Текст книги "Лучшая зарубежная научная фантастика: Император Марса"

Автор книги: Гарднер Дозуа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 71 страниц)

При взгляде вниз были видны только облака, а еще ниже – лишь бесконечная мгла. Странно было думать о поверхности планеты, пролетая в полусотне километров над ней, и еще более странной была мысль, что город, внутри которого мы находимся, мчится над этим невидимым ландшафтом, преодолевая за час сотни километров. Это движение было еле заметно в куполе, медленно дрейфующем сквозь постоянно меняющиеся каньоны облаков.

– Опасайтесь ветрового сдвига, – предупредила она. – Он может очень быстро унести вас за пределы видимости города, если вы это допустите. Если устанете, летите обратно на конвейере.

– Конвейере?

– Вихрях с горизонтальной осью. Они катятся с запада на восток и с востока на запад. Выберите правильную высоту, и они доставят вас в нужное место.

Теперь, после ее объяснения, я увидел каякеров, оседлавших такой вихрь: они поднимались и мчались по небу на невидимых воздушных колесах.

– Повеселитесь, – сказала Эпифания.

Она помогла мне забраться в гондолу, затянула ремни, взглянула на манометр, проверила выпускной клапан на аварийном баллоне с кислородом и убедилась, что работают рация, запасная рация и аварийные маяки.

Лея и Карлос Фернандо уже стартовали с противоположного конца площадки. Карлос, явно хорошо отработанным приемом, принялся взмахивать крыльями попеременно, заставляя каяк раскачиваться из стороны в сторону, наподобие маятника. На моих глазах его суденышко перевернулось вверх дном, на миг замерло, а потом совершило полный оборот.

– Выпендривается, – неодобрительно заметила Эпифания. – Так себя вести не полагается. Да только вряд ли кто осмелится сделать ему замечание.

Она повернулась ко мне:

– Готовы?

– Готовее не бывает.

Я уже прошел полный инструктаж по технике безопасности, во время которого мне рассказали все о страховочных системах, а также о страховках этих страховок, но все равно парение на высоте в пятьдесят два километра над адским ландшафтом представлялось мне странным развлечением.

– Старт! – предупредила Эпифания.

Она проверила герметизацию фонаря кабины, затем открыла причальный зажим.

Освободившись, каяк подпрыгнул в небо. Соблюдая инструктаж, я повел его в сторону от города. От резкого маневра у меня немного закружилась голова. Каяк легко двинулся вперед, чуть разворачиваясь, пока не полетел боком, опустив нос. Я повис на страховочных ремнях и решил, что надо как-то управлять поворотом. Но каждая моя слабая попытка шевельнуть крыльями непредсказуемо усиливалась, и каяк зашатался, точно пьяный.

Пискнула рация, и голос Эпифании произнес:

– У вас отлично получается. Прибавьте немного горизонтальной скорости.

Получалось у меня паршиво, потому что прямо по курсу я видел лимонного оттенка дымку, к которой неумолимо приближался, описывая широкие круги, наподобие падающего листа. Горизонтальная скорость? Я понял, что совершенно забыл про педали; начал их крутить, и нос приподнялся. Меня перестало сносить в сторону а когда я полетел по прямой, то и крылья уцепились за воздух.

– Отлично, – сообщил голос Эпифании. – Держите его на ровном курсе.

Оболочка каяка выглядела слишком хрупкой, чтобы выдержать мой вес, но я все же летел, зависнув под золотистым небом. Управление было для меня очень сложным, но я сообразил, что могу держать его под контролем, пока нос не клюет вверх или вниз. Каяк все еще немного раскачивался и рыскал – трудно было избежать чрезмерных усилий, – но в целом мне удавалось направлять его нос куда захочу.

А где сейчас Лея и Карлос Фернандо?

Я огляделся. На каждый каяк была нанесена разная маркировка – мой был помечен серыми кошачьими полосами, – и я попытался отыскать их.

Группа каяков двигалась вместе, огибая городской пилон. Летя вокруг пилона, они разом повернулись, блеснув на солнце испуганной стайкой рыб.

Внезапно я заметил их. Они плыли невысоко надо мной, вблизи от нависающей городской стены: каяк Карлоса Фернандо, цвета королевского пурпура, и синий с желтыми полосками каяк Леи. Она равномерно поднималась, описывая витки спирали, а он порхал вокруг, то быстро приближаясь и стукаясь оболочкой, то отлетая вверх и на миг зависая с устремленным в небо носом, а затем по спирали опускаясь обратно.

Их движения были похожи на брачный танец птиц.

Пурпурный каяк заложил вираж и рванулся в сторону от города. Через секунду сине-желтый повторил его маневр. Они резко пошли вверх, подхваченные невидимым воздушным потоком. Я увидел, как и пара других летунов воспользовалась тем же восходящим потоком. Я развернул нос, чтобы последовать за ними, но у меня ничего не получилось: мне не хватало опыта обращения с каяком, я не умел угадывать потоки, и теперь ветровой дифференциал сносил меня в обход города и в сторону, совершенно противоположную той, куда мне хотелось лететь. Я направился от города, отыскивая другой воздушный поток, и на миг заметил что-то темное, быстро мелькнувшее в облаках подо мной.

Затем я поймал поток. Буквально ощутил, как в крылья ударил воздух, и словно невидимая великанская рука подхватила меня и понесла вверх…

А потом я услышал звуки – частый стук и треск, за которым последовало нечто вроде барабанной дроби. Левое крыло и пропеллер моего каяка оторвались, усеяв небо обломками. Мое суденышко завалилось на левый борт. Ожила рация, но я ничего не смог услышать, потому что кабина вокруг меня рассыпалась и исчезла. Я падал.

Падал.

На секунду-другую я ощутил себя в невесомости. Бесполезно вцепился в остатки панели управления, соединенной обвисшими тросами с трепыхающимися обломками. Куски оболочки уплыли в сторону, где их подхватил ветер, завертел и швырнул куда-то вверх, где я потерял их из виду. Атмосфера помчалась навстречу, глаза защипало. Я совершил ошибку, сделав вдох, – эффект был такой, словно мне врезали по голове. Мерцающие пурпурные точки надвинулись со всех сторон. Зрение сузилось до яркого туннеля. Воздух в легких стал жидким пламенем. Я в отчаянии шарил вокруг, пытаясь вспомнить инструкции на случай аварии, прежде чем потеряю сознание, и руки наткнулись на запасную дыхательную маску между ног. Я все еще был пристегнут к сиденью, хотя оно уже не было прикреплено к аппарату, и я прижал маску к лицу и сделал сильный вдох, чтобы включить подачу кислорода из аварийного баллона. Мне повезло: баллон все еще был закреплен под сиденьем, а сиденье вместе со мной кувыркалось в небе. Сквозь туман перед глазами я видел вращение города надо мной. Я попытался вспомнить инструкцию на случай аварии и что надо делать дальше, но мог думать только об одном: что же произошло? Что я сделал неправильно? Хоть убейте, но я так и не смог понять, что же такого совершил, из-за чего каяк развалился.

Город съежился до размеров желудя, а потом я упал в слой облаков, и все скрылось в жемчужной белизне. Кожа по всему телу начала чесаться. Я зажмурился, спасая глаза от кислотного тумана. Температура поднималась. Сколько нужно времени, чтобы пролететь пятьдесят километров до поверхности?

Что-то огромное, металлическое метнулось на меня сверху, и я вырубился.

Минуты, часы или дни спустя я очнулся в тускло освещенном помещении. Я лежал на полу, а двое мужчин в масках поливали меня струями пенящейся белой жидкости – похожей на молоко, но с горьковатым вкусом. Мой полетный комбинезон был разорван в клочья.

Я сел – и неудержимо раскашлялся. Руки и лицо чудовищно зудели, но, когда я попытался почесаться, один из мужчин ударил меня по рукам.

– Не чешись.

Я повернул голову, чтобы посмотреть на него, и второй, находившийся сзади, ухватил меня за волосы и размазал по лицу горсть какой-то мази, втирая ее даже в глаза. Потом сунул мне тряпку.

– Протри этим везде, где зудит. Должно помочь.

Я моргал, с лица капала мазь, перед глазами все расплывалось. Тряпка оказалась влажной, покрытой желеобразной слизью. Я провел ею по рукам, потом растер их. Немного помогло.

– Спасибо, – поблагодарил я. – Что за фигня с моими руками?..

Двое в масках переглянулись.

– Кислотный ожог, – пояснил тот, что повыше. – Ты еще легко отделался. Минута-другая воздействия шрамов не оставляет.

– Что?

– Кислота. Ты попал в кислотные облака.

– Верно.

К тому времени мне полегчало, и я осмотрелся. Мы находились в грузовом отсеке какого-то летательного аппарата. По бортам я увидел два маленьких круглых иллюминатора. Хотя за ними была только сплошная белая муть, я ощущал, что аппарат движется. Двое рядом со мной, судя по их виду, были парни суровые. В противоположность жителям Гипатии, разодетым в яркие наряды из паутинного шелка, эти двое носили одежду практичную, невычурную – темно-серые комбинезоны без каких-либо нашивок или эмблем. Оба мускулистые и хорошо сложенные. Я не мог разглядеть их лица, скрытые масками и легкими шлемами, но из-под масок торчали короткие бороды – еще одна особенность, не характерная для жителей Гипатии. Глаза были защищены очками со стеклами янтарного цвета, совершенно безумной модели: каждый глаз закрывало стекло в форме половинки яичной скорлупы, явно приклеенное к лицу неким невидимым клеем. Очки придавали им странный вид, делая похожими на насекомых. Парни смотрели на меня, но из-за масок и пучеглазых очков я не мог прочитать выражения на их лицах.

– Спасибо, – поблагодарил я. – Так кто вы такие? Аварийная спасательная команда?

– Думаю, ты знаешь, кто мы такие, – ответил высокий. – Вопрос в том, кто ты такой, черт побери?

Я встал и протянул руку, решив представиться, но парочка тут же отступила на шаг. У высокого в руке появился бластер – я даже не заметил, как он его доставал. И внезапно многое прояснилось.

– Да вы пираты, – сказал я.

– Мы – подполье Венеры, – возразил он. – Нам не очень-то нравится слово «пираты». А теперь, если ты не против, у меня есть вопрос, и я очень хочу услышать на него ответ. Кто ты такой, черт побери?

И я ему рассказал.

Первый пират начал снимать шлем, но высокий его остановил.

– Останемся в масках, – сказал он. – Пока не поймем, что он не опасен.

Высокий пират сообщил, что его зовут Эстебан Джарамилло, а того, что пониже, – Эстебан Франциско. Я подумал, что с Эстебанами намечается перебор, и решил называть одного Джарамилло, а другого Франциско.

От них я узнал, что далеко не все считают Венеру раем. По мнению некоторых независимых городов, клан Нордвальд-Грюнбаумов идет прямой дорогой к диктатуре.

– Они уже владеют половиной Венеры, но этого им, видите ли, мало, – рассказал Джарамилло. – Они омерзительно богаты, но недостаточно омерзительно богаты, и их бесит сама мысль о том, что в небесах летают свободные города, которые не присягнули им на верность и не платят их проклятые налоги. И они пойдут на все, чтобы раздавить нас. А мы? Мы всего лишь отвечаем на их удары.

Я был бы более расположен согласиться с его точкой зрения, если бы избавился от неприятного чувства, что меня только что похитили. Мне совершенно невероятно повезло, что их корабль оказался в нужное время в нужном месте и подхватил меня, когда каяк развалился. Я не верил, что такое везение возможно. А они даже не удосужились ответить, когда я спросил о возвращении в Гипатию. Было совершенно ясно, что летим мы не обратно к этому городу.

Я дал слово, что не стану сопротивляться или пытаться сбежать – а куда мне было бежать? – и они его приняли. Поняв, что я не тот, кого они рассчитывали захватить, ребята стали гораздо откровеннее.

В этом маленьком корабле их было трое: два Эстебана и пилот, с которым меня не познакомили. Он не удосужился обернуться и поздороваться, и я видел лишь затылок его шлема. Сам корабль они называли «манта». То была странная конструкция: отчасти самолет, отчасти дирижабль, а отчасти подлодка. Когда я дал слово, что не попытаюсь бежать, мне позволили смотреть в иллюминаторы, но снаружи была видна лишь светящаяся золотистая дымка.

– Манта постоянно летит ниже слоя облаков, – пояснил Джарамилло. – Так мы остаемся невидимыми.

– Невидимыми для кого? – спросил я.

Мне не ответили. Вопрос в любом случае был глупым – я и сам прекрасно мог догадаться, от кого они прячутся.

– А как насчет радаров?

Эстебан взглянул на Эстебана, затем на меня.

– У нас есть средства, чтобы справиться с радарами, – сказал он. – Давай на этом и остановимся, а ты не задавай вопросов, которые, как сам понимаешь, задавать не следует.

Похоже, они куда-то направлялись: через некоторое время манта пробила облачный слой и поднялась в прозрачный воздух над ним. Я прижался к иллюминатору, пытаясь что-либо разглядеть. Небесные ландшафты Венеры меня все еще восхищали. Мы неслись над самыми облаками, готовые, как я догадывался, нырнуть в них, если появятся наблюдатели. Из-за сплошных облаков было невозможно сказать, какой путь мы проделали – всего несколько лиг или обогнули половину планеты. Я не увидел летающего города, но разглядел в отдалении толстую торпеду дирижабля. Пилот тоже его заметил, потому что мы развернулись и медленно приблизились, сбрасывая скорость, пока дирижабль не оказался у нас над головами. Корпус вздрогнул от внезапного толчка, затем послышались лязг и потрескивание.

– Мягкий док, – прокомментировал Джарамилло.

Через секунду что-то снова лязгнуло, а нос корабля неожиданно задрался.

– Жесткий док.

Эстебаны немного расслабились, а кабинку наполнили вой и громыхание – нас втаскивали лебедкой внутрь дирижабля.

Минут через десять мы остановились в огромном пространстве. Я понял, что манту подняли в промежуток между оболочками газовых камер. Там нас встретили шестеро.

– Извини, – сказал Джарамилло, – но тебя сейчас надо ослепить. Ничего личного.

– Ослепить?

Вообще-то, это была хорошая новость. Если бы они не собирались меня отпускать, их бы не волновало, что я увижу.

Джарамилло держал мою голову ровно, пока Франциско закрывал мне глаза выпуклыми половинками очков. Они оказались на удивление удобными. Не знаю, что удерживало их на коже, но очки были такими легкими, что я их едва ощущал. Янтарный оттенок стекол был еле заметен. Убедившись, что очки сидят надежно, Франциско четыре раза кончиком пальца постучал по ним сбоку. С каждым щелчком мир становился темнее, а после пятого и вовсе стал чернильно-черным. Я задумался, для чего солнечным очкам нужна настройка на полную темноту. А потом и сам ответил на этот вопрос: она пригодится тем, кто работает с электронно-лучевой сваркой. Очень удобно, решил я. А хватит ли у меня наглости попросить такие же, когда меня будут отпускать?

– Уверен, тебе достанет ума не регулировать прозрачность, – сказал кто-то из Эстебанов.

Меня вывели из люка манты, провели через ангар и усадили.

– Это и есть пленник? – спросил чей-то голос.

– Да, – подтвердил Джарамилло. – Но не тот. Мы не угадали и сбили не тот флаер.

– Вот дерьмо! И кто он такой?

– Техник. Не с Венеры.

– Правда? Так он знает что-нибудь о плане Нордвальд-Грюнбаума?

Я развел руки, пытаясь выглядеть безобидным.

– Послушайте, я видел парнишку лишь дважды или трижды, если вы…

Вот тут они испугались. Я услышал приглушенные голоса, но не распознал, на каком языке они совещались. Трудно было понять, сколько их там; мне показалось, не менее шести. Отчаянно хотелось увидеть их, но такой поступок, скорее всего, оказался бы фатальным. Вскоре Джарамилло произнес, теперь уже ровно и невыразительно:

– Ты знаком с наследником Нордвальд-Грюнбаумов? И лично встречался с Карлосом Фернандо?

– Встречался. Но я с ним не знаком. Точнее, не совсем знаком.

– Повтори, кто ты такой.

Я снова рассказал о себе, теперь уже с самого начала. Объяснил, как мы изучали экологию Марса, как были приглашены на Венеру для встречи с таинственным Карлосом Фернандо. Время от времени меня прерывали вопросами. Какие у меня отношения с Леей Хамакавой? (Хотел бы я знать.) Мы женаты? Обручены? (Нет. Нет.) Какие у Карлоса Фернандо отношения с доктором Хамакавой? (Понятия не имею.) Озвучивал ли когда-либо Карлос Фернандо свое мнение о независимых городах? (Нет.) А свои планы? (Нет.) Почему Карлос Фернандо заинтересовался терраформированием? (Не знаю.) Что планирует Карлос Фернандо? (Не знаю.) Зачем Карлос Фернандо вызвал Хамакаву на Венеру? (Понятия не имею.) Что он планировал? Что он планирует? (Не знаю. Не знаю.)

Чем больше я говорил, тем более поверхностными казались мои ответы, даже мне самому. Я замолчал, и наступила тишина.

– Отведите его на манту, – велел первый голос.

Меня отвели обратно, завели в маленькое помещение и захлопнули дверь. Когда через некоторое время никто не отозвался на мои крики, я потянулся к очкам. Они снялись после легкого прикосновения. Я так и не смог сообразить, как они крепятся на лице. Осмотревшись, я понял, что нахожусь в трюме. Дверь оказалась заперта.

Я поразмыслил над ситуацией, но пришел к выводу, что теперь знаю не больше, чем прежде, с одним лишь исключением: мне стало известно, что не все венерианские города устраивает существующий порядок и некоторые из них готовы кое-что предпринять, дабы его изменить. Мой каяк они сбили преднамеренно, очевидно решив, что в нем сидит Лея. Возможно, они надеялись сбить Карлоса Фернандо? Но я с трудом представлял, что тот остался бы без охраны. Я решил, что телохранители, скорее всего, летали поблизости, не выпуская наследника из виду и готовые при необходимости броситься на его защиту. Но когда Карлос Фернандо и Лея поднялись выше и полетели вокруг города, я оказался вне сферы, прикрытой охранниками, и пираты в манте воспользовались этой возможностью. Они увидели одинокий каяк и сбили его, поставив мою жизнь против своего мастерства, в надежде, что успеют примчаться и подхватить падающего пилота в воздухе.

А ведь они могли меня убить.

И только потому, что я, по их мнению, что-то знал. Или, точнее, Лея Хамакава что-то знала о таинственном плане Карлоса Фернандо.

Каком плане? Он двенадцатилетний мальчишка, даже не подросток, почти большой ребенок. Какой у мальчишки может быть план?

Я внимательнее осмотрел помещение, в котором находился, на этот раз серьезнее приглядываясь к тому, как оно устроено. Все стыки оказались сварными, без видимых щелей, но металл был легким – наверное, сплав алюминия и лития. Возможно, мягкий и податливый. Если бы у меня было время, если бы я смог отыскать уязвимое место и если бы у меня имелся хоть какой-нибудь инструмент, пригодный для взлома…

Если мне удастся сбежать, смогу ли я вывести манту из ангара в дирижабле? Возможно. Однако у меня не было опыта управления летательными аппаратами легче воздуха, а для учебы момент казался не самым удачным, особенно если они захотят меня сбить. Ладно, допустим, все получится – и где я окажусь? В тысяче миль неизвестно от чего. До ближайшего известного мне места отсюда пятьдесят миллионов миль.

Я все еще размышлял на эту тему, когда вернулись Эстебаны.

– Пристегнись, – сказал Эстебан Джарамилло. – Мы отвезем тебя домой.

Обратный путь оказался более сложным. Нам пришлось дважды или трижды пересаживаться с одного транспорта на другой, и во время пересадок меня снова «просили» надевать темные очки.

Мы находились втроем на неизвестной общественной посадочной станции. Эстебаны ненадолго разрешили мне сделать очки прозрачными. Помещение было обшарпанным и унылым по сравнению с цветистой роскошью Гипатии, где даже автобусные остановки – а у них там есть автобусные остановки? – были бы украшены всяческими финтифлюшками и завитушками.

Джарамилло повернулся ко мне и впервые за все время снял очки, чтобы посмотреть мне в глаза. Его глаза были темными, почти черными, и очень серьезными.

– Послушай, – сказал он, – я знаю, что у тебя нет никаких резонов любить нас. Но у нас были свои причины так поступить, и ты должен нам поверить. Мы в отчаянии. Нам стало известно, что его отец запустил какие-то секретные проекты. Мы не знаем, что это за проекты, зато хорошо знаем, что свободные города ему не нужны. И мы полагаем, что молодой Грюнбаум что-то замыслил. Если ты сможешь добраться до Карлоса Фернандо, передай, что мы хотим с ним поговорить.

– Если доберешься до него, выкинь его в окно, – сказал Эстебан Франциско. – Мы поймаем. Легко.

Он улыбался широко, во все зубы, как бы намекая, что говорит не всерьез, но я не был уверен, что он шутит.

– Мы не хотим его убивать. Только побеседовать, – повторил Джарамилло. – Позвони нам. Пожалуйста. Свяжись с нами.

И он снова надел очки. Затем Франциско постучал по моим очкам, отключая прозрачность, и все стало темным. Направляя с боков, они завели меня в очередной транспорт. Автобус? Дирижабль? Ракету?

В конечном итоге меня привели куда-то и велели подождать две минуты, прежде чем снять очки, а потом я могу делать что угодно.

И лишь когда затих звук шагов, я задумался: как же я с ними свяжусь, если появится повод? Но спрашивать было уже поздно – я остался один. Вроде бы.

Интересно, наблюдают ли за мной, чтобы проверить, выполню ли я приказ? Две минуты. Я начал считать, стараясь не частить. Досчитав до ста двадцати, я глубоко вдохнул и постучат по очкам, делая их прозрачными.

Когда зрение сфокусировалось, моему взору открылась просторная станция с выведенной генетиками розовой травой и со скульптурами из железа и нефрита. Я ее узнал. Это было то самое помещение, куда мы попали, прибыв на Венеру три дня назад, – неужели только три? Или я не заметил, как пролетел еще один день?

Я снова был в городе Гипатии.

Меня опять окружили и допросили. Помещение для допросов, как и прочие во владениях Карлоса Фернандо, было пышно обставлено креслами с шелковой обивкой и элегантными статуэтками из тикового дерева, но в его предназначении сомнений не возникало.

Допрос вели четыре женщины, охранницы Карлоса Фернандо, и я чувствовал, что меня без колебаний разорвут на кусочки, если я не буду откровенен. Я рассказал обо всем, что произошло, и на каждом шагу они задавали вопросы, намекая на то, что я мог бы поступить иначе. Почему я отвел каяк так далеко от других летунов и в сторону от города? Почему позволил захватить себя без сопротивления? Почему не потребовал возвращения и не отказался отвечать на вопросы? Почему не могу описать никого из подпольщиков, кроме тех двоих? Да и у тех, судя по моему описанию, нет никаких особых примет.

Когда я попросил о встрече с Карлосом Фернандо, мне ответили, что такой возможности не будет.

– Так вы думаете, я специально позволил себя сбить? – обратился я к их начальнице, худой женщине в ярко-красных шелках.

– Мы не знаем, что думать, мистер Тинкерман. Но нам не нравится полагаться на случай.

– И что теперь со мной будет?

– Мы можем организовать ваше возвращение на построенные миры. Или даже на Землю.

– Я не планирую улетать отсюда без доктора Хамакавы.

Она пожала плечами:

– На данный момент этот выбор пока за вами. Да, на данный момент.

– Как я могу связаться с доктором Хамакавой?

Тот же жест.

– Если доктор Хамакава пожелает, то я не сомневаюсь, что она сможет с вами связаться.

– А если я захочу с ней поговорить?

Она вновь пожала плечами:

– Сейчас вы можете идти. Если нам понадобится с вами пообщаться, мы вас найдем.

Когда я вернулся на Гипатию, на мне был серый комбинезон, такой же как у пиратов. Охранницы его забрали и выдали взамен костюм из паутинного шелка лавандового цвета. Костюмчик был роскошнее лучшего одеяния, в котором могла бы щеголять дорогая куртизанка в любом из построенных вокруг Земли миров, – скорее вечерний наряд, чем костюм. Тем не менее он выглядел скромнее повседневной одежды горожан Гипатии, и внимания я не привлекал. Я обнаружил, что пучеглазые очки аккуратно уложены в наколенные карманы моего наряда. Очевидно, на Венере солнечные очки переносят как раз так. Наверное, это удобно, когда сидишь. В них не признали прощальный подарок от пиратов, или, что вероятнее, они считались здесь настолько обычными, что не стоили конфискации. И это меня чрезвычайно обрадовало, так как очки мне понравились.

Жилище Сингха я отыскал без труда. Эпифания и Трумэн были дома. Они поприветствовали меня и сообщили новости.

Мое похищение на новость уже не тянуло. Сейчас все обсуждали кое-что посвежее.

Карлос Фернандо Делакруа Ортега де ла Джолла и Нордвальд-Грюнбаум подарил гостье из внешней Солнечной системы, доктору Лее Хамакаве – женщине, которая (как они слышали) действительно родилась на Земле, – камень.

И она не вернула ему подарок.

У меня голова пошла кругом.

– Так вы утверждаете, что Карлос Фернандо сделал ей предложение? Лее? Чушь какая-то. Бога ради, он же еще мальчишка. Ему рано жениться.

Трумэн и Эпифания с улыбкой переглянулись.

– Сколько тебе было, когда мы поженились? – спросил ее Трумэн. – Двадцать?

– Почти двадцать один, когда ты принял мою книгу и мой камень.

– Сколько это будет земных лет? – спросил он. – Тринадцать?

– Чуть больше двенадцати. Я бы сказала, самый возраст для младшего брака.

– Погодите, – не поверил я. – Вы говорите, что вышли замуж в двенадцать лет?

– Земных лет. Да, примерно так и получается.

– Вышли замуж в двенадцать? И у вас был… – Мне вдруг расхотелось уточнять, и я сменил тему: – На Венере все женщины выходят замуж такими молодыми?

– Ну, есть много независимых городов, – ответил Трумэн. – Наверное, в некоторых другие обычаи. Но этого, насколько мне известно, придерживаются почти везде.

– Но это же… – Я оборвал себя, не зная, как закончить фразу. Грех? Извращение? Впрочем, когда-то на Земле браки между детьми во многих культурах были нормой.

– Мы знаем, что на внешних мирах иные обычаи, – сказала Эпифания. – В других регионах поступают иначе. А нас устраивает то, как делаем мы.

– Как правило, мужчина женится примерно в двадцать один, – объяснил Трумэн. – Скажем, примерно в двенадцать или тринадцать земных лет. Может, и в одиннадцать. Его жене будет лет пятьдесят или шестьдесят – ведь она будет его инструктором, пока мальчик растет. Сколько это в земных годах… тридцать? Я знаю, что по обычаям старой Земли супругам полагается быть примерно одного возраста, но это же полная глупость, разве не так? Кто для кого станет учителем? Потом мальчик взрослеет, и лет в шестьдесят он готов для старшего брака. То есть находит девочку лет двадцати или около того, женится на ней и становится ее учителем. Со временем, когда ей исполнится шестьдесят, она тоже заключает старший брак, и так далее.

Мне все это показалось формой ритуализированного насилия над детьми, но я решил, что лучше не высказывать такое вслух. А может быть, я слишком многое навоображал, исходя из его слов. Чем-то это напоминало средневековую систему ученичества у мастеров. Когда он заговорил про обучение, я, наверное, сразу сделал вывод, что речь идет о сексе. Вполне возможно, что они воздерживаются от секса, пока ребенок не подрастет. Но я все же решил, что подробностей лучше не знать.

– Брак – это плетенка наподобие веревки, – добавила Эпифания. – Каждая ее прядь удерживает следующую.

Я перевел взгляд с Трумэна на Эпифанию, потом обратно.

– И вы тоже? – спросил я Трумэна. – Вы женились в двенадцать лет?

– Мне было тринадцать земных лет, когда я заключил младший брак с Триолет, – ответил он. – Затянул с этим немного. И это было лучшее, что на тот момент произошло в моей жизни. Господи, мне тогда позарез была нужна женщина вроде нее, чтобы выбить из меня мальчишескую дурь. И еще тот, кто научил бы меня сексу, хотя я тогда этого не знал.

– И Триолет…

– О да, и ее муж до нее, и еще раньше. Наш брак продолжается сто девяносто лет с того дня, когда Радж Сингх основал нашу семью. Я бы сказал, мы длинная плетенка.

Теперь я все понял. У каждого мужчины в семье-плетенке будет две жены – на двадцать лет старше и на двадцать лет моложе. И у каждой женщины будет старший и младший муж. А все вместе действительно можно представить в виде плетения из перемежающихся поколений. Наверное, межличностные отношения в такой семье ужасно сложные. И тут я вдруг вспомнил, из-за чего началась эта дискуссия.

– Боже мой, так все это всерьез? И вы утверждаете, что Карлос Фернандо не просто играет? Он действительно собирается жениться на Лее?

– Конечно, – подтвердила Эпифания. – Это для нас сюрприз, но тут нет ничего удивительного. Совершенно очевидно, что его превосходительство все спланировал с самого начала. Он предпочитает не действовать напрямую.

– И он хочет заняться с ней сексом.

Она удивилась.

– Да, конечно. А вы бы не захотели? Если бы вам было двадцать… в смысле, двенадцать лет? Конечно, вас бы интересовал секс. Разве не так? И его превосходительству самое время получить учителя. – Она помолчала. – Я вот думаю: насколько она в этом хороша? Раз она с Земли, то… наверное, у нее не было хорошего учителя.

На эту тему мне распространяться не хотелось. Сейчас наша скромная оргия на Марсе казалась очень далекой, и у меня от одной мысли о ней заболело все тело.

– Мальчишки думают только о сексе, тут сомнений нет, – вставил Трумэн. – Но хотя это и так, надо сказать, что секс – наименее важная часть семьи. Семья – это бизнес, мистер Тинкерман, и вы должны это знать. Его превосходительству Карлосу Фернандо необходимо заключить младший брак с хорошей семьей. И традиция, и подробные условия наследования вполне известны. На Венере всего пять семей, удовлетворяющих стандартам треста Нордвальд-Грюнбаумов, и с половиной из них у него слишком близкие родственные связи для заключения брака. Все предполагали, что он женится на супруге Телиоса Делакруа: она достаточно взрослая для старшего брака и не является его близкой родственницей. А предложение, которое он сделал доктору Хамакаве… да, о нем сейчас все говорят.

Я был готов ухватиться за любой шанс.

– Значит, его выбор должен быть одобрен? И он не может жениться на ком угодно?

– Конечно не может! – Сингх покачал головой. – Я ведь только что объяснил. Это и бизнес, и передача генов на следующую тысячу лет. Разумеется, он не может жениться на ком угодно.

– Но мне кажется, что он перехитрил всех, – добавила Эпифания. – Они думали, что загнали его в угол, не оставив выбора. Но им и в голову не приходило, что он решит найти себе жену не на Венере.

– Они? Кто они?

– Такое они не предусмотрели, – продолжила Эпифания.

– Но он же не может на ней жениться, – возразил я. – Она точно не из правильной семьи. Она вообще ни из какой не из семьи. Она сирота и сама мне это говорила. Ее единственная семья – институт.

– Думаю, Эпифания права, – сказал Трумэн, покачав головой. – Он мог их просто перехитрить. Если она не из семьи и у нее нет десятков или сотен родственных связей, которые обязательно есть у любого из нас здесь, значит против нее не смогут выдвинуть возражений.

– Ее образование и научные достижения – готова поспорить, в них не смогут найти изъяна, – сказала Эпифания. – А то. что она сирота… Так это же отлично! Просто замечательно. Совсем никаких семейных уз! Наверняка он об этом знал. И очень постарался найти самую подходящую кандидатуру, тут и думать нечего. – Она покачала головой и улыбнулась. – А мы-то все считали, что он будет еще одним бездельником, как его отец.