Текст книги "Золото и мишура"

Автор книги: Фред Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 43 страниц)

Экипаж как раз свернул на Ринкон-Хилл, как вдруг первый приступ резкой боли словно ножом полоснул по животу. К тому времени, как экипаж остановился напротив особняка, у Эммы едва хватило сил, чтобы выбраться наружу. Кан До поспешил помочь хозяйке, которая согнулась пополам, обхватив руками живот и тяжело дыша от боли.

– Тайтай болеть? – спросил встревоженный слуга.

– Кажется… – новый приступ боли обжег внутренности. – Кажется, меня отравили.

– А где тайтай была?!

Эмма не знала, что ответить. Плача от боли, она упала, и Кан До не сумел удержать ее. Слуга громко позвал других «поднебесников», которые, не заставив себя ждать, стремительно сбежали вниз по ступенькам веранды.

– Я отвозил ее в дом номер 2 по Дюпон-гэ, – сообщил возница.

– А-ай-яй! Это Чинлинг! Она дать «клык дракона». Скорее! Мы должны успеть… Скорее! – Четверо молодых китайцев подняли стонущую Эмму на руки и понесли в дом, а потрясенный возница взмахнул кнутом, и лошади понеслись по Рикон-Хилл. Возница нахлестывал, торопясь разнести новость по всему Сан-Франциско.

Глава седьмая

– И ты еще называешь себя репортером?! – завопила Чикаго, врываясь в тесный офис «Бюллетеня Сан-Франциско». – Эмма Кинсолвинг умирает, а ты рассиживаешься здесь и строчишь редакционные статейки о необходимости этих чертовых тротуаров! Оторви свою задницу от стула и немедленно лети на Рикон-Хилл! Нужен материал!

Дэвид Левин уставился из-за стола на белое боа Чикаго, которое трепетало, словно под напором урагана.

– Эмма умирает?!

– Да! Говорят, будто бы Чинлинг подсыпала ей в пирожное какую-то китайскую отраву. Эмму сейчас выворачивает наизнанку. Ну, лети! Чего ты ждешь?!

Образ Эммы, на которую Дэвид некогда молился, промелькнул в его сознании, он рванулся мимо Чикаго к дверям, вскочил на лошадь. Поскакав в сторону Ринкон-Хилл, Дэвид вдруг осознал, что от ненависти и гнева не осталось и следа при одной только мысли о том, что Эмма умирает. Перед ним всплыл образ прекрасной девушки в белом платье, которая играет на рояле в бело-золотистой зале.

«Эмма умирает?! Нет же, Господи, она слишком прекрасна, чтобы умереть!»

– Скотт, – прошептала Эмма. – Где Скотт?

Она лежала на постели, мокрая от пота. Перепуганная Зита отирала Эмме лицо. Доктор Грей уже, наверное, в десятый раз считал пульс. Феликс, посеревший от горя, стоял в ногах кровати.

– Скотт скоро приедет, – сказала Зита, хотя не имела понятия, где Скотт мог быть сейчас. Она знала лишь, что всю последнюю неделю Скотт был в Лос-Анджелесе. – Он скоро будет.

– Скотт…

Глаза Эммы были закрыты, и потому находящиеся в комнате не могли понять, в сознании она или же бормочет в бреду.

– Я не хочу умирать без Скотта…

Феликс подошел ближе и взял из рук доктора ее ладонь.

– Ты и не умрешь, дорогая, – сказал он, моля Бога, чтобы оказаться правым.

Кан До дал Эмме лекарство, которое вызвало у нее рвоту. Это было два часа тому назад, и хотя приступы боли явно ослабли, Эмма, казалось, угасала на глазах. Доктор Грей, как обычно, ничего не мог поделать.

– Ты поправишься, – продолжал меж тем Феликс и, перейдя на немецкий, добавил: – Es werd' alles gut gehen. Du hast nicht zu fürchten, schätzchen ^[15].

– Скотт… – снова прошептала Эмма и заметалась по постели. – Где ты? Я люблю тебя, Скотт… Пожалуйста, приди, пока я не умерла…

Феликс прикоснулся губами к руке дочери затем поспешил из комнаты, чувствуя себя совершенно беспомощным. Он никак не мог поверить, что его дочь умирает. Не его ли в том вина? Ведь именно он привез ее через полмира сюда, на эту Богом забытую землю, где китаянки-сожительницы могут позвать на чашку чая и отравить, где единственный доктор оказывается абсолютно некомпетентным. На галерее второго этажа Феликс разрыдался, закрыв лицо руками. Неужели его жизнь рушится на глазах? Сначала Матильда, теперь Эмма…

– Герр де Мейер!

При звуках знакомого голоса он вздрогнул и обернулся. Вытирая глаза, поспешил вниз по ступеням. Внизу в большом холле стоял и смотрел на Феликса какой-то плохо одетый молодой человек. Из-за бороды Феликс поначалу не узнал его, затем воскликнул:

– Дэвид!

– Как Эмма?

Феликс покачал головой. Дэвид быстро взбежал по главной лестнице, держа запачканную грязью шляпу в руке. Оказавшись возле Феликса, тяжело дыша, он проговорил:

– Умерла?!

– Нет еще.

– Чем я могу помочь?

– Попытайся отыскать капитана Кинсолвинга. – Услышав эту просьбу, Дэвид напрягся. – Она хочет видеть его. Может, это ей поможет, как знать…

– А где он?

– На той неделе он уехал в Лос-Анджелес… Боже, не дай ей умереть!.. – Ухватившись обеими руками за балюстраду, Феликс вновь разрыдался.

Дэвид секунду смотрел на него, затем бросился вниз по лестнице и выбежал из дома. Вскочив на лошадь, он поскакал по старой Королевской дороге, сделанной еще испанскими миссионерами: дорога эта представляла собой становой хребет Калифорнии, поскольку соединяла Север и Юг. Тот факт, что Дэвид ненавидел Скотта Кинсолвинга, не играл сейчас никакой роли. Эмма умирала, и потому все ужасные слова, какие Дэвид произносил в ее адрес, все инсинуации, каковыми он уснащал свои газетные материалы – все это сейчас вернулось к Дэвиду подобно бумерангу. Как же Эмма должна ненавидеть его! И какую он сам допустил ошибку, не дав ей возможности хотя бы объясниться! Ведь вполне может быть, что именно беременность и ребенок вынудили Эмму выйти замуж за Кинсолвинга. Ну конечно же, так оно и было! Разве не назвала Эмма своего ребенка Арчером?! «Ох, и дурак же я! – говорил себе Дэвид. – Как же я мог возненавидеть ту самую женщину, которую так сильно любил?!»

– В итоге этот дон Висенте мне даже понравился, – сказал Скотт Уолтеру Хазарду, когда они тряслись в экипаже в нескольких милях к югу от Сан-Франциско. Он понравился бы мне даже в том случае, если бы не пообещал получить для нас голоса калифорниос. Но уж коли он пообещал, я могу сказать, что он мне нравится еще больше. Я вовсе не страдаю от избытка альтруизма, но если в конечном итоге из Калифорнии и получится нечто стоящее, то между нами, гринго, и калифорниос должно быть достигнуто какое-то согласие.

– К нам приближается всадник! – крикнул им сверху кучер.

Скотт высунулся из окошечка экипажа и увидел, что к ним, размахивая рыжевато-коричневой шляпой, галопом мчится какой-то молодой человек.

– Капитан Кинсолвинг!

Скотт сразу узнал во всаднике Дэвида Левина, которого нередко видел входившим или выходившим из офиса «Бюллетеня», расположенного на Портсмут-сквер. Сколько же раз, покуривая, читал Скотт злобные редакционные статьи, написанные Левином!

Подскакав и резко развернув лошадь, Дэвид закричал:

– Ваша жена, сэр! Эмма умирает! Вам нужно торопиться!

Скотт был весьма удивлен.

– Это что же, черт возьми, какая-нибудь злобная шутка?

– Нет же! Ее отравила женщина по имени Чинлинг!

– Боже! Кучер, пришпорь лошадей! Ну же, шевелись!!!

Экипаж затрясся еще сильнее, когда четверка лошадей галопом устремилась к северу, в Сан-Франциско.

Когда экипаж резко затормозил перед особняком на Рикон-Хилл, было уже девять часов вечера. Возле дома собралась изрядная толпа, поскольку Эмму в городе хорошо знали, а история об отравлении, подобно лесному пожару, пролетела по всем прилегающим кварталам. Когда Скотт выскочил из экипажа кто-то из толпы крикнул:

– Мы молимся за вас, капитан! А если уж она умрет, то проклятые «поднебесники» поплатятся за это!

– Именно! Еретики и язычники поплатятся! – крикнул еще кто-то, и этот призыв был поддержан множеством других голосов.

Выпрыгнув из экипажа, Скотт вопросительно взглянул на Дэвида и бросился на веранду. За ним бежали Дэвид и Уолтер. Стремительно одолев главную лестницу, Скотт поднялся на галерею второго этажа, где его встретил заплаканный Кан До.

– Как она? – спросил Скотт.

Кан До в отчаянии покачал головой.

– Не хорошо, капитан босс. Может, вы суметь ей помочь.

– Скажи, это правда? Это сделала Чинлинг?

– Да, она давать тайтай «клык дракона» в пирожных…

– Ч-черт!.. – Скотт бросился в спальню.

Увидев его, Зита резко встала с колен и, сделав навстречу несколько шагов, взяла Скотта за руку.

– Ну наконец-то, слава Богу! – прошептала она. – Эмма звала вас.

– Кан До дал ей рвотное, – подойдя к ним, сказал Феликс. – Если Эмма выживет, то лишь благодаря вашему слуге.

– Да, а пока там снаружи собралась разъяренная толпа, готовая линчевать всех китайцев в Сан-Франциско, – негромко сказал Скотт, подходя к постели.

Увидев Эмму, он невольно содрогнулся. Она была так бледна и неподвижна, что на мгновение Скотту показалось, будто в те несколько секунд, когда он разговаривал, Эмма, возможно, умерла. Затем он увидел, как губы жены едва заметно шевельнулись. Упав на колени у изголовья, Скотт сделал знак остальным покинуть комнату. Он знал, как действует «клык дракона» – один из великого множества ядов в китайской фармакопее, в основе которого особый наркотик, издавна использовавшийся при императорском дворе для того, чтобы избавляться от надоевших или старых наложниц в императорском гареме. С помощью этого яда, случалось, избавлялись и от неугодных министров.

В голове Скотта не укладывалась мысль, что Чинлинг могла прибегнуть к этому чрезвычайно болезненному яду для того, чтобы убить Эмму. «Как же я ошибался в отношении Чинлинг! – подумал сейчас Скотт, склоняясь над Эммой. – Я чувствовал свою вину перед ней и потому вознес ее на пьедестал. Но если она убила Эмму, клянусь Господом, она за это заплатит!»

Он поцеловал жену в лоб.

– Эмма… – прошептал Скотт.

Она открыла глаза, выплывая из океана забытья.

– Скотт… – прошептала Эмма чуть слышно. – Ты приехал…

– Да, и ты поправишься, дорогая…

Он взял ее руку, и в ответ Эмма чуть улыбнулась.

– Скажи, вот было бы забавно, если бы я и вправду была твоей дорогой!

– Это вовсе не забавно, это – правда.

На глазах у нее выступили слезы.

– Ох, Скотт, ты все играешь со мной. Но все равно хорошо, что ты приехал. Я хотела видеть тебя рядом.

– Я вовсе не играю с тобой, Эмма…

– Ты никогда меня не любил, – прошептала она, вновь закрывая глаза. – Весь наш брак был сплошным фарсом.

– Вначале я не любил тебя, признаю. Я всего лишь считал тебя красавицей, но тогда я любил Чинлинг.

Эмма вновь открыла глаза.

– Теперь я знаю, почему: она проделывала с тобой все эти отвратительные вещи… «Нефритовая девушка играет на флейте»…

Глаза у Скотта округлились.

– Она рассказала тебе об этом? – шепотом спросил он.

– Да. И что же, тебе действительно нравилось? И ты на самом деле курил опиум?

Скотт покраснел, но не от гнева.

– Да, выкурил несколько трубок. И кроме того, Чинлинг действительно показывала мне все эти позиции. Признаюсь, мне они нравились. Но как только я встретил тебя…

– Ох, Скотт, – вздохнула Эмма. – Однажды ты как-то сказал, что я не очень-то похожа на девственницу. В данном случае ты не слишком-то похож на Ромео. Не нужно притворяться.

– Но я вовсе не притворяюсь! Я… – он поцеловал ее руку. – Я такой идиот, Эмма! У меня нет таланта говорить красивые слова, но я клянусь перед Господом Богом, что ты – единственная женщина в моей жизни. Я так заблуждался насчет Чинлинг. Я чертовски ревновал тебя к Арчеру.

– Арчер… – Эмма отвернулась, и по щекам ее потекли слезы. – Бедный Арчер. – Она посмотрела на Скотта. – Пообещай мне, что после того, как меня не станет, ты будешь хорошо относиться к маленькому Арчеру. Пообещай мне.

– Конечно же, обещаю. Но ведь ты не…

– И ты действительнобудешь его любить?

– Я уже люблю его.

– Скотт…

– Да?

– Знаешь, мне очень понравились те драгоценности, которые ты подарил – они такие замечательные. Но как только меня не станет, попроси папочку, чтобы он продал их и на вырученные деньги построил здесь, в Сан-Франциско, больницу. Городу очень нужна больница. И кроме того, мне хочется именно таким образом оставить о себе память. Ты сделаешь это для меня?

– Да, я сделаю все, что угодно, но ведь ты не умрешь!

Эмма закрыла глаза.

– Вот и хорошо. Кажется, что, помимо всего прочего, ты действительно добрый человек.

– Не такой уж добрый, и вообще, все эти разговоры кажутся мне сродни рытью собственной могилы. Ты должна бороться за жизнь!

– Я не против того, чтобы умереть. И ты не должен злиться на Чинлинг. Она сделала так, потому что все еще любит тебя. Любовь… Всю жизнь я жаждала любви, а вот теперь… теперь, судя по всему, любовь меня и погубила.

– У тебя сейчас слишком плаксивое настроение, – сказал Скотт, чувствуя нарастающее раздражение. – Если ты и умрешь, то разве что утонув в собственных слезах. А теперь прекрати эту сцену прощания у смертного одра и начинай бороться за жизнь.

Эмма открыла глаза, и он увидел, как в них полыхнул огонь.

– Какой же ты все-таки ужасный человек! – набросилась она на мужа. – Мучаешь, ругаешь меня, когда я умираю…

– Ничего ты не умираешь! – вскричал он.

– Да откуда ты знаешь?! – собрав силы, крикнула Эмма в ответ, хотя крик ее получился не очень громким.

Скотт выпрямился, улыбнувшись: теперь-то он знал, как можно спасти Эмму.

– И еще вот что. Раз ты отказываешься поверить в то, что я тебя люблю, я сделаю сейчас так, что ты настолько разозлишься на меня, что тебе будет уже не до смерти. Слушай. Твой разлюбезный Арчер вовсе не мертв, это я заплатил детективу за то, чтобы он сказал тебе о его смерти.

– Что?! – Эмма резко отняла голову от подушки. – Почему?!

– Потому что я знал: это единственный способ убрать его из твоей жизни. Потому что я люблю тебя и не желаю ни с кем делить. Я послал Одноглазого в Огайо, и он подкупил начальника тюрьмы, чтобы Арчера, часом, не выпустили оттуда.

– Не верю! – воскликнула она.

– Но это именно так. Я рассудил, что если они продержат Арчера за решеткой еще лет пять, ты позабудешь его.

– Ты ужасный человек! О, мой дорогой Арчер… Он жив? – Эмма попыталась встать с постели, но Скотт не позволил.

– До чего же я рад видеть, как ты понемногу отодвигаешься от могилы, любовь моя! Однако сейчас еще рановато подниматься с постели.

– Оставь меня! – сказала она, вырывая у мужа руку. – О, как я ненавижу тебя! Ты животное, ты лжец, притом отвратительный, мерзкий эгоист… Ох! – Схватив одну из подушек, Эмма швырнула ее в Скотта. Он схватил подушку, засмеялся и пошел к двери. Открыв ее, он увидел мрачные лица Феликса, Зиты, Дэвида и Кан До.

– Похороны отменяются, – ухмыляясь, объявил Скотт. – Моя любимая жена только что пережила новое рождение.

Тут что-то ударило его по затылку. Скотт нагнулся и поднял с пола предмет, каковым оказалась серебряная щетка для волос. Щетка Эммы.

Тут они услышали крик в спальне. Оттолкнув Скотта, Зита ворвалась туда и увидела, что Эмма стоит на коленях рядом с постелью.

– С вами все в порядке? – спросила Зита, склоняясь над ней.

– Кажется, я… – Эмма задыхалась, – кажется, я переоценила свои силы… несколько…

– Вам нужно лечь в постель и оставаться там, – твердым голосом сказала Зита, помогая Эмме подняться. – Вы очень больны.

– Он солгал мне, Зита, – прошептала Эмма, забираясь на постель. – Арчер жив. Скотт солгал! Я никогда не прощу ему этого! Я вышла замуж за самого отвратительного в мире человека!

– Может быть, – согласилась Зита, натягивая на нее одеяло. – Хотя, с другой стороны, еще каких-нибудь четверть часа назад вы умирали, а теперь… – Она поправила подушку. – Теперь мне кажется, что еще некоторое время вы еще побудете среди нас. Так что, даже если капитан Кинсолвинг и ужасный человек, может быть, он не такой уж плохой врач, а?

Глава восьмая

Когда Скотт мчался верхом в направлении Дюпон-гэ, он пытался как-то оправдать Чинлинг, пытавшуюся убить Эмму, пытался совместить образ убийцы с образом той милой девочки, какой он ее знал. Если Чинлинг и не была кроткой в европейском смысле этого слова, Скотт тем не менее никогда не замечал в ней тяги к насилию. Если кто и отличался этим качеством, то это Ах Той. Манчжурская принцесса могла совершить любую жестокость. Но ее дочь?.. Скотту не очень-то верилось…

Когда он достиг наконец дома номер 2, было уже поздно, хотя главная улица Маленького Китая еще изобиловала людьми, которые делали покупки в магазинчиках или же просто прогуливались перед сном. Скотт привязал лошадь и взбежал по ступеням дома Чинлинг, того самого, куда несколько раз наведывался, желая взглянуть на Стар. В доме было темно. Скотт позвонил.

Тишина.

Он снова позвонил. Затем попробовал, закрыта ли дверь на замок. Дверь медленно подалась.

Скотт вошел в темный холл. Припомнив, что где-то здесь на столе обычно стояла керосиновая лампа, он осторожно нащупал ее в темноте, зажег фитиль. Закрыв входную дверь, Скотт пошел в задние комнаты, пытаясь понять, почему дом выглядит таким безмолвным. В этой тишине было что-то призрачное и даже жутковатое.

У дальней от двери стены холла Скотт поднял занавеску и открыл дверь. Гостиная была освещена двумя свечами, которые дружно затрепетали, едва только из холла через дверь потянуло сквозняком. Подсвечники со свечами стояли на полу, по бокам статуи каменного Будды.

Стоя на коленях перед статуэткой, спиной к Скотту, молилась Чинлинг.

– Чинлинг? – мягко сказал Скотт. Никакого ответа. Он поставил лампу на стол. И еще до того, как он прикоснулся к плечу Чинлинг, Скотт уже знал, что она мертва. От его прикосновения она упала на бок, и Скотт разглядел торчавший в животе нож и лужу крови.

– Она убила себя, – раздался голос. Скотт резко обернулся и увидел Крейна, вышедшего из темноты. – Она знала, что, после того как отравить ваша жена, все круглоглазые будут поднимать шум против нас, «поднебесников», и что ее обязательно убивать, может быть, даже «Комиссия бдительности». Другие «поднебесники» тоже могут убивать. И чтобы предотвратить все это, она взяла у себя свой жизнь. Она сказать мне, что больше ей незачем жить.

– Но почему?! И зачем она отравила Эмму? Я знаю Чинлинг. Она была очень доброй, в ней не было зла.

Крейн подошел ближе, и свет керосиновой лампы озарил его лицо.

– И насколько хорошо вы знать Чинлинг? – тихо спросил он. – Она так вас любить. Она давать вам такой огромный наслаждение. Она дочь вам родить. И после всего этого вы бросать ее ради другой женщина, круглоглазый. Чинлинг плакать много дней. «Мой Скотт меня бросил», – вновь и вновь повторять она. И постепенно любовь ее обратился в ненависть. Вы счастливый, что она не попыталась убить вас. Вы ведь отвергать ее любовь из-за разреза ее глаз и цвета кожи. Вы есть круглоглазый сукин сын. Ее смерть по причине из-за вас.

Скотта передернуло от этих слов, хотя в глубине души он понимал: все так и есть. Юноша стоял сейчас менее чем в двух футах, как раз против Скотта. Глаза его пылали ненавистью, словно бы он хотел взглядом испепелить Скотта.

– А как же Стар? – прошептал Скотт. – Что будет с ней?

– Стар – ваша дочь. Вы брать ее, если хотите. Все остальное принадлежать мне, я наследник.

– Ты?!

– Да. Чинлинг сказать мне, что она указать это в свой завещание. Если вы не верить мне, тогда идите в офис адвоката, который заниматься делами Чинлинг. Завещание у него. Все законно.

– А как же Ах Той?

– Она в Китае. Может быть, она сумеет приехать сюда живая, а может и не сумеет. Теперь я самый богатый китаец в Сан-Франциско. Я становиться Кай Йи Маленького Китая.

– Кай Йи?

– Это значит Большой Босс. «Поднебесник» номер один.

Скотт презрительно усмехнулся.

– Для мальчика ты очень даже смышлен.

Лицо Крейна застыло. Он оглянулся по сторонам, поднял сжатые кулаки и развернулся боком к Скотту. Со стремительностью молнии нанес он удар правой ногой в грудь противнику, отчего массивный морской капитан пролетел по воздуху и рухнул всей своей тяжестью на плетеную софу. Приземлившись, Скотт схватился за желудок и застонал, вызвав на лице Крейна легкую усмешку.

– А вы говорить, «мальчик»…

– Я чувствую себя побежденной, – говорила на следующее утро Эмма, лежа в постели. – Скотт сумел-таки победить меня.

– Звучит так, словно речь идет о войне, – сказала Зита, которая сидела возле постели больной и вязала одеяльце для маленького Арчера.

– Вполне может быть. Наверное, брак и есть в некотором роде война. Как бы то ни было, а Скотт победил.

– Дорогая Эмма, вы слишком мелодраматичны и слишком несправедливы к нему.

– Да нет же, Зита! Я пыталась полюбить его. Было даже такое время, когда я убедила себя, что люблю его. Но всякий раз он умудрялся сделать какую-нибудь мерзость, как, например, то, что он сделал с Арчером. Скотт порочен по самой своей сути. Не представляю, как я смогу и дальше жить с таким человеком. Я не знаю, что делать.

– А не думаете ли вы, что вчера он, возможно, просто пытался спасти вашу жизнь?

– Даже если и так, это не извиняет его за все то, что он сделал с Арчером. Он разбил всю его жизнь…

Раздался стук в дверь. Зита отложила вязанье и поднялась.

– Если это Скотт, скажите, чтобы уходил. Я не желаю с ним разговаривать.

Зита подошла к двери и открыла ее.

– Доброе утро, капитан.

– Как Эмма? – спросил он.

– Убирайся! – крикнула она с постели.

Зита приподняла бровь, как бы говоря, что сейчас не лучшее время для свидания.

– Я на одну минутку, – прошептал Скотт. – Если вас не затруднит, оставьте нас вдвоем.

– У нее сейчас подавленное состояние.

– Могу себе представить.

Зита посторонилась, пропуская Скотта. Затем тактично вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. Скотт стоял возле самой двери, глядя оттуда, как Эмма буравит его взглядом.

– Мне и в самом деле нечего тебе сказать, – заявила она.

– Значит, буду говорить я. Понимаю, ты сердишься. Да я, впрочем, и не виню тебя. Я сделал ошибку, о которой весьма сожалею.

– Ты – сожалеешь?! Это насчет Арчера?

– И я пытаюсь исправить то, что сам же и сделал. Мистер Эпплтон час тому назад отправился в Нью-Йорк. Он пересечет Панаму по новой железной дороге, которую только что ввели в действие, так что через шесть недель он уже может быть в Нью-Йорке. В таком случае, через восемь недель он будет в Огайо. Одноглазый уже побывал в тюрьме штата Огайо, и с этим ничего не поделаешь. Но Эпплтон встретится с начальником, тюрьмы, переговорит с ним, даст ему много больше того, что уже было дано, если это понадобится для того, чтобы исправить то, что сделал Одноглазый. И, коме того, я положу на счет Арчера в Коламбус-банке десять тысяч долларов с тем, чтобы он мог по выходе из тюрьмы воспользоваться этими деньгами. Он еще достаточно молод, а с такими деньгами он вполне сможет начать новую жизнь. Это самое лучшее, что я смог придумать.

Скотт не мог бы в большей мере удивить – или осчастливить – Эмму.

– Что ж, – сказала она наконец, – готова признать, что все это звучит просто-таки прекрасно.

– А сейчас я покажу подарок и для тебя.

– О, Скотт, я не хочу больше никаких драгоценностей.

– Да, но это – драгоценность особого рода.

Подойдя к двери, он открыл ее и сделал знак рукой. Мадам Чой вошла в спальню держа на руках ребенка, которого она поднесла к Эмме.

– Чинлинг покончила жизнь самоубийством, – сказал Скотт.

– Боже милостивый, когда же?

– Прошлой ночью. Я буду воспитывать Стар и в конечном итоге сделаю ее своей законной дочерью. Если, конечно, ты не против.

Несколько волнуясь, мадам Чой передала ребенка Эмме.

– Надеюсь, – сказал Скотт, – что ты сможешь полюбить мою дочь точно так же, как я смог полюбить твоего сына.

Девочка спала. Однако, когда Эмма взяла ее на руки, проснулась и взглянула на нее.

– Я подержу ее немного, – сказала Эмма, обращаясь к ама.

Взяв девочку поудобнее, она начала раскачиваться, тихонько напевая колыбельную.

– Все будет в порядке? – поинтересовался Скотт, пытаясь не выказать своих чувств.

– Ну разумеется. Она восхитительна!

Скотт выглядел так, как будто у него гора с плеч свалилась.

– Мне очень жаль Чинлинг, – продолжала между тем Эмма, – несмотря на то, что она мне сделала. А ты уверен, что это самоубийство?

– Уверен.

В дверь постучали, и заглянула Зита.

– Капитан, тут мистер Левин. Он говорит, что ему крайне важно видеть вас.

– Сейчас выйду.

Когда Скотт направился к двери, Эмма сказала:

– Подожди! Пригласи Дэвида сюда, я хочу посмотреть на него.

– Зачем? Ведь ты же сама не раз читала то дерьмо, которое он пишет про нас в газете!

– Да, но он пишет все это только потому, что я оскорбила его. Как, впрочем, и ты.

– Он пишет эту гадость потому, что Слейд и Чикаго ему за это платят.

– Но, может, нам удастся перетащить его на нашу сторону? В любом случае, я считаю, что пришло время мне извиниться перед ним и попробовать восстановить с ним добрые отношения. Скотт, пойди и пригласи его сюда. И пусть Зита поможет мне хоть немного привести себя в более презентабельный вид, если, конечно, такое возможно.

Скотт немного поколебался.

– Что ж, может, ты и права.

Он вышел из спальни. Эмма передала девочку мадам Чой, тогда как Зита принесла щетку для волос и зеркало.

– Я такая бледная, – сказала Эмма, глядя на себя в зеркало. – А мне так нужно сейчас хорошо выглядеть ради Скотта. Дэвид был в меня влюблен, поэтому из врага его можно сделать другом. Как вы думаете, может, мне наложить капельку ваших румян?

Зита улыбнулась и пошла за сумочкой.

– Вы вовремя сказали об этом, – заметила она. – Природе всегда можно немного помочь. Кстати, мне кажется, вы смирились со своим мужем…

Эмма провела щеткой по волосам.

– Знаете, наверное, я и впрямь была несправедлива к нему, – только и сказала она.

Когда пять мнут спустя Дэвид вошел в спальню, то одного взгляда на Эмму оказалось вполне достаточно, чтобы любовь вспыхнула в нем с новой силой.

Эмма выглядела настолько свежей и красивой, что подобная перемена весьма удивила Скотта. Лишь несколько присмотревшись, он догадался, что румянец на лице искусственного происхождения.

– Дорогой мой Дэвид, – сказала Эмма, улыбаясь ему, – ты бороду отрастил… Она делает тебя неотразимым.

– Я… – начал было он и запнулся, во все глаза глядя на Эмму. – Поскольку теперь я литератор, то, полагаю, мне следует немного походить на него хотя бы внешне.

– Ты ни разу не пришел навестить меня, Дэвид…

Он нервно сжимал и разжимал руки.

– Собственно… Словом, черт побери, мне казалось, что ты не захочешь меня видеть, Эмма. Я хочу сказать, не захочешь видеть после всего того, что я написал в газете, в «Бюллетене».

– Я всегда надеялась, что мы сможем вновь стать друзьями. Сможешь ты простить меня и Скотта?

Дэвид сам готов был пасть перед ней на колени и просить прощения. Ему хотелось сейчас проделать массу глупостей, но вместо этого, чувствуя слабость в коленках, он подошел к постели и поцеловал протянутую Эммой руку.

– Ты же знаешь, что я никогда не смог бы стать твоим настоящим врагом, – сказал Дэвид. – Забудем случившееся. Вопрос в другом: сможете ли вы с капитаном Кинсолвингом простить меня?

– Конечно! В своей газетке ты волен говорить про нас все, что угодно, и мы поймем. До тех пор будем понимать, пока чувствуем, что мы остаемся друзьями.

– Вот именно поэтому я и пришел сюда, – сказал Дэвид, выпуская ее руку и поворачиваясь к Скотту. – Я порвал с «Бюллетенем».

– Почему?

– Ни для кого не секрет, какие подонки эти Слейд Доусон и Гас Пауэлл. Да и Чикаго, видит Бог, тоже отнюдь не святая. Мне все это было давно известно. Поначалу я хотел сделать так, чтобы новоявленная газета встала на ноги, и потому сознательно закрывал глаза на многое. Но сегодня я выяснил, что они намерены устроить на похоронах Чинлинг. И вот в этом я не намерен принимать участия.

– В чем именно?

– Они наняли банду «сиднейских уток», чтобы те напали на похоронную процессию, а вам известно, как серьезно относятся «поднебесники» к церемонии похорон.

– Но зачем им это? – спросила Эмма.

– Весь город знает, что вас отравила Чинлинг и что ни вы, ни капитан Кинсолвинг не намерены ничего предпринимать в связи с этим. А Слейд и Чикаго заинтересованы в том, чтобы Гас показал этим «поднебесникам» почем фунт лиха. Это нужно для того, чтобы в преддверии выборов посеять вражду к китайцам и тем самым завоевать голоса белых. Для Гаса нет лучшего способа продемонстрировать свою силу и показать, насколько вы, капитан, слабы. Вот он и собирается организовать нападение на похоронную процессию якобы в защиту вашей чести. «Поднебесники» не получат права голоса, а, по подсчетам Слейда и Чикаго, на каждого здравомыслящего белого в городе приходится трое других белых, которые ненавидят китайцев. Придумано совсем неплохо, особенно если учитывать, что завтра вечером на Портсмут-сквер состоится первое публичное выступление Гаса Пауэлла. Однако, по-моему, – это грязные методы. Именно потому я порвал с «Бюллетенем» и пришел предупредить вас.

– Я вам очень за это признателен, Дэвид, – сказал Скотт, направляясь к двери. – Слейд Доусон желает войны? Превосходно! У меня тоже имеются собственные войска.

Он вышел из комнаты. Дэвид обернулся к Эмме.

– Что он имел в виду?

– Не знаю. Однако я тоже хочу отблагодарить тебя, Дэвид. А коль уж ты остался без газеты, может быть, мы со Скоттом найдем тебе новую.

Неотразимая улыбка Эммы произвела на Дэвида обычное свое действие. Но кроме того, он почувствовал себя порядком заинтригованным. До сих пор он был неудачником. Неужели фортуна готова сменить гнев на милость?