам сторожил, до 25 ф<унтов>! Водятся и щуки, и угри. Теперь остается только

держаться бюджета, чтобы сводить ежемесячно концы с концами. Хотя это и

прозаично, но приходится. Комната обходится в 500 марок в месяц, дрова 300, табак

300, так что остается 1500 на стол, т. е. 50 м<арок> в день. На эту сумму, хотя и

страшно трудно, кое-как все же просуществовать можно. Цены здесь не дешевле

повсестранных, т. е. вообще стоящих в Эстии. Для примера: 1 ф<унт> хлеба – 8

мар<ок>, 1 бут<ыл– ка> молока – 10 мар<ок>. 1 ф<унт> сала – 50 м<арок>, 1 ф<унт>

масла – 70 м<арок>, 1 ф<унт> сахара – 32 мар<ки>, десяток яиц – 40 м<арок> и т. д.

Как видите, цены изрядные, но для иностранцев Эс– тия самая дешевая страна в мире.

Я так устал, мой друг, от вечной нужды, так страшно изнемог, так изверился в

значении Искусства, что, верите ли, нет больше (по крайней мере теперь пока) ни

малейшего желания что-либо написать вновь и даже ценить написанное. Люди так

бесчеловечны, так людоедны, они такие животные, говоря с грустной – щемящей

сердце – откровенностью. Так не нужны они мне, так несносны, не меньше, о не

меньше, чем я – им! Не сумели ценить и беречь своего соловья, и приуныл, и

пригорюнился соловушко, такой еще недавно детски радостный, бездумно-

восторженный, а теперь умудренный печальной явью, совсем обез– голосенный

людской черствостью, практичностью, пошлостью.

О, если бы Вы и озеро исцелили меня, вернули прежнюю беспричинную

жизнерадостность, единственно истинное на этой Земле!

Нежно целую Ваши ручки, моя Бе^ шлет Вам самые искренние глаза, самые

скорбные улыбки. Она, маленькая, уже подстрелена обывательским кощунством в

отношении Поэта!

Всегда Ваш

Игорь

24

9

июня 1923 г.

9

июня 1923 г. Озеро «иуа51е» Извилистая тропинка

вокруг прозрачного озера приводит вас к янтарной бухте, на берегах которой так много

морошки, клюквы и белых грибов. Мачтовые сосны оранжевеют при закате. Озеро

зеркально, тишь невозмутима, безлюдье истое. Вы видите, как у самого берега бродят в

прозрачной влаге окуни, осторожно опускаете леску без удилища в воду перед самым

носом рыбы, и она доверчиво клюет, и вы вытягиваете ее, несколько озадаченную и

смущенную. Лягушки, плавая, нежатся на спинках, смотря своими выкаченными

глазами прямо на Вас, человека, не сознавая ужаса этой человечности, им чуждой: они

так мало людей видят здесь. Стада диких гусей и уток проносятся над озером, разом

падая на его влажную сталь. Все это озеро и его берега, и весь колорит природы

напоминают мне в миниатюре Байкал. Я говорю как раз об этом в одной из своих

новых поэз. И я очень жалею, дорогая Августа Дмитриевна, что мы с Фелиссой

лишены радости, радоваться вместе с Вами созерцанием всей красоты этого лесного

уголка Эстии!

Ваш Игорь

25

77

15 июня 1923 г.

15 июня 1923 г. «и^^е» Дорогая Августа Дмитриевна!

Завтра я получу от Вас три открытки. Почта придет через три недели после отъезда

нашего из Тойлы: приедет сестра Фелиссы и привезет все, что накопилось за этот срок.

Я блаженствую среди лесов и воды. Окуни клюют <....> Мы поймали их <...> Совсем

не тянет <...> с грустью

думаю <...> придется оторвать <...> чтобы, начиная с Бельгии, вновь выискивать

средства к жизни. Когда осенью вы приедете в Эстию, я обязательно покажу Вам это

дивное озеро – этот маленький Байкал. Все более и более я прихожу к заключению, что

единственно правильное и безошибочное абсолютно – избрать жизнь в природе и

уйти в нее целиком. Все остальное – ложь, мишура, тщета. К будущей весне я

заработаю столько денег, чтобы привести свой план в исполнение, тем более что для

этого нужны гроши. Жена шлет Вам свой искренний привет. Целую Ваши ручки, жду с

нетерпением писем.

Ваш Игорь

26

24

июня 1923 г.

Иванов день в Тойле 1923 г.

Дорогая Августа Дмитриевна!

Основываясь на Вашем любезном обещании, высказанном в последней открытке

Вашей, выслать чек пятнадцатого июня, мы к двадцатому явились в Тойлу, т. к. из

Стокгольма почта идет пять дней. Приехали мы потому, что истратили последний

грош, а жить в совершенно чужом месте в кредит не представлялось возможным. К

крайнему огорчению чек опаздывает, и до сего дня, т. е. 24 июня, еще не получен. Это

обстоятельство вынуждает нас сидеть в Тойле и ждать чека. Это тем огорчительнее, что

как раз теперь начался клев лещей, которого я ждал с таким нетерпением всю зиму.

Благодаря неправильности и неточности почты я лишен радости быть на своем озере и

вновь окружен безденежьем, дачниками и физиономиями своих вечных кредиторов. В

результате – совершенно расклеился и чувствую себя мерзко, сижу все Дни дома и

только и мечтаю о часе, когда смогу вновь попасть в иЦа$1е. Из письма М<акара>

Д<митриевича> узнал, что наконец-то дождались Вы приезда сестры. Радуюсь от души

за Вас и прошу передать ей мои приветствия. Один мой знакомый обещал привести в

иуа$1е «Тост безотв<етный>». Я перепишу «Поэзу о Иоланте» и вышлю Вам ее

незамедлительно. Как поживает маленький Асаф? Я думаю, он говорит по-шведски не

хуже, чем по-русски, – не так ли? М<акар> Д<митрие– вич> прислал нам

фотограф<ическую> открытку – с невестой он сам. По-моему, он выглядит очень

хорошо, помолодел и посвежел. Мечтаю отдохнуть до 1 октября основательно, а затем

двинуться или по Евро– пе. или же прямо в Москву. И в том и в другом направлении

мною уже

предприняты соответствующие шаги. Так, напр<имер>, на днях я получил письмо

от Долидзе, который устраивает теперь вечера Алексею Н. Толстому. Кстати – не

знаете ли Вы адреса Александры Михайловны Коллонтай, моей троюродной сестры?

Жена и я шлем Вам наши лучшие пожелания. Целую Ваши ручки.

Всегда Ваш

Игорь

27

30

июня 1923 г.

Тойла, 30 июня 1923 г.

Ваше безмолвие теперь уже положительно пугает меня, дорогая Августа

Дмитриевна! Две недели – ни звука. Мы до сих пор еще в Тойле. Я не знаю, что и

78

подумать. Очевидно, дело уже не в почте, а что-то у Вас произошло. Жду с большим

волнением известий. Шлем Вам наши добрые пожелания, ждем писем. Откликнитесь

– что с Вами? Привет сестре и маленькому Асе.

Ваш Игорь.

Р. Б. Я взволнован тем более, что давно знаю Вашу почти классическую

аккуратность и точность!

Иг.

28

11

июля 1923 г.

Тойла, 11 июля 1923 г.

Вместо очередной субботы пишу вам в среду, дорогая Августа Дмитриевна.

Благодарю Вас за открытку, рад, что у Вас все благополучно, а я, признаться очень

беспокоился. Благодарю также за обещание выслать чек, получив который в тот же

день поеду на озеро. Извиняюсь, что не написал в субботу, но настроенье у меня все

это время – очень и очень подавленное, настолько, что перо валится из рук и безверие

все сильнее, все мрачнее. Наступило дивное лето, но я его не вижу, т. к. приходится

жить вовсе не так, как хочется, а Вы, ду

мается, знаете без пояснений, что это значит. Тем более трудно это для меня при

моем характере. Для того, чтобы я был светел и продуктивен, так мало нужно, и

отчаяние черное берет, когда и этого нет. А обстоятельства складываются именно таким

образом, что вне озера у меня вовсе нет никакой жизни, а сплошь страданье. Я не буду

теперь в открытке вдаваться в подробности, как-нибудь при случае, при личном

свидании, я сообщу Вам много непреложного и печального в высочайшей степени, а

пока скажу Вам только, что считаю дни и часы, когда смогу быть на озере. Прошу

принять Вас мой искренний, самый сердечный привет. Целую Ваши ручки, верю в Вас,

в Вашу дружбу.

Ваш Игорь

29

14

июля 1923 г. и^е, 14. VII. 1923 г.

Дорогая Августа Дмитриевна,

Как только получил от Вас открытку, что чек выслан, отправился к себе на озеро,

вздохнув с облегчением. Показав хозяевам чек, получил кредит, а сам, получив его из

Тойлы, отправился в Ревель для учета по курсу дня. Выражаю Вам свою искреннюю

признательность за него. Итак, в настоящее время сумма моего к Вам долга равняется

160 кронам. Я не теряю надежды возвратить Вам ее с благодарностью через год-два.

Вы оказываете мне большую, неоценимую услугу, давая мне теперь кроны, т. к. я

положительно не желаю жить теперь в Тойле и мечтаю продержаться на озере вплоть

до своего отъезда за границу в конце сентября или в первых числах октября.

Единственно о чем заклинаю вас – не откажите высылать точно ежемесячно, дабы я

мог спокойно набраться сил к предстоящей трудной поездке. Первый раз Вы выслали

15 мая, во второй – 7 июля. Поэтому, дорогой друг, получился слишком большой

промежуток, и у меня нарушился весь бюджет. За это время я вынужден был опять

задолжать теще, что для меня крайне неприятно и болезненно. Я верю, Вы войдете в

мое положение и дадите возможность впредь вовсе не ездить в Тойлу до осени. О, если

бы Вы были так добры – выслали деньги первого и пятнадцатого августа: это дало бы

мне возможность «войти в жизнь». А затем уже – 15 сент<ября>. Если бы Вы сделали

так, я был бы счастлив, как может быть счастливо только дитя, т.е. безоблачно,

беспредельно. Обращаюсь к Вам как к родной. Других родных у меня почти нет

никого. Да, почти н и к о г о. Не ставьте же меня в зависимость от людей мне Ч УЖ

дых – вот страстная моя мольба. Это – непереносная боль, это такое униженье

79

непередаваемое.

А раз не будет такого положенья, о чем грустить мне? Озеро, тишь, стихи, надежды

на осеннее путешествие. Буду светел, радостен, независим.

Отправляю это письмо через одного учителя, который послезавтра едет в Тойлу.

Я так светло хочу увидеть вас, чтобы поцеловать ваши ручки, смотреть в Ваши

ясные глаза и говорить, говорить с Вами без конца о том, о чем говорят только с такими

испытанными друзьями, как Вы, дорогая моя и хорошая.

Всей душой Ваш

Игорь

Р. Б. Самый сердечный привет Вашей сестре и маленькому моему другу.

Иг.

30

<ТоИа, 24 июля 1923 г>

<Искрен>ний привет Вам, дорогая <Август>а Дмитриевна! В эту неделю <...>

много рыбы, собрали много <...> Лето установилось дивное. Так хорошо в природе, что

с ужасом думаешь об осени, когда придется оторваться от нее и погрузиться в

пустынные глуби человечества. Как омерзительны и отвратны города со всей своей

гнусью и неоправ– данностью!

Ваш Игорь

31

<Тойла, 1 августа 1923 г.>

Очень давно опять не имею от вас весточки, дорогая Августа Дмитриевна, не

уехали ли Вы куда-нибудь на дачу? Продолжаем сидеть на озере, где теперь хороший

клев. По делам приехал на один день в Тойлу, откуда сегодня иду на один вечер в Ярве

к Александру Эссену, где устроим импровизо-концерт. Завтра утром предполагаю быть

уже в иЦа$1е. Жена и я шлем Вам наш сердечный поклон. Всего, всего, хорошего.

Пишите. Вчера в Тойле сгорела одна из лучших дач. Сгорела до

тла, хотя и работали 2 пожарных команды. Потрясенье сильное. Целую Ваши

ручки.

Всегда Ваш

Игорь

32

3

сентября 1923 г.

Дорогая Аваста Дмитриевна!

Сообщаю Вам свой новый адрес: Eesti Estland. Tartu. Jakobi tдn. 58. Борису

Васильевичу Правдину для меня. Завтра уезжаю в Тарту. Подробности в письме.

Сердечно приветствую Вас, благодарю за все.

Ваш Игорь

Toila, 3 сент. 1923 г.

33

27

октября 1923 г.

Юрьев, 27 окт. 1923 г.

Вы удивляетесь, мой друг, дорогая Августа Дмитриевна, удивляетесь Вы, что я, так

часто ранее Вам писавший и поверявший в тяжких письмах своих все свои нужды и

невзгоды, вдруг умолк, и с 3 сент<яб– ря> перестал писать вовсе? – Что же здесь

удивительного? Разве я имею нравственное право постоянно расстраивать Вас, жалуясь

на свои неудачи, на невозможную безработицу, лишающую меня самого

элементарного, что требуется для существования? Разве мало я говорил, не желая

говорить, на эту тему? Разве Вам еще не окончательно ясно, что в положении,

подобном моему, бодрые слова и яркие чувства органически немыслимы? Сколько раз

80

хотелось писать Вам, сколько раз! И каждый – перо опускалось: зачем? – тревожить

друга? Вечно ныть? Не стоит, не хочется, постыдно и бестактно. А хорошего так мало я

имел сообщать вам. Получив ваш последний чек и письмо о Нем, я понял, что пора что-

либо предпринять решительное и в городе, т– к. среди боготворимой мною природы,

увы, я не мог ничего заработать. Сердечно, восторженно признательный Вам за лето

(какой див

ный несравненный дар!), за три месяца прозрачного озера, уединения и благости, я

вынужден был круто, сразу, оторваться от Красоты и окунуться в прозаическую гнусь

городскую. Послав 4-го сент<ября> из ]агуе, куда мы зашли из ТоПа проститься с

Александром Карловичем Эссеном, Вам открытку, 5-го мы проехали последний раз на

иуа$1е, проведя там целый день в милой лодке, ловя окуней и вдыхая Природу, а

вечером, в темноте и под дождем, наш Ка1атее5, очаровательный хозяин хутора, отвез

на ст<анцию> КаЬа1а (5 верст от озера), и мы отправились в Юрьев «пытать счастья».

Остановились у Правдина, я разменял кроны в банке, получил 2.700 эст<онских>

марок, и с этими деньгами мы начали свою «жизнь» в городе. На другой же день нашли

себе комнату с отдельным входом на Звездной около Лунной за 1500 м<а– рок> в месяц

без дров, где теперь и живем. Я стал искать издателей. Их здесь мало, и все они

эстонцы. Русских книг не жаждут. С трудом удалось продать Эдуарду Бергману новую

поэму в 3-х частях – «Роса оранжевого часа», которая выходит в декабре. Книга в 112

стран<иц>. Получил я за нее... 7.000 эст<онских> мар<ок>!.. Не подумайте, что шучу:

до того ли мне? Одним словом, Вы понимаете, отдал даром. И как еще радовался и

торжествовал при этом! Затем мне удалось продать изд<ательст>ву «Ббпауага» другую

книжку: Мария Ундэр. «Пред– цветенье». Перевод с эстонского. Книга в 64

стран<ицы>. Получил я за нее ... 3.000 эст<онских> м<арок>!.. И на этот раз не шучу, -

к сожалению! Зато уже больше мне ничего продать не удалось. Теперь у меня на руках

имеется 3 рукописи, пристроить которые здесь уже немыслимо. Поэтому нового ничего

не пишу. Что же касается концертов, дело обстоит значительно хуже: в Юрьеве живу

вскоре два месяца, и ни одного вечера организовать не удалось, несмотря на усиленные

старания. Нет предпринимателя – вот и все.

Зато удалось устроить по концерту в Везенберге и Нарве. Нарва дала... 600 марок, а

Везенберг... 1500 м<арок> убытку! Дождался, досиделся: мои вечера дают убыток! Это

мои-то вечера! Нашлась в Финляндии одна старая петербургская поклонница, устроила

мне в Гельсингфорсе 3 вечера подряд (17, 18, и 19 окт<ября>). Ездили мы с Фелиссой,

успех имели выдающийся (как, впрочем, и везде!), прожили в Гельсингфорсе неделю,

денег получили в «обрез», жизнь там безумно дорога, эмиграция нища. Рады были, что

вернулись без убытка, еще осталось 3.000 эст<онских> м<арок>. Приехали 21-го в

Юрьев, и вот теперь проживаем эти последние деньги, страшась думать, что будет

дальше.

А душа, между тем, рвется на природу, и с таким упоением броси– л<ась> бы

обратно в 1Л]а$1е! Но для этого нужны определенно 3 т<ы– сячи> в месяц, и их-то нет,

и скопить на пару месяцев не приходится,

не имея возможности абсолютной. А жизнь на озере и прекраснее, и дешевле!

Сирота, импресарио Смирнова, явился в Гельсингфорсе на мой первый концерт,

наговорил комплиментов и пригласил в первых числах ноября в Берлин и Прагу. Если

не обманет и сдержит слово, прислав аванс на дорогу, может быть, и воспряну немного.

Только плохо что-то во все это верится, ибо многие меня обманывали за эти годы.

Видеть Вас, Августа Дмитриевна, мне и жене моей очень хочется. Видеть, говорить

с Вами, читать Вам новинки. С наслаждением приехали бы к Вам погостить на

недельку-другую, да денег нет, конечно. Живем теперь по заграничному паспорту, визу

получить – дело легкое: дают сразу. Если бы было возможно Вас повидать! Но дорога

81

стоит дорого для нас: тысяч десять, вероятно. Были бы рады, конечно, если бы Вы сами

приехали, да Вы заняты постоянно. Я думаю, что наша дорога могла бы окупиться,

если бы я прочел в каком-нибудь салоне в Стокгольме свои поэзы. Прибыли я не ищу,

когда могу видеть Вас. Подумайте и напишите. Сколько лет я уже не видел Вас!

Адрес мой теперь на Правдина. Целую Ваши ручки, жду сообщений о Вас. Жена

Вас искренно приветствует.

Душевно Ваш

Игорь

34

4

февраля 1924 г.

Тойа, 4. II. 1924 г.

Дорогая Августа Дмитриевна, только вчера, приехав сюда с озера, где живу уже с

15. XI, нашел Вашу новогоднюю открытку, пересланную Правдиным! От души

благодарю и жалею, что не знал об этом раньше. Обещанного письма, однако, мне не

переслали, – видимо, Вы ждали ответа на открытку и не писали его. Итак, жду от Вас

теперь писем – и субботних, и закрытых.

Живу по-прежнему на озере иЦаз!е, где упоительно, много работая и проводя время

среди природы. К сожал<ению>, как Вы уже знаете, от нас почта (КаЬа1а) в семи

верстах, и через нее получать и отправлять письма затруднительно, в Тойле же я бываю

очень и очень редко. Живем отрезанные от всего мира с его враждой нескончаемой.

Пишите на Тойлу постоянно, ибо теперь буду бывать там 2 раза в месяц регулярно, и в

эти дни стану Вам отвечать аккуратно. Итак, буду теперь

здесь около 20-го февр<аля>. Надеюсь, к этому времени пришлете весточку о себе.

Сообщите, прошу Вас, адрес Мак<ара> Дм<итриевича> (тот же ли он?). Целую Ваши

ручки. Жена Вам сердечно кланяется. Как Ваше здоровье и маленького Аси?

Всегда Ваш

Игорь

35

5

января 1925 г. ТоИа, 5.1. 1925 г.

Дорогая Августа Дмитриевна!

Правдин переслал мне Вашу открытку, чем доставил искреннее удовольствие. Я

очень удивился, не имея от Вас больше года писем и даже думал, что Вы куда-либо

перевелись. Не писал Вам именно поэтому еще, что полагал о Вашем переезде на

другую квартиру. Впрочем, я послал Вам открытку к прошлому Н<овому> Г<оду>, и не

получил ответной. С большим удовольствием возобновил бы еженедельную —

субботнюю – переписку, но, к сожал<ению>, это теперь трудно будет провести в

жизнь, ибо я все время в разъездах. Лучше поступим так: буду писать Вам обязательно

каждое пятое число закрытое письмо, Вы же мне каждое пятнадцатое.

В первых числах февраля еду в Берлин, Париж и Прагу, до этого времени буду в

Юрьеве, Ревеле, Jбgewa и др. местах. В ноябре был в Риге, Двинске, Либаве. В октябре

вернулся из большого турнэ, уехав 8-го августа. Побывал в Берлине, Штеттине,

Данциге, Цоппоте, Варшаве, Лодзи, Вильне, Белостоке, Бресте, Пинске, Луцке и Ровне.

Везде давал концерты, кроме Берлина, т. к. летом был там разъезд публики. Заработал

настолько удачно, что смог отдать кредиторам 36.000 эс– т<онских> м<арок>, чем

сильно сократил сумму долгов. Рад этому в высшей степени... Пришлось и купить кое-

что.

В общей сложности получил около 700 долл<аров>, но, к сожал<е– нию>, жизнь в

Польше и Германии очень дорога, и львиная доля заработка пошла на отели и пр.

Теперь везу книги на продажу (8 рукописей!). К 1-му февраля (день двадцатилетней

моей литерат<урной>деятельности, т. к. первое сти– хотв<орение> было помещено 1-го

82

февраля 1905 г.) изд<ательст>во Бергман выпускает в свет две новые книги. Если

«удастся», вышлю и

Вам. Говорю: «удастся», т. к. наши издатели не очень-то обращают внимание на

просьбы авторов.

Теперь жду от Вас сообщений, как Вы прожили этот год. Весьма жалею, что и

прошлым летом не побывали у нас на озере и на море. М<ожет> б<ыть>, удастся в это

лето? Пишите пока на Тойлу. Следующий адрес сообщу 5.11.

Жена Вас приветствует и поздравляет.

Адрес Мак<ара> Дм<итриевича> потерял. Сообщите, пожалуйста.

Опять в Берлине виделся с Костановым и его семьей всей. Милейшие люди они, его

же трагедия всегда печалит меня: такой одаренный!

Целую Ваши ручки.

Ваш Игорь

36

5 февраля 1925 г.

Дорогая Августа Дмитриевна!

Я очень благодарен Вам за телеграмму с приветствием к моему юбилею и милое

письмо. Я рад, что у Вас все благополучно и что Вы чувствуете себя хорошо.

«Солнечной женщине» было помещено осенью во «Времени» (Берлин).

Стих<отворение> это вошло в сборник моих стихов 1922—1923 гг. «Литавры солнца»,

имеющий выйти в свет до осени. «Поэзу о Иоланте» я вышлю Вам в ближайшие дни.

Сейчас я пишу Вам из ]агуе, от Эссена, куда пришел из Тойлы сегодня. Завтра утром

еду в Ревель. Дней через десять-пятнадцать еду в Берлин – Париж – Прагу. Юбилей

прошел более чем тихо. Этот день провел в Той– ле. Служили на могиле мамы

панихиду и молебен. Никого из городов не приглашал. Тем более своих «односельчан».

Получил пять телеграмм и семь писем, в четырех газетах меня вспомнили немного. Вот

и все. Да, впрочем, иначе и быть в наше время не может... Офокстротти– лись все

слишком. Жена шлет Вам свой искренний привет. Целую Ваши ручки, жду письма.

Поцелуйте от нас Асю.

Всегда Ваш

Игорь

■1агуе, 5. И. 1925 г.

23 февраля 1925 г.

Письмо «вне абонемента»

С большой к Вам просьбой, дорогая Августа Дмитриевна: мне нужно немедленно

выехать в Париж, Берлин и Прагу – дать вечера, продать попутно несколько рукописей

книг. Имею 100 крон, не хватает еще столько же. Будьте хорошая, пришлите

немедленно эту сумму, и я тотчас же выеду, причем обязуюсь честным словом выслать

Вам из-за границы недели через две-три эту сумму. О прежнем долге пока не

упоминаю, это будет теперь трудно, но новый погашу незамедлительно. Со дня на день

ждал 100 крон (в герм<анских> зол<отых> марк<ах>) из берлинского «Времени», но

оно закрылось временно, и вот в результате – моя просьба к Вам, ибо Вы – самый

лучший друг и поможете мне выбраться на заработки. Через месяц вернусь с

обеспечением на все лето и осень, и часть зимы. Все бумаги и визы готовы, нужно

только их взять. Сезон кончается, и я спешу ехать. Жалею, что и то потерял так много

времени. Пока тороплюсь, целую Ваши ручки, жду скорого ответа. Это письмо вне

очереди, 5-го апр<еля> напишу Вам снова и надеюсь – из Франции.

Фелисса просит Вас принять ее сердечный привет. Асю целуем.

Ваш Игорь

ТоПа, II, 23.1925 г.

83

Р. Б. Если я теперь же не выеду, я попаду в такое же положение, как в 1£ годы, а это

ужасно, не правда ли? Верую, что Вы этого не допусти– те: пока еше не поздно, тем

более, половина денег имеется у меня не– прикосновенная, а это так много значит.

Прошлое турнэ по Польше дало мне большую пользу!

Игорь

На днях буду в Юрьеве – достану все-таки книги для Вас – должен достать – и

вышлю с упоением!

Я так настроился ехать, так хочется новых мест, людей, успехов, блеска, тем. Я как-

то не старею, дорогая Августа Дмитриевна, и в свои 37 лет часто чувствую себя

двадцатилетним, и «девятнадцативешние» это так хорошо видят...

Вот и сейчас мне так легко писать Вам, зная наверное, что Вы не погасите во мне

вдохновения, не охладите моего порыва и дадите по

эту остаться поэтом и поступить, как ему хочется, как ему нужно. От неудачи никну,

блекну, от успеха – крылат, жив, блестящ! Еще раз – Ваши ручки!

Игорь

С. Прокофьев писал мне на днях. Он теперь в Германии. Очень хочу повидаться с

ним. Его «Любовь к трем апельсинам» – событие в Европе.

В Америке же она шла 3 года назад с выдающимся успехом.

Я думаю дать ему либретто для новой оперы.

Отчего бы либретто не написать поэту? Ведь их обыкновенно пишут какие-то

фельетонисты из захудалых изданий.

<ПРИПИСКИ НА полях:>

Получив от Вас деньги, выеду на другой же день.

В дороге буду писать Вам каждую неделю.

38

5 марта 1925 г. 5.III. 1925.Toila

Дорогая Августа Дмитриевна,

пусть прежде всего этот месяц ознаменуется присылом мною Вам давно обещанной

«Поэзы о Иоланте»! Наконец-то я, выбрав свободную минуту, переписал ее для вас. И

только для Вас: переписывать не люблю и не имею времени, ибо работаю теперь во

многих изданиях (Ревель, Рига, Берлин, Варшава и Париж), еженедельно посылая туда

стихи, рассказы и статьи об искусстве. Дело наладилось. На днях в Юрьеве вышли в

свет новые поэмы. Т. к. теперешние издатели экземпляров автору, кроме одного, не

дают (экономия!), авторы же зарабатывают так мало, что о покупке не может быть и

речи, сообщаю Вам небезынтересно ознакомиться самой и ознакомить с моими

книгами милого Макария Дмитр<иевича>, адрес издателя: Estland, Tartu, Jaani uul, 26 -

Vadim Bergmann. Книга каждая стоит меньше 1/2 доллара. Конечно, после Парижа

(поездка наша туда пока отложена несколько) я смог бы прислать Вам и сто

экземпл<яров>, но, думается, Вам интересно прочесть теперь же и не откладывая.

Поэтому-то я и сообщаю адрес Вади– Ма Эдуардовича.

В настоящее время я пишу новый большой роман онегинской строфой из жизни

России периода 1890-1917 гг. Написал уже ровно 2 части (80 строф по 14 строк).

Предвидится еще столько же, если не больше. Надеюсь к маю закончить труд. Эта

работа, собственно, и заставляет меня несколько отложить поездку, хотя есть и иные

причины.

Идея Ваша – разговор по телефону – выполнима, думается, и теперь: ТоПа

соединена телефоном с Ревелем, а Ревель, вероятно, со Стокгольмом. Если вы хотите

стихов, вызывайте, – я к Вашим услугам. И мне будет приятно – очень приятно —

читать для Вас, Вам... Предполагаю, когда поеду во Францию, побывать и в Италии, где

мы, м<ожет> б<ыть>, встретимся. А если не там, возможно, и в Эстии: м<ожет>

84

б<ыть>, Вы поедете через Ревель? Если я Вас очень попрошу об этом?

У нас выпал глубокий снег, и ТоПа приняла совсем зимний вид: снова салазки,

лыжи, лунные ночи... Хорошо! Живем мы очень уединенно и, кроме как у Эссена, ни у

кого не бываем: люди вне искусства, – что может быть с ними общего? Всюду

политика, а я ее органически не выношу. Читаем всю изящную литературу, какую

только удается доставать, а это очень трудно.

Целую Ваши ручки, знакомые с шелестом вешним страниц сборников поэз. Жена

свидетельствует Вам свое внимание.

Ваш неизменно

Игорь

7 апреля 1925 г. ТоПа, 7. IV. 1925

Дорогая Августа Дмитриевна!

Вы мне доставили большое удовольствие, исполнив мою просьбу, да и я не

сомневался в этом: ведь Вы – Вы. Очень благодарен Вам и обрадован. В ближайшие

дни еду, – укладываемся. Следующее письмо – из Берлина.

Солнце так вдохновенно, река вскрылась ото льда, вскоре появятся подснежники и

перелески, зацветут фиалки и анемоны – их у нас так много на лужайках. Пользуюсь

случаем поздравить Вас с Праздниками – Вас и Асю – и поблагодарить за карточку, где

Вы все та же, как будто и не было семи лет. Жена Вас поздравляет и приветствует.

Спешу на почту: сейчас уходит.

Ваш всегда

Игорь

5 мая 1925 г.

Дорогая Августа Дмитриевна!

Приехал сюда 27 апр<еля>, вчера дал концерт, к сожал<ению>, в маленьком зале, т.

к. русских здесь уже мало и все беднота. Настроение не из приятных, ибо жизнь дорога

безумно, а денег пока очень мало. Импресарио обеднели тоже и дают гораздо меньше,

чем раньше. Завтра выяснится дальнейшее. Целую Ваши ручки, надеюсь на лучшее.