Текст книги "Лучшая зарубежная научная фантастика: Император Марса"

Автор книги: Гарднер Дозуа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 71 страниц)

Кори Доктороу
Цыпленок Цыпа[54]54
  Название «Chicken little» намекает на басню о маленьком цыпленке, который верил, что небо падает на землю. Фраза «Небо падает!» стала в английском языке идиомой, обозначающей истерическую или ошибочную веру в неминуемую катастрофу. Эта басня использована в мультфильме, дублированном на русский под названием «Цыпленок Цыпа».


[Закрыть]

Кори Доктороу – соредактор популярного веб-сайта «Boing Boing» (boingboing. net), один из участников проекта по созданию новых алгоритмов интернет-поиска «OpenCola», а до недавнего времени был координатором «Фонда Электронный Фронтир» (www.eff.org). В 2000 году Доктороу получил премию Джона Кэмпбелла в номинации «Лучший молодой автор». Его рассказы публиковались в «Asimov’s Science Fiction», «Gateways», «Science Fiction Age», «The Infinite Matrix», «On Spec», «Salon» и других изданиях, а также в сборниках «Чужое место и еще восемь историй» («А Place So Foreign and Eight More») и «Разогнанный процессор» («Overclocked»). Первый роман писателя «Доходяга в волшебном королевстве» («Down and Out in the Magic Kingdom») был тепло принят читателями и отмечен премией «Locus» как лучший дебютный роман. В числе других книг Доктороу – «Восточное стандартное племя» («Eastern Standard Tribe»), «Кто-то приходит в город, кто-то уходит из города» («Someone Comes to Town, Someone Leaves Town»), роман для юношества «Младший брат» («Little Brother») и «Мастера» («Makers»). Доктороу в соавторстве с Карлом Шрёдером написал «Руководство по публикации фантастики для полных идиотов» («The Complete Idiot’s Guide to Publishing Science Fiction»), с Шелли Пауэрс – «Основы блогинга» («Essential Blogging»), а также «Контент: избранные статьи по технологиям, творческой деятельности, копирайту и будущему будущего» («Content: Selected Essays on Technology, Creativity, Copyright, and the Future of the Future»). He так давно вышли книга «Читалки» («Ebooks») и роман «На выигрыш» («Forthe Win»), Веб-сайт Доктороу – craphound.com.

Нижеследующая волнующая история взята из антологии рассказов, посвященных Фредерику Полу. В ней Доктороу осовременил и прокомментировал темы классического романа Ф. Пола и С. Корнблата «Торговцы Венеры» («The Space Merchants»). Доктороу показывает нам будущее, в котором богачи становятся еще состоятельнее и намерены такими оставаться любой ценой.

Первый урок, усвоенный Леоном в рекламном агентстве, был таков: «В рекламном агентстве у тебя друзей нет!».

К примеру, сегодня: Бротиган собрался посмотреть настоящий чан, настоящую клинику с настоящим целевым потребителем внутри, а Леона с собой не взял.

– Не кисни, тебе не идет, – сказал Бротиган, улыбаясь своей улыбкой, натягивавшей губы поверх больших, лошадиных, смешных зубов. Они обезоруживали, эти белые жемчужины. – Тут и говорить не о чем. Получение пропуска к чану занимает месяц, а то и два. Проверка прошлого. Биометрия. Беседа с психологом. Медосмотр – надо же провести проверку твоей микробной популяции. Все требует времени, Леон. Ты поденка и спешишь по-поденочьи, а человеку в чане времени девать некуда. Он, если тебя придержат на месяц-другой, не облезет.

– Вранье, – огрызнулся Леон. Показуха. – Отгородились по фасаду стомильной стеной, а задняя калитка настежь. Из любого правила есть исключения. Иначе не бывает.

– Когда тебе исполнится сто восемьдесят и ты попадешь в чан, исключений делать не будешь. Если, конечно, захочешь дожить до ста восьмидесяти одного.

– Только не говори, что, если тот бронтозавр заболеет редким скоротечным раком печени и на весь мир найдется один-единственный онколог, способный его вылечить, доктора отошлют обратно во Францию или куда там еще – мол, спасибо, но у вас нет допуска к пациенту!

– Я тебе говорю: у этого ящера нет печени. Что у него есть – механика, питание и системы.

– А если механика испортится?

– Человек, который ее изобрел, работает на это чудовище. И живет в поместье чудовища вместе с семьей. У них идентичные микробные популяции. Чудовище распоряжается не только их жизнью, но и микрофлорой кишечника. Если какая-нибудь машина откажет, через две минуты изобретатель будет у чана вместе со всеми подчиненными в одноразовых стерильных комбинезончиках и, приговаривая утешительные слова, вставит одну из десятка запасных, которые он каждый день лично проверяет!

Леон открыл и снова закрыл рот. И не сдержался – фыркнул.

– Правда?

Бротиган кивнул.

– А если все машинки откажут?

– Если он не справится, то у него есть конкурент, который тоже живет в поместье чудовища. Он разработал чуть ли не лучшую в мире методику пересадки печени и сгорает от нетерпения испытать ее на чудовище в чане – и будет на месте через десять минут, а первого со всей семьей…

– Казнят?

Бротиган недовольно фыркнул.

– Брось, он владелец квадрильонов, а не погрязший в кредитах злодей. Нет, оплошавшего разжалуют до самого низа, но оставят один-единственный шанс восстановить доверие: изобрести технику лучше той, что сейчас заменяет печенку человеку в чане, – и тогда ему вернут прекрасное место с отличной одеждой, богатством и привилегиями.

– А если не изобретет?

Бротиган пожал плечами.

– Тогда тот, кто в чане, лишится неизмеримо малой доли своего состояния. Он смирится с потерей, запросит налоговый кредит на исследования и вычтет его из крох, которые каждый год великодушно посылает налоговому управлению.

– Черт!

Бротиган хлопнул в ладоши.

– Гадость, верно? Такие деньги, и власть, и деньги, деньги…

Леон напомнил себе, что Бротиган ему не друг. Все дело было в зубах – они обезоруживали. Можно ли в чем-то подозревать человека с такими лошадиными зубами, что хочется угостить его сахарком?

– Не в том дело.

– Ты теперь знаешь о людях в чанах в десять тысяч раз больше, чем средний гражданин. Но ты и тени картины не увидел, парень. Компания «Эйт» десятилетиями налаживала связи, прежде чем сумела реализовать первую продажу чана для человека.

«И последнюю пока», – подумал Леон, но вслух не сказал. Об этом в «Эйт» не говорят. Агентство позиционировало себя как могучую державу, лучшую среди лучших. Именно такое агентство, которое оказывает услуги «очень высокопоставленным и обеспеченным персонам», однако же…

Одна продажа.

– И с тех пор ничего не продали, – бесстыдно произнес Бротиган. – Однако все это здание занято одним нашим агентством: фонды зарплат, дизайнеры, консультанты – и все оплачивается крошками от той продажи. А значит, еще одна продажа…

Он широко развел руками. Офис был помпезный – задуман, чтобы производить впечатление на представителей запертых в чанах состояний. Освещение, запахи, ветерок подобраны так, чтобы вошедший почувствовал себя на древней лесной поляне, хотя никакого леса видно не было. Стол секретарши изображал гранитное надгробие: сгладившаяся до неразборчивости эпитафия виднелась из-под старомодной пишущей машинки, искусно превращенной в чуть менее древнюю клавиатуру. Сама секретарша, в данный момент с профессиональной убедительностью игнорировавшая их с Бротиганом, сияла красотой, умом и материнской заботой – все это достигалось подбором костюма, манер и косметики. «Эйт» держал на службе немало стилистов, занимавшихся каждым, кто контактировал с клиентами. Леону сегодня с утра старательно-небрежно взъерошили волосы и тщательно обтрепали манжеты и рукава на локтях.

– Так что не проси, друг Леон, я не возьму тебя к своему чану. Зато наставлю тебя на путь, который, возможно, в один прекрасный день приведет тебя туда, если ты будешь очень стараться и покажешь себя. Когда уплатишь взнос.

Леон свой взнос уже уплатил – такой, какой этому сухому дерьму и не снился. Однако он улыбнулся, шмыгнул носом, как положено доброму червячку, и, ненавидя себя, воскликнул:

– Дай идею!

– Слушай, мы уже шесть лет продвигаем продукт без единой удачи. Многие входили в эту дверь и получали ту работу, на которую взяли тебя, и все они разбрасывали вокруг миллион идей. И все рухнули с небес на землю. Мы не вели каталог идей, не расчерчивали координатную сетку, которая показывала бы, какое поле уже исхожено, а где остались дыры. – Он с намеком покосился на Леона.

– Ты хочешь, чтобы я занес в каталог все провалы в истории агентства? – Леон не скрывал разочарования. На такую работу берут практиканта, а не младшего менеджера по работе с клиентами.

Бротиган щелкнул лошадиными зубами, заржал и покинул офис «Эйт», чтобы удостоить вниманием заурядный воздух внешнего мира. Секретарша посмотрела на оставшегося с материнской заботой. Леон склонился в ее сторону, и ее пальцы пулеметным треском застучали по механическим клавишам модифондированного «Бесшумного Ундервуда». Он подождал, пока она закончит. Наконец секретарша снова обратила к нему заботливую любящую улыбку.

– Теперь это твое рабочее место, Леон. Удачи!

Леон полагал, что у бессмертных квадрильонеров из чанов те же проблемы, что и у простых смертных. Когда практически все доступно почти даром, все теряет цену. Никто больше не делал открытий – все комбинировали и внедряли. Потом нажимали кнопку и распечатывали на настольном фабрикаторе или, если требовался предмет побольше, в ближайшем бюро, а если нужно было изделие, с которым не справляется трехмерный принтер, хватало работавших по запросам агентов, которые держали связь с работниками в каких-то далеких странах, – и к утру вы находили упаковку с нужным изделием у себя на столе.

Просматривая файлы «Эйт», Леон увидел, что не первый наткнулся на эту мысль. Каждый менеджер предлагал свой вариант изделия, которое не скопируешь на фабрикаторе, – драгоценные безделушки из рук мастера или просто антикварные предметы, единственные в своем роде, фетиши истории. Все это люди из чанов встречали сокрушительным равнодушием, ведь они могли позволить себе нанять любого мастера и закупить целый склад антиквариата.

Нормальным мегабогачам сбывали приключения: билет в космос, охоту на последнего представителя вымирающего вида, возможность убить человека и спокойно уйти, погружение на дно Марианской впадины. Люди в чанах пресытились всем этим до того, как попали в чан. Теперь они страдали от метастаз – гипербогачи, куски гнилого мяса в рассоле среди сотен машин, трудолюбиво поддерживающих в них жизнь вопреки раковым опухолям и отказам органов. Где-то среди путаницы проводов и шлангов пребывало нечто, что можно было назвать личностью, а можно и корпорацией или даже суверенным государством.

Каждый концентрат богатства был эффективным механизмом, миллионами нитей связанным со смертной экономикой. Покупая гамбургер, вы взаимодействовали с чаном. Интернет, кино, музыка, книги, электроника, игры, транспорт… Деньги, уходя из ваших рук, сочились по проводам и трубкам и выплескивались обратно в мир, в руки других смертных.

Но не так-то просто было дотянуться до денег в их наиболее концентрированной, чистейшей форме. Эти деньги, подобно сверхплотной материи первых мгновений вселенной, уже перестали выполнять свои функции. Эти деньги были такой плотности, что переходили в иное состояние, едва от них отрезали кусочек.

Предшественники Леона были умны и проницательны. Они вдоль и поперек измерили пространство проблемы: как обеспечить услугами и продукцией личность, которая одновременно и государство, и чан. В изящной обстановке офиса использовались идеи, которые не удалось продать, – например, настройка света и ветра.

Леон получил хорошее образование в области математики многомерных пространств. Он упрямо вычерчивал оси координат на схеме неудачных нововведений «Эйт Инкорпорейтед», отмечая их сходство и различия. Истолковать получившийся график было нетрудно.

Предшественники испытали все.

Ржание Бротигана было донельзя унизительным.

– Ну конечно, откуда тебе знать, что продать чанникам! Это учтено в договоре – потому тебе и платят так много. Никто не знает, что им продавать. Ни я, ни старая хозяйка. Тот, кто провел продажу? Он получил свои деньги много лет назад, и с тех пор его не видели. Молчаливый партнер, привилегированные акции, контрольный пакет – но сам он невидим. Мы связываемся с ним через адвокатов, которые связаны с адвокатами, которые, по слухам, ведут с ним переписку, оставляя записки под могильной плитой на маленьком кладбище на острове Питкэрн[55]55
  Питкэрн – из пяти островов одноименной группы, единственной заморской территории Великобритании в Тихом океане. Население – менее пятидесяти человек.


[Закрыть], а до острова добираются на пирогах.

Гипербола резанула Леону ухо. Он работал третий день, и солнечные блики в озонированном псевдолесном офисе надоели, как старый мешок со спортивной формой (такой лежал у него под столом, дожидаясь дня, когда Леон выберется с работы пораньше, чтобы успеть в спортзал). Бротиган раздражал его не только гиперболами.

– Я не коровья лепешка, Бротиган, и не надо со мной так обращаться. Меня наняли делать работу, а все, что я получаю, – срань, сарказм и секретность. – Аллитерация получилась нечаянно[56]56
  В оригинале слова «срань, сарказм и секретность» – shitwork, sarcasm, and secrecy.


[Закрыть], такие вещи у него выходили хорошо. – Так что хватит недомолвок. Я хочу знать, есть ли у меня хоть одна причина выходить завтра на работу или я могу сидеть дома, пока тебе не надоест мне платить?

Речь была не совсем экспромтом. Леон кое-что понимал в промышленной психологии – курс окончил на отлично, и его даже звали в аспирантуру, но она заинтересовала гораздо меньше, чем практическое применение очаровательной науки убеждать. Он уже сообразил: Бротиган доводит его, ради того чтобы проверить, насколько сильно Леон может ударить в ответ. По части «довести до белого каления» с рекламщиком никто не сравнится. Если человек умеет уговаривать людей что-то полюбить, так заставить кого-то возненавидеть еще проще. Две стороны одной медали и тому подобное.

Бротиган изобразил гнев. Но Леон три дня изучал его мимику и сейчас понял, что эмоция – такая же фальшивка, как и все в этом человеке. Леон осторожно раздул ноздри, чуть вздернул подбородок. Он продавал свою ярость – продавал, как картофельные чипсы, систему охранной сигнализации или диетические пилюли из-под полы. Бротиган в ответ попытался продать свой гнев. Леон не купился – купился Бротиган.

– У нас новый, – заговорщицким шепотом сообщил он.

– Кто новый? – шепнул Леон. Они так и стояли лицом к лицу, всем телом изображая ярость, но за эту игру у Леона отвечала другая часть мозга.

– Новый монстр, – сказал Бротиган. – Попал в чан в сто три. Моложе не бывало. Внепланово.

Он огляделся.

– Несчастный случай. Невероятная авария. Невероятная – но она произошла. А значит?..

– Значит, не случайность, – кивнул Леон. – Полиция?

Невозможно было не заразиться телеграфным стилем Бротигана. Леон знал, что это тоже прием убеждения. Начинаешь говорить как он – начинаешь ему симпатизировать. И наоборот, конечно. Конвергенция. Связь. Остро, как секс между сослуживцами.

– Он в трех смыслах суверенен. Африканская Республика, остров, одна из этих мелких балтийских стран. Из той части света, где гласные не в ходу. Что-то вроде Мкслплкс. На него пашут ВТО и ООН – все законы международной торговли. Так что тут дело не для обычных полицейских, а для дипломатов. Ну и он, конечно, не умер, что еще осложняет дело.

– Почему?

– Мертвец становится корпорацией. Совет директоров действует если не разумно, то хоть предсказуемо. А живые люди такое выдают! Как землетрясения. Непредсказуемы. Но. С другой стороны… – Он пошевелил бровями.

– С другой стороны, они покупают.

– Иногда, очень редко – да.

Вся жизнь Леона была подчинена дисциплине. Однажды он слушал гуру худеющих, который объяснял, что для сохранения фигуры главное – слушать свое тело и есть, пока оно не просигналит, что сыто. Леон слушал свое тело. Оно хотело три большие пиццы с пепперони и грибами каждый день и еще большой кекс. И молочные коктейли с патокой, как в старину, – их можно делать у себя на кухне в старинном шейкере «Гамильтон Бич» из пластика цвета авокадо и подавать в высоких алюминиевых чашках, покрытых красной эмалью. Тело Леона очень внятно сообщало, что в него следует положить.

Поэтому Леон свое тело игнорировал. И мозг игнорировал, когда тот говорил, что хочет поспать на диване при включенном видео из тех, которые следуют за твоим взглядом по комнате и подстраивают сюжет под настроение, добиваясь максимального отклика. Вместо этого Леон заставлял себя сидеть в постели, поглощая одну за другой развивающие книги из сложенного у кровати штабеля распечаток. Леон игнорировал свою гормональную систему, когда она советовала ему лишний час поваляться в постели после звонка будильника. Он игнорировал вопли об усталости во время часа йоги и медитаций до завтрака.

Он до отказа заводил себя усилием воли, и именно воля заставляла его нагнуться, чтобы поднять разбросанное на лестнице грязное белье и аккуратно сложить его в сторонке, хотя у него имелась прекрасная гардеробная при входе в главную спальню (квартира была отличным вложением бонуса, полученного при подписании контракта с «Эйт», – надежнее, чем наличные, учитывая скачки курса и прочее. Недвижимость на Манхэттене уже век считалась хорошей покупкой и была стабильнее, чем облигации, деривативы и фонды). Именно дисциплина заставляла Леона оплачивать все присланные счета. Она же принуждала его после еды перемыть все тарелки и заглянуть по дороге домой в бакалею, чтобы докупить закончившиеся накануне продукты.

Родители, приезжая в гости из Ангильи[57]57
  Ангилья – самоуправляемая заморская территория Великобритании.


[Закрыть], дразнили его за организованность, вовсе не подходящую тому толстому мальчишке, которому в шестом классе вручили «приз Гензеля и Гретель» за то, что он повсюду оставлял за собой след из крошек.

Только родители не знали, что он так и остался тем ребенком, и каждое проявление обдуманной, скрупулезной, застегнутой на все пуговицы организованности было результатом беспощадной, стальной решимости: никогда больше не быть тем мальчишкой. Леон не просто игнорировал внутренний голос, взывавший к пиццам и уговаривавший поспать, взять такси, чтобы не идти пешком, поваляться под видео, которое дочиста отмоет дурное настроение, – он усердно спорил с этим голосом, громко приказывал ему заткнуться и запирал под замок.

Потому-то – вот поэтому – он был уверен, что вычислит, как продать что-то новое человеку из чана: потому что человек, накопивший такое состояние и собравшийся в бессмертие среди ширящегося царства машин, наверняка прожил жизнь, во всем себе отказывая, а Леон считал, что знает, каково это.

Нижний Ист-Сайд знавал приливы и отливы: бедный, богатый, район среднего класса, сверхбогатый, бедный. Один год здание с вызовом подражало романтической нищете, которая предшествовала эпохе сверхсветового накопления. В следующем году оно по-настоящему обнищало, хозяева обанкротились, а кредиторы снесли тонкие, как бумага, перегородки и сдали внаем обширное пространство этажей. Магазинчики сбывали табачный лист для сигар богатеньким хипстерам вместе с мешочками генно-модифицированного снадобья, предназначенного для разрушения определенных участков мозга; потом они продавали по продуктовым талонам молоко отчаявшимся матерям, которые прятали глаза от продавцов. У торговцев было чутье на витающие в воздухе перемены, и они быстро меняли ассортимент.

Леон, проходя через свой район, ловил ноздрями ветер перемен. В магазинах появилось больше скидок, высококалорийных винных напитков и стало меньше дизайнерских низкоуглеводных продуктов с приложенными к ним буклетами Ассоциации здорового питания, поясняющими их пищевую ценность. Светились объявления «В АРЕНДУ». На строительной площадке уже неделю никто не работал, на закрытой будке дежурного наросла плесень граффити.

Леон не возражал. Он вел простую жизнь – причем не по-студенчески простую. Его родители приехали в Ангилью из Румынии в поисках налогового рая и в надежде на видные посты бухгалтера и охранника. Только время они выбрали неудачно – прибыли в разгар экономического апокалипсиса и доживали жизнь в вертикальных трущобах, бывших когда-то роскошным отелем. Единственные румыны среди мексиканцев-нелегалов, фактически рабов, они выменивали умение писать слезные письма в мексиканское консульство на уроки испанского для Леона. Мексиканцы рассасывались – преимущество рабства де-факто над рабством де-юре в том, что фактических рабов в кризис можно отправить подальше, сэкономив на их питании и содержании, – и родители, наконец, остались одни, как на ладони. Тогда местные власти их заметили, и пришлось уходить в подполье. О возвращении в Бухарест речи не шло – покупка авиабилетов была так же недоступна, как частные реактивные самолеты, на которых прибывали в аэропорт Уоллблейк и улетали обратно уклонисты от налогов и азартные игроки, рискующие большими деньгами.

Три года семья Леона провела на нелегальном положении, а жизнь становилась все тяжелее и тяжелее. Они побирались на дороге, и загар понемногу скрывал их этническую принадлежность. Через десять лет, когда отец создал маленькую бухгалтерскую контору, а мать стала содержать магазин одежды для сходящих с борта круизных лайнеров туристов-однодневок, те времена стали казаться сном. Но поступив в провинциальный университет и оказавшись среди мягкотелых богатеньких детей владельцев тех состояний, учет которым вел его отец, Леон вспомнил все и задумался: сумели бы эти детки в сильно изношенных лохмотьях найти себе ужин среди придорожного мусора?

Простая жизнь в Нижнем Ист-Сайде его успокаивала, внушала, что он все еще ведет счет в игре, обладая тем, чего никогда не будет у его соседей, – способностью вращаться между мирами богатых и бедных. Леон не сомневался, что где-то в этих мирах таится секрет: как урвать кроху от великих мировых состояний.

– К тебе посетитель, – сказала Кармела. Кармелой звали секретаршу. Она была пуэрториканкой, но так много поколений назад, что Леон говорил по-испански лучше нее. – Я попросила подождать в Гостиной.

В «Эйт» было три «зала заседаний»: название, которое не передавало всей прелести обстановки, тщательно украшенной фигурно выстриженными деревцами и кустами. В них было на удивление удобно, а легкий ветерок доносил еще более легкий аромат жимолости – такой натуральный, что Леон гадал, не гонят ли его из оранжереи на другом этаже. Он бы так и поступил: лучшая имитация получается из настоящего продукта.

– Кто там?

Ему нравилась Кармела. Сама деловитость, но ее дело – посочувствовать: подставить плечо, чтоб вы на нем выплакались, и стать абсолютно надежным хранилищем сплетен целой фирмы.

– Представитель, – сказала она. – Имя – Бюль. Я прогнала лицо и имя по базе – практически ничего. Узнала только, что из Монтенегро.

– Чей представитель?

Она не ответила, но посмотрела многозначительно.

Новый чанник прислал к нему своего представителя! Сердце у Леона застучало, а манжеты вдруг показались слишком тесными.

– Спасибо, Кармела.

Он поправил манжеты.

– Отлично выглядишь, – сказала она. – Я включила кухню и настроила интерком на свой голос. Если смогу чем-то помочь, дай знать.

Леон ответил слабой улыбкой. Вот почему на ней держался весь бизнес, вот почему она была душой фирмы. «Спасибо», – выговорил он одними губами, и она в ответ ловко и коротко отдала честь, приставив к виску один пальчик.

Такой «представитель» в «Эйт» был неуместен, но она не имела ничего против них. Леон понял это, едва войдя в Гостиную. Женщина встала, вытерла руки об удобные джинсы, смахнула со лба челку серо-стального цвета и улыбнулась ему, словно говоря: «Не забавно ли, что мы здесь встретились?» Леон дал бы ей лет сорок – хипповатая, не без морщинок, но похоже, что на внешность ей плевать.

– Ты, должно быть, Леон, – сказала она, протянув ему руку. Коротко подстриженные ногти, теплая сухая ладонь, крепкое пожатие. – Как мне здесь нравится!

Она обвела рукой комнату.

– Фантастика!

Леон понял, что уже влюблен, хотя еще не сказал ни слова.

– Приятно познакомиться, мисс…

– Риа, – подсказала она. – Зови меня Риа.

Она села в зеленое кресло, сбросила с ног удобные мужские туфли и подтянула ноги под себя.

– Я никогда не ходил здесь без обуви, – сказал Леон, поглядывая на ее мозолистые подошвы – ноги человека, который много ходит босиком.

– Попробуй, – нетерпеливо помахала она. – Попробуй, я просто требую.

Он снял свои туфли ручной работы – продукт дизайнера, покинувшего стезю литературного критика, чтобы стать сапожником, – и, пошевелив пальцами ног, стянул носки. Земля под ногами была… Теплой? Холодной? Идеальной! Он не находил для нее слов, но каждое нервное окончание на его чувствительных подошвах звенело от восторга.

– По-моему, тут что-то прямо в нервы проникает, – сказала она. – Наверняка. Поразительно.

– Вы здесь лучше освоились, чем я, – заметил Леон.

Она пожала плечами.

– Помещение явно устроено, чтобы производить впечатление. Глупо было бы не впечатлиться только ради того, чтобы показать себя крутой. Я впечатляюсь. А еще, – она понизила голос, – а еще мне интересно, пробирается ли сюда кто-нибудь украдкой, чтобы потрахаться на травке.

Она смотрела серьезно, и Леон старался сдержаться, но смешок все равно вырвался из груди, а за ним и настоящий смех, и она расхохоталась, и они смеялись до боли в боках.

Он шагнул к сплетенному из живых ветвей шезлонгу, но передумал и сел прямо на пол, позволив моховому ковру щекотать ступни, лодыжки, ладони и запястья.

– Очень жаль, если никто не додумался, – с деланной серьезностью заметил он.

Она улыбнулась, на щеках показались ямочки, пролегли морщинки у губ и у глаз – все лицо улыбалось.

– Не хотите поесть? Выпить? У нас тут много…

– Давай перейдем к делу, – перебила она. – Не в обиду будет сказано, но благая часть – не в еде. Еды мне хватает. Я здесь ради другого. Ради благой части, Леон.

Он глубоко вздохнул:

– Благая часть. О’кей, к делу. Я хочу встретиться с твоим… – Как бы сказать? Нанимателем? Хозяином? Владельцем? – И махнул рукой.

– Можешь называть его Бюль, – сказала Риа. – Так, во всяком случае, называется материнская компания. Конечно, хочешь. Весь наш отдел разведки знал, что ты хочешь встретиться с Бюлем, – еще тогда, когда ты сам об этом не знал.

Леон всегда был уверен, что его рабочее место и переговоры мониторятся нанимателем, но только теперь осознал, что любая система тайного наблюдения может быть использована кем угодно, поскольку сами свойства тайной системы позволяют скрыть свою любознательность от жертвы.

– Впечатляет, – сказал он. – Вы наблюдаете за всеми желающими сбыть что-нибудь Бюлю или… – Он оставил вопрос висеть в воздухе.

– О, и так и сяк. Подразделения нашей разведки конкурируют между собой, интересуясь всяким, кто пытается продать что-то нам или продать что-то, что потеснит нас. Сеть довольно широкая. Добавь сюда тех, кто может представлять для Бюля потенциальную угрозу или выгоду, – и получишь довольно объективный срез человеческой деятельности, который мы держим под пристальным наблюдением.

– Насколько пристальным? Похоже, ваш стог сена весьма велик.

– А мы хорошо умеем искать иголки, – подхватила она. – И все время ищем новые способы их находить. Их мы бы у тебя купили.

Леон пожал плечами.

– Будь у нас лучший способ находить в грудах данных релевантные, мы бы сами им воспользовались для вычисления, что вам продать.

– Хорошая мысль. Развернем ее другим концом. Зачем вдруг Бюлю с тобой встречаться?

К этому Леон был готов.

– У нас большой опыт в дизайне продуктов, подходящих для людей такого… – Разговор о людях в чанах требовал недоговоренности. Может быть, потому Бротиган и выработал свой телеграфный стиль.

– Вы разработали один такой продукт, – заметила она.

– Другие и того не могут о себе сказать.

Существовали еще две фирмы, подобные «Эйт». Про себя Леон называл их «Сефен» и «Найн»[58]58
  Название фирмы «Эйт» созвучно английскому «восемь», две другие, соответственно, – «семь» и «девять».


[Закрыть], словно боялся накликать, озвучив настоящие имена. – Я здесь новенький, но не один. У нас связи с лучшими дизайнерами, инженерами, исследователями… – Опять незаконченная фраза. – Тебе нужна благая часть. Это – не благая часть, Риа. У вас там хорошие головы – и у нас хорошие головы. Но у нас есть то, чего нет у вас: хорошие головы, которые категорически не сошлись с вашей организацией. У каждой организации есть свои перегибы, которые отпугивают от нее некоторых ценных людей с ценными идеями. У вас, как и у всех, есть недоступные области. Мы сумеем найти жилу в областях, закрытых для вас, – найти в них то, что вам нужно.

Она кивнула и хлопнула в ладоши, словно собралась взяться за работу.

– Отличная речь, – сказала она.

Леон почувствовал, что краснеет.

– Я много об этом думал, мысленно проговаривал.

– Хорошо, – сказала она. – Доказывает ли это, что ты на своем месте? Ты вроде как Даффи Дак?[59]59
  Селезень Даффи и кролик Багз – персонажи мультсериала «Looney Tunes».


[Закрыть]

Леон качнул головой, ответил: «Скорее Багз Банни» – и впервые задумался, к чему все это.

– Загрузи-ка мультфильм «Оголтелый продавец», а потом возвращайся ко мне, о’кей?

Она встала, ковырнула большим пальцем ноги моховой ковер и шагнула к своим туфлям. Леон поднялся с трудом и стал растирать ляжки ладонями. Должно быть, Риа заметила выражение его лица, потому что на ее лице снова появились морщинки и ямочки. Она тепло пожала Леону руку.

– Ты отлично справился, – сказала она. – Скоро продолжим разговор.

Выпустив его руку, она погладила пол ладонью.

– А пока тебе ведь и так неплохо?

В «Оголтелом продавце» Даффи Дак работает коммивояжером и пытается втюхать свой товар грабителю банков, скрывающемуся в загородном бунгало. Даффи предлагает самые невероятные товары, но все время натыкается на яростный отпор. В конце концов, один из его образцов взрывает бунгало грабителя, когда Даффи берется за ручку двери. Взлетая в воздух вместе с громилой, Даффи машет перед ним оторванной дверной ручкой и орет: «Эй, я знаю, что тебе требуется. Дом, подходящий к этой ручке!»

При первом просмотре Леон смеялся шуткам, но с каждым повтором мультфильм казался ему все менее забавным. Да, он действительно пытается придумать для этого Бюля потребность, о которой тот сам не догадывается (предполагалось, что Бюль – он, хотя точно никто не знал). А с точки зрения Бюля, жизнь была бы просто прекрасна, если бы Леон сдался и навсегда оставил его в покое.

И все же Риа была так мила – была такой нежной и понимающей, что за этим наверняка что-то стояло. Она напомнила, что ему «и так неплохо», – и Леон не мог с ней спорить. Он заключил с «Эйт» пятилетний контракт, по которому, если бы Леона уволили до конца срока, ему причиталось солидное возмещение. Если он сумеет продать что-то Бюлю или другому такому же, то станет неописуемо богат. А пока «Эйт» давала ему все необходимое.

Но здесь было так пусто – вот что его доставало. В производственной группе «Эйт» работали сотни людей, умников вроде него, но почти все они использовали офис как место для перекуса да еще иногда хвастались своим рабочим местом перед заезжими родственниками. «Эйт» нанимал лучших, ставил перед ними невыполнимые задачи и отпускал на волю. Где они и терялись.

Кармела их всех знала, конечно. Она была для «Эйт» общей няней.

– Надо бы нам собраться вместе, – сказал ей Леон. – Как насчет еженедельного собрания сотрудников?