Текст книги "Царственный паяц"

Автор книги: Игорь Северянин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 40 страниц)

соком «апельсинов в шампанском». А нужно о них писать кровью сердца, тяжелыми,

простыми словами:

Чем проще стих, тем он труднее,

Таится в каждой строчке риф.

И я в отчаяньи бледнею,

Встречая лик безликих рифм.

С выходом в свет двух указанных новых книг стихов Игоря Северянина количество

томов его сочинений достигает двадцати. А «Колокола собора чувств» и «Роса

оранжевого часа» появились ко дню двадцатилетия поэтического творчества Игоря

Северянина. То есть каждый год признанной своей литературной деятельности Игорь

Северянин отмечал новым томом стихов. Плодовитость завидная. И если, как то

пришлось в другом месте и по другому случаю отметить, Игорь Северянин, «беспечно

путь свершая», твердо оставался до сих пор на прежнем месте, не двигаясь ни вперед,

ни назад, то теперь в его напевах стало звучать нечто новое, от «вечернего звона».

Еще невнятны эти новые звуки, и потому пока обозначим их именем далекого

благовеста «колоколов оранжевого часа».

Николаи Оцуп СЕВЕРЯНИН В ПАРИЖЕ

Северянин, уединившийся с семьей в эстонской деревне, проживший там много лет,

печатал свои стихи в прибалтийских изданиях, так что и его самого и его поэзию

успели основательно забыть в Париже, главном по эту сторону границы городе

современной русской поэзии. Казалось, что появление здесь поэта будет лишним. Его

бездумное и сладкозвучное пение, казалось, принадлежит целиком довоенному и

дореволюционному Петербургу.

Не зная новых стихов Северянина, можно было догадываться, что они все о том же

и все так же «поют». Да и в самом деле. Северянин мало изменился. Правда, он не поет

больше своих стихов (иногда об этом жалеешь), а читает их. Правда, он написал целый

ряд стихов о России. Но эти строки, хотя в них упоминается о катастрофах, о

большевиках и других современных темах, написаны, в сущности, так же, как в свое

время – стихи против Германии. Между военной лирикой Северянина и теперешней

«на эмигрантские темы» – разницы нет. И то и другое мало украшает его поэзию.

Не очень изменился автор «Громокипящего кубка» и в лучшей части своего

таланта. Правда, вместо «ананасов в шампанском» он воспевает сейчас сельскую

природу и рыбную ловлю, вместо забав и соблазнов света воспевает семейную жизнь и

свою жену.

Но появление Северянина в Париже оказалось нужным именно потому, что в

сущности он нисколько не изменился, то есть не утратил своего непосредственного

дарования. Он напомнил снова, как уже сделал это в свое время, восхитив Сологуба и

335

Брюсова, что дар писать стихи не обязательно должен быть связан с большими

знаниями и высокой культурой:

– Я так бессмысленно чудесен,

Что смысл склонился предо мной.

Это почти точно, и, во всяком случае, это из лучшего, что сказано о Северянине.

Быть может, как в совсем недавнее время рядом с голосами умных и образованнейших

литераторов должен был само собой зазвучать и этот голос, – полезно было его

услышать и теперь в Париже.

Я не хочу этим сказать, что прошлые или нынешние поэты, обладающие высокой

культурой, лишены лирического вдохновения. Но, быть может, никому за последние

два десятилетия не было его столько отпущено, сколько Северянину. У него в поэзии

легкое и от природы свободное дыхание. К сожалению, тот же Северянин -

убедительнейший пример того, что от поэта для полноты, глубины и длительности

производимого им впечатление —требуется не только это. Поэзия Северянина

освежает и радует короткое время, но, раздражая нашу потребность к стихам, она не

может насытить и утолить. Кстати, интересно отметить, что Северянин упорно

работает над каждой строчкой стихов и выше всех современных поэтов ставит

Брюсова.

Георгии Адамович ЛИТЕРАТУРНЫЕ ЗАМЕТКИ Игорь Северянин. Медальоны.

Сонеты . Белград, 1934

Странная мысль пришла в голову Игорю Северянину: выпустить сборник

«портретных» сонетов, сборник, где каждое стихотворение посвящено какому-либо

писателю или музыканту и дает его характеристику. . Книга называется «Медальоны».

В ней – сто сонетов. Получилась своего рода галерея, в которой мелькают черты

множества знакомых нам лиц, от Пушкина до Ирины Одоевцевой.

Если бы не заголовок, узнать, о ком идет речь, было бы не всегда легко. Портретист

Игорь Северянин капризный и пристрастный, да, кроме того, ему в последнее время

стал как будто изменять русский язык, и разобраться в наборе слов, втиснутых в

строчки, бывает порой почти невозможно. Надо, во всяком случае, долго вчитываться,

чтобы хоть что-нибудь понять. А смысл вовсе не столь глубок и за труд не

вознаграждает.

Приведу для примера две заключительные строфы сонета-медальона, посвященные

Арцыбашеву:

Людей, им следовать не приглашая,

Живописал художник, чья большая,—

Чета не вашим маленьким, – коря

Вас безукорно, нежно сострадая,

Душа благоуханно-молодая Умучена законом дикаря.

Очевидно, «большая» во второй строке относится к «душе» в строке пятой. А я все

читал «большая коря», и, принимая эту загадочную «корю» за какой-то северянинский

неологизм, пытался постичь его значение.

Автор «Медальонов» настроен то восторженно, то насмешливо. Восторги относятся

большей частью к славным предкам и предшественникам. Насмешки – к

современникам. Лишь к немногим из них Игорь Северянин обращается с

комплиментами. По прихотливости поэта в это число включены не только Бунин и

Куприн, но и Пантелеймон Романов:

В нем есть от Гамсуна, и нежный весь такой он...

Марина Цветаева – «беспочвенных безбожников божок» и удивляет таким

«задорным вздором»,

что в даме – жар и страха дрожь – во франте...

336

Гиппиус:

Ее лорнет надменно-беспощаден,

Презрительно блестящ ее лорнет...

Андрей Белый:

Он высится не то что обелиском,

А рядовой коломенской верстой.

Пастернак:

Не отношусь к нему совсем никак.

Им восторгаются – плачевный знак.

Состряпанное потною бездарью

Пронзает в мозг Ивана или Марью,

За гения принявших заурядь.

Перелистать книжку все-таки довольно забавно.

Разумеется, поэзии или хотя бы мастерства в ней не много. Правильнее всего

отнести «Медальоны» к области курьезов. С этой оговоркой, надо признать, что в

сборнике попадаются отдельные меткие словечки и острые, неожиданные определения.

Каждая страница вызывает улыбку. К сожалению, только улыбка эта обращена порой

на самого автора, вместо его жертвы, и в авторском замысле, так сказать, не была

предусмотрена.

В заключение, два «недоуменных» слова: лет двадцать тому назад явился в нашей

литературе новый большой поэт... Над ним много смеялись – и по заслугам. Его во

многом упрекали – и совершенно справедливо. Но почти никто из признанных

тогдашних ценителей искусства не сомневался в исключительном даре пришельца, —

ни Брюсов, ни Сологуб, написавший к первой книге Северянина предисловие, ни

Гумилев, с какой-то скрыто-восторженной враждебностью за ним следивший, ни даже

Блок. Все верили, что Северянину надо «перебродить», все надеялись, что рано или

поздно это произойдет, и тогда талант поэта засияет чистым и прекрасным блеском.

Но этого не произошло. Надеяться и ждать теперь уж слишком поздно.

«Громокипящий кубок» так и остался лучшей северянинской книгой, обещанием без

свершения.

СЕГОДНЯ – ЧЕСТВОВАНИЕ ИГОРЯ СЕВЕРЯНИНА В ТАЛЛИННЕ

В Таллинне сегодня, в зале клуба Черноголовых состоится торжественный вечер

чествования известного поэта и переводчика Игоря Северянина по случаю его 35-

летней литературной деятельности.

Вступительное слово скажет эстонский поэт Валмар Адамс. Декламировать стихи

Северянина будут на эстонском языке, в переводах Виснапу и Раннита, известный

драматический артист театра «Эстония» Гуго Лаур и артист «Рабочего театра» В.

Гутман. Прочтут стихи Северянина М. Шнейдер-Брайар, – по-испански, а на эсперанто

А. Иытер.

Выступит на этом вечере и сам юбиляр. Игорь Северянин будет читать свои новые

стихи и переводы с эстонского.

Затем пойдет концертное отделение.

Примадонна театра «Эстония» Милве Лайд исполнит, между прочим, песню на

слова Северянина «Виктория Регия» на музыку С. Прохорова. Солист «Эстонии»

Воотвле Вейкат споет «Поэзу об Эстонии», – музыка для нее специально для этого

вечера написана эстонским композитором проф. Адо Ведро. Участвует в этом вечере

юбилейного чествования Северянина и лучший эстонский пианист Бруно Лукк, как и

многие другие деятели эстонской литературы и музыки.

К этому праздненству исполнил портрет Игоря Северянина известный молодой

художник Б. Линде.

337

15.lll.1940

Петр Нильский ИГОРЬ СЕВЕРЯНИН

35-летие литературной деятельности

Опьяненный Петербург. – «Громокипящий кубок». – «Ананасы в шампанском».

– Перерождение. – «Граф Евграф Аксан Грав». – Кто умеет носить плащ

Смятение, гнев, очарованная влюбленность, недоуменье сразу, будто из

разорвавшейся пелены неба, слетели на закинутую голову молодого поэта. Поразило

своеобразие его стихов, было что-то общее в его лице с властителем тогдашних дум и

сердец, Уайльдом, нравилась и дразнила распевная манера декламации, импонировали

у Игоря Северянина его вызовы, дерзания, набалованность, избалованность, разба-

лованность мотивов, тем, поз, поэтического высокомерия, трогала его искренняя

печаль, – тысячи уст повторяли отдельные строки его стихов, их знали наизусть, его

«поэзовечера» собирали огромные залы и не было конца сумасшедшим аплодисментам.

С небывалым, бешеным успехом шли его книги. Только за неполных 2 года (1913—

1915) разошлось больше 25 000 экземпляров его сборников: «Громокипящий кубок»,

«Златолира», «Ананасы в шампанском», «Виктория Регия», «Поэзоантракт», и в том же

1915 году в другом издании (В. В. Пашуканиса) они вышли снова и разошлись в 45 000

экземплярах; таких тиражей Россия не знала, это было головокружительно. О

Северянине стали писать поэты – Бальмонт, Блок, Брюсов, Бунин, Гйппиус, Гумилев,

Городецкий, Фофанов, о нем заговорили в печати – Мережковский, Амфитеатров,

Луначарский, Дорошевич, Ходасевич, Яблоновский, – всех не перечислишь, и тогда

же вышла книга: «Критика о творчестве Игоря Северянина».

Этого поэта многократно перевели на польский язык, на еврейский, эстонский,

хорватский, сербский и болгарский, на испанский, французский, румынский и

чешский, а Хильда Дрезен его перевела даже на эсперанто. Стихи Игоря Северянина

положили на музыку Рахманинов, Архангельский, Багриновский, Цыбульский,

Кельберг, Вильбушевич, Малявин, Василенко, Голованов еще и еще. Печатался Игорь

Северянина во всех журналах, во всех газетах, во всех альманахах, слава не жалела

своих щедрот, для него она была расточительнейшим мотом.

А молодой Северянин кокетничал, изобретал изнеженные темы, придумывал

несуществующих, полуземных женщин, пел о «боа из хризантем», «эксцессерке» и

лесофеях, о лилиях в шампанском, – о всем том, чего нигде не существовало, и

мрачные голоса иных критиков рычаще ворчали на эти раздушенные прихоти

искусственных райских садов фантазии Северянина. Пугала его самонадеянность,

негодовали на его словарь, – эти словесные изобретения Северянина казались

страшными. Говорили, что все это – недозволенные новшества, что русский язык им

окончательно поруган и – слава Богу! – что не окончательно погублен. Нечего спорить:

дерзость была, но почему такое содрогание вызывали слова? Будто мы их никогда не

знали.

Я повсеградно оэкранен,

Я повсесердно утвержден!

В самом деле, почему нельзя сказать: «оэкранен», «офрачился», если Жуковский не

побоялся сказать «обезмышить», влюбленный в Наталью Гончарову Пушкин прекрасно

выразился: «Я огончарован»? * Изобретать, творить слова – законное право. Это еще и -

благодетельно. Язык должен развиваться, обрастать новыми приставками, суффиксами,

цвести смелыми произрастаниями из старых корней. Эта оскомина от шаблонов у

Северянина осталась на всю жизнь, – как это должно быть понятно каждому

пишущему! Надо изменять словарь, – иначе можно возненавидеть старую словесную

рухлядь, но тут вопрос вкуса. Родить слово не значит дать ему жизнь: есть

мертворожденные слова, как есть мертворожденные дети, – они встречаются и у

338

Северянина. В одной из его книг я нашел глагол «обрандясь»: это – от ибсе– новского

героя Брандта. Если бы стихотворная строка сама не разъяснила, пришлось бы

разгадывать, что значит «обрандясь».

* У Гоголя в «Тарасе Бульбе»: «Бегущие толпы... вдруг омноголюдели те

города...». «Веки окраенные длинными, как стрелы, ресницами». У него же в

письме к матери: «Не от неудач это, которые меня совершенно обрав– нодушили».

Еще: «Русские в свою очередь обыностранились». В письме к Дмитриеву: «Он

усыпил и обленивил жителей».

Да, наш слух, наш вкус к слову не всегда мирился с дарами Северянина, и все-таки

в каждой его книге чувствуется личность. У Северянина свой собственный голос.

Этого талантливого поэта угадываешь сразу, по каким-нибудь трем, четырем строкам,

– больше не надо! – ценнейшая черта, – это и есть настоящая литературная сила, в

этом единственное право быть и жить в литературе, считаться писателем, с честью

носить это высокое звание. Северянина нельзя смешать ни с кем другим.

Кажется, будто он никогда не отделывает своих вещей, бросает их в печать тотчас

же, не остывшими, и за длинные годы работы он написал такое количество книг, какого

нет ни у одного из поэтов, – его сборников не меньше 30-ти. Но это не все: до сих пор

не вышли и покоятся в рукописях готовые к изданию книги, переводы, статьи об

искусстве – необычайная плодовитость. Игорь Северянин неутомим. Прошлое

потонуло в темно-розовой дымке заката. Все изменяется, все меняется – иногда до

умопомрачительности, неожиданно и страшно. Утешающие волны жизни приносят

нам мудрость, – ничто не проходит даром, наши испытания проясняют мир: с небес мы

сходим на землю, – она не так плоха.

Иногда не верится, что те годы, 1905—1916, действительно были, что мы в них

жили, так беззаботно хлопали крыльями, были такими счастливыми, надеющимися

слепцами. Звенел и наполнялся «громокипящий кубок» жизни у Игоря Северянина.

С этим именем связана целая эпоха. Игорь Северянин в предвоенную пору, в годы

войны был символом, знаменем, идолом петербургского надлома. Можно привести

длинный ряд слов с этим корнем: «излом», «надлом», «перелом».

Что-то оранжерейное, тепличное вырастало, зацветало на российской темной земле,

– барствовало, изгибалось, кокетничало. Взлетали и кружились «грезерки», манили

«ананасы в шампанском», «мороженое из сирени», – далекая отзвучавшая весна

сумасшедших лет. Петербург умирал, как чахоточный, с больным румянцем на лице. С

необычайной жаждой жить, трепетно и свирепо приникал ко всем истокам мимолетных

радостей и опьянялся, как юноша, впервые прикоснувшийся к хмельному вину, к

сладчайшим ядам.

Но умер Петербург, и переродился Игорь Северянин. Промчались столичные

наваждения, погас гримасничающий город, все оказалось минутным призраком. Теперь

город Северяниным проклят. Для него это – «нелепость», жить в городах, —

«запереться по душным квартирам» – для поэта «явный вздор». Современность

Северянина раздражает. Ему претит его пошлость. Новый век променял «искусство на

♦ ♦ ♦

фокстрот», взрастил «жестоких, расчетливых, бездушных и практичных».

Когда-то окруженный толпой поклонниц, теперь он чувствует свою отчужденность

и от женщин: «Ты вся из НоиЬ^ат. Ты вся из маркизета! Вся из соблазнов ты! Из

судорог ты вся». Возмущают «лакированные кавалеры», злит чарльстон, отталкивает

вся Европа – «рассудочночерствая», чуждой и обманчивой кажется сама культура.

(«Культура, Культура! – кичатся двуногие звери»). Все последние годы поэт находит

утешение в сельской тишине.

339

Долгое время Северянин прожил в живописной Тойле, потом в замершем

Гуптенбурге, предавался своему любимому занятию рыболова, влюблен в мюнхенскую

удочку, отдал себя ночным мечтам и книгам. В его «Классических розах» мелькают

имена писателей и поэтов: Пушкин, Маларме, Лесков, Достоевский, Метерлинк,

Киплинг, Ахматова, вспоминаются театры, актеры, композиторы, затем города,

прелести глухих углов. Москва и Тойла, Петербург и новгородское село, путешествия

по Европе, Югославия и Болгария, Белград, Сараево, Дубровник, София, Плевна,

«адриатическая бирюза», Фрина «ядовито-яростно-зеленая», южный январь,

изукрашенный цветами – сердечное упоение северного человека, его трепетная

влюбленность в эту непривычную легкость, непередаваемое струение в невиданные

краски.

Его воспоминания об этих скитаниях проникнуты встревоженным и восхищенным

чувством неожиданных перемен, упоительных встреч с новым миром. Но Северянин

оказался и тут, верный себе и родным, привычным картинам: южная весна очаровала,

– трогательной осталась весна севера, где «мох в еловом лесу засинел-забелел в

перелесках», где подснежники, как «обескрыленные голубки». Странствия и

уединение...

Игорь Северянин стал верен и постоянен. Петербургский период отцвел, увял и

умер, появилась жажда простоты, свежести просторов земли, – дни отшельничества.

По жизни он идет широким шагом, оставшись тем же независимым, каким был всегда

и раньше, – его крылья не сложены и по-прежнему голос смел и молод. Поэтическая

сила Игоря Северянина не увядает, его напевы прочищаются и светлеют. Он вошел в

проясненную пору творчества и, как все талантливые люди, многое осудил в своих

прошлых днях и прежних стихах.

Новые книги Игоря Северянина – книги отречений.

В них – отказ не только от прошлого, но и от самого себя:

Сам от себя – в былые дни позера,

Любившего услад дешевых хмель. —

Я ухожу раз в месяц на озера...

5’вв

♦ ♦ ♦

Поверхностному слуху в этих строках может прозвучать напев успокоенности. Это

будет неверное восприятие. В книгах Северянина теперь поселена тревожность. Здесь -

обитель печали. Слышится голос одиночества. В этих исповедях вздох по ушедшему, -

точнее, по отлетевшей молодости.

Но с прошлым не расстаются. Его тащат, как горб, – до могилы.

Былые видения не могут померкнуть бесследно, погаснуть, как догоревшая свеча.

Отсюда временами у Северянина – вздохи и сожаления: («Все необходимое порастерял.

И вот, слезами взоры орошая, Я говорю: Жизнь прожита большая»). Ни скорбь, ни

мечтательные надежды, ни любовь к родной стране, ни жизненные потрясения, ни

годы не изменяют, не разрушают основного строя души, не умерщвляют коренных,

врожденных, взрощенных пристрастий. У поэтов это особенно наглядно выдает их

словарь, – и склонность к словесной изобретательности все так же шалит у

Северянина и сейчас.

Эту склонность легко приметить и в его собственных стихах, и в его переводах, и

многие их эстонских поэтов в северянинской передаче окрашены его словесными

пристрастиями. Целиком преодолеть самого себя нельзя. Мы можем отвращаться от

былых навыков, устранять и побеждать их, но совсем вытравить эти, когда-то

искушавшие, страсти нельзя без остатка. В своем душевном складе Северянин

неизменен. В нем есть упрямство, стойкость, упорство, вера в себя, в какую-то свою

340

правоту и несомненна в нем внутренняя самонадеянность поэта.

У него бывают (и бывали) небрежность, неохота контролировать свои строки. За это

ему приходилось не раз слышать осуждения. Встречать укоры. Они заслуженны, тем

более что Северянин – один из самых талантливых поэтов последних 35 лет. По силе

своего дара он должен быть поставлен рядом с Бальмонтом, и у них действительно

есть много общих черт.

Пусть не все страницы его книг, не все его то искрение, то капризные стихи

заслуживают нашей похвалы, – несомненны два вывода. Первый: в лице Игоря

Северянина мы видим и чувствуем настоящего поэта. Второй вывод: даже обилие

написанного им свидетельствует о том, что только здесь его единственный жребий, его

единственное жизненное призвание. Это можно сказать не обо всех. Для других

литература – только случайность. В их экипаже она скачет пристяжной, – коренником

несет эту упряжку иная сила. Какая? Во всяком случае, не литературная.

Свою одаренность, призвание Северянин ощутил давно. Где талант, этот избыток

сил, там бездумная шутливость, радостные шалости, и первая вещица Игоря

Северянина, напечатанная в малоизвестном журнальчике «Досуг и дело», была

подписана смешным и легкомыслен-

ным псевдонимом: «Граф Евграф Аксан Грав». С тех пор прошло 35 лет, и все

таким же бесстрашным остается Игорь Северянин до сих пор, – бесстрашный пред

темами, пред образами, пред словом, сравнениями, эпитетами, пред самим собой, пред

собственным творческим даром и правом на хорошее место в поэтической истории.

Он – поэт, в лучшем и полном смысле этого слова, поэт в своих книгах, в

чувствованиях мира, в своих днях и всей жизни. Он ее приемлет только

преображенной, отдавая себя ее существующим и несуществующим прельщениям.

Игорь Северянин – личность и самостоятельность. Если иногда он может казаться даже

босым, то за плечами у него плащ. Носить эту эффектную ненужность умеет не всякий.

Сейчас он, – волею судеб, – спешенный воин. Но это – воин.

КОММЕНТАРИИ

Настоящая книга состоит из трех разделов: «Автобиографические материалы»,

«Письма» и «Критика». Тексты печатаются с учетом норм современной орфографии,

но при сохранении особенностей языка поэта, имеющих смысловое и стилистическое

значение (Бодлэр, Фантазэр – искаженное написание этого слова отмечено

Северяниным как грубая опечатка в списке, отправленном издателю В. В. Пашуканису

(см. раздел «Письма» и примеч. к ним); а также «настроенье», «бессмертье» и др.

В первом разделе представлены малоизвестные автобиографические материалы

Игоря Северянина с необходимым пояснением и указанием источника публикации в

примечаниях.

Второй раздел – «Письма» – впервые в таком объеме представляет эпистолярное

наследие поэта. Принцип расположения материала – по адресатам, а внутри

подразделов по хронологии. В примечаниях даются сведения об адресатах, их встречах

с Северяниным и публикациях (если они имеются) о поэте.

В третьем разделе – «Критика» – впервые републикована редкая книга «Критика о

творчестве Игоря Северянина» (М., 1916) с дополнением наиболее значительных

критических статей В. Брюсова, Н. Гумилева, О. Мандельштама, В. Ходасевича, В.

Маяковского, Л. Рейснер, К. Чуковского, Н. Оцупа, Г. Адамовича, П. Пильского и др.,

посвященных поэту.

Стихотворные цитаты воспроизводятся, как правило, так, как они даны авторами

критических работ, без ссылок на источник. Фамилии, встречающиеся в текстах писем

и критических материалах, при необходимости расшифровываются и даются в

указателе имен.

341

Издание основано на архивных материалах; в нем с благодарностью учтены

результаты исследовательской и публикаторской работы В. А. Кошелева, В. А.

Сапогова, Е. Ю. Филькиной, С. Блох, В. Ройтмана, М. Петрова, Л. Городицкого и др.

Составители выражают признательность и благодарность за разнообразную помощь в

работе А. Т. Никитаеву (Москва), Н. А. Зубковой (Санкт-Петербург), а также

сотрудникам РГАЛИ и Отдела рукописей РГБ.

АВТОБИОГРАФИЧЕСКИЕ

МАТЕРИАЛЫ

МОЯ поэзия

Исповедь Игоря Северянина для «Синего журнала»

(с. 35)

Впервые: Синий журнал. 1913. № 41. Перепечатано в сокращении: Журнал

журналов. 1915. № 29.

Первая публикация предварялась редакционным вступлением: «Игорь Северянин...

Кому не знакомо имя этого легендарного поэта-модерниста. О нем говорят различно —

шарлатан, безумец, талант...

Редакция “Синего журнала”, продолжая свою анкету о современной поэзии,

печатает статью-исповедь пресловутого Игоря Северянина со снимками,

иллюстрирующими скромность личной жизни этого певца роскоши и наслаждений...»

Статью сопровождали две фотографии: «Игорь Северянин у себя дома» и «Игорь

Северянин с дочерью».

Первая моя книжка... – единственное упоминание Северяниным его первой

брошюры. В дальнейшем он отмечал другую дату литературного дебюта – январь

1905 г.

« Fleurs du mal» – «Цветы зла» (1857), книга французского поэта Шарля Бодлера

(1821 – 1867), несколько стихотворениий из нее было переведено Северяниным (см.

письмо к К. М. Фофанову № 12).

« казанцы» – альманах «Неофутуризм. Пощечина общественным вкусам» (Казань,

1913) был пародией на московский сборник кубофутуристов «Пощечина

общественному вкусу» (декабрь 1912). Подробнее см.: Круса– нов А. Русский авангард.

СПб., 1996. С. 191.

«Цех поэтов» – об отношении Северянина к акмеизму и объединению «Цех

поэтов» см. письма М. Лозинскому и Н. Гумилеву.

У ПОЭТА

<Беседа с Игорем Северяниным>

(с. 36)

Впервые: Московская газета. 1914. 31 марта (без подписи).

Беседа с Северяниным состоялась 30 марта 1914 г. на вечере в Политехническом

музее в Москве. Как сообщалось в публикации «Вечер Игоря-Северянина» (без

подписи), вечер состоял из четырех частей: «“полное собрание сочинений Игоря-

Северянина”, доклад В. Ф. Ходасевича, декламация Игоря-Северянина и декламация

остальных.

Четыре части, ничем друг с другом не связанные.

Как будто в один стакан налили шампанское, кофе, кислые щи и огуречный рассол.

Северянин не знает доклада Ходасевича, Ходасевич не знает, что будет читать

Северянин, остальные не знают ни Ходасевича, ни, что еще хуже, Северянина».

Сотрудник «Московской газеты» беседовал с поэтом во время доклада Владислава

Ходасевича.

ДОЛЖНЫ ЛИ МОЛЧАТЬ ПОЭТЫ?

(Анкета «Журнала журналов»)

342

(с. 37)

Впервые: Журнал журналов. 1915. № 29.

АВТОБИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА (с. 38)

Впервые: Критика о творчестве Игоря Северянина. М., 1916.

РОДСТВЕННИКИ И -ЧКИ (с. 38)

Печатается по: Северянин Игорь. Соч.: В 5 т. Т. 3. СПб., 1995. С. 397– 398.

ИГОРЬ-СЕВЕРЯНИН БЕСЕДУЕТ С ИГОРЕМ ЛОТАРЕВЫМ О СВОЕМ 35-

ЛЕТНЕМ ЮБИЛЕЕ (с. 43)

Впервые: Вести дня. Таллин, 1940, 2 февраля. Перепечатано: Северянин Игорь.

Сочинения. Таллин, 1990.

ПИСЬМА

К. М. ФОФАНОВУ (с. 49)

Фофанов Константин Михайловиг (1862—1911) – поэт, получивший известность

как «предсимволист» благодаря книге «Тени и тайны» (1892). Он происходил из

небогатой купеческой семьи, стихи писал с детства и начал печататься в 19 лет.

Фофанов, по мнению Брюсова, был поэтом диссонанса, отразившим «все грубое

очарование современного мира». В 1896 г.

в издании А. С. Суворина вышли «Стихотворения К. М. Фофанова» в пяти

выпусках, а в 1900-м – итоговая книга стихов «Иллюзии». К этому времени

обострилась психическая болезнь поэта, его наследственная тяга к алкоголю; почти все

время по совету врачей он проводил в Гатчине, а последние два года – в Сергиеве.

Игорь Северянин вдохновлялся поэзией Фофанова, подражая ее городским

мотивам, стихотворным формам (терцина, октава, роман в стихах). Будучи 20-летним

автором 14-ти небольших стихотворных брошюр, он случайно познакомился с

Фофановым 20 ноября 1907 г. в Гатчине. Встреча оказалась памятной для обоих: Игорь

отмечал этот день ежегодно, а Константин Михайлович уже 26 ноября прислал

посвященный юноше акростих, опубликованный в брошюре Игоря-Северянина

«Зарницы мысли» (1908):

И Вас я, Игорь, вижу снова,

Готов любить я вновь и вновь...

О, почему же нездорова Рубаки любящая кровь?

Ь – мягкий знак, – и я готов!

К. Фофанов

Следующая брошюра, № 18 «Сирень моей весны» (1908), открывалась еще одним

посвящением К. Фофанова: «Чудному, новоявленному поэту Игорю Васильевичу

Северянину-Шеншину-Лотареву».

В ответ на это Северянин посвятил Фофанову брошюру «Лунные тени. Ч. 1» (1908):

«Константину Михайловичу Фофанову восторженно посвящаю: Его Светозарности

Королю Поэзии – боготворящий наследник!»

«Герой, пророк и русский мужичок», как называл Фофанова Северянин, написал

своему «шатенному трубадуру» около 20 стихотворений и всемерно поддерживал его

своим вниманием.

Из трехлетней переписки поэтов сохранились только письма Северянина к

Фофанову и один черновик письма Фофанова Северянину. Письма Северянина

печатаются впервые по рукописи (РГАЛИ).

1. Написано на обороте визитной карточки: «Игорь-Северянин, со– трудник-ритмик

периодических изданий. С.-Петербург. Средняя Подьяческая, д. 5». Это первое

упоминание псевдонима «Игорь-Северянин» (не позднее 30 декабря 1907 г.). Адрес на

конверте: «Г. Гатчино. Петербургской губ., Александровская слобода, № 26.

Константину Михайловичу Фофанову».

343

В фонде К. М. Фофанова сохранилась более ранняя визитная карточка, полученная

им, вероятно, при первой встрече: «Игорь Васильевич Лота– рев, редактор-издатель

ежемесячн<ых> литературн<ых> выпусков “Ми

моза”». Этим косвенно подтверждается, что псевдоним «Игорь-Северянин» возник

после встречи с К. М. Фофановым.

Лидия Константиновна — Л. К. Фофанова (урожд. Тупылова), жена К. М.

Фофанова, с середины 1900-х гг. страдала нервным заболеванием.

Ольга Константиновна — дочь К. М. Фофанова. В семье поэта было 9 детей.

Константин Константиновиг – сын К. М. Фофанова, поэт, избравший псевдоним

«Константин Олимпов» (см. коммент. к письму Олимпову).

Иван Александрова — возможно, И. А. Дашкевич (Корибут-Дашкевич), полковник,

муж Е. К. Мравинской, по сцене – певицы Евгении Мра– виной, родственницы

Северянина.

2. Привезу « Злату»... – брошюра «Злата» (1908, вошла в кн. «Златоли– ра», 1914)

навеяна историей любви Игоря Северянина и Евгении Гутцан, родившей в декабре

1908 г. дочь Тамару. На 2-й странице обложки было напечатано стихотворение К. М.

Фофанова «Акварель» и ответ на него Северянина – «Штрих».

3. Написано на фотооткрытке с видом Маньчжурии.

Мыза « Ивановка» – дачный адрес Северянина в 1907—1913 гг.: станция Пудость,

Балтийской ж. д. Мыза «Ивановка», охотничий дворец Павла I.

4. Адресовано: «Здесь, Петерб. Сторона, угол Барочной и Петрозаводской ул., д.

1/22, кв. № 34. К. М. Фофанову».

Татьяна Михайловна – сестра К. М. Фофанова.

№3 «Тени и тайны» — третья поэтическая книга К. М. Фофанова (1882).

Леонид Николаевиг – Л. Н. Афанасьев (см. коммент. к письмам ему).

5. Это – Великий для меня день — Северянин отметил первую годовщину

знакомства с Фофановым стихотворением «У К. М. Фофанова» (бр. «Зарницы мысли»,

1908).

Пуни – Пуни Иван Альбертович (1894-1956) – художник, участник выступлений

русских футуристов. В 1915 г. организовал «Футуристическую выставку «Трамвай В» и

«Последнюю футуристическую выставку 0,10». Пуни издал на свои средства альманах

футуристов «Рыкающий Парнас» (1914), в котором впервые печатались вместе эго– и

кубофутуристы, а Северянин поставил подпись под общим манифестом «Идите к

черту!». Книга была конфискована за кощунственные рисунки Ивана Пуни и Павла

Филонова.

Пуни был давним приятелем Северянина (см. письмо Л. Н. Афанасьеву 7 сентября

1910 г., стихотворения «Вуалетка» и «Художнику (Евгению Пу

ни)»). В 1921 г. эмигрировал, жил в Берлине, где встречался с Северяниным, затем в

Париже.

6. П.А. и К. К. - Петр Андреевич Ларионов (1889—?), поэт-«народ– ник»,

прозванный Фофановым «Перунчиком», и Константин Константинович Фофанов

(Олимпов).

7. Написано на обороте фотооткрытки «Великий Сибирский путь».