Текст книги "Не женское дело (Тетралогия)"

Автор книги: Елена Горелик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 83 (всего у книги 99 страниц)

И враг не заставил себя ждать. Десятого марта 1679 года передовые части повстанцев заняли позиции неподалеку от озера Тескоко…

– Ну и погодка, – бурчал Роберто, ежась от непривычного холода. – Как во Фландрии, черт ее подери.

Погода и впрямь выдалась совсем не типичная для сухого сезона в этих местах. Дождь. Промозглый холодный дождь, свойственный скорее северной Европе, чем центральной Мексике. Низкие серые тучи затянули небо от горизонта до горизонта, и из них на грешную землю сеялись мириады мелких капелек. Они скапливались на шлемах, стекали за вороты и в вырезы кирас, превращали длинные волосы индейцев в черные сосульки. Чистой воды безумие начинать генеральное сражение в такую погоду: порох хоть и удалось сохранить от влаги, прикрыв бочонки кожами, но как прикажете заряжать ружья после залпа? Загодя наверченных бумажных патронов не так уж и много. А орудийных полотняных картузов, захваченных в Ирапуато, вообще раз, два и обчелся… И Диего Суньига, и Роберто Гомес, и Аурелио Фуэнтес имели все основания опасаться за исход сражения. Но у роялистов дела сейчас обстоят ненамного лучше. Выучка – это хорошо. Повстанцы не имеют возможности наступать всем скопом – тоже хорошо. Плохо то, что порох у верных королевской власти войск отсыревает точно так же, и точно так же за воротники солдат стекают мерзкие холодные ручейки.

«И откуда этот дождь принесло? – думал Аурелио, прищурив глаза и разглядывая тучи. – Вон как местные-то дрожат, крестятся, Пресвятую Деву поминают. Видать, совсем непривычно им такое зрелище… Ох, неспроста это».

Почему-то припомнились подробности нападения на армейский обоз. Аурелио скабрезно ухмыльнулся: кроме добычи там обнаружились еще и маркитантки, и жена одного из офицеров. Быстро овдовевшую сеньору они с Роберто насиловали чуть не до полудня, после чего, уже повредившуюся в уме, отдали своим солдатам… Почему ему все время вспоминается это происшествие? Будто он до сих пор ни разу пленниц не насиловал. Может быть, потому, что сошедшая с ума испанка что-то кричала о Пресвятой Деве? Другие ведь тоже Ее поминали, грозились немилостью Божьей Матери. Почему сегодня вспоминается именно эта женщина?

Странно. Аурелио никогда в жизни не чувствовал ничего подобного. Будто и впрямь саму Мадонну оскорбил…

Диего Суньига и дон Антонио Себастьян де Толедо, как водится, обменялись условиями, на которых они готовы отказаться от сражения. Суньига потребовал вывести королевские войска из страны и признать независимость Мексики. Дон Антонио в свою очередь хотел, чтобы Диего и его сторонники отказались от непокорства, массово покаялись, выдали властям зачинщиков и вернулись к своим мирным занятиям. Естественно, на подобные уступки никто идти не собирался. Просто традиция такая: а вдруг у кого нервы сдадут, и он примет условия противника?.. Никто не смог припомнить ни единого случая, когда дело заканчивалось сдачей одной из сторон еще до сражения. Не для того, собственно, приходят на поле боя… Командующие вернулись в расположение своих войск. Значит, решено. Сейчас начнется.

Вожди и жрецы апачей воздели руки к небу, обращаясь к нему на своем языке. Впрочем, что взять с идолопоклонников?.. Католические капелланы пошли с поднятыми крестами вдоль рядов: повстанцы, забыв о язычниках, тут же преклонили колени, истово крестясь и молясь.

«Пресвятая Дева Гваделупская, защити нас своим покровом. Даруй победу в битве за святое дело…»

Краем глаза Аурелио видел, как такие же капелланы с такими же крестами пошли вдоль рядов коленопреклоненных роялистов. И на миг ему показалось, будто он слышит их молитвы…

«Пресвятая Дева Ремедиос, Утешение страждущих, отведи беду. Даруй победу в битве за святое дело…»

Небо сеялось странным холодным дождем, и на какой-то миг Аурелио показалось, будто не дождь это вовсе, а слезы Мадонны. Не Девы Гваделупской, и не Девы Ремедиос, а той единственной, Матери Божьей.

На чьей Она стороне?

По ком плачет небо?

8

Ох, и пришлось же здесь застрять! Но зато есть с чем возвращаться в Сен-Доменг.

Влад действительно подзадержался в Гаване. Приехал в декабре, возвращаться приходится аж в марте. Парни на «Бесстрашном» уже ворчать начали. Что такое бедная Гавана по сравнению с Сен-Доменгом? Многих, как и капитана, там ждали семьи. Но известие о скором возвращении домой ободрит какого угодно моряка – если, конечно, дома он не совершил никакого преступления и не боится виселицы. Конечно, по европейским меркам, половину его команды можно было смело назвать отпетыми висельниками, а половина другой половины имела за спиной приговоры, вынесенные правосудием родных стран. И все же на этих людей Влад мог положиться. Совершеннейших отморозков, которым все, кроме их шкуры, было по фиг, из Сен-Доменга выжили очень быстро. Остались те, кому одинаково не чужды были и пиратская вольница, и спокойная береговая жизнь. Люди хоть и лихие, но с повышенным, иногда даже болезненно гипертрофированным чувством справедливости. А Влад был справедливым капитаном и пользовался безграничным уважением команды.

Скоро в путь. Домой. В Сен-Доменг. А здесь… Что ж, зря Фуэнтес уперся. То есть какие-то послабления народу он просто вынужден был дать, в противном случае остался бы вовсе без народа. Пиратская республика нуждалась в работящих людях и с радостью приняла бы голодных кубинцев. Но когда речь заходила о постройке каких-то плавильных печей, Фуэнтес «упирался рогом», и за три месяца дело так и не сдвинулось с мертвой точки. «Сколько времени потеряно, блин, – думал Влад, прогуливаясь по бульвару Пасео-дель-Прадо. – Пока мы тут сопли жевали, шведы уже могли бы свои печи ставить. Заодно Фуэнтес пристроил бы к делу кучу безработных, а в качестве бонуса получил бы новые пушки. Как может военный человек не понимать таких элементарных вещей? Нет, уперся… Мол, разве можно отнимать землю у владетельных сеньоров для постройки каких-то дымных чудищ? А ведь вовсе неглупый человек. Просто ничего не видит дальше собственного кармана. Хотя его не проняло даже обещание выплачивать в кубинскую казну неплохой процент доходов от металлургии». Поговорив с Хуанито Пересом, правой рукой дона Иниго, Влад понял причину упертости кубинского «президента»: сеньоры восточных провинций, вздумай тот в приказном порядке отрезать куски от их владений, мигом организовали бы ему герилью. Благо дон Команданте за время своего правления умудрился достать всех без исключения. Даже свою жену.

При мысли о донье Долорес в душе Влада шевельнулась неподдельная жалость. Вчера в посольстве, пока дон Иниго о чем-то беседовал с Хуанито и Дуарте, они разговорились. И Влад вдруг обратил внимание на складочки в углах ее губ, на тонкую сеточку едва заметных морщинок у глаз, на несколько серебряных ниточек в черных волосах. А ведь донье Долорес всего двадцать пять. Моложе Галки на пять лет и куда красивее, а сейчас выглядит почти так же. Но «генерал Мэйна» работает по сорок восемь часов в сутки, да еще пытается воспитывать двоих детей и ученика. А эта женщина? Что могло оставить такие следы на ее лице?.. Влад кое-что слышал о жизни семейства Фуэнтесов. Дон Иниго, оказывается, не только изменял жене налево и направо. Возвращаясь от очередной любовницы, он не забывал устроить супруге сцену ревности – мол, ты на такого-то сеньора слишком внимательно сегодня смотрела. Он перестал с ней советоваться, ограничивал ее во всем, а в последнее время даже запретил жене покидать дом без его высочайшего соизволения. И постоянно грозил в случае непослушания отнять у нее право общаться с детьми. Словом, донья Долорес жила, как в тюрьме. Неудивительно, что она начала стареть раньше времени. На мгновение Влад представил невозможное: что на месте доньи Долорес вдруг оказалась Галка… И искренне посочувствовал дону Иниго. Мужская солидарность взяла верх над дружбой. Но длилось это всего мгновение, и Влад снова вернулся к прежним мыслям. О том, как пойдут развиваться события, если Хуанито Перес, пользовавшийся как раз доверием большинства губернаторов востока и центра Кубы, придет к власти.

«Вариант первый: Хуанито смещает – все равно, как – Фуэнтеса, захватывает власть и выполняет все свои обещания, которые мне надавал, – думал Влад. – Тогда все путем. Галя наверняка не станет юлить и выполнит все своиобещания. Но ведь возможны варианты номер два и три. Номер два – Хуанито забирает власть и показывает нам фигуру из трех пальцев. Тогда, боюсь, Галя явится сюда со всей Юго-Восточной эскадрой, а это флагман, четыре линкора, одиннадцать фрегатов, четыре канонерки и около тридцати мелких посудин. Хуанито останется только героически сдаться. Милая сестричка и доматерпеть не могла, когда ее „кидали“… Номер три – у Хуанито не получается сместить Фуэнтеса. И вот этот вариант самый хреновый. Патовая ситуация. Тогда придется идти ва-банк и говорить с доном Иниго в открытую: либо концессии, либо завтра тебя тут не будет… „Чисто пацанский“ бизнес, блин… Как я этого не люблю!»

Да. Влад действительно не любил вырывать какие-то обещания силой. Но дома его ждали Исабель и дети. Если – вернее, когда – к Сен-Доменгу подойдет вражеская эскадра (а это рано или поздно все равно случится), республике понадобится большое количество оружия. Лотарингской руды из Европы не навозишься, да и железо из нее выходит не самое лучшее. Стволы пушек раздуваются или прогорают после четырехсот выстрелов, если не раньше. Шведскую везти накладно: французские торговцы строго следят, чтобы Сен-Доменг соблюдал условия договора и не возил сырье из других европейских стран. Ушлый месье Аллен, уцепившись за эту оговорку – « европейскихстран», – и предложил в итоге договориться с Кубой о поставках либо руды, либо железа в слитках. Неумолимый закон экономики гласил: перевозка готовой продукции или полуфабрикатов выгоднее перевозки сырья. Потому на заседании Торгового совета республики было принято решение создать концессию с кубинцами. А после утверждения этого решения Триумвиратом оставалось лишь договориться… Вот это и оказалось самым сложным. Однако жен и детей придется защищать. Сен-Доменгу нужно оружие. Кубе тоже нужно оружие. А коль кубинский правитель не понимает таких элементарных вещей, его стоит заменить на того, который понимает.

«Мексика скоро покажет Испании большую фигу. – Влад, не получавший новостей уже третью неделю, анализировал ту информацию, которой располагал. Благо обстановка способствовала такому анализу: залитая солнцем набережная, тихий плеск волн, песня матросов, гулявших в какой-то таверне, голоса торговцев, зазывавших прохожих в свои лавки… Словом, мирная жизнь. – Там ведь война идет. Самая настоящая гражданская война, со всеми вытекающими последствиями: и те, и другие режут друг дружку, молясь каждый своей Мадонне. Хороший урок этой ушибленной на всю голову королеве: нельзя стричь шерсть вместе со шкурой, можно вовсе ни с чем остаться. Что же это означает для нас? Мало чего хорошего, если честно. Ведь тогда то, что осталось от Испанской империи, можно будет приватизировать практически безнаказанно. А нам это ну никак не интересно – заиметь под боком кучу английских или французских колоний… Вот черт, я начинаю рассуждать как политик, – мысленно усмехнулся Влад. – Что значит – три месяца вести переговоры…»

От Гаваны до Мехико по прямой почти тысяча морских миль. Если верить картам Джеймса – девятьсот шестьдесят. Приличное расстояние. Пока оттуда дойдет какая-то новость до Веракруса, пока из Веракруса придет попутный корабль, утечет немало времени. И ни Влад, ни дон Игнасио де Фуэнтес, ни Хуанито Перес не ведали, что там сейчас происходит. Могли только строить предположения. Потому десятое марта 1679 года оказался для них обычным рутинным днем. Для Влада это был день накануне отъезда. И только. Никто из них не знал, что сегодня, за тысячу миль от Гаваны, состоялось генеральное сражение между роялистами и повстанцами. Верные королевскому престолу войска в десять раз уступали противнику по численности, но их выучка все-таки сказалась: даже понеся большие потери, испанцы сами нанесли повстанцам серьезный урон в живой силе.

Все же натиск мексиканцев был так силен, что роялисты были вынуждены отступить и укрыться за стенами Мехико.

Поле боя осталось за повстанцами. Что по неписаным законам тех времен означало победу. Но, выиграв сражение, выиграли ли они войну?

Одной Мадонне это и было ведомо. Не потому ли она продолжала плакать и после битвы?..

Глава 5
Боже, храни короля!

1

За десять, без малого, лет знакомства Джеймс успел хорошо изучить характер своей женушки. То, чем она занималась все последние годы, требовало отдачи почти всех сил, как физических, так и душевных. Профессия политика предполагает наличие стальных нервов. У Галки они действительно были стальными. Во всяком случае, у всех окружающих складывалось именно такое впечатление. Но чем крепче она держала себя в руках, чем дольше старалась избегать конфликтов, тем страшнее в конце концов бывали эти взрывы… Потому Джеймс ни капельки не удивился, когда его дражайшая половина ворвалась в Алькасар де Колон словно ураган. Лицо красное, перекошенное от ярости, вся какая-то всклокоченная, будто злющая кошка, разве только не шипит. И сразу же дала слуге-негритенку крепкую затрещину: «Кто так полы надраивает! Я тебя учить должна, салага?!! Вон на кухню!»

Ну вот, опять…

– Эли… – начал было Джеймс.

– Что – Эли?!! – рыкнула милая супруга, влетая в кабинет. – И ты тоже меня доставать будешь?.. Фрау Эбергардт, выйдите! – это уже секретарше, опешившей от столь эффектного явления мадам.

– Но, фрау Эшби, я только приступила к разбору писем! – возмутилась секретарша. Эта сухая сорокалетняя немка, дочь юриста и жена чиновника, оказалась идеальным секретарем, отлично знавшим свою работу. И, кстати, еще ни разу не имела сомнительного удовольствия наблюдать хозяйку в гневе.

– Бенигна, выйдите немедленно! – Галка рявкнула так, словно отдавала приказ идти на абордаж. А когда секретарша выскочила из кабинета, едва не потеряв по дороге свои очки, мадам генерал наехала на мужа: – Что ты смотришь на меня, будто в первый раз увидел?!

– Пытаюсь понять, в чем дело, – Джеймс в такие минуты всегда был удивительно спокоен. Плохое настроение Галки следовало пережить, как шторм.

– В чем дело? – фыркнула миссис Эшби. – Хочешь знать, в чем дело? Выйди на улицу, дорогой! Там иногда такое происходит, чего ты не увидишь ни здесь, ни на мостике!

– Все ясно: тебя кто-то не на шутку рассердил, – совершенно серьезно, без малейшего признака иронии проговорил Джеймс. – Эли, я прошу тебя немного успокоиться и рассказать, что произошло.

В таком состоянии Галку выводила из себя даже микроскопическая попытка сопротивления. Эшби это знал как никто другой, потому и говорил на редкость спокойным, даже умиротворенным тоном. На шум уже приоткрылась дверь в соседнюю комнату, и в эту щель всунулась вихрастая голова. При виде рычащей от ярости мамы и спокойного, но скрывавшего волнение папы Жано округлил глаза. Галка, стоявшая к двери спиной, не могла его видеть. Но Джеймс незаметно подмигнул малышу. Жано понимающе кивнул и скрылся… План Джеймса имел все шансы сработать, но именно в этот момент очень некстати явился Хосе. И, как назло, с улыбкой во все тридцать два зуба.

– Что такое? – увидев новую «жертву», Галкина ярость опять выплеснулась наружу. – Ты где был?

– В порту, – опешил Хосе. Такого приема он точно не ждал. – Пошел повидаться с Рыжим. А что?

– А то, что ты должен был сидеть учить французский, очередной «банан» исправлять! – вскипела Галка. – Дружба – это замечательно, но она будет еще замечательнее, если ты перестанешь хватать плохие оценки! Фиг ты у меня теперь в порт пойдешь, пока уроки не выучишь, понял?

Обиженный Хосе раскрыл рот, дабы возмутиться, но вовремя заметил мимику Джеймса. Мол, лучше помолчать, братец. И вообще, как можно скорее убраться в свою комнату.

– Хорошо, я уже иду. Учить французский, – мальчишка попятился к двери. – Уже иду… Ой! – пискнул он, едва не перецепившись через порог. Галка изобразила зверский оскал, и Хосе, не рискуя больше ее провоцировать, мигом смылся.

Из соседней комнаты вышла чернокожая нянька с маленьким Робертом на руках. Жано выбежал из-за ее широкой юбки и бросился к маме, будто ничего не случилось… Как бы ни был силен приступ ярости, Галка никогда не обрушивала ее на детей. Роберт еще слишком мал, а Жано… Почти пять лет парню, уже все прекрасно понимает. Да и не хотелось без причины орать на ребенка, еще до рождения оставшегося без отца. Впрочем, если хорошо подумать, и без матери тоже.

С тихим стоном миссис Эшби упала на стул.

– Ладно, мальчики, вы меня одолели, – сказала она, чувствуя, как подступает новый приступ – на этот раз головной боли. Взяла у няньки малыша, усадила к себе на колени.

– Мам, не сердись, – Жано произнес это так серьезно, словно ему было не четыре с половиной года, а все сорок. – Охота тебе на всяких дураков обижаться?

– Джон, что за выражения? – Джеймс, заметив, что супруга, еще не остыв, собирается сказать сыну что-то нехорошее, счел нужным вмешаться. – Не слишком ли мало тебе лет, чтобы ты мог говорить подобные слова?

– А сколько мне должно быть лет, чтобы я мог их говорить, папа? – все так же серьезно сказал Жано.

Галка, не выдержав, прыснула.

– Это заговор, – нервно хихикнула она. – Коварный заговор с целью рассмешить меня до полусмерти.

– Совсем другое дело, – мягко улыбнулся Джеймс. Женушка больше не орет, в драку не лезет, возится с детьми… Как мало, оказывается, нужно джентльмену для счастья.

Способ Джеймса – сунуть своей драгоценной детей в руки, чтобы отвлеклась от иных проблем – всегда действовал безотказно, и все же прошло не меньше получаса, пока Галка успокоилась. Вот тогда мистер Эшби отправил сыновей с нянькой в детскую и приступил к допросу с пристрастием.

– А теперь рассказывай, – он повернул один из резных испанских стульев и сел напротив супруги с таким видом, будто собрался посадить ее под домашний арест до конца исповеди. – Ты у меня человек горячий, но чтобы довести тебя до такого ужасного состояния, нужно хорошо постараться.

– Это верно, – покривилась Галка. «Шторм» давно утих, но чувствовала она себя, мягко говоря, не очень.

– Не хочешь рассказывать?

– Нет, Джек. Просто выбираю, с чего начать…

– Ба, а чего это хозяйка дерется? Ты ж говорила, наши господа вовсе даже не плохие люди, хоть и пираты.

– Дурачок ты, Ги, – заворчала на внука кухарка, старая толстущая негритянка. Яркий тюрбан, в который она превратила подаренный хозяйкой алжирский платок, казалось, прирос к ее голове. – У них на кораблях старшие младших только подзатыльниками и учат. Скажи спасибо, что господа не захотели продать тебя с матерью испанской семье. Я слышала, в том доме подзатыльников слугам не дают. Зато почти каждый день кого-то на конюшне порют… Ну и чего ты тут расселся, бездельник? Тащи воду, не то я тебя сама половником огрею!

Гнев суровой бабушки казался мальчишке куда страшнее, чем все подзатыльники госпожи, и он, подхватив ведро, мигом умчался за водой.

Галка терпеть не могла жаловаться. Даже мужу. Даже если ее как следует допекли. Поэтому рассказ вышел не очень складным. Но все же Джеймсу удалось вытянуть из нее всю эту историю. Галка, что в общем-то напрашивалось по логике вещей, решила начать с начала. И поведала, как ее сперва раздраконили два испанца, искренне не понимавших, почему они должны платить какие-то налоги в городе, основанном испанцами, словно в какой-то иной стране. Обычно такие дела решались на месте, в лицензионной конторе. Но эти два остолопа явились с жалобами к месье Аллену, а получив там от ворот поворот, пришли к генералу Сен-Доменга. Опять-таки с жалобами. Правда, они не на ту напали. В таких случаях Галка за словами обычно не лезла, сразу объясняла, куда должны идти столь непонятливые сеньоры и какие действия при этом совершать. Но сегодня все не заладилось с самого утра. Купцы не стали угрожать, как это обычно за испанцами водилось. Они начали плакаться на трудные времена, на сварливых супружниц и большое количество детей, которых им оные супружницы успели подарить за годы совместной жизни. Галка ограничилась искренним советом либо платить налоги на общих основаниях, либо катиться за горизонт и больше никогда не показываться в этой гавани. Ибо, хоть и основали ее испанцы, она уже давно принадлежит не Испании. Потом с неприятным осадком на душе она отправилась к Мартину. И все бы ничего, да немец умудрился не к месту похвалить расовую теорию. А для Галки, создававшей Сен-Доменг на совершенно иных принципах, это было как удар ножом в сердце. Она вскипела, обозвала Мартина «недобитым нацистом» и посоветовала ему как можно реже воспроизводить вслух тот бред «шизика с усиками», что в итоге привел упомянутого деятеля к самоубийству, а Германию – в задницу. Мартин, как ни странно, воспринял Галкину гневную тираду совершенно невозмутимо, и, пожав плечами, вернулся к прежнему занятию – расчетам какого-то механического устройства… Кое-как удержавшись от соблазна пойти по статье восьмой Уголовного кодекса Республики Сен-Доменг (убийство с отягчающими), Галка наконец отправилась домой. В Алькасар де Колон. Путь ее пролегал по новому кварталу, где жили иммигранты-мастеровые. Проходя по улице Сен-Мартен она услышала какие-то вопли, ругательства на немецком и испанском языках… Где вы видели свару, мимо которой могла спокойно пройти Алина-Воробушек? Вот Галка и решила посмотреть, кто там порядок нарушает…

– Захожу – и вижу: целая семейка в таких милых типовых робах. Мужики все патлатые, бородатые, одеты одинаково, женщины тоже как на одном станке штампованные. И все как на подбор страшные, даже я на их фоне показалась бы королевой красоты, – едко ухмылялась Галка, рассказывая мужу этот эпизод. – А у дверей – учитель-немец и двое парней из стражи. Да не из наших, а испанцы, те, что тут и раньше стражниками работали. И все орут. Я ж по-немецки ни уха ни рыла, сразу перехожу на испанский. Спрашиваю, в чем проблема? Они разом заткнулись и уставились на меня как на черта из преисподней…

– Если ты спросила в той манере, какая за тобой водится, ничего удивительного в их реакции я не вижу, – улыбнулся Джеймс. – Обычно ты начинаешь подобные вопросы словами «Какого хрена…» или «Что за фигня…»

– Будешь надо мной прикалываться – ничего больше не расскажу! – Галка, сперва обиженно фыркнув, не выдержала и коротко рассмеялась. – Ладно, продолжаю. Пока они дружно подбирали с пола челюсти, я повторила вопрос. На этот раз тише и вежливее. Господин учитель опомнился первым и все объяснил. Мол, эти господа приехали сюда с детьми школьного возраста, и обязанность учителя, раз уж дети живут в квартале, прилегающем к его школе, состояла в их переписи и распределении по группам. Но родители воспротивились этому, а ведь начальное образование в республике является обязательным. Представляешь, Джек, эти… господа принадлежат к какой-то дебильной секте, которую со скандалом выперли из Ганновера. Они считают школы порождением дьявола. Мол, детишкам достаточно уметь читать Библию, а больше ничего им в жизни не потребуется. Учителю ответили немедленным отказом, предложили покинуть помещение, а в качестве аргумента предъявили дубинку. Немец, не будь дурак, тут же кликнул стражу. Прибежали как раз те два испанца, а это не салаги, ребята тертые. Короче, я явилась в самый ответственный момент. Выслушав учителя, обратилась к приезжим. Через того же учителя, раз он говорил и по-немецки, и по-испански. Типа, у нас в стране закон один для всех, и раз уж вы сюда приехали, извольте его придерживаться. Ихний главарь мне и отвечает: мол, они избранники Божьи и призваны повсюду нести свой закон. А если власти страны против, то это их проблемы… Ага, ты уже не смеешься, милый. Понимаешь, чем это грозит. Я имела возможность наблюдать у себя дома,к чему ведет Европу разрешение мусульманам жить на ее территории по своим, а не по европейским законам… Но вернемся к этим особо сознательным ганноверцам. Смотрю на них, и поражаюсь. Не лица, а рожи, даже дети смотрят исподлобья, будто на врага! В глазах совершенно непробиваемый фанатизм пополам с какой-то бычьей тупостью, а на лбу крупными буквами написано: «Есть два мнения: мое и неправильное…» Ты представляешь, эти бычачос тут будут свои законы устанавливать! Мы положили годы жизни, угробили кучу бабла, я как последняя дура из кожи вон выворачивалась, чтобы устроить тут все по-нашему, а эти едут сюда на все готовенькое и еще собираются нами рулить?!! Ну в общем, задала я им еще один вопрос: хорошо ли они подумали и собираются ли жить здесь, уважая и соблюдая наши законы?

– Задала вопрос, как в первый раз? – на этот раз улыбка Джеймса была невеселой. Что такое упертые сектанты, он знал очень хорошо: в Англии времен Кромвеля этого добра было предостаточно, да и сейчас хватало.

– Как во второй. – Галка ответила ему вовсе без улыбки. – А они мне в ответ: мол, или не сходя с места принимаешь нашу веру, или небесная канцелярия по их коллективной жалобе организует нам крупные неприятности. Ну я и задала им еще один вопрос. Теперь уже как в первый раз. Готовы ли они отправляться к черту на рога и устанавливать свои законы там? Самое им место, честно говоря. Они обиделись и заявили, чтобы я немедленно отправила их обратно в Европу. Хех! Нет, говорю, ребятки, притормозите. Вы изволили прокатиться сюда за наш счет, но не желаете принимать наши законы. Хорошо. Извольте возместить наши убытки. Честный труд – самое верное для этого средство, даже можно на обратный билет заработать. Тут они обиделись всерьез, и мне пришлось рявкнуть на них уже нормальным командирским голосом, эти долбодятлы чуть не оглохли. Испанцы уши зажали, а господин учитель не на шутку перепугался, чуть свои бумаги не растерял. Ну не ходили они на «Гардарике», что поделаешь… В общем, вот тогда и я сорвалась. Разоралась так, что стража с половины города сбежалась, думали – нападение испанской эскадры.

– Это действительно серьезная проблема, Эли, – сказал Джеймс. – Нетерпимость и фанатизм способны только разрушать. Ты верно сделала, что собралась выгнать сектантов взашей. Но никто не даст гарантию, что их появления удастся избегать вечно.

В дверь постучали.

– Войдите, – Галка говорила уже почти спокойно: с «исповедью» ушло последнее раздражение, наступил «штиль».

В кабинет пожаловала фрау Эбергардт. Как ни в чем не бывало проследовала за свой рабочий стол, с самым решительным видом водрузила на него пухлую папку, поправила очки и сурово воззрилась на мадам генерала.

– Продолжим работу, фрау Эшби? – деловым тоном, даже с некоей ноткой вызова, поинтересовалась она.

– Продолжим, – кивнула Галка, подскочив со стула. – У нас действительно дел по горло, а там еще и конь не валялся.

– А я на «Гардарику», – Джеймс ласково пожал ей пальцы – при секретарше, как и при братве, они тоже старались не особенно нежничать друг с другом. – Там тоже много работы…

Джек знает, как равнодушна я ко всяким побрякушкам. Но с этой вещицей, попавшей мне в руки под Рождество, я не расстаюсь. Вовсе не потому, что она так уж мне понравилась. Для меня это не украшение, а memento mori, привет с того света. Очередное напоминание о том, какая участь ждала бы меня, если бы я хоть раз оступилась…

У Джека день рождения как раз под Рождество, двадцать третьего декабря. В том году я подарила ему набор штурманских прибамбасов. Да не медных, а бронзовых. Правда, торговец содрал с меня столько, будто они были золотые, с бриллиантовыми вставками. На этот раз я отправилась в одну неприметную лавку. Хозяин встретил меня улыбкой во все свои двадцать относительно целых зубов… Нет, я прекрасно знала, что за гусь этот голландец: он сделал состояние на торговле пиратской добычей. Но у него в лавке иногда попадаются такие вещи, которых тут днем с огнем не найдешь. И относительно недорого. А мне, как постоянному клиенту, так и вовсе со скидкой. В общем, решила присмотреть милому золотые часы. Хозяин сразу начал вынимать коробочки, показывать товар лицом, так сказать. Мол, не подумайте ничего плохого, мадам, это не военная добыча, а честно купленное в Европе. Ага, на столь же честно заработанные денежки. Ну да ладно, сама хороша, пиратский генерал. Короче, выбрала для Джека самые изящные часы (самых мелких габаритов, и те мне еле в ладони помещались). Голландец говорит: две тысячи ливров, мадам, ведь это работа самого минхеера Гюйгенса! Кстати, тут он не соврал. Вряд ли Гюйгенс мастерил эти часы самолично, но ведь именно он придумал часовую пружину. Или не он? [164]  Эх, сколько всего полезного я забыла, а сколько полезного и не знала вовсе!.. Поторговались, он мне сбросил цену на две сотни, я достала кошелек. И тут меня будто леший за язык потянул. Посетовала, что великоваты часики для дамы, не то и себе бы такие прикупила. А голландец мне заговорщически подмигивает. Мол, есть часики и для дамы. Только стоят дороже. И вынимает из потайного отделения шкафчика очередную коробочку. Открывает. А там лежит треугольный, с немного скругленными сторонами, кулончик на длинной цепочке, посредине круглый граненый камень – то ли аметист, то ли стекло под аметист. Судя по виду, не золотой, а позолоченный. Мне в нем сразу что-то смутно знакомым показалось. «Можно посмотреть?» – спрашиваю. Голландец кивает: можно. Вот если вы на эту кнопочку нажмете, мадам, крышка откроется. Я нажала. А там…

«Сделано в СССР».

Судя по тому, как увлеченно трындел о часах лавочник, в нокдауне я пробыла недолго и он ничего не заметил. Все рассказывал о чудесах Востока и тайнах ихних мастеров. Я сразу просекла фишку: если выдам свою заинтересованность, мне вовек с этим типом не расплатиться. Повертела часы так и эдак, послушала ход механизма. «Сколько стоит?» – «Десять тысяч, мадам». – «За кусок позолоченной латуни и стекляшку? Вы с ума сошли, милейший». – «Поверьте, мадам, эти часы стоят таких денег! Я показывал их лучшим часовщикам, и никто из них – никто! – не смог повторить столь тонко выполненный механизм!» Я еще немного покрутила носом, потом обиняками выспросила, какими путями к нему попала эта забавная вещица. И выяснилось, что приобрел он часы в Порт-Ройяле у одного английского торговца, продавшего их год назад по причине банкротства. Тот в свою очередь выкупил их в январе семидесятого за целых десять фунтов у хозяина «Сломанного якоря», той самой забегаловки, где мы с братвой любили зависнуть после рейда. А к хозяину они, ясен пень, попали, когда какой-то пират расплатился ими за выпивку… Короче, я вытрясла для себя скидку, сбила цену до восьми тысяч. Забрала обе покупки и сказала – вот тебе сразу две тысячи золотом, за остальным придешь после обеда в Алькасар де Колон. И ушла с таким чувством, будто не было девяти лет выживания в семнадцатом веке. Будто я опять оказалась на том растреклятом острове и передо мной снова выбор: сидеть в кустах или выйти к пиратам… Если верить файлам отчетов из трофейного ноута, из двадцати восьми попаданцев выжили только мы с Владом и Мартин. Что сталось с водителем Мартина, мы видели. Испанцы тоже метко стреляют, и жутко мстительны: бросили непогребенное тело там, где оно упало. Типа, чтобы душа нечестивца наверняка не угодила в рай. Что случилось с остальными – можем только догадываться. Эти часы, кстати, тоже кое-какой свет пролили. Но… Кем была их хозяйка? Почему «доброжелатели» ее выбрали? В какое время она жила? В компе были упомянуты только «номера» погибших… Кажется, у моей бабули имелись похожие часики, только не треугольные и без крышки. Говорила, такие были модными в восьмидесятые годы… Я не знаю однозначных ответов на предыдущие вопросы. Однако точно знаю ответ на самый последний: какой смертью она погибла.