Текст книги "Царственный паяц"

Автор книги: Игорь Северянин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 40 страниц)

Переписываюсь только с Мадлэн, Златой, Башкировым, Северянкой и братом Эссена,

живущ<им> теперь в Америке. Вот и все знакомые. С местными – шапочное

знакомство. Да еще в Dorpat’e есть чуткая изящная душа – Борис Васил<ьевич>

Правдин, прив<ат>-доц<ент> Юрьевск<ого> университета^ поэт, чудный человек. Он

собирается в июле на мес<яц> ко мне. Только что потерял жену-француженку. Олег, его

5-летний сын, сказочной красоты ребенок. Я постараюсь доставить Вам его карточку. Я

произвел Эссена, Башкирова и Правдина в принцы – Лилии, Сирени и Нарциссов.

Они заслужили это – они слишком любят искусство. Мария Вас<ильевна> служит в

Ревеле в кабарэ – поет цыг<ан– ские> песни, хорошо зарабатывает. Мы не виделись с

нею с ноября. Жена моя – хорошая, добрая, изящная. Боготворит меня и мое

творчество, сама пишет стихи по-эст<ийски> и по-русски. Я посылаю Вам одно из ее

русских стихотв<орений>. Мне с нею очень легко и уютно. Беспокоит меня только ее

здоровье: на днях она готовится стать матерью и чувствует себя очень слабой. Ей 20-й

год, и, м<ожет> б<ыть>, это облегчит трудность ее положения. Что касается Вашей

службы, я и радуюсь, и беспокоюсь за Вас одновременно. Конечно, Ваши успехи

66

изумительны, цены высоки, но Вы совсем, совсем не бережете себя, мой далекий-

близкий единомышленник * <...> Так Вы полагаете, что Миррэлия – на Готланде? Не

слишком ли это определенно для призрачного?.. О, дорогая и любимая, светло и

дружески скажу словами

Далее часть письма отрезана.

св. Мирры: «Все то, что выше жизни, зовется сном...» Нежно и почтительно целую

руки Ваши женственно-мужественные.

Душою Ваш неизменно Игорь

Р. Б. Я пришлю Вам «Поэзу о Иоланте» в ближайшем времени, так как «Тоста» в

настоящее время нет у меня в доме. Фелисса шлет Вам искренний привет.

Я хочу, чтобы Вы писали мне часто и много. С особенным удовольствием буду

отвечать Вам: теперь я совершенно оправился от той жуткой нервозности, которая

терзала меня жестоко в иных условиях, благодаря обществу иных людей. Моя жена

действует на меня благотворно: я абсолютно свободен, она совсем не ревнива,

современна, чутка, развита и талантлива. Все вместе взятое дает мне возможность петь,

творить, поддерживать переписку с друзьями. Всего хорошего Вам. Пишите,

пожалуйста. В сент<ябре> мы едем в Германию.

Иг.

9

23 октября 1922 г.

Берлин, 23 окт. 1922 г.

Светлая Августа Дмитриевна!

4-го октября я покинул Эстию, а с 6-го нахожусь в Берлине. Мои концерты

состоятся в первых числах ноября. Затем я еду, по всей вероятности, в Прагу и Белград,

хотя один импресарио зовет в Копенгаген, Стокгольм и Христианию. Но это еще не

наверняка – он не уверен в сборах в Скандинавии. Мне безумно хотелось бы

повидаться с Вами, мой друг: м<ожет> б<ыть>, Вы приедете в Берлин, если мне не

удастся к Вам? Перед отъездом из Toila я получил Ваше письмо из Германии и

пожалел, что опоздал своим приездом. Я рад за Вас, что Вы отдохнули хорошо: Вы

заслужили – о, более чем заслужили! – этот отдых. Берлин меня утомляет, после

глуши моей эстийской мне немного здесь трудно.

Мой верный рыцарь – Принц Сирени – поэт Борис Никол<аевич> Башкиров-Верин

– 8-го приехал из Ettal (около Мюнхена), – где он живет с композ<итором> С.

Прокофьевым, – чтобы повидаться со мной. Он пробыл в Берлине 8 дней, и мы

провели с ним время экстазно: стихи лились, как вино, и вино – как стихи. Я встретил

здесь много знакомых: Минского, Зин<аиду> Венгерову, худ<ожника> Пуни,

Василевского (Небукву), Маяковского, Виснапу и др. Раз пять был у Гзов– ской, с

которой у нас установились с прошлого года сердечные и дру

жеские отношения. Она по-прежнему очаровательна целиком – эта лазурная

художница! Устроились мы здесь, в смысле кварт<иры>, превосходно: у нас большая,

светлая комната в семействе, все удобства, даже уют, если хотите. Моя Злата

приготовила мне ее заранее. Это тем более мило с ее стороны, что теперь здесь острый

квартирный кризис. Нам с женою было очень грустно и досадно, что мы, не зная

возможности заочного крещения, не обратились к Вам с нежной просьбой быть

крестной матерью нашего Вакха. Он, конечно, остался дома с бабушкой.

Мы просим Вас принять наши искренние приветы и лучшие мысли, к Вам

направленные. Пишите по следующему адресу: Deutschland, Berlin N, Wolgaster Strasse,

6. Frau Eugenie Mennecke fьr Igor-Severjanin.

Целую Ваши ручки.

Душевно Ваш Игорь

67

Р. S. Мой сердечный поцелуй дорогому Макару Дмитри<е>вичу.

Иг.

10

3

декабря 1922 г.

Berlin, З.ХН

Дорогая Августа Дмитриевна,

прежде всего от всей души благодарю Вас за Вашу фотогр<афическую> карточку:

мне так приятно было увидеть вновь Ваши черты, черты человека, душевно любящего

искусство. Вы изменились, да! Переживания Ваши глубокие отпечатлели свой след на

Вашем родном для меня лице. Но они же дали ему какое-то особое изящество, особую

утонченность. Я благодарю Вас за Ваш подарок, я тронут им.

21-го ноября я дал в зале Филарм<онии> свой концерт. Единственный. Зал был

переполнен. Овации напоминали мне Москву. Я доволен. Предлагают повторение

вечера, но, к сожал<ению>, я вынужден отклонить: герм<анская> марка падает

стремглавно, жизнь здесь дорожает неимоверно, и мы, пока у нас еще есть деньги на

дорогу, спешим уехать Домой. Неименье денежн<ых> и энергичных импресарио

побуждает меня к этому – грустному для меня – шагу: я мечтал побывать везде, я мог

буквально разбогатеть, т. к. имя мое до сих пор для публики магнитно, что мне

показали Рига, Ковно, Берлин. Мой же импр<есарио> безденежен, беспаспортен, вял.

Вернувшись домой, я буду давать вече– Ра в городах Эстии и этим существовать, т. к.

книги свои я продал «Накануне» за 900 т<ысяч> герм<анских> мар<ок>, деньги за 2

месяца

прожил и купил необходимые вещи. К сожал<ению>, я не мог перевести в Эстию

ничего, т. к. герм<анская> марка ниже эстонской в 25 раз!..

В результате не знаю, что делать, ибо за время моего в Эстии пребыванья у меня

накопилось долгов на 80 т<ысяч> эст<онских> ма– р<ок> – все это по мелочам и все

бедным труженникам-крестьянам. Госиздат дает мне за книги 250 крон, 250 крон

любезно одолжила одна моя хорошая знакомая. Не хватает для полной ликвидации

долгов 500 крон. Если бы Вы, дорогая Августа Дмитриевна, выручили меня, я с такой

нежной благодарностью приветствовал бы Вашу сердечность! Мне легче быть

должным Вам, человеку близкому мне по духу и способному понять меня, чем людям,

пусть добрым, но далеким, чужим.

Я не могу указать Вам точно срока, когда смогу вернуть Вам просимую сумму, но я

еще не так стар, не так забыт обществом и полон сил и юношеской энергии: заработать

их, чтобы возвращать, хоть по частям, надежды не теряю. Т. к. мы с женою будем

теперь в постоянных по Эстии разъездах, т. к. ТоПа наша – глухой и отдаленный уголок,

самое лучшее – если Вы будете направлять корресп<онденцию> на моего доброго

друга – Марг<ариту> Карл<овну> Кайгородову для передачи • мне (Ревель, Эстония.

Морской бульвар, 17. Дом и кв. Роттерман). Я буду держать ее в курсе своих скитаний,

и она немедленно переправит мне Ваши письма. Всего хорошего, доброго и солнечного

желаю я Вам от души. Фелисса ко мне присоединяется, сердечно приветствуя Вас.

Душевно Ваш Игорь

Р. Б. Если Вас затруднит выслать 500, вышлите хотя бы 250, – и за это я буду Вам

очень признателен: ведь это 20 т<ысяч> эст<онских> <марок> – У4 долга, так безумно

терзающего меня, накопившего пятью годами жизни в Эстии семью в 8 человек. Теперь

нас двое, и долгов мы не делаем вовсе.

Самое лучшее – выслать чеком в заказн<ом> письме непосредственно на

Кайгородову без передачи мне: она получит и разменяет, и разошлет всем кредиторам.

Список (кому сколько) у нее имеется. Одновременно пишу ей. Она поэтесса, замужем

за сыном известн<ого> проф. Кайг<ородова>. Чудный человек. Душа. исполн<енная>

68

мистики.

11

10 января 1923 г. 10 янв. 1923 г.

Дорогая Августа Дмитриевна!

Маргарита Карловна переслала мне Ваше письмо, за которое я не нахожу слов

благодарить Вас. Спасибо Вам сердечное, русское наше, за

обещание доброе выслать просимое. Получив от Вас сто крон в январе и столько же

в феврале, я расплачусь незамедлительно с большей частью мучающих меня долгов и,

хотя Вы и не обязываете меня, в силу своих взглядов отдачей, почту за счастье вернуть,

когда сумею. Своим присылом Вы дадите мне хорошее настроение, а следовательно, и

новые стихи, т.к. я могу работать только в светлом и спокойном настроении.

Мы с женой приехали в Эстонию только 24-го утром на пароходе «Шасса*. До сих

пор устроить ни одного здесь вечера не мог, т.к., во– первых, все время отдыхал от

мерзостного Берлина, а, во-вторых, не так-то легко найти и здесь устроителей. На днях

мне обещали устроить в Ревеле вечер, веду переговоры с Юрьевом и Валком. Как

только растает снег, мы с женой уедем на ст<анцию> Sonda, в 36-ти верстах от Тойлы,

где наймем маленькую хижину на берегу очаровательного озера Uljaste (Ульястэ). Мы

проведем там все лето, ловя рыбу и занимаясь поэзией. Там всего четыре избушки, от

станции 3 версты по лесной тропинке. Озеро 12 верст в окружности. Высокие лесистые

берега. Ни души. Масса грибов, ягод, рыбы. Продукты очень дешевы и свежи. Но для

этого я должен теперь много работать, чтобы скопить к лету необходимую для

проведения его сумму в 15 т<ысяч> эст<онских> м<а– рок>. Повторяю, я работы не

страшусь, но, к сожал<ению>, ее нет почти из-за отсутствия настоящего импресарио.

Часто с отрадою вспоминаю Долидзе: вот это был энергичный человек! Осенью мы

поедем в Россию.

Вы нас очень обрадовали, дорогая и милая Августа Дмитриевна, своим обещанием

приехать к нам в Тойлу на Пасху. Ждем Вас с искренним и восторженным

нетерпением. Напишите, когда выедете, я приеду в Ревель Вас встретить. В настоящее

время я готовлю к печати новый сборник – «Литавры солнца*. Вскоре пришлю Вам

только что вышедший в свет альманах «Via Sacra*, где помещены три мои пьесы.

Альманах издан в Юрьеве изд<ательст>вом Бергмана. Я был так рад, так доволен

получить от хорошего Макария Дмитриевича такое чудное письмо. Передайте же ему

мои самые сердечные воспоминания. Завтра я пошлю ему на Москву большое письмо.

Жена моя просит передать Вам ее признательный привет и благодарность за Вашу

отзывчивость. Маленького Асафа мы целуем. Примите от меня маленький дар – стихи,

возникшие сегодня внезапно в моей душе и немедля запечатленные мною для Вас и

Вашего сына.

Душевно Ваш

Игорь

Р. S. Что касается перевода на Кайгородову, лучше всего чеком на Eesti Bank, но я,

право, плохо осведомлен – кронами или марками это

возможно. Думаю, что выдадут марками, по примеру других стран. Из Германии,

напр<имер>, выдавали осенью эст<онскими> марками.

Иг.

Продолжайте писать пока, пожалуйста, на Кайгородову.

Иг.

12

7

февраля 1923 г.

ТоПа, 7 февраля 1923 г.

Дорогая Августа Дмитриевна,

69

вчера из Ревеля перевела мне Маргарита Карловна деньги, полученные ею от Вас, и

я целую Ваши ручки: благодарность Вам сердечная еще раз. Вы меня выручили из

трудности, – благодаря этому присылу сумма моего долга сократилась на 9.000

эст<онских> мар<ок>, и это радует меня, как ребенка: Вы даже представить не можете,

как тяжело, противно должать, а тем более людям, стоящим по положению и развитию

с Вам<и> не в уровень...

Живу по-прежнему в доме матери моей жены, живу на всем готовом, пользуясь

большим вниманием и заботливостью. За месяц она берет с меня за все – дрова,

стирка, комната, великолепный, простой, но питательный стол —всего 3.000

эст<онских> мар<ок>, – как видите очень дешево. В таких дивных условиях я могу в

той-же степени и работать, что я и делаю с наслаждением. Так, напр<имер>, в январе я

написал книгу стихов в 140 стран<иц> и новый роман в стихах в 85 стран<иц>. К

сожалению, я не в состоянии, не имея постоянного заработка, платить ежемесячно

даже такую мизерную сумму, и поэтому задолжал ей около 20.000. Вчера, когда я

получил от Вас деньги, я отдал ей 6.000. И этот долг – самый главный, т. к., не

уплачивая ей, я, вообще, не могу никак существовать, ибо она – бедная труженица,

ничего, кроме двух дач, – из которых одну сдает по 300 м<арок> в м<е– сяц>, а в

другой мы сами живем, – не имеющая. Лично у нее никаких заработков нет, т. к. все

свободное время она отдает нашему Вакху, вполне заменяя ему родную мать. Ему

пошел уже седьмой месяц, и это – здоровый, полный, веселый, яркощекий ребенок.

Сидит уже, не сгибаясь, все что-то щебечет, смеется постоянно. Итак, я задолжал ей

большую сумму, и она, в свою очередь, чтобы содержать нас, задолжала

односельчанам. Как видите, получился некий круговорот, из которого почти нет

выхода... И это положительно убивает меня. Все, что

зарабатываю, идет на погашение долга, и ничего на жизнь не остается. Мы

буквально ничего лишнего себе не позволяем, я не пью абсолютно ни капли вина (ни

дома, ни в гостях), и все же выбраться из затруднения немыслимо. Необходима помощь

извне, чтобы погасить прошлое. Тогда нам будет легко и благостно, ибо мы – люди

скромные, любящие природу, искусство и свободу. Никаких изысков, дорого стоящих и

ничего, кроме разочарования не дающих, не нужно нам. И если бы Вы, Августа

Дмитриевна, дорогой друг мой и моего творчества, прислали в феврале или марте еще

столько же, Вы чрезвычайно облегчили бы мое положение, из которого пока нет

выхода, т. к. концерты теперь никто устраивать не хочет, не имея денег и энергии.

Из присланных Вами денег я отдал еще 2.000 М. К. Кайгородовой, которая в

настоящее время очень стеснена в деньгах. Этим износом я погасил свой ей долг

целиком. Себе оставил только тысячу, с которой сегодня еду в Юрьев пробовать

устроить там вечер. Вскоре я вернусь домой, поэтому письма свои направляйте,

пожал<уйста>, на Toila. И если вздумаете прислать деньги, прямо чеком на мое имя.

Дорогая Августа Дмитриевна, как больно мне писать Вам все это – такая удручающая

прозность, не остается места ни для чего отвлеченного. Вот если Вы приедете к нам на

Пасху, тогда наговоримся и начитаемся вдоволь! И вовсе не будем говорить о

противных, ненавистных деньгах. Мы с Фелиссой предложим Вам пойти к морю, в

парк, на нашу изумительную Флаговую гору, и там Вы услышите песни нашей

Природы в моем исполнении. Вам понравится Toila —о, за это я ручаюсь!

Сегодня я высылаю Вам «Via Sacra». Жду вскоре Ваших писем. Жена, ее мать и

Вакх – все Вас сердечно приветствуют. Я писал тогда же Макарию Дмитриевичу, но

до сих пор ответа не имею, что меня несколько тревожит: получил ли он мое письмо.

Всего доброго Вам и солнечного, мой друг истинный.

Душевно Ваш

Игорь

70

13

13

февраля 1923 г. ТоПа, 13.11.1923 г.

Дорогая Августа Дмитриевна,

в великолепный морозный солнечный день пишу вам грустные и мрачные новости.

Как это досадно! Как хотелось бы сообщить что-нибудь °дрое, хорошее, но, увы!

Я съездил в Юрьев, оттуда в Ревель, – третьего дня вернулся в нашу любимую

мною глушь, вернулся обескураженный людской черствостью и отчужденностью,

вернулся со станции пешком, восемь верст неся чемодан с концертным костюмом и

проч., изнемогая от усталости...

Никто и нигде не может теперь же устроить ни одного вечера – вот результат моих

хлопот. Один не имеет средств для начала, другой не имеет времени, третий не имеет

желания, четвертый... Одним словом – удачей моя поездка не сопровождалась.

Многие обещают, оттягивают, что-то мямлят. Но я так хорошо знаю цену этим

обещаниям!... А жизнь не ждет. Что мне пришло в измученную нуждой голову, которая,

при малейшей удаче, могла быть такой ясной и творческой всегда: не сумели ли бы Вы

поставить «Плимутрок» в Вашей библиотеке, приняв участие в этой комедии и раздав

роли своим сослуживцам? Надо думать, что сбор дал бы несколько сот крон, а это так

меня выручило бы из моего мрачного положения. Как был бы я рад, как счастлив хоть

временно передохнуть от одолевающей меня безработицы, чтобы отдаться всецело

творчеству и природе! Забыл Вам сказать в прошлом письме, что за последнее время от

всех неприятностей и тревог у меня развивается болезнь сердца, и по ночам, в

бессоннице, я испытываю едкие муки, трудно передаваемые словами. А как все могло

бы быть славно, ведь я, в общем, здоров и бодр! Ведь я певец солнечной ориентации, я

по-существу не нытик. Как, кстати, нравится Вам мой «Плимутрок»? Меня очень

интересует Ваше мнение, ибо Вы – женщина чуткая, большая интуитка. В ближайшие

дни, по совету одного доброго знакомого эстонца, занимающего в Ревеле крупный пост,

я думаю приступить к переводу книги эстонского народного эпоса – «Калевипоэг». В

ней – 18.000 стихов, так что работа эта явится капитальным, как видите, трудом, и на

это потребуется не меньше шести-восьми месяцев. Тогда я получу очень крупную

сумму, но до того времени... страшно и подумать! Да и вообще трудно работать, когда

душа омрачена. А я так близко принимаю все к сердцу, да и как могло бы быть иначе:

острые переживания дают острые произведения, не так ли?... Напишу Вам как-нибудь

более в бодрых, весенних тонах, а пока целую Ваши ручки, от всего сердца

приветствуя Вас, дорогая Августа Дмитриевна. РеИББ просит сердечно кланяться Вам.

Вот мой друг хороший и чуткий – моя жена! Как я глубоко ей за ее нежность и

ободрения меня постоянные признателен, если бы Вы знали! Она воистину бережет

меня, эта женщина-ребенок! Не дает унывать мне окончательно, спасибо ей. Только и

есть у меня два друга истинных: Вы и она.

Напишите, Августа Дмитриевна, напишите мне что-нибудь бодрое, светлое, как Вы

умеете, – и сколько новых стихов услышит мир!... Не

забывайте искренне к Вам расположенного, ценящего Вашу отзывчивость и ласку

поэта, сильного в прошлом и – твердо верю в это! – и в будущем!

Душевно Ваш

Игорь

14

19 марта 1923 г.

Тойла, 19.III

Дорогая Августа Дмитриевна!

Ради Бога, что с Вами? 7.II и 13.11 послал Вам 2 заказ<ных> письма, 7.Н послал

«Via Sacra», – и от Вас ни слова! Здоровы ли Вы? Не уеха– ли-ли куда-нибудь?

71

Беспокоюсь, откликнитесь. Положение мое без перемен к лучшему, наоборот: с тех пор

не заработал ни марки. Положение осложняется: кредитор из купцов грозит судом. И

долг-то небольшой: всего 16т<ысяч> эст<онских> м<арок>! Но взять негде абсолютно.

Здоровье расшатывается окончательно. Дни и ночи думаешь только об одном позоре —

невозможности отдачи немедленной. И тут еще торопят. Есть от чего с ума сойти. И,

несмотря на этот отчаянный ужас, все же усиленно работаю. Не удивительно ли? Но

сбыта нет. Да, пока сбыта нет. Ребенок заболел глазами, жена от малокровья

изнемогает, но помочь бессилен и ребенку, и жене. Не хочется даже говорить на эту

тему: так скверно. Но пишите хоть что-нибудь: Ваше молчание так беспокоит меня. Я

пугаюсь: не обидел ли я Вас чем-нибудь случайно? Быть может, расстроил Вас своими

невзгодами? Тогда простите, – впредь не буду касаться этой темы. Писал же Вам на

правах дружбы, откровенно. Просил, если можно, в долг. Имея 20 том<ов> тиражных

книг, думал, что со временем возвращу с признательностью. Обращаться к чужим не

умею. Вас же чужой не считаю. Книги мои – капитал, временно ничего не дающий. И

есть – и нет. Целую Ваши ручки, жена Вас приветствует.

Ваш Игорь

15

4

апреля 1923 г.

Тойла, 4 апр.

Дорогая Августа Дмитриевна!

Сейчас получил наконец-то Ваше письмо и спешу Вам на него ответить тотчас же.

От всей души выражаю Вам горячую свою признательность

♦ ♦ ♦

за добрые Ваши обещания помочь мне и прошу принять мои поздравления с

Праздниками, а также выраженья соболезнованья по поводу Вашей болезни зуба.

Воображаю, как это измучило Вас: знаю это по опыту, когда у меня бывали много лет

назад зубные боли, доводившие меня до умоисступления. Очень заинтересовал<ся>

переводом под вашей редакцией, с нетерпением буду ожидать выхода книги. За эти

годы жизни моей в Эстии я перевел 3 книги с эстонского, не зная языка. Основывался

только на ритме, рифмах и чутье; в прозе, дословно, переводила мне жена и сами

авторы. Одна из этих книг – «Amores» Вис– напу – уже издана в Москве, другая

выйдет осенью в Юрьеве, проданная изд<ательст>ву Бергмана еще прошлой осенью, а

третья лежит до сих пор в портфеле автора, как и два новые романа в стихах и книга

стихотв<орений>. Я слышал, что Ляцкий опять теперь в Стокгольме, но адреса его не

знаю, да и в переписку не вступлю: из этого вряд ли что-либо выйдет. Если он

действительно в Швеции и если бы Вам удалось это узнать, я с удовольствием выслал

бы Вам незамедлительно рукописи романов и стихов, начисто переписанные для

набора и просил бы Вас не отказать в любезности дать Ляцкому их для прочтенья и,

если возможно, для приобретенья. Но, не зная, там ли он, я затрудняюсь затруднять Вас

рукописями. Во всяком случае, они у меня уже переписаны и ждут только случая

ошрифтиться. С тех пор, как я писал вам (18.III), нового произошло в нашей жизни

немного и обстоятельства ее не улучшились нисколько: все та же нужда вопиющая,

ужасающая, тем более мрачная, что мать жены совсем измучилась с ведением

хозяйства, не получая от меня никаких подкреплений. Сидим буквально на одном

картофеле и хлебе с чаем (за последнее время), но и на это нет. Не ужас ли?...Так что

Вы представить себе не можете, как мы теперь «живем». Мне стыдно сказать Вам, но

приходится, вынуждают обстоятельства: даже 30 крон здесь уже месяц приличной

жизни, и если бы я имел случай и возможность, – скажем откровеннее: если бы Дм

жертвовали ежемесячно, только до осени, когда-то прославленному, ныне душимому

нуждой русскому лирику по 30 крон, он благословлял бы Вас, был совершенно спокоен

72

и мог бы продолжать творить неусыпно и все так же вдохновенно, как и раньше. Да, 30

крон – это теперь капитал для меня – моя жизнь! И не стесняйтесь пожалуйста,

дорогая Августа Дмитриевна, небольшою величиною этой суммы: верьте, Вы, друг

мой, меня этим не обидите, а спасаете. Повторяю: мне так немного нужно, чтобы быть

радостным и молодым, чтобы быть поэтом в полном смысле этого понятья. И вот еще к

Вам громадная настоятельная просьба, которая, думается, Вас не затруднит, а мне

доставит истинное удовлетворение. Это: пиши

те мне, заклинаю Вас, каждую субботу открытку хотя бы в несколько слов, но

непременно каждую субботу. Не изумляйтесь моим причудам: мне это так хочется, мне

необходимо это, меня очень успокоило бы, дало бы мне больше бодрости. Вы

исполните эту мою просьбу? Правда? Ну, пожалуйста, я очень-очень хочу этого. Ах,

Августа Дмитриевна, ведь я как ребенок! Неужели Вы не чувствуете, не видите этого?

Так что же Вам, доброй и мудрой, стоит побаловать ребенка? Да и для Вас гораздо

проще и легче писать открытки раз в неделю, чем большие письма. В этих открытках

Вы сообщайте все случаи за неделю, Ваши настроенья, радости и горести. При такой

системе наша дружба будет более одухотворена, в этой системе я чувствую что-то

живое и живящее. А то 2 месяца молчанья это уж чересчур молчаливо, не живо как-то,

томительно и мертво. А для дружбы – пульс, биенье необходимы. А иногда буду

ожидать от Вас и больших писем, когда у Вас будет время и желанье. Открытка же

много времени не отнимает. Ведь, правда? Так вот, я пишу вам это письмо сегодня, в

четверг, 4 апреля; Вы получите это письмо 10 апр<еля>. Если первую открытку Вы

пошлете 15-го, в субботу, я буду ее иметь уже 20-го апреля. Не дожидаясь от меня на

нее ответа, в следующую субботу бросьте в кружку вторую и т. д. Я же буду отвечать

Вам на каждую. И будет все великолепно, и поэт будет рад, и весна солнечна!

Жена моя и я шлем Вам и маленькому Асафу наши искренние приветы и самые

сердечные пожеланья всего доброго. Будьте благостны! Мы ожидали вас, не получая

так долго писем, на Пасхе и думали, что вы готовите нам сюрприз, приехав внезапно.

Вот было бы хорошо! Может быть, летом Вы соберетесь к нам? Подумайте об этом

хорошенько. Но заранее простите за то, что не сумеем принять Вас, как следует, как

душевно хотели бы. Но природы, вдохновенья и восторга было бы в изобилии, да и

помещенье приготовили бы для Вас прекрас– ное_и, конечно, гратис. С ребенком Вы

провели бы лето здесь очень удачно: окрестности Тойлы славятся на всю страну.

Позвольте мне поцеловать Ваши ручки, дорогая и исто-хорошая Августа Дмитриевна.

Передайте Асафу мое спасибо за его строки и поцелуйте его.

Всегда ваш неизменно

Игорь

Р. Б. Простите за бумагу, чернила... Это так все ясно, к сожалению.

10 апреля 1923 г. Тойла, 10 апр. 1923

Дорогая Августа Дмитриевна!

Вот опять пишу Вам, на этот раз более бодро. Дело в том, что мне удалось найти в

нашей деревушке человека, после разговора с которым, он с радостью берется быть

моим импресарио по всем городам Эстии. Это – учитель местной школы. Человек он

интеллигентный, честный, и это самое в нем для меня нужное и ценное, чрезвычайно

энергичный и рисковый. Получает он гроши и рад будет подработать на стороне, и, в

случае успеха, поедет со мной осенью в Ригу, Ковно и далее. Но для начала устройства

в Эстии концертов необходима сумма, как мы с ним высчитали точно (снятье зал,

афиши, программы, билеты, залог за го– родск<ой> сбор [самое крупное], оркестр для

танцев [без этого нельзя], буфет, вешалка) всего в 20 т<ысяч> эст<онских> мар<ок>, т.

е. приблизительно 220 шведск<их> крон. И тогда я спасен! Каждый концерт дает лично

мне, как я знаю по опыту, от 3 до 15 т<ысяч> эс– т<онских> мар<ок>, а городов в одной

73

только Эстии 12: Ревель, Юрьев, Везенберг, Нарва, Вейсенштейн, Феллин, Пернов,

Валк, Гапсаль, Гунгербург, Верро, Печёры. И везде русский язык знают и ходят охотно:

и немцы, и эсты, и евреи. Так что ^изобретение» мое – устраивать вечера

самостоятельно – прямо-таки великолепно, не правда ли? Порадуйтесь вместе со

мной, дорогая Августа Дмитриевна, и помогите мне осуществить мое намерение! Да и

для вас я думаю гораздо удобнее выслать единовременно 220 крон, чем, как я просил в

прошлом письме, по 30 ежем<есячно> – последнее для Вас, думается, было бы

хлопотно слишком. И ручаюсь Вам, что, если мы начнем устройство, допустим 1-го

мая, уже через месяц я буду иметь деньги, и не очень для меня малые.

А 1-го мая в школе прекращаются занятия, и мой педагог – в моем полном

распоряжении. Вот было бы хорошо, если бы вы, моя добрая, могли к этому времени

меня субсидировать указанной суммой. Только один раз, и мы поставим и разовьем

дело. Публика любит меня везде по-прежнему, – это я заключаю по многим

признакам, – так что до провала дело не дойдет, и, в крайнем случае, хоть немного да

выручим, а не потеряем. А я буду и малому рад: много ли мне, соловью, нужно?! Итак,

простите, что снова тревожу Вас, но это действительно идея прекрасная, и я не мог

отказать себе в удовольствии тотчас же поделиться ею с Вами, с человеком так

сердечно и глубоко ко мне относящимся. Жду в ближайшем же Вашем письме Вашего

ответа и горю надеждой

неугасимой. Спасите и вдохновите, вернее, только поддержите мое кипение: я уже

вдохновился и верю, пламно верю, что Вы, одобрив мой план, дадите мне возможность

его осуществить – и чем скорее, тем лучше! Я беру ваши ручки и почтительно

печатлею на них в поцелуях свой восторг, свою надежду! РеИББ, зажженная моей

весенней лучистостью, восторженно смотрит в ваши глаза и приветствует вас от всего

своего сердца!

Душевно Ваш

Игорь

Р. Б. Надеюсь к осени или к зиме вернуть Вам эту сумму с горячей благодарностью.

Иг.

17

20 апреля 1923 г.

Тойла, 20.IV.1923

Дорогая Августа Дмитриевна!

Вы очень порадовали меня открыткой № 1, – она дала мне бодрость, и я вздохнул

несколько облегченнее: спасибо Вам, мой друг.

Повторяю: поступите, как Вам удобнее – или ежемесячно, или сразу, как я писал в

прошлом письме, для устройства антрепризы. Но если это Вас затруднит, пожалуйста,

без стеснения, ежемесячно: как-нибудь обойдемся. Во всяком же случае я Вам душевно

признателен и великий должник Ваш. Теперь позвольте переменить тему и надеюсь к

финансовому вопросу впредь не возвращаться и не касаться его вовсе: уж очень не

люблю я беседовать на эту тему без крайней надобности. Вы спасаете меня своим

обещанием одолжить временно на мое с у щ е– ствование, – ия благодарю Вас

воистину. —

К сожал<ению>, большого письма, которое Вы хотели послать мне вечером 14.1V,

до сих пор я еще не получил. Надеюсь в следующем письме дать на него ответ.

Странная весна в этом году: еженочно заморозки, дни стали тусклыми, мокрыми,

постоянные туманы, море в плотном льду, река стоит. Вследствие всего этого я не могу

открыть сезона своей любимой рыбной ловли. Приедете ли Вы с Асей к нам на лето?

Вероятно, в письме Вашем, ежедневно мной ожидаемом, кроется Ваш взгляд на этот

вопрос. Дача моей тещи, находящаяся рядом с нашей хибаркой, только Чт° освобождена

74

из-под постоянных жильцов, приведена в порядок.

4 комнаты внизу, кухня, веранда, 3 ком<наты> наверху. Чисто, уютно. Есть

кровати с пружин<ным> матрацом, кресла, стулья, диван, вся посуда. Цена сходная —

6 т<ысяч> эст<онских> мар<ок> за все лето. Стол можно иметь у тещи. Если мне

удастся ее снять (в случае Вашего приезда, конечно), весь низ в Вашем распоряжении.

И само собою – бесплатно. Я же возьму дачу в кредит, осенью расплачусь. Если же

обстоятельства воспрепятствуют Вам (что было бы для меня очень грустно!) приехать в

Тойлу, мы с женой уедем на озеро иуа51е, о котором, помнится, я уже писал Вам, и

будем жить там скромнее скромного, ловя рыбу и погрузясь в природу. Вы представить

себе не можете, как хотелось бы мне повидаться с Вами и хотя бы месяц провести

вместе в Тойле. Когда я буду иметь возможность, я вышлю Вам несколько видов нашей

очаровательной местности.

Теперь, до открытия рыбного сезона, окончив цикл зимних лите– р<атурных>

заданий, я массу книг перечитываю вместе с женой: тут и Тургенев, и Пьер Лоти, и

Станюкович, и Бурже, и Смайльс, и Алексей К. Толстой, чья трилогия не знает

времени. Книги достаем у одной онемеченной эстонки, большой любительницы

музыки, литературы, цветов и воспоминаний жизни ее в княжеской семье в качестве

экономки. Эта «Юлия Абрамовна» чрезвычайно типична. Женщина она уже пожилая,

и, на свое несчастье, сломала прошлой весной ногу, так что принуждена сидеть на

месте без движения, что ей, экспансивной натуре, дается с немалым трудом. Она очень

добрая и симпатичная, мы искренно ее жалеем.

Пока позвольте поцеловать Ваши ручки и от всего сердца пожелать всего доброго.

Жена сердечно ко мне присоединяется в моих пожеланиях.

Всегда Ваш

Игорь

18

28 апреля 1923 г.

Нарва, 28 апр. 1923 г.

Дорогая Августа Дмитриевна, получил «№ 2» и благодарю Вас. Пожалуйста, не

беспокойтесь относительно «учреждения антрепризы»: мне совершенно достаточно и