Текст книги "Царственный паяц"

Автор книги: Игорь Северянин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 40 страниц)

путешествия очень много дают и сильно способствуют общему развитию. Поступление

же на курсы русского языка в Стокгольме можно только приветствовать, т. к. вероятно,

учась постоянно в Швеции, он не мог в совершенстве ознакомиться с родным – и

таким прекрасным! – языком. Надеюсь, что он много читает по-русски: это ведь так

113

полезно, на мой взгляд. Когда будете ему писать, передайте, пожалуйста, наши

искренние приветы и такие же пожелания. На днях мы ездили в Ревель, где и провели у

знакомых четыре дня. Город, очень красивый и своеобразный, показался нам после

Бухареста провинциальным и заглохшим. Но в нем все же около 140 тысяч. Мой

концерт состоится 1 ноября в Синем зале театра «Эстония». Хотели послушать

неувядающего «Севильского цирюльника», но ошиблись днем. Побывали на вернисаже

выставки эстонских художников. Даровитый Арен выставил сильно модернизованную

«Даму с моноклем» – некую наглую «современницу» с неожиданной застенчивостью

в лице. Оригинальная по замыслу композиция. Кайгородов фигурирует подчеркнутыми

«Журавлями» над морем. Но море выписано небрежно, смутно и, если хотите, даже

нелепо. У него на квартире мы встретили ряд вещей гораздо более выдержанных, и

вообще он, надо признаться, делает большие успехи. Его ценят даже в Голландии.

Повидали в Ревеле всех своих знакомых, порассказали о своих скитаниях по Балканам

и вернулись в тишь и благодать приморской красавицы – Тойлы. В Бухаресте

печатается мой новый роман «Рояль Леандра». Издание опять-таки авторское. В книге

будет 70 страниц, и продаваться она будет по одной эст<онской> кроне. Это

единственная возможность для нас как-нибудь существовать, т. к. концерты дают до

смешного мало. А «Адриатика», отпечатанная в 500 экз<емплярах>, принесла нам не

более-не менее, как 110 долларов чистой прибыли, что нам хватает на полгода жизни.

Но, конечно, это только при том условии, если книгу продают знакомые, а не книжные

магазины. Но у нас, слава Богу, знакомых много повсюду, и из стран, откуда нельзя

переводить денег, можно получать почтовыми купонами, которые я имею возможность

обменивать здесь на деньги благодаря любезности одной дамы, держащей лавку.

Кстати, я Вам крайне признателен за

присланные купоны за журнал. Евицкий выпустил №2-3, который значительно

лучше первого. 8 страниц из 67 по-французски. Евицкий очень милый и восторженный,

но крайне легкомысленный, большой вивер и мечтатель. Вряд ли он сумеет поставить

журнал на должную высоту, т. к. игнорирует интересы сотрудников, данных ему мною.

Так, напр<имер>, ни Ремизов, ни Лукаш, ни другие до сих пор не получили от него

гонорара, что мне крайне неудобно, т. к. я просил их прислать рассказы. Я писал ему,

чтобы он выслал Вам очередной номер в одном экз<емпляре> gratis, – не знаю,

получили ли Вы. Он так непростительно небрежен, этот экс-хусар! Пользуясь дивной

осенью, мы совершаем ежедневные длительные прогулки в парке у моря. На море

участились бури. Но солнце сияет так ярко, и воздух напоминает Дубровник в январе.

А это так упоительно. Мы с Фелиссой Мих<айловной>, трижды за последние годы там

побывавшие, часто грезим об Адриатике. Пожалуй, в этом сезоне никуда, увы, ехать не

удастся. А это жаль, конечно, т. к. приятно зимою очутиться в теплых краях солнечных.

Хорошо еще, что у нас в деревне живет одна прелестная дама из Петербурга,

приехавшая сюда тринадцатилетней девочкой и превратившаяся на наших глазах в

красивую, очаровательную русскую женщину. Ей 29 лет. Муж ее держит лавку, где мы

и пользуемся кредитом. Эта милая дама приходит к нам ежедневно уже много лет,

вместе гуляем и читаем по вечерам Блока, Брюсова, Гумилева и других излюбленных

авторов. Она знает наизусть много моих стихов (почти в с е!) и других авторов.

Человек она остроумный, очень тонкий и веселый. Даже как-то странно порой, что она

вынуждена сидеть за прилавком, обладая совсем иными данными. Мы все зовем ее

ехать с нами в турнэ, и она, конечно, мечтает об этом, но к сожал<ению>, дело не

позволяет ей бросить Той– лу. По воскресеньям она задает нам дивные приемы и

закармливает моими любимыми русскими пирогами. Присутствие этой женщины в

Тойле несомненно скрашивает наше в ней пребывание. А других знакомых ведь здесь

абсолютно нет. Вот только Эссен, разве. Но он живет, как Вы знаете, в шестнадцати

114

километрах от нас. Есть еще в десяти километрах знакомый старичок – капитан 1-го

ранга Клапье де Колонг, флаг-капитан адм<ирала> Рожественского. Ему 77 лет, и он

недавно женился на Римской-Корсаковой, которой 57!.. Но все это в отдалении. Да и

скучно, по правде говоря, со старцами. Целую Ваши ручки. Фе– лисса Мих<айловна> и

я шлем сердечные приветы Вам, дорогая Авгу– ста Дмитриевна, Фед<ору>

Фед<оровичу> и Асе, жду с нетерпением Вашего письма от 15.Х. Получу его, как

всегда, 18-го.

'

Дружески Ваш неизменно

Игорь

Р. Б. Посылаю Вам книжечку стихов одной знакомой дамы из Сараева, которой я

рекомендовал отпечатать их в нашей нарвской типографии, и прошу Вас высказать о

книжке свое мнение, что меня очень интересует. Не правда ли, как мило издана

брошюрка? На мой взгляд, лучше даже «Адриатики». Вал<ентина> Вас<ильевна>

гостила прошлое лето у нас в Словении под Марибором, и мы провели чудесные дни

там.

Иг.

87

7 ноября 1934 г.

ТоИа, 7. XI.1934 г.

Дорогая Августа Дмитриевна,

только вчера поздним вечером мы вернулись из Ревеля, где третьего я дал в Синем

зале театра «Эстония» концерт, собравший почти полный зал публики и прошедший с

большим брио. Как всегда, 3/4 было женщин, конечно. К сожал<ению>, в материальном

отношении не так уж удачно: 15 долларов фикс, из них дорога (поезда и лошади) 7

долл<а– ров>, привезли домой около шести, т. к., хотя и останавливались у знакомых,

но два долл<ара> выскочили на мелочи, а по лавкам и за Вакха платить надо сразу же

около 20 долл<аров>! И так за последнее время почти всегда, и это уже приняло

хронические формы. Все это далеко, понятно, не радует, и не хочется даже говорить на

эту тему. Бог даст, все улучшится. А меня все время беспокоит судьба Вашей

приятельницы из Испании: откликнулась ли она? Получил ли Ася службу? Нас очень и

очень тронуло, что мои книги так почетно выделены в кабинете Фед<ора>

Фед<оровича>. Впрочем, я никогда не сомневался в хорошем Вашем отношении к себе,

за которое всегда сердечно признателен. Вчера, когда мы в темноте ехали 9

кил<ометров> со станции лесом в Тойлу, молодые и горячие лошади, испугавшись

встречного автомобиля, ослепленные его прожектором, понесли, и только чудом мы не

угодили в разлившуюся от осенних дождей речку. Кучер с большим трудом удержал их

у самой воды. Ландо совершенно уже покренилось. Мы с Фел<иссой> Мих<айловной>

любим быструю езду, но в темноте это изобилует большими опасностями. Книга моя

печатается уже в Бухаресте, и на днях мне прислали корректуру первых двух печатных

листов. В Ревеле время провели очень насыщенно, повидались с большинством

знакомых. Ревель живописен и колоритен. Приятно изредка туда ездить.

Простите великодушно, что не написал из Ревеля пятого, но там буквально минуты

не было свободной, мне же хотелось написать Вам более подробно. Вакх искренне

благодарит Вас за марки. Фелисса Мих. и я шлем Вам, Фед<ору> Фед<оровичу> и Асе

искренние наши воспоминания. Целую Ваши ручки. Привет Вам и от г-жи Штрандель,

нашей петербурженки, скрашивающей наши приморские досуги. Я только что

закончил книгу Марии Ундэр, переведенную с эстонского совместно с Фел<иссой>

Мих<айловной> – в ней 42 страницы. Вскоре нужно ее печатать. Жду Ваших скорых

вестей.

Всегда Ваш

115

Игорь

88

1 декабря 1934 г.

ТоНа, 1.ХП.1934 г.

Дорогая Августа Дмитриевна, пишу Вам в декабре не пятого, а первого, т. к. хочу

поскорее Вам ответить. Меня крайне тронула Ваша испанская приятельница. Я рад, что

на Земле есть еще живые сердца! Будете ей писать – приветствуйте. К сожал<ению>,

ни одного свободного экз<емпляра> «Классических роз» у нас давно уже нет. И

достать их не могу, т. к. книга издательством перепродана кому-то. Это мне крайне

досадно. 20.Х1 послал Вам экземпляр «Медальонов» с надписью. Известите,

пожалуйста, о получении, иначе буду думать, что книга пропала, т. е. почему-либо до

Вас не дошла... Роман в строфах («Рояль Леанд– ра») выйдет в свет между 15—20

дек<абря>. Надо ли говорить, что без промедлений вышлю его Вам? У нас дней шесть

назад выпал первый снег, но теперь почти весь растаял. Было даже 2 гр<адуса> ниже

ноля, но теперь опять тепло: от 3 до 7. На море частые бури. Наш гость из Софии

пробыл у нас всего два дня. Ему здесь очень понравилось. Летом приедет одна милая

дама из Кишинева – та самая, у которой мы жили три месяца и которая сходила с ума

и тоже три месяца провела в сумасш<едшем> доме. Ей 34 года, она тонкая и умная.

Поет, рисует, Декламирует. Внешностью – Брунгильда (в смысле массива!) Выше меня

на голову, – великанша. И при этом, что удивительно, сложена пропорционально.

Редкой красоты – южного типа – женщина. И редкой доброты. Замужняя, но уже 6

лет назад разошлась со своим инженером. У нее в Кишиневе три дома. Именье и авто

недавно продала, но старого повара Илью трогательно бережет. Вообще, у нас столько

ко

лоритных и интересных встреч. Жаль, что в письме всего не расскажешь. Вакх

благодарит за марки и почтительно целует, как и я, Ваши ручки. Ф<елисса>

М<ихайловна> и я шлем сердечные приветы Вам, Фед<ору> Фед<оровичу> и Асе.

Ваш всегда

Игорь

Спасибо за надежду выиграть в декабре. Всегда верю!

Вчера заболел Вакх. Сегодня был доктор. Кажется воспаление легких и корь. Не

хватало еще болезней!

89

21

декабря 1934 г.

Дорогая Августа Дмитриевна!

Фелисса Михайловна и я поздравляем Вас, Федора Федоровича и Асю с

праздниками Рождества Христова и с Новым Годом, от всей души желая всем вам

счастья и радости душевной! Итак, Ася первый раз не с Вами? Обидно, но он ведь в

январе приедет, и это уже скоро. К счастью, Вакх отделался корью и то в легчайшей

форме. А в Нарве теперь свирепствует дифтерит, – все школы закрыты. От нас около

45 верст, и это воистину страшно. С Божией помощью, не дойдет до нас. Ф<елис– са>

М<ихайловна> и я сердечно благодарим Вас за «шоколад» Вакху: Вы всегда такая

трогательно милая и любезная. Корректура романа мною уже отослана в Бухарест, и

книга выйдет около 10 января. Спешу послать Вам это письмо, чтобы не опоздать на

сегодняшнюю почту.

Целую Ваши ручки.

Все мы приветствуем Вас,

Фед<ора> Фед<оровича> и Асю.

Всегда Ваш

Игорь

116

90

5 января 1935 г. ТоПа, 5.1. 1935 г.

Дорогая Августа Дмитриевна,

наши письма разошлись: и Вы и я писали их одновременно 21.ХН! Мы все

сердечно благодарим Вас за Ваше большое внимание к болезни ре

бенка, к счастью, прошедшей легко. Сегодня я получил письмо из Бу– хар<еста> от

Ольги Леонт<ьевны> Мими, в котором она извещает меня, что роман мой выходит в

свет 3-4 янв<аря>, так что я надеюсь, Вы вскоре будете его уже иметь. Опоздание по

случаю Праздников. Нам всем очень понравился Ася: серьезный и вдумчивый. И

очарованы милым и добрым выражением лица Фед<ора> Фед<оровича>. А Вас мы

ведь давно знаем по ранее присланным и в альбоме находящимся карточкам. Жалеем

только, что до сих пор не собрались в нашу очаровательную страну: она некоторым

образом близка любимой Вами Швеции. Приезжайте с Фед<ором> Фед<оровичем> и

Асей на Пасху! Если у нас покажется Вам слишком тесно и убого, можно остановиться

в одном из трех комфорт<абельных> пансионов или же в новом отэле «Инда». День

обходится с полным пансионом (и с пост<ельным> бельем) всего две эст<онские>

кроны (с человека). А поезд тоже дешев. Так искренне хотелось бы со всеми вами

повидаться, и это желание вполне естественно: с февраля 1918 г. мы не виделись! 28

янв<аря> будет 17 лет, как я переехал сюда. Дважды выезжал в Петербург (в феврале и

мае) и в февр<але> в Москву и Ярославль. Помните? Фелисса Мих<айловна>, я и Вакх

шлем всем вам искренние наши приветы. Целую Ваши ручки. Всего хорошего в Новом

году!

Ваш сердцем

Игорь

91

1 февраля 1935 г.

ТоПа, 1.11.1935 г.

Дорогая Августа Дмитриевна, пишу Вам в день своего тридцатилетнего юбилея.

Статьи в газетах некоторых уже появились. Общ<ественные> организации устраивают

в середине месяца мой концерт и банкет в Ревеле. Да, как видите, постарел я. Одно

утешенье, что дебютировал семнадцати лет... На этих днях (25.1) послал Вам 10

экз<емпляров> новой книги в надежде, что не откажете в любезности ее

распространить: мы ведь живем исключительно своими изданиями. Ольга Леонтсьев-

на> Мими издала роман на свой счет, оставив себе на покрытие расходов 200

экз<емпляров>, а мне прислала 800. Любезность, конечно, редкостная. И еще большая

сердечность, не правда ли? Ей 29 лет, зо– лотая красавица, поэтесса, жена директора

банка. Пишет часто то из Констанцы, то из Синайи, то откуда-то из Трансильвании:

вечно путешествует. В Бухаресте они нас заласкали и катали в авто всюду. В осо

бенности дивные поездки по шоссе, построенному русским генералом Киселевым:

десятки километров «стрелы»! И уютные рестораны над озерами. Недавно был в

Ревеле, где провел три с половиной дня. Вернулся вместе с редактором «Вестей дня»

Шульцем. Он погостил у нас два дня. Приезжал и беллетр<ист> из Нарвы – Волгин.

Они взяли у меня сведения и фотографии. Вчера одна из них и статья Пильского

появились уже в «Сегодня». Думается, роман можно продавать по одной марке. Деньги

можно послать почтовыми купонами. Кстати: и Вакх, и мы сердечно тронуты Вашим

«шоколадом» и приносим Вам искреннюю свою благодарность. Вы такая всегда милая,

Августа Дмитриевна, право. Спасибо Вам за все. Приехал ли уже Ася?

Сейчас приехал опять Шульц из Ревеля, а через 1/2 часа из имения в 12

кил<ометрах> «Онтика» наш сосед —помещик флаг-капитан ад– м<ирала>

Рожеств<енского> в Цусимском бою на «Князе Суворове» капит<ан> 1-го ранга

117

Конст<антин> Конст<антинович> Клапье-де– Колонг. Ему 76 лет, и дворец его на

побережье славится на весь округ: громадный дом николаевской эпохи. Мы все

страшно тронуты его вниманием, тем более что вьюга и мороз. Вскоре садимся

обедать. Спешу послать эту открытку. Целую Ваши ручки. Фед<ору> Фед<оровичу> и

Асе Фелисса Мих<айловна> и я шлем искренние приветы, как и Вам.

Всегда Ваш

Игорь

92

5 марта 1935 г.

ТоНа, 5.Ш.1935 г.

Дорогая Августа Дмитриевна, спасибо Вам за открыточку с Вашим домом от 15.11.

Из нее узнали, что Ася до сих пор не приехал, и посочувствовали Вам. Узнали и о

получении Вами книжек. А вот не знаем – получили ли Вы открытку от 2.11?

Напишите, пожалуйста: для меня это очень важно. Давным давно не имею от Вас

длинных писем, что очень грустно. Не знаю, получили ли Вы мою открытку, не знаю,

знаете ли о готовящемся в Ревеле чествовании меня? Этот вечер и банкет пока

устроители отложили, и состоится все это только 15—20 марта. А 10-го даю вечер в

Нарве. Зовут и в Печоры, и в Валк. Веду переговоры, но вряд ли что выйдет: уж очень

дешево теперь платят везде: по 30 крон! В эту сумму входят и поезда, и лошади, и

отэли!.. А один билет до Печор туда и обратно – 10 крон! Нет заработков хронически,

а когда предлагают, «курам на смех». И живи – как хочешь! Разослал по всей Европе

150 экз<емпляров> на сумму 150 крон, но пока получил только 50 фр<анков> чеком из

Белграда от одной богатой дамы за проданные ею 10 книг. И больше ни от кого. А

жизнь идет вперед, и уже у нас в Тойле накопилось около 100 крон долга. Все это

удручает. Понравился ли Вам роман? У нас почти весна. И уже дней десять. Снега мало

осталось. Не сегодня-завтра тронется лед в речке. А море совсем в эту зиму не

замерзало. Был ли у Вас мой друг – отец Сергий Положенский? Он хотел

засвидетельствовать Вам свое уважение. Он лет 17 знаком со мной, долго жил в Тойле

и Ревеле. Теперь благодаря своей энергии окончил Богосл<овский> инст<итут> в

Париже и состоит помощн<иком> Иоанна (кн. Шаховского). Пишет стихи. Много

расскажет Вам о нас и о нашей жизни. Человек он редкостной порядочности и

доброты. Совсем молодой. Целую Ваши ручки. Фел<исса> Ми– х<айловна> Вас и

Фед<ора> Фед<оровича>, как и я, приветствует.

Неизменно Ваш

Игорь

<ПРИПИСКА НА ПОЛЕ:>

Если посчастливилось продать книги, не откажите в любезности выслать

почтовыми купонами.

93

17

июня 1935 г.

Дорогая Августа Дмитриевна, спешу черкнуть Вам несколько хотя бы слов. Не

осуждайте за молчание. Я жив и здоров, не писал Вам оттого, что в жизни моей

происходят некие события. С 7.Ш переехал от Ф<е– лиссы> М<ихайловны> из Тойлы в

Пюхаеги (в 3 килом<етрах> от Тойлы). Нанял домик над рекой. Почти все время жил в

Ревеле, иногда наезжая в природу. С 25 мая живу здесь постоянно. А Ф<елисса> М<и-

хайловна> с ЗЛУ переехала в Ревель и домой, в Тойлу, не собирается. Живет у

знакомых. Я забросил совсем всю переписку и ничего не тво– Рю: нет подходящего

настроения. Ловлю рыбу, конечно, с упоеньем. Целую Ваши ручки, приветствую

Фед<ора> Фед<оровича> и Асю. Напишите о себе.

Ваш Игорь

118

риЬа)б^, 17.VI.1935 г.

Адрес прежний.

Toila, 30.IV.1937 г.

Дорогая Августа Дмитриевна,

не осуждайте меня, пожалуйста, за мое столь длительное молчание: за эти годы я

вообще никому не писал, и да послужит это обстоятельство мне в оправдание.

Нечеловеческих, воистину титанических усилий стоит существовать, т. е. получать

хлеб и одежду, за последнее время зарубежному поэту. Ни о каких заграничных

поездках не может быть и речи: при громадных затратах денег, нервов и энергии они

вовсе не оправдываются. Не может быть и речи и о творчестве: больше года ничего не

создал: не для кого, это во-первых, а во– вторых – душа петь перестала, вконец

умученная заботами и дрязгами дня. Живу случайными дарами добрых знакомых

Белграда и Бухареста. Конечно, все это капля в море, но без этой «капли» и жить нельзя

было бы. И всегда хронически ежемесячно не хватает, т. к. самая убогая даже жизнь все

же стоит денег, и их, увы, очень немного присылают. Фелисса Михайл<овна>

получила, год проработавши на заводе, злокачественное воспаление почек, и вот уже

больше года нигде не работает, предоставленная целиком, – можете себе представить

это?! —моим беспомощным о ней заботам. А откуда же мне-то взять и на ее прожитие,

и на образование Вакха, и на собственную жизнь?! Вакх учится в Ревеле в ремесленной

школе, и только чудом Господним можно объяснить, что откуда-то достаются гроши на

все это. Но как все это трудно и тяжко! Через 4 года, если я сумею продержаться, он

окончит училище с дипломом заводского мастера и сразу же встанет на ноги:

50долл<аров> в месяц обеспечены! Но каково это время пережить! Как-то Вы, Федор

Фед<орович> и Ася поживаете? Не перестаю никогда думать о всех вас. Самые лучшие

чувства с вами. Напишите нам о себе, пожалуйста. Ф<елисса> М<ихайловна> очень

просит Вас поискать у букинистов книгу В. Брюсова «Последние мечты» (советск<ое>

изд<ание>), Ахматовой «Anno domini» и мою «Тост безответный». Если бы нам

удалось найти их: ведь все же, перестав творить, мы не перестали, как это ни странно,

боготворить поэзию. Деревня – вот единственное, что дает силы жить. К

сожал<ению>, месяцами мне приходится проводить в Ревеле, где я всю зиму продавал

даже незнакомым свою новую книгу, беря цену по желанию покупателей. Это немного

поддерживало.

16-го мая исполняется 50 лет со дня моего рождения. Грустная дата... Если бы отец

Сергий Положенский и Вы могли бы собрать какую-нибудь сумму среди знакомых для

меня, сына и Ф<елиссы> М<и-

хайловны>, мы были бы так светло Вам признательны, всегда дорогая Августа

Дмитриевна! Неужели никто не поможет гибнущему поэту в уже погибшем мире? Есть

же люди, хочется верить! Наш сердечный и теплый привет Вам, Фед<ору>

Фед<оровичу> и Асе и Серг<ею> Сер– г<еевичу>. И его помним и любим постоянно.

Целую Ваши ручки.

Всегда, всегда Ваш

Игорь

Estland. Toila. Postkontor

95

14

сентября 1937 г.

ТоПа, 14-го сент. 1937 г.

Дорогая Августа Дмитриевна,

простите меня, пожалуйста, что не сразу обответил Ваше проникновенное и

родственно-благожелательное письмо, продиктованное лучшими чувствами дружбы

Вашей неизменной, что я отлично чувствую и глубоко ценю всегда. Все лето я провел

119

вдали от Тойлы (в 39 килом<ет– рах>) около Гунгербурга, на берегах многоводной и

тихой, очень красивой Россони, впадающей в Нарову против курорта. Жил я в русской

деревне, занимая отдельную избушку, арендовал рыбачью лодку, что все вместе за все

лето стоило баснословно дешево – около 8 $! Я никого не трогал, радый, что и меня

никто не трогает, вел отшельнический образ жизни, питался собственной рыбой,

собственными грибами и собственной ягодой, во всем решительно себе отказывая и

лишь изредка, в видах все той же экономии, совершая пешком в Тойлу прогулки за

почтой, ибо я не люблю изменять своего адреса, дабы не терялись письма. Так

продолжалось до конца августа, когда вдруг Фелисса Михайловна, человек

неимоверной гордости и такого же сверхъестественного, прямо-таки нечеловеческого

упрямства, граничащего с жестокостью, что, между прочим, и побудило меня 2 1/2 года

назад, после громадной борьбы и желания найти какой-либо компромисс, с нею

расстаться в конце концов и искать духовного пристанища у мягкой, Добрейшей и

обожающей меня моей теперешней верной подруги – Веры Борисовны, скромной

учительницы в Ревеле, когда, повторяю, вдруг Фелисса Мих<айловна> неожиданно

предъявила мне ультиматум: в пятидневный срок определить пятнадцатилетнего Вакха,

окончившего первым учеником начальную шестиклассную школу в Тойле и седьмой,

дополнительный, класс ремесленный, определить немедля в

четырехклассное техническое училище в Ревеле, дающее право стать мастером на

заводе с окладом до 50 $ в месяц, и, следовательно, могущего впоследствии помогать

своим родителям, если он, конечно, пожелает помогать, что, м<ожет> б<ыть>, и

сомнительно, например, в отношении отца... Все это, слов нет, было бы весьма мудро и

основательно, если бы я получал определенное жалованье, а не жил бы большей

частью на счет бедной, души во мне не чающей, Верочки! И вот мне пришлось (иначе

Ф<елисса> М<ихайловна> угрожала самоубийством) нестись в Ревель и с

чудовищными трудностями доставать (вымаливать) деньги на следующее: 1) 10 $ за

пансион да 29 сент<яб– ря> (не больше!), 2) 12$ на костюм форменный, 3) 12$ на

пальто, 4) 4 $ за право ученья (первое полугодье), 5) 10 $ на фуражку, гимнастический

костюм, костюм рабочий и прочее-прочее, включая книги, тетради, инструменты. А

Вакх пишет матери отчаянные письма и требует все новых и новых, совершенно

непредвиденных расходов!!! Само собою разумеется, что на все перечисленное денег

достать никакими унижениями не смог, а достал лишь всего-навсего 15$. Тридцать же

опять из пятидесяти з и я ю т! А нужды тем временем растут, и не за горами 29-е

сент<ября>, когда понадобятся новые 10 $ за пансион в октябре. Нужно, извините

меня, быть совершенно сумасшедшей (иного слова, право, не подыщешь!), чтобы

залезть в такую авантюру, как начинать давать образование мальчугану, решительно

никаких средств не имея. Надо еще Вам сказать, что полтора года (с 9-го апр<еля> 1936

по сент<ябрь> 1937 г.) я, безработный, содержал на свой (откуда-то доставал!..) счет

Фелиссу Мих<айловну> в Тойле: она, прослужив год перед этим на заводе, заболела

злокачественным воспалением почек, и вот теперь полуинвалид, т. к. до сих пор не

может поднимать тяжестей и промочить ног. Все свои случайно получаемые гроши я

отдавал ей лично и даже ухитрялся покупать иногда ей туфли, чулки и покрыть

сгнившую на лачуге крышу возобновить! Большего, дорогая, от меня, думаю, и

требовать было нельзя: ведь все эти траты – явный ущерб для нашей с Верочкой

жизни. Не надо забывать, что она грошевое жалованье получает, имеет от мужа

пятилетнюю дочь и живет не в деревне дешевой, как Ф<елисса> М<и– хайловна>, а в

городе, что далеко не одно и то же. Верочка безропотно переносит все невзгоды, и

бывали случаи, когда она из своих денег помогала через меня Ф<елиссе>

М<ихайловне>, которая, к слову сказать, ненавидит ее (за что, спрашивается?) бешеной

ненавистью и знать ее не хочет, не будучи даже с нею знакома. А вся вина, все

120

преступленье Верочки заключается, видимо, в том, что она, русская женщина, делится

последним (и с какою, надо видеть, радостью!) с русским поэтом, оберегая его, по

возможности, от меркантильных забот и

дрязг уродливой за последнее время жизни. Фелисса Мих<айловна> мотивирует

свое желание дать Вакху образование так: «Если я не смогу дать хотя бы

элементарного образования сыну и сделать из него хотя бы квалифицированного

рабочего, я не достойна даже того, чтобы продолжать жить на свете». Это рассуждение

не выдерживает ни малейшей критики, ибо выход все же есть: директор завода Ван-

Юнг, дающий Вакху, по моей просьбе, 4 $ в месяц, предлагает взять его к себе на завод

в ученики на жалованье сразу же и через те же четыре года сделать его у себя же

мастером с окладом до 50 $, т. е. и м е н н о то, что даст ему техническое училище!!! И

вот Ф<е– лисса> М<ихайловна>, выслушав от Ван-Юнга его изумительное по

сердечности предложение, категорически весьма оскорбительно его отвергла. Мотивы?

«А вдруг Ван-Юнг умрет за эти годы! А вдруг мастер завода, где он будет учеником,

захочет поставить на место Вакха, его не взлюбив, своего родственника и заест

“ребенка”!»... И тому подобная чепуха. Да ведь если так рассуждать, то и сам герой

нашего дня —Вакх тоже может умереть за это время!.. Так или иначе, Ф<елисса>

М<ихайловна> неистовствует и ставит меня в невозможное положенье, обрекая на

добывание денег. А иначе угрожает с собою покончить и т. д. – еще похуже... А пока

что она, полубольная, изнервленная и обозленная предельно, собирается идти в...

прислуги!! Умнее ничего не придумала: это ведь два-три доллара в месяц! А на завод

ни за что не хочет, хотя хозяин сразу же взял бы ее обратно с восторгом: работала

идеально. Что мне делать, дорогая Августа Дмитриевна, – скажите! Вы всегда

выручали меня добрым советом, а зачастую и денежно. Теперь я не прошу Вас помочь

мне денежно, т. к., Вы сами понимаете, в этом случае никакая денежная помощь,

видимо, уже не поможет: слишком большие расходы! Еще должен Вам сказать, что

правительство, в воздаянье моих заслуг по переводам с эстонского, назначило мне

пожизненную пенсию в размере 8 $ в месяц. Выдача будет в конце октября. Само

собою понятно, что мы с Верочкой гроша себе не возьмем и целиком отдадим

Ф<елиссе> М<ихайловне> в ее распоряженье всю эту пенсию на все годы. Тогда,

возможно, присоединив 4 $ от Ван-Юнга, она к а к-н и б у д ь и сможет выполнить свой

каприз. Но ей самой ничего не останется, если подсчитать приблизительно хотя бы, и

ее судьба меня тревожит крайне. На этих Днях моя хорошая знакомая, жена директора

завода, Лидия Харлампи– евна Пумпянская, едет в Берлин, недавно вернувшись из

Пари– Жа и Зальцбурга. Вчера я у нее ужинал и просил ее, когда она будет в Берлине,

войти с Вами, ближайшим другом моим, в контакт. Так вот, если Вы найдете

возможным и нужным хотя бы немного помочь мне, пожалуйста, дайте ей эту помощь

в марках (для покупки в Германии

вещей), а она передаст мне в эст<онских> кронах. Не сердитесь на мою просьбу: уж

очень туго живется. Прямо невозможно передать Вам. Знаю, что и Вы, и Федор

Федорович – люди добрые и такие свои. Не знаю, к сожал<ению>, лично мужа

Вашего, но чувствую его.

Да, наше положенье очень тяжелое, очень приниженно и подавленно мы себя

чувствуем. Не хватает самого необход имог о... Не хочется подробностями Вас

тревожить. Положенский на мою просьбу угостил меня советами, меня просто

оскорбившими: удивляться можно, как он, зная меня, додумался до такого абсурда, как

говорить о какой-то службе. Всю жизнь я прожил свободным, и лучше мне в нищете

погибнуть, чем своей свободы лишиться. Вы в письме своем говорили о прозе. Да,

конечно, я мог бы писать прозой, но у меня, увы, нет м е ст а, где я мог бы писать, за

деньги. Писать же gratis я не нахожу возможным, ибо это не разрешит задачи заработка.

121

Ни одна газета, ни один журнал моей прозы не желает теперь. Несколько же лет назад я

написал десятка два статей и прилично заработал. А теперь, к сожал<ению>, негде

печататься. Причин на это много. Главная же из них – кружковщина, кумовство. Везде

свои люди, новых не подпускают близко, готовые горло перегрызть из-за куска хлеба.

Как решился вопрос со службой Фед<ора> Фед<оровича>? Переезжаете ли Вы в Вену,

Стокгольм или остаетесь в Берлине? От всей души сочувствую Вам и ему, надеясь, что

все образуется. Как справляется Ася со своими новыми обязанностями? Целую Ваши

ручки и искренне благодарю заранее за все, что напишете мне для моего ободрения, в

котором, признаться, я очень нуждаюсь. Всегда помню Вас и внушил Вере Борисовне и

любовь к Вам, и уважение. Она приветствует Вас сердечно. Известите меня, прошу

Вас, о получении этого письма.

Любящий Вас и признательный Вам

Игорь

Письмо это написано в Ревеле, но Вы, пожалуйста, ответьте на Toila – мой

постоянный адрес: почтмейстер мне его доставит. А можно и на Ревель написать, если

хотите: Estland. Tallinn. Suur Tartu, 35-2 (kort. Feodorova). Ig. Severjanin.

Если встретитесь с Положенским, расскажите ему обо всем, сообщенном Вам

мною. Т. к. вывоз денег из Германии воспрещен, Лидия Харламп<иевна> накупит

вещей и, следовательно, денег из страны не вывезет.

<ПРИПИСКИ НА полях:>

Главная причина упрямства Ф<елиссы> М<ихайловны> и ее нежелание отдавать

Вакха в ученики Ван-Юнга еще в том, что и мать ее, и обе сестры совершенно с нею

солидарны и смотрят на меня как на вра

га, сами, однако, ни сантимом не идя встречно, а взваливая на меня и на Ф<елиссу>

М<ихайловну> всю тяжесть добыванья средств. Это возмутительно, и я теряю

здоровье.

Сейчас я живу у тетки В<еры> Б<орисовны> г-жи Федоровой, где и пробуду всю

зиму.

96

11

июля 1938 г.

ТоПа, 11.VII.1938 г.

Дорогая Августа Дмитриевна!

Ваше письмо от 15-го мая, столь потрясшее меня, я получил с громадным

опозданием, т. к. бываю в Тойле весьма редко, а пересылать почту к себе не позволяю,

ибо меняю часто места. Но все же даю Вам и впредь старый, – постоянный, – свой

адрес: в июле и августе мне часто придется ездить и ходить в Тойлу.

Нет слов человеческих, дорогой друг мой, чтобы выразить Вам свое

соболезнование. Вот ведь странно: я не знал Федора Федоровича лично, но, как

живого, видел и вижу его перед собою. Чудесный, обаятельный был человек, чувствую.

Мне остается только преклониться перед Вашим горем: слова бессмысленны и обидны.

Но Вы должны жить, и опять-таки: для сына. Вы права не имеете причинить ему