Текст книги "Сочинения в двух томах"

Как только солнце к вечеру запало

И везде небо темнозрачно стало,

На тверди звезды блеснули прекрасны,

Как дорогие каменья алмазны.

Фалес закричал: «Старуха драгая!»

«Чего ты кричишь, мудрость глупая?»

«Полно мне уже сидеть на сем месте;

Поведи меня смотреть на звезды».

Пошла перед ним старуха драгая,

А за нею вслед и мудрость глупая.

Пошли туда, где холм высокоместный,

Отколь способно смотреть на круг звездный.

«Ой, – мудрец крикнул, – пропал я, старуха

Упав бедный в яму, отбил себе ухо.

«Не упал бы ты в ров, бестолковый деду,

Зачем моего не держишься следу?

Как ты, не видя пред носом рова,

Можешь знать звезды, глава бестолкова?»

От сих спекуляций повела старуха

Назад до дому мудреца без уха.

Царь Тантал когда‑то Иовиша [87]87
  Иовиш (от лат. Jovis) – Юпитер, главное древнеримское божество; у греков – Зевс. – 70.


[Закрыть] до дому

Цехмпстра нз богов звал к ппру царскому.

Иовиш, ведая политичны нравы,

Взапм[но] Тантала на небесны стравы[88]88
  Стравы – кушанья, блюда. – 70.


[Закрыть]

Просил. Но куда, небесное зало

Совсем Тантала перещеголяло.

Иовиш своего любезного гостя

Не хотел пустить без дара так просто.

«Просп, – говорит, – что хоть при отходе!»

«Дай мне тут кушать во вечные роды», —

Отвечал Тантал. Иовиш оскорбился,

Тантал просить так не устыдился.

Но, помня важность шляхетского слова,

Сказал, что ему дорога готова.

Стал Тантал в небе пировать оттоле.

А что ж то нет при небеспом столе?

Тут вина разны, тут нектар солодкип,

Услаждающий божественны глотки.

Тут амбросня [89]89
  Нектар и амброзия – пища олимпийских богов, приносившая им бессмертие и вечную молодость. – 70.


[Закрыть], вешнпх богов снеды,

Против ней – пустошь папские обеды.

Везде багреют розы пред глазамп,

Чудные везде курят фпмиамы,

Кричат по зале музы сладкогласны,

Все сам подносит Ганимед прекрасный[90]90
  Ганимед прекрасный – юноша, любимец Зевса; согласно мифу, бог похитил его и сделал своим слугой. Ганимед преподносил Зевсу на пирах вино и яства. – 70.


[Закрыть];

Бахусов пестун [91]91
  Бахусов пестун – очевидно, демон Силен – один из воспитателей Бахуса (Диониса, Вакха), бога – покровителя виноградарства и виноделия. – 70.


[Закрыть] сам пляшет пресмешно,

Всякий род шутов шутят преутешпо.

И хоть в том хоре пе бывал Далольо [92]92
  Доменико Даль Ольйо – итальянец, музыкант и композитор придворного театра императрицы Елизаветы. Сковорода познакомился с ним во время пребывания в придворной капелле; Даль Ольйо написал музыку к прологу оперы И. А. Гассе «Милосердие Титово», поставленной в придворном театре Елизаветы. По утверждению JI. Е. Махновца, Сковорода как хорист принимал участие в ее представлениях (см. Л. Махновець. Григорш Сковорода. К., 1972, стр. 82—89). – 70.


[Закрыть],

Однак за таких сто мог сам Аполло [93]93
  Аполло – Аполлон, одно из главных олимпийских божеств, бог солнца, покровитель муз и искусств. – 70.


[Закрыть].

Коротко сказать: все чувства телесны

Услаждали там сладости чудесны.

Тантал, сидячи, все смотрит умильно,

Все воздыхает, хоть всего обильно,

Все лицо морщит, страх трет его члены,

Трясевпцею будто пораженный.

Что за причина? Сверху сквозь хоромы

Ниспущен висит камень преогромный

Над саменькою его головою,

Не дает ему сидеть в покою.

Боится, бедпый, как себя порушит,

На власе висит, вот–вот в прах сокрушит.

Старичок некий Филарет в пустыпё

Проживал век свой в дубравной густыпё.

Молодец некий, Фнлидоном звался,

К бородатому старику пробрался,

Слыша от многих о нем предовольно,

Что пустынник свят и мудрости полный.

Как поздоровил честную седину,

«Здоров будь!», – сказал старик, – и ты, сыну».

«Не погневайся, отче милосердый,

Скажи мне, какой путь жизни свят и твердый?

Мать моя меня и отец оставил,

Давно я о них обеды отправил.

Ты мне вместо их будь уже родитель,

А будешь, если будешь, мне учитель».

«Я, сыну, и сам в мудрости есть скудный,

Знаю только, что путь сей жизни трудный».

«Сделай же милость, о седая главо.

Все буду помнить, я мех не дырявой».

«Опасно, сыну, с миром обиходься,

С миром, пока жизнь, надобно бороться.

Старайся с чужих случаев меж людом,

А не с своих бед познать добро с худом;

Например, видишь, что побили вора,

Учись с пего, что крадеж – беда скора;

Не братайся с тем, кто к добру не способный.

С преподобным, и будешь преподобный;

Паче ж делай не то, что ветрогоны,

Но то, что велят разума законы.

Кому нраЕится нрав сей сегосветпый,

Не возможет тот в свете не быть бедный».

Филпдон, впдя, что се не на руку

Старый плещет, вдруг почувствовал скуку.

«Благодарствую тебе, старик седовласый!»

«С богом, мой сынку!» Пошел восвояси.

«Свята се мудрость, однак не манерна»,

Сам себе мыслит. После, сыскав верна

По перью друга, принял марш в учены

Стороны, чтоб ум добыть совершенный.

Взяли молодца силою до пруса,

Когда он имел войну на француза.

А как дюжина годов миновала,

Домой Уликса [95]95
  Улике, пли Улисс, – латинская транскрипция имени Одиссея – героя Троянской войны, одного из персонажей гомеровского эпоса. – 72.


[Закрыть] судьбина припхала.

Принял марш прямо в лес до Филарета,

Вспомянул его мудрые декреты.

«Спасайся, отче!» «Ты что за персона?»

«Помнишь ли, отче святой, Филидона?»

«Ах, коль же ты стал манерна фигура!»

«Замучила меня мирская буря!»

«На правом оке что то за затула?»

«Се мне вышибла контузию пуля».

«А то откуда на лбу страшна яма?»

«Треснуло ружье». «А то что два шрама

На щеке?» «Эту рану взял на бойке».

«Во фронте?» «О нет, в трактире в напойке».

«Так как прилеплен тебе шматок носа

Прилечен?» «Он был отсечен от француза».

«И по всем лицу мушкп?» «Се короста».

«Она, думаю, французска, не проста.

Ты теперь, сыну, и ходишь отменно?»

«Упал с лошади, выкрутил колено.

И кроме того лекари лечили,

Когда та болезнь позмикала [96]96
  Т. е. скрутила. – 72.


[Закрыть] жилы».

«Чего ж ты плакать стал? Плач не поможет

Теперь уже». «О боже мой, боже,

Ах, помоги мне, отче святейший!»

«Не могу теперь, сыну любезнейший!

Не слушал тогда моего совета,

Проси ж теперь помощи у света».

(Ex Ovidii «Fastis»)[97]97
  Это перевод стихотворения из второй книги «Фасты» Овидия. Латинское слово fasti означает календарь. Фасты Овидия – это элегии, описывающие римские праздники, обычаи, представления. «Похвала астрономии» отличается глубиной философских представлений. – 72.


[Закрыть]

Счастливы, кои тщились еще в век старинный

Взвести ум выспрь и примечать звездных бегов чины.

Можно верить, что они, все земные здоры

Оставя, взошли сердцем в небесные горы.

Не отвлекло сердец их угодие плоти,

Ни воинские труды, ни штатские заботы,

Ни ветреная слава, нп праздные чести,

Ниже безмерных богатств приманчивы лести.

Придвинув пред очи нам, сделали известны

И подвергли под ум свой течения звездны.

Так‑то должно восходить на круги перегорны.

Не так, как исполины когдась богоборны.

Трудно покорить гнев и прочие страсти,

Трудно не отдать себя в плотские сласти,

Трудно от всех и туне снести укоризну,

Трудно оставить свою за Христа отчизну,

Трудно взять от земли ум на горы небесны,

Трудно не потопиться в мира сего бездне.

Кто может победить всю сию злобу древню.

Се царь – властитель крепок чрез силу душевну.

Мудрость и человек

Человек. Любезная сестра иль как тебя назвать?

Доброты всякой ты и стройности ты мать.

Скажи мне имя ты, скажи свое сама;

Ведь всяка без тебя дурна у нас дума.

Мудрость. У греков звалась я София в древний век,

А мудростью зовет всяк русский человек,

Но римлянин меня Минервою назвал,

А христианин добр Христом мне имя дал [99]99
  Здесь Сковорода олицетворяет мудрость в имени Софии, между тем как богиней мудрости считалась Афина, которую римляне отождествляли с Минервой. Отождествление же мудрости с Христом находится в русле уже отмеченного выше стремления Сковороды к синтезу языческих и христианских представлений. – 73.


[Закрыть].

Человек. Скажи, живешь ли ты и в хинских сторонах?[100]100
  В Хинских сторонах – т. е. в Китае. Появление такой темы в творчестве Сковороды, по мнению JI. Е. Махновца, связано с тем, что в период написания этого стихотворения Сковорода общался с новым переяславским епископом Гервасием Линцевским, который до этого в течение 11 лет возглавлял русскую духовную миссию в Китае (см. Л. Махновець. Григорш Сковорода, стр. 150– 152). – 73.


[Закрыть]

Мудрость. Уже мне имя там в других стоит словах.

Человек. Так ты и в варварских ведь сторонах живешь?

Мудрость. Куда ты мне, друг мой, нелепую поешь?

Ведь без меня, друг мой, одной черте не быть?

И как же мне, скажи, меж хинцами не жить,

Где ночь и день живет, где лето и весна,

Я правлю это все с моим отцом одна.

Человек. Скажи ж, кто твой отец? Не гневайсь на глупца.

Мудрость. Познай вперед меня, познаешь и отца.

Человек. А с хинцами ты как обходишься, открой?

Мудрость. Так точно, как и здесь: смотрю, кто мой, тот мой.

Человек. Там только ведь одни погибшие живут?

Мудрость. Сестра вам это лжет так точно, как и тут.

Человек. А разве ж есть сестра твоя?

Мудрость. Да, у меня.

Сестра моя родна, точно ночь у дня.

Человек. И лжет она всегда, хотя одной родни?

Мудрость. Ведь одного отца, но дети не одни.

Человек. Зовут же как?

Мудрость. Ей сто имен. Она,

Однак, у россиян есть бестолковщина.

Человек. С рогами ли она?

Мудрость. Дурак!

Человек. Иль с бородой?

Иль в клобуке?

Мудрость. Ты врешь! Она войдет п в твой

Состав, если хотишь. Ах ты! Исчезни прочь!

Ведь я возле тебя, как возле света почь.

[Человек]. Исчезни лучше ты! Беги с моих прочь глаз!

Ведь глупа ты сама, если в обман далась.

Чего здесь не слыхать нигде, ты все врешь

И, подлинно сказать, нелепую поешь.

Родился здесь народ и воспитан не так,

Чтоб диких мог твоих охотно слушать врак.

Чуть разве сыщется один или другой,

Чтоб мог понравиться сей дикий замысл

твой.

Телом ты зришь хлеб и вино, но умом усматривается то,

Что скрывается под видом тела – сам бог.

Кто скрыт, тот остается; что является, то сон и тень.

Итак, то, что скрыто, есть вещь: то, что является, ничто.

Является эта великая машина мира, но она сновидение

и тень.

Вещь и истинно сущее то, что скрыто под этим звуком.

Так, при закате солнца, когда дуб отбрасывает тень,

Тень хотя и велика, однако она не дерево.

Зачем же мы следуем плоти, говоря, что она видимость,

но не сущность?

Почему мы бежим смерти? Смерть нас скроет.

А если скроет, то позволит по–настоящему существовать.

Именно вещь скрыта, одна лишь тень является.

Вставай скорее, о мой верный разум! Поднимись от теней!

Уже укрепленный, ты обрел силу; уже наполненный светом,

ты видишь.

Иди вперед, мой свет! За тобой пусть этот спутник следует.

Это душа, которая посвящает тебе свою волю.

Ты солнечный луч, и тебя, скрытого, не подавляет тень.

Без тебя нет ни одной вещи, и ни одна тень не является.

Ты – вещь и тело теней; но вещам ты тень.

Через тебя любая вещь обладает своим бытием.

Итак, ты скрыта в прелестном облике, обнаруживаясь

в тенях,

И в скрытом обнаруживаешь прелестный облик,

А там, где не обретаешь привлекательный облик,

Существо или вещь перестает быть тем, чем было.

Когда бежишь, ты не убегаешь; когда перестаешь, ты

обретаешь бытие,

Ты снова открываешься как новая форма.

Зачем играешь с моим умом, святой изменчивый змей?

Убегая, ты остаешься и, оставаясь, убегаешь.

То скрываешься, то являешься тенью вещей, открываясь

в них.

Когда убегаешь, без тебя, однако, ничего не может

случиться.

Таково изображение в разных зеркалах, если сто зеркал

расположить вокруг.

Принимая тебя, я тебя не беру, возвращая, удерживаю.

Разделяясь на части, остаешься, однако, при этом целым.

Все тебя берут, но ты никогда не расходуешься;

Тебя все принимают, но ты не можешь принадлежать

никому.

Никому не принадлежа, для всех остаешься одним

и тем же.

Чем больше меня насыщаешь, тем больше я чувствую

голод.

Ты – пища; теперь нужно, чтоб ты, скрытый, был мне

причастен,

Для детей же достаточно одной твоей тени.

О изменчивая змея! Скрываешься, как крючок в приманке,

Дабы неразумных детей вовлекать в свое царство!

Хвалю твои ухищрения, лобызаю твои эти козни,

II через твою святость святою также становится твоя тень.

Когда рыбка поймана, она уже не нуждается в приманке;

Так и мне, уже пойманному, не нужна твоя тень.

Сними маску. Удостой прийти без тени:

Я уже вкусил тебя; ты мне уже был лотосом.

Укрепленный этим, я смог убить порочные учения

Глупости, порождающие всякое беззаконие.

Наполненный этим, я смог и смогу победить жестокие

страсти,

Если только ты мне поможешь.

Дай мне твою тишину на все последующие времена моей

жизни;

Будь мне сладким медом, мой свет, моя жизнь!

Возраст уже скоро, скоро украсит мои виски сединой;

Уступи моим слезам и предоставь твои последние дары.

Я прошу, сделай меня дважды старым – душой и телом

вместе.

И ты это сделаешь, если наполнишь мне светом душу.

Если силы оставят тело, ты не оставляй

Сердце и ум мой. О свет мой! Жизнь моя!

Если удовольствия плоти исчезнут, ты будь мне

наслаждением.

И ты будешь им, если ум мне наполнишь светом.

Если не будет плотских богатств, будь мне персидским

сокровищем.

И ты будешь им, если наполнишь мне ум светом.

Если меня будет поносить чернь, ты распространи

на меня свою милость.

И ты ее распространишь, если наполнишь мне душу

светом.

Скорее поднимайся! Почему не уведешь меня от теней

вещей?

Но прежде наполни мне эту грудь светом.

Я – пепел, тень, ничто: но когда наполнишь меня светом,

Я стану сущим и вещью, а не пеплом, тенью, нпчем.

Освободи меня от всего, от любви к бездейственной земле.

Так будет мпр! И ты сделаешь это под сиянием твоего

света.

Дай мне побольше этого света, дай мне презирать смерть;

Дай мне желать смерти, дай мне любить смерть!

Если легкая тень тебя укрывает, стоит ей исчезнуть,

тебя опалит зной.

Если же дом тебя укрывает, найдешь в нем покой

и ночью, и днем.

Такова же телесная сладость. То чувствуешь сладость

меда,

Но скоро она, как тень, убегает, наполняя грудь горькой

желчью.

О! беги, беги, любезный богу человек, от приманки: в ней

скрыт крючок.

Приманка скрывается быстро, но в ней остается жадный

крючок.

Но не такова добродетель: она делает душу мужественной;

Сначала она тягостнее желчи, а затем нравится.

Так же бывает, когда ты неохотно принимаешь горькое

лекарство,

Однако после каждый род пищи тебе становится приятен.

И кто не хочет уступить лпхорадке, располагающей

ко сну,

У того скоро возвращается радость здоровья.

Кто вынес зиму от начала до конца, у того придет

приятпая весна.

У кого сначала дождь, у тех затем наступает туман.

Бог везде справедлив, умеряя все вещи.

Нет ничего чистого: бог все смешал.

Ибо горькое покрывается сверху сладким.

Что начинается сладким, будет иметь горький конец.

Напротив, сладость предполагает муравьиный труд.

Сладкое вкусит позднее тот, кто в силах поглотить

неприятное.

И слабые сердца в силах начать сладким,

Но только у превосходных людей сладким венчается труд.

БАСНИ ХАРЬКОВСКИЕ

В седьмом десятке нынешнето века, отстав от учительской должности и уединяясь в лежащих около Харькова лесах, полях, садах, селах, деревнях и пчельниках, обучал я себя добродетели и поучался в Библии; притом, благопристойными игрушками забавляясь, написал полтора десятка басен, не имея с тобою знакомства. А сего года в селе Бабаях [104]104
  В селе Бабаях проживал Я. Правицкии, с которым Сковороду связывали узы взаимной дружбы. – 78.


[Закрыть] умножил оные до половины. Между тем, как писал прибавочные, казалось, будто ты всегда присутствуешь, одобряя мои мысли и вместе о них со мною причащаясь. Дарую ж тебе три десятка басен, тебе и подобным тебе.

Отеческое наказание заключает в горести своей сладость, а мудрая игрушка утаивает в себе силу.

Глупую важность встречают по виду, выпроваживают по смеху, а разумную шутку важный печатлеет конец. Нет смешнее, как умный вид с пустыми потрохами, и нет веселее, как смешное лицо с утаенною дельностью. Вспомните пословицу: «Красна хата не углами, но пирогами».

Я и сам не люблю превратной маски тех людей и дел, о которых можно сказать малороссийскую пословицу: «Стучит, шумит, гремит… А что там? Кобылья мертвая голова бежит» [105]105
  В данном случае баснописец использует мотивы народной сказки, известной в русском и украинском вариантах под названием «Кобылья голова», прпчем сказочный сюжет у него редуцируется в пословицу. – 78.


[Закрыть]. Говорят и великороссийцы: «Летала высоко, а села недалеко» – о тех, что богато и красно говорят, а нечего слушать. Не люба мне сия пустая надменность и пышная пустошь, а люблю то, что сверху ничто, но в середке чтось, снаружи ложь, но внутри истина. Такова речь, и человек назывался у эллинов oiXr|v6<;, картинка, сверху смешная, но внутри благолепная[106]106
  Речь идет о так называемых силенах – полых скульптурных фигурах, обычно безобразных, внутри которых древние греки храннлп драгоценные изваяния. – 78.


[Закрыть].

Друг мой! Не презирай баснословия! Басня и притча есть то же. Не по кошельку суди сокровище, праведен суд суди. Басня тогда бывает скверная и бабья, когда в подлой и смешной своей шелухе не заключает зерно истины, похожа на орех пустой. От таких‑то басен отводит Павел своего Тимофея[107]107
  Новый завет. Первое послание к Тимофею св. ап. Павла. – 79.


[Закрыть] (I к Тимофею, гл. 4, ст. 7). И Петр не просто отвергает басни, но басни ухищренные, кроме украшенной наличности, силы Христовой не имущие. Иногда во вретище дражайший кроется камень. Пожалуй, разжуй сии Павловские слова: «Не внимая иудейским басням, ни заповедям людей, отвращающих от истины». Как обряд есть без силы божьей – пустошь, так и басня, но без истины. Если ж с истиною, кто дерзнет назвать лживою? «Все ибо чистое чистым, оскверненным же и неверным ничто же чисто, но осквернися их ум и совесть» (К Титу, I)[108]108
  Новый завет. Послание к Титу св. ап. Павла, гл. 1, ст. 14. – 79.


[Закрыть]. Сим больным, лишенным страха божия, а с ним и доброго вкуса, всякая пища кажется гнусною. Не пища гнусна, но осквернился их ум и совесть.

Сей забавный и фигурный род писаний был домашний самым лучшим древним любомудрцам. Лавр и зимою зелен. Так мудрые и в игрушках умны и во лжи истинны. Истина острому их взору не издали болванела так, как подлым умам, но ясно, как в зерцале, представлялась, а они, увидев живо живой ее образ, уподобили оную различным тленным фигурам.

Ни одни краски не изъясняют розу, лилию, нарцисс столь живо, сколь благолепно у них образуется невидимая божия истина, тень небесных и земных образов. Отсюда родились hieroglyphica, emblemata, symbola, таинства[109]109
  Сковорода проявляет большой интерес к таинственным образам и зпакам – иероглифам, эмблемам, символам, таинствам, видя в них один из путей проникновения в невидимую сущность явлений. – 79.


[Закрыть], притчи, басни, подобия, пословицы… И не дивно, что Сократ, когда ему внутренний ангел–предводитель во всех его делах велел писать стихи, тогда избрал Эзоповы басни[110]110
  В диалоге Платона «Федон» содержится место, где миф противопоставляется логическому познанию. Платон утверждает, что Сократ ради занятия поэзией пересказывал басни Эзопа (см. А. Лосев. История античной эстетики. М., 1969, т. 2, стр. 563). Очевидно, эти сведения имеет в виду и Сковорода. – 79.


[Закрыть]. И как самая хитрейшая картина неученым очам кажется враками, так и здесь делается.

Само солнце всех планет и царица Библия их тайнооб– разующих фигур, притчей и подобий богозданна. Вся она вылеплена из глинки и называется у Павла буйством. Но в сию глинку вдохнен дух жизни, а в сем буйстве кроется мудрое всего смертного. Изобразить, приточить, уподобить значит то же.

Прими ж, любезный приятель, дружеским сердцем сию небезвкусную от твоего друга мыслей его воду. Не мои сии мысли п не я оные вымыслил: истина безначальна. Но люблю – тем мои, люби – и будут твои. Знаю, что твой телесный болван далеко разнится от моего чучела, но два разноличные сосуда одним да наполняются ликером, да будет едина душа и едино сердце. Сия‑то есть истинная дружба, мыслей единство. Все не наше, все погибнет и сами болваны наши. Одни только мысли наши всегда с нами, одна только истина вечна, а мы в ней, как яблоня в своем зерне, скроемся.

Питаем же дружбу. Прими и кушай с Петром четвероногих зверей, гадов и птиц. Бог тебя да благословляет! С ним не вредит и самый яд языческий. Они не что суть, как образы, прикрывающие, как полотном, истину. Кушай, пока вкусишь с богом лучшее.

Любезный приятель! Твой верный слуга, любитель

священной Библии Григорий Сковорода.

1744 г., в селе Бабаях, накануне 50–тницы.