Текст книги "Царственный паяц"

Автор книги: Игорь Северянин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 40 страниц)

Ваш всегда

Игорь

Р. S. Привет от Костанова!

Berlin, 5. V. 1925 г.

41

22

июня 1925 г.

Дорогая Августа Дмитриевна!

На днях я вернулся из-за границы. 35 дней пробыл в Берлине, 14 – в Праге. За все

это время дал (удалось дать) 2 вечера. Оба в Берлине только. Первый вечер дал 100

нем<ецких> марок, второй... 10 м<а– рок>! Антерпренер Бран. Та самая Мэри Бран,

которая надула Липков– скую и пробовала надуть Прокофьева. Других импресарио

вовсе не нашлось. Положение ужасное. Думал заработать, но оказалось все иначе.

Пришлось брать субсидии в союзе журналистов и у Чехослов<ацкого> правительства.

Пришлось брать, чтобы кое-как прожить в Берлине и Праге, чтобы кое-как вернуться.

1-го октября еду снова – пробовать, и все уверяют, что будет все отлично. Пока же на

мели. До осени. Причины? Их много: позднее время, экзамены, разъезд на курорты,

жара. Издательства до осени книг не покупают.

Не писал Вам с дороги, – рука не поднималась, так я был расстроен и измучен. Уж

простите, дорогой друг, не сердитесь. Вы – чуткая, Вы поймете. Поэтому и долг свой я,

к крайнему огорчению, не смогу вернуть раньше зимы. Но зимою не сомневаюсь, что

удастся. Мало того – У меня к Вам мольба: поддержите до осени, посылая ежемесячно

по Ю хотя бы крон. Каких-нибудь четыре месяца. Иначе я погиб. Я сижу теперь

85

буквально без марки. Ужасно! Гонораров из газет хватает в лучшем случае на 2 недели

в месяце. При самой скромной жизни. В Берли– Не виделся почти ежедневно с

Липковской, и Лидия Яковл<евна>

предложила мне в октябре устроить совместно с нею концерты в Париже и

Бессарабии, где она постоянно живет. Мне это весьма улыбается. Часто виделся с

Юрьевской, Аксариной, Чириковым, Немировичем– Данченко, Гзовской, Гайдаровым и

др.

Все они надавали мне своих портретов, книг, всячески обласкали, помогали и

письмами, и денежно, и приемами скрашивали грустное. Морально я доволен

поездкой. И даже очень. Но материально – тихий ужас.

Приветствую вас, целую ручки.

Жена просит передать Вам сердечный поклон. Мы оба целуем Асю.

Ваш Игорь

ТоПа, 22. VI. 1925 г.

Р. Б. В довершение всех невзгод у меня появилась странная болезнь желудка.

Возможно, это язва. Докторов здесь нет и денег на них тоже. Ну, посмотрим...

Иг.

42

5 октября 1925 г. ТоНа, 5.Х

Дорогая Августа Дмитриевна!

Только теперь, когда уже алеют, лимонея, клены, когда мелкий дождь непогожей

осени льется с неба, как слиянные слезы всех обездоленных и тоскующих, в маленькой

избушке, куда мы на днях перебрались после лета, только теперь я нахожу в себе силы

и не могу бороться с неодолимым желанием написать Вам, своему другу, первому

человеку, кому вообще пишу за последние три месяца. Я много раз, не хотя никому,

Вам хотел написать и столько же раз отказывал себе в этом, боясь огорчить Вас

огорчительными сведениями о своей жизни, боясь омрачить Вас той неизбежной

мрачностью, меня окружающею, где все казалось бы предназначено для восторгов

жизни и радости ее восприятья, чья милая душе и сердцу русского природа говорит и

напоминает о родной природе, чьи благостные озера исполнены нашей грустью -

беспричинною и величавою, очищенною устремлениями нашего духа в надземное,

грезами о всеобщем братстве народов, может быть, утопическими, но зато такими

упоительными в своей – пусть тщетной! – вселенности.

Но что и как я мог писать Вам, когда ежедневно, почти ежечасно я был поглощен

все лето в мерзостные расчеты денежные, в думы об ежедневном добывании буквально

куска черного хлеба на свое пропитание и на пропитание болезненной и хрупкой жены

с ребенком. Я не мог в достаточной мере насладиться божественным днем и не менее

божественной земной ночью человеческой, данными нам на краткий срок нашего

гощения на этой очаровательной, изумительно прекрасной все-таки планете. Встать

утром, впивая его красоту до болезненности полно и остро, и не знать, как прожить

зачинающийся дивный день, что есть, чтобы мочь ощущать последовательную красоту

дневных часов и оранжевого повечерья, – ведь это так обидно до слез, так нелепо и

оскорбительно для поэта, о, дорогая моя! Тем более, что для поэта, – я подчеркиваю:

для поэта именно, а не для писателя, – так действительно немного нужно, чтобы быть

сытым, и, следов<атель– но>, безоблачным. На шведские деньги – всего одна крона на

весь день с семьею! И как страшно, когда и ее нет, и неоткуда ее взять, тем более что в

столе много рукописей для издания, в горле – голоса для эстрады, в груди —

вдохновения для творчества! И все тщетно, ибо ничего никому в это гнусное

реалистическое время не нужно. Теперь, когда современная, с позволения сказать,

цивилизация воздвигла вертикальную кроватку БЫгшш и РокБ^оИ’а, есть ли людям

86

надобность в чистой лирике и есть ли людям дело до лирических поэтов – как они

живут, могут ли они вообще жить. Положение же мое ухудшилось за последнее время

– все лето – по той причине, что ревельская газета «Последние известия», дававшая

мне прожиточный ежемесячный минимум, просто-напросто умирает от худосочия и не

в состоянии впредь давать мне даже тех грошей, на какие мы кое-как перебивались.

Другие же эмигрантские газеты дают так мало, что хватает лишь на неделю в месяце, и

это в лучшем случае. Никакими же побочными способами я заработать не могу, ибо

болен теперь окончательно: постоянные головокружения от плохого питания, ночные

изнурительные поты, хронический кашель, лихорадка и одышка после ведра – одного

ведра! – воды.

Что же, сознаемся без страха: близка, очевидно, гибель, т. к. нет ЩЩЩих доходов,

в долг же брать не у кого. И без того должен всем и каждому, больше не у кого брать.

Да, надвигается гибель. Вы прислали мне все, что могли, – я благодарю Вас, благодарю.

Конечно, если бы вы могли посылать мне ежемесячно 20-30 крон, я был бы спасен. Но

Для Вас это трудно, и я не вправе ни просить их у Вас, ни пользоваться ими. Ревельская

же местная русская колония настолько бессердечна, Хотя и весьма денежна, что зимою

еще уморила с голоду Крыжанов-

скую-Рочестер. Когда писательница умерла, у нее не было... рубашки, и для гроба

дала рубашку эстонская крестьянка. Запомните этот случай: он характерен и весьма

показателен.

Так вот, в результате я сижу в курной избушке, – часто без хлеба, на одном

картофеле, – наступают холода, дров нет, нет и кредита, и пишу Вам. Я хочу сказать раз

и навсегда: не оттого я редко пишу Вам, что мне не хочется, – мне не хочется

расстраивать Вас, не расстраивать же мне не удастся: я – поэт интимный, искренний,

мне не удастся лгать и не хочется. Я и стихов-то полгода писать не могу. Спасибо Вам

за все сердечное. Пишите иногда, – мне приятны Ваши письма. У меня же и на марку

часто нет. Асю поцелуйте милого. И сама Вы – милая и хорошая для меня всегда. И

знаете: такая нужда, а злобы нет ни к кому. Уж такова, видно, душа поэта. Жена Вам

очень кланяется, благодарит за все доброе. Ручки Ваши целую.

Ваш Игорь

43

8

марта 1928 г. ТоПа, 8.III.1928 г.

Дорогая Августа Дмитриевна!

Чрезвычайно рад Вашему отклику, – спасибо за постоянное расположение. Я его

очень ценю в людях, и это – редкость. Два дня назад я только что вернулся из Варшавы,

Вильно и Двинска, где давал концерты. Пробыл всего в отсутствии полтора месяца.

Время шло упоительно. В окт<ябре> ездил в Ригу и Двинск на три недели. Сообщите,

давно ли Вы и надолго ли в Берлине. Вообще жажду знать все о Вас. Фелисса

Мих<айловна> и я приветствуем Вас искренне. Настроенье бодрое. Близость весны

остро ощущается. Видитесь ли с Костановым? Целую Ваши ручки. Сколько времени

ничего не знать о Вас! Пишите же, не откладывая: старые друзья верны Вам. Всегда.

Даже, когда не пишут годами!..

Игорь

5 февраля 1929 г.

Дорогая Августа Дмитриевна,

не посетуйте на меня, что до сих пор не удосужился ответить Вам на все ваши

письма: причин много, и все они, прошу верить, уважительны. Одно скажу: никогда не

переставал помнить вас, желать с Вами встретиться, и этим я прав. Прежде всего

разрешите поздравить Вас, что вам удалось найти близкого человека. Это тем более

ценно, что люди с каждым днем все более отдаляются друг от друга, уготовляя себе

87

какой-то новый Вавилон. Я сердечно рад за Вас: это – редкость. Я думал повидаться с

Вами в эту зиму проездом в Париж, куда мы хотели с женою попасть к 27 янв<аря> – к

открытию сезона Русской оперы Кузнецовой-Масснэ. Но грипп нарушил все наши

планы, ибо он повсеместен. Поэтому ни во Францию, ни в Литву мы не поедем до

будущего года, теперь же, в ближайшие недели, побываем лишь в Риге и Двинске, где

мне предложено дать несколько вечеров и где я не был с ноября прошлого года.

Прошлую зиму (январь-февраль) мы провели в Варшаве и Вильно, имея ряд вечеров.

Поездка удалась блестяще.

Очень Вы тронули меня, вспомнив о первом февраля. Надеюсь в будущем году

встретить этот день или в Париже или же в Москве, куда, возможно, поедем осенью.

Тяга туда все ширится: то ли жизнь кончается, то ли душа молодеет, как это ни

противоестественно на первый – беглый – взгляд. Я верю в большие возможности

своего возвращения домой. Весь вопрос, как взглянет на это правительство моей

родины, т. е. предоставит ли мне визу и даст ли разрешение на устройство вечеров -

чисто лирических и, следов<ательно>, аполитичных. Пока никаких шагов в этом

направлении не предпринимал.

За это время новых книг не выпускал ни одной, подготовляя к печати сборник за

семь лет (1923—29) – «Классические розы». Большая книга страниц в триста. Не все

написанное за эти годы – лишь избранное. Новый роман мой – «1д^пе» – еще не

вышел отдельным изданием: он прошел прошлой зимой в «За Свободу!» в Варшаве в

девяти воскресных номерах газеты. Последнее время пишу только в «Сегодня». И то

весьма редко.

Мне очень хотелось бы, чтобы Вы, Августа Дмитриевна, посетили мою Тойлу и

взглянули, как я живу вот уже двенадцатый год. Этим летом жена моя получила от

матери в собственность квартиру, которую мы перестроили по своему вкусу. Итак,

вскоре мы будем в Риге. Было бы очень хорошо, если бы Вы тоже приехали в Ригу (от

Берлина это совсем пустяки) меня послушать и показать нам себя. В самом Деле, это

великолепная идея! Что думаете Вы по этому поводу? Напи

шите, пожалуйста, теперь же, я же сообщу Вам заранее о дне нашего отсюда

отъезда. Целую Ваши ручки. Фелисса Мих<айловна> Вас искренне приветствует.

Неизменно Ваш

Toila, 5.II.1929 г.

Игорь

45

10

марта 1929 г.

Двинск, 10.IH.1929 г.

Дорогая Августа Дмитриевна!

Увы, пятое марта я провел в пути и не смог написать Вам. Поэтому делаю это

сегодня. Письмо Ваше получил в Тойле перед отъездом. Благодарю Вас искренне.

Радуюсь успехам Аси. Скажите ему, когда увидите, что я желаю ему всего светлого.

Это, видимо, хороший мальчик.

Мы с женою уехали из дома 2.1Н, провели один день в Юрьеве, два в Риге, с 6-го

же обретаемся здесь, гостя у своего хорошего знакомого, к которому вот уже третий раз

за эти годы приезжаем. Был и он у нас в Эстии. Это – молодой человек, учитель, поэт,

музыкант. Человек вполне обеспеченный, живет в своем доме вместе с матерью. 12-го

здесь состоится мой поэзоконцерт, в котором и он принимает, по моей просьбе,

участие.

Что касается Риги, я не сошелся в условиях с импресарио, опаучи– вающимися

ежедневно все более и более: я не нашел для себя возможным выступать за сорок

процентов с валового сбора. Минимально – 50. Теперь я веду переговоры с

88

кинотеатром «Капитолий» – одним из лучших в Риге – о гастролях (семидневных).

Вопрос выяснится 13-го утром – в день нашего отсюда отъезда. Поезд уходит в 5.55

веч<ера>, и, получив утреннюю почту, я буду знать, как мне поступить: проехать ли в

Юрьев, минуя Ригу, или же, в случае принятия Дирекцией моих условий, сойти в Риге.

Во всяком случае я рассчитываю быть дома между 16.111—25.Ш, поэтому свое письмо

от 15.Ш соблаговолите направить прямо на Эстию. Вы интересуетесь «Литаврами

солнца». Эта книга до сих пор еще не вышла из печати. На днях выходит «Поэты

Эстонии» (Антология за сто лет. Переводы из 35 поэтов). Эта книга печатается уже три

года и весьма объемиста. От жены моей и меня шлю Вам искренние приветы. Два дня

назад здесь выступала Карсави

на, у нас имелись билеты, но мы все же не были на ее вечере, т. к. было чрезмерно

холодно и я остерегался перед концертом.

Целую Ваши ручки. Жалею, что свиданье наше опять отсрочено. М<акару>

Д<митриевичу> мое постоянное воспоминание.

Всегда Ваш

Игорь

46

10

апреля 1929 г.

ТоНа, 10.IV – 1929 г.

Дорогая Августа Дмитриевна!

Мы возвратились из Риги – через Юрьев – 27.Ш утром, и на своем письменном

столе, в числе накопившейся в мое отсутствие корреспонденции, я отыскал и Ваше

милое письмо, благодарю Вас.

Я принял условия «Капитолия» (вернее – театр принял мои: почти) и целую

неделю выступал ровно с тремя стихотв<орениями> по шести минут ежевечерне. Но

жизнь в Риге и дорога отняли львиную долю заработка, впрочем, как и всегда. Но с

этим нужно мириться. Сборы всегда полные, прием очень хороший, но я уклонялся от

«бис– сов».

Благодарю Вас за газету и открытку. И Мак<ара> Дм<итриевича> тоже, конечно.

Разумеется, интересно было еще раз убедиться – пусть с грустью, – как люди

опрометчивы в своих суждениях: если бы тов. Бухарин и Плеханов потрудились

прочесть все мои книги внимательнее, в особенности же стихи последних семи лет (в

газетах), они, м<ожет>– б<ыть>, избавили мое имя от не совсем подходящего к нему

эпитета. Впрочем, в этом «рассеянном» отношении к моему творчеству повинна вся

русская общественность во главе с г-ми Мережковскими, некоторым образом ее

дирижерами. У меня 25 томов, но сколько же в них «будуарных» мотивов? Капля в

море. Так создаются репутации...

Простите меня, что пишу не в срок: положительно не мог взяться за перо эти дни.

Вы поймете, правда? Бывают такие мгновенья...

Фел<исса> Мих<айловна> и я шлем Вам, М<акару> Дмситриеви– ЧУ> и Асе наши

лучшие пожелания.

Мы оба чувствуем слегка себя простуженными и не выходим эти Дни. Снега почти

нет, яркое солнце, но лед на море и на речке еще 0чень толст, и о весенних лососках

думать преждевременно. Но удочки

приведены уже в порядок. Как-то прошлой весной мне посчастливилось поймать

таймень в 5 3/4 ф<унта>. Эта рыба вкуса изумительного. Но она здесь большая

редкость.

Всегда Ваш

Игорь

Р. Б. Вакху уже 6 1/2 лет. Рисует. Веселый. Живет по-прежнему у бабушки. Спасибо

89

за память.

47

5 мая 1929 г. ТоПа, 5.У.1929 г.

Дорогая Августа Дмитриевна,

с признательностью возвращаю Вам открытку, с интересом мною просмотренную.

23.IV я открыл сезон, поймав лососину в 2 1/4 ф<унта>. Вчера поймал лососину в 3 1/л

ф<унта>. Рыбы в эту весну много, но лично мне удалось поймать всего две пока.

Весною лососина входит после ледохода в реку, и вся река оживает: появляется много

удильщиков, начинается азарт. На удочку некоторым счастливцам удается поймать от 1

У2 до 13 У2 ф<унта>! На днях войдет язь, сырть и максан. Хожу дважды в день.

Конечно, я мог бы поймать и более, но трудно здесь достаются выползни (большие

черви), да и удилище мое, подаренное Башкировым, – из Мюнхена, – недостаточно

длинное, весною же речка сильно разливается.

Мне было очень приятно прочесть в Вашем письме, что Вы перечитывали мои

сборники, что вы храните хорошие о московских временах воспоминания. Да, я помню,

что Вы были на всех двадцати пяти моих вечерах в Москве. Часто и я вспоминаю

Георгиевский, где было всегда так приятно бывать. Увы, это уже не повторится

никогда: как неповторное, дивно и жутко... Если М<акар> Д<митриевич> поедет когда-

нибудь к Вам, я прошу его с женою навестить и нас по пути. (Ст<анция> Неве, пятая от

Нарвы). Я вышлю лошадей по телеграмме.

А Вас, очевидно, трудно заполучить в наши края. Что делать. Да и удобства наши

слишком относительны, и мы боимся, что Вам без комфорта было бы трудненько.

Впрочем, здесь имеются очень сносные пансионы с приличным питанием и хорошей

светлой дачей. 20 долларов с человека за месяц – стол, комната, белье постельное.

Недорого? Еще бы! Дешевле трудно найти в других странах. В прошлом году при

езжали и из Латвии, и из Германии, и даже из Японии... На лето. Объясняется это

тем, что местность наша чрезвычайно живописна, удобна и дешева. Аптека, 6 лавок, 2

булочных-кондитерских, мясные, зеленные, дважды в неделю доктор. Почта, радио

чуть ли не в каждом доме, телефон, театр, оркестр, футбол и проч. И – море! И 70

озер. Нет, я 12-й год живу и по-прежнему очарован, и о лучшем мечтать страшусь.

Целую Ваши ручки. Жена просит передать ее искренний привет.

Всегда Ваш

Игорь

Р. Б. Сейчас вернулись с речки, где Фел<исса> Мих<айловна> поймала только что

две лососины по 2 1/2 ф<унта> каждая.

Иг.

48

5 июня 1929 г. ТоПа, 5.У1.1929

Дорогая Августа Дмитриевна!

Итак, Ася сегодня уже у Вас, – искренний привет ему. Искренне радуюсь Вашему с

ним свиданию: на земле так мало людей, с кем хочется видеться. Тем ценнее они для

нас.

Строки, о которых вы меня спрашиваете, не мои, но чьи именно – я не знаю: у

Бальмонта так много строк, что их трудно помнить. Посылаю, кстати, Вам его стихи ко

мне, – думаю, Вы их не читали. Только они у меня, к сожал<ению>, в одном

экземпляре: прочтете, будьте добры вернуть. Это же относится к моим стихам, которые

посылаю Вам для прочтения. В каждом письме буду Вам что-либо посылать из

новинок.

Вчера мы с женою были в Нарве – ездили по делам, пробыли 40 минут: от поезда

до поезда. Езды от нас 1 ч<ас> 10 м<инут> да и 13/4 ч<аса> ходьбы на станцию. Дорога

90

теперь – без дождей – очень хорошая, даже приятно прогуляться 8 килом<етров>. А

так, вообще, мы редко бываем в городах. В Ревеле, напр<имер>, не были с янв<а– Ря>

1928 г. Семь часов езды, с весны скорый – 3 ч<аса> езды. До Юрьева – восемь часов.

Это на пути в Ригу.

На июнь мы были приглашены к поэту Виснапу на его дачу под Юрьевом. Но

теперь выяснилось из письма его жены, что у нее плев

рит, и мы находим ехать неудобным, боясь стеснить. А они зовут, несмотря на

болезнь. Отложили поездку пока.

Гостей у нас никого нет пока. Собирается летом только вдова Арцыбашева из

Варшавы да художник Кайгородов (сын профессора) с женой из Ревеля. Да некоторая

молодежь из Вильно, Юрьева и Нарвы. Сейчас иду на речку. Целую Ваши ручки, жду

письма. Фелисса Ми– х<айловна> просит передать ее сердечный привет.

Всегда Ваш

Игорь

Р. Б. Не забудьте, пожалуйста, поклониться от меня дорогому Макарию

Дмитриевичу: я постоянно чувствую к нему влечение, и повидаться с ним было бы для

меня большим удовольствием.

Иг.

Видели ли вы когда-нибудь рижскую газету «Сегодня»? Больше всего я пишу в ней.

49

10 июля 1929 г. Тойа, 10.VII.1929 г.

Дорогая Августа Дмитриевна,

я только вчера вернулся из Ьишца, где с 25.У1 гостил на даче у Виснапу. Почты там

вблизи нет (3 версты, а я целодневно сидел на Эмбахе и не мог оторваться от своей

рыбы). Вот этим и объясняется запоздание этого письма, что очень обидно для меня,

поверьте.

Время провели приятно, я ловил много окуней, подлещиков и ершей, ездили с

«дорожкой», на которую попадались изрядные щуки. По Эмбаху большое движение:

пароходы, баржи, лес, лодки, парусники. Много русских – причудских – рыбаков.

Над рекой стоит русская речь, иногда весьма рискованная, и это несколько странно в

европейской цивилизованной стране. Я как-то основательно отвык от этой «русскости»

за эти 12 лет. Вообще, в Причудье народ дик и темен, и эстам приходится много

прикладывать труда в борьбе с косностью края.

На днях в Юрьеве вышла моя новая книга «Поэты Эстонии» (переводы из 33

поэтов). Издатель прислал мне всего один экземпл<яр>. мотивируя дороговизной

издания (1 доллар). Поэтому я лишен удо-

вольствия выслать Вам книгу. Если пожелаете приобрести, адрес: Estland, Tartu,

Jaani uul. 15, Vadim Bergmann.

Сейчас тороплюсь закончить письмо, т. к. меня ждут на озере. Надеюсь в будущем

письме побеседовать с Вами подробнее. Фел<исса> Мих<айловна> просит передать

Вам ее искренний привет, целую Ваши ручки.

Ваш Игорь

50

1 ноября 1929 г.

Дорогая Августа Дмитриевна!

Не удивляйтесь, что не писал и «пропустил все сроки»: никому не писал, ничего не

писал, – надо ли извиняться?..

Получил все Ваши письма и открытки, и от М<акара> Д<митрие– вича> алтайское

письмо. Хорошо там! Припомнил свой «Алтайский Коктебель» из «Гр<омокипящего>

кубка». Всегда меня туда тянуло...

91

Вот видите, как нехорошо Вы поступили: поехали и в Швейцарию, и в Италию, а,

когда звал Вас сюда, нашли какие-то отговорки, вроде отсутствия денег! А между тем и

дорога сюда дешевле, и жизнь тоже. Не в деньгах было, очевидно, а в том, что Вас

тянуло поюжнее, что впрочем, вполне понятно, и поэтому прошу счесть мои слова за

шутку, не велика важность, если слегка грустную...

8-го сент<ября> я дал концерт в Печерах (б<ывший> город Псков– ск<ой>

губ<ернии>). Это у границы. Погода была отчаянная: холод, дождь, буря. Собралось

все же почти 3/4 зала, и успех был очень большой: «восторгам не было границ». От нас

до Печер 12 ч<асов> езды через Тапс, Юрьев, Валк и Верро. Живописный мужской

монастырь на окраине городка. Холмистая местность. Население русское. Одна

поклонница «в бурю и грозу» за 30 верст в автомобиле съездила, чтобы засыпать поэта

цветами из своего имения! Вместе со мною выступал пианист Всеволод Гамалея,

б<ывший> муж М. Н. Бариновой. Я знаю его с детства, когда он еще был правоведом и

ухаживал за моей сестрой. В 1925 г. мы встретились с ним в Берлине, и я перетянул его

в Юрьев, где он с тех пор живет постоянно, изредка концертируя.

Вскоре – в путь. Напишу Вам с юга. Но Вы успеете еще мне черкнуть на ТоПа:

уедем между 20—25 ноября. М<акару> Д<митриевичу> передайте, прошу Вас,

письмецо.

Фелисса Мих<айловна> и я шлем Вам наши добрые пожелания. Не сетуйте за

молчание: повторяю – месяцами не берусь никак за перо. И стихов новых нет.

Всегда Ваш

Игорь

ТоПа, 1.Х1.1929

51

5 января 1930 г. ТоПа, 5.1.1930 г.

Дорогая Августа Дмитриевна,

благодарю сердечно Вас и Асю за поздравления, вместе с женою поздравляем вас с

пожеланиями всяческого благополучия.

Поездка наша на юг не состоялась в эту зиму, но мы и не очень жалеем об этом:

погода стоит совершенно сентябрьская, 5 гр<адусов> тепла, выпадают дожди, почки

совсем весенние. До сегодня мороз и снег были всего дважды: один раз в конце ноября

было 1/2 гр<адуса> мороза рано утром, без снега, и затем снег выпал 23.ХН и

пролежал до 29.ХИ, причем мороз достигал 6 гр<адусов>. А теперь, напр<имер>,

совсем тепло и бесснежно, так что и на юг не нужно. Отчего вы умолкли? Вероятно,

полагали, что мы странствуем и не знали, куда писать, ожидая от меня адреса?

Переслали ли мое письмо М. Д.? Я написал ему стихи. На днях они появятся в

«Сегодня», конечно без фамилии и даже без инициалов, чтобы как-нибудь не повредить

ему. Но мысленно они посвящены ему. Надеюсь, будет время, он узнает это. Вообще, я

написал до Рождества (ноябрь-декабрь) 20 стихотв<орений>. Печатаются в трех

газетах – в Риге, в Варшаве и в Шанхае.

Отсутствие новых книг дает себя чувствовать, очень грущу, что не могу следить за

новой беллетристикой и поэзией. Жена ухитряется отыскивать у туземцев

классическую литературу, и ее мы штудируем добросовестно. Сейчас, напр<имер>,

читаем Короленко. За эти годы Ф<елисса> М<ихайловна> прочла полностью Байрона,

Шекспира, Достоевского, Тургенева, Лескова, Мопассана, Дюма (84 т.!), Бальзака,

Гончарова, Гоголя, Чехова, Киплинга, Мордовцева, Андреева, Шпиль– гагена,

отдельные книги Горького, Жорж Занд, Ожешко, д’Аннунцио, много Сологуба, П.

Романова, Л. Леонова, Никандрова, Шишкова,

Куприна, Арцыбашева, Метерлинка, Бурже и бездну других. Но, на– пр<имер>,

Сейфуллину, Пильняка, Федина, Алданова, Бунина и др. здесь нельзя получить, и это

92

грустно. В особенности хотелось бы достать погремевшую «Митину любовь». Вообще

же – Бунина и Шмелева.

Как Вы провели праздники? Как самочувствие? Как успехи и здоровье Аси?

Пишите, прошу Вас. Надеюсь, переписка наша войдет с нового года в свое русло, и не

будет особо длительных перебоев. Целую Ваши ручки. Фелисса Мих<айловна> просит

передать Вам ее искренний привет.

Всегда Ваш

Игорь

52

12

марта 1931 г.

ТоПа, 12.III.1931

Дорогая Августа Дм<итриевна>!

Верю, Вы удивлены, что не имеете от меня вестей и откликов на свои письма, но

дело объясняется просто: 21.Х мы с женою уехали за границу и вернулись только 4.Ш.

За это время побывали почти во всей Югославии (Белград, Суботица, Горажда, Новый

Бечей, Белая Церковь, Вел<икая> Кикинда, Сараево, Земун, Панчево, Дубровник-Рагу-

за, Каттарро, Цетинье, Любляна), а затем весь февраль прожили в Париже и через

Берлин, Ковно и Ригу вернулись домой. Напишите о получении этой открытки, и я

подробнее напишу Вам.

Ваш Игорь

53

5 апреля 1931 г.

ТЫ1а, 5. IV. 1931 г.

Дорогая Августа Дмитриевна! Получил Ваши открытки. Рад, что все выяснилось.

Итак, каждое пятое пишу Вам впредь. Да, мы с женой жалели, что, проезжая Берлин,

не могли с Вами повидаться, но мы не были в городе, а просто пересели из поезда в

поезд в Шарлоттенбурге. Ехали через Аахен, Ганновер, Кельн, Эссен. В Париже еще

было тепло, шли все время дожди, а уж в Германии было много снега. Да, поездка

наша была весьма длительной: с 21.X. по 4.Ш. За это время дал концерт в Варшаве,

три в Белграде, два в Париже, два в Дубровнике (Рагу– за), два в Горажде. По одному в

Суботица, Любляне, Сараево. Державная комиссия предложила мне дать вечера в

женских инст<итутах> и кадетских корпусах. Таким образом, мы побывали в Горажде,

Белой Церкви, Великой Кикинде и Новом Бечее. В Научном инст<итуте>, в Белграде,

при Палате Академии Наук, я прочел две лекции: «Первая книга Фофанова» и

«Эстляндские триолеты Сологуба» и свой новый роман в стихах: «1д^пе».

Держ<авная> ком<иссия> приобрела у меня три книги моих стихов: «Классические

розы» (1922—30), «Медальоны» и «1д^пе». Первая книга на днях выйдет в свет (я уже

читал дней пять назад корректуру) и поступит всюду в продажу. Весною выйдут и

другие.

Неделю провели мы на Адриатике. (У нас были бесплатные билеты 1 класса на три

месяца по всей Югославии). Жили в Рагузе на берегу моря. Чудесная вилла в саду.

Апельсины, лимоны, миндаль, розы, глицинии. И это 18—24 января. 28—30 на солнце,

15—16 в тени! В открытом авто совершили дивную поездку в Цетинье через

Ерцегнови, Зеле– нику, Пераст, Каттарро. Перевалили хребет (1700 метров), видели

близко Ловчен (2300). В Каттарро изнывали от тепла, через час, поднявшись по 28

серпантинам в гору, зябли от холода. Как красива Югославия! Я говорю о Боснии,

Герцеговине и Далмации. Да и Монтенегро прелестно. Когда из Любляны альпийским

экспрессом ехали около восьми часов по Швейцарии, это нас уже оставляло

холодными. Ни в какое сравнение Югославия идти не может. В ней все так

величественно – примитивно, дико и потрясающе. 36 часов от Белграда до Рагузы

93

поезд извивается в скалах над безднами. Более 300 тоннелей. Цвет рек изумительный:

не малахит, не изумруд, не бирюза, невыразимо-зеленый, ядовито, яростно! Как

обозначить его точно? Нет слов, нет красок. Такова, напр<имер>, Дрина в Боснии.

Поезд долго идет вдоль ее извилин. Между Вишеградом и Усти-Прача. Уже несколько

стихотворений написал я в пути. Но, конечно, это почти невозможно передать.

Успех был повсюду выдающийся, но дорога (отэли, поезда и пр.) очень дорога, так

что материально мы пока что не разбогатели, но до окт<ября> кое-как продержимся и

– снова в путь. Маршрут намечен следующий: Ковно, Берлин, Брюссель, Париж,

Ницца, Югославия, Болгария, Румыния. В последних двух странах мы еще не были.

Кроме того, не были в Сербии в Мариборе, Сомборе, Загребе, Нише, Скоплье и Новом

Саду. Между тем многие из этих городов звали дать вечера. Придется и повторить в

некоторых, как, напр<имер>, Париж, Любляна, Сараево, Белград, Суботица, Горажда,

Рагуза. В Ковно не был с 1921 г., в Берлине с 1925 г. Как Вы думаете относительно

Берлина?

Много ли сейчас русских, не отражается ли кризис на посещаемости театров и

концертов? Если посоветуете, остановимся и дадим вечер, если нет – проедем мимо,

повидавшись денек с Вами. Впрочем, до осени времени еще много, и неизвестно много

е... В Париже встретили Ремизова, Тэффи, Оцупа, многих старых знакомых, в том

числе Анаиду и Петра Костановых. У них и жили последние 10 дней. Сначала жили в

Boulogne, на Denfert Rocherau, у леса Булонского, куда часто ходили гулять.

Встречались там и с Юсуповыми, у которых бывали иногда. И они были у меня на

концерте. Княгиня Ирина все еще очень интересна и красива, хотя 22.11 было 17 лет,

как она замужем. Милые, простые люди, очень любящие искусство вообще, мои стихи

в частности. Петр Маркович все хворает, нервничает. Жаль его. И заработки скверные

совсем.

А мы встречаем весну. 3 градуса в тени, таянье дружное. С таким удовольствием

пойдем, как только вскроется лед, на речку ловить ло– сосек. Читать ничего не хочется,

когда чувствуется весна, да и книг нет. Все, что привезли с собою, прочитано давно. На

днях у нас был гость – директор Госуд<арственного> завода инженер А. К. Эссен, наш

друг с 1920 г. Провел два дня. Погуляли в парке у моря, почитали многих поэтов. А так

мы месяцами никого не видим, да и не очень грустим об этом: зимою столько всегда

вокруг людей в путешествии! В Белграде все дни были расписаны дней за 10-12

вперед. Принимали всюду воистину по-царски. В одном Белграде более 80 чел<овек>

хорошо знакомых, а сколько мельком!

Итак, жду от Вас 15.IV письма. Сообщил Вам все новости. Теперь очередь за Вами.

Фелиссь Мих<айловна> и я Вам, Вашему мужу и Асе сердечные шлем приветы.

Прошлой осенью послал Вам стихи для М<акара> Дмитриевичах «Ночь на Алтае».

Получили ли? Целую Ваши ручки.

Всегда Ваш

Игорь

54

5 мая 1931 г. То11а, 5.У. 1931 г.

Дорогая Августа Дмитриевна, Вашу открытку и письмо я получил, благодарю Вас.

Мы с женой радуемся выздоровлению Вашего мужа (сообщите, пожалуйста, его имя-

отчество).

Наступает весна, появляется травка и подснежники, лед прошел, прилетели

скворцы, но в горах у нас еще много снега. Мы уже ходили на речку ловить рыбу, уже

поймали четыре лососки: 3 У2, две по 1у 3/4. Очень хороша весна у нас на севере, а вот

в Югославии жаловались нам, что совсем весны не видят: сразу после зимы лето. Я

доволен, что не на юге живу: было бы очень досадно жить без весны.

94

На днях читал вторую корректуру своей книги «Классические розы», выходящей в

Белграде. Масса убийственных опечаток. Я принял меры, чтобы их впредь не было, но

это очень трудно бороться с безграмотностью так называемых «интеллигентных»

корректоров. Сколько огорчения причинили мне за эти годы издатели в Берлине!