Текст книги "История всемирной литературы Т.4"

Автор книги: Георгий Бердников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 82 страниц)

В 1526 г. Чехия подпала под власть Габсбургов. С этого времени началось усиление немецко-католических элементов в чешской культуре. Чешский язык постепенно стал снова вытесняться из культурной жизни. В таких условиях особое значение приобрели историко-филологические труды чешских авторов Яна Благослава («Чешская грамматика», 1571) и Даниила Адама из Велеславина («Исторический календарь», 1578), а также коллективный перевод Библии – «Кралицкая библия» (1574—1594).

Большой урон чешской культуре принесла Тридцатилетняя война (1618—1648), в ходе которой из Чехии было вывезено в Данию, Швецию и другие страны много ценных книг и рукописей. После окончательной победы Габсбургов над чешскими сословиями в битве у Белой горы (1620) в Чехии почти на два столетия наступило господство чужеземного феодально-католического гнета. Это время получило название «побелогорского периода». Наводнившие страну иезуиты жестоко преследовали чешских патриотов, памятники чешской культуры уничтожались. Иезуитский монах Кониаш, по собственному признанию, сжег тридцать тысяч чешских книг. Основным письменным языком снова, как и в XII—XIII вв., становится латынь. Многие чехи, не пожелавшие принять католичество, были вынуждены покинуть родину.

Чешская литература побелогорского периода представлена творчеством писателей-эмигрантов и творчеством авторов, живших в Чехии.

Произведения писателей-эмигрантов во многом были связаны с гуманистическими традициями. Самым выдающимся среди них был последний епископ Общины Чешских братьев, великий гуманист, философ и педагог Ян Амос Коменский (1592—1670), в творчестве которого жизнь современной ему Чехии получила критическое изображение.

Коменский (Комениус) родился в деревне, близ местечка Угерски Брод, учился в «братской» школе в Пршерове, а позже – в университетах Германии, в Герборне и Гейдельберге. Вернувшись на родину, он преподавал в «братских» школах, был проповедником. Как протестант-епископ, Коменский скрывался от преследования католиков, в 1629 г. он эмигрировал и поселился в польском городе Лешно, затем переселился в Амстердам, где и умер.

Литературно-поэтическое дарование Коменского раскрылось в его иносказательном произведении «Лабиринт света и рай сердца» (1623). Сначала оно распространялось в списках и было опубликовано только в 1631 г. В этом сочинении в образе путника, знакомящегося с миром – светом – и выбирающего себе занятие, Коменский изобразил себя, а мир представлен им как аллегорический город. Путника в его странствиях сопровождает Всеприсущий. Он советует путнику, чтоб избежать неприятностей, ничем не возмущаться и ничего не осуждать. Далее появляется еще один сопровождающий – Обман. Он надевает путнику очки, сквозь которые все предстает в розовом свете. Путник, однако, сдвигает их, и перед ним предстает мир без прикрас. Проходя по городу, он замечает, что все люди двуличны, носят маски, любят деньги и легкую жизнь. Наблюдая людей разных профессий (ремесленников, ученых, врачей, военных, слуг и др.), путник всюду видит неискренность и ложь. Разочарованный миром, в котором христиане грешат больше язычников, он решает уйти из него, но слышит призыв божий: «Вернись в дом сердца своего и затвори за собою дверь» (т. е. «Уйди в себя и смирись с одиночеством»). В таком завершении «Лабиринта» отразилось душевное смятение автора, который хорошо знал, что его соотечественники умирают от голода, чумы и бедствий. Следует подчеркнуть, что ни в одном произведении чешской литературы XVII в. эпоха и образ мышления людей не нашли такого яркого и достоверного изображения, как у Коменского в «Лабиринте». Писатель мастерски владел словом, создавал запоминающиеся образы, поэтому «Лабиринт» сильно отличается от обычных религиозных трактатов. В этом его непреходящая литературная ценность.

Для понимания литературных взглядов Коменского показателен его незаконченный трактат «О поэзии чешской». Эта работа была написана еще в начале деятельности Коменского, она свидетельствует о широте его литературных интересов и гуманистическом характере устремлений. Автор выступает сторонником часомерного (метрического) стихосложения, на основе которого он предполагал возродить и «облагородить» чешскую поэзию. Языком литературы, по его мнению, должен быть чешский, ведь только тогда произведения чешских писателей станут понятны народу и в художественном отношении займут достойное место в литературе мира. Мысли Коменского, по существу, были прогрессивной программой литературного развития Чехии. В XIX в. некоторые его идеи, в частности о часомерном стихосложении, развивали Шафарик и Палацкий.

Мировое признание получили педагогические труды Коменского «Открытая дверь языкам» (1631), «Великая дидактика» (1638), «Мир в картинках» (1658), характеризующиеся проницательностью и некоторыми материалистическими представлениями. Коменскому принадлежит также ряд пансофических сочинений, в которых он стремился привести в систему всевозможные знания своего времени. Его гуманистические труды посвящены взаимоотношению народов, веротерпимости, вопросам всеобщего мира.

Понимая, как велико значение языка для национальной культуры, Коменский свыше сорока лет работал над составлением чешско-латинского словаря, который назвал «Сокровищница языка чешского». Находясь в эмиграции, Коменский издавал для своих соотечественников книги на чешском языке. Как дополнение к «Дидактике» он подготовил собрание чешских пословиц «Мудрость старых чехов».

Всего Коменским было написано около 250 работ. Не все они сохранились, а некоторые оставались неизвестными до XIX и даже до XX в. Ян Амос Коменский, чьи сочинения имели общеевропейское значение, был крупнейшим после Я. Гуса представителем чешской культуры.

Помимо Коменского, среди чешских писателей-эмигрантов заслуживает упоминания университетский профессор Павел Странский (1583—1637), также принадлежащий к Общине Чешских братьев. Свои патриотические воззрения он выразил в небольшом сочинении «Окрик на нерадивого чеха» (1618), в котором обращал внимание на опасность германизации. В изгнании Странский написал и издал в Голландии книгу «О чешском государстве» (1634). В ней он защищал чешских протестантов, доказывал незаконность захвата чешского трона Габсбургами, осуждал тех, кто угнетает народ и лишает города их законных прав.

Среди религиозных сочинений чешских эмигрантов выделяется оставшееся в рукописи десятитомное сочинение Павла Скалы из Згорже (1583—1640) «Церковная история», написанное на чешском языке с протестантских позиций. Оно интересно описанием событий, предшествовавших битве у Белой горы, свидетелем которых был автор. Повествование доведено до 1623 г.

Чешские писатели-эмигранты создавали за пределами Чехии и многие другие произведения (богослужебные, учебные, а также посвященные жизни в изгнании). Однако недостаток связей с Чехией сказывался на их литературной деятельности, интенсивность и значение которой с годами уменьшались.

Литературная жизнь в Чехии складывалась иначе. Иностранное духовенство и светские чужеземные авантюристы быстро почувствовали, как опасны для католической церкви гуситские традиции. Иезуиты старались уничтожить все, что напоминало народу о его национально-революционном прошлом. Если до середины XVII в. в Чехии еще появлялись некоторые произведения, преемственно связанные с литературой, возникшей до поражения у Белой горы, то в последующее время эта прогрессивная линия литературного развития ослабевает.

Печать и цензура находились в руках иезуитов. В противовес неугодным католической церкви чешским произведениям они стремились создать официальную литературу, служащую Контрреформации. Одним из распространенных литературных жанров становятся «легенды о чудесах». В них описывались страшные страдания мучеников и их посмертное небесное блаженство. С религиозными мотивами в легендах нередко переплеталась эротика. Не отличаясь художественностью и рассчитанные на невзыскательного читателя, эти произведения основывались на представлениях католического барокко, с его стремлением к эффекту и аффекту, которые римская церковь в борьбе с протестантизмом использовала для усиления воздействия на чувства верующих. Плодовитым автором религиозных легенд был глава иезуитской типографии Иржи Плахи (1585—1655). Наряду с легендой иезуиты культивировали духовную поэзию, обрабатывая ее средневековые образы в духе характерных для барокко представлений о бренности земной жизни. В этой области особую активность проявлял католический миссионер, патетический мистик Бедржих Бридел (1619—1680). Официальным поэтом был и Феликс Кадлинский (1613—1675), религиозный идиллик и буколист. Иезуиты, стремясь создать католическую литературу для простонародья, издавали книги и на чешском языке.

Портрет Яна Амоса Коменского

Гравюра 1642 г.

Меньшему давлению церкви подвергалась научная литература в Чехии. Одним из авторов, вставших на защиту чешской культуры, был иезуит Богуслав Бальбин (1621—1688), написавший ряд патриотических трудов о прошлом Чехии. В историю чешской литературы он вошел как автор латинского сочинения «Слово в защиту языка славянского, особенно чешского» (ок. 1676). Из-за цензуры оно не было опубликовано. Его издали лишь в 1775 г.

Внутричешскую литературную жизнь побелогорского периода характеризует то, что помимо печатной официальной литературы была еще и трудноконтролируемая – рукописная, бытовавшая среди мелкой шляхты и горожан. Как и в общеевропейской барочной поэзии, в ней развивалась любовная лирика. Таковы «Сборник песен, посвященный Анне Витановской» (1631, авторство не установлено) и большое поэтическое сочинение «Рассуждения Лыпирона» (1651), автор – Вацлав Ян Роса (ум. 1689). «Сборник Витановской» состоит из семнадцати самостоятельных любовных песен, «Рассуждения Лыпирона» составляют ряд взаимосвязанных песен любовного содержания с эпическими включениями. Для этих произведений характерны галантная вычурность слога, словарное разнообразие, множество пословиц, макаронизмов. С барочной поэзией их связывает образ страдающего «печального кавалера», тщетно домогающегося расположения возлюбленной. Типичное для барокко противопоставление души и тела преломляется в любовной чешской поэзии в самом понимании любви как источника страданий. Соединяя в себе отвлеченно-аллегорические образы, обращение к античным мифам, идиллизм и сентиментальность, слезливые ламентации и натуралистические зарисовки, эта поэзия в то же время тесно соприкасалась с ярмарочной и народной песней. При этом ее авторы не порывали с литературными традициями гуманизма.

Для литературной жизни Чехии XVII в. показательна острая борьба культуры официальной и культуры народной. В обстановке усиливавшейся германизации и надвигавшегося обострения классовых противоречий хранителем национальных культурных традиций становятся городские низы и крестьянство. Иезуитам не удалось создать такой литературы для чешского народа, которая привлекла бы его на сторону Контрреформации.

Особое значение имело в тот период народное творчество. Большой популярностью пользовались народные песни: социально-бытовые, ярмарочные, лирические, шуточные, сатирические, духовные и др. В песнях говорилось о тяжелой, беспросветной жизни крепостных, об их борьбе против панов. Порой в них звучала угроза господам и призыв к мести. Духовные (протестантские) песни импонировали народу тем, что были направлены против католической реакции. Чувства и мысли крестьян выражены в полународных рифмованных сочинениях с одинаковым названием «Отче наш» или «Сельский Отче наш», в которых, перемежаясь со строками молитвы, звучали жалобы на разного рода несправедливости, а иногда и едкие сатирические насмешки над феодалами.

Вместе с песнями развивались и народная баллада, и устные повести-сказы. К последним принадлежат сказы о Гусе и Жижке, свидетельствующие о жизненности гуситских традиций. Впоследствии к ним добавлялись повести о крестьянских бунтарях. В сказках прославлялись народная мудрость и отвага, олицетворением которых был герой Гонза.

Нередко народное творчество впитывало в себя сюжеты и мотивы литературного происхождения. Это относится, например, к сказке «Черт и Кача», к народной драме «О св. Дороте». Драма была одной из распространенных жанровых форм в чешском народном творчестве. Иногда в ней использовались библейские мотивы, нередко она так или иначе соприкасалась с иезуитской школьной драмой. Однако народная драма всегда отражала народное понимание жизни.

Произведения устного творчества возникали не только в деревне, но и среди трудовых слоев города. Так, в «Сатире на четыре сословия» содержатся яркие зарисовки жизни ремесленников, мелкого городского люда.

Особенностью чешской народной культурной жизни было участие в ней «писмаков», деревенских грамотеев, сочинителей и хронистов, записывавших разные исторические события, о которых они слышали или которые видели сами. «Писмаки» были переписчиками старых чешских книг и современных произведений. Благодаря им эти сочинения сохранились для будущих поколений.

Иной была историческая обстановка в Словакии. Словакия была подчинена Венгрии, которая, однако, сама с 1526 г. находилась в зависимом положении как часть Австрийской империи. Политические и религиозные позиции Вены и Рима в Венгрии и Словакии не были так устойчивы, как в Чехии. Твердо установить свои порядки на территории Словакии правительству мешали, с одной стороны, военные столкновения с турками, с другой – распространение лютеранства среди словаков и своеволие венгерских феодалов. Непрерывная борьба протестантов с католиками, которых поддерживал габсбургский двор, сплетавшаяся с борьбой крупных феодалов против городов, сказывалась на всей словацкой культурной жизни. Особенно острый характер религиозная борьба приняла во второй половине XVII в., когда преследования протестантов в Словакии были наиболее жестокими и многим из них пришлось покинуть родину.

Контроль над словацкой литературной жизнью католикам удалось установить не сразу. Однако их вмешательство в эту жизнь на протяжении XVII в. усиливалось, в результате чего снималось общественное звучание литературных произведений, ослаблялись гуманистические традиции.

Постепенная утрата жизнерадостного мировосприятия, потеря ренессансной веры в человека, чувство обреченности, склонность к пассивному ожиданию «рая на земле» (хилиазм) способствовали проникновению в словацкую литературу религиозных мотивов барокко. Однако до второй половины XVII в. связь с ренессансно-гуманистическими традициями еще сохранялась.

Особенность словацкой литературы составляла ее связь с литературой чешской. В Словакии наряду с латынью пользовались и чешским письменным языком, в словацкой литературной жизни участвовали чешские эмигранты.

Одним из таких эмигрантов был пражский евангелистический священник Якуб Якобеус (1591—1660). Его гуманистические произведения тесно соприкасаются со словацкой жизнью. В аллегорическом сочинении Якобеуса «Народа словацкого слезы, вздохи и желания» (ок. 1645) словацкий народ, страдающий от притеснений турок, олицетворяет словацкая женщина-мать, сетующая на свою судьбу. Национальное прошлое выступает в этом произведении как обоснование борьбы против иноземного и религиозного гнета в настоящем.

Большое значение для словацкой и чешской культуры имела деятельность словацкого гуманиста Вавринца Бенедикта из Недожиер (1555—1615), профессора математики и классической филологии в Пражском университете. В 1603 г. им был написан труд «Две книги чешской грамматики», в котором автор упрекал словацкую молодежь в том, что она не заботится о родном языке. Бенедикту принадлежат труды по риторике и педагогике, а также несколько песен.

Даниэл Синапиус-Горчичка (1640—1688) развивал в своих сочинениях идеи словацкого национального самосознания. Наиболее последовательно свои патриотические взгляды он изложил в предисловии к сборнику пословиц и афоризмов «Новый базар латино-словацкий» (1678). Горчичка решительно осуждал тех, кто отрекался от родного языка и народа.

В произведениях священника Ондрея Луцае (1596—1670) отражены типичные для XVII в. религиозные раздумья о земном и потустороннем мире, колебания, сомнения в том, как должен вести себя человек. Это прежде всего «Латинские и словацкие двустишья» (1653), «Оружие верующих» (1655), «Ритмические молитвы» (1669). Элементы хилиазма и мистика сочетаются в них с описанием гнетущей действительности и скрытым протестом против установившихся общественных порядков.

Значительны по содержанию и примечательны по своему светскому характеру стихотворения дворянина Петера Беницкого (1603—1664). Его «Словацкие стихи» (220 строф) представляют собой авторскую параллель к аналогичному циклу на венгерском языке – «Венгерские стихи» (250 строф). Последние были изданы в 1664 г., а «Словацкие стихи» оставались в рукописи до XIX в. «Словацкие стихи» по своему типу близки сборникам поучений и афоризмов, столь популярным у гуманистов. Форма стихотворений не всегда совершенна, однако язык их народен, насыщен разговорными оборотами и поговорками. В стихах говорится о воспитании, нравственных добродетелях, супружестве, обществе и образовании, трудолюбии, властолюбии, добром имени человека и т. д. Беницкий, сочувствуя лишенным свободы крестьянам, осуждая мораль господ, не раз пишет о малой культурности дворян, о том, что они не заботятся о народе. Большое значение он придавал воспитательной роли искусства и образования.

Актуальной была книга протестантского проповедника Яна Милоховского (ок. 1630—1684)

«Украшение светских правителей, или Какими добродетелями христианские правители должны украшаться» (Дрезден, 1678). Она свидетельствует о большой эрудиции автора, знании им трудов античных авторов и сочинений гуманистов. Основными добродетелями образцового правителя Милоховский считал мудрость и образованность. Говоря о справедливости, он призывал стоящих у власти заботиться о благе подчиненных, которые их кормят и одевают.

Новым явлением в словацкой литературе XVII в. были мемуарные произведения и описания путешествий. В них затрагиваются темы турецкого плена, религиозных преследований и антигабсбургских восстаний. Так, евангелический священник Штефан Пиларик (1615—1693) в стихотворных мемуарах «Судьба Пиларика Штефана» (1666) рассказывает о том, как был пленен турками в 1663 г. при взятии ими укрепления Новые Замки. Как и все пленники, он попал на невольничий торг, там его купил румынский офицер, который и помог ему вернуться на родину. В книге содержится много реальных деталей, которые создают живое представление о трагических событиях. Описание турецкого плена и опустошений Словакии турками в XVII в. встречаются и у других словацких авторов.

Другая группа мемуарных произведений связана с Контрреформацией, преследованиями протестантов в Словакии. К ним относятся латинские и немецкие сочинения трех протестантских священников – Тобиана Масника (1640—1697), Яна Симонидеса (1648—1708) и Юрия Лани (1646—1688). Их воспоминания посвящены одним и тем же событиям. Все трое за отказ перейти в католичество были приговорены к каторжным работам и в кандалах отправлены в Неаполь на испанские галеры. Позже им удалось бежать и перебраться через Альпы на немецкую территорию.

Традиционными литературными формами, продолжавшими существовать в Словакии, были исторические и духовные песни. Типичное для исторических песен XVI в. героическое начало сменяется в XVII в. сетованиями, жалобами и причитаниями, что было связано с усилением влияния католической церкви в Словакии. Показательна в этом смысле «Песня о Новых Замках» (1663), в которой поражение в битве с турками рассматривается как наказание за «грехи».

Интенсивно развивалась духовная песня. В 1636 г. в Словакии был издан сборник духовных песен «Цитра святых». Его составил из старых чешских и словацких текстов, присоединив к ним новые переводные (с латинского и немецкого) и собственные песни, чешский эмигрант, евангелический священник Юрай Трановский (1592—1637). Этот сборник сыграл важную роль в развитии словацкой словесности. С дополнениями и изменениями он издавался более ста раз. Сборник «Цитра святых» написан, как это было принято у евангеликов, на чешском языке, правильными силлабическими стихами. Он рассматривался как образец поэтического творчества. Понимая силу и значение евагелических песнопений на понятном народу языке, католическая церковь также печатала свои духовные песни на чешском языке, но в отличие от евангеликов сильно словакизированном.

Драматические формы словесности существовали в Словакии в виде диалогов для школьных представлений.

По мере усиления феодально-католического влияния в словацкой культурной жизни все большее и большее значение приобретало народное творчество. В нем отражались важнейшие исторические события: турецкое иго, сословные восстания, возрастание социального гнета (тяготы воинской службы и крепостных повинностей, бегство крестьян от господ и т. п.). Большое распространение в XVII в. в Словакии получают народные песни (разбойничьи, социальные, воинские, любовные), баллада, а также сказки и пословицы. Ведущие темы фольклора – антитурецкая и антифеодальная.

Особенно интересны так называемые збойницкие (разбойничьи) песни. Збойниками в Словакии называли уходивших в горы крестьян, которые поднимались на борьбу с феодалами. Этим народным защитникам и посвящались песни, среди которых одной из древнейших была песня «На той Голой горе». В начале XVIII в. центральным образом збойницких песен станет Яношик, который вел неравную борьбу с панами. В пастушеских песнях говорилось о трудной жизни словацкого крестьянина, о его любви к родной природе. Одной из ведущих тем песен была рекрутчина. Существенное место в народном творчестве занимали любовные песни. В конце XVII в. появляются рукописные сборники народных песен.

Народные баллады нередко были посвящены трагическим событиям периода турецких захватов. Популярный персонаж словацких сказок Пэпелвар в новых условиях обретает некоторую героичность в своей извечной борьбе против зла, насилия, обмана и несправедливости. Народное мировоззрение эпохи ярко отразилось в пословицах и поговорках. В целом словацкий фольклор шел по пути раскрытия социальных сторон жизни. Нередко народная словесность сближалась и сливалась с письменной, что способствовало сохранению в словацкой литературе светских элементов и социально обогащало ее.

Знакомство с основными явлениями чешского и словацкого литературного развития в XVII в. показывает, что гнет Контрреформации в области культуры не смог полностью прервать национальных традиций. Возникшие в эту эпоху в чешской и словацкой литературах ценности вместе с художественным опытом фольклора и всеми национальными культурными богатствами, накопленными народом, впоследствии стали той плодотворной почвой, на которой началось возрождение литератур Чехии и Словакии в конце XVIII – начале XIX в.

*ГЛАВА 2.*

ВЕНГЕРСКАЯ ЛИТЕРАТУРА (Россиянов О.К.)

В венгерской литературе XVII в. утверждается барокко. Некоторые венгерские ученые относят его уже к первой половине XVII в. Но все выделяют в первую очередь период между 1640 и 1690 г. как «героическую» эпоху венгерского барокко, когда созданы были его крупнейшие литературные памятники. Эта эпоха предшествовала изгнанию турок из Венгрии и захвату Австрийской империей последнего оплота венгерской независимости – Эрдейского княжества.

При общем подобии западноевропейского и венгерского литературных процессов в Венгрии, не знающей в XVII в. классицизма, наблюдается известная затянутость эпохи барокко. Объясняется это своеобразными обстоятельствами, в которых складывались в стране буржуазные отношения и национальное государство. Венгрия в этом смысле занимает как бы промежуточное место между странами Западной Европы (Голландия, Англия, Франция) и Восточной.

В Венгрии даже ренессансная культура была не буржуазной, а дворянской; барокко же по преимуществу связано с господством феодальной аристократии. Новое закрепощение крестьян, утрата городами прежних привилегий и их запустение, засилье иезуитов (с середины XVII почти до середины XVIII в.) в образовании и культуре – все это накладывало отпечаток на содержание и стиль барочной литературы, хотя она была неоднородна. По соглашению 1608 г. аристократия делила свою власть с Габсбургами. Утрата политической самостоятельности Эрдейским княжеством (Трансильванией) была ударом по венгерской ренессансно-протестантской культуре, имевшей мощного покровителя в лице трансильванского князя, а затем венгерского короля Габора Бетлена (1613—1629). Избавясь от турецкого ига, Венгрия подпала под сильное давление Габсбургов, что стало тормозить ее развитие. Давления этого не смогли ослабить ни освободительные заговоры и восстания (М. Зрини, Ф. Ракоци), ставившие целью создать национальную монархию, ни демократические гайдуцкие и крестьянские движения.

О сложном положении в венгерской национальной культуре красноречиво свидетельствует замедление процессов формирования венгерского литературного языка, столь возмужавшего и обогатившегося в эпоху Возрождения. Правда, поэты и писатели венгерского барокко, даже менее значительные, мастерски владели родным языком, оставаясь в кругу бытовых или военных сюжетов, лирико-патриотических чувств и религиозных представлений. Но, выходя за эти привычные пределы, они сразу обращаются к латинским конструкциям, терминам и словам. Иногда результат бывал по-своему удачен (например, у Зрини). Но чаще возникало макароническое искажение речи, вызывавшее насмешки и критику даже у современников.

Первоначально венгерское барокко – отчасти благодаря Контрреформации, этой распространительнице западных идеологических и культурных веяний, – стало упрочиваться на западе страны. Такой видный зачинатель венгерской литературы барокко, как Петер Пазмань (1570—1637), был иезуитом. Он учился и жил в Риме, там он довольно близко познакомился с Беллармини – известным гонителем Джордано Бруно; потом стал профессором иезуитского университета в Граце, а с 1615 г. – главой венгерской католической церкви, архиепископом Эстергомским.

Будучи политическим врагом Габора Бетлена и сторонником Габсбургов, Пазмань оставил множество богословско-полемических сочинений, в которых воевал с глашатаями венгерской независимости и опровергал «вероотступников». Составлял он также проповеди и перевел с латинского языка известную притчу «О подражании Христу», приписываемую Фоме Кемпийскому. Пазмань показал себя мастером учено-ораторской прозы и виртуозным стилистом, причем именно нового художественного склада. Это подтверждают его широковещательные периоды, монументальная и причудливо усложненная композиция, логичная, но иногда до выспренности уснащаемая образами речь (которой, впрочем, не чужды и простонародно-натуралистический юмор, издевательски-пародийные средства посрамления противников).

В первые десятилетия XVII в. барокко в Венгрии еще переплетается с позднеренессансными (маньеристскими и народно-ренессансными), а также гуманистическими протестантскими явлениями. Продолжал писать одаренный поэт-маньерист Янош Римаи (ок. 1570—1631); в расцвете творческих сил находился крупный представитель позднегуманистической литературы Альберт Молнар-Сенци (1574—1634) – автор, в частности, высокохудожественного и получившего большое распространение поэтического перевода-обработки (1607) французских псалмов Клемана Маро и Теодора де Беза. Но рядом, соответственно взглядам и вкусам переходивших из протестантства в католичество аристократов, формируя, в свою очередь, новые вкусы, возникали уже поэзия (Матяш Вёреш-Неки, 1575—1654) и художественная проза барокко (Балинт Лепеш, 1570—1623; Матяш Хайнал, 1578—1644).

Поэзия и проза венгерского барокко преображают средневековые и позднеренессансные традиции. Вплоть до середины века тематика их еще очень узка, она не преступает религиозных рамок. Но пафос и способы эстетического воздействия уже вполне отвечают духу барокко. В поэзии Вёреш-Неки, который начал писать еще в придворном стоико-маньеристском стиле, звучат сетования потрясенного мыслями о смерти и утратившего внутреннюю цельность смятенного человека. Видениями адских мук старается поэт отвратить читателя от соблазнов эпикурейства. Человеческий мир с его творениями безоговорочно отвергается, и место ренессансно-гуманистического спора «трудолюбия» с праздным «наслаждением» или «добродетели» с «грехом» занимает метафизическое противопоставление земной «бренности» и божественной «вечности».

Балинт Лепеш своей прозой, полной риторических градаций и метафорических украшений, стремился вызвать покаянное настроение и благочестивый трепет, напоминая о смерти и муках, которые ждут грешников. Целью же Хайнала было прежде всего повергнуть читателей в некий экстаз, который должен был бы подготовить душу к райскому блаженству. Для вящего эстетического эффекта он охотно прибегал к контаминации повествовательного и аллегорико-драматического жанров (Иисус осаждает грешное сердце, воцаряется в нем, очищает от скверны; или невеста-душа справляет свадьбу с нареченным – Христом). Стиль Хайнала, насыщенный реминисценциями из библейской «Песни песней», окрашивала тогда своеобразная, мистически оттеняемая эротика.

Центрами культуры и искусства, как и в эпоху Возрождения, оставались в Венгрии замки и дворцы крупных магнатов. Соревнуясь с немецкими князьями, венгерские феодалы выступали меценатами литераторов, живописцев, музыкантов, а порой сами пробовали силы в художественном творчестве. Писатели посвящали им свои произведения, содержанием которых были военные и политические деяния принципала или события его семейной жизни. Любые празднества в замках магнатов не обходились без театральных представлений, чтения стихов, музыки.

Отличие от прежних времен заключалось в том, что вся эта культурно-литературная жизнь определялась католицизмом, протекала под надзором церкви, которая всякому увеселению не забывала противопоставить свое предостерегающее напоминание о смерти. Устройство семейных торжеств было прерогативой духовников-иезуитов. Они же писали школьные драмы в католическом духе, которые исполнялись в праздники.

Соглашение 1608 г. с габсбургской империей обеспечило венгерской аристократии немало политико-экономических привилегий. Но над землями этими продолжала тяготеть угроза турецкого завоевания, а часть их еще оставалась в руках турок. Между тем Габсбурги, военно-экономические силы которых подрывала начавшаяся Тридцатилетняя война, не проявляли склонности обострять отношения с Оттоманской Портой, рассчитывая улучшить свое положение именно за счет венгерских феодалов и все больше урезывая их привилегии. Во второй половине XVII в. отдельные венгерские магнаты (Палфи, Зрини, Вешелени) предпринимают попытки антигабсбургских заговоров. Недовольство австрийским гнетом в конце 70-х годов вылилось в вооруженную повстанческую борьбу под руководством Имре Тёкели.