Текст книги "Золото и мишура"

Автор книги: Фред Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 43 страниц)

Глава шестая

К тому времени, когда в Новом Орлеане Эмма взошла на борт «Императрицы Китая», она уже поняла, что беременна. У нее не было месячных, и, более того, она чувствовала, как внутри у нее начинает существовать что-то совершенно новое, особенное. Мысль о том, что она носит в себе ребенка Арчера – а в его отцовстве никаких сомнений и быть не могло, – вызвала у Эммы противоречивые чувства. С одной стороны, она испытывала затаенную радость при мысли, что в ней зреет живое напоминание о молодом человеке, в которого она так отчаянно влюбилась, и эта мысль помогала ей выкарабкаться из состояния депрессии, в которую поверг ее арест Арчера. С другой стороны, Эмма оказалась перед лицом чудовищных практических трудностей, с которыми сталкивалась всякая незамужняя женщина, собиравшаяся стать матерью-одиночкой. В ответ на ее признание в том, что между нею и Арчером была любовная близость, отец почти ничего не сказал, однако поступки его красноречивее всяких слов говорили о том, что он обо всем этом думает. Феликс не будил Эмму до тех пор, пока пароход не отчалил от Каира, чтобы таким образом предотвратить всякую безрассудную попытку дочери последовать за Арчером. Эмма знала, что про себя он говорит примерно следующее: «Да, я знаю, что Арчер не самый неприятный из грабителей банков молодой человек. Но будет куда лучше, если этого человека вовсе не будет в жизни дочери». И кроме того, Эмма отлично понимала, что отец совсем не придет в восторг от известия, что она беременна, не имея при этом семьи.

Эмме отчаянно хотелось хоть с кем-то поговорить, посоветоваться. Но с кем? Ведь не с Дэвидом же обсуждать проблему, тем более что он вовсе не горевал из-за отсутствия Арчера, а даже наоборот. На трехмачтовом клипере «Императрица Китая» набралась едва ли дюжина пассажиров, поскольку он считался в первую очередь грузовым судном. Однако все равно о таком интимном предмете Эмма не смогла бы поговорить ни с кем из этих посторонних людей.

В конце концов на второй день после выхода из порта Нового Орлеана, когда клипер скользил по водам Мексиканского залива, направляясь в сторону Гаваны, чтобы оттуда взять курс на Буэнос-Айрес, Эмма решилась подойти к графине Давыдовой. Элегантная русская светская дама, которая ехала со своей французской служанкой по имени Сесиль, понемногу подружилась не только с Феликсом, но и с Эммой. И хотя Феликс с каждым днем все более проникался романтическим чувством к графине Давыдовой, сама графиня, к удивлению Эммы, вела себя совершенно безупречно и ничем не давала дочери повода упрекнуть ее в желании окрутить отца. Ничто в поведении графини не подтверждало первоначального впечатления Эммы о ней как об авантюристке. Обаяние Давыдовой оказалось столь велико, что вспыхнувшая было враждебность Эммы по отношению к русской мало-помалу улетучилась, поэтому после дневного сна Эмма решилась-таки поговорить с ней. Она вышла на главную палубу, где и поджидала того момента, когда графиня выйдет из каюты, чтобы совершить прогулку на свежем воздухе. Ожидая выхода русской дамы, Эмма с интересом наблюдала за тем, что творилось на борту красивого клипера, который будет ее домом по крайней мере ближайшие четыре месяца.

Являясь самым быстрым кораблем, этот клипер был гордостью Америки. Эмма восхищалась царившей на судне чистотой и слаженной работой экипажа, хотя у нее и вызывала неудовольствие теснота каюты. Сейчас Эмма, задрав голову, с интересом наблюдала, как ловко карабкались по мачтам матросы, как под напором ветра вздувались огромные белые паруса, креня судно на левый борт, когда оно мягко скользило по водам залива.

– Прекрасно, не правда ли? – услышала она голос. Повернувшись, Эмма увидела настоящего гиганта, облаченного в капитанский китель. Будучи тридцати с небольшим лет – а именно так Эмма ориентировочно определила возраст капитана, – он явно производил впечатление: широкие плечи, узкая талия, густые волосы цвета огненной меди, а лицо едва ли не такое же, как и волосы, что являлось, подумала Эмма, результатом воздействия солнца, которое много дней подряд светило над капитаном. – Я имею в виду корабль, – добавил он, коснувшись своей треуголки. – Я уверен, что отличный клипер – самое прекрасное, что только есть на земле. Исключение составляют разве только прекрасные женщины вроде вас. Позвольте представиться, я Скотт Кинсолвинг, капитан этого судна, а также его владелец. Вы, насколько я понимаю, мисс де Мейер из третьей каюты?

– Совершенно верно, капитан.

У Эммы создалось вполне отчетливое впечатление, что капитан Кинсолвинг, который был почти на целый фут выше ее, заинтересовался ею отнюдь не по служебной необходимости, и потому она решила держаться с ним холодно и официально, насколько это позволяют приличия.

– В ближайшие примерно сто дней мы будем нередко видеться друг с другом, – продолжал капитан, – и поэтому хорошо бы нам сейчас познакомиться.

Он довольно-таки нахально улыбнулся, так во всяком случае показалось Эмме.

– Вот не знала, что, приобретя билет на пароход, я тем самым взяла на себя обязательство подружиться и с его экипажем, – сказала она, думая, что после такого ответа капитан наверняка заткнется.

Но он смотрел на Эмму своими зелено-голубыми глазами, такими же нахальными, как и его улыбочка.

– Я вовсе не член экипажа, мисс де Мейер. Пока вы на борту моего корабля, я – Бог. Всего доброго. – Он повернулся, намереваясь уйти, затем чуть помедлил, заглянул в ее аметистовые глаза. – И я действительно думаю, мисс де Мейер, что если бы взглядом можно было убить человека, то я давно уже был бы трупом.

– Рыжий бык! – пробормотала она едва слышно, как только капитан скрылся в служебном помещении. – Он что же, думает, что и вправду Бог? Подонок!

Корабль продолжал скрипеть и постанывать, подгоняемый ветром, дувшим в направлении Гаваны.

– Но поймите, дорогая Эмма, на корабле он действительноБог, – говорила ей графиня Давыдова минут двадцать спустя, когда они прогуливались по палубе. – Неблагоразумно так задирать нос перед капитаном. Пока мы в море, он распоряжается нашими судьбами.

– Может быть, это и так, но он показался мне просто самодовольным болваном!

Графиня рассмеялась.

– Вы обошлись с ним довольно-таки резко. Говорят, он один из самых богатых бостонских судовладельцев. Я также слышала, что его любовная жизнь полна скандалов и тайн.

– В самом деле? – спросила Эмма, у которой против ее воли эти слова пробудили определенный интерес. – И что же это такое?

– Ну, если бы мы с вами о них знали, то это уже не было бы загадкой, так ведь? А если и есть в мире что-нибудь вызывающее большее неудовлетворение, чем неразгаданная загадка, – то это загадка разгаданная.

Эмма улыбнулась. Ей был по нраву юмор графини Давыдовой, а легкий акцент русской дамы придавал ему элегантную пикантность.

– Но сказать не могу, как я рада, что цвет возвратился на ваши щечки, – продолжала графиня. – В последние несколько дней я наблюдала, как вы все более оживаете, и могу добавить, вашему отцу это тоже очень приятно видеть. Знаете, он очень волновался по поводу вашего здоровья. Но я сказала ему: «Время, дорогой мой Феликс, дайте ей время. Время лечит все раны, даже сердечные».

– Время никогда не сможет залечить мою рану, графиня.

– Пройдет время, и вы обнаружите, что в один прекрасный день лихой мистер Коллингвуд напрочь исчезнет из вашей памяти.

– Ну, это маловероятно хотя бы потому, что… – она набрала побольше воздуха в грудь, – что у меня будет от него ребенок.

Графиня Давыдова внимательно посмотрела на нее.

– В самом деле? – прошептала она.

– Боюсь, что да.

– И вы, разумеется, ничего не рассказали отцу?

– Нет, потому что, если честно, боюсь. Я так сильно люблю папу, и, кроме того, я совсем не уверена, что он захочет взглянуть на то, что случилось моими глазами. Я понимаю, что согрешила, и готова держать ответ за содеянное. Но мой бедный папочка, – Эмма тяжело вздохнула. – Боюсь, это известие может разбить его сердце.

– Конечно, это будет для него сильным потрясением, впрочем, этого и следует ожидать. Хотя, с другой стороны, ваш отец – трезвомыслящий человек, чем он, кстати, мне и нравится… Может быть, вам хотелось бы, чтобы я сообщила ему эту новость? Может, так будет лучше?

– Да! Я уверена, что так будет гораздо лучше. Я знаю, что папочка симпатизирует вам, и… Ну, словом, я надеялась, что вы сможете быть посредником. Жизнь поистине странная штука! Когда я впервые увидела вас, вы мне не понравились, и вот получилось так, что мы с вами подружились. По крайней мере я считаю вас своим другом.

Графиня слегка похлопала по руке Эммы.

– И я считаю точно так же, – с улыбкой сказала она, затем на секунду призадумалась. – Скоро мне придется рассказать обо всем вашему отцу. Конечно же, то, что вы теперь в интересном положении создает определенные проблемы, из которых отсутствие отца – не единственная.

– Что вы имеете в виду?

– Корабль пойдет вокруг мыса Горн как раз тогда, когда в Южной Америке зима. И наверняка будут жуткие ветры. Для женщины, которая собирается стать матерью, это совсем не то же самое, что отдыхать во Франкфурте, лежа в шезлонге, не так ли? Не исключено, что возникнут даже некоторые опасности.

– Я совсем не подумала об этом.

– Вы о многом не подумали. Но, увы, вот что такое любовь – наслаждение моментом и никаких мыслей о будущем. Милая моя, вы еще так молоды. Когда-то и я тоже была молоденькой, так что все это мне прекрасно известно, и потому я не говорю ни единого критического замечания в ваш адрес. Больше того, я должна помочь вам.

– Дорогая графиня, какая же вы добрая!

– Не столько «добрая», сколько практичная. И вообще, вы должны называть меня Зита. Потому что «графиня» звучит слишком официально. А Зита, по-моему, очень неплохое имя, так ведь? Когда мне было всего пять лет, я сама придумала себе это имя. Настоящее мое имя Ирина, точно так же, как у моей дочери. Но Зита звучит гораздо забавнее, вы не находите? В этом есть что-то цыганское. – Она улыбнулась. – Ну так как же преподнести эту новость вашему отцу? – Она пожала плечами. – Может, и вправду лучший путь – самый прямой: рассказать ему все как есть. Непременно после сытного обеда и стаканчика вина, может быть, даже после двух стаканчиков.

– У меня такое чувство, что вы очень хорошо изучили мужчин.

– О да, я немало про них знаю. Когда-нибудь я непременно расскажу вам историю моей жизни. Она почти такая же скандальная, как и жизнь капитана Кинсолвинга.

Образ высоченного рыжеволосого капитана возник в мыслях Эммы, которая неожиданно для себя обнаружила, что сгорает от желания выяснить, какие такие тайны были в капитанской жизни.

– Эта де Мейер из каюты номер три, – говорил тем временем Кинсолвинг своему штурману мистеру Розберри, – на редкость красивая.

– Ага, так и есть, капитан, – согласно кивнул мистер Розберри.

Мужчины стояли на кормовой палубе, за спиной рулевого. Мистер Розберри, молодой человек, уроженец Нью-Бедфорда, ранее бывший китобоем, поджидал, когда солнце скроется за горизонтом, чтобы можно было сориентироваться по звездам. И хотя ветер был сильный, что усложняло задачу, штурман надеялся, что ему удастся провести ориентировку. Как бы то ни было, а небо оставалось ясным, и звезды первой величины – такие незаменимые в северном полушарии ориентиры, как, например, Вега или Альдебаран, – должны были появиться на небосклоне очень скоро, как только зайдет солнце. В распоряжении штурмана будут считанные минуты, чтобы воспользоваться сектантом: требовалось, чтобы и звезды уже были различимы, и горизонт еще был достаточно хорошо виден. Оптимальные условия предполагали еще плюс ко всему тихое море, которое позволило бы сделать измерения с максимально возможной точностью. Однако мистер Розберри отлично знал, что идеальные условия бывают крайне редко, а в его профессиональные обязанности входило умение при всякой погоде ориентироваться по звездам. Ему нравилась работа штурмана, поскольку он был влюблен в звезды, красота и загадочность которых внушали ему благоговение.

Мысли Скотта Кинсолвинга были далеко от звезд. Он думал об Эмме де Мейер, ее аметистовых глазах, о ее груди и более сокровенных частях ее тела – все это сплошной чередой проносилось в воображении капитана. Скотт, будучи сыном рыбака, сколотил состояние тяжким трудом, и потому в душе его практически не осталось места для романтики.

– Действуйте, мистер Розберри, – вслух сказал он, – а я тем временем полежу у себя в каюте.

– Да, капитан.

– Постарайтесь получить как можно более точные координаты. Барометр падает, и я не исключаю, что в ближайшие несколько дней нам придется хлебнуть дерьма по самое горло. Потому я и хочу знать наше точное местонахождение.

– Сделаю, что смогу, капитан.

Как только Скотт покинул палубу и закрыл дверь, что вела в капитанские апартаменты, он автоматически отметил наличие на корабле положенных сигналов: красного для левого и зеленого – для правого борта. Скотт плавал с тех пор, как ему стукнуло четырнадцать, и его считали одним из наиболее умелых капитанов на «Китайском пути». Именно на этих маршрутах Скотту и удалось сколотить состояние. Компания «Китайская торговля» осуществляла перевозку товаров, произведенных на крупных фабриках Новой Англии, в далекий Китай, а обратно везла шелка, чай, специи, а также фарфор из Гонконга и Кантона. Многие коммерсанты, которые были связаны с торговыми операциями этого региона, со временем стали миллионерами. Пароходная компания Кинсолвинга, имевшая в своем распоряжении семь клиперов, сумела наладить отличный бизнес, и сам Скотт оказался вполне вознагражден за все тяготы своей профессии. Его уважали другие капитаны, хотя некоторые, наиболее занудные среди них, и говорили, что Скотту недостает подлинного совершенства в работе.

Дойдя до каюты, которая помещалась по правому борту, сразу под румпелем, капитан закрыл за собой дверь. Абнер Пибоди, прислуживающий ему четырнадцатилетний пацан, как раз зажигал огонь в лампах. Через иллюминаторы были видны последние отблески солнечного света.

– Кок как раз сейчас готовит суп из креветок вам на ужин, капитан.

– Отлично. А сейчас принеси мне ром, Абнер.

– Слушаюсь, капитан.

Несмотря на более чем скромное происхождение и склонность к употреблению крепких словечек в разговорах с матросами, Скотт вовсе не был намерен до конца жизни оставаться грубым неучем. Пять лет назад он преподнес двадцать тысяч долларов Гарвардскому университету, попросив, в свою очередь, президента Эдварда Эдвардса порекомендовать ему полсотни книжек, которые необходимо прочитать, чтобы стать образованным человеком. Президент Эдвардс в ответ на столь щедрую дотацию откликнулся с живейшим вниманием и выслал Скотту просимое количество томов, из которых капитан сумел уже одолеть два десятка. С некоторым удивлением Скотт ловил себя на мысли, что язычник Платон интересует его куда больше христианских авторов, творения которых он проштудировал.

Сейчас Скотт подошел к книжному шкафу, который занимал целую стену его весьма просторной каюты. В кожаных переплетах, защищенные медными застежками от качки, тома выглядели весьма солидно. Он вытащил с полки труд Кониерса Миддлтона «Вольное исследование чудодейственных сил, которые, как считается, существовали в Христианской Церкви на протяжении прошедших веков». Это был с большим трудом поддававшийся осмыслению, но все же интереснейший труд, написанный в 1748 году. Именно эту книгу капитан сейчас одолевал. Взяв ее, Скотт устроился на длинном диване возле иллюминатора. Подложив, чтобы было удобнее, еще несколько подушек, капитан с удовольствием растянулся на нем, а в это время Абнер принес оловянную кружку ямайского рома. Капитанская каюта была весьма изящно меблирована: Скотту нравилось окружать себя красивыми и удобными вещами, а бывая в плавании, он не видел причин отказываться от привычного комфорта.

Раздался стук в дверь. Это был Феликс де Мейер.

– Могу ли я видеть капитана Кинсолвинга? Я мистер де Мейер, из каюты номер пять.

– Входите, мистер де Мейер.

Скотт вскочил с дивана, едва только подумал об Эмме. Подойдя к гостю, он пожал руку хорошо одетому бородатому ювелиру из Франкфурта.

– Не желаете ли глоток рома, мистер де Мейер? Или, может быть, вы предпочитаете портвейн?

– Нет, благодарю вас, капитан.

– Садитесь, сэр.

Скотт сделал знак Абнеру оставить их одних и жестом предложил гостю занять место в красном плюшевом с бахромой кресле, Феликс сел, положил руки на набалдашник прогулочной трости.

– Насколько я знаю, капитан, – сказал он, – во время нахождения в море вы облечены правом совершать церемонии бракосочетания, не так ли?

– Совершенно верно.

– В таком случае, не могли бы вы сочетать браком мою дочь и мистера Левина? Если возможно, завтра.

Скотт внимательно изучал бородатое лицо Феликса, чуя в этой просьбе что-то недоброе.

– Да, вообще-то я мог бы… Но только…

Дверь с силой распахнулась, и глазам Скотта предстала одна из самых необычных картин, какую ему когда-либо доводилось видеть. В дверях в зеленом бархатном платье стояла Эмма. Глаза ее были широко раскрыты, затянутые в перчатки руки растопырены, отчего возникало впечатление, будто она собиралась взорвать каюту.

– Не-ет! – закричала она, устремившись к отцу. – Папочка, ты не можешь заставить меня выйти замуж за Дэвида! Я не люблю его и не позволю, чтобы второй раз подряд меня насильно выдавали за нелюбимого человека!

– Эмма, ступай в свою каюту!

– Нет! – Она обернулась к Скотту. – Ну скажите, ведь наверняка есть какое-нибудь правило, запрещающее выдавать женщину замуж против ее воли, разве нет?

Скотт так и впился в нее взглядом. Когда он в первый раз увидел Эмму, то подумал, что она прекрасна. Теперь же он пришел к заключению, что она восхитительна. Казалось, гнев добавил ей красоты, превратив эту красоту в подлинное великолепие. «Боже мой, – подумал он, – а ведь не прав я был, не прав… Это не женщина. Это – богиня!»

– Действительно, мисс де Мейер, вы правы. И хотя правила такого не существует, но я, разумеется, не буду женить кого бы то ни было, в том числе и вас, против воли.

Она улыбнулась ему.

– Благодарю вас, капитан. – Затем вновь повернулась к отцу. – Видишь, папочка? Это тебе не десятый век, и мною нельзя помыкать, словно рабыней. Я вышла за Антона Швабе потому, что этого желала мамочка, но за Дэвида я ни в коем случае замуж не выйду. Я люблю другого человека.

– Грабителя, который теперь уже наверняка в тюрьме. – Феликс поднялся. – Когда мы прибудем в Гавану, капитан?

– Если ветер не переменится, то послезавтра.

– Я устрою так, что Дэвид женится на тебе там, на острове. Я полагаю даже, что в Гаване может отыскаться синагога, что, разумеется, было бы для меня предпочтительнее.

– Папочка…

– И слушать не желаю! – оборвал он дочь, подняв голос почти до крика, чего ранее Эмма за отцом не замечала. – Я люблю тебя, Эмма, и ты прекрасно это знаешь. И никогда, разумеется, не заставлял тебя делать что-то, что противоречит твоим интересам. Дэвид – превосходный молодой человек, который будет тебе прекрасным мужем. И хватит об этом! – С этими словами Феликс вышел из капитанской каюты, закрыв за собой дверь.

Несколько секунд Эмма стояла неподвижно, уставившись на закрытую дверь, а Скотт в это время неотрывно смотрел на нее. Наконец Эмма прошептала:

– Не бывать тому…

– Если бы я был азартным человеком, я бы держал пари, что вы выйдете замуж.

Она резко повернулась к нему. И вновь на губах капитана играла наглая улыбочка. Она собралась было дать ему достойную отповедь, ибо капитан был ей и вправду неприятен, однако в последний момент передумала. «Как-никак, он мой союзник, – подумала Эмма, – а сейчас мне понадобится любая помощь».

– Вы не знаете, в Гаване есть синагога? – спросила она.

– Нет. Там есть множество католических соборов. Как вы думаете, отец ваш удовлетворится католической церемонией?

– Скорее умрет. Тогда, возможно, я буду свободна от…

– На Ямайке есть синагога.

Эмма подозрительно взглянула на него.

– Но ведь вы не собираетесь останавливаться на Ямайке?

– Можем и остановиться.

И опять эта его наглая улыбка. «Черт бы его побрал! – подумала Эмма. – Играет со мной, как кошка с мышкой. Так и хочется влепить ему пощечину! Но благоразумнее быть с ним поприветливее».

– Вы были столь галантны, капитан, – бархатным голосом произнесла она, сопроводив эти слова одной из своих наиболее неотразимых улыбок. – Я имею в виду то, что вы отказались женить меня против моей воли. Весьма признательна вам за это. Я также совершенно уверена, что вы не намерены делать остановку на Ямайке, так ведь?

Он отвесил ей шутливый поклон.

– Расстроенные мамзели всегда поднимают со дна моей души все самое лучшее, что только там имеется, – сказал он. – Мы даже и близко к этой самой Ямайке не подойдем. И, конечно, я мог бы помочь вам расхлебать всю эту кашу, если вам угодно.

– Могли? Каким же образом?

– Вы задали сейчас этот вопрос столь темпераментно, что я могу сделать вывод: вы сильно влюблены в этого мистера Левина.

«Черт бы его побрал!» – подумала Эмма, а вслух сказала:

– Дэвид – мой лучший друг, однако я совсем его не люблю, и это более чем очевидно. И я была бы вам крайне признательна, капитан Кинсолвинг, если бы вы прекратили ваши подтрунивания на мой счет.

– Вижу, у вас не только характер, но и острый язычок! Интересно, а сам мистер Левин понимает, во что он позволяет втянуть себя? Что-то говорит мне, что лет этак через двадцать вы вообще превратитесь в сварливую фурию.

– Не имеет значения, что будет через двадцать лет! Вы говорили, что знаете способ, как мне выбраться из этой ситуации.

– Да, но сперва объясните, отчего это вашему отцу так не терпится выдать вас замуж. Тут, мне кажется, попахивает порохом.

Эмма напряглась, однако сумела не покраснеть. Она не краснела никогда в жизни!

– Я не стыжусь сказать правду, – сказала она. – У меня будет ребенок.

Капитан ухмыльнулся.

– Полагаю, что счастливым отцом ребенка как раз и является тот самый грабитель, которого упомянул ваш отец?

– Да, хотя это не ваше дело.

– Для такой молодой женщины вы уже много успели совершить, мисс де Мейер. А вот интересно, если бы я ограбил банк, смогли бы вы тогда влюбиться в меня?

– Капитан Кинсолвинг, даже если бы я была Евой, а вы Адамом, то и тогда я скорее согласилась бы умереть старой девой, чем влюбиться в вас.

– О, для рода человеческого это имело бы самые серьезные последствия. Лучше расскажите мне о вашем грабителе.

– Он ласковый, смелый и красивый до невозможности. Я буду любить его до самой смерти. А теперь прошу вас, расскажите, каким образом вы намереваетесь помочь мне.

«Надо же, – подумал Скотт, – какая потрясающая маленькая плутовка!»

– Когда мы прибудем в Гавану, мисс де Мейер, – учтивым тоном сказал он, – вы сами увидите.

«До чего же он противный человек, до белого каления может довести», – подумала она, вслух же сказала:

– Значит, мне нужно будет ждать до самой Гаваны, не так ли? Что ж, благодарю вас, капитан Кинсолвинг, за все, что вы делаете для меня.

И она направилась к двери, но с проворством кошки капитан кинулся наперерез и успел преградить Эмме дорогу.

В таком случае вы можете продемонстрировать свою благодарность, – с усмешкой сказал он. Она остановилась как вкопанная.

– Капитан Кинсолвинг…

– Называйте меня Скотт.

– Я предпочла бы не выходить за рамки формальных отношений. Так что, пожалуйста, позвольте мне пройти.

– Мне кажется, вы не вполне понимаете ситуацию. Я не намерен делать людям добро за просто так. И коли уж вы хотите, чтобы я помог вам не попасть в грязные лапы мистера Левина, вам придется отплатить мне, по самым скромным подсчетам, как минимум одним поцелуем.

Эмма уставилась на него.

– Сразу видно, что вы не джентльмен.

– Раз уж вы вели себя столь свободно с вашим банковским грабителем, то я могу сказать, что и вы не леди. Эмма, когда вы сердитесь, вы прекрасны, но верьте на слово, что краснеющая экс-девственница – далеко не самая лучшая ваша роль.

– Вы самый отпетый грубиян, какого только мне доводилось видеть. И я не давала вам разрешения называть меня по имени.

– Понимаю. Словом, мне сейчас недосуг спорить с вами. – Он открыл для нее дверь. – Надеюсь, вы будете счастливы с мистером Левином.

Эмма смотрела, как капитан подошел к рабочему столу и развернул свои карты.

– Ну ладно, пусть так. Поцелуйте меня.

Подойдя к Скотту, она подняла лицо. Мгновение капитан сверху вниз оценивающе смотрел на нее. Избегая встретиться с ним взглядом, Эмма отвела глаза.

– Я буду ждать, пока вы не соизволите посмотреть на меня, – наконец произнес он. – В самом деле, Эмма, не так уж я ужасен, чтобы даже не взглянуть на меня.

Она впилась в него взглядом.

– Только поторопитесь, у меня масса дел.

– У вас, раз уж на то пошло, какой-то совершенно удивительный способ наполнять сердце мужчины возвышенными чувствами. Но придет день, Эмма, и вы будете умолять, чтобы я поцеловал вас.

– После дождичка в четверг, когда свиньи летать научатся. Ну, так я жду!

Обняв ее, он впился губами в ее губы и не выпускал ее как минимум минуту. Наконец отпустил ее, и они посмотрели друг на друга. И опять на его тонких губах заиграла оскорбительная усмешка.

– Ну как, – поинтересовался он, – зажег я священный огонь в вашей груди?

– Не высекли ни единой искорки!

С этими словами она покинула каюту. Пройдя несколько шагов по узкому проходу, Эмма приложила руку к сердцу и тяжело привалилась к корабельной переборке. Глубоко вздохнув, подняла голову, посмотрела на раскачивающийся судовой фонарь. «Бог ты мой, – подумала она, – никто прежде не целовал меня так. Он заставил меня почувствовать себя прямо-таки девкой!»

Эмма распрямилась, и на ее лице вновь появилось решительное выражение. «Но все равно, я никогда не дам ему почувствовать, что мне это очень понравилось, – твердо решила она, направляясь к себе в каюту. – Самодовольная обезьяна!»