Текст книги "Царственный паяц"
Автор книги: Игорь Северянин
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 40 страниц)
В Пет<ербурге> был уже 4 раза, но это убийственно: 4 1/2 ч<аса> езды! в один
конец! Конечно, ездил только из-за мамы; она чувствует себя теперь лучше. Что
касается твоей черкески, я вообще скептически настроен к Кавказу (за небольшими,
впрочем, исключениями!), но тебе она едва ли идет, Лида. Трудно представить себе
южанина, читающего Уайльда. Это не к лицу для черкеса... Будем лучше ходить в
косоворотке и повторять слова Брюсова из его письма ко мне на днях, из Голландии:
«Хорошо жить на свете, и хорошо быть поэтом!» Косоворотка (только не
«товарищеская»!) ближе к поэзии, не правда ли? Я и дочь Валерия тебя целуем, Лидия.
Игорь,-
7
7 августа 1913 г.
Мыза «Пустомержа»
7-го авг. 1913 г.
Дорогая Лида! Я пробуду здесь до 10-го сент<ября>, так что, когда выйдет 2-е
изд<ание>, будь любезна, пришли экземпл<яра> 3 сюда (заказн<ой> бандеролью). И
если можно, 1 экз<емпляр> 1-го изд<а– ния> – для мамы. Я до сих пор еще ей не дал, а
2-е изд<ание> для нее очень мелко. Конечно, я очень интересуюсь поскорее взглянуть
на книжку. Избави только Бог от ошибок! Но я надеюсь, С<ергей> А<лек– сеевич> все
исправил. Что касается концерта в Дуббельне, администрация этого курорта что-то
нашла против, и концерт, за недозволением, отменяет. У меня прогостил четыре дня
Пуни, и мы с ним ездили в Иеве к морю, зашли и к Сологубам на часок, к вечернему
чаю. Ее не было дома, она с сестрой ездила за 12 верст в Силломяги. Возвращались мы
ночью при оранжевой луне, шли 8 верст глухим сосновым лесом. Приехали в Веймарн
только в 4 ч<аса> утра. 9-го авг<уста> я опять приглашен в Иеве – дня на два поеду. На
днях ездил с Еленой в Ямбург на извозчике; туда и обратно 40 верст. Дорога заурядная
и интереса не представляет. Ездили в магазины.
Спасибо тебе, Лида, за статью Бальмонта о Брюсове, но, конечно, я не согласен с
этой «странной» статьей. Брюсов – прежде всего – эпик. Но из этого еще не следует,
что и Бальмонт – лирик... Есть что-то еще – среднее между лирикой и эпосом. Вот это-
то среднее и есть Бальмонт, разумеется, поэт настоящий, несмотря ни на что.
Позволительно любить его или нет, думаю, у каждого – ах, даже очень миниатюрного
поэта – есть весьма удачные образы и целые строфы. Что поделаешь. Это хорошо. Я
получил на днях июльский номер «Русской мысли», в котором значительны и
безукоризненны поэзы Вал<ерия> Як<овлевича>, убийственно стих<отворение>
мерзкого Парнока (или мерзкой?), «гладок» и фальшив расск<аз> Кузмина и повторны
56
воспо– м<инания> Морозова-Шлиссельбуржца. С большими претензиями статья
какого-то Дермана о Блоке и нелеп расск<аз> Лугового. Но статьи В<алерия>
Я<ковлевича> о «Кубке» не нашел, вероятно, в августовской появится. Постепенно
увеличивается моя библиотечка, т. к. молодежь посылает мне все новые и новые книги
свои. Ничего яркого, ничего примечательного. Общие места. Скука. Меня очень
заинтересовала только книга Нелли (изд<ательство> «Скорпион»). Видимо, автор -
кокотка, достаточно изысканная и волнующая. Критика находит, что она подражает,
между прочим, и мне. Пожалуй, но немного. Ты, Лида, приобрети эту книгу («Стихи
Нелли», 1913 г. Ц. 60 к.). Одно из лучших стих<отворений> «Прогулка с подругой».
Читая ее стихи, я невольно вспоминаю свою Нелли, тоскующую в будуаре в обществе
молодого педагога. И вот настали пленительные лунные вечера, августовская луна
очаровательна. Я брожу по любимой аллее, соединяющей две усадьбы (Оболенской и
Тизенгаузен), в жажде средоточия, в алчбе немыслимого. Ах, так много уже позади, но
вместе с тем, все еще впереди! Да, есть усталость, да, есть нега осенних восходов, но
это лишь – утомленная оркестровка бравурного мотива. Все это чарует. Все-таки я
немного жалею, что поселился в этом году в Веймарне, а не у моря: море я очень
люблю, при нем легко, просторно, а тем более при Балтийскому а тем более в
Эстляндии, где все так мирно, трезво, культурно, благостно и историгно. Плещется
плачем Сканда, Эрика оплакивая своего!
Правда, здесь тоже недурно: много вокруг деревьев, есть речка шустрая и
многоводная, но нет влаги тут, нет ощущения благостыни. Народ здесь отчаянный,
хулиган на хулигане. Пьянство выдающееся, грабежи, убийства, всяческие подлости.
Ямбургский уезд, Лида, первый Уезд во всей России по потреблению водки. (Это
установлено статистикой). Девушки – абсолютные проститутки, почти все поголовно,
при– Чески трехъярусные, шелк, атлас, духи, помада. Фасон платьев – не пРеувеличивая -
заграничный. Но физиономии – мое почтение -
Фёклы истые! И почти все они пьянствуют. Деревенские девицы! Это уж
оригинально несомненно. Окультуриваемся заметно. При всем этом бедность
вопиющая: избы валятся, соломой крытые, сосед соседа из-за 3 коп<еек> «бьет в
смерть»! В празд<ник> опасно из дома показаться: того и гляди, камнем голову
прошибут. Я иногда люблю общаться с народом, но здесь его заменяет хулиган.
Обхватить здешнюю молодку в порыве вдохновения, как я это делал в «Ивановке» и в
Новгород– ск<ой> губ<ернии>, я думаю – прямо от нее отправишься к Эрлиху!..
Здешняя баба – нарумяненный иуда. Но вот нет больше места, и поэтому я тебя целую.
Игорь.-
8
31 октября 1913 г.
Дорогая Лида моя!
Именно сегодня я решил писать тебе – спросить тебя кое о чем, и вот – получаю от
тебя письмо: целую за него, благодарю.
Ты, Лидочка, не думай, если я долго молчал, что я забыл тебя: ты чудесно
знаешь,что я тебя никогда не забываю и каждый день вспоминаю тебя, и это мне
приятно. А не писал давно оттого, что просто трудно было собраться как-то. Со дня на
день все откладывал. Завтра же высылаю Серг<ею> Ал<ексеевичу> «Златолиру», и вот
о чем мне хотелось тебя спросить: желаешь ли ты, чтобы я написал: «Посвящается Л.
Д. Рындиной», или же: «Лиде», или: «Нефтис моей». Это я говорю о всей книге.
Что же касается поэзы «Одно из двух», она не войдет в этот сборник вовсе, по той
причине, что сначала (в марте) она будет помещена в III альм<анахе> «Сирина» и,
следовательно, печатать ее раньше ее появления в названном издательстве я не могу.
Таким образом, моя Ли– дуся, она войдет в мой третий том («Виктория Регия»). Я рад,
57
что ты прочла «Гашиш Нефтис», но – нравится ли тебе?..
О Сологубах ты, конечно, уже все слышала, в свою очередь могу сказать, что
инициатором нашей размолвки я себя отнюдь не считаю; не поехал по следующим
причинам: 1) болезнь мамы, 2) неполучение аванса, 3) «бесписьменность», 4) угрозный
тон телеграмм его и ее: они угрожали... прекращением знакомства!.. Что же! я и
прекратил знакомство с ними. Не жалею, – слишком возмущен. Заискивать не рожден.
И ведь не акмеист же какой-нибудь, наконец, я! Против него ничего не имею: он
действовал под давлением. Ею прямо-таки возмущен. И дав
но уже. Короче: я доволен своему «освобождению». Я ликую, Лида! Пусть они не
забывают, эти Сологубы, что они «только Сологубы»... не более. Воображаю ее
«самочувствие». На письма ее не отвечаю. Лида, Лидия! ты отомщена! И уже давно все
шло к этому. За тебя мстить – сладостно! Но высшая месть – тебе весь сборник!
Грозово целую тебя, тобою проникнутый. Твое биение и во мне. Вечно.
Неизгладимо. Твой.
Возможно, что приеду после 15-го ноября в «Эстетику» (судя по словам Брюсова и
Шершеневича). Вскоре решится. Пиши скорее, не забывай. Пиши по поводу
посвящения немедленно. Завтра высылаю сборник без посвящения. Получив от тебя
инструкции, пришлю отдельный лист с посвящением. Ну, дорогая, будь благостна.
Игорь твой.
31
окт. 1913 г.
Почти ежедневно читаю в концертах, устал от триумфов, простужен.
Поклонницы. Цветы. Признания...
9
1913 г.?
Дорогая Лида!
Я всегда был и буду твоим истинным другом; никогда тебя не обижал, не оскорблял
даже мысленно; напротив – всегда и везде тебя защищал, даже гнев возбуждая в
некоторых; когда тебя критиковали при мне, всегда горячо протестовал и возмущался.
Письмо твое меня страшно, необыкновенно поразило, и целую неделю я проходил в
недоумении, сильно расстроенный.
Меньше всего видел и ценил в тебе женщину, несмотря на то, что ты очень красива
и интересна. Всегда чувствовал глубину твоей души, которую эти человечки не могут
познать. И вдруг ты говоришь чудовищные фразы, что я плюю на тебя и тому
подобное! В уме ли ты, Лида? Да на каком основании?! Все, что я делал, я делал
искренно и вдохновенно. И не отрекаюсь, и не отрекусь. Это ты не поняла меня, Это ты
видишь в моих письмах то, чего нет в них и быть не может. Итак, напиши же скорее
светлое письмо, все поняв и меня не осуждая, т– к., повторяю, я – хороший.
Игорь
7
февраля 1914 г.
7 февраля 1914 г.
Дорогая моя Лидочка,
я тебе очень давно не писал, хотя, конечно, ты всегда отлично знаешь, что я
постоянно с тобой, забыть тебя не могу и не хочу, всегда ясно и легко люблю тебя и
вспоминаю всегда. «Качалку» читаю в каждом городе первым своим номером, и все
остальное понятно.
ТУрнэ наше очень волнующее и все какое-то взволнованное. Спутники веселые, но
какие-то кошмарные... То мне уж очень славно, то уж весьма удручаюсь весь. И уж
очень одиноко.
Нет тебя, Лида, со мною: с тобою ж прозрачно и морево! Я часто и упорно жалею,
что ты только у Незлобина и связана с этим театром, – зачем? Разве не хорошо быть со
58
мною? делать себе большое, выдающееся по оригинальности амплуа, имя? разве не
хорошо летать из города в город, из толпы в толпу, от газеты к газете? разве не хорошо
«подвергаться овациям» и слышать себя выкликаемой тысячами молодых и
восторженно грозбвых голосов? Подумай только, Лида, свободная моя, надменная моя
Лида! Ты только сравни, только подумай! Отбрось все эти «соображения», все эти
«будущие преимущества». И со мною они возможны, и со мною ты будешь еще скорее,
еще удобнее выявить тебе себя, именно со мною, твоим послушным, тобою
любующимся. Ах, Лидия, это досадно, что ты думаешь иначе. Ах, Лидия, это «не так
уж очень» вдохновенно казалось бы! Но ты упорно, чувствую, не сочувствуешь мне в
моих планах. И кажутся они тебе – отчего? На каком основании? – карточными
замками. Ах, Лидия, совсем нет. Вот пример: беру из толпы (а не тебя, артистку с
именем) девушку, обыкновенную курсистку. Беру потому, что кажется мне она
талантливой. Да, сначала только кажется. И вот едем теперь. Что же? Везде – овации,
везде – триумф! «Эсклармонда Орлеанская!!!» – ревет зал, устремляясь к рампе. А ты
вдруг колеблешься. Я давно мечтал тебя пригласить, давно, но вспоминая некоторые
твои «соображения по поводу столичных сцен » и... не трогал тебя, – все равно
безнадежные попытки. Но как ты теряешь! Как ты теряешь! Как теряешь! Вот право же
иногда: «поменьше здравых рассуждений» – только повредить могут. А тут даже с
рассуждениями дело обстоит благополучно. Да, ты не проиграла бы, не прогадала бы.
Ну, пиши до 14-го на Симферополь, Таврич<еской> губ<ер– нии>, Долгоруковская 17,
Влад<имиру> Ив<ановичу> Сидорову (для меня).
Беру тебя за подбородок, губы в губы. Жарко и нежно.
Твой Игорь.-
11
6
августа 1914 г.
Мыза «Ивановка»
6 авг. 12 ч<асов> н<очи>
Лида, друг мой всегдашний! Ты возмутительно долго не писала, ты, обманщица: ты
не приехала в «Тойлу», и ты даже не собираешься сюда, хотя я, – да и Е<лена>
Я<ковлевна>, – ждем тебя, как и раньше. И не говори, пожал<уйста>, 4то нельзя тебе
– и теперь еще только август, только его напало, и делать тебе в твоей «Малаховке»
положительно непего. Из Германии, – pardon за выражение, – вернулась ты давно,
следовательно, успела уж упиться своей «Малаховкой» всласть... А здесь, уверяю тебя,
недурно. Я занимаю 6 больших комнат дворца, кухню, 4 кладовки и веранду. 2 хода.
200-летний парк с кедрами, пихтами, грибами, урнами, эстрадами. Дивная форелевая
прозрапная река. Мельница. Водопад. Тень Павла I везде и во всем. Работается
прекрасно. Много уже написал о войне, пепатаю в «Дне». Кстати, полупил ли Сергей
Алекс<еевин> мои стихи для «Р<усского> с<лова>» и «У<тра> Р<оссии>»? Какая
судьба их постигла? Читала ли ты их? Как ты их находишь? Я столько писал С<ергею>
А<лексеевину>, но он упорно молпит. Говорят, вышло 3-е изд<ание> «Златолиры»?
Изящно? Да? Ведь я его не видел... Впропем, на днях куплю, когда буду в городе. Жду в
субботу Ф<едора> К<узмина> с А<настасией> Н<иколаевной>. Был в «Питербурхе» в
понедельник. Заходил к ним; они вернулись с дани 22-го. Мне было приятно узнать,
Лидок, пто ты изупила английский. Когда-то я знал его прилипно. Что касается сезона
наступающего, не Думаю, нтобы он был и для тебя, и для меня уданным. Наприм<ер>:
все турнэ приходится откладывать. Мой поэзоконцерт в Риге был назначен на 28 июля.
Отменен. Потерял 125 рубл<ей>, а это для меня Целое состояние теперь. Вообще,
благодаря войне – полнейшее разорение, и мне, пеловеку семейному, пасто приходит в
голову мысль о «конце». Заработки в газетах?.. Но это же – юмористика!.. А ехать в
Петерб<ург> к маме, в две комнаты, к кошкам и всей той мерзости – благодарю
59
покорно. Из дворца не опень-то хопется. Здесь я пувствую Себя, как в своем имении. Да
и дешевизна баснословная. Но все же ме– Нее 100 руб<лей> в месяц, при всей экономии,
не прожить, а попробуй Их заработать только стихами!.. Напатую же пьесу я изорвал:
не время,
да и мерзко выходит. А я к себе строг; от того-то так и дивны мои книги, что
печатаю только нравящееся себе. Целую тебя горячо. И горячо
твой Игорь.– <НА ПОЛЯХ С. 1>
Пиши, пожал<уйста>, теперь же, только побольше. Мама уже в Пе– терб<урге>.
Лида, приезжай на месяц – на два: будешь работать над своей книгой.
12
13
сентября 1914 г.
Мыза «Ивановка»
13 сент. 1914 г.
Дорогая Лида!
Я очень благодарен тебе за присылку денег на имя мамы. Все, что следует, уплатил,
но, к сожалению, застрял здесь на неопределенное время, так как не хватило 25
рубл<ей> на подводы, и теперь не знаю, когда выберусь. Собственно говоря, если бы не
война, я, конечно, жил бы здесь круглый год с наслаждением, ибо здесь восхитительно.
Но теперь повсюду «ломка», и поэты – «на мели». А посему и придется мне
переезжать опять на Подъяческую, что невольно напоминает мне корыто пушкинской
сказки... Лида, я опять тебя беспокою, но на этот раз оконгателъно: я прошу тебя
(только не сердись, пожалуйста, это не повторится) прислать мне к 20 сентября в долг
50 рубл<ей>, чтобы я мог перебраться в Петроград, где я хочу дать ряд патриотических
по– эзоконцертов. Устроитель Якобсон.
Первый концерт предположен 27 сентября. После первого же вышлю тебе долг.
Иначе – я здесь погиб: ни денег, ни концертов. Ах, как это больно быть поэтом во
время такой большой войны! Невольно чувствуешь себя лишним. А воевать глупо; я
еще понимаю предводительствовать, быть Наполеоном! А идти «в ряды» по своей
воле – позор, да и никому это не нужно. Рисковать своей великой жизнью можно
только вдохновенно, громоносно, блистательно! Я ужасно беспокоюсь за Сергея
Алексеевича – он мною любим, он обаятельный человек, но уход его оправдываю: ушел
по необходимости, должен был идти. Хочешь – не хочешь. Но идти «по желанию»,
волонтером, как ушел этот «германец» Гумилев – рисовка, гнусность! Если я сделаюсь
солдатом, я завтра же стану императором! Но это должно произойти сразу! Мать,
жена, ребенок! из-за вас только Европа не в моих руках! (я говорю про оружие, ибо
Россия моя литературно).
Игорь.-
<НА ПОЛЯХ С. 1>
Если исполнишь мою просьбу, пришли на имя мамы. Будь добрая...
13
15
января 1915 г.
Спасибо тебе, милая Лида, – моя Миллида, – за письмо, за книги, за поиски
«Кальвиль».
Если затерялась, что же делать. Не беда особенная: напишу другую, третью. Много
пьес напишу. Стоит ли горевать, если мы живы!
Получил от С<ергея> А<лексеевича> письмо. Ответил. 20-го ян– в<аря> еду в
Харьков, Полтаву и Кременчуг. Вернусь сюда 26-го.
28-го здесь мой вечер. 31-го в Москве. На 2-й нед<еле> Поста здесь 5-й вечер,
потом – по Волге. Потом – Сибирь. Потом – весна! Новые цветы, новые травы,
новые чувства. Новые поэзы. Жить, бесконечно жить!
60
Люблю мою Лиду, хочу видеть, целовать, смеяться весенним смехом! Шумно живу
здесь все время теперь. Столько людей, столько интересно!
Твой Игорь
Р. Б. Кто такая Ртищева? Что она хотела мне сказать? Ты знаешь, – ты говоришь?
Скажи же. А «Кальвиль» я хотел дать Балиеву: он просит миниатюру.
14
10 февраля 1915 г.
Ю февраля 1915 г.
Дорогая Лида!
Прими, пожал<уйста>, цензур<ный> экземпл<яр> моих книг, когда их тебе
пришлет Облонская, и отдай, когда спросит Рассохина. Конечно, отдай уже не
Облонской, а Рассохиной. Спешу в Харьков. Пришли, если вышло, 7 изд<ание>
<Г£омокипящего> кубка, будь мила.
Твой И. Лотарев
1
23 апреля 1913 г.
Дорогой Александр Иванович!
С удовольствием исполняю Вашу просьбу, получив из издательства экземпляры:
только что вернулся из турнэ, имея при себе всего один экз<емпляр>.
Сердечно Ваш
И. Лотарев
23 апреля 1913 г.
2
15 января 1915 г.
Светлый Александр Иванович!
Не придете ли в пятницу, часам к восьми-десяти? – почитаем стихи. Будут Алексей
Масаинов, Виноградов и друг<ие>.
Ваш И. Лотарев
Среда
3
21
февраля 1915 г.
Милый Александр Иванович!
Мож<ет> б<ыть>, Вы будете любезны выступить и завтра в моем вечере там же и
по той же программе?
Завтра, т. е. 22-го, я был бы очень Вам за это признателен, конечно. В таком случае
жду Вас к себе до семи веч<ера>. Или же прямо туда. Только сегодня вернулся.
Ваш И. Лотарев
Светлая Татиана Львовна!
Ради Бога, извините меня, что не сразу же ответил на Ваше милое и любезное
письмо: последние дни положительно минуты свободной не имел. Книжку я Вам
выслал и буду очень рад иметь Вашу. Если это Вас не затруднит, пожалуйста. С
большим и искренним удовольствием я, пользуясь Вашим любезным разрешением,
навещу Вас в одно из ближайших воскресений.
Сердечно Вас приветствующий
И. Лотарев
61
До 9-го февраля 1914 г.
Светлая Татиана Генриховна!
К сожал<ению>, не мог прислать фотогр<афии>, т. к. у меня нет ничего
подходящего.
Вечер мой назначен на 9 февр<аля>. Я буду рад, если Вы на нем будете:
распоряж<ение> мною уже сделано, и билет, с Ваш<его> разрешения^ Вам пришлет
устроитель.
Всегда радый Вам
И. Лотарев
лето 1915 г.
Светлая Мария Борисовна!
Я и В. В. Маяковский весьма извиняемся, что, выезжая из Пет<ер– бурга> с поездом
в 1-45 д<ня>, не сможем заехать за Вами лично. И вот – мы просим Вас, будьте такая
хорошая, придите на станцию к нашему поезду: мож<ет> б<ыть>, вместе поедем?
С приветом искренним
Игорь-Северянин
В.
Маяковский И я прошу – В. Пуни.
1
Многоув<ажаемый> Вик<ентий> Вик<ентьевич>!
Сегодня посылаю корректуру «Анан<асов>» и 50 портретов. Не забудьте приложить
перечень всех книг во всех изданиях. Относительно выхода в свет изд<аний>
«Наш<их> дн<ей>» справку навести лучше всего у Городецкого. Набрать теперь
думаем «УнгКопа> Ие– g
рожд<ественские> №№ «Утро России» и «День». При 2-м изд<ании> «Крит<ики>»
корректуру прочту сам. Вскоре увидимся.
Ваш И. Лотарев
2
<1915>
Опечатки
Стр. 17. – «каюя»; надо «каюе».
Стр. 34. – «мы»; надо – «вы».
Стр. 77. – «томительной»; надо – «томительней».
Стр. 85. – «а льдись»; надо – «зальдись».
Стр. 121. – «ледяное»; надо – «льдяное».
Стр. 123. – «сердце»; надо – «сердц^».
Стр. 125. – «смычка»; надо – «смычок».
Стр. 130. – «вдохновья»; надо – «вдохновенья».
Стр. 136. – «лирика»; надо – «лириза» (!!!)
Стр. 139. – «фантазер»; надо «Фантазэр» (Божество!). Стр. 156. – «полдневный»;
надо – «полдневый».
Стр. 157. – «лазурь»; надо – «лазорь».
62
Стр. 172. – «заменил»; надо – «заменял».
Стр. 183. – «волшебныя»; надо – «волшебные».
Стр. 186. – «двумысленная»; надо – «двусмысленная». Стр. 190. – «бежи»; надо -
«божи» (божйтьП
Это я пока нашел, не говоря уже о знаках препинания! И потом: на стр. 185 дата:
«Петроград, 1909. Октябрь».
Это в 1909-то году?!! Следует: «Петербург».
Стиль весь нарушен такою чушью. Поменьше мудрствовали бы эти г-да типографы.
3
16
августа 1916 г.
Многоув<ажаемый> Викентий Викентьевич!
Деньги (одесские) получил, – благодарю. Когда будете посылать 250 р<ублей>, не
забудьте написать: «торговля Савельева, Феклисто– ву», иначе много хлопот. Жду
письма. Пробудем здесь до 1-го окт<яб– ря>, а если не найдем квартиры, и всю зиму:
дом в 12 комнат, дрова 6 рубл<ей> сажень. Это, знаете, надо еще поискать в наше
время!
Привет. Им<ение> «Вельск».
И. Лотарев
4
25
августа 1917 г.
25 августа 1917 г.
Многоуважаемый Викентий Викентьевич!
Обстоятельства складываются скверно, и 1-го сентября я вынужден оставить
гатчинскую квартиру, перевезя все вещи на хранение на дачу, где имею надежных,
более 10 лет знакомых, крестьян. Около этого же числа надо выкупить все ценные
вещи и быть готовым к отъезду. Поэтому, пожалуйста, переведите 500 р<ублей> на
Гатчину, Кирочная, 7, кв. 3. Если до 1-го и не успеете, мы все равно будем заходить к
дворнику на старую квартиру и деньги, следовательно, получим.
Всего хорошего
Ваш И. Лотарев
8
ноября 1916 г.
8. XI. 916
М<ария> В<асильевна> и я приветствуем Августу Дмитр<иевну>, Веру
Георг<иевну>, Марию Асаф<овну> и Вас, милый Асаф Асафо– вич, – всех Вас, светло
любящих искусство! Ваш Георгиевский пер<е– улок> напоминает мне мою Гатчину, и я
с отрадою вспоминаю его и гостеприимный особняк, так элегантно заброшенный в
Москве и вне ее...
Ваш И. Лотарев
2
23 апреля 1920 г.
Мария Васильевна и я шлем Вам и Асафу Асафовичу наши воспоминания,
искренние приветы и просим поскорее откликнуться, так как не знаем – живете ли Вы
теперь в Москве. Когда получим от Вас известия, напишем подробнее. Адрес: Эстония,
Еезй, ТоПа – ро51коп1ог, ^ог Беуе^аатп’Це.
Как поживает милый Макар Дмитриевич? Передайте ему сердечный поцелуй.
Итак, в ожидании Ваших строк
Игорь
ТоПа, 23. IV. 20 г.
Я ничего не могу написать Вам теперь, кроме одного: когда приедете в Ревель,
дайте знать: немедленно приедем к Вам и тогда лично выразим все наше горе, нашу
63
тоску, нашу боль за Вас, светлая-светлая!
Благоговейно склоненный перед Вашей Великой Любовью, смерть побеждающей,
Игорь
ТоПа, 21 февр. 1921 г.
4
5 июня 1921 г.
ТоПа. 5 июня 1921
Светлая Августа Дмитриевна!
Все Ваши письма (их всего 4) получены мною. Не отвечал же я потому, что с 11-го
марта по 29 апр<еля> мы с М<арией> В<асильевной> уезжали из Эстии – сначала
были в Риге, а из Латвии проехали в Литву, где дали вечера в Ковно и Шавляве. В
Ковно прожили 27 дней. Всего же за это время дали 3 вечера (1 в Риге). В январе мы
уже один раз побывали в Риге, где было тогда дано 2 концерта. Весь май прошел в
поездках по Эстии – по докторам, т. к. здоровье М<арии> В<асильев– ны> весьма
расшатано за последние годы. Она и всегда-то была малокровна и слаба, перенесенные
же за это трехлетье невзгоды сильно отразились на ней. Теперь мы на днях вернулись
из Дерпта (я дал там попутно концерт), и вот я, извиняясь перед Вами, дорогая и
хорошая, за вынужденное долгое молчание, с особым удовольствием пишу Вам. Нас
очень обрадовало известие, что Вы приедете в Тойлу – в нашу очаровательную,
прелестную, пленительную! Да, обязательно приезжайте и дождитесь нас там: я
подписал условие с ковенским импресарио на Берлин, и на этих днях мы туда уезжаем.
Дней через 8-12, вероятно. Пробудем в Германии неделю-другую. Возможно, побываем
и в Париже. Вернемся во всяком случае не позже 1-7 июля. Поэтому очень просим Вас:
обязательно нас дождитесь в Тойле. Когда Вы буде– те в Нарве, дайте моей маме
(Наталии Степановне Лотаревой, ТоПа, Зеуефашп) телеграмму, и она вышлет на
станцию (7 в<ерст>) кабрио– лет и пони. Кучер – Николай Николаевич Фридрихсен,
бывш<ий> уп-
равл<яющий> имения под Сиверской. Приятно, правда, проехаться в Берлин и
Париж, но летом, когда здесь так чудесно, обидно уезжать отсюда. С большим
удовольствием бы поехал осенью. Но условие уже заключено, теперь поздно
переделывать его. Целые дни мы проводим в природе. Ходим за 3-5 верст в леса. Я
постоянно ловлю форелей. Это такое громадное удовольствие – рыбная ловля. Пишу
много: за 3 1/2 года написал четыре тома. Посылаю Вам одну из трех вновь
выпущенных в Эстии книг. Издание эстонского изд<ательст>ва «СМатееБ» в Юрьеве.
Две другие передам лично, т. к. в настоящее время их у меня нет. Т. XII («Менестрель»)
печатается в Берлине у Закса. Вскоре выходит.
Итак, ожидаем Вас к себе непременно. Очень и очень хотим Вас, как всегда, видеть.
Телеграфируйте из Стокгольма, когда выезжаете. Возможно, что еще застанете нас
здесь до отъезда нашего. Отвечу телеграфно, когда выяснится день отъезда. Целую
Ваши ручки. Марии Аса– ф<овне> и Вере Асаф<овне> прошу передать наш сердечный
вспомин. М<ария> В<асильевна> обнимает Вас крепко. Пишите. Асаф Асафо– вич
постоянно с нами, мы всегда говорим о нем как о живом.
Сердечно Ваш Игорь
5 июля 1921 г.
Мы очень удивлены, дорогая Августа Дмитриевна, что до сих пор не получаем от
Вас телеграммы, в которой Вы сообщили бы нам о дне Вашего в Эстию приезда.
Получили ли Вы мое заказное письмо и «Вервэну»? Поездка в Берлин отложена до
поздней осени, поэтому мы проведем все лето в Тойле и будем Вам сердцем рады.
Приезжайте немедленно: здесь очень красиво, благостно и интимно.
У меня к Вам большая просьба: в Стокгольме – «Северные огни» Ляцкого. Это
64
издательство, кажется, поставлено на хорошую ногу. Я прилагаю к этому письму
библиографию, которую было бы желательно показать заправилам. Хотелось бы знать
– сколько и какие именно книги пожелает Ляцкий приобрести и на каких условиях.
Особо дорожиться не приходится, т. к. весьма и весьма стеснен в средствах. Аванс в
какую-нибудь тысячу шведских крон меня бы весьма устроил. Непосредственно же к
нему обращаться считаю не очень удобным: в этом несколько дурной тон.
Если эта просьба Вас не затруднит, Вы меня исполнением ее много обяжете.
Пишите, не забывайте нас, приезжайте. Целую Ваши ручки. Привет Марии и Вере
Асаф<овнам>, М<ария> В<асильевна> Вас крепко целует, Ваших приветствует.
Здоровье ее меня более чем тревожит.
Сердечно Ваш Игорь
Toila, 5. VII. 1921
6
13
октября 1921 г.
Тойла, 13 окт. 1921 г.
Светлая Августа Дмитриевна!
Все письма Ваши, – милые, сердечные, интересные, – я получил. Я не отвечал Вам
своевременно, – я переживал тяжелое. Теперь мы расстались, на днях я уезжаю в
Берлин, оттуда в Париж и южнее. Неделя назад, как я вернулся из Ревеля, где провел
полтора месяца. Я гастролировал там в «Mon repos» (5 гастролей) и один раз выступил
в «Драма-театре».
Со мной в Берлин едет эстийская поэтесса Фелисса Крут, моя невеста. Она —
девятнадцатилетняя очаровалка. М<ария> В<асильевна>, за семь лет не пожелавшая
меня понять и ко мне приблизиться, снова одинока. Я жалею ее, но виноватым себя не
чувствую. Вы знаете сами, что давно уже все шло к этому. Жить с поэтом – подвиг, на
который не все способны. Поэт, пожертвовавший семью годами свободы своей во имя
Любви и ее не обретший, прав прекратить в конце концов принесение этой жертвы, тем
более что никому она и не нужна, ибо при «нужности» была бы признательность и
более бережное отношение. Я благодарен Балькис за все ее положительные качества,
но одно уже отрицательное – осуждение поэта — изничтожило все хорошее.
Да, я пережил честно боль, – я имею право на успокоительную отраду. Возможны
новые разочарования, – я очарован сегодняшним, и что мне до завтра!
С искренним к Вам влечением Игорь
7
29
декабря 1921 г.
Toila, 29. XII. 1921 г.
Светлая Августа Дмитриевна!
Вчера я получил Ваше письмо – № 11. Мне до сих пор не удалось выехать за
границу. С 13.Х, когда я последний раз писал Вам, произо
шли события: 13 ноября я потерял мать. Она скончалась в полной памяти, уснула
тихо. Лежала 12 дней, не болела вовсе, только ничего не ела.
20.Х1 я выехал в Ревель, где пробыл 6 дней. Оттуда – в Юрьев. Дал 14.ХН концерт.
В Тойлу вернулся только 24.ХИ. 21.ХИ женился в Юрьеве на молодой, – ей всего 19
лет, – эстийской поэтессе. Теперь живу в Тойле у нее в доме. В Эстонии полная для
меня безработица. 2.1 кон– ц<ерт> в Нарве, оттуда еду в Гельсингфорс, после – на
Запад.
В настоящее время занят переводами эст<онских> модернистов.
Всегда пишите на Тойлу. Это адрес постоянный. Я буду писать отовсюду.
Письмам Вашим всегда душевно рад.
Целую Ваши ручки.
65
Ваш Игорь
8
12 июня 1922 г.
ЕеБП, ТоПа, 12 июня 1922 г.
Я был душевно обрадован, дорогая Августа Дмитриевна, получив Ваше письмо от
4.У1. Открытка Ваша, о которой Вы теперь сообщаете, затерялась. Она служила
ответом на мое письмо от 22.11. Не получая с тех пор от Вас известий, я очень
беспокоился, не зная, чему приписать Ваше молчание – тому ли, что Вы больны, тому
ли, что Вы куда-нибудь уехали. Но то, что Вы живы и здоровы и так блистательно
двигаетесь по службе, меня очень, повторяю, обрадовало, и я с удовольствием пишу
Вам немедленно, т. е. 10.У1, в день получения Вашего письма. Однако пойдет это
письмо только в понедельник, оттого я и поставил дату дня отправления: по
воскресеньям у нас за почтой не ездят. Я только что вернулся с женой с рыбной ловли,
и мне подали Ваше письмо. Целые дни провожу на реке. Это уже со 2-го мая. 5-й сезон
всю весну, лето и осень неизменно ужу рыбу! Это такое ни с чем не сравнимое
наслаждение! Природа, тишина, благость, стихи, форели! Город для меня не
существует вовсе. Только крайняя необходимость вынуждает иногда меня его
посещать. С 10 янв<аря> я в городе не был. Это очень благотворно на меня повлияло в
смысле продуктивности творчества, и в результате – много новых рукописей. За это
время прибавилось 4 книги: т. XV («Утесы Еез^» – антология эстийской лирики за 100
лет), т. XIV («Предцветенье» – книга стихов Марии Ундэр, коро
лева эст<ийских> поэтесс), т. XVII («Падучая стремнина» – роман в 2-х частях
белыми стихами) и т. XVIII («Литавры солнца» – стихи * <...> не имею всех этих книг,
чтобы выслать их Вам, мой дорогой старый– молодой друг. Вы так всегда интересно
интересовались моим творчеством, что послать Вам книги свои было бы для меня
громадным удовольствием, уверяю Вас. Увы, я имею их только по экземпляру. Но я
сообщу Вам адреса. Возможно, Вы их получите от издат<елей>. Адрес Кирхнера:
Berlin, W 35, Genthiner Strasse 19, Otto Kirchner Co., G.m.b.H. Verlags-Buchhandlung.
Книги стоят по 40 герм<анских> м<арок>, в пе– репл<ете> 55. Адрес Закса: Berlin SW
48, Wilhelmstrasse 20, Russische Buchhandlung Heinrich Sacks. Думаю, у него найдется и
«Amores», изданный в Москве. Итак, я сижу в глуши, совершенно отрешась от
«культурных» соблазнов, среди природы и любви. Знакомств абсолютно никаких,
кроме племянника в<ице>адм<ирала> Эссена – Александра Карловича, инженера-
техн<ика>, служащего в 18-и верстах от Тойлы в Jдrve архитектором на заводе. Он
приезжает к нам почти еженедельно. Большой мой поклонник, тончайший эстет.
