Текст книги "Сочинения в двух томах"

Автор книги: Григорий Сковорода

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 60 страниц)

Афанаспй. А еслп бы не воротился, тогда что такое?..

Яков. То же, что другим, не последовавшим. Нечаянно навстречу гонимое стадо свиное всех их перемарало, как впдно из книги Плутарховой об ангеле–хранителе Со– кратовом. И нельзя поверить, чтоб сей муж, находясь в беседах, не по большей частп беседовал о сем премудром наставнике п главе счастия. Оттуда носится и у нас премудрая спя пословица: «Без бога нп до порога, а с богом хоть за море». А когда таких беседников не стало в Афинах, тогда источник, наповающий сад общества, и родник мудрости совсем стал затаскан и забит стадами свиными. Стада спи были сборища обезьян философских, которые, кроме казистой маскп (разумей: философскую епанчу и бороду), ничего существенного от пстпнной мудрости не имели. Сии растлением испортили самое основание афинского юношества[411]411
  По видимому, речь идет об увлечении софистикой. – 428.


[Закрыть]. Оно и вздумать не могло, дабы заглянуть внутрь себя к божественному своему предводителю. Беспутно стремились вслед бешеных своих замыслов, будто олень, которого крыльями бьет по очам сидящий на рогах его орел, дабы как можно пробраться к знатнейшим званиям, нимало не рассуждая, сродны ли им те звания и будут ли обществу, а во–первых, сами для себя полезными. Только бы достать блистательное, хоть пустое оно, имя или обогатиться.

Судите, какое множество там было пожаловано ослов мулами, а мулов лошаками. Тогда‑то богочтение превра– тилося в яд, раздоры – в суеверие и лицемерие, правление – в мучительство, судейство – в хищение, воинство – в грабленне, а науки – в орудие злобы. Сим образом, воинствуя против Минервы, сделали себе защитницу свою враждебною, а республику погибельною.

Афанасий. Или я ошибся, или ты твою языческую деву Минерву не беззаконно обрезал, но так, как велит обряд обрезания, дабы непорочно посвятить ее господу богу нашему. Она перестает быть идолослужптельною, не означая впредь тленную плоть и кровь, но служит являющемуся под именем, будто под одеянием ее, тому, о ком наппсано: «Вы есть храм бога живого, и дух божий живет в вас». Кратко скажу: ныне египетская Исис и пменем, и естеством есть то же, что павловский Иисус. «Знаю человека…» Но скажи мне, каковы были афиняне в то время, когда Павел к ннм пришел, мудрые ли?

Яков. Если бы ты перезнал все твои телесные члены, минув голову, и от самого рождества твоего, не веруя о пребывании ее, можно ли почесть тебя за знатока или за изрядного анатомика?

Афанасий. Фу!.. В то время был бы я самое пз– рядненькое чучело.

Яков. Тогда бы ты был родной Павловых времен афинянин. Скажи мне, какая мудрость быть может в непо– знавших естества божпего? Одно тленное естество в сердцах их царствовало. Зевали они не мирскую машину, но одну только глинку на ней видели: глинку мерили, глинку считали, глинку существом называли, так как неискусный зритель взирает на картину, погрузив свой телесный взор в одну красочпую грязь, по ие свой ум в невещественный образ носящего краски рисунка или как неграмотный, вперивший тленное око в бумагу п в чернила букв, но не разум в разумение сокровенной под буквами силы. А им и на ум не всходило сие нетленного нашего человека чудное слово: «Плоть – ничто, дух животворит». У них то только одно было истиною, что ощупать можно. Глиняные душки – те их защитники. Каждое мненьнце – то их божок, а каждый божок – то их утешеньпце. Собачьей охотою чествовали Диану, математикою – Юпитера[412]412
  Юпитер – в римской мифологии главное божество (бог неба и дождя), отождествлялся с греческим Зевсом (Дием). Кроме того, он в одном пз мифов предстает как покровитель математики. – 429.


[Закрыть], пли Дия, мореплаванием – Нептуна[413]413
  Нептун – в древнеримской мифологии бог морен и покровитель мореплавания. – 429.


[Закрыть]. Иного бога чтили оружейным бряцанием, иных великолепными пирами и уборами и прочее.

Одно только осязаемое было у них натурою или физикою, физика – философиею, а все неосязаемое – пустою фантазиею, безместнымп враками, чепухою, вздором, суеверием и ничтожностью. Кратко сказать, все имели и все разумели.., кроме что, не узнав нефизического, нетленного бога, с ним потеряли нечто, разумей: «мир душевный».

А хотя чувствовали, что как‑то, что‑то, чем‑то тайным ее каким‑то ядом жжет и мятежит сердце их, но оно как неосязаемое, так и презираемое было дотоль, доколь сия искра выросла в пожар неугасаемый. Бывает же сие в каждом, что хотя весь мир приобрести удастся, однак невысказанными вздыханиями сердце внутри вопиет о том, что еще чего‑то недостает нечтось и будто странная и ненатуральная у больного жажда не утоляется.

Так же то сделалось и с афинянами: они чувствовали, что вся Вселенная мудрость их прославляет, которою будто богатыми товарами род человеческий снабжали. Но при всем том принуждены внимать тайному сердечному воплю. Начали догадываться, что доселе не все–на–все перезнали и что, конечно, нужны еще какие‑то колеса для коляски.

Сей недостаток своего хвального и прехвального одной только Иезекнплевских колес вечности непонимающего разума[414]414
  Имеется в виду рассказ Иезекинля о видении им колес н животных (Ветхий завет. Книга Иезекииля. гл. 1).~429.


[Закрыть] поставленным монументом признали перед целым светом. Кроме любезнейших своих богов, которые всю их мудрость, будто ложные камни столп, по частям составляли, построили храм тому богу, которого сияния, как очи, кровью играющие, солнечного света понять и снести не могли. Храм тот был с сею надппсью: «Неведомому богу» [415]415
  Эпизод, о котором идет речь, описан в «Деяниях св. апостолов», где рассказывается о впечатлении, произведенном на апостола Павла надписью на храме: «Неизвестному богу». Павел воспользовался этой надиисью в качестве повода для проповеди идеи христианского бога. Однако известно, что он вырвал эти слова пз контекста надписи, звучавшей иначе: «Богам Азии, Европы и Африки, богам неведомым н известным» (см. Эразм Роттердамский. Похвала глупости. М., 1900, стр. 99). – 430.


[Закрыть].

Павел наш, между множеством кумпрниц сей храм приметив, ухватился за желанный повод к благовестпю. Начал предисловие, что афинского шляхетства мудрость по всему видиа, но что еще нечтось к совершенной их мудрости недостает, однак.., как сами в сем благородною оною надписью признаются. Сего ж то вам благовествую. Стал страннпк сей разгребать физический пепел, находит в нем божественную искру и то господственноё естество, которое им, кроме пепельной натуры, понятно не было; показывать, что пепельное или глиняное естество, в котором сердце их обитало, есть идол, разумей: видимость и одно ничто, тьма и тень, свидетельствующая о живой натуре[416]416
  Очевидно, Сковорода имеет в виду Неронима Блаженного, о котором пишет Сидроннй де Гошнй в «Оде об уединении»: перевод этой оды с латыни был сделан Сковородой (стр. 300—309 наст, изд.). – 430.


[Закрыть], нетленным словом своим века сотворившей, и что сие слово есть второй человек в земном теле нашем, жизнь и спасение наше… И сие‑то есть благовестить нетление воскресения. Но можно ль излечить больного, почитающего себя в здоровых? Нет труднее, как вперить истину в глупое, но гордое сердце. Проповедь воскресения сделала Павла нашего буйством у афинян и игрушкой у их мудрецов. Отсюда‑то породились его речи: «Мнящие мудрыми быть, обезумели». «Где премудрый? Где книжник?..» Вот сколь мудрые были афиняне во время Павла!

Григорий. Видно, что они любомудрствовали так, как медведь пляшет, научен в рожке.

Афанасий. Конечно, пляшет по науке своей; и есть пословица: «Медведя да учат».

Григорий. Учат, но вовеки ему не уметь.

Афанасий. Почему?

Григорий. Потому, что сие дело человеческое, не медвежье.

Афанасий. Однако же он пляшет.

Григорий. И волк в баснях играет на флейте козленку.

Афанасий. А для чего не играть, если научился?

Григорий. Какой сей капельмейстер, такой твой танцмейстер.

Афанасий. Иное дело басня, а медведь пляшет действительно.

Григорий. Если ты так действительно кушаешь, как он пляшет, чуть лп п сам заохотпшься танцевать.

Афанаспй. Как же недействительное то, что дело?

Григорий. Без вкуса пища, без очей взор, без кормила корабль, без толку речь, без природы дело, без бога жизнь есть то же, что без размера строить, без закроя шить, без рисунка писать, а без такта плясать… Спроси ж теперь, как недействительное то, что дело?

Афанасий. Для чего ж забавно, когда он танцует?

Грпгорпй. Для того, что смешно, а смешно затем, что не сродно п неприлично. Итак, пет бестолковее и вреднее, как медвежья твоя пословица. Будь волк поваром, медведь мясником, а жеребчик под седоком. Сие дело честное. Если ж волк играет на свирелке, медведь пляшет, а жеребчпк носит поноску, нельзя не смеяться. Всякая безвредная неприличность смешит. А когда уже стал волк пастухом, медведь монахом, а жеребчик советником, спе не шутка, но беда. О, когда б мы проникли, сколь сие обществу вредно! Но кто может пектпсь о других пользе, презрев собственную? И еслп для себя зол, кому добр будет? Самим себе суть убийцы, борющиеся с природою. Какое мучение трудиться в несродном деле? Само пиршество без охоты тяжелое. Напротив того, в природном не только труд сладок, но п сама смерть приятна.

II сия‑то есть вина тому, что во всяком звании находятся счастливые и несчастливые, спокойные и беспокойные, куражные п унылые. Запри несродного в уединение, оно ему смерть, а с природою – рай. «Уединение для меня – рай, – вопиет блаженный Иероним, – а город – темнпца». «О уединение! – кричит другой, ему подобен, – умерщвление порокам, оживление добродетелям!..» Для таковых сердец самая внутренняя пустыня тем многолюднее, чем уединеннее, а дельнее тем, чем празднее; будто виноградная ягода тем в сладкой своей силе богатеет, чем варит и сокращает ее солнце в полудни.

Афанаспй. Зачем же люди сунутся в звания без природы?

Грпгорпй. Самих пх спросп.

Афанаспй. Конечно, охота влечет пх.

Грпгорпй. Конечно, тс не виноваты, коих принуждают к сему.

А ф а н а с и й. А если охота, откуда ж им мучиться? С охотою все приятно. А где охота, там п природа. Охота по твоей же сказке есть родная дочь природы. Как же?..

Григорий. О крючкотворная тварь! Как прехитрый змий, вьешься, развиваешься в разные сверткп.

Афанасий. Пожалуйста, не сердись! «Как льстецы и истпнпы».

Григорий. Хорошо: выслушай же прежде басенку.

Басня о котах[417]417
  Эта басня, ио–вндимому, сочинена Сковородой на собственный сюжет. – 432.


[Закрыть]

Кот из пчельника по давнему знакомству пришел в деревню к своему товарищу и принят великолепно. Удивлялся во время ужина изобилию.

– Бог мне дал должность, – сказал хозяпн, – она приносит на дом мой в сутки по двадцать туш самых добрых мышей. Смею сказать, что я -в деревне великим Катоном.

– Для того‑то я пришел повидаться с вами, – говорил гость, – и осведомиться о счастии вашем, притом и ловлею позабавиться. Слышно, что у вас хорошие появились крысы.

После ужина легли спать. Хозяин во сне стал кричать и разбудил гостя.

– Конечно, вам страшное нечто во сне явплось?

– Ох, братец! Казалось, будто я утоп в самой бездпе.

– А я ловлею веселился. Казалось, будто поймал самую чпстую сибирскую крысу.

Гость опять уснул, выспался и проснулся. Услышал вздыхающего хозяина.

– Господин Катон! Ужель вы выспались?

– Нет! Я после сонного страшилища не спал.

– Ба! А для чего?

– Такая моя натура, что, раз проснувшись, уснуть больше не могу.

– Что за причина?

– Тут есть тайна… Ах, друг мой! Не знаешь, что я обязался быть рыболовом для всех котов в сем селении. Ужасно меня беспокоит, когда вспомню лодку, сеть, воду…

– Зачем же ты взялся за рыболовство?

– Как же, братец? Без пропитания в свете не проживешь. Сверх того и сам я к рыбе большой охотник.

Гость, пошатав головою, сказал:

– О государь! Не зная), в каком смысле понимаешь имя сие бог. Но если бы ты придержался твоей природы, которую безвинно обвиняешь, был бы гораздо одпою в сутки тушею довольнее. Прощай с твоим счастием! Моя нищета лучше.

II возвратился в свой лесок.

Отсюда родилась притча сия: Catus amat pisces, simul odit flumen aquarum – «кот охотник к рыбе, да воды боится». Сие несчастпе постигает всех охотников не к званию, но к доходам. Не несчастное ли рассуждение – любить от хозяина платеж, а виноград копать не быть охотником? Конечно, тот не охотник, кто не природный. Природному охотнику больше веселия приносит сама ловля и труд, нежели поставленный на стол жареный заяц. На искусной живописи картину смотреть всякому мило, но в пиктуре одпн тот охотнпк, кто любит день и ночь погружать мысли своп в мысли ее, примечая пропорцию, рисуя и подражая натуре.

Никто не пожнет твердой славы от какого‑либо художества, если около оного трудиться не почтет за сладчайшее, саму славу превосходящее увеселение. А тот уже самый верный друг званию своему, если и сама доходов убыль, нищета, хула, гонение любви его угасить не могут. Но без прпроды труд сладок быть никак не может.

Мпогпе, презрев природу, избирают для себя ремесло самое модное и прибыльное, по вовсе обманываются. Прибыль не есть увеселение, но исполнение нужности телесной, а если увеселенпе, то не внутреннее; родное же увеселение сердечное обитает в деланпп сродном. Тем оно слаще, чем сроднее. Еслп бы блаженство в изобилии жило, то мало ли изобильных? Но равнодушных и куражных скудно.

Изобилием снабжается одно только тело, а душу веселит сродное делание. Спя‑то есть зала сладчайшего ее пиршества. Тут‑то она, будто хитрая машина, на полном своем ходу обращаясь, радуется и, находясь при одном ржаном хлебе и воде, царским чертогам не завидует.

Картина изображенного беса, называемого грусть* тоска, скука

Если же отнять от нее сродное действие, тогда‑то ей смертная мука. Грустит и мечется, будто пчела, закрытая в горнице, а солнечный светлейший луч, окошко пронзающий, зовет ее на цветоносные луга. Спя мука лишает душу здравия, разумей, мира, отнимает кураж и приводит в расслабление. Тогда она ничем не довольна, мерзит и состоянием, и селением, где находится. Гнусны кажутся соседи, невкусны забавы, постылы разговоры, неприятны горничные стены, немилы все домашние; ночь скучна, а день досадный; летом зпму, а зимою хвалит лето; нравятся прошедшие авраамские века, или сатурновы [418]418
  Древнейшие времена, представления о которых в Библии связываются с эпохой Авраама, а в мифологии – с эпохой Сатурна. Сатурн – древнейшее римское божество земледелия и времени. С эпохой Сатурна связываются представления о «золотом веке» человечества. – 434.


[Закрыть]; хотелось бы возвратиться пз старости в молодость, из молодости в отрочество, пз отрочества в мужество; хулит народ свой и своей страны обычаи, порочит натуру, ропщет иа бога и сама на себя гневается. То одно сладкое, что невозможное; вожделенное – что минувшее; завидное – что отдаленное. Там только хорошо, где ее нет, и тогда, когда ее нет. Больному всякая ппща горькая, услуга противна, а постель жестка. Жить не может и умереть не хочет.

Млость у врачей есть предводительница всех телесных болезней и возмущений. А душевное неудовольствие дверь есть всем сердечным страстям и внутренним обуре– ваниям.

Не виден воздух, пенящий море, не видна и скука, волнующая душу; не видна – и мучит; мучит – и не видна.

Она есть дух мучительный, мысль нечистая, буря лютая.

Ломает все и возмущает, летает и садится на золоченых крышах, проницает сквозь светлые чертоги, сидит у престолов сильных, нападает на воинские станы, достает в кораблях, находит на Канарских островах, внедряется в глубокую пустыню, гнездится в душевной тоске…

Ведь тоска везде летает, На земле п на воде; Сей дух молний всех быстрее Может нас сыскать везде.

Один вышний отец бурю спю в тпшпну обратить, управить к гавани, а душу сродным деланием, будто браздами и уздою буйную скотину, удержать может.

Афанасий. О брат! Странное влагаешь в уши мои… А народ скуку ни во что ставит и к прогнанию сего неприятеля за чересчур достаточное оружие почитает деньги, вино, сады, музыку, шутки, карты, поездки…

Григорий. О друг мой! Не ничто есть то, что возрастает в великое. Не почитай малым то, что ведет за собою немелкое. Малая в корабле скважпна впускает внутрь страшную течь. Не думай, что невидное и бессильное есть то же. А народ, одно то за существо почитая, что в кулак схватить может, там боится, где пет страха, и напротив того.

Вексель не бумагою н чернилами страшен, но утаенным там обязательством. Бомба не чугуном опасна, но порохом или утаенным в порохе огнем.

Все невидное сильнее есть своего видного и от невидного зависит видное.

Скука у древних христианских писателей названа бесом уныния. Чего сия ожившая искра не делает? Все в треск и мятеж обращает, вводит в душу все нечистых духов ехидниное порождение. Грызущая мысль не червь ли не– усыпающий и не ехидна ли есть? Палящая печаль или зависть не лютый ли дух есть и не лютая ли мысль? А мысль злая не тайный ли и лютый есть язык, о котором сын Сирахов: «Зубы его – зубы льва, убивающие Душу».

Сие столь тяжело, что лучше душа изволит несродное и вредное бредить, нежели быть от природного дела упраздненною.

Отсюда всех безобразных дел страшилища и саморучные себя убийства.

А когда апостол Яков сказывает, что маленькая частица – язык, но будто кормило кораблем, целым владеет телом – так не мысль ли движет и правит телом? Мелкая языка частица есть одна видная тень и будто шумящий воздухом часобойный колокольчик, а сама пружина и существо есть мысль. Мысль есть невидная глава языка, семя делу, корень телу. Мысль есть язык неумолчный, неослабная пружина, движимость непрерывная, движущая и носящая на себе, будто обветшающую ризу, тленную телесную грязь, прильнувшую к своей мысли и исчезающую, как тень при яблоне.

Видишь ли, друг мой Афанасий, что невидное сильнее есть своего видного и от невидного зависит видное.

К сему хору прищелкивается Иеремия, называя человеком не телесный вид, но сердце, как неисчерпаемое сокровище мысленных тайн. «Глубоко сердце человека… и человек есть…» (глава 17).

Если сердечное око – семя злое, тогда все тело злое и всякое дело приносит плоды горести. Горестному источнику грустные поточкп.

Афанаспй. Ты заврался, дружище… Я слыхал и уверен, что Иеремиино слово касается Библии. В ней тлен образов подобен телу, а сокровенное в образах божие ведение подобное утаенным в теле сердечным мыслям. Яснее пересказать слово его так. Библия есть будто один человек или Адам. Глину и тело его всяк видит, а сердце закрыто, и дух жизни в нем не виден. Сие то же есть, что у Павла: «Кто разумеет ум господен?»

Григорий. Узнай же прежде самого себя, тогда познаешь и Адама с Евою. Разве нельзя мне бпблейного слова речь приточить к человеку, когда вся Библия уподобляется человеку? Для того‑то сиречь сделал пророк человека образом двоестественной Библии, что одно в нем есть видное, второе невидное, так как сердце морское или тончайшая вода в облаке, из моря исходящем.

Афанасий. По крайней мере ты, братец, не туда заехал. «Ехал в Казань, да заехал на Рязань». Течение нашей речи было о природных упражнениях, о веселии и мире, а теперь дело дошло до сокровищ мысленных, потом докатится до сокровищ снежных, что в Иове…

Григорий. Пожалуйста, не печалься! Не очень в сторону заехали. Веселие и радость недалеко от сердца, а сердце всегда при своих мыслях, как источник при своем течении.

Афанасий. Ну, добро, быть так. Скажи же мне: для чего иной сроднее к низшей должности и к подлейшему ремеслу?

Григорий. А ты мне скажи: для чего иному пища простая здоровее?

Афанаспй. Конечно, для того, что сроднее.

Григорий. Так и сроднее пной к подлейшему ремеслу для того, что для него оно полезнее.

Афанасий. Для чего же, скажи мне, п почему полезнее?

Григорий. Потому, что куражнее, забавнее п веселее.

Афанасий. Так ты только мне скажи, почему веселее?

Григорий. Потому, что с богом. Без бога ничто не веселит. О чудной ты вопросник!.. Ведь когда сродно, тогда и с богом. Чего ж тебя далее спрашивать? Довольно только спросить: сродно ли, сиречь хочет ли бог? Воля божия есть то верх и закон законов; не ходи далее. А ты спрашиваешь, почему сродно? Сиречь почему так бог хочет? А если должен он тебе дать отчет в делах своих, спроси его и требуй в ответ: почему он землю и воду сделал преклонными долу, а воздух и огонь стремительными вверх? Для чего огонь все съедает, кроме виссона, или каменного льва обратить в пепел не родился? Почему малая рыба, названная у римлян гешога[419]419
  В античных представлениях – морское животное, которое, якобы присасываясь к днищу кораблей, могло задерживать пх движение. – 437.


[Закрыть], имеет сродность удержать стремление корабля, прильнувши к его брюху? Почему природа дельфинов любит горячо человека, но змпина ненавидит, а львиная трепещет из‑за поющего петуха?.. Природа и сродность значит врожденное божие благоволение и тайный его закон, всю тварь управляющий; знать то, что есть подобие в душе и в том деле, к которому она стремится, как равенство между другом и другом, а сходство между пищею и желудком. «Подобное течет к подобному». Царствие божие и правда его внутри тварей есть. Никого он не обижает, вливая закон сродностей. Один к одному, другой к другому, сотый к сотому, хотя к подлому званию или ремеслу, но не к бесчестному, а для него забавному и полезному, если устремляется с богом, счастлив.

Что тогда было бы, когда бы бог блаженство наше заключил в одном каком‑либо звании? Тогда бы счастие ограничено было теснотою одной стороны и одного только времени. Тогда мог ли бы бог в одной стороне и в одном времени поместить весь род человеческий, когда каждому счастие нужно? Возможно ль, чтоб в одном роде пищи или в двоих заключилось здравие? Всемирная божия экономия бесчисленную тварь и дыхание троих только жребиев пищею пропитать может ли?

Все то одно: не можно и бесполезно. Если бы было полезно, было бы и можно. А не мочь бесполезного сделать – спе есть неизреченная сила его и власть.

Сколь же теперь премудро делается, что одной твари бывает ядом и смертью, то ж для другой едой и здравием. Сколько родов твари, столько родов пищи, и всякое дыхание имеет внутренний позыв к сродной себе. Когда ж отец наш небесный столько – заботится о теле, тогда о душе много больше.

Приметы некоторых еродноетей

Афанасий. Трудно узнать свою природу, а чужую познать и того труднее. Узнаешь, да поздно. Черепаха ошибку почувствовала, как начала лететь[420]420
  Намек на сюжет басни об Орле и Черепахе, известной у Эзопа. – 438.


[Закрыть].

Г р и г о р и й. Не упоминай мне трудности в нужном деле. Нельзя никак, чтоб натура нужное сделала трудным. Не нужпо, сиречь не полезно, а тем‑то и трудно лететь черепахе, но не соколу. Трудно‑де узнать… Да где ж тот, кто охотник узнать? Сложившему крылья трудно лететь и самому орлу. Знаешь ли, что землемеры узнают высоту превысокого Фарийского терема[421]421
  Александрийский маяк на о. Фарос. См. прим. 25 к «Беседе, нареченной двое…». – 438.


[Закрыть] пз одной его тени?

Всякая тайна имеет свою обличительную тень. Трудно распознать между дружеским и ласкательским сердцем, но наружная тень, будто изъяснительное стекло, и самые сердечные закоулки ставит на виду острым блюстителям.

Смотри, когда мальчик, сделав для игрушки воловье ярмо, налагает его щенкам или котикам, – не спя ли есть тень хлебопашеской в нем души? И не позыв ли к земле– деланию?.. Если припоясывает саблю, – не аппетит ли к воинствованию?..

Когда трехлетний отрок самовольною наслышкою перенимает божественные песни, любит заглядывать в священные книги, перекидывать листы, смотреть то на таинственных образов картинки, то на буквы, – не спе ли обличает тайную искру природы, родившей и зовущей его в упражнение богословское? Невидимая его сила в нас и божество, беспритворными сими творениями разумеемая, ясно изображается.

Зачем же блаженство ограничивать в одном жития роде или в двоих?

Бог везде есть, и счастие во всяком состоянии, если с богом в оное входим. Нужно только узнать себя, куда кто рожден. Лучше быть натуральным котом, нежели с ослиною природою львом.

Гоняться в звании за доходами есть неложный знак несродности. Не лишишься доходов, если будет в тебе царствие божие в силе своей.

Не чудо ли, что один в изобилии скуден, а другой в скудости доволен? Видно, что природа больше прилагает хитрости, вылепливая фигуру мурашкпну, нежели слона, и дивнейший царствия божпя смысл можно видеть в пчелпных роях, нежели в овечьих и воловых стадах.

Бог богатому подобен фонтану, наполняющему различные сосуды по пх вместпмостп. Над фонтаном надпись сия: «Неравное всем равенство».

Льются пз разных трубок разные струи в разные сосуды, вкруг фонтана стоящие. Меньший сосуд менее имеет, но в том равен есть большему, что равно есть полный. II что глупее, как равное равенство, которое глупцы в мпр ввестп зря покушаются? Куда глупое все то, что противно блаженной натуре?.. Боимся голода, не помня, что гораздо множайшпе умирают от пресыщения. Глупая грусть сама не знает, чего желает. Само пресыщение не от скуки ли? Лучше умереть, нежели всю жизнь тосковать в несродностях. Неср. одность всякой праздности есть тяжелее. И легче не ползать, нежели летать для черепахи. Не ползая, лишается только сродной забавы, а летая стонет сверх того под несродным бременем.

Яков. Слушай, Афанаспй! Слыхал ли ты басню о дворовом псе п осле, что…[422]422
  Намек на сюжет басни о Собаке и Осле. – 439.


[Закрыть]

Афанаспй. Да, довольно мы третьего дня смеялись, как он, завидуя собачьим ласкам, спятился копытами на брюхо хозяину. Как черепахе не бывать орлом, так ослу придворным человеком.

Е р м о л а й. А скажи, которую награду получил осел, встретивший хозяина придворного ласкою?

Афанаспй. Ту, что служитель, снявший с королевского платья в присутствии блоху.

Лонгин. Такпх всех точный есть герб – обезьяна. Дивно, что они ее не вырежут на своих печатях. На печати Августа кесаря была сила: Festina lente – «поспешай с советом». А на пх печать пристало слово: «Дерзай, хоть не кстати». Общий наш друг– вы знаете, кто мне в уме, – наппсал басню о козленке и играющем на свирели волке, прпточив к ней следующее наставление: Ти nihil invita dices faciesve Minerva, сиречь «Не говори и не делай ничего без благоволения Минервы». Довелось у него спросить, что значит древняя пословица: «Без благоволения Минервы»? Ответил: «Не пялься к тому, что не дано от природы». «Без бога, знаешь, нельзя и до порога». «Еслп не рожден, не суйся в кнгтгочество». Ах, многие через то в вечную пали муку, пе многих мать родила к школе.

Хочешь ли блаженным быть? Будь доволен долею твоей природы.

Самая его аффабулацпя, вот oua: Tu nihil invita dices faciesve Minerva. Quae natura negat, scilicet ilia fuge. Si non est natus Musis, fuge discere Musas. Ней! Multos perdit fistula docta viros. Paucos justa parens Musis Natura creavit. Esse ne vis felix? Sorte quiesce tua[423]423
  «Не говори и не делай ничего вопреки Минерве. В чем природа отказала тебе, того избегай. Еслп ты не рожден для муз, избегай служить музам. Ей–ей! Многих мужей губит ученая свирель. Не многих справедливая природа–мать создала для муз. Желаешь быть счастливым? Будь доволен своей судьбой» (лат.). – 440.


[Закрыть].

Изрядно великая Россия говорпт: «За богом пойдешь, добрый путь найдешь». Видно, что усердно последовать богу есть сладчайший источник мира, счастия и мудрости. Да знает же всяк свою природу п да искушает, «что есть благоугодно богу». Общество есть то же, что машина. В ней замешательство бывает тогда, когда ее части отступают от того, к чему оные своим хитрецом сделаны.

Сродность к хлебопашеству

Слушай, Афанасий! Скажи ж теперь, какой ты зверек, что за птичка и чем рожден?.. Мне кажется, ты рожден к земледельству.

Афанаспй. Правда, что я сады, поля, леса люблю по природе, но отец мой есть точный земледел.

JI о н г и н. Слава богу! Ты к сему родился затем, что иные к иному; а они рождены к другому потому, что ты к сему. Божие сие царство есть: не спорь же. Прибирайся пахать землю, заготовлять пищу для людей и скотов, водить стада или пчел или что твой в тебе господь повелит. Не бойся: самый в делании твоем труд будет для тебя сладчайший, нежели благовонный воздух, чистые вод потоки, птиц пенпе, нежели и самые трудов твоих плоды. Сего ожидает от тебя отечество твое.

Если же не повинуешься господу, знай, что грусть загрызет душу твою среди золоченых палат п заплачешь, вспомнив поля зеленые. Рано скажешь: «Когда тот день пройдет?..» А вечером скажешь: «Когда тот рассвет будет?»

Или скажу тебе мойсеевскими словами: «Будет жизнь твоя висеть пред очамп твоими, и убоишься днем и ночью и не будешь верить жизни твоей. Утром скажешь: «Когда будет вечер?..» И вечером скажешь: «Когда будет утро?..» От страха сердца твоего им же убоишься, и от видений очей твоих ими же узришь».

Сие‑то есть жить в телесном пзобилпп, а лишиться душевного утешения, иметь господа своего, висящего над очами твоими и не покрывающего, будто гнездо и птепцов своих, но бьющего по сердечным зеницам, как орел оленя, сидящий на рогах его.

Афанасий. Уже вы другой раз вспоминаете орла с вашим олепем.

Лонгин. Довелось читать, что, орел оленя на пищу убить намереваясь, прежде катается по песку, чтобы засорить крылья, потом взлетает на оленя и, сидя на рогах, бьет крыльями по очам, пока то ударами, то песком ослепит. А слепой олень быстрее стрелы по холмам устремляется и, взбежав на стремнины, падает в бездну и разбивается. «Блаженны слышащие слово божие и хранящие его». Друг мой, Афанасий!..

Сродность к воинству

…Может быть, ты воином родился?

Афанасий. Не хочу… Я не воин. Я законник. Гражданские законы знать —то мое дело.

Яков. Дай бог вам знать законы да и вкус чувствовать. Тать крадет, однако знает закон: «Не укради».

Ермолай. Что до меня надлежит, куда мне мил всяк человек в сродности своей! Не могу довольно насладиться зрелищем, когда он действует, и его действие, как смирна, издает благовоние. И воином кто рожден, дерзай, вооружайся!.. С природою скоро научишься! Защищай земледельство и купечество от внутренних грабителей и внешних неприятелей. Тут твое счастие и увеселение. Береги звание, как око. Что слаще природному воину, как воинское дело? Закалывать обиду, защищать страждущую и безоружную невинность, заступать общества основание – правду – сей есть его пресладкий завтрак, обед и ужин. Не бойся: с богом легко тебе будет нести голод, жажду, холод, жар, бессонницу, кровокаплющие раны и самый страх смертный и гораздо легче, нежели без него, противное сему, да уразумеешь, сколь сильная природа. Сие воинское горе с богом тебе будет во сто раз приятнее рангов и доходов твоих. Ранг носить может всяк, но дело действительное делает одпн тот, кто природный. Дело п без ранга дело, но ранг без дела ничто, а дело без бога.

Если ж, звание божие презрев, пойдешь вслед своих прихотей и посторонних советников, не забудь проститься навек со всем утешением, хотя бы ты схоронился в роге йзобплия, и, боясь умереть телом, станешь всемнйутно терпеть душевную смерть.

Отнять от душп сродное делание – значпт ее лишить живности своей. Сия смерть лютая. Знаю, что щадишь тело, но убиваешь душу. Сия замена есть худа.

Не понимаю, к чему иметь меч, если не то сечь, на что он выкован. И не разумею, к чему носить тело, если щадить, на то терять, к чему кто им одет. Поверь, что самая Мафусала жизнь вся пропала и самый есть ад, если не истощена на то, к чему тебе господь твой дал оную. Сколь сладкая здравия и лет трата в главноприродном деле! Тогда‑то жизнь наша бывает жертвою благоухания господу. Опера, книга, песня и жизнь не от долготы, но от благолепия и доброты цену свою получают. Цена всему п благолепие – бог. «Красота в деснице твоей…» С богом краткая жизнь исполняет долгие лета, а дело с ним есть само себе верховная награда.

Афанасий. Но что значпт то, что говорят студенты: Ars perficit naturam[424]424
  «Искусство усовершенствует природу» (лат.). – 442.


[Закрыть].

Григорий. Правда, что наука приводит в совершенство сродность. Но еслп не дана сродность, тогда наука что может совершить? Наука есть практика и привычка и есть дочь натуры. Птица может научиться летать – не черепаха.

Куда мы хитры находить вылазку, где не надобно! Удивительно, что всякая тварь последует создателя предводительству. Один через непослушание человек глупо– мудрою делается мартышкою, засмотревшись на слепую моду, не на мановение прозорливой природы. Кто зовет в леса и сады род соловьев и дроздов, на поля жаворонков, а жаб в воды и болота? Кто ведет речные потоки к морю? Кто влечет к магниту сталь? Кто устремляет дрожащий пламень вверх? Сей есть бог наш, всеми царствующий и всем все домостроящий.

Все то сродное, что природное, и спмпатпя (ootiraft– eta) значит природную сродность, касающуюся к дружбе, к пище, а паче всего к избранию звания.