Текст книги "Сочинения в двух томах"

Автор книги: Григорий Сковорода

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 60 страниц)

ПРЕДЕЛ, ЧТО ВСЕ В МИРЕ – ПОХОТЬ ОЧЕЙ, ТРУД И ГОРЕСТЬ

Д а й м о н. Уготовь лицо твое, Варсава, на обличение.

Варсава. Если хочешь, готовлю и на оплевание.

Д а й м о н. Знаю, что обличение – труд и горесть тебе.

Варсава. Обличи грех мой во мне, молю, и будешь друг. Между ним и мною вечная вражда.

Д а й м о н. Не ты ли сказал, что мир есть бесчисленное сборище беззаконных? И что вопреки малолюдненькое стадо благочестивых?

Варсава. Воистину, так есть.

Д а й м о н. Ибо не то же ли есть сказать – и сие беззаконие легкое, благочестие же трудно и тяжко? Как бо не трудно, если сие малое–малое, оно же всем достигаемое? Суди дерево без плодов.

Варсава. Тьфу! Putabani te cornua habere[588]588
  Древняя притча на тех, кто вначале страшны, потом смешны. По–славянски: «полагал, что рога имеешь».


[Закрыть].

Д а й м о н. Что? «Начали говорить иными языками?»

Варсава. Скажи мне, господи, истину твою. Устрой сердце и язык мой по слову правды твоей.

Д а й м о н. Ба! Шепчешь? Се тебе ударение, Варсава!

Варсава. Считал, что избодешь рогами, и се удар младенческий. Дей! Приложим единоборство! Если благость трудна, бог виною есть страждущему миру. Ныне же вины не имеют о грехе своем, возлюбив горесть свою, паче сладости его! Дей! Воровать ли или не воровать? Что труднее? Однако весь мир полон татей и разбойников… Дей! Нужная ли или многоценная одежда и дом? Что ли труднее? Однако весь мир блудокрасием красуется в суетное любодеяние глаз. Что удобнее, как хлеб и вода! Однако весь мир обременен чревонеистовством[589]589
  Чревонеистовство есть чревная мудрость, мудрствующая о том, какпе сладчайшие жертвы суть богу ее – чреву. Так толкует святой НИЛ в книге о семи бесах.


[Закрыть][590]590
  Святой Нил – Нил Синайский, один из «святых отцов», который приблизительно в 390 г. пошел в Синайскую пустыню спасаться от грехов. Нил является автором многих произведений на религиозные темы, в том числе и названной Сковородой книги о семи бесах. —103.


[Закрыть]. Чрево есть бог миру, пуп аду, челюсти, ключ и жерло, изблеваю– щее из бездны сердечной всеродную скверну, неусыпных червей и клокочущих дрожжей и блевотин оных вод: «Исходящее от сердца есть сквернящее». Зависть, гра– бление, тяжбы, татьбы, убийства, хулы, клеветы, лицемерия, лихоимства, прелюбодеяния, стыдодеяния, суеверия… се всеродный потоп ноевский, верх, волос и голову мира подавляющий.

Однако мир все сие творить радуется. По успеху беззаконий своих и мудрость, и славу, и благородность, и сласть, и блаженство оценивает. Не право же судил ты, однако право сказал, что трудность есть вина греха ему. Се бо мир адскую дочь, сию трудность и горесть от всего сердца своего возлюбивший, возненавидел божию благодать, призывающую его: «Придите ко мне! Я успокою вас». «Сколько раз захотел собрать детей твоих, и не захотели». «Ходите в пламени огня вашего, за то его же сами себе разожгли». «Накажет тебя отступление твое и злоба твоя». Удивляйся, ныне и подобает удивляться, ибо погибающему миру не бог, открывший двери и объятия отчие, но сам он есть себе, и его воля виною.

Воля! О несытый ад!

Все тебе ядь. Всем ты яд.

День–ночь челюстями зеваешь.

Всех без взгляда поглощаешь.

Если змия сего заклать?

Се упразднен весь ад.

Сей вавилонской блудницы чашею упоен мир, прелюбодействует с нею, презрев чертог дев мудрых, и невестник нашего Лота.

Онемей же и молчи! Не клевещи на бога! И не лай на открытые врата блаженства! Открытые врата не винны суть малости спасаемых. Ах, проклятая воля! Ей, ты единая миру, как лев из ограды своей, преграждаешь ему путь в блаженный исход жизни оный! «Изойдите и взыграете, как тельцы, от уз разрешенные». Оправдалась же в пользу нам древняя притча. Turdus ipse sibi malum cacat – «погибель дроздова изнутри его исходит»[591]591
  Дрозднки, или, по–польски, коспкп, ржащие, как кони, ловцами уловляются, увязая в свою дроздовскую мотылу.


[Закрыть].

Даймон. Кто же может сотворить путь в блаженный оный исход?

Варсава. Всяк, если кто захочет: хочет же возлюбивший бога. Сия новая любовь заставляет исчезать ветхую. Ветхая же, исчезая, мало–помалу преобразуется в новую волю и в новое сердце взаимно: «Исчезло сердце мое и плоть моя». «Бог сердца моего!» То есть сердце мое в тебе, ты же взаимно в сердце мне преобразился. Ныне: «Что мне на небесах? И от тебя что захотел на земле? Ты единый довлеешь мне».

Даймон. Как же? Там чрево, здесь же злую волю нарицаешь мирским богом. Или два миру суть боги?

Варсава. Ба! Остр ты, блюститель моих преткновений. Ночь, тьма, мрак, мечты, призраки, страшилища – все сии адские озера союзны своей бездне. Воля плоти, сердце мира, дух ада, бог чрева и похоть его, сердце нечистое есть то же. Се есть архисатана, нечистая сердечная бездна, рождающая в мгновение ока бесчисленные легионы духов и тьмы мысленных мечтаний в мучение всем. «Им же мрак темный вовеки соблюдется». О мир, возлюбивший труд и горесть! Сколь скоро снисходишь в ад и не возвращаешься. Сатана ослепил око твое. Сия слепота есть мать житейских похотей и плотских сластей. Сии суть тебе червь неусыпающий и огонь неугасающий. Сии укрепили тебе запоры врат адовых, затворили же райские двери соблюдающему пяту божию, хранящему суетное и ложное, едящему все дни жизни своей землю. Но увы мне! Се! Плывя по морю мира сего, се вижу издалека землю святу! О сладчайший, желанный край! Спаси меня от пакостника плоти и от моря мира сего!

КРАЙ РАЙСКИЙ

Благословенно царство блаженного отца, положившего потребное в удобности, неудобные же дела в непотребе.

Д а й м о н. Отрыгаешь некрасивую непотребность. Воистину пьян ты.

Варсава. Ей! Упился новым Лотовым вином. Ты же ветхим, содомским.

Д а й м о н. Но чувствуешь ли, пьяная голова, исход? В какую цель влучает стрела слов твоих?

Варсава. Ей! Она в самый кон разит и в самую исконную исту праволучно ударяет.

Д а й м о н. О праволучный стрелец! Стреляешь в голову, а ударяешь в пяту.

Варсава. Истину сказал ты, нехотящий. Пята бо вам есть во главу угла во всех домах ваших. Праотец ваш змий искони блюдет пяту. И вы, любя, любите и, блюдя, блюдете пяту. Пята есть глава и начало всем, им же врата адовы одолели, ложь мрака хранящим. Мы же, стреляя, стреляем во лжеглаву вашу сию. Да воскреснет истина наша, глава она: «Тот сотрет твою главу…» Не есть бо наше стреляние на плоть и кровь, но на миродержцев и владык омраченного века сего, на блюдущих пяту, злобных духов. Управляет же стрелами нашими научающий руки наши на стреляние.

Д а й м о н. О глупый лоб, исполненный сетей паучи– ных! Вижу ныне, что у тебя пять ячменных хлебов: честны суть паче предрагоценного адаманта. Зри безместный и ненужный слов твоих исход! Удобнейшие ли пять хлебов? Варсава. Ей!

Д а й м о н. Как же честнейший?

Варсава. Так ли? Аминь говорю тебе, ибо полхлеба есть честнейший его.

Д а й м о н. Почему?

Варсава. Не сказал ли уже тебе, что всякая удобность честна есть? Всякая же честность есть удобна? Но всякая трудность есть бесчестна. И всякая бесчестность есть трудна.

Д а й м о н. Какие мне пленицы сплетаешь, нечестивый? Я – о стоимости, ты же говоришь о трудности. Зачем засмеялся ты? Скажи мне, о бешеный! Не мучь меня…

Варсава. Ты сотворил сам смех мне, разделив честность от удобности, ценность же от трудности.

Д а й м о н. Ей! Уголь мне на голову возливаешь, нарицая меня невеждою. Даймон я – не глупый. Назови меня чем‑либо, но сего не терплю… Говори же мне, чего ради адамант бесчестный?

Варсава. Того ради, что неудобный.

Даймон. Откуда неудобный?

Варсава. Оттуда, что ненужный.

Даймон. Как же ненужный?

Варсава. Как не полезный.

Даймон. Почему не полезный?

Варсава. Потому, что драгоценный, трудный, неудобный, все то одно.

Даймон. А–а! Вокруг нечестивые ходят? Опять на первое? Lupus circa puteum errat [592]592
  «Волк бродит вокруг колодца» (лат.). – 106.


[Закрыть], как есть притча.

Варсава.. Ибо благокругла есть истина, как дуга вечная.

Даймон. Не прозрел ли ты, слепой слепец, что у эллинов слово сие djuos знаменует и дорогой, и честный есть то же?

Варсава. Из уст твоих сужу и твоим мечом колю тебя. Если у эллинов дорогой и честный есть то же, тогда и вопреки – честный и дорогой есть то же.

Даймон. Что се изблевал ты? Ха–ха–хе! О глупый! If уда летит сия твоя криволучная стрела? Не провижу.

Варсава. О господин галат! На твою голову.

Даймон. Ох, бьешь меня, нарицая галатом. Не опаляй меня, молю, сим семеричным огнем.

Варсава. Внимай же! Ты ценность вогнал в честность. Я же честность твою изгоняю в ценность.

Даймон. Сие в лице тебе, что ценность и честность то же есть.

Варсава. Сие же на главу твою, что честность твоя и ценность есть то же…

Даймон. Что же отсюда?..

Варсава. То, что честность твоя пресуществилась И преобразилась в ценность.

Д а й м о н. Что же далее?

Варсава. Что прочее? Не постигаешь? То, что честность твоя и ценность, ценность и трудность есть то же. Трудность же, злость и бесчестность то же опять есть, внял ли ты?

Д а й м о н. О, дьявол да станет справа от тебя! Столь помрачаешь мне ум.

Варсава. «Нечестивый, кляня сатану, сам клянет свою душу».

Д а й м о н. Какой же бес сотворил ценность честностью?

Варсава. Дух, возлюбивший труд и болезнь.

Д а й м о н. Какой сей дух есть?

Варсава. Дух моря мирского, сердце плотское, отец лжи, сатана – сия есть троица нераздельная ваша и один бог ваш, всяких мук вина и всякой злости источник.

Д а й м о н. Ты же как мудрствуешь?

Варсава. У нас польза с красотою, красота же с пользою нераздельная. Сия благодвоеобразна, и мать дева, и девствует и рождает единую дочь. Она нарицается по–еврейски Лпна, по–римски – Флора [593]593
  Флора – в римской мифологии богиня весны и цветения. —107.


[Закрыть], по–славянски же – честь, цена, но бесценная, сиречь благодатная, дарная, даремная. Баба же ее нарицается по–эллински Ананка, прабаба же – Ева, сиречь жизнь, живой и вечно текущий источник [594]594
  Ананка, Ананке – в древнегреческой мифологии богиня, олицетворяющая неизбежность; в народных представлениях божество смерти. Ева – жизнь (древнеевр.). – 107.


[Закрыть].

Се есть премудрость и промысл божий, наповающий без цены и сребра тварь всякую всеми благами. Отец, сын и святой дух.

БЛАГОДАРНЫЙ ЕРОДИИ

ГРИГОРИЙ ВАРСАВА[595]595
  Вар, правдивее же Бар, есть слово еврейское, значит сын; Сава же есть слово сирское, значит субботу, покой, праздник, мир. Итак, Вар–Сава – сын Савин, сиречь сын мира, так, как Вар–Иона есть сын голубицы.


[Закрыть] СКОВОРОДА ЛЮБЕЗНОМУ ДРУГУ СЕМЕНУ НИКИФОРОВИЧУ ДЯТЛОВУ ЖЕЛАЕТ МИРА БОЖИЕГО

Проживая дни жизни по оному Сираховскому типику[596]596
  Т. е. по уставу, по словам Иисуса – сына Сирахова. – 108.


[Закрыть] «Блажен муж, который в премудрости умрет и который в разуме своем поучается святыне, размышляя о путях ее в сердце своем, и в сокровенном ее уразумится», соплел я в сие 1787–е лето маленькую плетеницу., или корзинку, нареченную «Благодарный Еродий». Се тебе дар, друг! Прими его, Еродия, по–еродиеву, прими парящего и сам сущий парящий. Прими сердцем Еродиево сердце, птица птицу. «Душа наша, как птица». Да будет плетенка сия зеркалом тебе сердца моего и памяткою нашей дружбы в последние лета. Ты ведь отец и сам птенцов твоих воспитываешь. Я же друг твой, принесший плетенку сию. В ней для молодого ума твоих птенцов обретешь опреснок от оных хлебов: «Хлеб сердце человеку укрепит». Все в них зерно сие так: живет среди вас нечто дивное, чудное, странное и преславное, должное явиться в свое ему время. Вы же с благоговением ждите, как рабы, ожидающие господа своего… Ничто же бо есть бог, только сердце Вселенной; наше же сердце нам же есть господь и дух. Сие домашнее они свое благо со временем узнав и пленившись прекрасною его добротою, не станут безобразно и бесновато гоняться за мирскими суетами и во всех злоудачах смогут себя утешить сею Давидовою песенкою: «Возвратись, душа моя, в покой твой и пути свои посреди себя упокой с Исаиею». Ибо ничем бездна сия – сердце наше – не удовлетворяется, только само собою, и тогда‑то в нем сияет вечная радости весна. Таковое сердце родив птенцам твоим, будешь им сугубый, сиречь истинный, отец; дети же твои будут истинные, благодарные, благочестивые и самодовольные еродии. Прочее же подобает нечто сказать о еродийской природе. Они подобны журавлям, но светлейшие перья и коралловый или светло–червленый нос. Непримиримые враги змиям и буфонам, значит, ядовитым жабам. Имя сие (ерб&юс) есть эллинское, значит боголюбный, иначе зовется пеларгос и ерогас, по–римски – кикония, по–польски – боцян, по–малороссийски – гай– стер. Сия птица освятилась в богословские гадания ради своей благодарности, прозорливости и человеколюбия [597]597
  Сковорода имеет в виду то, что аиста (или журавля) считали символом различных высоких понятий, например стойкости и мужества (изображался в гнезде на храме), благочестия (изображался стоя, в одиночестве), последовательности (изображался во время пожирания змея) и т. п. – 102.


[Закрыть]. Поминают ее Давид и Иеремия. Они кормят и носят родителей, паче же престарелых. Гнездятся на домах, на кирках, на их шпилях и на башнях, сиречь горницах, пирамидах, теремах, вольно, вольно. В Венгрии видел я на каминах. Гадание – по–эллински символон. Первый символ составляет она сей: сидит в гнезде, на храме святом утвержденном. Под образом подпись таковая: «Господь утверждение мое». Второй символ: стоит один Еродий. Подпись сия: «Ничего нет сильнее благочестия». Третий символ: Еродий терзает змия. Подпись: «Не возвращусь, пока не скончаются». Сии три символа да будут знамением, гербом и печатью книжицы сей. Она совершилась в первую квад– ру [598]598
  Четверть (лат.). – 109.


[Закрыть] первой луны осенней.

«Там птицы возгнездятся». «Еродиево жилище предводительствует ими» (Псалом). «Еродий познал время свое» (Иеремия).

ГЛАВИЗНА И ТВЕРДЬ КНИЖИЦЫ

«Придите, дети, послушайте меня, страху господнему научу вас» (Давид).

«Если сердце наше не осуждает нас, дерзновение имеем» (Иоанн).

«Сын! Храни сердце твое, люби душу твою» (Сирах).

«Разума праведник, себе друг будет» (Соломон).

«Человек в чести сущий не разумеет…» (Давид).

«Всяк дух, который не исповедует Иисуса Христа, во плоти пришедшего, не от бога» (Иоанн).

«Еродий познал время свое, Израиль же меня не познал» (Иеремия).

«Неблагодарного упование, как иней зимний, растает и изольется, как вода ненужная» (Соломон).

ПРИТЧА, НАРЕЧЕННАЯ «ЕРОДИЙ»

В ней разглагольствует обезьяна с птенцом Еродиевым о воспитании

Обезьяна, по древней своей фамилии именуемая Пишек. Она в африканских горах на ряс–ном и превознесенном дереве с двумя детей своих седмицами сидела. В то же время пролетал мимо молодой Еродий. Госпожа Пишек, узрев его: «Еродий, Еродий! – воззвала к нему, – друг мой Еродий, сын Пеларга! Радуйся! Мир тебе! Xatps! Салам алейкум!..»[599]599
  Χαίρε есть поздравление эллпнское радуйся] Салам – турецкое, по–славянскп – мир да будет тебе!


[Закрыть]

Еродий. А–а! Всемилостивая государыня! Бонжур![600]600
  Бонжур – французское добрый деньI Кали имёра – греческое слово – то же.


[Закрыть] Кали имёра! День добрый! Gehorsamer Diener![601]601
  Gehorsamer Diener – немецкое покорный слуга.


[Закрыть] Дай бог радоваться! Salve![602]602
  Salve (салye) – римское благоденствуй! Спасайся!


[Закрыть] Спасайся в господе!..

Пишек. Ай, друг ты мой! Радуюсь, что начал говорить многими языками. Видно, что ученый обучал тебя попугай. Куда бог несет?

Еродий. Лечу за пищею для родителей.

Пишек. Вот беда! Ты ли родителей, а не они тебя кормят?

Еродий. Сие не беда, но веселье и блаженство мое. Они кормили меня в молодости моей от молодых ногтей моих, а мне подобает кормить их при старости их. Сие у нас нарицается dvunrsXapfeTV, сиречь возблагода– вать, или взаимно пеларгствовать, и эллинцы весь наших птиц род называют пеларгос. Но мы их не только кормим, но и носим за немощь и старость их.

Пишек. Чудо преестественное! Новость, редкость, раритет, необыкновенность, каприз, странная и дикая дичь… Сколько вас у отца и матери детей?

Еродий. Яи меньший меня брат Ерогас и сестра Кикония.

Пишек. Где вы обучались в отроческие лета?

Еродий. Нигде. Меня и брата научил отец, а мать – сестру.

Пишек. О, мой боже! Везде цветут славные училища, в которых всеязычные обучают попугаи. Для чего он вас не отдавал? Он не убог. Как быть без воспитания?

Е р о д и й. Для того же то самого сами нас воспитали родители.

П и ш е к. Да его ли дело учить и воспитывать? Разве мало у нас везде учителей?

Е р о д и й. Он сам великий к сему охотник, а мать ему во всем последует. Он славословит, что две суть главные родительские должности сии: «Благо родить и благо научить». Если кто ни единой из сих двоих заповедей не соблюл, ни благо родил, ни благо научил, сей не отец дитю, но виновник вечной погибели. Если же родил видно благо, но не научил, таков, говорит, есть полуотец, как достойно есть полумать, чревородившая, но не млекопитав– шая, даровавшая полматеринства своего доилице и погубившая половину детолюбия. Если‑де место владыки сидением рабским бесчестится, как не безобразится отеческая должность, исправляемая рабом или наемником? Пусть же отец извиняется скудостию времени, прощается тогда, когда обретет лучшее дело. Но ничего нет лучше благого воспитания: ни чин, ни богатство, ни фамилия, ни милость вельмож, разве благое рождение. Оно единое есть лучше всего и сего, как семя счастию и зерно воспитанию.

П и ш е к. Благо родить разумеешь ли что?

Е р о д и й. Не знаю. Знаю же, что он сие поставляет известным для единых избранных божиих. Иногда‑де в убогом домике, исполненном страха божиего, друг роду человеческому благо родится человек, не всегда же и в царских чертогах. Да разумеем, что не красота мира сего, ни тварь какая‑либо, но единая благодать божия благому рождению виновна бывает и что благородство не летами к нам прицепляется, но рождается зерно его с нами. Знаю же и сие, что мой отец, разъярен из‑за какого‑либо негодяя, стреляет на него сими словами:

О quarta luna seminate!

О malo utero gestate!

О mala mens et ingenium!

Иными же словами язвить не привык никого.

П и ш е к. Протолкуй же мне сии уязвления.

Е р о д и й. Я силы их не знаю, а скажу один их звон:

О в четверту луну посеян!

О зло чревоношен матерью!

О злой ум и злая врода [603]603
  Врода – красота (укр.). – 111,


[Закрыть]!

П и ш е к. Конечно, отец твой знает римский и эллинский языки?

Е р о д и й. Столько знает, сколько попугай по–французски.

П и ш е к. Что се? Не ругаешь ли отца твоего?

Е р о д и й. Сохрани меня, господи… Не так я рожден и воспитан. Я самую истину благочестиво сказал.

П и ш е к. Как же он, не научен по–римски, говорит по–римски?

Е р о д и й. Есть у него друг, нехудо знающий по– римски и маленькую часть по–эллински. С ним он, часто беседуя, научился сказать несколько слов и несколько сентенций.

П и ш е к. Ах, мой боже! Как же он мог вас воспитать, невежда сущий?

Е р о д и й. О премудрая госпожа моя! Носится славная притча сия: «Не ходи в чужой монастырь с твоим уставом, а в чужую церковь с твоим типиком». У нас не как у вас, но совсем иной род воспитания в моде. У вас воспитание очень дорогое. У нас же вельми дешевое. Мы воспитываемся даром. Вы же великою ценою.

П и ш е к. Безделица! Сотницу рубликов с хвостиком потерять в год на мальчика, а чрез 5 лет вдруг он тебе и умница.

Е р о д и й. Госпожа! Деньги достают и за морем. Но где их взять? А воспитание и убогим нужно. И кошка блудлива[604]604
  Блудливый, блудный есть то же, что невоздержный и роскошный или сластолюбный. Сей по–римски красиво зовется discinctus, (дисцинктус), то есть распоясан. Блуд – славянское слово – то же, что расточение, разлияние, нещадение, мотовство, по–эллински – acomia, сиречь нехранение. «О блуд! Разоритель царств, домов людей. Мать же его есть неблагодарность».


[Закрыть] не находит себе пристанища. Избавляют же от блуда нас не деньги, но молитва даром.

П и ш е к. Я говорю не о подлом, но о благородном воспитании.

Е р о д и й. А я размышляю не о богатом, но о спасительном воспитании.

П и ш е к. Полно же! Ты, вижу, старинных и странных дум придерживаешься. Однако скажи, как он вас воспитал? Чему научил? Арифметике ли и геометрии? Ученому ли какому или шляхетному языку?..

Еродий. Да мне и сие неведомо: кто есть ученый, а кто‑то шляхетный язык.

П и ш е к. Да ты же со мною привитался разными языками.

Еродий. Да сколько же сказалося, столько и знаю, не больше.

П и ш е к. По крайней мере танцевать или играть на лютне…

Еродий. А бог с вами! Я и на балалайке, не только на цимбалах, не умею.

Пишек. Ха–ха–ха! Ему лютня и цимбалы все одно. И сего‑то не знает. Но, друг мой! Музыка – великое вра– чевство в скорби, утешение же в печали и забава в счастии. Да чего же он тебя научил? Скажи, пожалуй!

Еродий. Ничего.

Пишек. Умора, ей–ей! Уморил ты меня смехом… Так, так‑то у вас воспитывают?

Еродий. Так!

Пишек. Может быть, достал тебе чинок?

Еродий. Ни!

Пишек. Может быть, деньги вам великие собрал или имение?

Еродий. Ни!

Пишек. Так что же? Рога золотые вам на голове вырастил, что ли?

Еродий. Родил и возрастил нам посребренные крылья, ноги, попирающие головы змиев, нос, растерзывающий оных. Се наша и пища, и слава, и забава!

Пишек. Да у вас же крылья черные, по крайней мере смуглые.

Еродий. Черные ведь, но летают путем посребрен– ным.

Пишек. Чего же либо научил вас, однако нельзя не так. Конечно, есть что‑то, на сердце вам напечатанное. Родители суть божий, дети же суть родительский список, изображение, копия. Как от яблони соки в ветви свои, так родительский дух и нрав преходит в детей, пока отлучатся и нововкоренятся.

Еродий. Рожденного на добро нетрудно научить на добро, хоть научить, хоть навычить, хоть извычить. Хоть ученый, хоть звычайный, хоть привычный есть то же. От природы, как матери, легонько успевает наука собою. Сия есть всеродная и истинная учительница и единая.

Сокола вскоре научишь летать, но не черепаху. Орла во мгновение навычишь взирать на солнце и забавляться, но не сову. Оленя легко направишь на Кавказские горы, привлечешь пить без труда из чистейших нагорных водо– течей, но не верблюда и не вепря. Если всяческое строит премудрая и блаженная натура, тогда как не единая она и исцеляет и научает? Всякое дело преуспевает, если она путеводствует. Не мешай только ей, а если можешь, отвращай препятствия и будто дорогу ей очищай; воистину сама она чисто и удачно совершит. Клубок сам собою покатится из горы: отними только ему препятствующий претыкания камень. Не учи его катиться, а только помогай. Яблоню не учи родить яблоки: уже сама натура ее научила. Огради только ее от свиней, отрежь сорняки, очисти гусень, отврати устремляющуюся на корень ее мочу и прочее. Учитель и врач – не врач и учитель, а только служитель природы, единственной и истинной и врачебницы, и учительницы. Если кто чего хочет научиться, к сему подобает ему родиться. Ничто от людей, от бога же все возможно. Если же кто дерзает без бога научить или научиться, да памятует пословицу: «Волка в плуг, а он в луг». Доколь кольцо висит из ноздрей свиньи, дотоль не роет. Выйми же, опять безобразит землю[605]605
  Так обуздываются свиньи и ныне в Англии. Сей обычай был в дрсвле, как видно из Соломоновых «Притчей»: «Как кольцо золотое в ноздрях свиньи» н прочее…


[Закрыть].

Сие не воспитание и не учение, но обуздание, от человеческой помощи происходящее, всех беззаконников управляющее. Воспитание же истекает от природы, вливающей в сердце семя благой воли, да мало–помалу, без препятствий возросши, самовольно и доброхотно делаем все то, что свято и угодно есть пред богом и людьми. Какое идолопоклонство воспитывать человеческим наукам и человеческим языкам, восприносить и воспричитать воспитание? Какая польза ангельский язык без доброй мысли? Какой плод тонкая наука без сердца благого? Разве что орудие злобы, бешенству меч и притчею сказать «крылья и рога свиньи». Воззрим, госпожа моя, на весь род человеческий! У них науки, как на торжищах купля, кипят и мятутся. Однако они хищнее суть птиц, невоздержнее скотов, злобнее зверей, лукавее гадов, беспокойнее рыб, невернее моря, опаснее африканских песков… Чего ради? Того ради, что зло родятся. Природа благая есть всему начало, и без нее ничто не было, что было благо. Благодарю же неизреченным образом богу в образе его святом в отце моем, что благо от него родиться удостоил меня. Вторая же икона божия нам есть мать наша. Сего ради главным божиим дарованием одарен через родителей моих; все прочее человеческое: чин, богатство, науки и все ветроносные их блонды и букли с кудрями[606]606
  Блонды, букли, кудри – спе значит внешнее украшение, которым мир сей, во зле лежащий, как блудница, украшается, презрев совет Христа: «Лицемер! Омой прежде внутренность стакана».


[Закрыть] – вменяю во хвост, без которого голова и живет, и чтится, и веселится, но не хвост без головы.

Пишек. Что же есть благо родиться и благая природа что есть?

Еродий. Благая природа и врода есть благое сердце.

Пишек. Что есть сердце благое?

Еродий. Сердце благое есть то же, что приснотеку– щий источник, источающий чистые вечно струи, знай, мысли.

Пишек. Что суть мысли?

Еродий. Семя благих дел.

Пишек. Дела же благие суть что ли?

Еродий. Добрые плоды, приносимые богу, родителям, благодетелям в честь, славу и жертву.

Пишек. Зачем же мне сердце твое не видно?

Еродий. Тем, что древесного корня не видишь.

Пишек. А ведь вся влага от корня?

Еродий. От сердца же все советы.

Пишек. Какая же твоя природа или врода? К чему ты рожден или врожденное тебе что ли? Скажи, молю!

Еродий. Благодарность – вот вам начало и конец моего рождения!

Пишек. Ах, мой боже! И ты на сем одном храмину счастия основал? Так ли?

Еродий. Ей–ей! Трехтысячелетняя печь неопально соблюла притчу сию: «Много хитростей знает лис[607]607
  Эллинская пословица есть так: πολλά μεν οΐδεν ή rjfcvo; ev jjuqa, по–римски – multa novit vulpes, sed echinus unum magnum.


[Закрыть], а еж – одно великое».

Пишек. Но может ли от дождевых безгодий спасти сия, так сказать, куртая и куцая куртинка?

Еродий. Довлеет, как ковчег.

Пишек. Мне кажется, сия надежда есть паучиная одежда.

Еродий. И мне видится малым червончик, но тайно там много сидит гривен.

Пишек. Сего же единого учит тебя твой отец?

Еродий. Единого только сего. Он родил мне крылья, а я сам научился летать. Он родил мне благое сердце, я же самовольно навыкаю и глумлюсь, сиречь забавляюсь благодарностью. Он только часто отсекает мне сорняки, разумей, поступки мои, не достойные благодарения, орошает беседою, оживляющею к благодарности. Все же беседы его, как магнитная стрела в северную точку, праволучно поражают в сей кон: неблагодарная воля – ключ адских мучений, благодарная же воля есть всех сладостей рай. Сын (часто вопиет на меня), сын мой! Ей, учись единой благодарности. Учись, сидя в доме, летя путем, и засыпая, и просыпаясь. Ты рожден благо, и сия наука есть дочь природы твоей. Да будет она тебе сладчайшим и вечерним, и ранним, и обедним куском! Знай, что все прочие науки суть рабыни сей царицы. Не будь буйным! Не хватайся за хвост, минув голову. Приемли и обращай все во благо. Да будет душа твоя желудком птиц, которые песок, черепашины и камушки обращают себе варением крепкого своего внутреннего жара в питательные свои соки. Неблагодарная и ропотливая душа есть то же, что больной желудок, гнушающийся всякой пищи. Благодарность же есть твердость и здоровье сердца, приемлющего все во благо и укрепляющегося. Плоды блаженной жизни суть радость, веселие и удовольствие; корень же их и дерево благолист– венное есть тишина сердечная, а корню зерном есть благодарность. Она есть дух чистый, тихий, благодушный, благовонный, весна и вёдро светлого смысла. Не трещит там молния и гром. Вопреки же, все терния и сорняки рождаются от несытой пиявицы зависти, зависть же – от ропота, ропот же – от неблагодарной воли, наполнившей сердечное недро неусыпаемым червием, беспрерывно денно и нощно душу грызущим. Ах! Дети мои, дети! Вот вам надежда и гавань! Евхаристия.

Пишек. А что ли сие слово значит евхаристия?

Еродий. Эллины сим словом называют благодарение.

П и ш е к. И так сим‑то образом вас учит ваш отец? Кому же вы сие благодарение ваше воздавать будете?

Е р о д и й. Богу, родителям и благодетелям. Оно богу жертва, родителям – честь, а благодетелям – воздаяние. Обладатели суть первые благодетели.

П и ш е к. Чудная форма воспитания. У нас бы осмеяли с ног до головы вас. Где сия мода? Разве на Луне или в дикой Америке?

Е р о д и й. Отец наш вельми странного сердца. Из тысячи сердец едва одно найти, согласное ему.

П и ш е к. Так что же прочее?

Е р о д и й. Так не удивляйтесь чудной форме.

П и ш е к. Как же так? Ведь не должно отставать от людей, а люди и мода – одно то.

Е р о д и й. О! О! Он от сей думы дальше, нежели китайская столица от португальской. Он нам часто–пре– часто сию притчу поет:

По мосту, мосточку с народом ходи,

По разуму ж его себя не веди.

За жуком ползая, влезешь и сам в глинку.

Он всегда благовестит нам, что мода то же есть, что мир, мир же есть море потопляющихся, страна моровою язвою прокаженных, ограда лютых львов, острог плененных, торщиже блудников, удка сластолюбная, печь, распаляющая похоти, пир беснующихся, лик и хоровод пьяно–сумасбродных. И не отрезвятся, пока не устанут, кратко сказать, слепцы за слепцом в бездну грядущие. Блажен муж, который не идет на путь его. Вначале ведь ворота его красны и путь пространный, конец же его – непроходимая пропасть, неторенная дебря, бездна глубокая. Ах, каковых он приемлет к себе? Каковыми же опять отпускает от себя юношей? Если бы ваше, дети мои, око прозирало так, как мое, показались бы и в ваших очах слезы. Но око ваше есть слепо, и злодей ваш хитер, сие источает мне слезы. О юноши! Когда помышлял о вас, в мир устремляющихся, нельзя, чтоб не пала мне в ум притча о волке, который, сожрав мать незлобных ягнят и надев кожу ее на себя, приблизился к стаду. Сын же, увидев мнимую мать свою, со всех сил устремился к ней, а за ним бесчисленные. Также‑де мне приходят на память наши братья – птицы тетеревы, гоняющиеся за изобилием пищи и уловляемые. Но чайки, соседки, и дятлы бережливее их настолько, насколько олени и сайгаки – овец и волов. Послушайте, дети, отца вашего песенку сию:

Будь доволен малым. За многим не гонись.

Сетей, простертых на лов, вельми берегись.

Я вам предсказываю – роскошно не жить!

Па таковых‑то всегда закидывают сети.

Триста пали в неволю по горячей страсти,

Шестьсот плачут в болезнях за временны сласти.

Кто благодарен богу, тот малым доволен,

А ропотник всем миром не сыт и не полон.

Благодарная душа избежит от сети;

Вместо же ее в сети попадет несытый.

Не правду ли я сказал, госпожа моя, что отец нага нравоучение всегда печатлеет благодарностью? В благодарности, говорит, так скрылось всякое благо, как огонь и свет утаился в кремешке. Верую и исповедую. Кто бо может возложить руки на чужое, если не прежде погубит благодарность, довольствующуюся собственным своим, посылаемым ей от бога? Из неблагодарности – уныние, тоска и жажда, из жажды – зависть, из зависти – лесть, хищение, татьба, кровопролитие и вся беззаконий бездна. В бездне же сей царствует вечная печаль, смущение, отчаяние и с неусыпным червием удка, увязшая в сердце. Сим образом живет весь мир.

П и ш е к. Но, друг мой, поколь мир впадет в ров отчаяния, вы с вашею богинею, благодарностью, прежде погибнете от голода, не научившись сыскать место для пропитания.

Е р о д и й. Так ли? В сем‑то ли блаженство живет? Иметь пропитание? Вижу же ныне, что по вашей желуд– ковой и череватой философии блаженнейшая есть засаженная в тюрьму, нежели вольная свинья.

П и ш е к. Вот он! Черт знает что поет! Разве же голод то не мука?

Е р о д и й. Сию муку исцелит мука.

П и ш е к. Да где же ее взять?

Е р о д и й. Когда свинья имеет, как нам не достать пищи? Да и где вы видите, что свинья или наш брат, тетерев, от голода умирает? Но от прожорства или умирает, или страдает. Может ли быть безумие безумнейшее и мерзостнейшая неблагодарность богу, помышляющему о нас, как бояться голода? Нужного ведь никто не лишается.

Зачем клевещете на владыку Вселенной, как бы он голодом погублял своих домочадцев? Пища насущная от небесного отца всем подается тварям. Будь только малым доволен. Не жажди ненужного и лишнего. Не за нужным, но за лишним за море плывут. От ненужного и лишнего – всякая трудность, всякая погибель. Всякая нужность ведь есть дешева и всякая лишность есть дорога. Для чего дорога и трудна? Для того, что не нужна, и напротив того. Мы аисты. Едим зелье, вкушаем зерно, поедаем змий, редко съедаем буфонов и пищи никогда не лишаемся; только боимся прожорливости. О боже! Какая чародейка ослепила очи наши не видеть, что природная нужда малою малостью и мальским малым удовлетворяется и что необузданная похоть есть то же, что пытливая пиявица, рождающая в единый день тысячу дочерей, никогда не сказавших: «Довлеет!»

Пишек. Отрыгну слово эллинское цаХа ео (мала эи) или турецкое пек эи. – «Вельми добро». «Благо же!» Но пытливая пиявица разнообразно из околичностей может ведь мало–помалу насосать себе многого добреца, но уже сухая ваша, немазанная, по пословице, и немая благодарность, скажи, молю, какие вам принесет плоды? Чинок ли, или грунтик, или империалик, что ли? Скажи, умилосердись!

Еродий. Она нам не приносит многих плодов, но один великий.