Текст книги "Лучшая зарубежная научная фантастика: Император Марса"

Автор книги: Гарднер Дозуа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 71 страниц)

Часть пятая

Дорогая мамочка!

Я давно уже тебе не писал, но я был очень занят. Маленький Билл такой же упрямый, как его мать. Когда ему исполнилось два года, Джекки сказала, что он перерос стадию «милого малыша». Теперь она считает, что он просто вредничает. Но я его люблю. Он так похож на мать. Кажется, Тика в конце концов меня приняла. Хотя времени ушло довольно много. Она позволила мне остаться, просто не обращая на меня внимания. Однако несколько недель назад, перед тем как мы уходили из Панацеи, у нее загноился ноготь, нужно было вскрывать и чистить гнойник. Было ясно, что сделать это необходимо до того, как мы двинемся на север. Джекки стояла рядом, чтобы я точно не пострадал. Однако Тика сама подставила ногу и не двигалась, пока я промывал рану. Ей наверняка было очень больно. Но теперь нога выглядит гораздо лучше. Это было уже после того, как я застрелил двух комодских драконов, которые решили пообедать ногой Тики. Зимой драконы не представляют проблемы. Они все впадают в спячку. Но весной, после пробуждения, и до того, как наступает время их миграции на север, они страшно голодные и злые. Не знаю точно, почему Тика передумала. Но она, кажется, была очень довольна, когда мы с Джекки шли рядом с ней в этом году, возвращаясь на север. Мир продолжает меняться. Комодские драконы – неприятные твари, но сейчас они переживают трудные времена из-за появления лисохвостых львов. Нам так кажется. Там, где есть лисохвостые львы, драконов нет, а там, где есть комодские драконы, нет лисохвостых львов. Мы не знаем наверняка, что происходит. Пожарные муравьи тоже мигрируют на север.

Новости этой весной хорошие. И Таня, и Вильма беременны. Похоже, самец, заглянувший в гости на Рождество, исполнил свою работу. Будут еще слонята, Маленькому Биллу будет с кем поиграть. Сейчас мы рядом с Самсавиллем. Я бы с удовольствием навестил Самсу и Пинто. Пытаюсь уговорить Джекки пойти дальше на север, чтобы проведать Джерри. Однако она не хочет идти через вотчину драконов. Пока что все новости.

С любовью, Майкл

Майкл поставил подпись и закрыл блокнот. Блокнот почти кончился. Это будет уже седьмой. Он взвесил его на руке. Интересно, может, он немного чокнутый, раз все эти годы пишет покойной матери письма? Ему ведь уже шестнадцать. Майкл пожал плечами. Ему по-прежнему нравилось это занятие. Надо спросить, что думает по этому поводу Джекки.

Он опустил рюкзак, глядя, как течет река. По большей части он просто любовался игрой солнечного света и красок на воде. Но и осторожно наблюдал. Не выпускал из поля зрения плавучие бревна, циркулировавшие рядом, которые могли наброситься на него. За последние пару лет крокодилы заметно размножились. Майкл не знал, чем они питаются, но до сих пор ни один не пытался попробовать слонятины.

Маленький Билл спустился к воде. Маленький, говорите? Майкл мысленно улыбнулся. Голова Билла возвышалась в двух футах над ним.

– Мальчик Джекки! Мальчик Джекки! – затрубил он.

Голос был слишком тонкий для такого огромного тела. Майкл не знал, когда (если это вообще происходит) голос слоненка сломается и обретет глубокий тембр взрослого. У Майкла сломался. Ну, почти. Иногда он все еще давал петуха.

– Просто Майкл, – сказал он. – Вечно тебе повторять. Просто Майкл.

– Тика зовет тебя мальчиком Джекки.

Майкл хмыкнул, уже не первый раз задаваясь вопросом, как это слоны разговаривают, не произнося ни звука. Мир полон чудес.

– Ей виднее.

– Ты готов идти? – протрубил Билл. – Тика послала меня за тобой. Она хочет, чтобы вы с Джекки шли во главе стада.

Майкл наклонился, поднял протез и закрепил его на ноге.

– Правда? Тика хочет, чтобы мы вели стадо?

– Ага. Как минимум до Кобравилля.

– Ясно. Хочет, чтобы мы проложили дорогу через пожарных муравьев?

– Точно.

– Неужели чудесам не будет конца?

Маленький Билл ничего не ответил. Вместо этого подставил согнутую ногу. Майкл забросил винтовку за спину и вскарабкался ему на шею. Огляделся вокруг. Над ним – голубой купол неба, теплое солнце, и его серое семейство дожидается его в полумиле отсюда. Ему хотелось петь.

Он любовно похлопал Билла по макушке.

– Ну, что ж. Отказываться нельзя, – проговорил он, улыбаясь. – Пошли!

Нина Аллан
Искушая бога

Молодая писательница Нина Аллан живет и работает в Лондоне. Ее работы часто появляются в таких изданиях, как «Interzone» и «Black Static», публиковались в «The Third Alternative» и «Strange Tales». Лучшие из этих произведений были объединены в сборник «Нить правды» («А Thread of Truth»). Рассказ писательницы «Хранитель брата моего» («Му Brothers’s Keeper») в 2010 году стал финалистом премии Британской премии фэнтези. В настоящее время Нина Аллан работает над романом.

Представляем вашему вниманию проникновенную, искусно написанную историю о женщине, лучшая подруга которой превращается в странное постчеловеческое существо, способное пережить путешествие к звездам…

АНИТА ШЛЕЙФ: Думала ли ты когда-нибудь о том, что станешь делать, если тебя признают непригодной для миссии? В СМИ мелькают новости о том, как неохотно общество принимает разжалованных астролетчиков, особенно женщин, – они становятся изгоями. Как чувствует себя женщина, которая знает, что из-за сушки Кушнева навсегда останется бесплодной?

РЕЙЧЕЛ ЭЛВИН: О неудаче я не думала никогда. Это бессмысленно. Я делаю все, чтобы добиться цели. Бесплодие – это мое решение, и оно ничем не отличается от всех остальных, например иметь детей или нет. На протяжении жизни все мы то и дело встаем перед выбором, и один из них неминуемо отсекает другой. Астролетчикам сложно приспособиться, у них есть призвание. Каждый, кто следует зову сердца, считает обычную жизнь тяжкой и ничего в ней не может понять. И не важно, кто это: миссионер, художник или математик. Сушка Кушнева – только один из необходимых шагов. Здесь первостепенен вопрос сосредоточения, серьезного устремления к одной-единственной цели. («Охота на альбатроса: женщины космической программы „Аврора“», фильм Аниты Шлейф.)

Воздействие сушки Кушнева проявлялось во внешности по-разному. У Рейчел веснушки стали заметнее, более темными и какими-то воспаленными, словно на лице проступила ржавчина. В вагоне было жарко, и солоноватый резковатый запах Рейчел особенно чувствовался. Анита смотрела, как мужчина напротив тыльной стороной ладони вытер над верхней губой пот, затем водрузил на колени портфель и достал «Таймс». Она обратила внимание на то, как их попутчик уставился на Рейчел поверх газеты, – так гражданские обычно смотрят на астролетчиков, особенно женского пола. Через две остановки он сошел с поезда, предоставив Аниту и Рейчел друг другу.

Рейчел поднялась и попыталась открыть окно, но справиться с задвижками и заржавевшими шпингалетами оказалось ей не под силу. Женщины ехали в вагоне старого образца, их Анита помнила еще с детства. Она очень удивилась, что эти старомодные поезда все еще не списаны.

Анита встала и открыла окно, надавив на заклинивший шпингалет ладонью. Теплый воздух ворвался в вагон, наполнив его запахом скошенной травы.

– Тебе не стоит перегружать мышцы, – напомнила Анита. – Не забывай о том, что говорили доктора.

– Я чувствую себя совсем никчемной. Почти ничего не могу делать.

– Просто сейчас ты настроена на другое. Тебе ли не знать? Перестань терзаться.

Рейчел отвернулась к окну. Редеющие волосы ветерком отнесло назад, открывая лицо. Интересно, позволят ли ей сохранить остатки волос? Или придется их сбрить? Или они сами скоро выпадут? Анита хотела спросить ради фильма, но потом передумала, ведь по сравнению с другими последствиями – это сущий пустяк. Но ей всегда так нравилась рыжая шевелюра подруги.

– Вчера вечером мы с Сержем поехали в магазин, – вдруг решила рассказать Рейчел. – Сразу после того, как ты ушла. Я хотела помочь ему с покупками. Только ничего из затеи не вышло, для меня это оказалось слишком. Пришлось вернуться и сесть в машину. Попробую объяснить: я почувствовала, будто тону в цвете и шуме. От вида всей этой еды мне стало плохо, – она запнулась. – Потом мы попробовали заняться любовью, и тоже безнадежно. Когда он начат входить в меня, мне стало так больно, что пришлось попросить его остановиться. Нам выдали специальный лубрикант, который оказался совершенно бесполезным. Конечно же, Серж сказал, ничего страшного и с ним все в порядке. Но я же видела, как он был расстроен и никак не мог уснуть. – Рейчел снова повернулась к Аните. Ее глаза, некогда темно-голубые, теперь стали цвета блеклой бирюзы и матовыми, словно мел. – Ты заедешь его навестить, когда меня не будет? Я знаю, как ему нравится беседовать с тобой.

Подруга кивнула:

– Конечно заеду. – Она не знала, давала ли Рейчел ей таким окольным путем разрешение спать с Сержем или, быть может, вообще им завладеть. Ведь для них обоих здесь будет крыться искушение. Только этому не бывать, Анита не позволит. Она любила Сержа, но только как брата. Если попытаться изменить положение дел, последствия могут оказаться катастрофическими. Уж лучше вести себя как всегда: вместе ходить в кино, готовить карри и говорить о Рейчел. В конце концов, он встретит кого-нибудь, что причинит ей боль, но, по крайней мере, их дружба останется цела.

В течение последних шести месяцев во время подготовки Рейчел к отбытию Анита пыталась сосредоточить все силы на фильме о женщинах-астролетчиках. Идея создать кинокартину родилась из их с Рейчел ранних разговоров, и Анита как-то почти незаметно для себя начала проект, который беспокоил ее по многим причинам. Ей совсем не хотелось показать связь между фильмом и ее собственной жизнью, и что он имеет отношение к гибели ее матери. Такую точку зрения женщина считала докучной и притянутой за уши. Но стоило Аните начать работу как остановиться она уже не могла. И даже смирилась с мыслью о том, что отчасти правы будут те, кто заподозрит у фильма личную подоплеку. Только его героиня, конечно же, не ее мать, а Рейчел.

Рейчел теперь выделяла меньше десяти миллилитров мочи в день. Кожа у нее стала толще и тверже. Она практически ничего не ела и совсем мало спала. Сон ее был беспокойным, со сновидениями.

Исследования сделали Аниту экспертом по процессу Кушнева. Рейчел задействовала свои связи, и ей даже удалось встретиться с Клементом Андерсоном, врачом команды. На видео он сниматься отказался, зато согласился на интервью, записанное на диктофон. К тому же Аните позволили сделать на базе несколько коротких сюжетов. Например, в ее распоряжении появился материал об астролетчиках в столовой, который, она знала, вышел просто замечательно.

– Сушка запускает долговременный процесс изменения клеток, – рассказывал Андерсон. – Грубо говоря, это похоже на форму рака. – Он дал ей целую папку распечаток и запись, на которой Валерий Кушнев разъяснял свои теории. Ученый говорил с довольно сильным акцентом, поэтому видео обеспечили субтитрами. Прообразом идеи оказались процессы жизнедеятельности тараканов. Именно эти твари, как объяснял Кушнев, являются самыми выносливыми. Они способны выдерживать жесточайшие условия и могут почти не питаться. При необходимости тараканы блокируют большинство функций организма, регрессируя в состояние анабиоза, до тех пор пока внешняя среда не станет пригодной для жизни.

– Во время путешествия наши астролетчики будут находиться как бы в полужизни, – говорил на видео Валерий Кушнев. – Это своего рода парабытие с сохранением полной умственной деятельности, не отягощенное отправлением биологических потребностей. Таким образом мы пересечем космическую пустоту. Наши астролетчики – новые пионеры. Они, в прямом смысле, идут по следам Колумба. – Тут он усмехнулся, обнажив темные прокуренные зубы. Анита посмотрела запись дюжину раз, не меньше.

– Как поживает Мередит? – спросил Рейчел. – Ты вчера ей звонила?

Анита даже подскочила на сиденье. На миг женщина совсем забыла, где находится.

– С ней все в порядке, – ответила она. – Спрашивала о тебе.

Разговаривать с бабушкой по телефону становилось все труднее. В «Доме Южных вод» была налажена безлимитная бесплатная связь, только Мередит отказывалась пользоваться веб-камерой, а обезличенные голоса усугубляли сумятицу в ее голове. Бабушка спрашивала:

– Как там та твоя подруга? Ты привезешь ее проведать меня?

– Бабушка, ты говоришь о Рейчел, – напомнила Анита. – Мою подругу зовут Рейчел. Мы вместе с ней приезжали проведать тебя на прошлой неделе.

Бабушку все чаще подводила кратковременная память. Однако порой Мередит Шинер была по-прежнему проницательна, читала за завтраком газеты, даже могла немного разгадать кроссворд и все еще как сущий дьявол играла в карты. Однажды Анита попыталась поговорить об этой бабушкиной особенности с приходящим врачом-консультантом.

– Может ли картежная игра стимулировать другие отделы мозга? – спросила она.

Но доктор энергично отмахнулся от ее предположения и покачал головой, словно внучка спрашивала, сможет ли бабушка однажды стать аквалангисткой и заняться погружениями на большую глубину или выучить второй язык.

– Ох, да у них у всех есть в запасе что-то в этом роде, – ответил врач. – Одни профи в картах или триктраке, другие обладают фотографической памятью на Шекспира. Это ровным счетом ничего не значит. Мозг старого человека похож на грузовой транспортный корабль: тут и там находятся воздушные карманы, но в конце концов судно все равно пойдет ко дну. Боюсь, ничего предпринять невозможно.

Анита помнила выражение его лица: строгое и обеспокоенное, как у человека, предъявляющего своему времени слишком много требований. Он был высоким, седым и худощавым, со слегка искривленными артритом пальцами.

– А он интересный мужчина, этот доктор, тебе не кажется? – так Мередит непременно спрашивала внучку каждый раз, когда та приезжала ее проведать. Анита знала: бабушку беспокоит то, что она до сих пор ни с кем не сошлась. Ах, если бы только можно было успокоить Мередит и рассказать о том, что любовь к Рейчел не только причиняет боль, но и поддерживает ее! Она прикоснулась к кулону, ощутив сквозь тонкую зеленую материю блузки его неровные контуры. Привычный жест в сложной ситуации или когда терзают сомнения. Подвеска действовала как якорь, помогала вновь обрести себя.

Кулон висел на серебряной цепочке – маленькая, искусно выполненная фигурка птицы додо. Однажды бабушка водила Аниту в Музей отечественной истории, где экспонируется скелет дронта. Анита с любопытством, почти благоговейно рассматривала его.

– Почему сейчас нет настоящих додо? – спросила она. Тогда ей было около восьми лет.

– Додо разучились летать, – объяснила бабушка. – Они жили в самом сердце Индийского океана на острове Маврикий, где не было ни людей, ни других крупных животных, поэтому птицы там обитали в полной безопасности. И крылья им были совсем не нужны. Когда на острове появились охотники, додо не смогли от них улететь. Их отстреливали тысячами и полностью истребили меньше чем за сто лет.

Анита подумала, что все это ужасно печально. Ее охватила жгучая ярость ко всем этим охотникам в смехотворных шляпах с перьями, вооруженных тщательно смазанными ружьями. Когда они вернулись домой, бабушка показала ей Маврикий на карте.

– Когда мореплаватели впервые открыли этот остров, там был самый настоящий рай, – сказала бабушка. – В те времена большая часть мира все еще оставалась неизвестной. Представляешь, каково это – впервые ступить на землю, которую до тебя никто не видел?

Пока Анита была маленькой, кулон ей позволялось носить только изредка, в качестве поощрения. Когда девушке исполнилось шестнадцать, бабушка дала ей серебряного додо с наказом его хранить.

– Раньше он принадлежал твоей маме, – бабушка тяжело вздохнула. – Она сняла его за день до гибели.

Сойдя с поезда на Чаринг-Кросс, подруги немного повздорили. Анита собиралась проводить Рейчел до самого Норхолта, а та хотела продолжить путь одна.

– Да как же ты доберешься? – не унималась Анита. – Как справишься с багажом?

Кости Рейчел все еще оставались хрупкими, она не могла носить ничего тяжелого. Также вопроса безопасности никто не отменял. В течение последних месяцев случилось несколько нападений на астролетчиков. Предполагали, что виновны в этом банды, орудующие в метрополитене. Все случаи, кроме одного, произошли в ночное время.

– У меня с собой только один небольшой чемодан, – заметила Рейчел. – Ничего не случится. – Она положила ладонь на руку Аниты; ее буроватые пальцы были похожи на вязанку сухих веточек. – Мне нужно время, чтобы привыкнуть. Если ты доведешь меня до самой проходной, я разревусь, как девчонка.

Анита попыталась улыбнуться и вспомнила другой разговор – ссору, вспыхнувшую между ними в день получения Рейчел офицерского звания.

– Уже слишком поздно, разве ты не понимаешь? – кричала на нее Рейчел. – Поздно с того самого дня, когда я начала первый курс инъекций. Тебе не приходит в голову, что для меня поддержка не будет лишней? Ты не догадываешься, что мне тоже может быть страшно?

В конце концов, подруги сошлись на том, что дойдут вместе до входа в метро. Они зашли в кафе прямо на площади Лестер-Сквер, которое снаружи им казалось приятно-прохладным. Только кондиционер оказался неисправен, и вскоре Анита взмокла от пота. Рейчел, конечно же, теперь едва ли замечала перемену температуры. Она чуть смачивала губы маленькими глоточками минералки. Анита потягивала апельсиновый сок, чувствуя, как он ледяными порциями вливается в горло. Через двадцать минут Рейчел попросила счет и встала, собираясь уходить.

– Пора, – проговорила она. – Чем дольше откладываешь, тем тяжелее.

Рейчел достала из кармана платок и промокнула глаза. Анита знала, что это по привычке: ее слезные протоки пересохли уже некоторое время назад.

Когда они вышли на улицу, она обняла подругу и сказала:

– Я тебя люблю. Я так тебя люблю!

– Знаю, – отвечала Рейчел. – Знаю, что любишь.

Они пошли по направлению к эскалаторам, ведущим к линии Пикадилли. Парень с двумя наколотыми черными мамбами, обвивавшими предплечья, помог Рейчел сесть в поезд.

– Значит, скоро летишь, да? – спросил он. – Я думаю, что вы все участвуете в неплохом деле. – Он осторожно, даже с нежностью проводил ее к сиденью. Двери поезда закрылись. Анита подняла было руку и хотела помахать на прощание, но Рейчел разговаривала с татуированным парнем. Ее лицо было обращено к нему. Он запрокинул голову, и его зеленые глаза сощурились в беззвучном смехе.

Вернувшись на Чаринг-Кросс, Анита позвонила Сержу. Голос его звучал сдержанно, и ей впервые пришло в голову что он, возможно, уже начал с кем-то встречаться. Анита никогда напрямую не говорила с Рейчел о Серже. Просто расценивала его присутствие как доказательство преданности. Этим она восхищалась, этим усмиряла жуткие муки ревности. А теперь спрашивала себя: «Неужели я просто оказалась слепа?»

– Меня какое-то время не будет дома, – сообщила она ему. – Поеду проведать бабушку.

Анита сама не знала, почему так сказала. Решение съездить навестить Мередит пришло совершенно спонтанно, прямо во время разговора с Сержем. Она плотнее прижала трубку к уху, пытаясь уловить любое подозрительное изменение голоса.

– Тогда увидимся через несколько дней, – проговорил он. – Анита, у тебя все в порядке? Точно не хочешь заехать?

– Все нормально, – отозвалась она и совершенно неожиданно поняла, что меньше всего хотела бы видеть сейчас этого человека. – Заеду, когда вернусь.

Анита сделала пересадку на Лондонском мосту и еще одну – на станции Ист-Кройдон. По обе стороны железной дороги тянулись пожелтевшие высохшие поля. Дождей не было с апреля. Теперь летние засухи стали обычным явлением. Ожидали самого худшего, хотя Анита помнила все это с самого детства: колонки на улицах, «сухие часы» с одиннадцати до четырех. Ее школьный приятель, Роланд Паркер, как-то раз даже не мылся целых шесть месяцев.

– Таков мой патриотический долг! – заявлял он. Друзья подначивали его и заключали пари, сколько же он продержится. От него пахло, как от мускусной крысы, но под одеждой кожа была чистой и гладкой. Аниту привлекал даже этот запах: дикий, жизнеутверждающий, какой-то особенный. Она помнила, как дотронулась до члена парня, и тот мгновенно и ошеломительно отозвался на ее прикосновение.

Именно Роланд Паркер первым сказал Аните о ее матери.

– Твоя мама погибла тогда в огне, да? – спросил он. – Я про взрыв на борту ракеты. Про это пишут в Интернете. Мне брат говорил.

Они бок о бок сидели на бетонной платформе у Старого пруда. Когда-то с нее люди ныряли в озеро. Сейчас воды уже не было, только зимой порой набиралось около фута. Летом бывший пруд зеленел густыми зарослями, в основном сорняками, ежевикой и крапивой, но там встречались мак и наперстянка, которые едва ли росли где-то еще. Бабушка говорила, это оттого, что почва под Старым прудом всегда оставалась немного влажной. Раскаленный бетон жег ступни. Жмурясь, Анита взглянула на трехчасовое солнце через ресницы.

– Моя мама умерла в авиакатастрофе, – произнесла она. Именно так ей всегда говорили.

– Ой, извини. Наверное, братец что-то перепутал. – Роланд искоса поглядел на нее, потом опустил взгляд на руки. Его ноги болтались над высохшим озером. Она подумала, что у него красивые ступни, длинные и узкие, как у еврейских мальчиков. Чуть выше щиколотки красовались три больших комариных укуса. Выстроились почти в ряд, эти три розово-красные точки.

– Не важно, – сказала Анита. – Она умерла, когда я была младенцем. Совсем ее не помню.

Анита не знала, что и думать. Сомнения впервые посетили девятилетнюю девочку. Если Роланд сказал правду, значит, до этого ей говорили неправду, или, по крайней мере, не всю правду. Мир, прежде такой понятный и светлый, вдруг потемнел и наполнился сгорбленными тенями. Вернувшись домой, Анита поймала себя на том, что смотрит на бабушку изучающе и задается вопросом: «Кто же она на самом деле?» Мередит Шинер – все еще моложавая женщина около пятидесяти лет с густыми волосами, собранными в высокую прическу. Она действительно ее бабушка или же просто самозванка, приставленная лгать Аните? Мысль оказалась пугающей, хотя девочка не могла отрицать, что с будоражащим волнительным привкусом. Анита молча съела ужин, раздумывая: «Интересно, что будет, если забыть, как разговаривают? Точно так же, как додо забыли о полетах. Интересно, каково это – провести остаток жизни немой?».

У них в школе была одна немая – Леони Гроб. Хотя ее больше дразнили из-за фамилии, а не молчания.

Первой тишину нарушила бабушка.

– Все ли у тебя хорошо, дорогая? Что-то случилось?

Сначала Анита хотела отмалчиваться, потому что так таинственней и больше подходит серьезности дела, но в итоге не смогла не ответить на прямой бабушкин вопрос.

– Роланд сказал, что мама погибла во взрыве на ракете. Это правда?

Мередит Шинер не стала уходить от ответа и сразу же отозвалась. Именно это убедило Аниту в том, что бабушка говорит правду. Она рассказала, что Мелани, мама Аниты, погибла на борту ракеты «Аврора‑1», которую при взлете взорвали террористы. Все космонавты погибли сразу, а также несколько человек наземного обслуживающего персонала сгорели в охватившем стартовую площадку огне. В их числе был отец Аниты.

– Газетчики бы от нас не отстали, – проговорила Мередит. – Конечно же, трагедия обернулась ужасом для всех, но именно Мелани интересовала репортеров больше всего, ведь она была единственной женщиной.

– Кому же пришло в голову взрывать ракету, ведь все знали, что в ней находятся люди?! – Несмотря на намерение относиться к этой истории отстраненно и по-взрослому, Анита почувствовала, как в груди у нее сжалось сердце.

– Тем, кого никак не назовешь хорошими людьми, – ответила бабушка. Вздохнула и понурилась, протерла глаза тыльной стороной руки. – Кое-кому тогда казалось, что неправильно отправлять людей в космос. Они были недовольны затраченными на проект средствами и считали, что лучше на те деньги накормить бедняков, построить школы, больницы и церкви здесь, на Земле. Но дело не только в этом. Некоторые полагали, что людям нельзя прыгать выше головы. Если бы человеку было дано летать, он рождался бы с крыльями. Поэтому полеты в космос казались им кощунством, вроде как люди бросают вызов Богу. Они называли себя Ангелами-хранителями, но на самом деле убили людей.

Анита молчала. Ее разрывало от противоречивых чувств. Мама – женщина-космонавт, как интересно! Раз ее задумали убить, значит, она была персоной весьма важной, что тоже впечатляло – хотя в этом Анита никому бы не призналась, может, только Роланду Паркеру. Но вместе с тем это и пугало. Девочка неожиданно почувствовала себя совершенно незащищенной, словно ее собственная жизнь тоже подвергалась опасности. Она задавалась вопросом, можно ли печалиться о ком-то, кого совсем не помнишь и кто связан с тобой лишь данностью.

Анита спросила бабушку, можно ли ей хранить в комнате мамину фотокарточку. Конечно же, она и раньше видела ее снимки, причем много, и они стали для девочки такими знакомыми, словно кадры из фильма. Благодаря этим фотографиям Мелани сделалась всеобщим достоянием, словно была актрисой или политиком. Анита подумала, что мама станет немного ближе, если одна будет стоять у нее лично. Мередит Шинер пошла в спальню и вскоре вернулась с красным бумажником. В нем хранились две фотокарточки: одна была копией той, которая стояла у бабушки на туалетном столике, – там мама выпускалась из Оксфорда. Вторую Анита до сих пор не видела; на ней Мелани в клетчатой рубашке была запечатлена с ребенком на руках.

– Здесь тебе восемь недель, – рассказала бабушка. – Это единственная фотокарточка, на которой вы вместе.

У Аниты сжалось горло. Ей казалось, что на шею навалился тяжелый груз. На всякий случай она решила узнать, нет ли у бабушки снимка отца, на что Мередит покачала головой:

– К сожалению, дорогая, нет. На самом деле, я почти не знала Малькольма. Они с Мелани были женаты всего шесть недель.

А. Ш.: Можешь рассказать о том, как попала в программу космических исследований? Ты уже состоялась как промышленный химик, пользовалась уважением коллег, впереди было обеспеченное и благополучное будущее. Кто-то, вероятно, скажет, что ради проекта «Аврора» тебе пришлось пожертвовать человечностью. Почему ты выбрала именно его?

Р. Э.: Когда мне было одиннадцать лет, я посмотрела фильм под названием «Путешествие к солнцу», в котором рассказывалось вовсе не о космических путешествиях, а о первых морских плаваниях в Америку и Вест-Индию. Конечно, в школе мы это проходили, но в фильме все выглядело намного реалистичнее. Он так меня взволновал! Мысль о том, что огромные территории нашей некогда опасной планеты были все еще неизведаны, казалась мне удивительной. Отправлявшиеся в море люди толком не знали, куда попадут, и почти не надеялись вернуться… Они рисковали жизнью ради приключений, и это буквально меня наэлектризовало. Потом я стала читать о ранних пионерах космоса и вновь испытала прежние мысли и чувства. Хотя, кажется, на самом деле они никогда не оставляли меня.

Рейчел Элвин связалась с Анитой по электронной почте. Она поделилась своими впечатлениями о ее короткометражном фильме «Лунные псы», посвященном собачьим бегам в Хакни. Некоторое время женщины переписывались, потом договорились встретиться в итальянском ресторанчике в Сохо. Рейчел удивила Аниту. Она оказалась маленькой и тихой, а ее черты лица – слишком угловатыми, чтобы считаться красивыми по традиционным канонам. Но в ней были бесстрашие и смелость мышления, и это делало ее совершенно неотразимой. Женщины тут же подружились. Только позже, когда Рейчел спросила Аниту о Мелани Шлейф, та поняла, что в первую очередь ее привлек не фильм, а фамилия.

– Это моя мать, – ответила Анита. – Она умерла, когда мне было восемь месяцев.

– Даже не верится, – проговорила Рейчел. – С самого детства Мелани была для меня героем. – Женщина побледнела, голубые глаза наполнились слезами. Анита ощутила укол ревности, но тут же подавила неуместное чувство. Ее мать погибла. И самое главное, что они с Рейчел вообще встретились, а почему – уже не важно.

– У меня остались кое-какие мамины вещи. Если хочешь, могу тебе показать.

В следующее воскресенье Рейчел навестила приятельницу в ее квартире в Вулидже. Анита показала ей фотокарточки, раскрашенную оловянную копилку, деревянный глобус и биографию Терешковой, где на форзаце синей шариковой ручкой было написано: «Мелани Мюриэл Шинер».

– Бабушка избавилась от большей части маминых вещей. Она говорила, что хранить их слишком грустно, словно в доме живет призрак, – сказала Анита. – Это все, что у нас осталось.

Во второй половине дня они сели на автобус и отправились в Шутерс-Хилл. Анита хотела показать Рейчел дом, в котором выросла сама и где прошло детство Мелани. Большая викторианская вилла находилась прямо у главной дороги. В ней некогда размещалась школа, потом ее разделили на квартиры. Анита не была в этих краях с тех пор, как они с бабушкой съехали отсюда полтора года назад. Дом снаружи отремонтировали, – теперь он казался другим, новее. Словно нарочно стерли память о ее пребывании здесь.

– Внутри он просто огромный, – рассказала Анита. – Позади дорожка, которая ведет к лесу Окслис. Там растет наперстянка. Когда я была маленькой, все время играла в лесу.

Ей хотелось погулять вместе с Рейчел в саду, но боковая калитка оказалась заперта на висячий замок. Аниту огорчило и даже почти рассердило, что в родном доме ее встречают как злоумышленницу, хоть и понимала странность этих чувств. Внезапно она пожалела, что приложила к выкупу квартиры так мало усилий.

– Мне здесь очень нравилось, – произнесла Анита. – Тут я всегда чувствовала себя в безопасности.

Квартира продана, деньги вложены в оплату взносов за бабушкин дом престарелых. Она была очень большой, а значит, слишком дорогой для нее, к тому же уже изрядно обшарпанной. Теперь Анита подумала, что если бы постаралась, то нашла способ остаться здесь. Она посмотрела на Рейчел, которая фотографировала все на камеру телефона и глазела по сторонам, словно оказавшийся на объекте всемирного наследия турист. Анита сквозь ткань платья прикоснулась к кулону-додо и подумала: как странно, что благодаря Рейчел она не только смогла вернуться к своему прежнему дому, но даже затосковать по нему.

Усиливающаяся симпатия к Рейчел открыла ее душу для чего-то особенного. Тогда отчего она не сказала всю правду о реликвиях матери: ведь вместе с несколькими безобидными вещицами, которые Анита показала подруге, у нее было несколько картонных коробок с письмами, дневниками и фотографиями, найденными в бабушкиных бумагах и перевезенными в Вулидж. Она так и не разобрала их.