Текст книги "Золото и мишура"
Автор книги: Фред Стюарт
Жанры:
Семейная сага
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 43 страниц)
Глава седьмая
Пять лет.
Слова судьи отдались в мозгу Арчера, подобно ударам погребального колокола. «Арчер Коллингвуд, вы признаны виновным по обвинению в вооруженном ограблении. Таким образом, я присуждаю вас к пяти годам исправительного срока в государственной каторжной тюрьме».
И вот сейчас он сидел вместе с шестью другими заключенными в повозке, которую тянула четверка лошадей. На ногах были надеты стальные кандалы, наручники сковывали руки. Заключенным было запрещено переговариваться. Двое вооруженных конвоиров сидели сзади, равнодушно глядя на арестантов. Впереди, рядом с возницей, находились еще несколько вооруженных охранников.
Повозка остановилась перед каменной, высотой около двадцати футов, стеной тюрьмы штата Огайо, которая была расположена неподалеку от города Коламбуса. Медленно, створками внутрь, распахнулись огромные металлические ворота, и повозка с грохотом въехала на тюремный двор. Как только ворота вновь закрылись, лошади остановились. Задняя дверь открылась, и оба сидевшие в повозке охранника выбрались наружу.
– Ну, пташки, выметайтесь! – распорядился один из них. – Добро пожаловать в новый дом.
«Новый дом» представлял собой массивное каменное здание недавней постройки; оно состояло из четырех больших корпусов, которые, подобно сторонам четырехугольника, опоясывали собой внутренний тюремный дворик. На каждом углу дворика располагались зубчатые башни для охранников, а вся территория тюрьмы была огорожена большой стеной. Башни, выстроенные по моде в готическом стиле, превращали эту сумрачную тюрьму в подобие сказочного замка, где, возможно, мог бы обитать дракон.
Посмотрев на мрачную крепость, Арчер содрогнулся.
Пять лет.
– Я начальник тюрьмы Эдвард Ридли, – сказал интеллигентного вида человек в пенсне на остром носу. – Вы будете отбывать срок в одной из самых современных тюрем Америки. Цель вашего здесь нахождения – не только наказать вас за совершенное преступление, но и восстановить ваше моральное здоровье, чтобы к тому моменту, когда для вас придет время покинуть эти стены, вы смогли бы стать полезным членом общества.
Он сделал паузу. Арчер стоял по стойке «смирно» перед столом в просторном кабинете начальника тюрьмы; кабинет располагался как раз над главным входом в тюрьму. За последние два часа Арчер был раздет, прошел санитарную обработку, призванную уничтожить вшей, ему выдали два комплекта хлопчатобумажной униформы в горизонтальную полоску, две полосатые – «домиком» – крошечные шапочки; парикмахер обкорнал его волосы так, что на голове остался только небольшой, в дюйм, «ежик». Кроме того Арчеру присвоили номер – 4162. Как только он надел униформу, его привели в кабинет начальника тюрьмы. Он более не чувствовал себя человеком, он стал номером.
– Распорядок тюрьмы базируется на модифицированной Обернской системе, названной так по имени тюрьмы в Оберне, штат Нью-Йорк, – продолжал начальник тюрьмы. – Вам надлежит в течение всего светового дня соблюдать полнейшую тишину – как во время работы, так и во время еды. Передвигаться будете с кандалами на ногах, глаза должны быть всегда обращены вниз. Только вечером, возвратившись в камеру, вы сможете разговаривать, но только с сокамерником. Все скандалы и драки будут наказываться самым решительным образом. В случае каких-либо нарушений правил тюремного распорядка вы будете подвергаться одиночному заключению и посажены на хлеб и воду. Могу вам гарантировать, что это чрезвычайно неприятно. Так что мой вам совет – избегать каких бы то ни было нарушений режима.
Тем не менее я полагаю, что наше заведение основано на гуманных принципах. Вы молоды и впервые преступили закон. Я вовсе не намерен превращать вас в заматерелого преступника. Если вы будете вести себя вполне достойно, то можете получить, как мы это называем, «скидку». А именно: за каждые десять дней заключения, проведенные без нарушений тюремного режима, у вас будет вычитаться по одному дню срока. Таким образом, оказывается возможным уменьшить время пребывания здесь на одну десятую, в вашем случае – это шесть месяцев. Но стоит вам совершить хотя бы одно-единственное нарушение, и вся скидка будет аннулирована. Понятно? Можете говорить.
– Да, сэр.
– Отлично. Если вам понадобится священное наставление, можете получить Библию. Ваша камера номер 41. Желаю удачи, 4162. Введите следующего заключенного.
Надзиратель схватил Арчера за правую руку и вывел его из кабинета. Арчера провели затем по широкому коридору, на стенах которого красовались портреты губернатора штата Огайо и двух сенаторов. Наконец его подвели к еще одной металлической двери. Над ней была укреплена табличка: «Вы входите в корпус «А». Надзиратель, сопровождавший Арчера, позвонил. Открылся глазок, затем дверь.
– Заключенный 4162, определенный в камеру 41, – объявил надзиратель и впихнул Арчера внутрь. С его ног кандалы сняли, но на запястьях все еще оставались стальные наручники. Теперь и новый надзиратель обыскал Арчера. Они находились в небольшом вестибюле перед стальными прутьями решетки, которая протянулась от пола до самого потолка. По другую сторону решетки находилось просторное помещение высотой в три этажа. По правую сторону этого помещения располагались три яруса камер. Из стены выдавались стальные газовые рожки. За располагавшимися слева окнами, забранными крепкими решетками, виднелся тусклый дневной свет, которому, казалось, не хотелось проникать в это здание. Весь же корпус был пустым и до странности тихим.
– Заключенный 4162, определенный в камеру 41, – объявил второй надзиратель третьему, находившемуся по внутреннюю сторону решетки. При этих словах внутренний надзиратель открыл створку ворот, и Арчера впихнули внутрь корпуса. Надзиратель сразу же вновь запер ворота, затем схватил Арчера за левую руку повыше локтя; пальцы больно впились в руку. Надзиратель повлек Арчера по длиннейшему коридору, протянувшемуся по всему корпусу до металлической лестницы. Надзиратель был молодым, черноволосым мужчиной с рябым лицом.
– Тебе наверняка понравится сокамерник, 4162, – мягко сказал он. – Он индеец, ненавидит всех белых. А ты ведь самый что ни на есть белый, 4162, так что побереги ж…, иначе в одно прекрасное утречко проснешься, а ты уже мертв. Что на это думаешь, а?
Арчер хотел что-то ответить, но тут вспомнил: молчание.Чтобы скидка была. Надзиратель осклабился.
– Вижу, ты неглуп, 4162, не стал мне отвечать. Однако настанет день, ты забудешься и заговоришь. И вот уж тогда я отправлю тебя в одиночку. Мне, конечно же, очень бы не хотелось поступать так с таким славным парнем, как ты. Конечно, ты уже не будешь таким славным после нескольких недель, проведенных в одиночке.
И он захохотал. Рука Арчера болела. Кроме того, изо рта надзирателя отвратительно воняло табаком.
– Меня зовут сержант Вулридж, 4162, – продолжал тем временем надзиратель, пока они поднимались по ступеням металлической решетки лестницы. – Я пользуюсь уважением у арестантов. Очень большим. И с тобой мы также будем друзьями, 4162. А что тут делать, а? Только дружить и ждать, ждать и дружить. А ждать тебе придется ох как долго, 4162! Конечно, потому и даем тебе эту чудесную камеру во втором ярусе. Что-то вроде камеры с хорошим видом. Просторную, как, впрочем, и остальные здешние камеры. Ты и Джо Тандер. Он индеец из племени шоуни. И такое дерьмо, какое редко встретишь. Говорят, однажды он снял скальп у белого мальчика пяти лет. Представь себе! Ну вот мы и пришли, вот он, дом, уютный дом.
Поднявшись на второй ярус, они пошли вдоль затянутого решеткой прохода мимо металлических дверей с крошечными зарешеченными оконцами. И вот подошли к двери с номером 41. Вулридж отцепил от пояса связку ключей и открыл ее.
– Сейчас время ужина, – сказал Вулридж. – Сегодня у тебя ужина не будет, но ты ничего не потерял. Если честно, здесь кормят жутким дерьмом… – Еще одним ключом он отомкнул наручники. Как только Арчер принялся растирать поврежденную браслетами кожу, надзиратель закончил: – Так что, 4162, это и есть твоя камера. Тут должно быть чисто. Мы иногда устраиваем внезапные проверки, и если вдруг окажется, что у вас тут грязь, можешь угодить в одиночку. Передавай привет Джо Тандеру.
Впихнув Арчера в камеру, Вулридж захлопнул металлическую дверь и закрыл ее на замок.
Оставшись один, Арчер опустился на койку. Она была металлическая, покрыта тонким матрасом, в ногах было аккуратно сложено одеяло. Камера имела три с половиной фута в ширину и семь в длину, словом, каменный мешок, кошмар для страдающих клаустрофобией. Крошечное оконце в двери было единственным вентиляционным отверстием; через это же самое оконце в камеру проникал свет. Никаких иных источников света, равно как и никакого окошка во внешний мир, тут не было. Помойная бадья на полу заменяла туалет.
– О Господи, – прошептал Арчер, закрыв руками лицо. Его заживо замуровали тут вместе с индейцем-убийцей по имени Джо Тандер.
Тело Арчера изнывало без Эммы, тогда как мысль его устремилась на волю, в Калифорнию. Он задумался над тем, суждено ли ему когда-нибудь увидеть то и другое…
Он лежал на койке, сжавшись в комок, пытаясь сном отгородиться от ужасного мира.
Арчер был разбужен властной рукой, которая схватила его за предплечье и сдернула с койки.
– Что это ты делаешь на моей койке, белый, а? – прошептал, глядя ему в глаза, человек с таким злобным лицом, какого Арчер прежде никогда не видел. На правой щеке у него был огромный шрам, черные глаза пылали; лицо украшали ястребиный нос, высокие скулы, кожа имела темно-коричневый оттенок, а волосы на голове были черными и густыми. Человек этот буквально сорвал Арчера с койки и швырнул его на каменный пол камеры. – Я Джо Тандер, и никакой белый не смеет ложиться на мою койку, понял, белый?!
Высокий, мускулистый индеец был, судя по внешности, двадцати с небольшим лет. Он склонился над Арчером, сверкнув глазами. Арчер при падении сильно ударился головой о пол, и потому в глазах у него мелькали звездочки.
– Я не знал, что койка твоя, – зло выпалил он, пытаясь сесть. Джо Тандер сильно толкнул его, затем прыгнул ему на живот, ударив ногами с такой силой, что Арчер застонал от боли.
– А кому же, мать твою, эта койка принадлежит? Я провел в этой камере два года, так их и растак, я в ней хозяин, понял, белый?
Арчер обхватил Джо Тандера за колени и рванул на себя так, что индеец оказался в воздухе, сделал что-то вроде сальто назад и сильно ударился головой о металлическую дверь. Взвыв от боли и злости, индеец бросился на Арчера, который только поднимался на ноги. Арчер нагнул голову и, как баран, головой ударил Джо Тандера в живот. Тот вновь ощутил прелесть свободного полета, на сей раз перелетев через голову ловко пригнувшегося Арчера. Индеец едва не угодил в парашу. Встав на ноги, он бросился в атаку, и теперь они, ограниченные тесными рамками камеры, начали драться, крича и завывая. Шум, подобно ножу, вспорол тишину тюрьмы: заключенным других камер передалось истеричное возбуждение, и они тоже принялись орать и трясти двери своих камер. Весь корпус наполнился звериным ревом двух сотен мужчин, истомившихся по крику в условиях вынужденной тишины, этой странной новации в современной истории пенитенциарной системы. Раздались пронзительные свистки надзирателей. Громко топая по металлической гулкой лестнице, надзиратели бросились толпой к дверям камеры 41. Сержант Вулридж отомкнул замок, вместе с двумя охранниками ворвался в камеру, и они полицейскими дубинками оглушили дерущихся зеков.
– Обоих! В одиночки!!! – завопил Вулридж.
Один из тюремщиков схватил Джо Тандера и ударом дубинки по голове чуть не вырубил индейца. В тот самый момент, когда Арчер поднес руку, чтобы проверить, насколько серьезна рана над левым глазом, второй надзиратель схватил его. Обоих заключенных вытащили из камеры.
– Тридцать дней одиночки каждому!
– Эй, белый! – крикнул Джо Тандер. – Ты молодец, здорово дерешься!
Арчер едва ли понимал, что он кричит.
– Увидимся через месяц, – продолжал кричать индеец с каким-то маниакальным упорством. – Мы отлично сойдемся, увидишь!
– Молчать! – гаркнул Вулридж, с силой опуская дубинку на голову Джо Тандера.
Индеец застонал и рухнул на пол, потеряв сознание.
Глава восьмая
– Ямайка, – мягко произнесла графиня Давыдова. – До чего же прекрасно! Как во сне!
Русская леди стояла возле палубного ограждения левого борта корабля. Клипер скользил вдоль побережья этого карибского острова. В ослепительно ярком сиянии солнца узкая полоска белоснежного песчаного пляжа была границей, отделявшей воду от заросших деревьями склонов, которые переходили в сверкающие вершины гор. В прозрачных бирюзовых водах Ямайка являла собой подлинную сказку. Однако для Эммы, которая стояла рядом с Зитой, Ямайка выглядела зловещей.
– Почему он передумал? – спросила она, держа легкий кружевной зонт таким образом, чтобы яркие солнечные лучи не падали на лицо. – Отчего мы не плывем в Гавану?
– Капитан Кинсолвинг сказал, что изменил маршрут исключительно ради вас, – сказала Зита, которая также защищала зонтом лицо от солнца. – В Кингстоне есть синагога. По-моему, с его стороны это весьма тактично.
– Да, разумеется, однако… – Эмма прикусила губу. Ей нравилась Зита, однако она не была вполне уверена, что может доверить ей секрет, заключавшийся в том, что Скотт Кинсолвинг пообещал по прибытии в Гавану помочь ей весьма нетривиальным способом. И вот вместо этого корабль внезапно изменил курс и теперь подошел к Ямайке. «Он предал меня, – подумала Эмма, испытывая чувство, близкое к отчаянию. – Но почему? И можно ли рассказать обо всем этом Зите? Она так близка с папочкой, уж не передаст ли она ему наш разговор? И вообще, что делать?»
Эмма обернулась и увидела, как, заложив руки за спину, с улыбочкой на загорелом лице, к ней по палубе направляется Скотт. «Здоровенная обезьяна! – подумала она. – И какая у него улыбочка! А ведь он действительно предалменя. Будь моя воля, убила бы его!»
– Доброе утро, дамы, – произнес Скотт, приподнимая шляпу и делая при этом сдержанный учтивый поклон. – Согласитесь, для женитьбы лучшей погоды и желать нельзя, не так ли? А как себя чувствует будущая новобрачная?
Он усмехнулся, и Эмме показалось, что вместе с усмешкой все его ехидство выплеснулось ей прямо в лицо.
– Будущая невеста находится в убеждении, что церемония бракосочетания должна состояться в Гаване. – Она прямо-таки швырнула эти слова ему в лицо.
– Да, но Ямайка гораздо романтичнее. Вот вы знаете, например, что само слово «ямайка» происходит от старинного слова кубинских индейцев «хаумаск» и что…
– Меня абсолютно не волнует, что означает слово «ямайка», – перебила Эмма. – Но я отлично знаю, что означает слово «кинсолвинг». Оно означает «предатель».
Скотт рассмеялся.
– Как знать, как знать… К полудню мы бросим якорь в Кингстонском заливе, неподалеку от Порт-Ройал. Я предоставлю лодку, ваш жених сможет сойти на берег, а сойдя, подготовит все необходимое для бракосочетания.
– И вовсе он не мой жених, – почти крикнула Эмма, изо всех сил сжав кулаки.
– Можете называть его, как вам заблагорассудится, но завтра он женится на вас. Так что, – капитан вновь учтиво приподнял шляпу, – за сим разрешите откланяться.
Сопровождаемый взглядом Эммы он двинулся прочь.
– Эмма, дорогая, почему вы так враждебно настроены по отношению к капитану? – поинтересовалась Зита.
– В его облике есть нечто такое, чего я терпеть не могу.
– Ну, это же очевидно!
«Что же мне делать? – думала тем временем Эмма. – Я вовсе не хочу выходить за Дэвида. Мне нужен только Арчер. О, Арчер, где ты сейчас? Где ты, любовь моя?»
Зита увидела слезы в глазах молодой женщины и все поняла. Она дружески сжала руку Эммы, желая хоть как-то ободрить.
– Дэвид такой приятный молодой человек, – сказала Зита. – И очень любит вас. Все будет отлично, вот увидите.
– Ничего отличного не будет, – тихо возразила Эмма. – Я совсем не люблю его. Ох, Зита… – сказала она, печально глядя на графиню. – Разве может быть брак без любви? Разве он может быть удачным?
– Мой был таковым, – с улыбкой ответила Зита. – Вы путаете страсть с любовью. Впрочем, для женщины столь молодой, как вы, это вполне естественно. Но рано или поздно вы поймете, что страсть быстро проходит. А любовь, если она настоящая, может продлиться до гробовой доски и даже за ней, вероятно.
Однако Эмме было девятнадцать, и проблема гробовой доски не слишком ее интересовала. Для нее любовь без страсти была бессмысленна.
Паруса были свернуты, якорь брошен, клипер «Императрица Китая» покоился на волнах изумительного Кингстонского залива. По правому борту тянулся длинный полуостров, защищающий залив. На самой оконечности полуострова находились остатки Порт-Ройал, который после ужасного землетрясения 1692 года исчез в море. По левому борту на северо-востоке возвышались гора Лонг, а за ней гора Даллас, названная в честь семейства, среди членов которого был человек, только что завершивший свой срок на посту вице-президента Соединенных Штатов и давший свое имя одному из городов Техаса.
Дэвид Левин, который в лучшем своем костюме и высокой шляпе с полями выглядел на удивление симпатичным, стоял сейчас на главной палубе, держа Эмму за руки.
– Я вернусь сегодня же вечером, – сказал он и улыбнулся, отчего его вечно сосредоточенное лицо книгочея осветилось изнутри мягким светом любви. – О, дражайшая Эмма, я действительно верю, что счастливее меня нет сейчас никого на свете. Скажи, ты ведь тоже счастлива?
– Да, – мрачно ответила она.
У парапета возле Зиты и Феликса стоял как ни в чем не бывало и ухмылялся, глядя на Эмму, Скотт Кинсолвинг, скрестив руки на массивной груди.
– Поцелуйте невесту! – игриво крикнул он. – Дайте посмотреть, как влюбленные милуются!
Присутствовавшие при этом члены экипажа заухмылялись, а Эмма бросила на капитана убийственный взгляд.
– Капитан Кинсолвинг, я думаю, что вам следует, если вас это не затруднит, заняться своим делом.
– Но, мисс де Мейер, мы, бедные моряки, так истосковались по возвышенному. Наши души прямо-таки изнывают по нежным чувствам. Ну же, мистер Левин, исполняйте свои обязанности! Поцелуйте вашу невесту, сэр!
– С удовольствием, капитан!
Дэвид пылко обнял Эмму и поцеловал ее прямо в губы, так что матросы зааплодировали и засвистели.
Эмма тотчас же оттолкнула Дэвида.
– Ну хватит, Дэвид, – пробормотала она, поправляя шляпку, которую Дэвид неловко сдвинул набок. – А теперь, пожалуйста, иди.
– Она любит его! – крикнул Скотт. – Видел ли кто-нибудь подобную страсть? Я готов прямо-таки обреветься, черт возьми!
Эмма, взгляд которой не предвещал ничего хорошего, медленно сложила свой кружевной зонт, подошла к Скотту и ударила его этим зонтом по голове. Матросы просто с ума сошли от восторга, а Скотт лишь почесал голову и ухмыльнулся, глядя, как Эмма стремительно уходит прочь.
Отец догнал ее, явно шокированный.
– Эмма! – воскликнул он, едва поспевая за ней. – Я никогда не видел подобной неприличной выходки!
– Погоди, ты еще не то увидишь, – пообещала Эмма, с треском раскрывая зонт. – Раз уж ты заставил меня сделать это… пойти на это аморальное замужество…
– Можно мне напомнить тебе, что именно ты вела себя аморально? – сказал он, переходя на немецкий. – Вспомни, что тебя воспитывали как леди, а не как потаскуху.
Слово, которое употребил Феликс, было столь непристойным и грубым, что Эмма от удивления разинула рот и едва не покраснела.
– Папочка, – прошептала она. – Это так жестоко! Я просто потрясена!
– А я был потрясен, глядя на тебя! И отныне будь любезна вести себя как положено!
Скотт с интересом наблюдал за этой перебранкой, потом, повернувшись к Дэвиду, сказал:
– Шлюпка ожидает вас, сэр!
– Благодарю вас, капитан.
И Дэвид начал спускаться по трапу. Сверху утлая лодчонка с двумя матросами на веслах казалась игрушечной.
– До свидания, мистер Левин, – перегнувшись через борт, прокричал Скотт, радостно помахав рукой. Дэвид помахал в ответ, а затем, неуклюже ступив на дно шлюпки, кое-как уселся на банку, и гребцы дружно налегли на весла.
– Как только лодка возвратится, – сказал Скотт, обращаясь к мистеру Розберри, своему штурману, – мы отплывем. Курс на Порт-оф-Спейн, что в Тринидаде. Там, а не в Кингстоне мы запасемся провиантом.
Когда он направился в свою каюту, мистер Розберри выглядел ошарашенным.
– Да, но как же быть с мистером Левином?
– А что такое с мистером Левином?
Когда час спустя Эмма увидела, что матросы поднимают паруса, то в первое мгновение она почувствовала смущение. Когда же огромные полотнища белых парусов были натянуты, когда ветер наполнил их, когда якорь был поднят и корабль развернулся, она спросила одного матроса:
– Скажите, а что случилось?
– Отплываем в Тринидад, мэм.
– Но мистер Левин…
Матрос только пожал плечами, а на лице Эммы появилось выражение крайнего недоумения. Корабль между тем разворачивался, готовясь покинуть воды залива. Тут до Эммы дошел замысел капитана, и она расхохоталась. Пробежав через всю палубу, Эмма скрылась за дверью, которая вела в капитанские апартаменты. Пройдя по лестнице и узкому коридору, она постучала в дверь. Открыл Эмме Абнер Пибоди; веснушчатый мальчик, прислуживающий капитану.
– Здесь ли капитан Кинсолвинг? – спросила она.
– Нет, мэм, он наверху.
– Вот как?
– Но как только выйдем из Кингстонского залива, он непременно придет сюда пообедать. Если хотите подождать его, я пойду и скажу ему, что вы здесь.
– Что ж, спасибо.
Абнер отошел чуть в сторону, давая возможность Эмме пройти в каюту. После того как он вышел и прикрыл за собой дверь, Эмма огляделась. Уютная и безукоризненно чистая каюта, отделанная деревянными панелями, с низким потолком. И кроме того – что вовсе не было странным, – каюта имела все признаки того, что здесь обитает настоящий мужчина, который занимается истинно мужским делом. Подойдя к книжному шкафу, Эмма внимательно рассмотрела надписи на кожаных корешках книг, провела пальцем по верхнему обрезу нескольких томов и посмотрела на палец – пыли не было.
– Должно быть, он и вправду читает их, – воскликнула пораженная Эмма.
Обойдя кресло, обтянутое красным плюшем, которое было накрепко привинчено к полу, чтобы морская болтанка не мешала уютному отдыху, Эмма подошла к рабочему столу Скотта. Сразу за столом, возле стены, находился секретер орехового дерева, предназначенный для хранения бумаг; все выдвижные ящики секретера были аккуратнейшим образом снабжены табличками. Вытащив наугад один ящик, Эмма увидела в нем карту южной части Атлантики. Она провела пальцем маршрут вдоль Южной Америки, далее через Магелланов пролив. Вспомнились сказанные Зитой слова о том, что они будут огибать Южную Америку зимой и что это может оказаться опасным для беременности Эммы. Нервно передернув плечами, она задвинула ящичек.
Затем перевела взгляд на стол, на котором стояли полочки с курительными трубками и симпатичная серебряная чернильница; когда Эмма попыталась приподнять ее, то поняла, что и чернильница так же накрепко привинчена к столу. Сколько дней они были в море, однако пока что путешествие проходило сравнительно гладко, но глядя на чернильницу, которая при сильном шторме может превратиться в опасный летающий предмет, Эмма вновь подумала о том, что впереди их ожидают суровые моря. Она положила ладонь на живот. Там, внутри нее, развивается ребенок. Ребенок Арчера. Любой ценой она должна защитить его.
Легкая дрожь и тошнота вернули Эмму к действительности. Она перевела взгляд на правую сторону каюты, где находилась койка. Подойдя поближе, Эмма обратила внимание, что постель имела безукоризненный вид, как и все, что находилось в каюте. Тут взгляд ее упал на что-то, выглядывавшее из-под подушки. Протянув руку, она вытащила маленький дагерротип, оправленный в старинную золоченую рамку овальной формы. То был портрет чрезвычайно привлекательной молодой женщины, облаченной в странные одежды.
Глаза Эммы расширились от удивления, когда она поняла, что эта женщина – китаянка.
– Капитан, я требую, чтобы вы объяснили свой неслыханный поступок! – Придерживая рукой шляпу, поскольку ветер заметно крепчал, Феликс де Мейер вынужден был кричать, ибо находился в кормовой части палубы, где он наконец сумел отыскать Скотта. Капитан стоял возле борта, глядя в подзорную трубу, обращенную в сторону Порт-Ройал. Корабль выходил из залива, оставляя остров слева по борту.
– Какой неслыханный поступок, мистер де Мейер? – небрежно поинтересовался Скотт.
– Вы оставили мистера Левина в Кингстоне, сэр.
– Ах, вот какой, оказывается, неслыханный поступок! Да, мне чрезвычайно неприятно, однако дело в том, что барометр вдруг начал падать настолько стремительно, что ради безопасности судна я счел необходимым без промедления выйти в море.
– Но ведь вы, конечно, вернетесь за ним?
Скотт наконец оторвался от подзорной трубы.
– Боюсь, что мне едва ли удастся сделать это, мистер де, Мейер. Знаете, график движения очень жесткий.
Феликс был потрясен.
– Но ведь не можете же вы просто так взять и оставить юношу. У него совсем мало денег…
– Не знаю, обратили вы внимание или нет, что в заливе находился еще один клипер? Это «Летящее облако» из Нью-Бэдфорда. Я послал записку капитану этого судна, Маккини, с просьбой подобрать мистера Левина и довезти его до Сан-Франциско. Капитан – мой старинный друг, и он охотно согласился. Условия на том судне ничуть не хуже, и мистер Левин прибудет в Сан-Франциско буквально через несколько дней после нас. – Скотт передал подзорную трубу мистеру Розберри и дружелюбно улыбнулся Феликсу.
– Что бы вы ни думали обо мне, сэр, поверьте, я не дурак, – сказал в припадке гнева Феликс. – Все это было заранее спланировано, разве не так? Неужели моя дочь предложила вам этот сумасшедший план?
– Ваша дочь ничего не знает, мистер де Мейер. Я понимаю, что ее сердце будет разбито, поскольку ближайшие четыре месяца она будет оторвана от мистера Левина. Но что-то подсказывает мне, что она переживет это. Хотя ваша дочь и обладает неотразимым женским очарованием, она, без сомнения, очень сильная молодая леди. Подозреваю, что Эмма переживет даже конец света. А теперь прошу простить, сэр, наступило время моего обеда. Так держать, мистер Розберри.
Приложив пальцы к шляпе, капитан направился на корму, оставив франкфуртского ювелира в крайнем замешательстве.
Несколько секунд спустя Скотт уже открывал дверь своей каюты. Он заметил, как Эмма быстрым движением спрятала руку за спину, обратил он также внимание и на ее испуганный вид. На ней было белое, отороченное зеленой лентой хлопчатобумажное платье с плотно облегавшим фигуру лифом, который у талии распускался, подобно цветку, пышной юбкой. Увидев сердитый взгляд, капитан вновь подумал, что Эмма восхитительна. Сейчас он также заметил, что румянец стыда окрасил ее щеки; порозовев, она и вовсе стала бесподобной. Скотт подумал, что от такой женщины и впрямь захватывает дух.
– Добро пожаловать, мисс де Мейер, – сказал он, закрывая за собой дверь. – Мальчик, что прислуживает мне, сказал о вашем визите. – Скотт снял шляпу и кивнул на стол, стоявший возле дивана. – Может, составите мне компанию и отобедаете со мной?
– Очень любезно с вашей стороны, капитан, с удовольствием.
– Хотя, с другой стороны, может быть, вы потеряли аппетит, горюя по поводу потери мистера Левина?
– Вам прекрасно известно, что это вовсе не так, капитан. Так что давайте сведем притворство к минимуму. Хотя по тому, каким образом вы избавились от Дэвида, я могу сделать вывод, что у вас лукавая скрытная натура, что, как известно, зачастую выручает в игре.
– А это совсем неплохо до тех пор, пока игра приносит дивиденды, не так ли? – поинтересовался он, вешая шляпу на крюк.
– О да, конечно. Но я пришла сюда вовсе не для того, чтобы критиковать вас, капитан. Я пришла поблагодарить вас и хочу также принести извинения за свое сегодняшнее поведение.
Скотт взъерошил волосы.
– Да уж, вы изрядно меня поколотили. Уж и не знаю, может быть, имеет смысл, когда вы рядом, надевать шлем?
– Обещаю вам, что это никогда не повторится.
– Мм… Я, видите ли, только что беседовал с вашим отцом, который выглядит выбитым из колеи. Я объяснил ему, что устроил все так, что мистер Левин последует по нашему маршруту на другом судне, однако и это, судя по всему, не успокоило вашего отца.
– И все же никак не могу понять, отчего это вы направились на Ямайку вместо Гаваны?
– Я знал, что «Летящее облако» будет в Кингстоне и что мне удастся избавиться от мистера Левина при минимальных для него неудобствах.
– Что ж, очень мило с вашей стороны, я вечно буду вашей должницей.
– Я намерен в один прекрасный день полностью истребовать с вас этот долг. А можно поинтересоваться, что это вы прячете за спиной?
Чуть поколебавшись, она вытащила дагерротип.
– Кто это?
Он был явно потрясен, что отчетливо читалось в его зелено-голубых глазах. Подойдя к Эмме, капитан резким движением вырвал портрет.
– Ведьма! – прорычал он. – Кто, черт возьми, разрешил вам шарить в моей каюте?
– Но я вовсе не шарила…
– Хотел бы, черт бы вас побрал, узнать, как же тогда это называется?!
Подойдя к своему рабочему столу, он выдвинул один из ящиков, положил туда дагерротип и резко задвинул ящик. Затем так же стремительно, как вспыхнул от ярости, Скотт сумел обуздать свои эмоции. На лицо возвратилась его обычная сардоническая улыбка. «Очаровательно! – подумала Эмма. – А ведь он, оказывается, еще и актер! Посмотришь – сплошное самообладание, выдержка, а под ними, оказывается, скрывается страстный человек».
Раздался стук, и дверь открыл прислуживающий капитану мальчик.
– Можно накрывать на стол, капитан? – спросил Абнер.
– Да, мы обедаем вдвоем. Мисс де Мейер составит мне компанию.
– Слушаюсь.
Когда он вышел, воцарилось неловкое молчание.
– Ее зовут Чинлинг, – мягко сказал Скотт. – Мать ее – маньчжурская принцесса, отец – принц Кунг. Он был вице-королем Двух Куангов и самым, пожалуй, влиятельным человеком во всем Китае после императора и главного евнуха.
– Не уверена, что такое слово, как «евнух», можно так вот запросто произносить в присутствии дамы, – несколько чопорно сказала Эмма.
– Пардон, все время забываю, насколько вы респектабельны. А вы знаете, что такое «евнух»?
– Да. Но вот что такое «Два Куанга»?
– Это две китайские провинции – Куантунг и Куангси. Куангси граничит с королевством Лаос на юге, а Куантунг – это самая восточная территория. И Кантон, и Гонконг расположены на территории провинции Куантунг. Это два очень важных для императора города. Однако дело в том, что китайцы и сами не знают, чего хотят. За последние столетия их общество практически не претерпело изменений, их император до сих пор думает, что он – Бог…