Текст книги "Золото и мишура"

Автор книги: Фред Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 43 страниц)

Глава седьмая

Алисия Бомон работала в «Бюллетене» редактором светской хроники. 18 мая 1877 года она опубликовала статью, которая занимала всю первую полосу и называлась «Новая звезда зажглась на небосклоне Ноб-Хилла! Сегодня вечером шикарный бал в особняке Слейда Доусона! Полное описание интерьера особняка; вина из Франции, икра из России; весь городской бомонд готовится принять участие в событии, равного которому Сан-Франциско не знал последние десять лет!»

В статье говорилось:

«В славном нашем городе сегодня происходит поистине историческое событие. Все жители Сан-Франциско с интересом наблюдали за тем, как новая фигура нашей динамичной социальной жизни все более и более начинает задавать тон на Западном побережье. Мы говорим о миссис Слейд Доусон. Именно она намерена устроить бал в своем великолепном особняке на Ноб-Хилл. Тема предстоящего бала – «Вечерок в старой доброй Калифорнии». По этому случаю самые выдающиеся представители городского общества провели последние недели, приготавливая себе костюмы в стиле «а-ля, мексикан-калифорнио». Мантильи, кружевные веера и томные сверкающие глаза должны быть de rigueur ^[33], и можно сказать наверняка, что многие из наших представительниц прекрасной половины человечества заставят не одно сердце взволнованно забиться.

Не менее интересен, чем наряды и гости, сам особняк, строительство и полная отделка которого были полностью завершены четыре месяца назад и обошлись в три миллиона долларов. Это, без всякого сомнения, один из самых эффектных домов Сан-Франциско. Выстроенный в «парижском» стиле, дом имеет огромный вход с мозаичным полом из белого и серого мрамора. Внутренняя лестница сделана из орехового дерева, колонны лестничного парапета имеют усложненную конфигурацию, а верх лестницы венчают два бронзовых римских легионера.

Среди многих потрясающих воображение элементов особняка следует упомянуть о гидравлическом подъемнике, гостиной невероятных размеров с драпри из золотой атласной материи (поговаривают, что оформление каждого окна обошлось приблизительно в две тысячи долларов, что соответствует стоимости весьма недурного домика где-нибудь в Окленде). Обращают также на себя внимание занавески из тончайших алансонских кружев и один из самых больших аксминстерских ковров, какой когда-либо был изготовлен в Англии. В особняке есть биллиардная, а в ванной комнате, помимо раковин и ванны, имеется также бассейн. Спальня миссис Доусон имеет на окнах розовые атласные шторы, отороченные белым шелком, спальная мебель изготовлена из клена, на богато декорированной постели вышитые наволочки стоимостью сто сорок долларов пара. Также в спальне имеется большая хрустальная люстра.

На балу гостям будут поднесены лучшие французские вина, а полуночный ужин включит такие блюда, как consomme de volaille, тушеная американская черепаха, паштет из утиной печенки, дупеля и перепела, равно как и десятки прочих угощений. Залы будут украшены букетами фиалок, гелиотропов, роз, тубероз, жасмина, резеды и других цветов.

Будут присутствовать лучшие люди города, и ходят разговоры, что бывший признанный лидер городского общества, чья фамилия совсем недавно была у всех на устах в связи с разыгравшимся скандалом, отныне зачахнет в социальном вакууме».

Вчера, когда Арчер взял на себя выполнение обязанностей редактора газеты «Таймс-Диспетч» и принялся за дело с присущим молодости задором, он вызвал своего редактора светской хроники, ведущего колонку городских сплетен, Сидни Толливера и раскрыл перед ним на столе газету, где на первой странице говорилось:

«ДВЕ ПОЛОСЫ ЦЕЛИКОМ ПОСВЯЩЕНЫ СВАДЬБЕ ДЕСЯТИЛЕТИЯ!

ПОТРЯСАЮЩИЙ, ОСЛЕПИТЕЛЬНЫЙ БЛЕСК СУПРУЖЕСКОГО СОЮЗА!

ВОСХИТИТЕЛЬНЫЙ ПРАЗДНИК КОЛЛИНГВУДОВ И ЛОПЕС-И-СЕПУЛЬВЕДА ПО СЛУЧАЮ БРАКОСОЧЕТАНИЯ!

ОПИСАНИЕ ОСОБНЯКА КОЛЛИНГВУДОВ!

КАК ОБЛАДАТЕЛЬНИЦА МИЛЛИОННОГО СОСТОЯНИЯ ОКРУЖАЕТ СЕБЯ РОСКОШЬЮ!

НАИБОЛЕЕ ЭЛЕГАНТНЫЙ ОСОБНЯК НА ЗАПАДНОМ ПОБЕРЕЖЬЕ! ЛЮБОВЬ ВО ДВОРЦЕ! ЭЛЕГАНТНЫЕ ТУАЛЕТЫ КОРОЛЕВЫ НАШЕГО ОБЩЕСТВА!

Имя Эммы де Мейер Кинсолвинг Коллингвуд давно уже стало синонимом всего самого восхитительного и изысканного, что есть в нашем городе. Совсем недавно она заставила говорить о своих серьезных филантропических начинаниях, сделав щедрый вклад в сооружение новой больницы в Сан-Франциско. Сегодня вечером эта удивительная, экстраординарная леди устраивает в своем особняке на Ноб-Хилл бал в честь недавней свадьбы своей дочери Стар, потрясающая красота которой несколько сезонов кряду служила украшением городской общественной жизни, и представителя одного из старейших и наиболее уважаемых семейств Калифорнии – дона Хуана Лопес-и-Сепульведа. По таком случаю миссис Коллингвуд украсила свой особняк пятью тысячами тюльпанов, которые были выращены в ее теплицах на ферме в Пало Альто. Для гостей будет играть Общественный оркестр Болленберга, состоящий из тридцати шести музыкантов. Мистер Арчер Коллингвуд, недавно назначенный на пост главного редактора данной газеты, будет также присутствовать на приеме в честь его сестры вместе с мисс Арабеллой Доусон, мать которой в этот вечер тоже устраивает скромную вечеринку».

И хотя Лоретте Доусон удалось зазвать к себе на «скромную вечеринку» несколько городских «шишек», все-таки к Эмме прибыла половина из четырех сотен приглашенных ею гостей. Экипажи один за другим подъезжали к парадному подъезду залитого огнями особняка на Ноб-Хилл, и из них выходили превосходно одетые, увешанные драгоценностями гости. На улице собралась изрядная толпа зевак, жаждущих хоть одним глазком взглянуть на них.

В главном холле особняка настоящий орган играл переложения популярных арий из известных опер, в то время как Кан До провожал гостей меж корзин белых тюльпанов к изножию раздвоенной центральной лестницы, где стояла Эмма в зелено-изумрудном, приталенном шелковом вечернем платье с черными перьями, слегка прикрывающими декольте. На груди у нее было потрясающей красоты ожерелье из рубинов и бриллиантов, в ушах – такие же серьги. Покрой платья был разработан, конечно, Зитой, и, кстати, немногие женщины обладали такой красотой и фигурой, чтобы позволить себе надеть подобное платье. И хотя вдове Коллингвуда было уже за пятьдесят, что для большинства современниц Эммы означало весьма и весьма преклонный возраст, Эмма была полна решимости не стареть. Постоянная диета и физические упражнения по утрам позволяли ей поддерживать свою фигуру такой стройной, что у многих мужчин при виде ее сразу же резко увеличивалось количество адреналина в крови.

– Она выглядит так молодо, – прошептала одна пожилая вдова. – Вы не думаете, что она может еще раз выйти замуж?

– Почему бы и нет… – прошептала ее безвкусно одетая собеседница. – Но за кого?

Стоявшая справа от Эммы Стар была одета сейчас в бледно-персиковое атласное платье; на шее у нее было бриллиантовое колье, которое мать подарила ей по случаю замужества. Хуанито выглядел тоже потрясающе красивым в новеньком фраке. Арабелла, облаченная в желтое плисовое платье с широченной юбкой, стояла рядом с Арчером.

Все это обозревал сверху, с левой лестницы, небольшого роста усатый мужчина с моноклем в правом глазу, с орхидеей в петлице и записной книжечкой в надетой на руку перчатке. Сидни Толливер, единственный сын винодела из Кентукки, преклонялся и обожал Эмму и вообще все семейство Коллингвудов так, как можно обожать только высшие существа. Прирожденный подхалим, он отыскивал такие слова, с помощью которых можно было бы описать подробности наиболее расточительного и блистательного события в социальной жизни, свидетелем которого ему когда-либо доводилось быть. «Я уже столько раз писал «захватывающий дух», – подумал он, – что затрепал это словосочетание. Впрочем, как и слова «ослепительный», «эффектный», «потрясающий». Нужно найти какое-нибудь новое слово – и я отыщу его!» И после некоторой паузы его золотой карандаш вывел на страничке записной книжки следующую бессмертную фразу: «Вчера вечером Эмма Коллингвуд устроила в своем особняке на Ноб-Хилл бал, который был абсолютно шикарноэлегантнейшим».

Английский язык слегка пошатнулся – но выжил.

– Хочу тебя поблагодарить за то, что ты не уничтожил маму, – говорила спустя полчаса Арабелла, когда они с Арчером закончили танец. – После всех омерзительных вещей, которые они опубликовали в «Бюллетене», Сидни Толливер, по-моему, продемонстрировал редкостную сдержанность.

– Я сказал ему, чтобы он не слишком-то наседал на нее, – признался Арчер. – В конце концов, мне была оказана честь быть с тобой весь вечер. И с моей стороны было бы глупо доводить твою мать до инсульта.

– В любом случае, я очень тебе благодарна. О, Арчер, твоя сестра просто прекрасна!

Арчер посмотрел через весь зал туда, где сейчас Стар танцевала с Хуанито.

– Да, действительно, – сказал он немного печально, потом повернулся и с улыбкой посмотрел на Арабеллу. Но не прекраснее, чем ты.

– Даже на секунду не поверю в это. – Арабелла немного поколебалась, затем улыбнулась. – Но мне очень приятно слышать это.

– Ты с-счастлива? – спросил Хуанито, вальсируя со Стар.

– Да, очень, – искренне сказала она.

– Я лю-люблю тебя.

– И я тоже.

Она говорила правду. Высокий, стройный, сухощавый Хуанито хотя и сильно заикался, но в постели показал себя не менее искусным любовником, чем Крейн. И даже имя его почти совпадало с именем Дон Жуана. За несколько дней, прошедших с тех пор, как они обвенчались в церкви Святого Хуана Капристрано, Стар начала избавляться от стыда, вызванного мыслью о прежней связи с Крейном.

– Я и Ар-арчера т-тоже очень люблю. К-как ты думаешь, он влю-люблен в Арабеллу?

– Не знаю, да меня это и не волнует. Сегодня наш вечер, дорогой, мы будем танцевать вальс, пить шампанское, веселиться, а потом ты на руках понесешь меня наверх, в нашу спальню, и поцелуешь меня десять тысяч раз:

– Это о-очень много.

– Совсем нет, если учесть, что будут целовать твои сладкие губы. Мне и миллиона твоих поцелуев было бы недостаточно.

– У нас будет оч-чень м-много детей, – сказал он, с гордостью глядя на свою великолепную невесту. – П-пять мальчишек и п-пять девочек.

– От одной только мысли об этом я чувствую себя предельно опустошенной, – со смехом ответила Стар.

И в тот же момент у нее вдруг мелькнула мысль о том, что делает сейчас Крейн, но она заставила себя выбросить эту мысль из головы.

– Она просто великолепна! – сказал лорд Редклиф Уиллоуби де Вер Мандевилль, второй сын маркиза Торнфилда, глядя, как Эмма вальсирует со своим новоявленным зятем Хуанито. – Возможно ли, чтобы кто-нибудь был одновременно и так богат, и так красив?

На это его собеседник, британский консул в Сан-Франциско сэр Персиваль Гор только улыбнулся.

– В Америке все возможно.

– Этот особняк, должно быть, стоит миллионы. Каково же тогда ее состояние?

– Говорят, если бы она все перевела в наличные, то у нее оказалось бы около восьмидесяти миллионов.

– Восемьдесят миллионов! Господи, должно быть, это все было заработано нелегальным путем! И что же, у нее никого нет?

– Пока никого, Редклиф. Улавливаешь? На восемьдесят миллионов можно восстановить Торнфилдское аббатство и семейное состояние.

– И расплатиться с карточными долгами моего отца. Что ж, такая сумма стоит того, чтобы попытаться, не так ли? А поскольку я опоздал на представление гостей, возможно, ты смог бы представить меня?

– С удовольствием.

– Она, правда, немного старовата для меня, но ведь говорят, что женщины подобно говядине: со временем улучшаются.

– Только, старина, не нужно все романтизировать.

– Никакой романтики. Это будет чистой воды деловое предприятие, простое причем.

– Дорогой мой Редклиф, в деловом мире ничто не бывает чистым и очень редко простым.

– В романтике тоже.

– Я вижу, Сидни Толливер что-то вынюхивает и записывает в свою книжечку, – сказала Эмма, танцуя вальс с сыном. – Надеюсь, ты не собираешься печатать еще какую-нибудь ерунду, вроде той, что я увидела сегодня на первой полосе?

– Эта, как ты выразилась, «ерунда» позволила нам продать сегодня утром дополнительно пять тысяч экземпляров, – ответил Арчер. – По-моему, совсем неплохо для первого дня моей работы в качестве редактора.

– Да, конечно, в этой статье ты сообщил решительно обо всем, за исключением моей ванны.

– Значит, ты невнимательно читала. Я упомянул о ванне и кране из чистого серебра. Люди любят читать подобные вещи. Американцы заявляют, что они демократы, но в душе они роялисты. Но поскольку в этой стране не может быть короля, они довольствуются богачами. То есть людям нужны такие, как ты, моя дражайшая мамуля, как вся эта публика с Ноб-Хилл. Если ты вдруг подхватишь насморк, я непременно про это напишу, и газету тут же раскупят.

– Но это же вульгарно!

– Разумеется.

– Я передала тебе «Таймс-Диспетч» вовсе не для того, чтобы ты превратил ее в «Бюллетень», этот мусорный ящик!

– Мусорный! Опять я слышу это слово! Но дело в том, что ты отдала газету мне. Теперь она моя, и я буду вести ее так, как считаю нужным. Преступления, скандалы, сплетни, политическая коррупция – вот чем занимаются газеты во всем мире. А в достопочтенном Сан-Франциско такого добра хоть пруд пруди. Между прочим, завтра я обедаю с Дигби Ли. Хочу предложить ему на пять тысяч в год больше, чем он получает у Слейда Доусона.

Эмма была потрясена.

– На пять тысяч больше?! Но ведь для простого репортера это целое состояние!

– И он его вполне стоит. Дигби лучший репортер в Калифорнии, и он будет работать на меня сколько бы мне ни пришлось за это заплатить. Я также пытаюсь наладить контакт с Марком Твеном, чтобы он согласился написать несколько юмористических рассказов для газеты. Погоди, я еще разворошу этот муравейник на Монтгомери-стрит.

– Мне, наверное, следовало бы быть недовольной тобой, – несколько сурово сказала мать, но тут же улыбнулась. – В действительности я должна признать, что все, что ты делаешь, впечатляет, несмотря на вульгарность.

– Ты знаешь, что у тебя самая очаровательная улыбка на свете? Если бы ты не была моей матерью, думаю, я влюбился бы в тебя без памяти!

– А как же мисс Доусон? Разве не в нее ты влюблен без памяти?

Арчер нахмурился.

– Я предпочел бы не говорить на эту тему, – сказал он и погрузился в угрюмое молчание, чем очень заинтересовал мать.

* * *

Для обслуживания приема была приглашена фирма «Гюстав Корбо и сыновья». Тридцать круглых столов на восемь персон каждый были расставлены в столовой, гостиной, библиотеке и на третьем этаже в картинной галерее. Ровно в десять часов вчера в бальном зале было объявлено о том, что обед подан, и двести тридцать гостей разошлись по разным помещениям особняка, чтобы, заняв свои места, насладиться трапезой, состоявшей из galantin de dinde à la parisienne, lange de buffalo à l'échalote, civet de lièvre ^[34], перепелов, жаренных на углях, спинок утиных, пирогов с орехами, миндального печенья с ломтиками лимона и апельсина. На каждый стол повара мсье Корбо поставили специально для этого случая изготовленные из сахара и сладостей миниатюрные копии крупнейших архитектурных сооружений, включая Триумфальную арку, Вандомскую колонну, Белый дом, памятник Вашингтону.

Стар и Хуанито шли через главный холл, когда к ним вдруг подбежал один из французских официантов и подал Стар конверт.

– Мадам, это только что просили вам передать.

Стар взяла конверт, распечатала и прочитала: «Если вы хотите когда-нибудь еще увидеть Крейна Канга в живых, будьте в час ночи в конюшне вашей матери. Никому не говорите, приходите одна – в противном случае Крейн Канг умрет».

Подписи не было. Вместо нее было грубое изображение змеи, которая, как было известно Стар, являлась отличительным знаком тонги Хоп Синг.

– Ч-то это? – спросил Хуанито.

Стар выдавила из себя чуть нервную улыбку и засунула записку обратно в конверт.

– Это от Клары Флуд, которая живет через улицу, – объяснила она. – Она простудилась и потому не смогла сегодня быть у нас, однако она шлет нам свой привет и наилучшие пожелания.

Главным образом из-за своего заикания Хуанито производил впечатление тихого, замкнутого в себе молодого человека. Однако от своих родителей он унаследовал взрывной испанский темперамент, бешеную гордость идальго и изрядную долю ревнивого чувства. Кровь бросилась ему в голову, как только он понял, что его молодая жена впервые за все время их короткого брака солгала ему. Он протянул руку.

– Дай мне эт-т-то письмо! – прошептал он.

– Нет! – Стар резко отняла руку с конвертом и сунула полученное послание за лиф платья. Она была испугана так потому, что боялась навредить Крейну. Однако по кровожадному выражению в глазах мужа Стар моментально испугалась и за самое себя. Ситуацию разрядил приход Эммы.

– Вам двоим накрыт стол наверху в картинной галерее, – улыбаясь, сказала она. – Пусть молодые карабкаются по ступеням, а мы, старики, будем пировать внизу, – сказала она и тут заметила испуганное выражение на лице Стар. – Что-нибудь не так?

– Нет, мама, все прекрасно. Замечательный вечер. – Стар поцеловала Эмму в щеку. – И я очень тебя люблю, – шепотом добавила она.

С этими словами Стар заторопилась к лестнице. Хуанито хотел было что-то сказать теще, но передумал и поспешил за женой. Эмма, прищурившись, смотрела им вслед, уверенная в том, что что-то случилось. Она любила развлечения и играла роль хозяйки со всей серьезностью. Теперь ей не давала покоя мысль о том, что эта пара, в честь которой и был устроен этот пышный прием, испытывает какие-то трудности. Внешне Стар казалась вполне счастливой и спокойной, что отчасти давало матери возможность несколько расслабиться после организованного в спешном порядке брака Стар с Хуанито. Но неужели Эмма настолько заблуждается насчет радости молодых?

– Миссис Коллингвуд!

Обернувшись, она увидела сэра Персиваля Гора, который стоял позади нее вместе с очень высоким молодым человеком в белом фраке и белом галстуке.

– А, сэр Персиваль, – улыбнулась она и протянула гостям руку. – Очень рада, что вы смогли приехать. Я уже боялась, что вы предпочли моему дому другой на этой же самой улице.

Британский консул поцеловал Эмме руку.

– Та, другая, хозяйка дома на этой же самой улице – падающая звезда, не более того, – учтиво молвил дипломат. – Вы же, дорогая леди, по сравнению с ней настоящая луна: сияющая, восхитительная, имеющая свое постоянное место на небосклоне Сан-Франциско.

Эмма рассмеялась, взглянув на молодого человека, стоящего рядом с дипломатом.

– Вы явно льстите мне, сэр Персиваль, а я обожаю лесть.

– Позвольте мне представить вам еще одного гостя, которого я взял на себя смелость привезти с собой. Это мой кузен, виконт Мандевилль, сын маркиза Торнфилда.

Голубые глаза Редклифа не отрывались от Эммы, когда он целовал протянутую ему руку.

– Я прибыл в Калифорнию, чтобы посмотреть Дикий Запад, – сказал он, – но я не ожидал увидеть в этих краях столь элегантный дом, как ваш, и столь прекрасную особу, как вы, мадам. Совершенно очевидно, что мы, европейцы, имеем ошибочное представление об американском Западе. Я ожидал найти здесь американских ковбоев и индейцев, а вместо этого получил шампанское и настоящую Венеру.

– Надеюсь, вы не разочарованы, милорд? – улыбнулась Эмма и подумала: «Он восхитителен!»

– Отнюдь. Я уже видел и ковбоев, и индейцев. Они занятны, но как только элемент новизны исчезнет, они становятся скучны. Не могу представить, чтобы вы наскучили мне даже через тысячу лет.

«Ловко, – подумала она. – Явно пыль в глаза пускает, но все равно приятно слышать». Вслух же Эмма сказала:

– Мне следовало бы рассердиться на вас, сэр Персиваль, – произнесла она, не отводя взгляда от молодого англичанина. – Ведь если бы вы хоть словом обмолвились о том, что привезете с собой лорда Мандевилля, я смогла бы включить и его в placement ^[35]. И вот теперь у него нет заранее приготовленного места. Что англичанин подумает об американском гостеприимстве? Но вы, лорд Мандевилль, можете сесть рядом со мной. Я уж постараюсь как-нибудь втиснуть дополнительный стул. Таким образом, все почувствуют себя уязвленными, поскольку почетное место окажется предоставлено совершенному незнакомцу.

– Может быть, я незнакомец, миссис Коллингвуд, но я отнюдь не совершенный.

– Вот и замечательно. Стало быть, есть место для совершенства, а, по моему мнению, все молодые люди нуждаются в совершенствовании.

Мандевилль предложил ей руку.

– В таком случае, я, должно быть, чрезвычайно интересный человек, – сказал он.

– Так и есть, – подтвердила она.

Они пошли к большой лестнице. «А ведь он ухаживает за мной, – подумала Эмма. – Забавно! Тысячу лет никто всерьез не ухаживал за мной, потому что все знали, что это пустая трата времени. Конечно же, все это глупость! Он вдвое моложе меня, да и сама я никогда не смогла бы заинтересоваться другим мужчиной после смерти моего дорогого мужа. Но он очень красив. И даже немного похож на моего милого Арчера».

– Должно быть, это ужасно романтично – провести детство в Торнфилдском аббатстве, – говорила Эмма двадцать минут спустя, когда официанты подали консоме. Она втиснула лорда Мандевилля справа от себя, чем вызвала некоторое раздражение Феликса, который оказался теперь едва ли не на коленях у Зиты.

– Ну, если считать, что романтично зимой превращаться в сосульку, то да, несомненно, это было романтично, – сказал Редклиф. – В аббатстве не было практически никаких современных удобств, в том числе и водопровода, а кухни там имели такой же вид, как и в десятом веке, когда аббатство принадлежало еще церкви.

– Да, но это история! Не только монахов, но и вашей семьи. Если не ошибаюсь, аббатство принадлежит Мандевиллям со времен Генриха VIII?

– Да. Он передал и само аббатство, и его угодья моим предкам, когда в XVI веке отобрал себе все церковное имущество. Я…

– Она ис-счезла! – воскликнул Хуанито, подбежав к столу, за которым сидела Эмма.

– Кто?

– C-стар! П-полчаса на-зад она в-вышла из-за с-стола попудрить лицо, как она ска-казала, и с те-тех пор с-счезла!

– Но это невозможно!

– Я отыскал официанта, – сказал Арчер, прибежавший вместе с шурином. – Того самого, который передал Стар записку. Официант говорит, что ее принес какой-то «поднебесник».

– Какая записка? – воскликнула Эмма. – О чем вы говорите?

– Недавно Стар передали какое-то письмо. Хуанито говорит, что Стар заявила, будто бы это записка от Клары Флуд, но он считает, что она солгала. В общем, я вызвал полицию.

Кровь застыла в жилах у Эммы.

– Ты думаешь…

– Я не знаю, что и думать.

На других пяти столах разговор сам собою утих, и все гости повернулись к центральному столу.

– Я скажу вам, что я думаю, – сказал Хуанито, лицо которого пылало от гнева и страха. – Мою ж-жену по-похитили.