Текст книги "История всемирной литературы Т.4"

Автор книги: Георгий Бердников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 82 страниц)

Ярко выраженный драматизм жизненного восприятия и обостренное внимание к трагическим мотивам характерны в эту эпоху и для других видов искусства, например для музыки (не случайно именно в XVII столетии возникает и получает развитие такой музыкально-драматический жанр, призванный сыграть очень важную роль в художественной культуре нового времени, как опера). Обращает на себя внимание в этой связи и усиление элементов «театральности» в живописи XVII столетия (декоративность пейзажа у французских классицистов, проникновение элементов театральной мизансцены в фигурную компазицию и т. д.).

Подъем, переживаемый на Западе в конце XVI и в XVII в. драматургией в целом и трагедией в частности (это время представляет собой после античности высшую точку в развитии трагедийного жанра в западноевропейской литературе прошлого), обусловлен несколькими причинами. Несомненно, что здесь сказался взлет народного самосознания, связанный с завершением процесса национального объединения, с окончательным торжеством государственного начала – мощным стимулом для мобилизации творческой энергии общества. Такой период в Англии приходится на конец XVI в., во Франции – на середину XVII в., в Испании – на первую половину XVII в.

Обострение и усложнение общественной борьбы, столь характерные для XVII столетия, порождая резкие сдвиги и бурные катаклизмы, создают благодатную почву для развития драматического начала в литературе. Антагонистический, зачастую на данном историческом этапе практически неразрешимый характер социальных конфликтов способствует расцвету трагедии. Западноевропейская литература XVII в. подхватывает тенденции, отчетливо обозначившиеся у Шекспира: трагическое начало, вырываясь из рамок обособленности, все настойчивее вторгается в стихию комического, придавая нередко особый, драматический привкус смеху. Взаимопроникновение трагического и комического начал можно наблюдать и в крупнейших произведениях французской драматургии («Дон Жуан», «Мизантроп» Мольера), несмотря на то что теория классицизма категорически запрещает такое смешение и всемерно стремится ему препятствовать. Трагическое начало присутствует в эту эпоху не только в драматургии, но и в литературных жанрах, до сих пор служивших по преимуществу ареной комического («Басни» Лафонтена 70-х годов, плутовские повести Кеведо и Гевары, «Симплициссимус» Гриммельсгаузена). Одновременно пристальный интерес к драматической сущности изображаемых жизненных явлений сказывается и в возрастающей тонкости психологического мастерства, в способности воспроизводить сложную и напряженную борьбу чувств, обнажать скрытые, внутренние мотивы поступков (в этой связи следует отметить не только завоевания, осуществленные замечательными создателями классицистической трагедии, но и роль, сыгранную в развитии романа «Принцессой Клевской» Лафайет).

Обнаруживается, наконец, и тот усиливающийся интерес к объективному образному осмыслению действительности с ее внутренними закономерностями, в ее преисполненном конфликтов развитии, который, как уже отмечалось ранее, пронизывает эстетическую мысль эпохи, идя на смену столь ярко выраженному в литературе Возрождения лирическому пафосу.

Не менее примечательны и успехи, достигнутые в XVII в. романом; последний приобретает все больший удельный вес, завоевывает все большее признание, в какой-то мере отодвигая на задний план новеллу, господствующую в ренессансной литературе, и заметно оттесняя эпическую поэму. Особенно симптоматичен подъем, переживаемый тем типом романа, который можно назвать социально-бытовым (испанский плутовской роман; Сорель, Скаррон и Фюретьер во Франции; Гриммельсгаузен в Германии, отчасти Бэньян в Англии). У истоков этого подъема стоит могучая фигура Сервантеса.

В западноевропейской литературе начала XVII столетня существуют явления, принадлежащие по своей природе Позднему Возрождению (попытки Опица опереться на заветы Плеяды; «ученый гуманизм» и поэзия Арребо в Дании; нидерландская разновидность маньеризма, представленная Хофтом и Хейгенсом; маньеристические тенденции в испанской поэзии времени Гонгоры). В конце века в целом ряде литератур Запада отчетливо обозначаются приметы зарождающегося просветительского реализма («Жизнь и смерть мистера Бэдмена» Бэньяна, проблески реализма новой эпохи, XVIII в., в последней комедии Конгрива «Так поступают в свете», раннее творчество Дефо и Свифта в Англии; романы Рейтера и Вейзе в Германии; предпросветительские тенденции, присущие воззрениям «современных» во Франции, и др.), появляются предвестия стиля рококо (поэзия Шолье и Лафара во Франции, творчество Аркадии в Италии).

Диего Веласкес. Сдача Бреды

1634—1635 гг. Мадрид, Прадо

Однако художественные направления, наиболее характерные для западноевропейской литературы XVII в., – это барокко и классицизм.

Что касается реализма, то XVII век – важный и сложный этап в его развитии. Реалистические искания, обусловленные существенными сдвигами в общественной и духовной жизни Европы, вступают в этот период в новую стадию, отличную от эпохи Ренессанса. Они носят новаторский характер, содержат в себе художественные открытия, которые получают затем плодотворное развитие на протяжении XVIII и XIX вв. Заметно расширяется тематический кругозор и обогащается жанровое многообразие литературы, вовлекающей в свою орбиту все новые и новые жизненные пласты. Вместе с тем конкретное воплощение этих исканий было обусловлено острыми противоречиями, характерными для общественной и духовной жизни XVII столетия. В результате реалистические тенденции кристаллизовались в это время на Западе по преимуществу внутри литературы барокко или классицизма, развивались в первую очередь представителями их наиболее демократических по своему духу течений.

Прямые аналогии с другими видами искусства в этом отношении неправомочны. Эволюция отдельных видов искусства протекает неравномерно. Реализм как цельная, самостоятельная художественная система в XVII столетии наиболее законченное выражение получает в живописи. Ведущая роль живописи – своеобразная черта художественной культуры XVII столетия. Произведения Караваджо, Веласкеса, Хальса, Рембрандта, Вермера, Луи Ленена служили для художественной литературы того времени примером органичности в сочетании глубины одухотворенного психологического анализа с точностью и достоверностью социальной характеристики персонажей, свободы в эстетической интерпретации «природы», независимости от условностей стилистических канонов барокко и классицизма.

В литературе же XVII в. как эпохи (т. е. как времени, следующего за позднеренессансным творчеством Шекспира и Сервантеса и предшествующего Просвещению) тонкость, проникновенность психологического анализа, с одной стороны, и полнокровность, достоверность в изображении быта, конкретной материальной и социальной среды, с другой – остаются большей частью оторванными друг от друга, не сочетаются в рамках разрабатываемого жанра, в творчестве одного и того же писателя. На рубеже эпохи Ренессанса и XVII в. появляются произведения, в которых писатель, обращаясь к изображению быта и материальных интересов, создает образы не только большой социально-обобщающей силы, но и значительной психологической емкости. Здесь в первую очередь необходимо назвать «Дон Кихота» Сервантеса. В XVII в. эта художественная тенденция пробивает себе путь прежде всего в жанрах «низовых» (с точки зрения иерархии ценностей, устанавливаемых эстетической теорией того времени): в романе (Гриммельсгаузен), комедии (творчество Бредеро, Мольера или Конгрива), в шедеврах басенного искусства (Лафонтен). Однако в целом для литературы XVII в. характерно иное. На одном полюсе здесь царит классицистическая или барочная трагедия, создающая одухотворенные образы, преисполненные значительного внутреннего содержания, но далекая от реальных условий существования простых людей. Другой полюс представлен авторами бытовых и плутовских романов.

Их творчество отличается стремлением изображать материальные условия жизни и прежде всего судьбы обреченных на лишения, обездоленных социальных низов. Основная тема пикарескного (плутовского) романа (жанра, который сыграл важную роль в развитии социально-бытовой прозы XVII в.) – это жизненный путь деклассированного персонажа, выбитого из привычной колеи патриархального уклада и брошенного на произвол судьбы в безбрежное житейское море. Попадая из тиши провинциального захолустья в бурный круговорот жизни больших городов, он вынужден вести отчаянную борьбу за существование в условиях, когда, наряду с сословными привилегиями, привилегиями рождения, все большее значение приобретает обладание денежным мешком. Рассказ о приключениях этого персонажа, нередко гротесково заостренный, позволяет авторам плутовских романов и повестей, обрисовав нравы различных кругов современного общества, обозначить многие из разъедающих его язв, придать своим произведениям яркое разоблачительное звучание. Авторы плутовских романов не боятся изображать неприглядные и прозаические стороны повседневной жизни, но делают это зачастую натуралистически упрощенно, не соединяя описания типических деталей с лепкой ярких образов. Иногда же их ограничивает специфически пародийный характер замысла произведений, направленных на развенчание напыщенности и надуманности «высокой» литературы. Лишь в XVIII в. литература в целом и роман в частности достигают значительных успехов в смысле преодоления указанного разрыва (одно из первых примечательных свидетельств такого рода художественных сдвигов – «Манон Леско» аббата Прево, произведение, в котором правдивое описание социальной среды, воспроизведение нравов деклассированных низов и поэтическое раскрытие мира чувств героя органически слиты).

Наивысшие достижения в направлении реалистического отображения действительности принадлежат в XVII в. тем писателям, которые оказываются способными насытить свои художественные обобщения глубоким социально-историческим смыслом. К числу таких писателей принадлежит Гриммельсгаузен, автор «Симплициуса Симплициссимуса». Художественное содержание этого произведения, сколь ярко ни были бы в нем выражены барочные тенденции, нельзя вместе с тем исчерпать понятием барокко. Как подчеркнул А. А. Морозов, «в силу заложенных в нем социальных устремлений Гриммельсгаузен подчинил риторические средства барокко новым потребностям осмысления и отражения действительности». Очевидно, что эти потребности – создание монументальной обобщающей картины эпохи, попытка воспроизвести и осмыслить ее трагические противоречия, с точки зрения угнетенных, бесправных народных масс, – заключали в себе чрезвычайно мощную реалистическую потенцию, обладавшую чертами, принципиально отличными от изобразительных особенностей стиля барокко.

В какой-то степени аналогичные явления можно наблюдать и в классицистической литературе, в первую очередь в творчестве писателей, особенно тесно связанных с традициями ренессансного реализма и материалистическими тенденциями философской мысли. Наиболее яркий пример тому – драматургия Мольера. В своем проникнутом духом народности творчестве Мольер развивал наиболее перспективные и богатые познавательными возможностями художественные принципы классицизма. Одновременно «комедии Мольера в силу своего демократизма расковывали эстетические нормы классицизма и по существу были почвой реалистического стиля в национальном искусстве»

(Г. Н. Бояджиев). В данной связи в первую очередь всплывает в памяти «Дон Жуан». В этом произведении, для того чтобы социально-исторически как можно более глубоко типизировать основных персонажей пьесы и тем самым полнее обнажить диалектику противоречий, пронизывающих современную действительность, Мольер целеустремленно нарушал некоторые из основных канонов драматургической теории классицизма (отказываясь от соблюдения требований единства времени и места, смешивая комическое с патетическим, расширяя число действующих лиц, необходимых для изображения общественного фона, прибегая в «высокой» комедии к прозе, вводя в речевую ткань диалект и т. д.).

Наконец, в западноевропейской литературе XVII в. существует группа произведений (как правило, романов), реалистических по своей природе, в которых воплощено столь самобытное (хотя и психологически несколько бескрылое вследствие своего суховатого эмпиризма) материалистическое понимание взаимоотношений между человеческой личностью и окружающей его средой, что их художественная структура вообще не ассоциируется со стилевыми системами барокко или классицизма. Таков, например, во Франции XVII в. «Буржуазный роман» Фюретьера (вопрос о границе этой группы произведений остается в нашей науке дискуссионным).

Для литературы барокко XVII век – это период не только интенсивного формирования, но и расцвета. Барокко особенно ярко расцвело в XVII столетии в литературе и искусстве тех стран, где дворянские круги в итоге напряженных социально-политических конфликтов временно взяли верх над буржуазией, восторжествовали, затормозив на длительный срок развитие капиталистических отношений, т. е. в Италии, Испании, Германии. В литературе барокко отразилось и стремление придворной знати, толпящейся вокруг престола абсолютных монархов, окружать себя блеском и славой, воспевать свое величие и мощь. Очень значителен и вклад, который внесли в процветание барокко иезуиты, деятели Контрреформации, с одной стороны, и представители протестантской церкви – с другой (наряду с католическим в западноевропейской литературе XVII в. богато представлено и протестантское барокко). Этапы расцвета барокко в литературах Запада, как правило, совпадают с историческими периодами активизации церковных сил и нарастания религиозных настроений (религиозные войны во Франции, кризис гуманизма, обусловленный обострением общественных противоречий в Испании и Англии первой четверти XVII в., распространение мистических тенденций в Германии времен Тридцатилетней войны) или же с периодами подъема, переживаемого дворянскими кругами (усиление оппозиции абсолютизму во Франции 10-х – первой половины 20-х годов и в годы Фронды; Англия времен Реставрации Стюартов; Германия непосредственно после окончания Тридцатилетней войны).

Принимая все это во внимание, следует, однако, учитывать, что возникновение барокко обусловлено объективными причинами, коренившимися в закономерностях общественной жизни Европы во второй половине XVI и в XVII в. Барокко было прежде всего порождением тех глубоких социально-политических кризисов, которые сотрясали в это время Европу и которые приобрели особенный размах в XVII столетии. (Поэтому оно и не было способно привести к подлинной реставрации средневекового мироощущения. Слишком усложнились по сравнению с прошлым представления о реальных жизненных противоречиях, о степени их трагичности, о значении их отзвуков во внутреннем мире человека. Не мог пройти бесследно для барочных писателей и целый ряд художественных открытий, осуществленных эпохой Возрождения.) Церковь и аристократия пытались использовать в своих интересах настроения, возникавшие вследствие общественных сдвигов и потрясений. Однако это лишь одна из тенденций, характеризующих мироощущение барокко.

Литература барокко выражает не только осознание растерянности и смятения, которые вызывают у многих представителей гуманистической интеллигенции общественные катаклизмы конца XVI и XVII в. и связанный с этими катаклизмами кризис ренессансных идеалов и представлений (религиозная поэзия барокко во Франции, творчество Донна и «поэтов-метафизиков» в Англии, мистическая поэзия в Германии и т. д.). Она не только воплощает стремление дворянства убедить читателя в своем превосходстве и великолепии, в своей утонченности и избранности (прециозная поэзия и галантно-героический роман). Крупнейшие произведения литературы барокко содержат в себе попытки творчески переосмыслить итоги кризиса, обогатить в свете его исторических уроков гуманистические представления о человеке и действительности, так или иначе отразить настроения и чаяния передовых общественных кругов.

Для литературы барокко характерно обостренное ощущение противоречивости мира и одновременно – стремление воспроизводить жизненные явления в их динамике, развитии, переходах (это относится не только к восприятию природы и изображению внутреннего мира человека,

но у наиболее крупных писателей и к воссозданию процессов общественной жизни). Представители барокко охотно обращаются к теме непостоянства счастья, шаткости жизненных ценностей, всесилия рока и случая. Оптимизм людей эпохи Ренессанса, выдвинутый ими идеал гармонически развитой личности нередко сменяются у них пессимистической оценкой действительности, а восторженное преклонение перед человеком и его возможностями – подчеркиванием его двойственности, непоследовательности, испорченности; раскрытием вопиющего несоответствия между видимостью вещей и их сущностью; ощущением разорванности бытия, столкновения между началами телесным и духовным, между привязанностью к чувственной красоте мира и осознанием бренности земного бытия. При этом внутренняя антитетичность, характерная для барочного мировосприятия, дает о себе знать и тогда, когда тот или иной писатель, принадлежащий к этому направлению, непосредственно воплощает в своем творчестве лишь одно из противостоящих друг другу контрастных начал: будь то, скажем, героические миражи прециозной литературы или натуралистическая изнанка действительности, воспроизводимая в плутовских романах. Одна противоположность как бы подразумевает другую. Ощущение противоестественной, не укладывающейся в логические рамки привычных представлений хаотичности действительности находит выражение в склонности к созданию фантасмагорических и одновременно сатирических «видений» и «сновидений». Стремление запечатлеть режущие глаз парадоксы современной жизни в адекватной сложной, зашифрованной, но отточенной форме отличает консептизм, одно из основных течений испанской литературы XVII в., – явление, показательное для барокко.

Литературу барокко отличают, как правило, повышенная экспрессивность и тяготеющая к патетике эмоциональность (в аристократических вариантах барокко они принимают характер напыщенности и аффектации, за которыми скрывается, по существу, отсутствие подлинного чувства, суховатый и умозрительный расчет); стремление раскрепостить воображение, поразить и ошеломить читателя; пристрастие к пышной образности и метафористичности (временами к иносказанию и аллегории), основанных на сближении и сопоставлении как будто чуждых друг другу, далеко отстоящих явлений, к сочетанию иррационального и чувственного; тяга к динамике, диссонансам, игре контрастов, к причудливому смешению комического и трагического. В барочной прозе мы наблюдаем склонность к усложнению сюжета и замысловатому запутыванию интриги, к освещению одних и тех же событий в разных ракурсах, с позиций различных персонажей. Изобилие запутанных сюжетных поворотов, броских сценических эффектов, переплетение возвышенного и смешного, патетики и грубоватости отличают такой характерный для барочной драматургии жанр, как трагикомедия.

Характерное для литературы барокко пренебрежение к строгим правилам и многоликость развиваемых ею тенденций в течение длительного времени давали повод считать, что это направление в отличие от классицизма вообще не имеет собственной теории. Однако это не так. У литературы барокко есть свои примечательные теоретики. Среди них выделяются Грасиан в Испании и Тезауро в Италии. В своих трудах теоретики барокко развивают учение о «быстром разуме» как основе художественного творчества. Эстетическое познание, согласно Грасиану и Тезауро, по своей природе интуитивно и независимо от законов логики. Сущность «быстрого разума» состоит в способности при помощи метафоры связывать предметы и идеи как будто несовместимые и достигать этим эффекта неожиданности. Грасиан подчеркивает также роль иносказания и зашифрованности смысла в художественном произведении (настаивать на этом принципе его побуждают во многом соображения общественной предосторожности). Тезауро, проводя излюбленное писателями барокко сопоставление жизни с театром, требует от искусства впечатляющей и красочной декоративности. Оба теоретика ссылаются на авторитет Аристотеля, но в отличие от классицистов апеллируют не к его «Поэтике», а к его «Риторике».

Аналогичные тематические, образные и стилистические мотивы обретают вместе с тем у отдельных представителей литературы барокко несходное, а временами и прямо противоположное идейное звучание. В литературе барокко обозначаются различные течения.

Одним из основных общественных факторов, вызвавших кризис и распад ренессансного гуманизма, было неуклонное развитие буржуазных отношений и укрепление социальных сил, стимулирующих это развитие. Литература барокко нередко заключает в себе художественное преломление реакции на процесс укрепления буржуазии и на распространение насаждаемых ею умственных тенденций (рационализм, философия умеренности, трезвого смысла и разумного «здорового» эгоизма, мораль «золотой середины» и т. д.). Одно из поэтически наиболее выразительных проявлений такого рода реакции, внутреннего протеста против победы абсолютизма и преуспевания буржуазии и одновременно стремления противопоставить действительности,

враждебной аристократической среде, некий идеальный, иллюзорный мир пасторальной мечты мы находим во французской литературе в романе д’Юрфе «Астрея».

Не следует, однако, думать, что подобная реакция исходила исключительно, если так можно сказать, «справа», от земельной аристократии или католиков-папистов и их идеологов. Она нередко содержала в себе и отзвуки настроений тех социальных сил, которые находились как бы «слева» от буржуазии, т. е. широких народных масс, прежде всего крестьянства, а временами и городской разночинной среды.

При этом в литературе барокко настроения народных кругов преломляются со всеми присущими их убеждениям противоречиями, иллюзиями, ограниченностью. Так, например, близкие к народно-плебейской среде мыслители и политические деятели того времени, предпринимая попытки противостоять буржуазным в своей основе тенденциям в развитии общественной жизни, настойчиво стремятся найти опору и поддержку, в частности, у дворянства и феодальной аристократии. Подтверждение этому мы находим во Франции – в гугенотском движении 10—20-х годов XVII в., в период Фронды, в деятельности некоторых вольнодумцев первой половины столетия. Тип такого рода бунтаря-вольнодумца, соединяющего в себе ненависть к господствующему обществу и надежду обрести союзников среди аристократической верхушки, ярко запечатлен Сирано де Бержераком в образе Сеяна (трагедия «Смерть Агриппины», 1653). В другом случае мировосприятие, заметно выходящее за рамки буржуазных представлений, пробивается наружу сквозь оболочку традиционных, ортодоксальных религиозных верований (творчество Вондела, «Потерянный рай» Мильтона). Наконец, писатель, изображающий современную ему действительность с позиций угнетенных крестьянских масс, может заимствовать средства для воплощения своего замысла из «высокой», далекой от народного восприятия литературы (Гриммельсгаузен).

Решающее значение имеют, однако, не эти элементы непоследовательности. Важнее всего то, что в самых крупных произведениях, пронизанных в той или иной мере тенденциями барокко, в опосредованной форме, несмотря на все присущие им противоречия (острая внутренняя противоречивость, как уже отмечалось, нередко отличает писателей, творчество которых несет на себе печать этого художественного стиля), звучат отголоски настроений и чаяний народа, и в первую очередь крестьянских масс. Об этом свидетельствуют, например, «Трагические поэмы» Агриппы д’Обинье – произведение, в котором нашел отражение не только религиозный пафос воинствующего кальвинизма, но и протест народа против опустошения страны правящей верхушкой, в котором с потрясающей силой воспроизведены страдания крестьянства и созданы проникновенные образы крестьян-тружеников. Нечто сходное можно наблюдать и в «Потерянном рае» Мильтона. Поэт Мильтон пошел объективно заметно дальше Мильтона – идеолога пуританства. Поэтическая философия истории в «Потерянном рае», с ее гениальными озарениями и стихийной диалектикой, отразила не столько непримиримый, аскетический дух пуританства, сколько всемирно-исторический и общечеловеческий размах (а следовательно, и народные истоки) того общественного перелома, который произошел в Англии в середине XVII столетия.

С другой стороны, крупные поэты, вроде Марино или Теофиля де Вио, близкие в той или иной степени аристократической среде, выходили в своем творчестве за узкие рамки дворянского гедонизма, развивая более глубокие материалистические тенденции. В их произведениях звучат отголоски передовых научных открытий времени, находят отражение весьма смелые по своей идейной направленности пантеистические мотивы, проскальзывает интерес к проблеме воздействия среды на человеческую личность.

Говоря о барокко, не следует рассматривать этот стиль как нечто единообразное на протяжении длительного отрезка времени. Литература барокко претерпела определенную эволюцию. Особое внимание привлекает различие между ранним барокко (конца XVI и первой половины XVII в.) и более поздним, относящимся ко второй половине XVII столетия. Знаменательно в этом отношении сопоставление двух выдающихся представителей «протестантского» барокко – Агриппы д’Обинье и Мильтона. В «Трагических поэмах» д’Обинье впервые открылись выразительные возможности барокко как средства художественного отображения и осмысления общественных сдвигов и потрясений. У Агриппы д’Обинье это потенциальное качество литературы барокко служит прежде всего способом выражения субъективной реакции поэта; к тому же в его произведении доминирует сатирически-негативный аспект – осуждение, отрицание ненавистных автору общественных сил и начал. Позднее в иных исторических условиях в творчестве Мильтона, создателя «Потерянного рая», возрастает способность поэзии барокко выявлять драматизм общественных катаклизмов, их объективный исторически-философский смысл, грандиозные, пусть и рисующиеся в виде туманных пророческих видений, перспективы будущего.

Показательно и сравнение творчества немецких писателей Грифиуса и Гриммельсгаузена. Грифиус в трагедиях конца 40-х и начала 50-х годов с большой художественной силой отобразил представления, порожденные общественной жизнью Германии времени Тридцатилетней войны. Жизнь эта показана в его произведениях как бы изнутри, в виде хаоса, наваждению которого способны противостоять лишь избранные одиночки-мученики, обладающие несокрушимой стоической выдержкой. Позднее (с более отдаленных исторических позиций) возникает возможность точнее, достовернее и объективнее раскрыть исторический смысл, выявить социальные корни роковой для страны общественной катастрофы. Эта возможность была осуществлена Гриммельсгаузеном в «Симплициссимусе» (1668).

Необходимо, наконец, иметь в виду и национальное своеобразие тех конкретных форм, которые обретает литература барокко в отдельных странах Запада. Если итальянской литературе барокко в целом чужды иррационалистические и мистические мотивы, то подобные тенденции отчетливо обнаруживаются в немецкой литературе первой половины XVII в., времени Тридцатилетней войны и порожденных ею бедствий. Во второй половине столетия в Германии пышно расцветает аристократическое барокко (Цезен, Гофмансвальдау, Лоэнштейн), но вместе с тем появляется фигура Гриммельсгаузена, творчество которого, пустившее глубокие корни в гущу народной жизни, и заключает в себе, как уже отмечалось, мощную реалистическую потенцию. Эта потенция наблюдается и в ряде произведений испанской литературы, принадлежащих эстетической системе барокко. Достаточно вспомнить в этой связи имя Кеведо, автора «Истории жизни пройдохи». Что касается Франции, где господствует абсолютизм, а в сфере духовной жизни сильное развитие получают рационалистические тенденции, то для нее характерно тяготение барокко к сочетанию с классицизмом. Об этом свидетельствует и творчество Ротру, и деятельность Корнеля в 40-е годы, и путь развития прециозной литературы, постепенно перерастающей в придворный вариант классицизма. Аналогичное переплетение барокко с классицизмом показательно и для голландской литературы (Хейнсий, Вондел). Характерные приметы подобного феномена находим и в творчестве английского писателя эпохи Реставрации – Драйдена. Сложно сочетаются элементы барокко с постепенно усиливающимися элементами классицизма и в творчестве Мильтона начиная с 60-х годов XVII столетия.

Принципиально важное значение имеет «Потерянный рай» Мильтона. В этом произведении, в монументальных космических видениях, в преисполненных захватывающего драматизма картинах столкновения противоборствующих лагерей, в великолепных по своей выразительности лирических интермеццо привлекают внимание элементы героической романтики – поэтического отзвука революционных событий середины века. «Потерянный рай» Мильтона воочию свидетельствует, что барочная романтика, весьма характерная для этого художественного стиля, могла питаться не только аристократически-рыцарственными и пасторальными идеалами, но и пафосом революционной перестройки общества. Живой интерес, который революционные романтики Байрон и Шелли проявляли к творчеству Мильтона, был, конечно, не случайным, а имел глубокий внутренний смысл. Знаменательно и то, что Горький в «Истории русской литературы» назвал Мильтона «первым романтиком».

Проблемы литературного барокко вызывают в течение последних десятилетий повышенный интерес. У этого обстоятельства различные причины. Прежде всего сказывается обострившийся интерес к XVII в. как эпохе в целом, к его политической и социальной истории, к духовной жизни и художественной культуре. В течение длительного времени XVII век был в какой-то мере как бы заслонен Возрождением и Просвещением. Теперь же всестороннее осмысление закономерностей и жестоких противоречий этого чрезвычайно драматичного и существенного этапа в развитии Европы все более привлекает к себе внимание ученых. По мере усиления интереса к XVII столетию происходила и переоценка литературных ценностей. Преодоление предвзято отрицательного отношения к понятию барокко как к обозначению некоего извращения «хорошего» вкуса и трезвого восприятия действительности (такие взгляды питались различными источниками: от традиционализма академических кругов и узости позитивизма до схематизма вульгарно-социологического подхода) позволило чрезвычайно расширить и обогатить представление о многокрасочности и сложности литературного процесса в Европе XVII в.