Текст книги "Сочинения в двух томах"

Автор книги: Григорий Сковорода

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 60 страниц)

Так вот почему Библия называет сердечное желание ногою! Оно‑то есть точная нога, хоть она чистая, хоть не чистая, как прпточнпк учит: «Желания нечестивых злы, коренпя же благочестивых в твердостях…» И Давид сердце, гордостью тщеславия надменное, весьма прилично называет ногою: «Да не придет мне нога гордыни». Как только сердечная нога твоя надулась, тотчас и сапог на ней, голове последуя, в ту ж форму с нею сообразуется, как список с подлинником. А если то для тебя дивно, что нога твоя в сердце и она с ним одно и то же есть, то еще чуднее тебе покажется, если усмотришь, что не только нога, но и руки, и очи, п уши, и язык – и вся твоя окружность всех членов болванеющпх есть не что иное, как одежда одна. А самые точные члены закры– дися в сердце.

Вот тебе прпточнпк все твое с сокровищем сердечных мыслей твоих вместе кладет! «Око досадителя, язык неправедный, рукп, проливающие кровь праведного, и сердце, кующее мысли злые, и ноги, стремящиеся зло творить, истребятся. Приподнимай помалу слух твой и внушай, что то значит: «Имеющий уши слышать…» «Если око твое соблазняет тебя». «Умертвите члены ваши». Но можно ли выколоть око? Умертвить члены? Можно. Тьфу! Легко можно. Нет ничего легче, но тому, если кто хоть несколько узнал себя. А тогда же, когда не знаешь себя, как выколешь? Как отсечешь? Как полечишь себя и исправишь? Ведь не слышишь, где твои рукп, ноги, очи. То, что почитаешь ногою твоею, не бывала она никогда. Ты слеп! Ты змий, ползающий чревом твоим, едящий во всем себе прах п землю свою… Но можно ли земляные члены отсечь? Ты ли спрашиваешь мепя, друг мой? Не можно, никак пе можно. Для чего? А вот я тебе скажу, для чего. Для того, что дурно. Как так? О бедный человек! Сколь худого ты мнения о боге! Не довольно ли тебе в ответ, что не можно. На что ты разделяешь невозможность от вреда, а пользу от способности? Все то одно: певозможно и неполезно. Не думай худо о божпей к тебе милости. Сие блаженное естество все в пользу твою делает. Давно б уже оно сделано возможным, если бы было полезным. Без духа нельзя тебе и вздохнуть: где ж его нет для тебя? А если б воздух был неполезным, конечно б, сыскать тебе трудно. II здесь‑то должно было тебе ответом удовольствоваться. Сказано, что нельзя отсечь. Не спрашивай же далее знать то, что неполезно. Но знай, тебе хочется в тонкости знать, почему то неполезно? Знай же: потому что не можно. А не можно затем, что неполезно. Еще ли не понимаешь? В мнении о божией милости плох, а в понятии туп. Ведь ты уже слыхал, что нога твоя наружная – не нога, а только одна обувь твоей ноги? Так точно… Какой же вздор? Лечить ногу, а прикладывать эмпластр к сапогу? Вот видишь! Для чего невозможно? Для того, что неполезно. И напротив того, недействительно и неполезно, так стало и невозможно. Действие в пользе, а польза в действии. Действие, сила, возможность и полезность – все то одно. И напротив того, бессилие и бесполезность – одно. Какая польза тебе отсечь наружную твою ногу, если она тебя не ведет в ров, по ты сам ее несешь? И какая ж она нога, если ты ее носишь, не она тебя? Что тебе виновато верхнее твое око? Ты сам оное открываешь, устремляясь на погубленпе свое, сердечпым твоим змеиным оком, а оно не иное что есть, как нечувственные очки ока твоего. Учись! Не осмыслишь! Разбери сам себя получше! II не будь нагл в осуждении библейного стиля! Она одним смпреппым своим любовникам открывается. Пойди, зачав от ноги твоей, по всем твоих членов крайностям или хотя один с них рассуди поумнее, то, может статься, узнаешь, что вся крайняя тела твоего наружность не что иное, как маска твоя, каждый член твой прикрывающая, по роду его и по подобию, будто в семени, в сердце твоем сокровеппый. А по справке с собою о себе уразумеешь сие Иеремиино: «Глубоко сердце человека, паче всех, и человек есть, и кто познает его?» И не удивишься, что Давидово сердце имеет у себя уста и говорит – язык его радуется, а нога веселится. Кто видал, что язык радуется? Тот, кто узнал себя. II конечно, что бедные нимало не внпкнулп внутрь себя, которые Христа с его друзьями называют меланхоликом. Отсюда родится и несмышленый тот запрос: смеялся ли когда Христос? Сей вопрос весьма схож с премудрым сим: бывает ли когда горячее солнце? Что ты говоришь? Христос есть сам Авраамов сын, Исаак, то есть смех, радость и веселье, сладость, мир и празднество… Сердце человеческое, премудрости закона божиего просвещенное, подобное кореню дерева, насажденного при источниках вод, а законопреступник есть проклятая смоковница. Какая польза лист снаружи зеленеющий, если корень жизненного напоения лишается? Скоро он отпадает. Какая веселость, если поверхнпй смех разводит челюсти, открывая зрителям зубы твои, а сердце твое сжимается тою тугою, о которой сказано: «Не радоваться нечестивым»? Распространи сердце твое, отвори внутренние уста с Давидом: «Уста мои отворил и привлек дух». В то время и без наружной улыбки всегда внутри смеяться будешь с Саррою: «Смех мне сотвори, господи». И с Давидом: «Дал ты веселие в сердце моем». Если сердце может тайно говорить, можно ему тайно и смеяться. В то время уподобишься зимнему дереву без листьев. Но они утаились в корене, сохраняемом тою жизненною водою, о коей приточник: «Вода глубокая – совет в сердце мужа». И Давид: «Помышления сердца его в род и род». А без сего не ты сам, но одна только мертвая уст твоих кожа улыбается. И такого смеха может ли что быть противнее^-, лицемернее и невкуснее? Вот родной смех! Послушай: «Возрадовался духом Иисус…» Вот Самуплова мать смеется по правде: «Расширились уста мои на врагов моих, возвеселилася о спасении твоем…» Вот точно смеется Павел: «Уста наши отворилися к вам, коринфяне. Сердце наше распространилось. Распространитесь и вы». Вот и Давидова улыбка: «В скорби распространил меня ты, расширил ты сердце мое». Но то дивно, что и самые его следы расширяются: «Расширил ты шаги мои». Будто и самые следы его расширяются и его ступни смеются с ним.

Но что спе за чудо? Ведь ты слышал от Иеремии, что сердце точный есть человек. В сердце все члены! Так для чего ж не смеяться всем его членам, когда сам говорит: «Возвеселилось сердце мое и возрадовался язык мой?» Исполненное веселия сердце исполняет все члены того блаженного наводнения: «На воде спокойной воспитал меня». И смеха, о котором Иов: «Господь не отвергнет незлобивого, всякого Ж Дара от нечестивого не примет, истинным же уста исполнит смехом». А потерявших сие несказанное такового сердца сокровище, спасение или благосостояние души своей с великим сожалением призывает бог у Исаии: «Приступите ко мне, погубившие сердце, сущие далеко от правды…»

Лука. Библия подобна ужасной пещере, в которой жил пустынник, братом своим посещенный. «Скажи, братец, что тебя держит в сем угрюмом обиталище?» После сих слов отворил пустынник висящую на стене завесу… «Ах, боже мой!» – закричал гость, узрев великолепие, всякий ум человеческий превосходящее. «Вот, братец, что меня забавляет», – отвечал уединенный. Потом брат с братом жить остался навеки… В подлых и угрюмых наружностях, как в ветхом тряппще^ завита исходящая на сердце человеческое премудрость, какой вся п всякая драгоценность не достойна. Сею подлостью высокая спя божия лестница опустилася на простонародной улице, дабы вступивших возвести до самой крайней верхушки небесного понятия. И не то же ли внушает нам прпточник: «На высоких краях есть, посреди же стезь стоит». Се‑то то дурачество, Павлом у коринфян называемое. Открой покрывало и увидишь, что оно самое премудрейшее, а только прикрылось юродством. Но ах, любезные други! Теперь познаю, что не откроешь завесы, не узнав сам себя. Не узнав себя, как можно сыскать того: «Обрел желаемого». А без сего человека Павел кричит: «Не перестанет покрывать покрывало. Сей один открывает наши очи и переводит от земли к небесным».

Квадрат. Вся «Книга Исхода» сюда ведет, чтоб познать себя. Если исходы премудрости суть то исходы жизни, видно, что исходить пз Египта – значит выходить от смерти в жизнь, от познания в познание, от силы в силу, пока явится бог богов в Сионе. Но где та жизнь? Слушай Павла: «В смерть предаемся Иисуса ради, да и жизнь Иисусом явится в мертвенной плоти нашей». Везде есть бог. К чему ж переходить с места на место, от одной внешности к другой? Да где ж его ближе искать для тебя, как в тебе самом? Удивительно, если б землемер в другом месте сыскать центр земли был в силах, а под самим бы собою не мог. А если сыщешь, тогда он тебе, а ты ему явишься.

Антон. А разве Исайя не ясно толкует, что то есть исход? «С весельем изойдете». Что же далее? «И с радостью научитесь». Перенеси, о человек, мысли твои от одного понятия в иное. Видишь, чем Давид переходил? «Поток перейдет душа наша. Душа наша перейдет воду непостоянную». А так перейти есть то научиться. Учиться беспутно, исходить беспутно – все то одно, и нельзя пе заблудить ноге твоей, если заблуждает сердце твое. Вот учит Павел ходить: «Свидетельствую о господе: к тому пе ходить вам, как и прочие язычники ходят в суете ума их, помраченные смыслом, будучи отчуждены от жизни бо– жней за невежество, сущее в них, за окаменение сердец их…»

Друг. Идет Израиль царственным путем, не уклоняясь ни направо, ни налево, минует все тленное. Переходит языческие пределы. Разрушает все препятствия. Не держат его ни реки, ни море. Все разделяет надвое. Везде путь божий находит. Кратко сказать, то ж делает, что и Авраам. Растесывает на половины. А что ж се значит, если не то: «Ищите и обретете». Узнать себя трудится Израиль. Вот смотри, как один старается: «Прошлое забывая, в будущее же простираясь, к намеренному теку, к почести вышнего звания божня о Христе Иисусе…» Раздели себя, чтоб узнать себя. Вот! Бог учит Иеремию, как разделять: «Если изведешь честное от недостойного, как уста мои будешь». Усмотри, что в тебе подлое, а что дорогое?

Памва. Идет Израиль между огустевшими морскими степами сушею к суше. А куда он идет? Туда, куда Давид: «Когда приду и явлюся лицу божию?» Иди ищи, не ошибайся, внемли себе.

А и т о и. Авраам на одпом месте то же делает, что Израиль в походе своем. Там идет Израиль между двумя половинами вод, а здесь проходят между растесанными на половины телами свечи огненные. Вот что повидал Авраам! Чего от роду не видал. Узнай себя, пожалуй, увидишь никогда не виданное.

Квадрат. Если кто разуметь хочет огненпые те свечи, пускай справится с Захарпею. Те‑то суть мужи у него дивозрнтелн, о которых вот что поет: «В день тот положу тысячники Иуднны, как головню огненную в дровах и как свечу огненную в стеблии, и поедят справа и слева всех людей окрест». Вот и Наум[221]221
  Здесь и далее ссылки на «Книгу пророка Наума» – часть Ветхого завета. – 225.


[Закрыть] второй: «Усмотри путь, укрепи чресла, возмужай крепостию. Ибо восстановит господь величие Иакова и величие Израиля». Что ж далее, пониже? «Вид их – как* свечи огненные и как молния протекающая. Подобных им не было от века». Припевает третий Иоиль: «Всякое‑де лицо, как опаление горшка…» Вот что увидел Авраам в растесанпях тел. Увидел новый род людей, от бога рожденных. Тогда же господь завещал ему завет, а скоро потом родился ему и наследник, никаким пространством не ограниченный. Что ж думаешь? Я четвертый, что тебе запою? Подобные родятся от подобного, от молниевидного – молниевидный. Внемли себе! Тут сыщешь того, о котором сказано: «Бог наш огонь поедающий есть». Тут ищи и племени всего его. Увидел его Даниил в себе и вот что поет: «Воздвиг очи мои и видел; и се муж един! Облечен в ризну льняну, и чресла его препоясаны златом светлым, тело же его – как фарснс (камень), лицо же его – как зрение молнии, очи же его – как свечи огненные…» Такое ж то и племя. Но где ж ты его сыщешь, благословенный род сей? Послушай же, что такое отвечает господь Ревекке: «И говорит ей господь: – Два языка в утробе твоей есть, п двое людей от утробы твоей разлучатся, и люди людей превзойдут, и больший поработеет меньшему…» Посреди тебя, друг мой, ищи. Тут в тебе первенец, Исав твой. Тут и Иаков, придерживающийся пяты Исавовой, пли, справедливее сказать, он держит пяту Исавову, говоря у Давида: «Беззаконие пяты (моего брата) обойдет меня…» «Эти пяту мою беречь станут…» Узнай себя, разлучив между мужем кровей и мужем божпим, и скажи: «Первый человек от земли тленный, второй…»

Памва. Конечно ж, о сих‑то двоих человеках, неразрывным союзом сопряженпых между собою, говорит бог Иову: «Кто откроет лицо обличения его? В сгпбенне же грудей его кто войдет? Дверп лица его кто отворит? Окрест зубов его страх, утроба его – щиты медяные, союз же его как смарагд камень, один к другому прилипают, дух же не пройдет его, как муж брату своему прилепится, содержатся и не отторгнутся; в чихании его возблистает свет, очи же его – видение денницы, из уст его исходят, как свечи горящие, и размечутся, как искры огненные, из ноздрей его исходит дым печи, горящие огнем угли. Душа же его, как угли и как пламя, из уст его исходит, на шее же его водворяется сила…»

Друг. Теперь‑то ты изъяснил, Памва, следующий стих: «Когда же было солпце на западе, пламя было, и се печь дымящаяся п свечп огненные! Она прошла между растесанпямп сими». Теперь видно, отчего‑то столь сильно испугался Авраам: «Когда заходпт солнце, ужас нападает на Авраама. II сей страх темный очень нападает на него». В разделении он увидел того: «Окрест зубов его страх…»Как не задрожать? Увидел его? Чихает молниею, смотрит денницею, дышит искрами и горящим углем…

Антон. Сего ж то страшного мужа не менее испугался п Нсапя: «Видел господа, о окаянный я! Исполни дом славы его». Тогда‑то он покушал и сладчайшего угля от алтаря господпего, очистились его уста, исчезло беззаконие, сделался апостолом. «Кого пошлю? Се я есть! Пошли меня…» Аврааму завет завещается, а сей посланником делается. Блажен сыскавший племя в Сионе.

Квадрат. Исайя будто пальцем указывает на не познающих себя: «Горе полагающем тьму светом и свет тьмою… Горе, ибо мудрые в себе самих и перед собою разумные». Только лишь не сказал: во плоти своей.

Памва. Точно на сих он кричит, видно из следующего: «И сгорит трость от угля огненного и сожжется от пламени разгоревшегося. Корень их, как плоть будет, и цвет их, как прах, взойдет, не восхотели бо закона господа Саваофа».

Друг. Да там же ниже говорится, что поднимет господь знамение для народов, заблудившихся от дому своего на конец земли, и отзовет свистом своим. Свистом отзываются отдаленные заблуждением в поле или в лесу, живо на голос возвращаясь: «Не взалчут, не утрудятся, не вздремлют, не поспят, не распояшут поясов своих от чресел своих и не расторгнутся ремни сапог их, их же стрелы острые суть, и луки пх напряжены, копыта коней пх, как твердый камень, вмени лися; колеса колесниц их, как буря, злятся, как львы, и предстали, как львища». Видпте, сей род уже не таков, потому что там же следует, что «воззрят на землю – и се тьма жестокая в недоумении пх». Сего роду был и Авраам: «Ужас нападет на Авраама». Откуда ж возьмется недоумение и ужас? Из разделения между светом и тьмою: Израилю страх господен родится.

Антон. Пришел мне на ум Иаков. Сей также, пробудясь от сна, убоялся п говорит: «Как страшно место сие…» Пришел на ум п Павел, озаряемый светом небесным на пути: «Трепеща же и ужасаясь, говорит: «Господи!

Что мне хочешь творпть?»» Но любезная невеста весьма отважно говорит: «Крепка, как смерть, любовь; жестока, как ад, ревность; крылья ее – крылья огня; угли огненные– пламя ее». Спя также, видно, родня есть Изра– илева. Разделила воды, нашла пламень с Авраамом и влюбилась в него: «Вода многая не может угасить любви». Не ужасается, но тает от любви.

Квадрат. Невеста давно уже обозналась, узнав себя, и не впервые то говорит так, как и Давпд: «Отразился на нас свет лица твоего». А прежде кричал: «Страх и трепет придет на меня…»

Памва. Самая правда. Она давно уже прежде сказала: «Душа моя изойдет во слово его». Вышла и сыскала того, что «небо и земля мимо идут», да не слова его. Искала ночью – не нашла. Потом, рассекши и бросив в стороны всю ночь, напала на то сокровище свое: «И свет во тьме светится». А сим самым истолковала для нас, что то значит «Книга Исход».

Друг. «Книга Левитская» [222]222
  «Книга Левпт» – вторая часть пятикнижия Моисея. – 228.


[Закрыть] вся согласна с нашим пением. А если она не по господу, правде и царствию его, тогда уже давно нет ее в числе духовных книг. «Дух есть бог», «господь дух есть». Воспойте господу! Но смотрите, чтоб была песнь новая. Принесите господу, но чтоб все то было чистое. Все то старое, что тленное, все то нечистое, что проходящее. Новому новое дай, чистому – чистое, невидимому – тайное. Представьте себе прекраснейший, благоуханный нагорный сад, непрестаюшей утехи исполненный. Сколь желательно гостям войти в него. Но продраться нельзя. Непроходимые чащи, непролазный терновник, струповатые места окружают рай сей. О дражайший рай! Сладчайшая истина господня! Когда продеремся к тебе? Не допускает нас терновник церемониальный. В нем‑то мы увязли.

А ты по ту сторону сей жестокой стены чуть–чуть блистаешь, радость наша. Но кто сквозь сию пустыню проведет нас? Блажен, кто узнал себя! Сей один имеет пастыря и вождя своего. С сим вождем Давид пролазит стену, не боится посреди самой тени смертной. Слово его был жезл внутренний Давиду. С сим жезлом он взошел на самую гору царствия божия и правды его. Страх божий вводит во внутреннюю Библии завесу, а Библия, тебя ж самого, взяв за руку, вводит в свой же внутренний чертог, которого ты отроду не видывал, к тому другу, о котором Соломоп: «Великая вещь – человек и дорогая – муж, творящий милость. Мужа же верного великое дело обрести». И тогда‑то бывает то прнточниково ж: «Брат, от брата помогаемый, как город крепкий». Библия есть брат‑то наш. Он родился для сохранения нас, братьев своих. К целой Библии, не к одному Иеремии, говорит господь: «Сын человеческий! Стражем дал тебя дому Из– раилевому». Разве не слышите, что невеста поет: «Положил меня стражем в виноградах». Бродишь неведомо где, ио пустым околичностям, а она тебя старается ввести в спальню матери своей. Да и о Христе недурно написано: «Она же, возомнившая, что садовник есть». Конечно, схож на садовника. Все богословные пророки, будто хранители сада.

Мы ж уже слышали Псаию, что виноград господа Саваофа есть то дом Пзраилев. Мы тут же. Да мы ж то сами дом есть божий. Они‑то берегут: дабы мы не сошли из дома господнего и от него самого с блудным сыном в страну далеко или в Иерихон с падшим в разбойники. Все сии стражи в одном человеке, я один во всех дух. Вот один! II первый сторож «возвратится в дом твой». Вот другой, Исайя: «Идите, люди мои, войдите в храмину вашу». Се‑то те херувимы с пламенным оружием, хранящие внутри себя путь дерева жизненного, их же стрелы острые; вид их – как свечи огненные, лицо – как опале– ние горшка, род, спасаемый от господа, серафимы, носящие уголь божией премудрости. А как сами они колесницею и престолом живущего внутри их господа суть, так и нас, заблуждающих на концы земли, возвращают во внутренность нашу, к главе нашей, к тому дереву жизненному, будто к безопасному ковчегу, о котором приточ– ннк: «Дерево жизни есть всем держащимся ее и поклоняющимся ей, как сила господа». Мы ж, повинуясь им, вот что слышим: «Вы, друзья мои, и творите то, что я заповедаю вам». Отселе ничего не слушаю, если оно не ведет меня во внутреннейшую во мне скинию откровения. Там‑то для меня рай сладости, а в нем плод дерева живого и воды такой же. Полно! Не говори больше мне никто ничего…

II а м в а. Принесите господу, сыну божиему. Сын божий Израиль приносит живому богу своему жертвы и дары. На что? «Да не пропадет душа их». Рассуди сие, «чтоб не пропала душа их…» Дай нам, господи, хоть немножко откушать, что оно значит? «Да заколют тельца перед господом», – – говорится там… Не коли! Слышь, не коли! Знай себя! Слушай Исайю: «Что мне множество жертв ваших? – говорит господь. – Тука агнцев и крови юнцов и козлов не хочу. Кто взыскивает сего из рук ваших?..» Разве ты позабыл, что бог наш есть огонь? Какая ж глупость нести мясо перед очи, перед пламеннодыша– щие очи того, пред которым всякая плоть, как солома, горит и исчезает? «Принесите господу, – слушай Давида, – славу и честь». Если можешь вкус чувствовать в том, чего ты никогда не жевал, то можешь и любить то, чего не разумеешь. Знай же себя! Тут‑то он.

Антон. Не разумели сего глупые жрецы. Думали, что дело в том состоит, чтоб заколоть тельца и сделать пир хорошенький. Описывает пх дурость Ис–апя: «Те сотворили радость и веселье, закалывая тельцов и жрущие овец, как есть мясо и ппть вино, говоря: – Едпм и пьем, ибо утром умрем…» Сих утученных скотов называет Амос телицами васанских пажитей: «Жрецы, послушайте! Слышите слово сие, юницы васанптидскпе…» Послушай, какого тельца палпт и сокрушает за любовь к господу тот же Мойсей во «Второзаконии»: «И грех ваш, его же вы сотворили, т. е. тельца, взял его и сжег его на огне, пзбил его и стер его очень, чтобы был дробен и был как прах…» Заколи грех в тебе, о человек! Убей в себе упрямость твою и гордость, досаждающую голосу закона вышнего. Сотри и сожги ее жаром любви твоей к богу. Послушай Мойсея и искорени зло из себя самого. Вот жертва! Вот запах благоуханный господу! Вот приношение спасительное душе твоей! Разумейте сие вы, забывающие бога. Слушайте, что говорит: «Жертва хвалы прославит меня, и там путь, им же явлю ему спасение мое».

Квадрат. О сих упрямых богу тельцах можно сказать со Сираховым сыном: «Не возноси себя советом души твоей, да не расхищена будет, как юнец, душа твоя…» Нельзя упрямого юнца посвятить богу.

Памва. Иеремия точно тельцами и волами пх называет: «Веселитесь и велеречивайте, расхищая наследие мое. Прыгайте, как тельцы на траве, и бодайте, как волы». Конечно, сим‑то тельцам бог в «Книге Левитской» с угрозою говорит: «Если не послушаете меня и не сотворите повелений моих сих, не покоритесь им и о судьбах моих вознегодует душа ваша, изжену‑де вас из наследия». А наследие божпе – вот оно: «Наследовал откровения твои вовек».

Друг. Стефан в «Деяниях» на сих же упрямых волов кричит: «Жестоковыйные и не обрезанные сердцем…» Но вот же смиренный и обрезанный телец! «Сердце сокрушенное и смиренное бог не…» Когда такое кто сердце сыщет, вот тогда‑то, боже, возложит на алтарь твой тельцов.

Антон. Ах! Изрядные юнцы! К сим‑то тельцам говорится: «Возьмите иго мое на себя». О сладчайшее пго!» «Благо есть мужу, – плачет Иеремия, – когда возьмет ярмо в юности своей». «Благо мне, ибо ты смирил меня…» «В чем исправит юнейший (человек) путь свой?» Вот в чем: «Когда сохранит слова твои».

Брось, друг, тельцов да козлов. Примись за себя. Убей для бога в себе самом воловую упрямость. Останется в тебе другой бык. А вот он: «Иосифу Мойсей говорит: от благословения господнего земля его, от красот небесных и росы, как первородного юнца, красота его, рога единорога – рога его, ими языки избодает, вместе даже до края земли. Вот мужеский пол непорочен!»

Квадрат. Библия есть человек, и ты человек. Она есть телец, и ты тоже. Если узнаешь ее, один человек и один телец будешь с нею. Узнай же прежде себя. Она с дураком дурна, а с преподобным преподобна. Бездель– никово падение, а доброму восстание. Узнай же себя. Раздели меж добром и злом, меж драгоценным и добрым, подлым и злым, узнаешь ее в ней, а без сего наешься яда. Без сомнения, се тот телец, что Авраам представляет все– вожделеннейшему своему триликому гостю. К сему тельцу и премудрость: заколов свои жертвенные, зовет тебя. Сего представляет и отец блудному сыну, однако ж в то время, как он уже вернулся домой.

Сего‑то тельца принеси богу. Сим одним умилостивишь его и очистишься от всех заблуждений твоих, а не тем, что в мясных рядах продается. Ему посвятишь, да и сам будешь есть с ним и для него, потому что и телец прекрасный сей его ж есть. Узнай же прежде себя. Не броди по планетам и по звездам. Воротись домой. Тут отец твой, и тельца того, он тебе сам представит его: бог – бога, правда – правду, истина – истину. Истина от земляной плоти тельцовой воссияет, а правда с небес отца твоего приникнет. Вот в то‑то уже время правда и мир Ьстретятся й поприветствуют друг друга. Тогда скажешь! «Мир с богом имеем».

Антон. «Да возложит руку свою на голову тельца перед господом…» Сие делать должен жрец помазанный. А что ж есть, во–первых, помазанный? Вот слушай: «Дух господен на мне, его же ради помазал меня». Помазанный на помазанного возлагает руку, духовный на духовного тельца, потому что «душевный человек не прпемлет» (видно ж, что и не возлагает руки), которые суть духа божпя, юродство бо ему есть. Пожалуйста, узнай себя. Узнав в себе отца, возложить можешь руку на сына. Никто не может к сему тельцу прийти, если не отец к нему привлечет его. Послушай Павла: «Дух все испытывает, и глубины божие…» Павел, узнав себя, помазался духом: «Мы нее не духа мира сего приняли, но духа, который от бога». Потом уже приступает к таинственному тельцу, говоря: «Да знаем, которая от бога дарованная нам». Святейшая Библия спасительный есть телец, от бога нам дарованный.

Квадрат. Вот тебе телец. Иезекпиль: «Была на мне рука господня, и видел…» Кто себя не знает, тому Пезекииль есть слепцом. Узнай же себя, помажься духом, наложи руку на него, вдруг скажет: «И видел…» А что ж он видел? Между прочим, видел и лицо телячее. Ах, друг мой! Пророк для тебя и слеп и мертв, если приходишь к нему без духа божиего. Возможно ль, чтоб увидеть тебе в нем силу божию, руку божию, если не увидел ты в себе того, до которого Давид: «Руки твои сотворили меня». Узиай себя и возложить можешь на него руку, сущую в тебе, божию. Дух духа познает; брат брату помогает; рука руку знает. Как приступишь, плоть, лишенная духа, к духу? Если бы ты узнал себя, мог бы сказать с тем же пророком: «Была на мне рука господня, и изведет меня в духе господнем, и поставит меня среди поля, оно же было полно костей человеческих». Оживляет Пезекииль мертвые кости, наводит на них жилы, плоть, кожу – все повое и дух жизни. Чудо! Встает на ноги свои собор многочисленный. Кости сип есть дом бпблейный, и ты сам дом. Как проречешь на сухие и бесплодные кости ее, пе имея в себе духа? Одпо говорю: все от тебя зависит – знай себя. Ты телец: на себя руку возложи, потом на брата, и будете как утвержденное царство.

Памва. А Лука богогласный разве не телец? Телец – Мойсей, телец – Нсапя, телец – Павел. Сип все есть от стада господнего, отрыгающие жвание и копыто раздвоившие. Видящие со Иезекпплем видение славы господней. «Видел славу его…» Со всеми спмп была рука господня, и изошли, и взыграли, как тельцы, от уз разрешенные! Сип все суть в госиоде, а господь в пих. Возьми из спх тельцов какого ни есть. Пожертвуй его, но пожертвуй господу. Господние тельцы суть. Вкушай их с господом и пред господом. Не примешивай ничего твоего. Вот Мойсей как учит есть: «И есть будете там, пред господом богом вашим, и возвеселитесь о всех, на них же возложите рукп ваши вы и домашние ваши, как тебя благословил господь бог твой… Да не сотворите (слушан гораздо) там всех, кого вы творите здесь ныне, каждый угодное пред собою». Пожалуй, с рассуждепием кушай. Внимай крепче, чтобы не есть крови. Что только там говорится, все то новое, чистое, все господнее. Не думай, что там очн, уши, ноги, рукп твои. Не твое, но божпе там все, до последнего сапожного ремня от ппточки. Как могут о плоти говорить, которые не от плоти, пе от похоти ее, но от бога родились? Вот же тебе полная Библия непорочных мужеского пола, божиего рода тельцов для очищения твоего. Твое только дело взять одного любимого на жертву, наложить руку на него. Но первее загляни внутрь себя. Рука твоя – не рука. Рассудись сам с собою и сыщи в себе руку крепкую и мышцу высокую. В то время ей последуя, насладишься высоким умом сен бессмертной трапезы. Если ж сам не можешь, принеси к помазанному духом божиим толковнику: сей служитель божий послужит тебе. «Понеже уста Переовы, – говорит Малахия, – сохранят разум и закона взыщут от уст его, ибо ангел господа–вседержителя есть». Но все сие тогда сделается, как начнешь узнавать себя, а без сего никоим образом законные жертвы принести нельзя.

Друг. «Утробу и ноги (тельцу) да измоют водою…» Вот тебе один с омываемою утробою телец: «Сердце чистое создай во мне, бог, и дух…»

Антон. Вот тебе и другой! Других омывает, сам омытый: «Пзмонтеся и чисты будете…»

Квадрат. На, вот вам и третий: «Говорит Иаков дому своему и всем, кто с ним: «Отвергните богов чужих, которые с вамп, среди вас, и очиститесь, и измените ризы ваши, и, восстав, взойдем в Вефиль, и сотворим там жертвенник богу, послушавшему меня в день скорбенпя…»»

Памва. Вот вам еще прекрасный юнец! Брат невесты: «Умыл ноги мои, как оскверню их?»

Друг. А о нечистых молчите? Ах, когда б умножились сии! «Дам законы мои в мысли пх, и на сердцах их напишу я, и буду им богом, и те будут мне людьми, и не научит каждый ближнего своего, говоря: «Познай господа, как все познают меня от мала до велика»». «Изолью от духа моего на всякую плоть, и прорекут сыновья ваши, и дочери ваши…» О сладчайшие пророки! Когда дождемся, чтоб и нам быть такими тельцами? Беда наша, что мы не узнали себя, а в себе того, о которого внутреннем присутствии повыше Иоиль говорит там же: «И увидше, что посреди Израиля есмь, и я господь бог ваш, п нет иного, кроме меня». Вот тогда‑то уже следует: «Не посрамятся люди мои вовек». И тут‑то рядом: «Изолью от духа моего на всякую плоть…»

Антон. Вот же вам и нечистого тельца вызодит Аввакум: «В злобе говорящему к дереву: ободрися, встань! и к камню: возвысись!» А то есть мечтание, кование золота и серебра, лишенного всякого духа.

Квадрат. Сей телец весьма годится для идолов. Он не знает о себе и о своем доме, о котором там же непрерывно говорит чистый наш телец Аввакум: «Господь же во храме святом своем, да убоится лица его вся земля».

Памва. Сей телец родной урод есть. Он жвания не отрыгает, потому что не может есть израильского тельца, да у него ж и копыто не двойное.

Друг. Языческие тельцы очень разнятся от израильских. Жвачка у них одинаковая и копыта вместе слитые. Так их природа велит. Язычники все означаются сим именем (Вавилон), а сие значпт смешение, или слияние. Одну они наружную плоть видят и ей везде удивляются, описывают, измеряют, а находящуюся во плотп духовную истину, не зная ее, смешивают с плотью и называют мечтою. Но наш дивнозрптель, телец Аввакум, прпмечай, что, напротив того, всякое дерево, камень и серебро и всю внешнюю плоть мечтою зовет, провидя в ней нетленную божию истину и познав дома того, которого наружносте– любцы, проминув, несыто волочатся по облакам. И се‑то есть быть пророком, то есть глазастым и прозорливым.