Текст книги "Лучшая зарубежная научная фантастика: Император Марса"

Автор книги: Гарднер Дозуа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 63 (всего у книги 71 страниц)

– Я устал. Мой разум одряхлел. Я слишком долго пробыл на этой войне.

– Но ты сказал, что веруешь в Господа. Ты тоже не получишь посмертного воздаяния.

Старик позволил себе улыбнуться в последний раз:

– Моя посмертная участь могла быть не столь приятной, как твоя.

– Откуда ты знаешь, что все это правда? То, что ты говорил. Про время. Как ты можешь быть уверен?

– Я видел снимки с телескопов. Предыдущие корабли разбросаны по горизонту событий, как жемчужины, уловленные в сети асимпотики. Они все еще там. Они всегда будут там.

– Но как ты можешь знать, что это правда? Это может быть еще одна разновидность пропаганды. Ложь. Может быть, на самом деле все это работает не так.

– Это не имеет значения. Важно то, что корабль останется здесь до конца времен, как предупреждение для всех, кто взглянет сюда. Наши с тобой цивилизации как пришли, так и уйдут, а мы все еще будем видны. Мы будем падать вечно.

– Но это может быть ложью.

– Ну, мы с тобой мастаки принимать всё на веру. Ты и я. Назови мне имена.

– Не могу.

Старик вспомнил своих дочерей. Кареглазку и синеглазку. Они ушли навеки. Из-за таких, как этот юноша. Но не из-за этого юноши, сказал он себе.

Старик перевел взгляд на фигуру в кресле. Он мог быть на месте этого юноши, если бы обстоятельства сложились иначе. Если бы его вырастили так, как вырастили этого юношу. Если бы он видел то, что довелось видеть ему. Юноша – всего лишь пешка в этой игре.

Как и он сам.

– Да что такое смерть для тех, кто вздохнет полной грудью в раю? – спросил старик. – Где же самопожертвование? Но это… – Старик ткнул пальцем в черную пасть, растущую на экране. – Вот истинное мученичество. Ты взрывал невиновных только за то, что они были иной веры, чем ты. Так вот что ты получишь от них. Это всё.

Молодой человек тихо всхлипывал. Горизонт приближался.

Инфографика на экране показывала, что осталась одна минута.

– Ты все еще можешь сказать мне…

– …еще есть время.

– …они ведь твои друзья, твоя семья, если угодно…

– …ты думаешь, они бы тебя не выдали?

– …выдали бы.

– …нам просто нужны имена.

– …несколько имен. И все. Я сделаю это для тебя, пока не стало слишком поздно.

Молодой человек зажмурился.

– Нет.

Дочки.

Из-за таких мальчишек, как этот мальчишка.

– Почему? – спросил старик с искренним недоумением. – Это тебе ничего не даст. Ты не получишь своего рая.

Юноша молчал.

– Я отниму у тебя твои небеса, – сказал старик. – Ты ничего не получишь.

Тишина.

– Твоя верность бессмысленна. Назови мне одно имя, и я покончу с этим.

– Нет, – сказал молодой человек. По его щекам струились слезы.

Старый математик вздохнул. Такого он не ожидал.

– Ты знаешь, я тебе верю, – сказал он и перерезал горло юноше.

Одним движением он рассек сонную артерию. Глаза молодого человека на миг расширились – больше от удивления, чем от более сложного чувства. Он навалился на ремни.

Все было кончено. Старик провел ладонью по глазам юноши, и веки опустились.

– Может быть, этого тебе и было надо, – сказал он.

Он сел на пол, преодолевая растущую гравитацию. Он смотрел, как приближается тьма на экране. Математическая часть его сознания была довольна. Коэффициенты уравнения расставлены верно. Солдат за солдата.

Он подумал о своих дочерях, кареглазке и синеглазке. Он попытался удержать в памяти выражения их лиц. Ему хотелось бы думать о них вечно.

Не противоположность бытия, но его инверсия. После этого он стал ждать. Выяснится, был он прав или ошибался. Будут его судить за грехи или нет.

Джим Хокинс
Чимбви[120]120
  Чимбви – гиена (на языке тумбука, распространенном в Танзании, Замбии и Малави).


[Закрыть]

Джим Хокинс мог бы считаться новичком в литературе, но сорок лет назад он уже опубликовал свой рассказ в журнале «New Worlds». С тех пор о нем ничего не было слышно, пока новое произведение автора не вышло в «Interzone» в 2010 году. Однако сорокалетний перерыв не умалил таланта и писательских навыков Хокинса, в чем мы можем убедиться, прочитав следующую историю. В ней рассказывается о беглеце, рискнувшем всем, чтобы покинуть разрушенную, охваченную войной Европу ближайшего будущего и перебраться в Африку – ведь Черный континент достиг процветания и технического развития, неведомого Старому Свету.

Между холмами пролегала узкая долина. В безжалостном свете африканского солнца трава и невысокие деревца казались почти бесцветными. Джейсон направлялся через долину к тесной ложбине в русле реки. Стайка испуганных антилоп дукеров вырвалась из-за кустарника и длинными изящными прыжками скрылась в роще выше по склону холма. Джейсон остановился и, заслонив глаза от солнца, проследил за бегущими животными, прежде чем начать спуск к пересохшему руслу реки Каламбо. Антилопы вернулись спустя сто пятьдесят лет.

Джейсон спускался осторожно, избегая острых камней. Его подошвы сейчас стали жесткими, как никогда прежде, и всё же до железных пяток, выработанных эволюцией и сведенных почти на нет удобной обувью, ему было пока далеко. Джейсону всегда с трудом давалась ходьба по щебенке.

Берега реки из ржаво-красной и бурой железистой глины, мягкой и крошащейся под ногами, поднимались на десять футов вверх. Слева, на стороне Замбии, берег был тенистым, темным и влажным, а берег Танзании справа насквозь выжгло солнце. Терновые кусты, росшие там, почти не давали тени. Свет был свирепым, почти давящим. Джейсон смахнул пот со лба тыльной стороной руки и вытер ее о серые шорты. Там, где рукав реки впадал в основное русло, путник взглянул на пологий берег. В тени эвкалиптовой рощи виднелась терракотовая черепичная крыша Центра Джона Дезмонда Кларка. Чуть ниже того места, где стоял Джейсон, ближе к верхнему краю оврага, из воды выступал кусок кремня. Как будто его туда воткнули специально. Джейсон выковырял находку из глины и взвесил в руке. Хороший обух топора, но не идеальный. Ударная поверхность была чуть выщерблена. Брак. Сто шестьдесят тысяч лет назад мастер, создавший топор, с отвращением выкинул свою поделку. Джейсон задумался: каково бы пришлось археологам вроде Кларка, если бы качество в каменном веке не контролировалось так строго? Если бы все эти орудия пошли в дело, раскапывать было бы нечего. Древний индустриальный мусор, настоящие свалки, но более естественные, в каком-то смысле более уместные, чем гигантские мусорные свалки Дагенхэма и Лонгбриджа и спутанные стальные спагетти железнодорожных рельсов, петляющие между обрушившихся градирен[121]121
  Градирня – сооружение для охлаждения воды атмосферным воздухом. Применяется на промышленных предприятиях.


[Закрыть] заброшенных электростанций – там, в руинах далекой Англии.

У теней были острые углы, как и у кремниевого топора, который Джейсон сжимал в руке. Он прошел еще пятьдесят футов и обнаружил в высохшем речном русле другой артефакт – плоскую жестянку диаметром с его ладонь, заржавевшую, но нетронутую, с давно стершейся этикеткой. Джейсон перевернул ее ногой. Итальянские консервы времен Первой мировой, унесенные водой из какого-то окопа, может, даже еще съедобные по прошествии двухсот лет. Все равно у Джейсона не было открывалки, так что ему никогда не узнать. Однако он все же нагнулся, подобрал банку и сунул ее в карман.

По обе стороны от реки изящные, немыслимо тонкие башни солнечных реакторов поднимались на двести футов над чахлыми деревьями саванны. Временами они отбрасывали ослепительные солнечные блики – удивительные сияющие цветы, взлетающие к тонким перьям термальных облаков.

Стрекот цикад наплывал волнами, как шум гигантского оркестра, состоящего из однострунных скрипок. Затем издалека раздался вой – собаки или гиены.

Впереди речное русло расширялось, но все еще оставалось довольно узким, примерно тридцати футов в ширину. Глина под ногами сменилась участками серого камня – каналом, прорезанным водой в скале за миллионы лет.

От берега реки Джейсон двинулся к расселине. По обе стороны от нее поднимались холмы. По мере того как он углублялся в ущелье, ему открывался вид на долину. Когда Джейсон вышел на край утеса, рубашка насквозь промокла от пота, а ноги, казалось, раскалились докрасна. Отсюда, с острого, как нож, каменного выступа, река обрушивалась тысячефутовым водопадом на каменистое дно ущелья. Джейсон находился в самом узком месте расселины с отвесными стенами. Несколько миллиардов лет назад почва здесь опустилась, образовав огромную трещину Восточно-Африканской рифтовой долины. Джейсон стоял на самом краю скалы. Внизу над валунами, усыпавшими речное русло, кружили марабу на больших темных крыльях. Джейсон стоял так высоко, что громадные птицы летали ниже него. Он знал, что вдалеке раскинулось озеро Танганьика, но жаркая дымка окутывала горизонт, превращая всё в размытые, рябящие световые пятна.

Стоя на краю каменного выступа, Джейсон взглянул вниз. Внезапно, пускай всего на пару секунд, им овладело желание броситься вниз и пуститься в полет вместе с марабу. Легче было прыгнуть, чем сопротивляться этому желанию. Марабу кружились совсем близко, словно бросая ему вызов. Никаких голосов в голове он не слышал, но древняя, слепая сила поднялась из глубины души, подталкивая к обрыву и вечной тишине. А затем что-то усмирило и заглушило этот порыв.

Джейсон отступил на несколько футов, вынул жестянку из кармана и швырнул ее с обрыва. Она полетела по наклонной дуге, а затем откуда-то сверху и слева метнулся быстрый лазерный луч. Консервная банка мгновенно испарилась, а марабу испуганно разлетелись, скрывшись в зеленовато-голубой дымке над долиной.

Джейсон взглянул на тропу, ведущую к холмам слева от него. Там стояла Мириам Бвалья в ярко раскрашенной чиквембе. Кожа женщины из племени бемба была настолько черной, что даже отсвечивала синевой. Мириам стояла совершенно неподвижно, молча наблюдая за ним. Сколько мгновений вместилось в эту секунду? Время для Джейсона, замершего между краем пересохшего тысячефутового водопада и неподвижной женской фигурой, обернутой в полоску ткани и держащей в руке лазерный пистолет, остановилось.

Он медленно поднялся по усыпанной щебенкой тропе, пока не оказался рядом с Мириам. Опустившись перед ней на одно колено, он свел руки вместе, протянул к женщине и сказал:

– Мваполенипо ба Мириам.

– Мваполени муквай, – ответила она.

И лишь после этого, спустя несколько столетий, как показалось ему, хотя на самом деле не прошло и пары секунд, – мужчина решился поднять голову и взглянуть в ее карие глаза.

– Да или нет? – спросила женщина.

– Эйя муквай, – кивнул Джейсон.

Женщина развернулась и пошла вверх по крутой тропе. Джейсон встал и последовал за ней. Над площадкой, расчищенной примерно на полпути к вершине холма и предназначенной для туристических автобусов, висел небольшой флаер. Машина парила в антигравитационном поле. Джейсон, несмотря на докторскую степень по физике и примерно сотню выпущенных статей, находил это необъяснимым с технической точки зрения. Флаер смахивал на желтоватую бедренную кость, но Джейсон знал, что он может принять любую нужную форму. Вокруг машины группами стояли молчаливые чернокожие люди. Старик, сидевший в кресле, медленно отмахивал от лица мух опахалом. Джейсон медленно подошел к вождю и снова опустился на одно колено, глядя лишь вниз, на острую каменную крошку. Стрекот цикад и дальние крики марабу внезапно показались ему очень громкими.

– Мваполени ба Чити, – тихо проговорил он.

Старик нагнулся и сначала сжал плечи Джейсона, а затем легким прикосновением заставил его поднять голову. Волосы старого вождя подёрнулись сединой, как угли костра пеплом. Старик улыбнулся.

– Кунгуло ба Джейсон. Похоже, тот, кто назвал тебя так, не читал сказок[122]122
  Джейсон – английское произношение греческого имени Ясон.


[Закрыть].

Послышался звон бубенцов. Вождь взглянул на наручные часы и добавил:

– Извини, мне действительно нужно ответить на этот звонок, – и движением пальцев показал, что отпускает гостя.

Чибемба, язык племени бемба, населяющего Северную Замбию и половину Конго, трудно было выучить, если он не являлся для тебя родным. Приставки и окончания, примерно семь падежей существительных, сотни приветствий, поговорок и бранных выражений. В каком другом языке найдется одно слово, означающее «пусть вагину твоей бабки широко раздвинут и напихают туда песка»? Джейсон был благодарен за то, что вождь обратился к нему на английском. С другой стороны, большинство бемба прекрасно владели английским, кроме тех случаев, когда говорили с ним.

Джейсон подошел к флаеру. Со стороны «сустава» кости открылся люк. Оттуда выглянул пилот. Он ткнул пальцем в Джейсона, затем дернул за собственную рубашку и сказал:

– Фулени.

Джейсон внезапно ощутил, что вокруг стоят и пялятся на него около дюжины людей. Впрочем, снимая рубашку, он не смущался большинства из них. Европейца огорчало лишь то, что куратор, Мириам, увидит его обнаженным. Он обрадовался, когда та отвела взгляд.

Джейсон развернулся и голышом прошествовал к лестнице, ведущей в кабину флаера. Затем возвратился, чтобы поднять выпавший каменный топор.

Чтобы добраться сюда, Джейсону пришлось проделать долгий и трудный путь из разоренной Англии через опустошенную войной Европу, Балканы и материковую Грецию. Всё это слишком отчетливо отпечаталось в памяти, а самыми трудными были те два дня и две ночи, когда его выворачивало наизнанку посреди Средиземного моря…

«Неужели с аргонавтами было так же? Может, и древний Ясон, мой тезка, цеплялся за борт греческого рыбачьего судна и блевал в темно-синие воды Эгейского моря? Неужели героям приходится переживать те же унижения, что и обычным беженцам?» – думал Джейсон. Желудок его опустел, и только последние струи желчи стекали по подбородку на прокорм любопытным рыбам.

По крайней мере, у Костаса Кириакоса, капитана и владельца судна, хватило ума не перегружать свою посудину. У Палеохоры они повернули на юг и двинулись по Средиземному морю вдоль южной оконечности Крита, в Ливийское море. Мозги у Джейсона не работали напрочь – всю власть захватил вестибулярный аппарат. Может, он был слизняком, или тараканом, или черепахой, но не человеком и уж точно – в эти бесконечные часы – не физиком.

Океан катил лазурные волны с белой каймой пены, и лодку бросало из стороны в сторону. Костаса это, похоже, совершенно не волновало, и он готовил бараньи сувлаки на гриле в камбузе. Запах жареной баранины и лука захлестывал семнадцать мужчин и женщин, вцепившихся в планшир, вызывая у них цепную реакцию желудочных спазмов.

Джейсон отпустил борт и метнулся к камбузу, прицельно ухватившись за дверную раму. Костас поднял голову, улыбнулся и протянул ему кусок бараньего барбекю.

– Поешь, – сказал он, – почувствуешь себя лучше. Все беды от пустого желудка.

Джейсон заставил себя взять мясо и начал его пережевывать. Вроде бы без эксцессов. До ливийского берега было далеко, и он понимал, что надо поесть. Слева от лодки поднимались и снова скрывались за верхушками волн холмы острова Гавдос. Они проходили мимо самого южного аванпоста Европы. Греция пережила катастрофу и хаос развала Евросоюза. В результате таяния Антарктического ледяного щита уровень моря здесь поднялся всего на два с половиной метра – терпимее, чем в большинстве других мест. Песчаные пляжи одинокого Гавдоса остались в прошлом, площадь острова немного уменьшилась, но овцам всегда было плевать на цивилизацию. В Афинах, конечно, разразилась гуманитарная катастрофа, но на горах Пелопоннеса, скалистых островах Эгейского моря, Спорадах, Лесбосе и Крите греки просто выбросили мобильные телефоны и стали перекрикиваться друг с другом, как в старые времена. При падении цивилизации выживают те, кто ближе всего к крестьянским корням.

Костас высадил их перед самым рассветом на небольшом причале в Ливии, дал обратный ход и растворился в темноте. Ему хорошо заплатили золотом и бриллиантами. Свою часть сделки он выполнил, доставив их на этот уединенный берег. Однако всё, что капитан мог им дать, – это микроскопический осколок надежды на будущее. Он передал их в руки богинь судьбы, Мойр, предопределявших жребии людей и богов. Затем, направив судно на север, моряк налил в чашу немного темно-бордового вина с фруктовым привкусом (бурдюк с вином дала ему мать), сделал глоток, а остальное опрокинул в океан, совершив небольшое приношение богам. Это было меньшее, что он мог сделать.

Обещанный транспорт контрабандистов не прибыл. Беженцы стояли на причале тесной группкой и ждали – голодные, страдающие от жажды и шарахающиеся от любой тени. В конце концов, в темноте вспыхнули огни. Их окружили вооруженные ливийцы из пограничного патруля, загнали в кузов грузовика и отвезли для допроса в лагерь беженцев в Кирене, где поместили в стоявший на отшибе загон. Охранники дали заключенным воды, кускуса и оливок. Все были напряжены, все нервничали. Джейсон жевал оливки, чувствуя, как его одолевают отчаяние, подозрения, гнев и чувство вины. Он сбежал. А должен был остаться с погибшими друзьями, с погибшей женой и погибшей наукой, погрузившись в неизбежную тьму, хаос и смерть.

Офицер, худощавый мужчина лет сорока, с аккуратными усиками, сверил скан сетчатки Джейсона со снимком в паспорте и откинулся на спинку стула.

– Большинство беженцев выкидывают паспорта, профессор Джонс. Зачем вы привезли сюда свой?

– Чтобы подтвердить личность, – ответил Джейсон.

– Но зачем вы приехали сюда?

– В моей лаборатории двадцать кило семтекса. Шестеро моих коллег застрелены. Сейчас в Европе не лучшее время для ученых. Я уверен, что кто-то на этом континенте найдет применение моим знаниям.

– Возможно. Но до тех пор, боюсь, копать придется даже ученым.

Джейсона охватил гнев. Ему захотелось сбежать. Ему захотелось кричать.

Офицер замкнул браслет передатчика на запястье профессора, указал на дверь, а затем отвернулся к своему компьютеру и сделал пометку в файле.

Внезапно Джейсон ощутил, как страх, гнев и чувство вины сворачиваются плотным комком, превращаясь во что-то типа зуда в правой руке.

Судно, следующее из Ливии в Дар-эс-Салам, оказалось грязным и тесным. Здесь, в холмах Танзании, с ними обращались сносно, но и работа была тяжелой.

Клетка стремительно падала в шахту, все еще подрагивая после того, как тормозила внизу, и ворота открывались. Танзанийцы строили двойной туннель. Джейсон с остальными спустившимися в лифте забирался в поезд, который мчал их вверх по гидротехническому туннелю шириной в двадцать футов, освещенному яркими точками светодиодов. Джейсону живо вспомнилась лондонская подземка. Ниже туннель на протяжении шестидесяти миль постепенно спускался к танзанийскому побережью у южного города Мтвара, а потом уходил еще на пять миль под Индийский океан.

Джейсон работал в параллельном, меньшем по размеру туннеле, предназначенном для прокладки сверхпроводящих кабелей. Они должны были доставлять электричество, вырабатываемое солнечными реакторами, – те находились в горах Замбии на высоте пяти тысяч футов, – к огромным насосам, расположенным вдоль гидротехнического туннеля. Насосам предстояло поднимать морскую воду на три тысячи футов к опреснительным установкам завода, расположенного в холмах над озером Малави. Всего было шестнадцать подобных систем. Каждый туннель уходил в море у танзанийского побережья, и еще несколько – в Мозамбике. Электричество в обмен на воду – неплохой бартер.

Африка вновь становилась зеленой. Пересохшие озера наполнялись водой. По равнинам опять текли реки. Ирригационные каналы орошали плодородные поля. Все это благодаря невероятному прорыву замбийцев, открывших способ превращения солнечных лучей в электричество с феноменальной, девяностовосьмипроцентной эффективностью. Замбийцы никому не открывали своего секрета.

Джейсон работал в группе из четырёх сварщиков, укладывающих стальные листы обшивки сверхпроводящего туннеля и сваривающих их в герметичное полотно, необходимое для создания вакуума. Остальные пять рабочих-беженцев были немцами и редко общались с ним – не потому, что не говорили по-английски, а потому, что их подавляли наручные браслеты. С того дня, как Джейсон начал свое долгое и опасное путешествие из Англии, вряд ли хоть один из коротких дорожных разговоров можно было назвать настоящей беседой. Он ожидал, что в лагере, где несколько сотен беженцев отрабатывают трудовую повинность, встретит шумную и агрессивную атмосферу, однако это ничем не напоминало детский лагерь воскресной школы. Здесь не пели, не кричали и не дрались. Каждый получал свою дозу эмоциональной анестезии.

Джейсон был уверен, что за чередой шипящих голубых сварочных дуг перед глазами последует головная боль. Он только что закончил шов и опустил сварочный аппарат, когда кто-то похлопал его по плечу. Мбанга, прораб этого участка, жестом велел ему следовать за собой.

Часом позже Джейсон, начисто отмытый, в свежей рубашке и шортах, сидел в комфортном купе скоростного поезда на магнитной подвеске, ел маис с рыбным карри, попивал холодное пиво и пялился в окна, надеясь хоть мельком увидеть жирафов или слонов. Он ехал в богатейшее государство мира. Когда бесшумный поезд взял крутой поворот на скорости триста двадцать миль в час, на севере возникли грандиозные очертания Килиманджаро. На вершине горы больше не было снега. Снаружи тянулась сухая песчаная равнина с редкими баобабами. Бурые стволы деревьев казались непропорционально толстыми по сравнению с редкими ветками наверху.

Высокий африканец с орлиным носом, наследием арабских работорговцев, которые орудовали в этом регионе в девятнадцатом веке, прошел по вагону и сел лицом к Джейсону так, что их разделял лишь столик. На нем был голубой изящный костюм. Взгляд его темных глаз встретился со взглядом серых глаз Джейсона.

– Меню вас устраивает, профессор Джонс?

– Спасибо, все очень вкусно. Как вас зовут?

– Это неважно. Итак, что вы думаете?

– О чем, мистер Неважно?

– Что ж, справедливо. Меня зовут Ариза. О вашем положении…

Горбоносый вынул из внутреннего кармана пиджака паспорт Джейсона и протянул собеседнику.

Джейсон, не притрагиваясь к паспорту, промокнул губы накрахмаленной льняной салфеткой.

– Думаю, что это узаконенное рабство немногим лучше «грязных бомб» и мародерствующих фашистских молодчиков.

Ему хотелось рассердиться, но не получалось.

– Не рабство. Вы сами решили приехать сюда. Не думаю, что мои предки поднимались на корабли и с готовностью протягивали руки работорговцам с наручниками.

Он указал на браслет, охвативший запястье Джейсона.

– Мы приняли вас. Приняли миллионы беженцев, таких как вы. Мы кормим вас, даем кровати, подушки и одеяла. Смотрите – даже пиво! Что вы думаете об этом поезде?

– Он… впечатляет. Но…

– Но что?

– Если бы вы пустили такой же по вакуумному туннелю, то удвоили бы скорость.

– Вторая фаза, профессор Джонс.

Он быстро сказал несколько слов на суахили в наручные часы – или в то, что выглядело ими. Внезапно поезд начал замедляться, пока его скорость почти не сравнялась со скоростью пешехода. За парой баобабов виднелась куча черного, искореженного металла: острые обломки крыльев, обтекатели турбин, осколки фонаря кабины. Многие из деталей Джейсон узнал. Это был сбитый американский бомбардировщик-невидимка. По песку тянулась темная полоса – след падения.

– Американцы до сих пор не могут понять, как замбийцам удалось сбить все ракеты и ядерные штурмовики.

Джейсон пытался разозлиться, но ему не удавалось. Придерживайся логики, велел он себе. На мгновение представил окровавленное, мертвое лицо жены. Он оттолкнул тарелку.

– Это было необязательно. Вы могли бы спасти Европу и Америку, если бы поделились своей технологией.

Ариза откинулся на спинку сиденья и иронично рассмеялся.

– Мы голодали. Разве вы помогли нам? Нет. У нас разразилась эпидемия. Разве вы помогли нам? Вы обратили против нас атмосферу – дожди прекратились, пустыни разрастались, как раковые опухоли, урожай и скот погибли, озера начали пересыхать, мальки рыб варились заживо, пока ничего не осталось. Вы помогли нам? Да или нет?

– Нет. Но многие из нас хотели.

– Но таких было недостаточно. Вам также неизвестно, что многие из нас хотели бы установить более великодушный режим. Здесь, в Танзании. Но не там, в Замбии. Это местная проблема, но она может стать и глобальной. Если бы у нас здесь были технологии солнечного синтеза, мы могли бы вести дела с американцами, китайцами, индийцами и даже с Европой. А вы, профессор Джонс, получили бы всё, что пожелаете. Узнайте, что сможете. И подумайте о том, что у вас мог бы быть собственный исследовательский центр с неограниченными ресурсами. А сейчас мы приближаемся к границе. Мы еще поговорим. Куа хери.

Он встал и зашагал к концу вагона.

– Кстати, Ариза – это женское имя. Нам приходится быть осторожными. И вам тоже придется. После того как бемба несколько столетий вкалывали на рудниках, добывая медь для белых людей, они наконец вспомнили, что когда-то были воинами. Ах да, мы бы сняли подавляющий браслет у вас с запястья.

Спустя полчаса поезд остановился у пограничного пункта в Наконде. По громкой связи Джейсону и еще паре человек предложили покинуть вагоны. Они выбирались из них, словно из чрева длинной оранжево-зеленой змеи со встроенной системой кондиционирования. Ариза, мужчина с женским именем, улыбнулся Джейсону из окна одного из передних вагонов. Поезд поднялся над черным монорельсом и, ускоряясь, бесшумно помчался на юг. Здесь, над огромной центральной равниной континента, на высоте примерно пяти тысяч футов над НУМ (Новым уровнем моря), воздух был свежим и теплым. Джейсон шагал по платформе следом за парой, похоже, из Китая или откуда-то с Дальнего Востока. Они тащили чемоданы на колесиках. У Джейсона ничего не было.

В конце платформы среди эвкалиптов виднелись шесть арок из тонкого кружевного стекла. В платформу были вмонтированы небольшие светодиоды. Впереди Джейсона из-под ног азиатской пары убегала цепочка зеленых огоньков, ведущая к арке справа. Джейсон продолжал идти. Под его ногами тоже начали пульсировать огоньки, указывающие путь к левой арке. Он свернул туда.

Проходя под аркой, профессор внезапно почувствовал в запястье под браслетом боль или, точнее, нечто странное – смесь удара током с оргазмом. Джейсон вскрикнул от неожиданности. Пару секунд он не мог двигаться. А затем впервые за шесть месяцев, проведенных в Африке, из браслета раздался голос – глубокое мелодичное контральто:

– Добро пожаловать в Замбию, доктор Джонс. Поверните налево и идите вверх по тропе.

Она ждала его за гребнем холма. Женщина, высокая, с тонкой талией. На ней была накидка из красно-зеленой с золотом ткани, завязанная узлом над грудью. Короткие волосы курчавились черными завитками над темно-карими глазами. Запястье снова заныло, и Джейсон тряхнул рукой, чтобы избавиться от неприятного ощущения.

– Извините за причиненные неудобства, – сказала женщина. – Когда люди пересекают границу, мы можем снять их биометрические показатели и другим, менее болезненным способом, но это довольно долго и хлопотно. Идемте… Ах, позвольте мне представиться…

– Я знаю, кто вы, – сказал Джейсон. – Может, вы и отключили половину функций в моем мозгу, но я все еще способен узнать доктора Мириам Бвалья.

Женщина улыбнулась и покорно кивнула. Джейсон следом за ней пересек покрытую асфальтом автостоянку и подошел к чему-то в виде большого розового пластикового слона с детской игровой площадки. Оказалось, что это флаер. К собственному удивлению, Джейсон расхохотался и продолжал смеяться, пока взбирался по лестнице в брюхо слона и усаживался на комфортабельное кресло прямо за огромными слоновьими глазами.

– А летучих свиней вы выпускаете? – фыркнул ученый. – Не помню, когда смеялся в последний раз. Я думал, это уже невозможно.

Женщина тоже рассмеялась, сверкнув превосходными белыми зубами.

– Мы сделаем для вас летучую свинью, если пожелаете, доктор Джонс. Если хотите, можете получить даже острокрылый высокотехнологичный европейский истребитель, который так мил маленьким мальчикам. Нам больше нравятся изгибы. Это лишь оболочка, как вы наверняка понимаете.

Она добавила пару слов на неизвестном ему языке, и флаер вертикально поднялся вверх, а затем беззвучно заскользил над эвкалиптовой рощей на север. Джейсон не смог удержаться от непочтительной мысли, что слово «изгибы» отлично характеризует доктора Бвалья.

Замбийский прорыв в области физики хранили в строжайшем секрете, но ученый знал, что сидит сейчас рядом с одним из его ключевых игроков. Мириам Бвалья была ребенком-вундеркиндом, выучившимся и ставшим неподражаемым теоретиком лазерной физики. По слухам, именно она стояла за созданием солнечных реакторов, превративших ее родную страну из прозябающего государства третьего мира с парочкой медных шахт в самую внушительную силу на планете. И вот Джейсон сидел рядом с ней в летучем слоне, глядя на мелькающие внизу холмы и деревья. Ее близость волновала – он ощущал что-то вроде сексуальных позывов, несмотря на ограничения, накладываемые браслетом.

Мириам провела пальцем над серой поверхностью под слоновьими глазами-иллюминаторами, и заиграла музыка. Африканская румба. Давным-давно работорговцы увозили отсюда свой человеческий груз, чтобы продать его американцам, а рабы забирали с собой сложные ритмы своих барабанов и маримб, антифонное пение, поднимающееся над живым пульсом перкуссии. Они сплавили свои напевы с церковными гимнами и песнями скованных одной цепью каторжников. А затем в шестидесятых годах двадцатого века эти мелодии вернулись в Конго, Южную Африку и Родезию на пластинках и в радиопередачах. Румбу увезли из этих краев, немного видоизменили и вернули домой – как музыканта-вундеркинда, нуждавшегося в небольшом дополнительном образовании. От такой музыки даже самых заторможенных и холодных людей тянуло в пляс.

– Ваше путешествие было долгим и трудным, – сказала Мириам.

– Несомненно.

– И оно еще не кончилось.

– Я понимаю, – ответил Джейсон. – Если бы кончилось, вы бы уже сняли эту штуку с моего запястья.

– На нас нападали. К нам проникали шпионы. У нас пытались устроить диверсии. Мы отследили вас только вчера, потому что ливийцы удерживают много информации. Танзанийцы не понимали, кто вы такой, пока мы не отправили к ним запрос. Они хотели оставить вас у себя, но мы на несколько минут отключили энергоснабжение, что привело их в чувство. А затем, конечно, тот человек в поезде.

Это Джейсон никак не прокомментировал.

– Флаер не поднимается на высоту больше двухсот футов, – сказал он, – из чего я заключаю, что вы используете что-то вроде динамо-эффекта.

– Он может подняться и выше, но энергетические затраты возрастают экспоненциально. Зачем возиться с этим?

– А зачем возиться со мной?

Женщина подняла одну из складок своего чиквембе.

– Если вы присмотритесь, сможете заметить пару распустившихся петель. В идеальной на первый взгляд вязке есть небольшие погрешности. То же самое с нашей физикой. Быть может, вам удастся подвязать петли и залатать несколько дыр.