Текст книги "На краю света. Подписаренок"

Автор книги: Игнатий Ростовцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 50 страниц)

Иван Герасимович объяснил ему, что народ у нас только с виду хмурый, а на самом деле душевный. На свежего человека смотрят действительно косовато, особенно если он из начальства, да еще ходит в форменном мундире со светлыми пуговицами. Зато уж если кого полюбят, то готовы душу за него отдать. И стал ему рассказывать, каким уважением пользовался у нас Павел Константинович. К родным так не относились, как к нему.

Ну а насчет интересных книг – ничего не получилось. Школьная библиотека после Павла Константиновича почему-то не сохранилась. Для внеклассного чтения детям нечего давать. И новый учитель уж написал требование инспектору народных училищ в Новоселову. «Если, – говорит, – что-нибудь получу хорошее, то, пожалуйста, берите, читайте. Буду рад этому. А пока ничего нет». На том и разошлись.

Неудача с новым учителем сильно нас огорчила. Книг не было и, судя по всему, не предвиделось. Оставалось перечитывать свои собственные – историю лейб-гвардии Павловского полка. Эту книгу принес со службы и отдал мне дядя Егор Ларивоновых. Потом, у меня имелась еще одна книга от другого родственника. Тоже привезенная со службы. В той книге не было первых страниц, и я не знаю, как она называлась. В ней было несколько сочинений – «Пунин и Бабурин», «Однодворец Овсянников» и большой роман «Мальтийские рыцари в России». А у Ивана Герасимовича была интересная книга под названием «Лютеция», о том, как Юлий Цезарь воевал с галлами. Оказывается, на месте нынешнего Парижа в древние времена была деревня Лютеция. У Петьки Худякова нашлись сильно истрепанные «Дети капитана Гранта». Других книг для чтения у меня теперь не было, кроме «Чудесных исцелений у гроба отца Иоанна Кронштадского». Каждую зиму к нам наезжали какие-то богомольные старцы и почти даром всем навязывали эти книги. Но в Коме я так начитался душеспасительных описаний жизни и чудес великомучеников и преподобных отцов, что читать такие книги больше уж не мог.

Зима пришла в этом году неожиданно рано. Лето было дождливое, и все боялись затяжной осени с непролазной грязью, с непроезжими дорогами. А на самом деле осень выдалась сухая, и все успели управиться с работой. На покров уже выпал снег, начались ранние морозы, и, на удивление всем, через неделю установился санный путь. С покосов, с пашен и из тайги потянулись в деревню длинной вереницей подводы с сеном и с дровами.

Большинство мужиков занимаются у нас осенью охотой. Одни белкуют по Безкишу, в Кракчуле, в Шерегеше, другие промышляют колонков, горностаев. Третьи целыми днями пластают за лисицами. Многие охотятся за дичью, главным образом, за рябчиками. Всем хочется заработать лишнюю копейку.

Каждую осень Яша Браверман, наряду с белкой и другой пушниной, начинает принимать у нас сорочьи шкурки. Ну, тут уж принимаются за охоту и наши кульчекские ребята. Вооружившись берданками и старыми дробовиками, они гоняются по стаям и по гумнам за каждой сорокой.

Мы с Кононом тоже занялись этой охотой. Охотился, собственно говоря, Конон, а я только ходил за ним да смотрел, как он стреляет этих сорок из своей винтовки. В первое же воскресенье мы застрелили с ним трех сорок. Одну на нашем гумне, другую у Ермиловых в конской стае. А третью – уж когда шли домой. Увидели ее у Сычевых на огороде. Сидит на жерди и, какая-то глупая, стрекочет себе, не обращая на нас внимания. Тут Конон и подстрелил ее.

А вечером мы изобихаживали этих сорок. Дело это довольно трудное. Того и гляди разрежешь или порвешь сорочью шкурку. А такие шкурки Яша берет только вполцены. Но мы своих сорок ободрали как следует. Потом эти сорочьи шкурки осторожно натянули на тонкие планки и повесили в избе под потолок на просушку. А дня через три Конон сдал их Яше Браверману по десять копеек за штуку.

На следующее воскресенье к нам с утра заявился Илья Ларивоновых – тоже заполошный охотник. Они быстро сговорились с Кононом и пошли стрелять сорок. А меня с собой не взяли. «Не ходи, – говорят, – мешать нам будешь…» Как будто я не знаю, как нужно охотиться за сороками.

Но тятенька не дает мне пока наш дробовик. Боится, я вместо сороки подстрелю у кого-нибудь скотину.

Но тятенька не дает мне пока наш дробовик. Боится, что я вместо сороки подстрелю у кого-нибудь скотину. Так что мне волей-неволей пришлось весь этот день провести с Петькой и Митькой Худяковыми.

А у Конона с Ильей охота получалась неудачной. За весь день они подстрелили только по одной сороке. Вечером они обдирали у нас этих сорок и без конца ругали Проньку Крысина, Тараска Лупанова и всех верховых и низовых ребят, которые тоже в этот день вышли в деревне на охоту. Не успеешь и к сороке подобраться, как кто-нибудь из них уж палит по ней из своего ружья. И, конечно, мимо… На каждую сороку приходилось по нескольку охотников, да и охотники-то все никудышные. Не столь перестреляли, сколь перепугали птицу. Так что в следующий праздник Конон с Ильей решили отправиться белковать в Кракчуль, чем заниматься здесь этой морокой.

Однако дня через три Илья прибежал к нам и, захлебываясь, стал рассказывать Конону о том, что из Безкиша только что приехал Тимка Бабишов. Ездил туда к расейскому кузнецу сваривать шестеренку к веялке. И захватил с собой берданку показать этому кузнецу, который, сказывают, большой мастер по ружейной части. Пока кузнец сваривал шестеренку, Тимка, не выходя из его ограды, застрелил четырех сорок. Охотников в Безкише нет. Сорок там никто не стреляет. Ну и развелось их там… Так и летают, так и стрекочут…

Тут Конон с Ильей стали прикидывать да рассчитывать, куда им лучше податься в воскресенье. В Безкиш за сороками али в Кракчуль белковать. Конечно, лучше поехать белковать. А вдруг непогода… Повалит снег… Проездишь весь день впустую. Только перемерзнешь да коня уморишь. А сороке, ей и в погожий день, и в непогоду в деревне приволье. В непогоду охотиться на нее даже сподручнее.

В конце концов, Конон с Ильей договорились поехать в воскресенье в Безкиш. Коня оставить где-нибудь на задах, а самим двинуться по безкишенским стаям и гумнам. И, конечно, держаться подальше от домов, чтобы не встревожить своей стрельбой безкишенских мужиков. Но оставлять коня в упряжи без присмотра на задах в чужой деревне тоже не дело. И они стали звать меня с собой в Безкиш на охоту.

Мне очень хотелось поехать с ними, но у меня не прошла еще на них обида, и я сказал, что в воскресенье мы собираемся с ребятами идти по своим делам в Барсуков лог. Тогда Конон с Ильей стали улещать меня и пообещали мне, каждый от себя, по одной сороке. На таких условиях я великодушно согласился сопровождать их на охоту.

Утром в воскресенье мы отправились на нашем Гнедке в Безкиш. Ехали не торопясь. Погода была какая-то муторная. Все небо затянуло белесыми облаками. Кругом было пусто и безлюдно. Только в Крутом логу над одинокой сухой лиственницей о чем-то галдела стая галок. Они с криком и гамом кружились над этой лиственницей, потом садились на нее и ненадолго умолкали. А потом снова с шумом и гвалтом поднимались вверх.

Но Конон и Илья не обращали ни на что внимания и всю дорогу сговаривались о том, как им лучше охотиться сегодня на сорок в чужой деревне.

Так в разговорах об этом мы незаметно доехали до Безкиша и остановились на задах, в ложбинке, недалеко от кульчекской дороги. Место для стоянки выбрали, ничего не скажешь, хорошее. И с дороги, и из деревни не видно. Тут я, как полагается в таких случаях, разнуздал Гнедка, отпустил на нем перетягу и подбросил ему большую охапку сена.

Тем временем Конон и Илья вынули из коробка свои ружья, надели охотничье снаряжение и двинулись – Конон в нижнюю сторону, а Илья в верхний конец деревни. А я вышел на пригорок и стал оглядывать Безкиш. Ничего нового у них по сравнению с нашим Кульчеком я, конечно, не увидел. Бесконечные изгороди скотных дворов, огородов, потом гумна с высокими стогами соломы. И за всем этим крыши амбаров и домов. Но Конона было не видно. Словно он затерялся среди этих дворов, гумен и огородов. И выстрелов было не слышно. Да и где их услышишь. Винтовка у него малопульная, заряды маленькие. Тогда я стал смотреть в верхний конец деревни, куда отправился наш Илья. Но и Илья словно в воду канул.

Теперь мне ничего не оставалось, как укладываться в сани под теплую доху, которую мы захватили с собой из дома, и спокойно дрыхнуть до их возвращения. Но тут до меня стал доноситься из деревни какой-то гвалт. Что бы это значило?.. Пьяная ссора или драка?.. Но ссориться и драться было вроде как бы еще рано. Может быть, чьи-нибудь братья делятся? Делятся ведь обычно осенью, после страды, и больше по праздникам. Но делиться начинают обычно к вечеру. Кроме того, при дележе всегда слышен бабий визг и детский плач. А тут ни визга, ни плача, а только гвалт, который доносится все ближе и ближе. Вскоре стали различаться уж отдельные выкрики:

– Корову, подлец, чуть не подстрелил!..

– К старосте его, варнака!..

– Чего к старосте! Отдубасить как следует!

– Эй, Митрей! Чего рот разинул!

Тут я увидел нашего Конона. Он вынырнул из-за чьего-то гумна, перемахнул через высокую изгородь и что есть мочи побежал в мою сторону. А сзади за ним гнались несколько безкишенских мужиков в сопровождении целой ватаги ребятишек.

– Держи его!..

– Перехватывай его, Митрей!..

Мужик, к которому обращались преследователи Конона, довольно равнодушно смотрел на все это дело. Теперь, понукаемый многочисленными криками, он лениво полез через свою изгородь, чтобы взять Конона наперехват.

Тут я сразу сообразил, что наши дела плохи и если я оплошаю, то безкишенские мужики, чего доброго, наломают нам бока. Пока Конон бежал до нашей стоянки, я успел взнуздать и вывести на дорогу Гнедка. И как только Конон, задыхаясь из последних сил, подбежал и упал ко мне в сани, я ударил по Гнедку и изо всей силы завопил: «Грабят!» Конон тоже закричал: «Грабят!» А кони у нас в деревне приучены к этому крику. И наш Гнедко сразу же сообразил, что мы попали в какую-то передрягу, и с места взял во всю мочь. Когда безкишенские мужики подбежали к нашей стоянке, мы уже отмахали оттуда довольно далеко. За это время Конон успел немного отдышаться. Он снял с себя охотничьи доспехи и спрятал их вместе со своей винтовкой в коробок.

– А как же Илья? Его же там изобьют, – спросил я.

– Не изобьют. Обождем его за поскотиной.

В логу у поскотины мы наконец остановились.

– Пойди погляди – не покажется ли он из деревни…

Тут Конон накрылся с головой дохой, а я поспешил на пригорок. И сразу же увидел человека, который бежал из верхнего конца деревни. Он так здорово умахивал в нашу сторону, что я сразу же признал в нем Илью. «Ну, видать, тоже попал в переплет», – решил я и крикнул Конону выезжать на дорогу. Вскоре Илья прибежал на мой пригорок. С него градом лил пот.

– Где Конко? – задыхаясь, спросил он.

– Вон в санях, за поскотиной. Тебя ждем, – ответил я.

– Поедем скорее… А то не погнались бы… Вот народ!..

Он бегом направился к Конону и в изнеможении свалился в коробок. А я, не говоря ни слова, сел на облучок и погнал Гнедка домой в Кульчек. Конон и Илья сидели молча в коробке. Да и говорить было не о чем. Все было ясно без слов.

Около Крутого лога я заметил впереди несколько встречных подвод.

– Кто-то из Кульчека едет, – предупредил я своих охотников. – Три пароконных подводы…

Тут Илья поспешно снял с себя охотничьи принадлежности и тоже спрятал их в сено. Потом они с Кононом, не сговариваясь, быстро уселись рядом и накрылись дохой.

Тем временем подъехали эти кульчекские подводы. В первой кошевке сидели Пронька Крысин и Тараско Лупанов. Во вторых двух Кешка Осипов, Арсюха Худяков, Пантя Грязнов и Назарко Мажоров. Все были с ружьями, одеты по-праздничному и держались очень гордо. Они остановились и стали нас расспрашивать, не из Безкиша ли мы едем и правду ли говорят, что там развелось много сорок? Сказывают, чуть людям на голову не садятся?

Тут Конон и Илья объяснили им, что мы ездили в Кому по своим делам и в Безкиш не заезжали. Но слышали, что сорок там действительно много. Безкишенские мужики – дураки Им деньги сами в руки плывут, а они этого не понимают…

– Вот мы им покажем, как надо охотничать, – хвастливо сказал Пронька Крысин и тронул свою пару гнедых. За ними поехали Кенко Осипов и Пантя Грязнов.

– Тоже охотнички объявились, – презрительно процедил Конон.

– С колокольцами едут, как на свадьбу, – обиженно сказал Илья. – Покажут им охоту безкишенские мужики.

– Ну, до драки, может, и не дойдет. Все-таки их шесть человек. Вон какие лбы. И все с ружьями.

– Непременно отдубасят, – решил Илья. – Охотиться безкишенские не умеют, а драться любят.

Тут Конон заспорил с Ильей о том, затеют или не затеют безкишенские мужики с нашими охотниками драку. А потом стали соображать, куда им лучше податься белковать в будущее воскресенье.

Так кончилась наша охота в Безкише. После этой неудачи Конон и Илья уж не гонялись по нашей деревне за сороками, а стали ездить белковать в ближнюю тайгу. Они без смеха не могли вспоминать нашу поездку в Безкиш и теперь думали уж только о том, как бы им отправиться на охоту в большую тайгу.

Каждый год наши настоящие охотники уходят перед казанской на промысел в большую тайгу. Отец тоже собирался нынче туда белковать. У него с Федотом Саетовым где-то по Большому Ижату срублено зимовье – небольшая избушка для охоты. Летом они съездили туда, проконопатили стены как следует, переложили каменку, сколотили крепко-накрепко дверь, заготовили смолья на растопку. А главное, накосили там небольшой копешок сена, чтобы зимой тепло и мягко было спать на нарах в избушке. Зимой ведь в Большой Ижат дороги нет. А на лыжах туда, кроме харчей, ничего не принесешь.

Вот подходит время к казанской, и Федот Саетов приходит к отцу. Пора-де уж отправляться в Большой Ижат. Отец, конечно, и рад бы, а куда поедешь? Хозяйство хоть и небольшое, а его ведь не бросишь. На Конона пока положиться нельзя. Работник он смекалистый, проворный. И в тайгу за дровами, и на пашню за хлебом, и на покос за сеном. Везде может. Одно плохо. Рыбак и охотник он у нас какой-то заполошный. Каждый праздник и весной, и в сенокос, и в страду он уж непременно гонит на рыбалку. Хоть ясным огнем гори тут вся наша домашность, а рыбачить он все-таки поедет. А приходит осень – тут он уж сам не свой. Винтовку свою малопульную чистит да промывает и все время пристреливает. Почти каждый вечер мы отливаем с ним из свинца пули и проверяем все его охотничье снаряжение – натруску, или, иначе говоря, пороховницу, жестяную баночку с ружейным маслом и пузырек для пистонов. Натруска, баночка с маслом и пузырек с пистонами тщательно обшиты у него кожей. И все это крепко-накрепко прикреплено к широкому кожаному ремню, который он надевает через плечо. А там еще ружейное чехло из барсучьей шкуры, легкие рогульки, чтобы стрелять белку на лиственнице с упора, нож в деревянных, обшитых кожей, ножнах, лыжи, у которых почему-то всегда не в порядке крепления для ног. Потом таек. Так называют у нас лыжную палку. Одни делают таек березовый, другие ищут хорошую стройную боярку, а у Конона таек из караганника. Нашел в Шерегеше в солнопеке подходящий караганник и сделал из него таек. Таек получился прямо как железный. Если начнешь все это проверять да примерять, потом подгонять да подтягивать, так тут уж не до хозяйства. А работы по хозяйству на зиму ведь немало. Надо привести в порядок всю снасть, кое-где перекрыть гумно, переложить в риге каменку, подправить сани, отремонтировать веялку, наладить как следует молотила… Да всего и не перечтешь. Тут одно цепляется за другое. Кроме того, надо все время подвозить корм скоту с покосов. А покосы у нас больше таежные. От деревни далеко. Оставь все это на Конона. А он каждый день будет ездить белковать. Разве это порядок?

А Конону, конечно, хотелось поехать в большую тайгу, и он стал упрашивать отца отпустить его с Федотом Саетовым в Ижат.

– Ну что же, поезжай, если возьмут в артель, – сказал ему тятенька. – Надо будет поговорить с Федотом.

Когда на другой день Саетов пришел поторапливать отца со сборами в Ижат, тот сказал ему, что он хочет послать туда Конка, так как самому ему ехать не позволяет домашность. Федот поначалу сильно расстроился, а потом стал думать: «Стреляет парень хорошо, на лыжах ходить умеет, к тайге привычен, убитого зверька изобиходить может – значит, по этой части артели будет не в тягость. Другое дело, выдюжит ли он там. Парень еще жидковат. Сноровка, конечно, есть, а кость еще не окрепла. Белковать зимой в Большом Ижате не каждому сподручно».

– Посмотрим, как он там себя на деле покажет, – решил Федот Саетов. – Если будет соответствовать, то возьмем в артель – все как следует. А если гайка слабовата, ну, тогда пенять не на кого – отправим домой. Нам с ним валандаться там будет некогда.

На том и порешили. И договорились через два дня отправляться всей артелью, чтобы успеть по малому снегу перевалить через хребет в Большой Ижат.

За эти два дня мы успели как следует собрать Конона. Все охотничье снаряжение у него было в порядке. Ружейный провиант тоже имелся. Сухари у мамоньки были насушены. Оставалось только упаковать как следует.

Эти два дня отец все время наставлял Конона, как лучше охотиться в большой тайге. Как там надо ходить по хребтам и сопкам и не заблудиться. И как к вечеру взять правильную дорогу к зимовью. И как лучше просушивать в избушке свою лопатенку, особенно портянки и рукавицы. И чтобы непременно приноравливаться к Федоту Саетову и ко всем артельщикам и не заставлять их лишний раз напоминать ему сбегать в ключ за водой, подрубить и принести в избушку дровишек. Потому что они люди уж в годах, а он парень молодой, и ему сделать это легче. И осторожно кататься с крутиков на лыжах. Тут один шаг до беды. Того и гляди, зацепишься винтовкой за какой-нибудь сук. И сам покалечишься, а главное, винтовку повредишь. Там ружейных мастеров ведь нет.

Потом тятенька заставил маму снарядить Конону новый шарф и рубаху из мешковины, потому что базарной рубахе в тайге грош цена. И рвется, и нисколько не греет. А рубаху из мешковины он присоветовал Конону непременно подбрючивать. И опоясываться как можно ниже. По самому ошкуру. А то при быстрой езде на лыжах снег будет поддувать за спину.

На охоту Конон решил взять три коробка серянок. Тятенька похвалил его за это, но присоветовал непременно взять с собой кремень, огниво и трут. Серянки в тайге, конечно, большое удобство. Но чуть-чуть недогляди, они могут и отсыреть. И тогда хватишь беды. Без огня охотнику зимой там погибель. А кремень, огниво, хороший трут не подведут.

Дальше тятенька стал наказывать Конону все там делать вовремя, все рассчитывать как следует, чтобы артельщики не тыкали его походя носом, что того, мол, не сделал, другого недосмотрел.

– С утра вставай пораньше, чтобы тебя не поднимали старшие. За камусами на лыжах следи. Если невзначай обдерешь или сами где оборвутся, в тот же день вечером и почини их как следует. Соболька с утра корми пораньше, чтобы не получалось, как говорят, «на охоту ехать и собак кормить». Это уж непорядок. А главное, береги сухари. Щи, чай, картошка у вас будут артельные. Федот все там приоделит как надо. А сухарики у каждого свои. Значит, их надо особенно рассчитывать наперед. Старайся, чтобы они каждый день оставались у тебя про запас. А если случаем глухаря подстрелишь, то сразу, как только придешь на стан, отдавай его Федоту: вот, мол, дяденька Федот, принес немного дичинки на артель.

Но главный разговор у отца с Кононом получился из-за полушубка и катанок. Конон во что бы то ни стало хотел идти в Большой Ижат в своем новом полушубке и в катанках. Ему было зазорно являться в артель в шабуре и в сагырах. «Подумают, что у нас и надеть в тайгу нечего», – бурчал он. Но тятенька сразу же заявил ему, чтобы он об этом и не помышлял. А вдруг оттает али мокрый снег? Это с осени часто бывает. Тут твой полушубок сразу и размякнет. Мездра сделается как кисель. А при просушке совсем скоробится. Так что его придется разминать потом да растягивать. Даже отскабливать. Вот и подумай, что там станется с твоим новым полушубком. А шабур никакой мокротины не боится. И сушить его на стану легче. Да что там говорить. Шабур – он уж по дороге на стан немного на тебе подсыхает, особенно если начнет подмораживать али подует хороший ветерок.

Ну а о катанках в тайге и говорить не приходится. Попади в них нечаянно в талец, да если еще большой мороз да далеко от стана. Ну и погибель. Они насквозь промокнут, а потом обледенеют. И у костра их не просушишь. А в просторных сагырах тебе все нипочем. И в талец нечаянно попадешь – тоже не беда. Разложил хороший костер и в два счета просушил на нем и стельки, и портянки. Только стельки в сагыры надо класть из ковыля. Стельки из сена через день превратятся в труху. Вот и вся недолга.

А потом, сам подумай… Все пойдут туда, как полагается, в сагырах. Один ты вырядишься в полушубок да в катанки. Вряд ли тебе прибавится от этого цена в артели. Да и мне будет стыдно перед мужиками. И сам, скажут, не поехал, да еще сынка нам своего подсунул. Да еще вырядил его в тайгу как в гости… Посмотрят, посмотрят на тебя в полушубке и в катанках да и отправят домой. В артели с такими охотниками, знаешь, цацкаться не любят…

После того как отец обговорил все это с Кононом, он начал проверять все его снаряжение, весь его провиант, без чего настоящему охотнику нельзя отправляться в тайгу: две иголки с дратвой, несколько тонких сыромятных ремней, одна горсть кудели, запасные портянки и шерстяные рукавицы, свечка и все другое… Потом все это они стали укладывать в мешок. А это, оказывается, не такое простое дело – уложить и крупу, и сухари, и картошку, и ружейные припасы, и котелок, и соль, и чашку с ложкой, и все остальное. И так уложить в мешок, чтобы его удобно было взять на лямки за плечи. А если придется ехать верхом, то чтобы его можно было сразу приторочить за седлом.

К назначенному дню Конон был готов к выходу в Большой Ижат. Но в самый последний день артельщики решили отправиться туда верхами, так как погода сильно испортилась и повалил большой снег. Они попросили тятеньку проводить их туда и пригнать обратно коней. Так и сделали. В четверг, накануне казанской, когда все в деревне еще спали, они без шума, без гама, потихоньку выехали в Большой Ижат. День оказался снежным и мокрым. На другой день тоже все время шел снег. К вечеру мы ждали тятеньку домой, но он так и не приехал. На третий день утром к нам пришла Саетова Аграфена узнать, не привел ли тятенька из тайги их Игренька. И сильно всполошилась, что он еще не приехал. Тут они стали с мамой беспокоиться, как бы с ним в дороге чего не приключилось. Ехать одному тайгой по такой погоде, да еще с конями, совсем сумлительно. Не напоролся бы на медведя. Они хоть к казанской залегли в свои берлоги, а все-таки бывают такие бестолковые шалапуты, которые долго еще слоняются по тайге. Да злые, говорят, такие. Сразу лезут в драку. Напорись на такого, да еще с конями, далеко ли до беды…

Но напрасно Аграфена с мамой опасались за отца. На следующий день, уж к самому вечеру, я слышу – заскрипели ворота. Смотрю – а он вводит в ограду несколько оседланных лошадей. И саетовский Игренька, и крюковский Серко, и наш Гнедко, и остальные лошаденки. В общем, все обошлось. Дорога в Ижат была трудная. Все время шел снег. Но доехали туда как следует. Только коней сильно перетомили. Шутка сказать, от самой деревни до места брели по брюхо в снегу. Из-за этого в Большом Ижате пришлось передневать, чтобы дать им немного роздыху. Ну а обратно ехать было еще труднее, потому как снегу еще подвалило.

А в Ижате… Там все вроде как бы хорошо. Избушка просторная, каменка в избушке в порядке. Дверь плотная, хорошая. Не страшны ни снег, ни морозы. Артельщики подобрались подходящие. Белки хоть и небогато, а все-таки есть. Да и должна быть белка. Орех в этом году был хороший. Вот только погода может испортить дело. Снег все валит и валит. Какая охота в такую погибель. Тут не только человеку, тут и собаке-то ничего не видно. Да и белка прячется. Сидит у себя в дупле. Никакой пес ее там не учует. А если и учует, то попробуй, сними ее оттуда. Плохо будет, если погода не переменится… А похоже на то, что она испортилась надолго. Придется, чего доброго, нашим охотникам выбираться оттуда раньше времени. Какая уж в такую непогодь охота…

Дня за два до Михайлова дня Конон со всей артелью пришли домой. Поохотились они из-за плохой погоды неважно. Но все-таки явились не с пустыми руками.

Отец был очень доволен охотой Конона в Большом Ижате. Охота была неважная, но важно то, что он в артель к мужикам вошел. Ни на кого не жалуется. Значит, признали они его там за настоящего охотника.