Текст книги "Лучшая зарубежная научная фантастика: Император Марса"

Автор книги: Гарднер Дозуа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 71 страниц)

Кэрри Вон
«Амариллис»

Автор бестселлеров по версии «New York Times», Кэрри Вон написала популярную серию романов о приключениях Китти Норвиль – известной радиоведущей и оборотня, которая ведет ночную передачу для сверхъестественных существ «Звоните – отвечаем». Серия включает романы «Китти и „Полуночный час“» («Kitty and the Midnight Hour»), «Китти едет в Вашингтон» («Kitty Goes to Washington»), «Китти берет отпуск» («Kitty Takes a Holiday»), «Китти и серебряная пуля» («Kitty and the Silver Bullet»), «Китти и рука мертвеца» («Kitty and the Dead Man’s Hand»), «Китти буянит» («Kitty Raises Hell»), «Дом ужасов Китти» («Kitty’s House of Horrors»), «Китти идет на войну» («Kitty Goes to War») и «Большой переполох Китти» («Kitty’s Big Trouble»), а также сборник рассказов «Избранное о Китти» («Kitty’s Greatest Hits»). Произведения Кэрри Вон выходили в таких изданиях, как «Jim Baen ’s Universe», «Asimov’s Science Fiction», «Subterranean», «Wild Cards: Inside Straight», «Warriors», «Sons of Love and Death», «Realms of Fantasy», «Paradox», «Strange Horizons», «Weird Tales», «All-Star Zeppelin Adventure Stories» и других. Ее книга «Голоса драконов» («Voices of Dragons») – первая попытка писать для подростков. Среди других работ автора – романы «Яблоко раздора» («Discord’s Apple»), «Сталь» («Steel»), «Следом за Золотым веком» («After the Golden Age»), Кэрри Вон живет в Колорадо.

Эта невероятная история об отношениях внутри семьи, достойно справляющейся с возникшими разногласиями, затрагивает несколько поколений. Писательнице удалось ярко изобразить экологически истощенный, бедствующий мир недалекого будущего, в котором нет места унынию ши отчаянию – люди приспосабливаются и преодолевают трудности, жизнь продолжается. И если случится потерять семью, то можно, если повезет, обзавестись новой.

Я никогда не знала матери и не могла понять, почему она это сделала. Мне следовало быть благодарной ей за изрядное безумие, из-за которого она решилась вырезать имплантат и зачать. Но это также означало, что моя сумасшедшая мамаша скрывала беременность до тех пор, когда аборт делать было уже поздно, и с самого начала знала, что ей не позволят оставить ребенка. Что она потеряет все. И из-за нее семья лишится всего.

Никогда не могла понять, почему ей было на это наплевать. Интересно, что думали в семействе, когда узнали, что она натворила, и комитет раздавил их – разорил хозяйство и изгнал из общины. Из-за нее. Неужели она думала, что я того стою?

Все дело было в квотах.

– Говорят, на Севере используют садки. Ставят на якорях недалеко от берега, – сказала Нина. – Пятьдесят футов в поперечнике – мы бы сами выращивали мальков, и нам никогда бы не пришлось больше трогать дикую рыбу. Наша семья могла бы удвоить квоту.

Я не очень-то слушала ее. Мы присели отдохнуть лишь на миг, Нина устроилась рядом со мной на леерах на носу «Амариллиса» и завела разговор о своих больших планах.

Ветер упруго надувал паруса, стекловолоконный корпус судна беззвучно рассекал волны, мы плавно скользили по воде. Гарретт и Сан тянули сети, поднимали улов. «Амариллис» – изящное тридцатифутовое судно с каютой, которой нам хватает в самый раз, и грузовым отсеком – не новое, но более чем пригодное для мореплавания. Отличный бот с превосходной командой. Лучший.

– Мари, – с мольбой окликнула меня Нина.

Я со вздохом очнулась и ответила:

– Мы уже говорили об этом. Нельзя так просто взять и удвоить квоту.

– Но если бы мы получили разрешение…

– Тебе не кажется, что дела и так идут хорошо? Команда у нас отличная – мы сыты и не превышаем квот. Мне кажется, что от добра добра не ищут. Лучше не гнать волну.

Большие карие глаза Нины наполнились слезами – я сказала не то, хотя знала, что ее на самом деле интересует вовсе не состояние дел.

– Вот именно, – заметила она. – Мы укладываемся в квоты, все уже несколько лет здоровы. Я в самом деле думаю, нам стоит попытаться. Можно же хотя бы спросить, да?

По правде говоря, я считала, мы этого не заслуживаем. Не уверена, что большая ответственность того стоит. Я не нуждалась в престиже. Даже Нине не он был нужен – она просто хотела ребенка.

– Так или иначе, тут мы бессильны, – говоря это, я смотрела в сторону, потому что не могла выдержать ее напряженный взгляд.

Оттолкнувшись от лееров, Нина по левому борту «Амариллиса» прошла к остальным членам команды, которые подтягивали улов. Она ведь еще недостаточно взрослая, чтобы хотеть ребенка. Она, такая гибкая, сильная и золотистая, босая ступала по палубе, и в каштановых волосах поблескивали выгоревшие на солнце прядки. Нина была с нами уже целых семь лет – сейчас ей двадцать. Неужели прошло столько времени?

– Ух ты! – воскликнул Сан. Послышался всплеск и глухой удар, словно что-то попавшееся в сети врезалось в корпус корабля. Парень наклонился через борт и вцепился в готовую сползти обратно в море сеть, на его широкой красновато-загорелой спине буграми заходили мышцы. Нина, такая изящная и хрупкая по сравнению с ним – крупным и сильным, тоже уцепилась за сеть. Я рванула туда и схватила их за ремни штанов, чтобы удержать. Четвертый член нашей команды, Гарретт, поддел сеть багром. Все вместе мы вытащили улов на палубу. Попалось что-то большое, тяжелое и мощное.

У нас была парочка агрегаторов – больших буев из дерева и стального лома, которые мы с помощью якорей разместили в пятидесяти милях от берега. Они привлекали стайную рыбу, которую мы ловили, – в основном скумбрию, сардину, угольную рыбу и хек. Порой в сети попадались акула или марлин, но их мы отпускали: они встречались редко и в наших квотах не числились. Именно кого-то из них я и ожидала увидеть – нечто необычно крупное, бьющееся среди маленьких серебристых рыбок. Это создание было большим, с Нину, – неудивительно, что оно почти скинуло их за борт, – только форма у него была не та, а элегантно-обтекаемая, словно у могучего пловца. А цвет – серебристый, как у остальных рыбешек.

– Кто это? – спросила Нина.

– Тунец, – ответ я избрала методом исключения. За всю свою жизнь я видела эту рыбу в первый раз. – Полагаю, голубой.

– Никто не вылавливал голубого тунца в течение тридцати лет, – заметил Гарретт. По его лицу струился пот, хотя на нем была бандана, прятавшая лохматые темные волосы.

Я завороженно глядела на мясистую тушу. Прижала руку к рыбьему боку и почувствовала, как дернулись мышцы. Сказала:

– Может, теперь они вернулись.

В конце концов, мы все это время занимались тем, что вылавливали пропитание тунца. Некогда агрегаторы привлекали не меньше тунца, чем скумбрии. Но уже очень долго никому не попадалось ни единой такой рыбины, а потому все решили, что они перевелись.

– Давайте отпустим его, – предложила я, и мы вместе подтянули сеть к борту. Нам пришлось потрудиться, и когда тунец наконец оказался за бортом, вместе с ним в воду ушла, сверкнув серебристой чешуей, половина улова. Ничего страшного. Лучше недобрать, чем превысить квоту.

Тунец плеснул хвостом и мигом ушел вглубь. Мы собрали оставшуюся часть улова и пустились в обратный путь к дому.

Судовой экипаж «Калифорнийца» получил знамя в прошлом сезоне, и теперь красно-зеленый символ мощи и плодородия реял на мачте у всех на виду. Элси с «Калифорнийца» должна была через несколько недель родить. Как только беременность подтвердилась, она перестала выходить в море и оставалась дома – драгоценная и оберегаемая. Спокойно сложив руки на громадном животе, она порой выходила встречать бот своей семьи. Нина не спускала с нее глаз. Пожалуй, Элси была первой беременной, которую довелось повидать Нине, по крайней мере, с тех пор, как она сама созрела и возжелала иметь собственный громадный живот.

Элси была тут как тут – бронзовой статуей вырисовывалась на фоне заходящего солнца, слегка склоняясь под тяжестью живота, словно кренящийся под ветром корабль.

Мы свернули паруса и подошли к пирсу у весовой. Нина вся подалась вперед и пожирала глазами Элси, которая махала рукой капитану на палубе «Калифорнийца». Солидный и лихой, как и положено капитану, он тоже махал ей. Их лодка уже была закреплена на ночь канатами, улов взвешен, все аккуратно прибрано. При виде идеального уклада жизни Нина глубоко вздохнула, и никто окриком не одернул ее за то, что она прохлаждалась, отлынивая от работы. Лучше всего оставить ее в покое и дать помечтать, пока она не вырастет из этих грез, как из детских штанишек. На это могут уйти десятилетия, но все же…

Команда моего «Амариллиса» сгрузила ящики с уловом портовому рабочему, который доставил их в весовую. Дальше располагалось производство, где береговая команда коптила, консервировала и отправляла рыбу вглубь страны. Община «Нью-Оушенсайд-Комьюнити» поставляла региону шестьдесят процентов рыбы, что было предметом гордости и оправданием ее существования. Десять наших мореходных команд по праву считались лучшими и гордились пуще всех. Рыболовный экипаж, хорошо выполняющий работу в соответствии с квотами, давал возможность целой системе работать бесперебойно. Мне посчастливилось владеть «Амариллисом» и являться частью этой машины.

Пришвартовав лодку, мы с ребятами сошли на пирс и обнаружили, что сегодня в весовой дежурит Андерс. А это означало, что целая неделя выходов в море могла оказаться напрасной.

Тридцать пять лет назад моя мать вырезала имплантат и уничтожила свою семью. Для такого, как Андерс, это было все равно что вчера.

Целых сорок напряженных минут старикан взвешивал наш улов и складывал цифры, после чего объявил:

– Вы превысили квоту на пятьдесят фунтов.

Квоты были единственным способом сохранить рыбное поголовье здоровым и пресечь чрезмерный отлов, дефицит и, как следствие, неизбежный голод. Комитет устанавливал их в зависимости от потребностей, а не от того, сколько ты можешь выловить. Превышение квот означало претензию на то, что тебе нужно больше других, и являлось страшным неуважением к комитету, общине, рыбным угодьям.

Ноги у меня подкосились, я чуть не села на пол. Я же знала, что взвесила все совершенно верно! Два дюжих моряка, Гарретт и Сан, беспомощно стояли перед одетым в скучную серую ведомственную форму весовщиком и смотрели на него. Я чувствовала себя так, словно никогда мне не суждено попасть в яблочко. Всегда я или сильно недобирала, или ловила лишнего от условной линии «правильно». Обычно я безмолвно принимала приговор весовщика и шла прочь, но сегодня, когда мы отпустили тунца и вместе с ним с дюжину фунтов нашего улова, смолчать я уже не могла.

– Шутите! – воскликнула я. – Пятьдесят фунтов?

– Так точно, – сказал Андерс и запечатлел приговор на доске у себя за спиной на виду у всех команд. – Этого ли не знать такому опытному капитану, как ты.

Он даже не взглянул на меня. Не мог смотреть мне в глаза, считая отбросом.

– Что же мне сделать, вышвырнуть излишки за борт? Мы съедим эти пятьдесят фунтов или пустим их на прокорм животным.

– Съедят, уж не волнуйся. Но за тобой будет записано, – и он сделал отметку у себя тоже, как будто полагал, что мы нежданно придем и исправим вывешенную на всеобщее обозрение надпись.

– Может, нам к тому же не стоит выходить в море всю следующую неделю? – съязвила я.

Весовщик нахмурился и отвернулся. Пятидесятифунтовый перевес – если, конечно, он вообще существовал – пойдет на погашение недобора другой команды, и на следующей неделе наш улов будет нужен ничуть не меньше, чем на этой, несмотря на то, что кое-кто никак не желал этого признавать. Можно будет увеличить нашу квоту, как хочется Нине, и о перевесе вообще не придется беспокоиться. Хотя нет, тогда мы станем волноваться о недоборе и о том, что не заработаем кредит на прокорм наших ртов, не говоря о том дополнительном и столь желанном Ниной.

Излишки нужно наказывать, иначе все станут ловить больше и заводить младенцев, тогда что с нами будет? Слишком много ртов, нехватка еды, никакой жизнестойкости, чтобы пережить катастрофу, вслед за тем болезни и голод. Мне довелось повидать в архивах картинки, иллюстрирующие последствия многих катаклизмов.

Ровно сколько нужно, и не больше. Умеренность. Только, ей-богу, я не собираюсь выбрасывать пятьдесят фунтов ради того, чтобы мой протокол оставался чист.

– Мы закончили. Спасибо, капитан Мари, – произнес Андерс, стоя ко мне спиной, словно видеть меня не мог.

Когда мы выходили из весовой, я заметила возле дверей Нину, которая удивлялась происходящему. Я подтолкнула ее к нашей лодке, чтобы поставить «Амариллис» на ночной отдых.

– Не могут так врать весы «Амариллиса», – проворчал Гарретт, когда мы гребли к месту стоянки. – Может, фунтов десять. Но не пятьдесят.

– Готов поспорить, Андерс поставил ногу на платформу весов и сделал нам назло накрутку, – предположил Сан. – Замечали, что когда взвешивает он, у нас постоянно перевес?

Да, это мы все заметили.

– Правда? Но зачем ему это? – удивилась Нина. Простодушная Нина.

Все посмотрели на меня. Казалось, нас придавило тяжкое бремя.

– Что? – не унималась Нина. – Что такое?

О таком не говорят во всеуслышание, и Нина слишком молода, чтобы быть в курсе. Все остальные знали, на что шли, когда заключали со мной трудовое соглашение. Только не Нина.

Я покачала головой:

– Нам никогда не удастся доказать, что Андерс подставляет нас, спорить бесполезно. Придется проглотить, и дело с концом.

– Если таких провинностей получить много, семью расселят.

Вот это повод для беспокойства, верно?

– И сколько же должно быть провинностей? – поразилась Нина. – Он не может так поступить. Или?

Гарретт улыбнулся и попытался снять напряжение. Когда я унаследовала лодку, он первым нанялся ко мне. Нам довелось многое пережить вместе. Он сказал:

– Просто надо узнать график работы Андерса и позаботиться о том, чтобы приходить, когда в весовой дежурит кто-то другой.

Хотя обычно никакого графика не было – когда приходил бот, на вахте в весовой мог оказаться кто угодно. Меня бы совсем не удивило, если Андерс высматривал и поджидал бы нас, чтобы нечестно приписать нам лишний штрафной вес.

«Амариллис» плавно скользил к причалу, Гарретт и Сан закрепили швартовы. Я откинулась назад и размяла руки, скользнула взглядом по мачте. Плотно сжав губы, Нина уселась рядом со мной. Элси и капитан «Калифорнийца» уже ушли.

Я мученически улыбнулась ей и проговорила:

– Знаешь, если ты перейдешь в другую команду, шанс заполучить лишний рот у тебя увеличится. Взять хотя бы «Калифорнийца».

– Пытаешься избавиться от меня? – съязвила Нина.

Присев рядом с ней, я обняла ее за плечи и притянула к себе. Нина неуклюжим тринадцатилетним подростком пришла ко мне из Бернардино, расположенного выше по побережью. В нашей семье нашлось для нее место, и я с радостью оставила девчушку. Она росла умненькой и энергичной. Когда я удалюсь на покой, она сможет занять мое место и, в свою очередь, унаследовать «Амариллис». Хотя я еще не говорила ей об этом.

– Никогда. Ни за что. – Она на миг замялась, а потом тоже крепко меня обняла.

Владения нашей семьи – самый настоящий оазис. Для этого нам пришлось хорошо потрудиться. Я унаследовала бот, собрала одного за другим членов команды – Гарретт и Сан занимались кораблем, круглая шумная Дакота вела дом и заполучила к нам талантливого Джей-Джея, затем мы взяли на воспитание Нину. Нам поручили рыбную ловлю, следом мы заслужили земельный выдел. Десять лет мы росли, работали в поте лица, учились, жили – и местечко получилось замечательное.

Мы вгрызлись в склон холма над доками и отстроили усадьбу из необожженного кирпича. В лучах послеполуденного солнца она блестела золотом. Выступающая из холма стена служила оградой и защищала сад и колодец. Дорожка огибала дом и выходила во двор. Мы научились использовать плоские сланцевые плиты для того, чтобы вымостить вокруг грядок и родника, превратив его в колодец – крохотный, хотя любой открытый родник был роскошью. Выше по склону располагалась ветряная мельница и солнечные батареи.

Кому хотелось отдельную комнату, тот ее получил, хотя такое желание выразил только Сан – у него была личная спальня, вырытая в склоне холма по другую сторону двора. Дакота, Джей-Джей и Нина отдыхали на тюфяках в самом просторном помещении. Мы с Гарреттом делили ложе в комнате поменьше. Всю остальную землю занимал сад. Два плодоносящих дерева, апельсин и лимон, давали тень отведенному под кухню пространству. Кукуруза, помидоры, подсолнухи, зеленая фасоль, горох, морковь, редис, два вида перца – это еще не все, что мы умудрялись выращивать на нескольких квадратных футах. Один горшочек – с мятой, второй – с базиликом. Мы обеспечивали себя пропитанием, поэтому могли использовать кредиты на усовершенствование «Амариллиса» и покупку запасов риса и меда или тканей и веревки, то есть того, что не могли в достаточном количестве произвести сами. В следующем году Дакота хотела заняться разведением цыплят, если нам удастся их на что-нибудь выменять.

Мне все время хотелось бросить это в лицо таких, как Андерс. Нельзя сказать, что я была слепа и ни на что не обращала внимания. Ведь в тягость я никому не была.

Команда вернулась домой. Джей-Джей уже приготовил ужин. Дакота с Джей-Джеем сначала попытались поровну распределять работу по дому, но очень скоро у них начались сложности – кому ворошить компост или развешивать белье, чинить мельницу или убирать кухню. Джей-Джей взял на себя почти все касаемо кухни и жилых помещений, а Дакота занялась садом и приспособлениями.

По тому, как сочувственно Джей-Джей подавал мне причитающуюся порцию – сегодня это была копченая скумбрия с овощами, – я поняла, что кто-то уже успел рассказать ему о стычке с весовщиком. Возможно, ради того, чтобы он или Дакота не стали расспрашивать, как прошел день.

Этим вечером я позже обычного легла спать: обходила наши владенья. Я ничего не ожидала найти. Скорее ради успокоения хотела взглянуть на творения наших рук, прикоснуться к ветряной мельнице, провести ладонью по глянцевым листьям лимонного дерева и убедиться в том, что все на месте и не собирается исчезать. Своего рода ритуал.

В постели я тесно прижалась к Гарретту – привычный способ обрести и дать покой и поддержку. Под легким одеялом мы нежились в теплом воздухе, лившемся сквозь открытый в крыше над головой люк.

– Неудачный день? – проговорил он.

– Нельзя назвать неудачным день, когда корабль и команда возвращаются домой целы и невредимы, – констатировала я, только голос мой звучал блекло.

Гарретт шевельнулся, погладил меня по спине и крепче обнял, прижимая к себе. Наши ноги переплелись. Мне стало спокойней.

– Нина права, мы можем достичь большего, – сказал он. – У нас получится прокормить еще один рот. Если обратиться…

– Ты в самом деле думаешь, будто из этого выйдет что-то путное? – спросила я. – Полагаю, вам всем было бы лучше с другим капитаном.

Гарретт склонился ко мне для поцелуя и стоял на своем до тех пор, пока я не ответила. Минута – и мы уже улыбались.

– Ты же знаешь, что все мы оказались здесь оттого, что не можем поладить с кем-то другим. Именно благодаря тебе мы все отлично смотримся вместе.

Я вывернулась из его объятий, делая вид, что сержусь, но тут же рассмеялась.

– Много команд и целая уйма семей никогда не заводят детей, – заметил он. – Это ничего не значит.

– Вообще-то дети мне безразличны, – призналась я. – Просто я устала все время сражаться.

Обычное дело: дети вырастают и начинают бороться с родителями, семьями и даже комитетами. Но разве справедливо полагать, что я все еще сражаюсь с матерью, которую даже никогда не знала?

На следующий день, когда мы с Ниной шли на «Амариллис» заниматься уборкой, я пыталась убедить себя в том, что мне только кажется, будто она меня избегает. И даже не глядит на меня. То есть делает вид; на самом деле она украдкой посматривала в мою сторону. Мурашки ползли по коже от того, как она боится встретиться со мной взглядом. Она что-то задумала. И скрывала секрет.

Нам снова встретилась Элси, которая шла от пристани примерно в ста футах от нас, но мы тут же узнали ее, потому что фигуру Элси ни с чьей не спутаешь. Внимание Нины тут же переключилось на нее, она даже остановилась и смотрела во все глаза.

– Неужели она так тебя занимает? – улыбнулась я, пытаясь все перевести в шутку.

Словно размышляя, стоит ли со мной вообще разговаривать, Нина искоса взглянула на меня. Потом вздохнула и сказала:

– Каково это? Неужели тебе самой не любопытно?

Я на миг задумалась и ощутила скорее страх, чем интерес. Представила себе все то, что может пойти вкривь и вкось, несмотря на реющее над головой знамя одобрения. Нине этого не понять. Поэтому я ответила ей так:

– Да нет.

– Мари, как можешь ты быть такой… равнодушной?

– По причине того, что я не собираюсь тратить силы и мучительно беспокоиться о том, что я изменить не в силах. Кроме того, мне больше нравится быть капитаном, а не торчать на берегу и только глазеть на море.

Я торжественно прошла мимо Нины к кораблю, и она, поникнув головой, поплелась за мной.

Мы отдраили палубу, осмотрели леера, вычистили каюту, провели инвентаризацию и собрали износившийся такелаж. Потом заберем его домой и несколько дней до следующего выхода в море будем его чинить. Все утро Нина молчала, склонившись над работой, и кусала губы, а я посматривала на нее и задавалась вопросом: о чем она так сосредоточенно размышляет? Что скрывает? Оказалось, Нина набиралась смелости.

Я вручила ей последний моток сетей и отправилась перепроверить, хорошо ли задраены люки и закрыта каюта. Когда я собралась сходить с корабля, Нина сидела на краешке пристани и чуть покачивала болтающимися над водой ногами. Она выглядела лет на десять моложе, словно опять превратилась в ребенка, какой я впервые ее увидела.

Вопросительно подняв брови, я смотрела на нее, пока она наконец не произнесла:

– Я спросила у Сана, почему Андерс тебя не любит. Отчего никто из капитанов с тобой не общается.

Так вот что случилось! Видать, Сан – практичный и здравомыслящий – рассказал ей все как есть и не счел нужным прибегать к осмотрительности. И Нина ужаснулась.

Я с улыбкой присела на планшир прямо перед ней и сказала:

– Думала, ты живешь здесь достаточно долго и сможешь все понять.

– Я знала: что-то произошло, но не знала, что именно. Ничего удивительного, ведь никто никогда об этом не говорит. Но… что же случилось с твоей мамой? С ее семьей?

Я пожала плечами, потому что, конечно же, ничего не помнила. Историю я собрала воедино по крупицам и выдвинула кое-какие предположения. Также о случившемся мне рассказывали те, кто сделал свои собственные выводы. Они хотели дать мне понять, какое у меня место в этом мире.

– Полагаю, они рассеялись по всему району. Все десять человек – пока я не появилась на свет, семейство было большое и успешное. Не знаю, где все они оказались. Меня привезли в Нью-Оушенсайд, первая команда «Амариллиса» вырастила меня. Затем Зик и Энн ушли на покой, занялись гончарным делом, поселились ниже по побережью и оставили мне корабль, чтобы я обзавелась собственным семейством. Счастливый конец.

– А твоя мама – они стерилизовали ее? После того, как ты родилась, я имею в виду.

– Полагаю, что так. Как я уже сказала, я и сама толком не знаю.

– Думаешь, она считала, что ребенок того стоит?

– Вряд ли. Если бы она мечтала о ребенке – ей ведь меня не отдали, верно? Скорее, ей просто хотелось немного походить беременной.

Нина задумчиво болтала ногами, глядя на водную рябь у корпуса корабля, чем начала меня нервировать. Нужно было что-то сказать.

– Лучше бы тебе не пришло в голову выкинуть что-то подобное, – предостерегла ее я. – Нас же разлучат, заберут дом, отнимут «Амариллис»…

– Ну уж нет. – Нина энергично замотала головой. – Я никогда такое не сделаю, ничего подобного!

– Вот и славно, – с облегчением проговорила я. Я верила Нине. Хотя, опять же, семейство моей матери тоже не имело причин ей не доверять, а вот как вышло. Я спрыгнула на причал. Мы собрали инструменты, закинули мешки и ведра на плечи и пошагали в сторону дома.

На полпути Нина сказала:

– Именно из-за мамы ты считаешь, что знамя нам никогда не получить. И пытаешься это до меня донести.

– Да. – Я старалась дышать ровно, сосредоточившись на текущей работе.

– Но ведь это не бросает на тебя тень. Не очерняет то, что ты делаешь.

– Старики по-прежнему вымещают на мне злость.

– Несправедливо! – решила Нина. Хотя уже была слишком взрослой, чтобы так заявлять. Теперь она, по крайней мере, все знает и сможет легче определиться, нужно ли ей искать новое семейство.

– Я пойму, если ты надумаешь уйти, – мягко сказала я. – Тебя с радостью примет любое семейство.

– Нет, – отмахнулась она. – Нет, я остаюсь. Ничто из рассказанного тобой не меняет того, какой ты человек.

Я бы бросила все то, что держала в руках, и обняла б ее за такие слова. Мы прошли еще немного, уже виднелся наш дом. Тогда я спросила:

– У тебя есть на примете кто-то, кто может стать отцом? Гипотетически.

Она вспыхнула и отвела взгляд. Я улыбнулась – так вот, значит, как обстоят дела.

Когда Гарретт встретил нас во дворе, щеки Нины все еще пылали. Избегая его, она помчалась в мастерскую, чтобы избавиться от груза.

Гарретт удивленно посмотрел ей вслед.

– Что это с ней?

– Нина – это Нина.

Следующий выход в море на «Амариллисе» прошел хорошо. Мы набрали квоту быстрее, чем я ожидала, и полдня могли отдохнуть. Мы встали на якорь у пустынного берега и начали купаться, загорать на палубе. Потом перекусили последними апельсинами и сушеной скумбрией, которые дал нам с собой Джей-Джей. Хороший выдался денек.

Но рано или поздно все же придется вернуться домой и попасть в весовую. Трижды я проверила улов на весах «Амариллиса», получила разные в пределах десяти фунтов цифры, которые, что еще важней, были на двадцать фунтов меньше нашей допустимой квоты. Мы на веслах вошли в бассейн у пирса весовой, снова дежурил Андерс. Я чуть было не подняла паруса, едва ли не развернулась и не умчалась прочь, чтобы больше никогда не возвращаться. Не могла я встречаться с ним, только не после такого хорошего дня. Нина была права – нечестно, что один-единственный человек может погубить нас приписками ложных излишков и провинностей.

Мы молча пристали к причалу и начали сгружать улов. Мне удавалось даже не глядеть на Андерса, отчего, вероятно, я выглядела в его глазах виноватой. Хотя уже стало ясно, что будь я хоть богиней совершенства, он все равно сочтет меня грешной.

Андерс надменно хмурился, критически окидывал нас взглядом. Я уже почти слышала, как он объявляет мне пятидесятифунтовый перевес. Он уже предупреждал: еще один промах, и наше право на рыбную ловлю окажется под угрозой. Вот бы его проучить. Надо было вскользь намекнуть Гарретту: пусть удержит меня, если я стану бросаться на Андерса. Но он уже и сам встал между нами, словно в самом деле думал, что я могу кинуться на врага.

Если старику-весовщику удастся раздавить «Амариллис», я его убью. Не будет ли это худшим преступлением, которое я могу себе представить?

Андерс чуть помедлил, смерил нас всех взглядом и только потом объявил приговор:

– На сей раз больше на шестьдесят фунтов. И вы еще думаете, что профессиональны?

Я сжала кулаки. Представила себе, как брошусь на него. Разве теперь мне есть что терять?

– Мы хотим провести аудит, – заявила Нина, скользнула мимо Сана, Гарретта и меня и встала напротив весовщика, хмуря брови и уперев руки в бока.

– В смысле? – на всякий случай переспросил Андерс.

– Аудит. Мне кажется, весы твои врут, поэтому мы хотим провести аудит. Верно? – Нина взглянула на меня.

Пожалуй, это даже лучше, чем бросаться на весовщика.

– Да, – подтвердила я, оправившись от изумления. – Да, мы требуем аудит.

С этого мига весовая на два часа потонула в хаосе. Андерс протестовал, орал и грозил нам. Я послала Сана в комитет с просьбой провести официальный контроль – он не попытается схитрить, они не смогут его отшить. Появились два старших члена комитета, Джун и Эйб, сердитые, в строгой серой форме.

– На что жалуетесь? – спросила Джун.

Все смотрели на меня и ждали, что я скажу. Моим первым желанием было все отрицать. Не борись, не гони волну. Потому что я, возможно, заслужила несчастья, которые на меня сыплются. Или моя мать, но ведь ее здесь нет.

Нина смотрела на меня наивными карими глазищами, все это было ради нее.

Когда я заговорила с Джун и Эйб, выражение лица у меня было совершенно спокойное и деловое. Речь шла не обо мне, а о бизнесе, квотах и справедливости.

– Весовщик Андерс корректирует градуировку весов, когда видит нас.

Я поразилась, когда они осуждающе взглянули на него, а не на меня. У Андерса задрожали губы, он попытался что-то промямлить в свое оправдание, но не смог: сказать ему было нечего.

Комитет подтвердил, что Андерс мошенничал с весами. И выразил готовность предоставить нам компенсации за счет самого Андерса. Я обдумала это предложение – у нас появятся дополнительные кредиты, продовольствие и припасы для семейства. Мы раньше обсуждали возможность обзавестись еще одной мельницей и подать ходатайство на второй колодец. Но вместо этого я предложила комитету передать любые наложенные по их усмотрению взыскания в общественные фонды. Мне же хотелось одного: чтобы к «Амариллису» относились по справедливости.

А потом я выразила желание собрать заседание, потому что хочу обратиться к комитету с еще одним заявлением.

На следующее утро Гарретт вместе со мной отправился в контору комитета.

– Мне следовало самой додуматься до аудита, – заметила я.

– Нина не так их боится, как ты. То есть не так, как ты раньше боялась, – поправил сам себя Гарретт.

– Я не… – тут я остановилась, потому что он был прав.

Гарретт пожал мне руку. Он весело улыбался, глаза искрились теплом. Похоже, он находил все это забавным. У меня закружилась голова, и я испытывала сложную гамму чувств и ощущала одновременно облегчение, измождение и стыд. Но больше облегчение. Мы, «Амариллис», ничего плохого не сделали. Лично я ничего дрянного не натворила. Гарретт крепко поцеловал меня и остался ждать снаружи, я же предстала перед комитетом.

За длинным столом в кресле расположилась Джун вместе с пятью другими представителями власти. Перед ними лежали грифельные доски, учетные ведомости и списки квот. Стиснув руки на коленях и стараясь не сотрясаться от дрожи, я села напротив них, одна-одинешенька. И попыталась произвести такое же гордое и самоуверенное впечатление, как и они. В открытые окна влетал ветерок и охлаждал сложенную из шлакобетона комнату.

После вежливых приветствий Джун спросила:

– Ты хотела сделать заявление?

– Мы – команда «Амариллиса» – хотели бы попросить об увеличении нашей квоты. Совсем небольшом.