Текст книги "Золото и мишура"

Автор книги: Фред Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 43 страниц)

– Как думаете вы?

– Куда мне… Как бы то ни было, моя компания установила многочисленные деловые контакты с Китаем, но эти проклятые императорские сановники постоянно меняют правила игры. В Китае живут четыреста миллионов человек – только вдумайтесь в эту цифру! Четыреста миллионов! Поистине бездонный рынок для американских и европейских предприятий. У китайцев практически отсутствуют производимые фабричным способом товары…

– Да, но ведь у них нет и денег, – сказала Эмма, более заинтересованная, чем могла предполагать.

– Это так, но ведь деньги произрастают из торговли. Мы приобретаем у них шелка, фарфор, но с вас три пота сойдет, прежде чем вы сумеете что-нибудь продать им самим! Император и его двор относятся ко всем иностранцам с огромным подозрением и какие только преграды не выдумывают для «круглоглазых» – это одно из наиболее вежливых китайских выражений, обозначающих нас, белых. Чтобы чего-нибудь там добиться, мы должны давать взятки китайским официальным лицам. Принц Кунг брал огромные взятки, об этом узнал император. Он послал своих баннерменов арестовать принца Кунга; его арестовали, привезли в Запретный Город и отрубили голову. – Эмма вздрогнула. – Извините, Эмма, однако китайцы – люди очень грубые. Как бы то ни было, жена и дочь принца сумели спрятаться, и баннермены их не нашли…

– Баннермены – это кто?

– Вам действительно интересно?

– Не было бы интересно, я бы не спрашивала. Напоминаю вам, капитан, что я не какая-нибудь дурочка.

– О да, я это вижу. Значит так, придется сделать небольшой экскурс в историю. В тысяча шестьсот сорок четвертом году маньчжурская конница обрушилась на Пекин и захватила город. Последний император династии Мин повесился на дереве, а маньчжуры основали новую династию, которая получила название Чинг. Представители именно этой династии и находятся сейчас у власти в Китае. Армия маньчжуров состоит из восьми больших военных подразделений, называемых «баннерами», а военные называются «баннерменами».

– Иными словами, солдаты?

– Точно. Принцесса Кунг, которую зовут Ах Той, отлично понимала, что и ее, и ее дочь баннермены непременно убьют, и потому они скрылись. Я с ними познакомился на приеме в доме одного английского купца в Кантоне. Ах Той доставила свою дочь ко мне на корабль и упросила, чтобы я отвез их обеих в Америку. Мне было весьма сложно отказать, и потому я вынужден был пойти им навстречу. Сейчас они проживают в Сан-Франциско.

– И это все?

Он пожал плечами.

– По-моему, вполне достаточно.

– Совершенно недостаточно, ибо не объясняет, почему это вы так разозлились, когда увидели у меня в руках дагерротип Чинлинг, который я обнаружила у вас под подушкой. Недостаточно и для того, чтобы понять, почему люди у вас за спиной шепчутся о вашей тайной любовной жизни. Разве не правда, капитан, что эта самая Чинлинг и есть ваша любовница?

И опять Эмма увидела, как глаза его вспыхнули огнем.

– А если и так? – мягко сказал капитан.

Эмма направилась к двери.

– Благодарю вас за приглашение вместе отобедать, капитан, но я только сейчас вспомнила, что у меня ранее уже была назначена встреча.

– Черт вас побери! – взревел он, выходя из-за стола. – Хватит разговаривать со мной таким идиотским образом, нахалка! Говорите прямо, что вам не по душе? То, что я сплю с китаянкой?

– Именно! – крикнула она, поворачиваясь к капитану. – В ту самую секунду, как только я впервые вас увидела, я сразу же подумала, что в вас есть что-то неприятное, и сейчас я наконец поняла что именно.

– Вы, прекрасная фанатичка! – Взяв Эмму за плечи, он привлек ее к себе и поцеловал. Она пыталась вырваться, однако он держал крепко. – Отличается ли этот поцелуй от предыдущего? – спросил он.

Она вытерла губы рукавом платья.

– Да. Он пахнет Чинлинг, ужасный, отвратительный, аморальныйчеловек!

Уперев руки в бока, он рассмеялся.

– Что же здесь, черт побери, смешного? – воскликнула она.

– Вы! Уж кто бы другой говорил про аморальность! А вот скажите мне на милость, кто же затащил к себе в постель смазливого грабителя банков и кто от него забеременел, а?

– О! Ну вы и подонок!

Она что было сил отвесила ему пощечину.

– Сука!

В свою очередь и он ударил Эмму, сильно ударил. У нее появилось на лице такое недоуменное выражение, что капитан вновь рассмеялся.

– Имейте мужество, мисс де Мейер, смотреть правде в глаза: у вас нет никакого права так яростно презирать мою мораль – или отсутствие таковой, как вам будет угодно. Вы маленькая самодовольная лицемерка, которой более всего необходимо, чтобы ее кто-нибудь хорошенько отшлепал. И если бы я не взял себе за правило в отношении вас вести себя как подобает джентльмену, то давным-давно бы уже взял на себя труд отшлепать вас собственноручно. Да, действительно, я сплю с Чинлинг, точнее говоря, она моя наложница, но ничуть не стыжусь этого, хотя и не болтаю об этом на каждом углу. Дело в том, что Чинлинг весьма осведомлена в вопросах любви, и у нее в одном только мизинце больше опыта, чем во всем вашем прельстительном теле. Более того, она не лицемерка!

– Прекратите произносить это слово! Я вовсе не лицемерка!

– А кто же вы в таком случае? И что уж действительно поражает, так это тот факт, что вы, евреи, можете быть столь предвзятыми по отношению к другим, тогда как сами же на протяжении столетий остаетесь жертвами той же самой предвзятости!

Она выдавила кривую усмешку. «Juden… Juden… Juden… – зазвучало в ее памяти скандирование франкфуртских студентов. – Juden… Juden… Juden…».

Раздался стук в дверь, и в каюту просунулась голова Абнера.

– Можно накрывать на стол, капитан?

– Да, можно. Только мисс де Мейер не будет обедать, она так решила.

Эмма взглянула на капитана, потом решительно выпрямилась.

– Отчего же, я составлю вам компанию.

На лице Скотта появилась усмешка.

– Мне кажется, мисс де Мейер, что вы понемногу начинаете нравиться мне, – сказал он. – А это само по себе чего-нибудь да стоит. Хотя мне и самому подобное кажется крайне неправдоподобным.

Эмма одарила его надменной улыбкой.

– Вы как-то сказали, что наступит день, когда я буду умолять, чтобы вы меня поцеловали, так ведь, капитан? Не исключено, что наступит день, когда с подобной мольбой обратитесь ко мне вы.

Скотт уставился на ее спину, когда Эмма невозмутимо подошла к окну каюты и принялась любоваться карибским ландшафтом.

Глава девятая

– Почему вы решили помочь мне? – спросила Эмма полчаса спустя, когда Абнер убрал со стола.

Обед оказался превосходным. Эмма выпила два бокала какого-то потрясающего вина и теперь маленькими глотками смаковала третий.

– Иначе говоря, вы хотели бы знать, почему именно я освободил вас от присутствия мистера Левина? Как только я представил, что вы сделаете с этим бедным молодым человеком, если выйдете за него замуж, а именно: разжуете его и выплюнете, так вот, как только я представил себе это, то сразу же разработал план действий, так что вы можете расценивать мой поступок как акт благотворительности.

Чуть опьянев от белого вина, Эмма захихикала.

– Вы и вправду ужасный человек. Но знаете, я сейчас хочу вам сделать одно признание: мне нравится цвет ваших волос.

Абнер открыл коробку сигар, и Скотт взял себе одну.

– Что ж, приятно слышать, что не все во мне вам отвратительно. Вы позволите мне закурить?

– Пожалуйста, мне нравится запах сигар.

Облокотившись о стол, Эмма смотрела, как Абнер подает капитану огонь. Скотт выдохнул дым, а Абнер молча покинул каюту.

– Отвечу на ваш вопрос. Я избавился от мистера Левина главным образом потому, что в моем извращенном мозгу родился дьявольский план.

– О чем это вы?

– Позвольте, я немного расскажу о себе. Я вовсе не романтик. Меня интересуют деньги и власть, но никак не сантименты. За последние несколько лет мне довелось наблюдать подлинное чудо: из жуткого захолустья Калифорния превратилась в самое крупное и быстро развивающееся сообщество на земле. В Нью-Йорке мне довелось слышать, что до конца нынешнего года Калифорния станет, вполне вероятно, еще одним штатом. Но даже если этого не случится, когда-нибудь этот край все равно обретет этот статус. Мне кажется, что как только вы увидите Калифорнию, вы влюбитесь в эту землю, как влюбился в нее я сам. Там есть все.

– А я думала, что вы не романтик.

Скотт улыбнулся.

– Хорошо, пусть будет так, я немного романтик.

– Вы так говорите, как будто это бранное слово.

Он пожал плечами.

– Да, в бизнесе есть определенная романтика. Строительство империи всегда сопряжено с изрядной долей романтики.

Она подняла глаза и удивленно посмотрела на капитана.

– Вы что же, империю строите?

– Как знать. Благодаря так называемой «золотой лихорадке» мне удалось сколотить состояние, и весьма большое. Впрочем, нет, правильнее было бы сказать, очень большое. Вот, скажем, груз на этом судне. Вы, например, знаете, что мы везем?

– Нет.

– Лопаты. Кирпичи. Гвозди. Скобяной товар. Этот корабль – плавучий универсальный магазин. И знаете почему? Потому что в Сан-Франциско огромный спрос на лопаты, кирпичи, гвозди, и поставляя эти товары, я подчас делаю до тысячи процентов чистой прибыли. Это не так романтично, полагаю, как поиски золота, но огромные состояния, которые делаются на золоте, идут в обмен на мои товары. Или вот, скажем, недвижимость. Тоже никакой романтики, но есть земля, которую я весьма недорого приобретаю сегодня, а через несколько лет она будет стоить целое состояние. Извините, я не очень утомил вас?

Он пожевал кончик сигары, внимательно глядя на Эмму.

– Ничуть.

– Ну и отлично. Моя вера в Калифорнию настолько велика, что я решил перебраться туда. Продал в Бостоне дом, теперь отстраиваю дом в Сан-Франциско. Это будет очень большой и весьма эффектный дом. Фактически самый большой в этом городе.

– Поистине, вы не джентльмен, вы просто нувориш.

– Там нет больше ни «нуво», ни тем более «ришей». Что касается Сан-Франциско, то город как раз тем и хорош, что там всякий нувориш. И это весьма серьезно стимулирует. Я намерен стать самым влиятельным человеком в том штате, если смогу. Не исключено, что в один прекрасный день я даже стану тамошним губернатором.

– Да вы амбициозны, ничего не скажешь! Но мне кажется, не все так просто, правда? Я знаю, что Калифорния – место весьма дикое, однако как бы там ни было, но ведь даже калифорнийцы могут подумать, прежде чем голосовать за человека, у которого есть китайская наложница.

Он холодно посмотрел на Эмму.

– Вот именно для этого мне и нужны вы.

Внезапно Эмма протрезвела и насторожилась.

– Кажется, я начинаю понимать «дьявольский план», родившийся в вашем извращенном мозгу, – прищурившись, сказала она.

Подавшись вперед, Скотт понизил голос:

– У нас с вами очень много общего, Эмма. Мы из породы бойцов, мы созданы, чтобы побеждать. Мне нужна такая жена, которая сделала бы из меня респектабельного человека, а вам необходим такой муж, который, в свою очередь, сделал бы вас респектабельной, а вашего ребенка – законнорожденным. Вы и я от этого только выиграем. Выходите за меня замуж, и я сделаю вас королевой Калифорнии. Я подарю вашему ребенку целый мир. Мы с вами чертовски подошли бы друг другу, Эмма, сделались бы непобедимой командой. Что вы думаете об этом?

– Думаю, что вы забыли об одной существенной вещи – о любви.

– Но я же сказал, что я не романтик.

– Зато я романтична. Для меня любовь – самое важное, что есть на свете.

– Вы слишком часто говорите о любви, но если хотите знать мое мнение, то вы производите впечатление весьма практичной особы, из тех, про кого говорят «себе на уме». Подумайте о практической стороне сделанного мною предложения, Эмма, и вы увидите все в моем свете.

Едва ли какие-нибудь другие слова могли столь сильно рассердить Эмму. Ибо, сам того не подозревая, Скотт задел то, что Эмма считала своей «ахиллесовой пятой»: она действительно была чрезвычайно практичной женщиной. Она была, пожалуй, столь же практичной и мудрой в бытовых делах, как ее покойная мать, которая устроила авантюрное замужество, отдав дочь за Антона Швабе. Поднявшись из-за стола, Эмма наградила капитана своим самым ледяным взглядом.

– Благодарю вас за теплое и весьма сердечное предложение, капитан, однако вынуждена отказать. Может, вы и богатейший человек во всей Калифорнии, но вы никогда не станете так богаты, как я, потому что я люблю. Но, разумеется, вам этого не понять.

И она стала обходить стол. Вскочив, Скотт схватил ее за руку.

– Черт возьми, Эмма, не будьте идиоткой! Ваш отец все равно выдаст вас за кого-нибудь замуж, так что забудьте разные красивости про любовь. Ведь я же предлагаю вам целый мир, преподношу его на серебряной тарелочке.

– Пустите меня! Меня не интересуют ваши предложения, разве непонятно? Мне очень вас жаль. В вашей душе нет ни грана любви. Все, чем вы располагаете, – это горой гвоздей, кирпичей и прочего скобяного товара.

Эмма высвободила руку и направилась к двери.

– Я-то думал, что вы умны, – мягко сказал Скотт. – Наверное, я ошибся. Ладно, можете выходить за вашего чертового грабителя, если, конечно, ему посчастливится выйти когда-нибудь из тюрьмы!

Рука ее, коснувшаяся дверной ручки, сжалась так, что даже пальцы побелели. Эмма прикрыла глаза, стараясь успокоиться.

– Рано или поздно он непременно выйдет, – прошептала она. – И я его дождусь.

– Лучше надейтесь на то, что он, выйдя на свободу, не почувствует отвращения, увидев ваши морщины!

Глаза ее расширились. У капитана вновь играла на губах привычная наглая ухмылка. Эмма оглядела каюту, затем выкрикнула:

– Если бы тут было хоть что-нибудь неприбитое, я швырнула бы вам это в рожу! Неприбитая разве что фотография вашей чертовой Чинлинг! – С этими словами она распахнула дверь и убежала.

Скотт глубоко затянулся сигарой и выпустил струю дыма. Через секунду ухмылка искривила его губы.

– Правильно говорят, есть несколько способов содрать шкуру с кошки, – сказал он. – А это будь здоров какая котяра!

Сержант Вулридж и два надзирателя по имени Паттерсон и Эванс спустились по каменным ступеням в подвальное помещение корпуса «А» каторжной тюрьмы штата Огайо. Открыв зарешеченную дверь, они вошли в узкий и темный каменный коридор, свет в который поступал через небольшие потолочные оконца, размещенные вдоль одной стороны потолка. Пройдя мимо нескольких дверей, каждая из которых имела высоту в три фута, охранники остановились около двери с номером 4. Она целиком была изготовлена из металла; в ней имелись отверстия в четыре квадратных дюйма и еще была сделана небольшая дверца, больше похожая на почтовый ящик.

– Откройте! – распорядился Вулридж.

Паттерсон вытащил связку ключей, выбрал нужный, а Эванс светил ему фонарем «бычий глаз», свет которого несколько разрядил полумрак подземелья. В коридоре стоял такой отвратительный запах, что даже надзиратели морщили носы. Паттерсон открыл дверь, и в тишине подземелья громко скрипнули петли. Внутри была кромешная тьма.

– Коллингвуд! – выкрикнул сержант. – Тридцать дней истекли. Можешь выходить, только прикрой руками глаза, иначе будет больно от света.

Молчание.

– Коллингвуд?

Молчание.

– Проклятье! – прошептал сержант. – Подохла там эта скотина, что ли?

– Не-а, утром он получал хлеб и воду. Ну же, Коллингвуд, выматывайся!

– Пойди и вытащи его оттуда.

– Господи, Сардж, тут же сплошное дерьмо! Не заставляй меня входить туда. Он ведь просидел тут целый месяц, к тому же последнюю неделю было очень тепло.

– Посветите туда… Эй, обожди-ка! Вот и он!

Совершенно голый человек на четвереньках медленно выполз из тесной, пяти футов высотой, одиночки. Его светлые волосы были выпачканы в дерьме, с подбородка свисала борода пяти дюймой длиной. Вес человека был едва ли более сотни фунтов. Через тонкую, нездорового серого оттенка, дурно пахнувшую кожу без труда можно было рассмотреть все мускулы и ребра. Глаза человека были плотно зажмурены. Когда он выбрался из одиночки, то начал глубоко дышать, пытаясь насытить свои легкие более свежим воздухом. Из камеры разило так, что выворачивало наизнанку.

– Фу! – воскликнул Паттерсон, скорчив гримасу. – Боже, ну и воняет же от него!

– Да уж, отсюда не выходят, благоухая розами, – сказал Вулридж. – Отведите его в лазарет на обследование, а потом мы выпустим и индейца.

– Готов спорить, что и от того тоже разит, как от паршивой обезьяны в зоопарке. Эй, Коллингвуд, давай-ка, пошевеливайся! Давай, давай…

Двое младших по чину надзирателей схватили Арчера под мышки и рывком поставили на ноги.

– Не так красив уж больше, красавчик. – Вулридж скорчил уморительную рожу. – Ну как, 4162, понравилось тут?

Арчер медленно разлепил веки. Он посмотрел на Вулриджа, прищурился, хотя в коридоре было совсем немного света. Однако после тридцати дней абсолютной темноты и этот слабый свет резал глаза. А в этих голубых глазах полыхала ненависть.

Но он не произнес ни звука.

– Ничего, я еще им отплачу за это, – шептал той же ночью Джо Тандер, лежа на своей койке в камере 41. – Я напился и обворовал лавку бакалейщика. Добыл всего-то три сотни баксов, а они запихнули меня сюда аж на целых четыре года. Да вдобавок бросили в то дерьмо на тридцать дней. Ну ничего, они у меня за все поплатятся…

– Только расплачивайся с ними без меня, – сказал Арчер, лежавший на верхней койке. Обоих заключенных сводили в баню, побрили и накормили, прежде чем отвести в камеру. – Не желаю больше возвращаться в одиночку. Никогда. Я думал, что сойду с ума.

– Ага, знаю, моя вина. Я понимаю. Я твой должник, белый. Извини. С нынешнего дня мы с тобой будем дружить, вот увидишь.

– Я намерен начать зарабатывать то, что они называют скидкой. Я буду подчиняться всякому их идиотскому правилу. Мне нужно выбраться отсюда как можно раньше, чтобы поехать в Калифорнию и разыскать Эмму.

– Это твоя скво?

– Может, и будет таковой. Когда-нибудь.

– В Калифорнию, значит, двинешь? Я и сам когда-то подумывал об этом. Рассчитывал поехать туда, золотишко поискать. Но сейчас уже слишком поздно: белые наверняка заграбастали все золото, какое там было. У тебя отобрали ферму, но ведь у нас эти свиньи белые отобрали целую страну! Мне бы хотелось собственноручно уничтожить всех белых – кроме тебя. Ты мой друг.

«Ничего себе друг, – подумал Арчер, уставившись в темный потолок. – Хотя, с другой стороны, нам предстоит много дней провести вместе. Он немного психованный, но в душе ничего…»

– Эй ты, белый, а может быть, отправимся как-нибудь вместе в эту самую Калифорнию?

– Может быть. В самом деле, почему бы и нет? Но только прежде нужно выбраться отсюда. И единственный способ – подчиняться тем поганым правилам, что они тут напридумывали.

И хотя при этих словах Джо Тандер осклабился и уставился на верхнюю койку, сам он тем не менее призадумался о том, что сказал сейчас белый фермер. «Может, он и прав, – подумал гордый индеец. – Может быть, совместными усилиями мы и сумеем переиграть их в их собственной игре».

На второй день по выходе из Кингстона Абнер Пибоди постучал в дверь каюты номер 5. Было три часа пополудни, сорок человек команды «Императрицы Китая» лихо драили палубу, полировали металлические части; проверяли оснастку. Через секунду после того как Пибоди постучал, дверь каюты открылась, и Феликс де Мейер, одетый в домашний халат, выглянул в коридор.

– Да?

– Капитан прислал меня передать вам его наилучшие пожелания, и кроме того он имеет честь пригласить вас к себе в каюту на ужин сегодня вечером в семь часов.

– О, очень мило с его стороны. Я непременно буду.

– На ужин приглашена также графиня Давыдова.

Стюард отсалютовал и скоренько ретировался, а Феликс закрыл дверь и обернулся к Зите, сидевшей на койке прикрыв грудь простыней.

– Интересно, как он узнал, что я здесь? – шепотом поинтересовалась она.

Феликс выглядел смущенным.

– Понятия не имею.

Зита улыбнулась.

– Похоже, что наш великолепный капитан Кинсолвинг знает куда больше, чем мы можем предположить, о том, что происходит на борту его судна.

– Он не джентльмен, – сказал Феликс, присаживаясь возле Зиты и целуя ее обнаженное плечо. – Недавно он при всех выставил Эмму в дурацком свете. Разумеется, я вынужден признать, что и Эмма вела себя далеко не лучшим образом, ударив его зонтиком по голове.

– А мне это показалось очень забавным.

– У тебя своеобразное чувство юмора.

– Дорогой мой Феликс, если жить в России и не иметь чувства юмора, то можно попросту сойти с ума. Ну, довольно быть таким щепетильным, забирайся опять в постель. Ведь у нас только-только началось все самое интересное.

– Видите ли, – говорил вечером того же дня Скотт, уплетая тушеную рыбу, – дело в том, что матросы с различных судов нередко сплетничают, встречаясь друг с другом. Когда мы стояли в порту Нового Орлеана, некоторые из моих матросов сумели поговорить с матросами того самого речного парохода, на котором вы спустились по Миссисипи. Они-то и узнали о том, что на вас было совершено покушение и что вы остались живы благодаря молодому человеку по фамилии Коллингвуд.

– Совершенно верно, – сказал Феликс, который вместе с Зитой сидел за небольшим столом в каюте капитана Скотта.

– Этот же самый Коллингвуд впоследствии был арестован по обвинению в ограблении банка. Полагаю, это как раз и есть тот человек, в котором заинтересована Эмма?

Вилка с кусочком тушеной рыбы на мгновение замерла в руке Феликса.

– Несмотря на то что моя дочь уже побывала замужем – хотя и весьма непродолжительное время, – у нее практически не было никакого интимного опыта в отношениях с противоположным полом, – сказал наконец Феликс, подчеркивая тоном деликатность темы. Фактически Эмма ничего не знает о мужчинах. Этот Коллингвуд оказался симпатичным молодым человеком, хотя и напрочь лишенным какого бы то ни было образования, не ведающий о хороших манерах, и, боюсь, у Эммы в отношении его появилось, как мы в Германии называем, «Schwärmerei». – Феликс повернулся за помощью к Зите. – Comment dit-on en anglais «l'amour d'adolescent»? ^[6]

– Англичане говорят «puppy love» – «любовь молокососов».

Подобно многим великосветским русским, Зита почти не говорила по-немецки, но в совершенстве владела английским и французским.

– Вот именно, любовь таких вот молокососов. Это была всего лишь увлеченность, но дело в том, что у Эммы склонность драматизировать свои эмоциональные состояния.

– Понятно. – Скотт сделал знак Абнеру снова наполнить бокалы, затем сказал: – Вы позволите, мистер де Мейер, задать вам один вопрос? Что вы собираетесь делать, когда доберетесь до Сан-Франциско?

– Может, это и нескромно, но я все-таки признаюсь, что во Франкфурте считался неплохим ювелиром. В Сан-Франциско у людей масса денег, однако я подозреваю, что значительной части жителей накопленные деньги просто не на что тратить. Я намерен заняться ювелирным бизнесом.»

– О продаже в розницу, вынужден признаться, я не имею решительно никакого представления, – сказал Скотт. – Но вы совершенно правы, полагая, что в Сан-Франциско нет своих ювелиров. Вы без особого труда сможете добиться успеха, даже большого успеха. Однако у меня есть альтернативное предложение, и мне хотелось бы, чтобы вы рассмотрели его.

– А именно, капитан?

– Неподалеку от Эмбаркадеро у меня имеются три складских помещения, которые я заполняю всем, что только мои корабли привозят со всего мира в Сан-Франциско. Местные купцы как раз и приобретают на моих складах то, что им нужно. В последние несколько лет эта система действовала безупречно, однако нынче она сделалась излишне громоздкой. Вот я как раз и подумал: зачем позволять этим торгашам наживаться на моих товарах за счет увеличения цены? Но дело в том, что я моряк, а не торговец. И если бы вдруг попытался самостоятельно наладить розничную торговлю всем, что привожу на своих судах, то неизбежно запутался бы. А кроме того, у меня нет для этого ни времени, ни тем более желания. А вы как раз являетесь тем человеком, которого я давно искал. Что бы вы сказали, мистер де Мейер, если бы я предложил вам стать моим деловым партнером? И вместо ювелирной мастерской вы смогли бы открыть большой универсальный магазин вроде тех, которые открылись в Нью-Йорке и в Бостоне? Этакий торговый центр, где можно было бы купить все, включая и ювелирные изделия.

Феликс положил вилку и даже вздрогнул, настолько громким получился звук. Он нерешительно посмотрел на Зиту, затем вновь перевел взгляд на Скотта. Несколько секунд собирался с мыслями, затем тихо сказал:

– Знаете, капитан, по-моему, это весьма заманчивая идея.

– Ну и как?

– Я хорошенько обдумаю ее. А о каком именно партнерстве вы сами думаете?

– В последние год-полтора я купил изрядное количество недвижимости, в частности кусок земли на Портсмут-сквер. Это в самом центре города, лучшего места для строительства торгового центра трудно и сыскать, я так полагаю. В случае если вы возьмете на себя строительство здания, я мог бы внести в качестве своего пая землю, а прибыль мы делили бы пополам. Скажу также, что поскольку я импортирую все необходимые строительные материалы, то вы смогли бы покупать оптом все пиломатериалы, необходимые для строительства. Даже нет, коли уж мы будем партнерами, я готов сделать больше, так что вы сумеете построить торговый центр чертовски дешево.

– В таком случае не вижу оснований опасаться, что наше дело потерпит неудачу! – воскликнул Феликс.

У Скотта появилась на губах озорная улыбка.

– Только не обольщайтесь, мистер де Мейер, Сан-Франциско – это город, где полно ловкачей и воров, в нем всегда приходится держать ухо востро. Но я думаю, что, имея такого партнера, как Скотт Кинсолвинг, вы будете на коне. Ну, – капитан помахал рукой, давая понять, что разговор на эту тему закончен, – у нас будет еще время обсудить все подробности этого дела, Феликс. Вы позволите вас так называть?

– Да, пожалуйста, капитан.

– Впереди еще долгое путешествие, и я не намерен уверять вас, что оно будет легким. Завтра в Тринидаде мы пополним запасы провизии, однако они изрядно полегчают к тому моменту, когда мы достигнем Буэнос-Айреса. Вы ведь понимаете, что это не пассажирское судно, именно поэтому мы все здесь так отлично себя чувствуем, разве вот только развлечений маловато. Но поскольку я хочу сделать наше путешествие как можно приятней, то я хочу предложить вам пользоваться моей библиотекой. Вы можете брать любые книги, если, конечно захотите. – И он указал на книжный шкаф.

– Ваши книги выглядят такими высокоумными, капитан, – сказала Зита. – Полагаю, тут не найдется французских романов?

– Боюсь, вы совершенно правы, графиня, – сказал Скотт, награждая ее слегка насмешливым взглядом. – Вам нравятся пикантные истории?

«Она, наверное, представляет себя на месте главной героини всякий раз, когда открывает роман», – подумал Скотт, которому его матросы доложили о посещениях Зитой каюты Феликса.

Зита иронично приподняла бровь.

– Лишь до тех пор, пока главная героиня остается добродетельной, – сказала она с улыбкой.

– Ну разумеется, героиням всегда надлежит оставаться добродетельными как минимум до того момента, когда они выходят замуж. Но после этого, мне кажется, героини могут вести себя как им заблагорассудится.

– У вас весьма своеобразная концепция того, что являет собой брак, капитан.

– Я замечал, что подобное же мнение разделяют многие другие люди, с которыми мне доводилось разговаривать. Скажите, Феликс, а ваша дочь любит читать?

– Даже очень. Она читает запоем, хотя главная ее любовь – фортепиано.

– О, так она умеет играть?

– И даже очень хорошо. Раз уж зашла об этом речь, я признаюсь вам, что одной из главных проблем, связанных с тем, чтобы уговорить Эмму приехать в Калифорнию, была ее боязнь, что в Америке не отыщется ни единого фортепиано.

– Что ж, – сказал Скотт, – она недалека от истины. – Он выбрал из специальной коробки, принесенной Абнером, сигару. «Фортепиано, стало быть, – подумал он. – Интересно…»