Текст книги "Золото и мишура"

Автор книги: Фред Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 43 страниц)

Глава третья

Официантки в кафе «Бонанза» были обнажены до пояса. Завсегдатаи заведения – а приходили сюда исключительно одни только мужчины – не отличались скромностью или повышенным интересом к женским одеждам, и потому униформа официанток была им очень по вкусу.

– Эй, Бесси! – гаркнул порядком набравшийся золотоискатель. Он четыре месяца провел в Плейсервилле и только что возвратился в Сан-Франциско с намерением за один вечер просадить все накопленные средства. – А ну-ка притащи мне еще их величество ««Королеву Шарлотту»! Четыре раза! Гулять, так гулять, черт побери!

Публика в большом помещении салуна, которое освещалось специально привезенными из Богемии хрустальными светильниками, разразилась в ответ на это криками и радостными восклицаниями. «Королевой Шарлоттой» назывался один из самых популярных в Сан-Франциско напитков – крепчайшее пойло, смесь кларета с малиновым сиропом. Выкрикнувший заказ золотоискатель, а им был не кто иной, как Барни Тейлор, уже принял добрую кварту этой адской смеси. Бородатый, с огромным животом, Барни восседал за отдельным столиком, который был сплошь заставлен тарелками с устрицами, створки которых Барни раскрывал прямо руками. Компанию ему на сей раз составляла мексиканская потаскушка по имени Гваделупа. Она сидела напротив золотоискателя и потягивала шампанское, время от времени поигрывая обнаженными грудями. За то, что она согласилась составить ему компанию, Гваделупа должна была получить от Барни унцию золота, однако, если он захочет позднее подняться с мексиканкой в одну из «комнат любви», которые специально устроила в этом заведении Чикаго, здешняя мадам, придется бедолаге за это удовольствие раскошелиться еще на пятьсот долларов. Порок в Сан-Франциско был не дешев.

Бесси, официантка, ловко протиснулась сквозь толпу к замысловато украшенному деревянной резьбой бару, возле стойки которого толпилось немало клиентов.

– Еще четыре «Королевы Шарлотты», – крикнула она, стараясь перекрыть гул голосов. В «Бонанзе» был жаркий вечерок. Воздух был насыщен дымом сигар и сигарет и имел отвратительный запах, впрочем, язык завсегдатаев и прочих посетителей был и того отвратительнее. Эмма была права, когда сочла этот город весьма некультурным: искусство в «Бонанзе» было представлено тремя обрамленными в золото рам огромными картинами, на которых были изображены развалившиеся в шезлонгах развратные голые бабы; картины эти представляли собой плоды работы мюнхенского художника-порнографа по имени Фридрих Эрнст Шултов. Что же касается развлечений, то помимо секса, выпивки и игры в карты они ничем не отличались от того ассортимента, который предлагал «Грязный» Том Макалир в салуне «Козел и компас», что на Барбери-коуст (этому Макалиру дать десять центов – он на глазах у публики будет жрать дерьмо).

– Ну, как делишки? – поинтересовалась Чикаго, подойдя к одному из столиков. Во рту у нее была вонючая сигара – «стогу», названная в честь возниц фургонов из Конестоги, которые предпочитали курить эту дрянь. – Как идет игра?

– Какая игра? – спросил Мак, крупье, который только что завершил свою вахту за игральным столом в казино, которое помещалось за баром.

– Я спрашиваю тебя, задница, про игру Слейда, – фыркнула мадам весом не меньше четырехсот фунтов, на голове которой красовался светлый в кудряшках парик. Она, как обычно, уселась на специально сооруженный для нее стул восьми футов высотой: это сиденье, похожее одновременно и на трон, и на насест, позволяло мадам обозревать с высоты все, что происходило в заведении.

– Капитан Кинсолвинг огреб что-то около двух тыщ, – ответил Мак, поднимая голову и глядя на огромную бабищу в красном сатиновом платье, вырез которого был украшен страусовыми перьями, слегка прикрывавшими голые плечи дамы и невообразимых размеров грудь. Сколько бы раз ни доводилось Маку разглядывать Чикаго вблизи, он всегда испытывал благоговейный страх перед ее исполинскими габаритами. Миниатюрные ножки мадам, обутые в черные кожаные ботинки с застежками, покоились на подножке; торчавшие из ботинок носки были серебристо-зелеными в горизонтальную полоску.

Она с высоты трона оглядела Мака и выдавила кривую усмешку.

– А кто ведет игру?

– Слейд, кто же еще!

– Кинсолвинг трезвый или пьяный?

– Пьет много, но выглядит как огурчик.

– Дерьмо! Ну-ка, подойди сюда на минутку…

Мак покорно встал со своего места, подошел и взобрался на некое подобие лестничной ступени, устроенной для большего удобства мадам. Когда он оказался вровень с Чикаго, она прошептала ему на ухо:

– А кто из официанток подает на стол Слейда?

– Большие Титьки.

– Скажи, чтобы вдвое больше обычного подливала в те порции, что приносит Кинсолвингу.

– Так она и сама давно уже догадалась, Чикаго.

– Хм… А Слейд надел «держатель»?

– Ага, но пока еще не использовал его. Думаю, он ждет, когда игра пойдет по-крупному.

– Хм… Ну ладно, свободен. Ступай домой, проспись.

– Доброй ночи, Чикаго.

Мадам одним махом опрокинула в себя стакан, тогда как Мак послушно принялся слезать на пол. Проглотив спиртное, мадам гаркнула, обращаясь к проходившей мимо официантке, розовые груди которой увесисто шлепали по подносу.

– Тина, шлюха, еще джину!

– Сию минуточку, Чикаго.

В каких-нибудь десяти футах от того места, где сейчас восседала мадам, за двойными дверями в большой комнате шла крупная игра. Тут помещались шесть столов для игры в «монте» – быстротекущую мексиканскую карточную игру, которая пользовалась большой популярностью в салуне мадам, как и вообще в Калифорнии. «Колесо фортуны», два стола для игры в «фараон», стол для «vingt-et-un» ^[13], стол для «ландскнехта», два покерных стола также помещались в казино. Сейчас самая большая толпа зевак собралась возле стола, за которым играл Слейд Доусон. Сорокалетний профессиональный игрок, который лет десять проплавал на пароходах, ходивших по Миссисипи, прежде чем двинуться на Запад, предпочитал крутую игру. Был Слейд чернявым симпатичным мужчиной с черными усами, концы которых опускались по краям жесткого рта. Полиция сразу трех восточных штатов разыскивала Слейда по обвинению в мошенничестве; но тогда едва ли не каждого десятого жителя Калифорнии разыскивала полиция какого-нибудь восточного штата. Именно потому все эти люди и находились в Калифорнии.

Скотт, сидевший напротив Слейда за круглым столом, взял свои карты. У него на руках оказались две пары: два валета и две восьмерки.

– Пас, – сказал сидевший рядом со Слейдом француз.

– Мне одну, – сказал Гас Пауэлл, приятель Слейда, мечтавший стать губернатором.

– Увеличиваю до пяти сотен, – заявил Скотт, придвигая на середину зеленого сукна столбик фишек достоинством в сто долларов каждая.

– Для меня дороговато, – заявил мужчина, говоривший с сильным австралийским акцентом. Это был Сидни Дак, один из осужденных, которым посчастливилось убежать из Ботани Бэй, и который проживал у подножья Телеграфного холма в Сидни-таун – самой опасной трущобе Сан-Франциско.

Слейд веером раскрыл карты: две пятерки, два туза и четверка.

– Еще три тысячи сверху, – сказал Слейд и пододвинул три столбика фишек.

Зрители восхищенно присвистнули. Двое других игроков бросили карты на стол, оставляя сражаться Скотта и Слейда. Эти двое с неприязнью смотрели друг на друга.

– Круто поднимаешь! – сказал Скотт.

– Да ну? – криво усмехнулся Слейд.

– Блефуешь, я думаю.

– Все может быть. Играй – узнаешь.

Скотт выдвинул все фишки, какие у него были, на середину стола. И вновь раздались восхищенные возгласы и свист зевак. Теперь банк составлял шесть с половиной «штук».

– Сколько? – спросил Слейд.

– Одну.

Скотт сбросил карту, оставшись с двумя валетами и двумя восьмерками. Протягивая ему карту, Слейд слегка раздвинул колени, и третий туз незаметно перекочевал из его правого рукава в ладонь.

– Тебе не нужно? – спросил Скотт.

– Не-а. Я играю еще на три «штуки». Поддерживаешь?

Слейд добавил в банк еще изрядное количество фишек. Скотт почтительно оглядел кучу, громоздившуюся сейчас на зеленом сукне. Открыл карту – шестерка.

– Поддерживаю.

– Сколько у тебя? – спросил Слейд.

– Две пары: валеты и восьмерки.

Слейд рассмеялся.

– А я-то думал, что ты и вправду умеешь играть в покер! – сказал он. – Решил с такими картами тягаться со мной, тогда как у меня ни единой замены не было. Гляди, какая масть: тузы и пятерки! Смотри и рыдай.

Размашисто швырнув карты на стол, Слейд потянулся к фишкам. Скотт вытащил револьвер.

– Не торопись, Слейд.

Слейд замер, уставившись на револьвер.

– Я не вполне уверен, что ты играл честно, Слейд. Более того, я уверен, что ты жульничал, сукин сын! Поднимайся-ка и снимай с себя все.

– А?

– Делай, что говорю. Раздевайся!

В комнате, где еще совсем недавно было очень шумно, воцарилась абсолютная тишина. Слейд медленно поднялся, затем с быстротой молнии выхватил свой револьвер. Скотт выстрелил, и пуля выбила револьвер из рук Слейда.

– Я сказал, раздевайся, – повторил Скотт.

Слейд мгновение колебался, затем сбросил на пол свой черный сюртук.

– Теперь жилет.

– Какого черта…

– Рубашку!

Слейд расстегнул украшенную кружевами рубашку и стянул ее с себя. Под рубашкой, закрывая изрядную часть торса, была необычная конструкция, состоявшая из плоских стальных блоков, проволоки и телескопических трубок, идущих от пояса вплоть до плеч. Концы этих трубок загибались с таким расчетом, чтобы их можно было спрятать в рукавах. Заканчивались трубчатые конструкции «змейками», иначе говоря – специальными зажимчиками, с помощью которых можно было фиксировать под рубашкой несколько карт.

– Прошу обратить внимание, джентльмены, – сказал Скотт, поднимаясь из-за карточного стола. – Вы имеете возможность лицезреть новейшее изобретение этих паразитов. Еще в Нью-Йорке мне доводилось читать про такого рода штучки. Вот это изобретение называется «держатель Кепплинджера». Ну-ка, Слейд, продемонстрируй всем, как эта штука работает. Ну, спускай штаны!

– Пошел к черту!

– Не груби. Веди себя как хороший мальчик и делай, что говорю.

– Пошел ты на…!

Покраснев как свекла, Слейд расстегнул и спустил брюки. Трубки «держателя Кепплинджера» тянулись и ниже пояса: уходили под исподнее до самых колен.

– Видите, как все просто! – сказал Скотт. – Слейд при помощи захвата взял туза из резерва, а затем этого туза получил прямехонько в свой рукав. Он преспокойно сидит и ждет, когда ему придет пара, как это в последнем кону и произошло. Затем он слегка разводит колени и этим самым приводит в действие свою дьявольскую машину, которая и проталкивает ему туза прямиком в ладонь. Ловко, не правда ли?

Скотт снял с головы шляпу, ссыпал в нее со стола все фишки и затем встал на стул, чтобы обратиться к посетителям казино.

Друзья мои! – воскликнул он. – Сегодня я узнал, что со дня на день ожидается прибытие судна с Востока, на котором будут доставлены подписанные президентом Филлмором документы, согласно которым Калифорнии предоставляется статус штата. Мы все отлично знаем, что представляет собой Сан-Франциско, где насчитывается какой-нибудь десяток полицейских на тридцать пять тысяч жителей. Мне приходилось слышать, что в некоторых городах, вроде Лос-Анджелеса, положение и того хуже. Настало время стать полноправным штатом, и я уверен, что именно так думают все добропорядочные люди, живущие в Калифорнии. Дело в том, что только став полноправным штатом, мы получим надлежащую полицию, закон и порядок. А закон и порядок означают, что грязные жулики вроде Слейда, который в своих идиотских кальсонах не столько опасен, сколько смешон, что такие жулики будут отправляться прямиком в тюрьму. Сограждане! Сегодня я хочу объявить, что я совершил последний рейс в качестве капитана. Отныне я все время буду проводить в Калифорнии, чтобы содействовать строительству нашего города и штата, превращению их в такое место на земле, которым мы могли бы гордиться. – Скотт улыбнулся. – Не скрою, что хотелось бы сделать город таким, чтобы моя молодая жена не жаловалась мне на здешние условия жизни. Друзья мои, на ваше рассмотрение я предлагаю свою кандидатуру на пост первого губернатора гордого штата Калифорния. Платформа моя чрезвычайно проста и понятна: закон и порядок, справедливость для всех… избавление от такого дерьма, как Слейд Доусон!

Тишина. Было очевидно, что посетители казино при кафе «Бонанза», не слишком-то приветствуют идею установления законности и порядка.

– Эй! – выкрикнул кто-то из толпы слушателей. – Если этот Слейд паршивый жулик, то ведь он надувал нас всех, и потому предлагаю вздернуть эту тварь – сейчас же, не откладывая!

В ответ раздался взрыв аплодисментов.

– Вызвать сюда «Комиссию бдительности»! – крикнул еще кто-то. – У нас уже имеются и закон, и порядок, которые срабатывают без осечки.

– To-очно! Мы сами будем судьей и присяжными, так что через какой-нибудь час Слейд будет уже болтаться на веревке!

Во взгляде Слейда отразилась паника, и он ринулся к двери, но движения его в значительной мере сковывались «держателем Кепплинджера». Толпа без труда схватила Слейда и начала избивать его; неслись крики:

– Линчевать его! Вздернуть скотину! Позвать «Комиссию бдительности»!

Шум стоял оглушительный.

Подняв револьвер, Скотт выстрелил в потолок. Гомон быстро затих.

– Отпустите Слейда! – крикнул Скотт гневным голосом. – И никто не смеет вызывать сюда эту проклятую «Комиссию бдительности»! Именно в этом и заключается беда города: слишком много тут развелось бдительных, и слишком много совершается судов Линча. Ты! – Он указал на разошедшегося пьяного золотоискателя. – Эд Бейтс, а что если я сейчас заявлю, что ты тоже шулер, и смогу убедить присутствующих, что и тебя тоже необходимо вздернуть? К тому времени, когда выяснится, что это ошибка, ты уже будешь паршивым трупом. Отпусти, сказал, Слейда! Если я захочу обвинить его в шулерстве, я обращусь в суд. А ты, Слейд, имей в виду, что мне хорошо известно, что ты надул меня не только в карты. Так что, возможно, увидимся в суде и довольно скоро. Но я еще раз повторяю, – прокричал на все казино Скотт, – что «комиссиям бдительности» и линчеваниям должен быть положен конец! Иначе Сан-Франциско так и останется дикими джунглями.

На этот раз его слова были встречены аплодисментами, сначала весьма жидкими, но вскоре набравшими силу.

– И он выставил тебя в таком дурацком виде? – поинтересовалась Чикаго час спустя в своих апартаментах на третьем этаже над кафе «Бонанза», которые представляли собой яркий образец полного отсутствия какого-нибудь вкуса.

– Он заставил меня раздеться до исподнего перед всеми, кто был тогда в казино. Я убью его! Убью суку!

– Заткнись, Слейд! Орешь тут, как мошенник в плохом театре. Кроме того, Скотт спас твою шею от петли, разве не так? Если бы не он, ты бы сейчас запросто мог болтаться напротив этого самого окна.

При этих словах Слейд шумно проглотил слюну и провел ладонью по горлу. Для шулера это оказалось слишком сильным испытанием – оказаться на волосок от линчевания.

– Значит, говоришь, он хочет стать губернатором? – продолжала Чикаго. – Интересно…

Пышнотелая мадам, которая сейчас сидела с огромной, размером со скатерть, салфеткой, засунутой в вырез платья, взяла пальцами шестую отбивную и начала уплетать ее. По многочисленным подбородкам мадам потек жир, стекавший с котлеты.

Чикаго владела кафе «Бонанза» вместе со Слейдом. Они также делили пятикомнатные апартаменты на верхнем этаже здания. Но вот постель они не делили. Слейд предпочитал спать с девочками, работавшими внизу. Ну а Чикаго? У Чикаго были свиные котлеты и джин. Отношение Чикаго к сексу было как у мясника, который снабжал других мясом, однако же сам при этом оставался вегетарианцем.

– Наверное, он знает, что именно мы совершили налет на его склад, – сказал Слейд. – Обмолвился, что намерен вскоре увидеть меня в суде. – Слейд посмотрел в окно, за которым тянулись ряды недавно установленных на Портсмут-сквер газовых фонарей.

– Наверняка знает. Скотт отнюдь не дурак, – заметила Чикаго, облизывая пальцы. – Если Калифорния и вправду будет объявлена штатом, а он станет его губернатором, тогда у нас с тобой, сердце мое, будет очень много проблем. И потому нам необходимо сделать так, чтобы не Скотт Кинсолвинг, а Гас Пауэлл стал губернатором.

– У него есть эта подружка-китаянка…

– Да, но о ней, черт возьми, все знают! Кроме того, теперь Скотт обзавелся молодой женой, хочет казаться респектабельным. Но вся штука в том, что и нам нужно становиться респектабельными, Слейд. И тут, мне кажется, я вытащила счастливый билетик…

– Ну? И что же это?

– Не «что», а «кто». Это тот самый паренек-еврей, Дэвид Левин, который десять дней назад прибыл сюда на «Летящем облаке». С тех самых пор болтается возле стойки бара и пьет гораздо больше, чем следовало бы. Я разговаривала с ним. Он превосходно знает Эмму Кинсолвинг: два года жил с ее семейством во Франкфурте, преподавал всему семейству английский язык. Он кто угодно, но только не их ярый приверженец. Он прямо-таки ненавидит Скотта Кинсолвинга, который выбросил его с корабля на Ямайке. Левин намеревается основать газету, и, я думаю, нам следует профинансировать его.

Слейд мрачно посмотрел на Чикаго.

– Кому здесь, на хрен, нужна газета?

– Нам. Нужно идти в ногу со временем, Слейд. Власть печатного слова! Представь, что только Дэвид сможет написать в редакционных статьях, посвященных Скотту!

– Это все слова… – саркастически протянул Слейд. – Слова суть дерьмо. Пистолет всегда будет весомее любых слов.

Чикаго откусила от седьмой свиной отбивной.

– Нужно уметь использовать и то, и другое. Сейчас ступай вниз и найди Гаса. Думаю, пришло время, когда нам следует всерьез заняться его избирательной кампанией. Мы должны будем найти нечто такое, что возмутит всех избирателей. А если не найдем, то придумаем и сделаем.

– Когда человека в первый же день его пребывания в городе оставляют один раз – это одно, – говорила Эмма, когда вечером того же дня Скотт добрался до супружеской спальни. Эмма сидела на постели, одетая в розовую пижаму. – Но когда его покидают в тот же день дважды – это, пожалуй, мировой рекорд. Не будет ли наглостью с моей стороны поинтересоваться, где же ты был во второй раз?

Подойдя вплотную к постели, Скотт уселся возле жены.

– Разве Кан До не сказал тебе?

– Он сказал какую-то глупость: что ты, дескать, начинаешь кампанию по выборам в губернаторы…

– Не уверен, что начинать свою кампанию – это так уж глупо, ну да ладно. Слейд Доусон – человек, который был в одной из тех лодок, что встречали нас – осуществил налет на один из моих складов, в результате чего было похищено товаров на сумму более двух миллионов. Если в этом штате у нас не будет какой-нибудь полицейской защиты, то нас всех сотрут в порошок такие вот люди, как он. А почему ты плачешь?

Она отвернулась.

– Вовсе нет.

– Да? А слезы текут. Или же это чертовски хорошая имитация.

– Ты ничего не понимаешь в женщинах, – всхлипнула Эмма и вытерла глаза рукавом пижамы.

– Вот в этом ты, пожалуй, совершенно права. Женщины всегда ставили меня в тупик. Но все же мне сдается, будто сердишься ты потому, что я не ужинал с тобой.

– Ничуть не бывало. Мне, напротив, было очень приятно сидеть и пялить глаза на твой пустой стул. Правда, ты, помнится, что-то говорил про то, что сегодня вечером мы устроим праздник, но кто сейчас интересуется какими-то праздниками?! Да и какой от них прок? С моей стороны было бы пустой тратой времени злиться на тебя, потому что, полагаю, я не могу винить тебя за этот фарс с женитьбой. Никого не должна винить, кроме самой себя. Как это ты однажды меня назвал? Помешанной монашкой?

– Ну, извини…

– Да нет, что ж тут извиняться, ведь так оно, судя по всему, и есть. Ты говорил также – в своей обычной галантной манере – что я твердая, как бриллиант. Думаю, что и в том, и в другом случае есть своя правда, Скотт. Безнадежный романтик, который вместе с тем тверд, как алмаз, и непробиваем. – Эмма вздохнула. – Наверное, мне далеко до образцовой жены, но ведь мы вместе с тобой заключили сделку, и потому нам нужно держаться друг за друга. Так что я была бы весьма признательна, если бы ты проявил ко мне немного больше внимания и элементарной вежливости. Я все-таки твоя жена, нравится это тебе или нет.

Он секунду смотрел на нее, потом кивнул.

– Ты права. Я вел себя как самый последний дикарь. Что я могу сделать, чтобы хоть как-то загладить свою вину?

Эмма пожала плечами.

– Мы вполне можем сделать наш брак настоящим союзом, – сказал Скотт, беря Эмму за руку. – Скажи, чего ты хочешь. Я дам тебе все.

Она посмотрела на него, и глаза ее на этот раз были сухи.

– То, чего я хочу, – тихо сказала Эмма, – ты не должен мне давать.

Глаза его холодно блеснули.

– О да, этот лихой мистер Коллингвуд! – Скотт выпустил ее руку и выпрямился. Пройдя к изножью постели, он обернулся к ней. – На Маркет-стрит есть один первоклассный сыщик по имени Горацио Доббс. Я предлагаю тебе нанять его, чтобы он выяснил, что случилось с мистером Коллингвудом. Правда, сыщик возьмет немало, да и времени ему потребуется не меньше месяца, однако к тому времени, когда ты родишь ребенка, у тебя уже будут какие-нибудь новости о его фактическом отце. По крайней мере, это даст тебе некоторое успокоение. Я ведь понимаю, как дороги для тебя воспоминания о мистере Коллингвуде.

Эмма улыбнулась одной из самых своих очаровательных улыбок.

– О, Скотт, большое спасибо. Ужасно мило с твоей стороны!

Он мрачно кивнул.

– Будучи твоим мужем, я не могу выразить, как я рад, что смог вызвать на твоем лице столь сладкую улыбку. Ну а теперь, поскольку ты на такой стадии беременности, когда становится несколько, так сказать, неловко заниматься любовью, я отправлюсь на диван в библиотеку. Доброй ночи, Эмма.

Тотчас с ее лица исчезла улыбка.

– Ты ожидаешь от меня, чтобы я была леди, а сам не можешь хотя бы постараться быть джентльменом.

– О, я стараюсь, Эмма. Ведь если бы я не прилагал адских усилий к тому, чтобы быть джентльменом, то я вогнал бы твои прекрасные зубки в твое прекрасное горлышко.