Текст книги "Не женское дело (Тетралогия)"

Автор книги: Елена Горелик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 68 (всего у книги 99 страниц)

– Вот это ножик! – восхищённо выдохнул Хосе-Рыжий. – Наверное, стоит бешеных денег!

– Если он старинный – то да, – согласилась Галка. – Ладно, потом придумаем, что с ним делать… О, Джек! Ты вовремя! Мы тут подарочек разглядываем.

– Забавная вещица, – Джеймс, действительно только что пожаловавший в комнату, не без иронии оценил кинжал. – Такой разве что на стенку повесить – в бою от него пользы чуть. Но у меня забавные новости, Эли… Парни, погуляйте, – это уже юнгам.

– Капитан, – Хосе-Индеец скосил глаза на вазончик с «конфетами»: он, никогда до сей поры не евший такой вкуснятины, теперь навёрстывал упущенное с утроенной энергией. Его друг к сладкому был куда более равнодушен. – Можно мне?..

– Бери, какие проблемы, – кивнула Галка.

Мальчишка на радостях сгрёб сладости обеими горстями и умчался, сопровождаемый хихиканьем Хосе-Рыжего.

– Что ты узнал, Джек?

– Эли, ты будешь смеяться, – Джеймс присел рядышком. – Знаешь, кто сейчас представляет интересы Англии во Франции?

– Милый, ты меня интригуешь, – Галка невесело улыбнулась.

– Сэр Чарльз Модифорд, [124]– дабы не интриговать жену, Джеймс сразу выложил нужные ей сведения. – Сын нашего старого знакомого, сэра Томаса Модифорда. Папашу сослали в поместье, сынка, как видишь, продвигают по дипломатической линии. Но он, к великому сожалению, больше занят делами торговыми, чем политикой, и потому нам не поможет.

– А жаль, – хмыкнула Галка. – Тогда наши дела идут не лучшим образом.

– Его можно заинтересовать, – Джеймс «на автопилоте» потянул из вазочки апельсиновую дольку в сахаре и отправил её в рот.

– Чем? Задёшево его не купить, а дорого я ему всё равно не дам. Не потому что жадная, а потому что он столько не стоит, – Галка следом за ним тоже вытащила из кучки сладостей такую же дольку – пожевать за компанию. – Модифорды мне вообще несимпатичны. Голландцев надо было зацепить, так нет их сейчас здесь. Переговоры идут то в Маастрихте, то в Нимвегене… Нет, Джек. В Европе слишком тесно, и нам тут никто не рад. Уж лучше быть первыми в Мэйне, чем сто первыми в Версале…

– Опять вы на этом тарабарском наречии болтаете, – в дверях, ведущих в соседнюю комнату, нарисовался Граммон. В весьма живописном виде, надо сказать: нечёсаный, небритый, рубашка навыпуск из штанов, одна нога затянута в высокий узкий ботфорт, другая босая.

– Это русский язык, дружище, – Галку даже повеселил расхристанный вид француза. – А как понимать твоё… дезабилье?

– Вот так и понимать, – Граммон фыркнул, словно кот. – Всё надоело. Мне Жером осточертел своим нытьём: «Хочу домой!» – но кое в чём он всё-таки прав. И я тоже хочу отсюда свалить. Притом, чем скорее, тем лучше.

– Оригинальный способ выражения протеста, – прыснула Галка, забывшая даже о своих переживаниях. – Но ты с ним малость опоздал. Уже решено: через неделю грузимся в кареты и отбываем в Марсель, к нашим кораблям.

– Тогда я пошёл одеваться и бриться, – шевалье тряхнул лохматой головой. – У меня ещё свидание с дамой.

«Поручик Ржевский, ваш типаж – вечен», – мысленно улыбнулась Галка. Слишком стихиен и неуправляем был этот человек для верного офицера. Она пока не могла сказать о Граммоне то же, что и об остальных своих спутниках: друг. Но при всех своих недостатках другом он мог бы быть очень хорошим. И вообще, если бы не друзья, что бы она сейчас делала? Билась бы головой об стенку, наверное…

– Эй, Хосе, ты чего? Ну, чего ты?

Голос Хосе-Рыжего, донесшийся из другой смежной комнаты, звенел от плохо скрываемого страха. «Что ещё там стряслось?» Галка и Джеймс, подозревавшие, что у мальца, объевшегося сладкого сверх всякой меры, прихватило желудок. А его друг попросту испугался. Если бы хоть один из них пожил на улице, то понял бы одну простую вещь: эта стихия выбивает из детишек все мелкие страхи…

Хосе-Индеец скорчился в кресле и ни на что не реагировал. Смуглое лицо теперь стало пергаментно-жёлтым. А на полу у кресла рассыпались выпавшие из его рук сладости… Галку словно насквозь прострелили. Яд. Отравили, да только не того, кого собирались. Она сразу же встряхнула мальчишку, послушала его сердце. Бьётся. Значит, есть маленький шанс, ведь ел он буквально только что… Два пальца в рот – и Хосе выдал съеденное прямо на драгоценный паркет.

– Каньо! – Джеймс, когда надо, умел орать погромче своей жёнушки. А сейчас он был перепуган ничуть не меньше неё. – Каньо!!!

Индеец словно из воздуха возник. Объяснения ему не потребовались.

– Ты, ты и ты! – он безапелляционно указал пальцем на влетевших на вопль Джеймса Хайме, Жерома и Граммона, на ходу надевавшего камзол. – Станьте там. – Повелительный жест в сторону входных дверей. – Вы охранять, я лечить.

– Никого не впускайте, – Галка, трясясь от нервного озноба, подтвердила инициативу индейца.

– Это что же – отравили пацана? – взревел Жером. – Да я их!..

– Делай, что тебе говорят! – прикрикнула Галка. И… поперхнулась, почувствовав в животе резкую боль.

– Мы ели то же самое, Эли, – с обманчивым спокойствием проговорил Эшби.

– Ты – неси вода, – Каньо встряхнул за плечи перепуганного Хосе-Рыжего. – Много вода. Быстро!

«Очень странная у тебя милость, Господи, – думала Галка. Не в первый раз ей приходилось смотреть в лицо смерти, но чтобы костлявая хватала ледяной рукой за внутренности – это было впервые. – Ну, я-то ладно, а Джека зачем? А мальчишку? Их-то хоть пощади…»

Когда королю доложили о случившемся – а произошло это достаточно быстро, слуги к посольствам на то и приставлены, – он велел немедленно усилить охрану Министерского флигеля и тут же направил к пострадавшим целую толпу докторов. Господа медикусы начали лечение с того, что чуть не передрались. Каньо это быстро надоело, и он повыгонял всех, кроме одного, показавшегося ему самым толковым. Как они там сотрудничали между собой, Галка не интересовалась. Тогда у неё не было возможности, а после – желания. Но результат всё же внушал оптимизм. Супруги Эшби съели всего по одному отравленному кусочку, в итоге отделались капитальным промыванием желудка и питьём какого-то терпкого настоя, от которого их почти мгновенно сморило. Зато Хосе пришлось лечить более радикальными средствами…

Галка проснулась, совершенно потеряв ощущение времени. Ей казалось, будто сон длился минимум несколько суток. Но прошло, оказывается, всего два часа. В комнате стоял запах чего-то пережжённого и витал тонкий желтоватый дымок. А из соседних апартаментов доносилось заунывное пение индейца. Опасаясь худшего, Галка решила подняться… и не смогла даже откинуть одеяло. Рубашка была противно мокрой от пота.

– Лежите, мадам, вы ещё слишком слабы.

Голос был удивительно знакомым… Кое-как разодрав отяжелевшие веки и сфокусировав взгляд, Галка не без удивления обнаружила у постели его величество. Собственной персоной. «Хороша сиделка, блин. Даже присутствие мужа не смущает…»

– Что… с Хосе? – прохрипела она. – Парень жив?..

– Вас должна беспокоить собственная жизнь, мадам, а не жизнь пажа, – нахмурился король.

– Он жив? – Галка, не на шутку перепугавшись, снова сделала попытку подняться. На этот раз более успешную.

– Лежите, мадам, – его величество без особого труда вернул её в исходное лежачее положение и заботливо прикрыл одеялом. – Ваш юнга жив. Доктор уверял, что индеец вовремя промыл ему желудок. Он дал противоядие и теперь вся надежда на здоровое сердце мальчика… Мадам, тот, кто посмел покушаться на вашу жизнь, поплатится собственной, – теперь голос Людовика был жёстким и ледяным. – Месье де Ла Рейни уже начал расследование. И полагаю, долго ему искать не придётся.

– Это… из ваших…

– Да, из моего окружения. Но уверяю вас, мадам, я буду беспощаден ко всем.

Галка откинулась на подушки и закрыла глаза. Плевать на всё. Лишь бы Хосе выжил.

«Держись, братишка, не умирай. У тебя впереди ещё целая жизнь…»

10

– Вы хоть понимаете, что натворили? – голубые глаза маркизы метали молнии, хотя во всём прочем она соблюдала приличия. Даже голос не повышала. – Вы устраиваете личную месть, прикрываясь моим именем, шевалье? Уверяю вас, это последняя ошибка в вашей никчёмной жизни.

– Мадам, – шевалье изволил нагло улыбнуться. – Боюсь, вы сами сейчас готовы совершить непростительную ошибку.

– Объяснитесь.

– Мне не хотелось бы вас огорчать, маркиза, но если вы укажете на меня, я не премину выложить на допросе, кто свёл меня с мадам Вуазен. И когда. И зачем.

Взгляду маркизы позавидовала бы и разъярённая тигрица.

– Вы хоть понимаете, комупосмели угрожать?

– Маркиза, боюсь, вы не слишком хорошо представляете своё нынешнее положение, – де Лесаж улыбнулся ещё нахальнее. – Если бы его величество любил вас по-прежнему, вы могли бы быть спокойны в любом случае. Но увы, мадам Эшби потеснила вас в сердце короля. Причём, помимо собственного желания. Если вы не в курсе, он сейчас сидит у её постели. На вашем месте я бы не был так уверен…

– Боюсь, шевалье, это вы не представляете, во что ввязались, – прекрасная Атенаис подпустила в голос столько яда, что с лихвой хватило бы перетравить весь Версаль. – Я всего лишь женщина, но у меня хватило ума сделать выводы из вашего поступка… Если ваша смазливенькая сестра, которую вы уже видите новой фавориткой, сегодня же не покинет двор, меня ничто не остановит. Я добьюсь вашего молчания. Каким способом я это сделаю – не суть важно. Важен будет лишь результат, и я его получу.

Ледяная ярость маркизы весьма и весьма озадачила шевалье. Не в первый раз он, судивший по своей дуре сестре обо всех женщинах мира, напарывался на подобные пассажи. Но впервые это пахло для него дыбой и плахой. Ввязался, называется, в государственные дела, чёрт бы побрал этого иезуита, который его втянул… «Бежать, – думал он. – Только бежать. Забрать Мадлен, как можно скорее выдать её замуж за какую-нибудь провинциальную шишку и пристроиться на кормное местечко… Бежать!»

Мадлен, кажется, не понимала, зачем её выдернули из комнаты, где они так мило сплетничали, зачем заставили собрать вещи и втолкнули в карету. Но стоило ей задать один-единственный разнесчастный вопрос, как братец наградил её пощёчиной.

– Молчи, дура! – цыкнул он на сестричку. – Я сейчас вернусь, жди… Я сказал, жди меня здесь, курица!

Его собственные сборы заняли чуть больше времени, уже хотя бы потому, что он ещё навестил комнаты парочки знакомых дам без ведома хозяек. Теперь его шкатулку отягощали не только кошелёк с золотом и документы. А пропажу эти дамы вскоре наверстают… Но когда он почти бегом направлялся к воротам, когда уже видел свою карету, путь ему преградили двое.

– Куда-то торопитесь, шевалье? – сумерки ещё не настолько сгустились, чтобы невозможно было опознать этих двоих. Шевалье де Граммон и капитан Жером. Пираты из свиты генерала Сен-Доменга, чёрт бы их побрал.

– Наверное, он торопится к этому полицмейстеру – как его там – с повинной, – гыгыкнул Жером. Ох, здоровенный детина, такому поперёк дороги лучше не становиться. – Вон какой ларчик тяжёлый тащит. Небось, грехов столько, что всю бумагу в округе извёл, записывая.

– Господа, я не понимаю, о чём вы, – де Лесаж изобразил такое искреннее недоумение и так очаровательно улыбнулся, что растрогал бы и придорожный камень. – Мне необходимо срочно отбыть в имение, и…

– Слышь, шевалье, у него ещё где-то имение есть, – заржал Жером, обращаясь по-прежнему к Граммону. – Наверное, богатенький господин.

– Может, потрясти его как следует? – Граммон поддержал игру своего коллеги-капитана. – Ящичек и впрямь тяжёлый. Не развязался бы пупок у нашего друга, пока до своего имения дотащит.

– Господа, я… Как вы можете? – до шевалье де Лесажа, кажись, дошло, что пираты собираются сделать с ним что-то очень плохое. Но если так, то… они наверняка догадались, из-за кого их генерал сейчас вынуждена валяться в постели.

– Ты, сволочь, подсыпал яд? – Граммон неожиданно быстрым движением сгрёб его за воротник. Теперь в его голосе не было и тени наигранной весёлости. Одна лишь ярость. – Это мог сделать только ты, больше некому.

– Я не…

Договорить шевалье не позволил удар под дых. Сильный удар, нанесенный с хорошим знанием дела. А затем его сбили с ног и… дальше он ничего не помнил.

– Надо было его прибить.

– Надо было, – хмыкнул Граммон. – Если бы кто-то из наших умер, я бы так и сделал. А сейчас нашему другу придётся ответить не только за отравление, но и за многое другое. И я бы предпочёл, чтобы он попал к палачу ещё живым…

– Вы уверены, что сможете выдержать путешествие до Марселя?

– Я-то – точно смогу. Вот Хосе, боюсь, придётся всю дорогу держать на руках.

– Куда вы так спешите? Юнга ещё слаб.

– Я… – Галка замялась. Но потом, чётко сформулировав мысль, подняла на короля хмурый взгляд. – Я не хочу, чтобы кто-нибудь из моих близких умер из-за меня.

Солнце немилосердно кололо глаза. Галка промигалась, смахнула непрошеную слезу. Но король понял это по-своему.

– Жаль, что закон запрещает мне покидать пределы Франции, – тихо проговорил он. – Я бы поехал на ваш остров, который успел полюбить не меньше, чем вас.

– Давайте не будем об этом, – вздохнула Галка. – По-моему, Господь высказался недвусмысленно. Мы с вами капитаны разных кораблей. Кто мы такие, чтобы оспаривать его волю?

– Тогда – в добрый путь, мадам.

– Прощайте, ваше величество.

«И надеюсь, навсегда, – подумала Галка, влезая в карету. – У нас не только разные корабли. Они ещё и идут разным курсом».

Джеймс улыбнулся ей – как он это умел, одним только взглядом.

– Всё будет хорошо, Эли, – сказал он. – Я тебя люблю.

– И я тебя люблю, Джек…

5
Се ля ви

1

«Матка бозка Ченстоховска! Защити! Спаси от дьявольских соблазнов, меня опять одолевающих! – почтенный ремесленник Богуш Малецкий впился взглядом в глаза Святой Девы. Статуя Марии смотрела на него понимающе и милосердно. – Вот женщина была! Не случайно её сам Господь выбрал. Не то что нынешние вертихвостки. Так и зыркают по сторонам. Так и норовят подкатиться под бок, ввести в соблазн. Воистину настоящие дочери праматери Евы. Ну как тут не согрешить? А прижмёшь такую в углу, она брыкаться начинает. Вот и выходит… – Перед глазами Богуша встала картина, будто он вернулся во вчерашний вечер. Страшная картина, лучше бы её никогда не было. – Не хотел я её душить, матка бозка! И Марыльку из Лужищ тоже… не хотел. А уж ту приставучую Луизу, полную греховного бесстыдства, так и стоило задавить! Но я не хотел. Оно само как-то получилось…»

Левое колено, в своё время разбитое при бегстве с одного из своих «приключений», заныло, но вставать Богуш не стал. Пусть святая заступница увидит его рвение в молитве. Он специально стал на молитву поближе к статуе, на колени, кланялся до самого пола. «Все мои беды – из-за дьявола и его соблазнов. Ох, силён нечистый! А я – слаб, матка бозка. Слаб и уязвим для его происков. Здесь же нечистый свил настоящее гнездо».

Не выдержав нарастающей боли, Богуш встал, морщась и растирая колено рукой. Боль он переносил плохо и совершенно зверел, когда его жертва умудрялась нанести ему хоть какой-то урон вроде царапины или пинка в кость ноги.

«Матка бозка, как я страдаю! Помоги, защити меня перед Сыном и Богом-отцом! Помоги очиститься от грехов моих тяжких. А я уж отслужу, ибо верую!»

Приглашён он был среди прочих ремесленников наладить в Сен-Доменге производство качественных кож. В юности Малецкий служил подмастерьем у сбежавшего из Московии мастера Ефима, научившего его выделывать великолепные кожи. Богуш воспользовался этим приглашением, дабы избежать неудобных вопросов по поводу смерти лавочницы с соседней улочки, Луизы Буланже, удушенной им. Подозрения вот-вот могли пасть на него, а выдержать допрос он и не рассчитывал.

Когда плыл, надеялся, что среди душегубов его грешки невинными покажутся, никто здесь за такое преследовать не будет. Да не так вышло, как ему хотелось. Плохо ему стало ещё по пути: жарко, душно, сердце перебои даёт. А на берегу – будто живым в ад попал. Дышать нечем, жара и ночью не спадает, пришлось ходить вечно мокрому от собственного пота. А комарьё здешнее будто точно из ада явилось. Зазеваешься ночью на открытом месте – быстро всю кровушку выпьют. За убийство же здесь – кто б мог подумать! – казнят немилосердно, кого бы ни убил. И находят убийц не в пример чаще, чем на его родине или, к примеру, во Франции.

«Бежал, называется, из опасности – в беду, в когти дьявола. Которому не иначе эта демоница служит. Вот я бы её… прости, матка бозка, за грешные мысли, только ведь продавших душу дьяволу надо уничтожать. Видно чем-то она нечистому сильно услужила, что он ей дал под руку столько проклятых. А по виду и не скажешь. Невидная бабёнка, тощая. Марылька помнится… прости, матка бозка! И ведь помощники у неё тоже не без связи с дьяволом. Этот шваб [125]не случайно всё с серой возится. Ох, матка бозка, не случайно. И не порох он делает из неё, а какую-то адскую настойку выгоняет, всё разъедающую. Верные люди говорили, свои же братья ремесленники. Только вот Богу они не привержены, хоть говорят, христиане. Не хотят даже заикаться о действиях против демоницы. Довольны сребрениками, которые от неё получают. Ну за Иудой и пойдут в ад. Надо всё получше обговорить с ксендзом, которого недавно из Мехико прислали. Хоть и молод, а производит впечатление преданного Господу пастыря…»

Диего Эстрада кипел от возмущения, как передержанный на сильном огне котёл с водой. Нет, он был готов взорваться, как бочонок с сухим порохом, в который сунули горящий факел. Его, сына одного из почтеннейших купцов острова, почти дворянина, жестоко оскорбили. И кто! И как!!!

Втроём – он и ещё двое сыновей богатых купцов (не с голытьбой же ему водиться) – пошли в припортовую таверну, где было легко нанять девку для понятных услуг. Собственно, такую же, даже лучшую, можно было найти и в чистой половине города. Но там легко нарваться на кого-то из знакомых, не дай бог, на старшего родственничка, вони потом не оберёшься. Сами ходоки ещё те, а на молодых набрасываются: «Вам ещё рано! Успеете нагуляться. Знаться с падшими женщинами – грех!» Кто бы говорил… К тому же, если наймёшь девку недалеко от своего дома, хочешь не хочешь, а расплачиваться с ней надо, иначе неприятностей будет выше потолка. А платить нечем. Все трое проигрались в пух и прах. Родители же жлобы редкие, у них и в сезон дождей воды не выпросишь, не то что дополнительные деньги на карманные расходы. Посовещавшись, решили нанять шлюху в порту, а после использования расплатиться с ней пощёчинами и пинками. Да получилось совсем по-другому.

В проходе таверны они наткнулись на выходившего, точнее было бы сказать, вылазившего из неё пирата. Грязного, оборванного, со следами побоев на заросшей щетиной морде. И пьянущего в дым. Шедший первым Диего и не подумал уступать быдлу дорогу. Вот ещё! Сожалея, что приходится пачкать руки о такую грязь, оттолкнул пирата. Однако тот не свалился назад, а, уцепившись рукой за дверной косяк, устоял…

Очнулся Диего от того, что ему на ноги кто-то упал. Потом выяснилось – один из его приятелей, Руис. Другой, Педро, к этому времени уже тихо лежал в сторонке и явно не собирался больше нарываться на неприятности. Удара, которым пират опрокинул Диего на землю, на короткое время выбив из сознания, ни он сам, ни его приятели не заметили. Пират, оглядев живописно разбросанных юнцов, загоготал. Получилось это у него до невозможности обидно. Молодая горячая кровь вскипела. Диего выдернул ноги из-под тела Руиса, вскочил и бросился на пьянчугу, намереваясь немедленно свернуть ему шею. Пират не пытался убежать, да и как бы он это сделал с заплетающимися ногами? Но и кулак Диего пролетел почему-то мимо. Зато не стоявший ровно на ногах разбойник опять попал. И снова очень точно и очень сильно. Его удар, вроде бы кулаком левой руки, разбил парню губы, выбил три зуба и опрокинул на землю, о которую он пребольно ударился затылком.

Теперь Диего поднялся не с первого раза. Кружилась голова, его подташнивало. Сплюнув наполнившую рот кровь и выбитые зубы прямо себе на грудь, он с трудом перевернулся и начал вставать, первым делом взгромоздившись на четвереньки. И от сильного пинка в зад рухнул лицом в пыль, под отвратительный и чрезвычайно оскорбительный хохот проклятого ладрона. На сей раз почти не больно, но чертовски обидно. Диего повторил попытку встать – и опять поцеловал пыль. Личности, называвшие себя его друзьями, что характерно, в потасовку больше не вмешивались. Лежали себе в сторонке, делали вид, будто им хорошо и ничего их больше не интересует.

– Предатели!

Противнющий гогот пирата жёг душу огнём, но вставать Диего не спешил. Получить ещё один пинок не хотелось. Погоготав немного, негодяй справил малую нужду прямо на штаны юного испанца. Ох, что творилось в этот ужасный момент в душе гордеца! Но размахивать кулаками почему-то больше не хотелось. Он благоразумно решил выждать, пока пират отойдёт, и только тогда бежать домой за шпагой. В городе, как ни странно, с укреплением пиратской власти стало намного безопаснее. Пираты беспощадно вешали за грабёж или покушение на убийство, а за злонамеренное душегубство даже четвертовали. В том числе и своих. Именно поэтому приятели оказались в такой момент без оружия. А ведь все трое неплохо владели шпагой, искусству обращения с которой обучались у лучшего учителя на острове.

Пират наконец-то ушёл, заметно покачиваясь и горланя какую-то французскую песню. Наверняка похабную и богохульную. Появившиеся будто ниоткуда прохожие издевательски насмешничали над тремя молодыми дураками и пошучивали в адрес некоего квартирмейстера Пикара. Кто-то крикнул, что связался чёрт с детьми. Приятели вскочили и, не обращая внимания на собравшихся насладиться бесплатным зрелищем зевак, бросились по домам. Друг с другом они не перебросились и словечком, общаться со свидетелями собственного позора не хотелось.

Прямо на входе в собственный дом – вот невезение (или везение?) – Диего опять наткнулся. На сей раз на собственную мать. Сеньора Эстрада, увидев, в каком виде любимый и единственный сын явился домой, разоралась и разохалась, чем привлекла к месту события почему-то оказавшегося дома отца. Гаркнув на причитающую женщину, он быстро и чётко расспросил сына о случившемся. Услышав под конец сбивчивого рассказа, что сын прибежал за шпагой, неожиданно сильной пощёчиной сшиб его на стул. У парня от боли и неожиданности даже слёзы на глазах выступили.

– Жить надоело?! – рявкнул отец.

– Да я у лучшего фехтовальщика Санто-Доминго учился! А у него тяжелейшая абордажная сабля, я его на поединке три раза проткну, пока он её поднимет!..

Хлёсткий удар по другой щеке прервал развитие реваншистских планов Диего.

– Дурак! Он же вмиг тебя пошинкует на мелкие кусочки, вместе с твоей шпагой!

– Он наверняка и фехтовать не умеет! – зло выкрикнул Диего, размазывая по лицу слёзы и грязь. – Он даже не капитан, а квартирмейстер, это, наверное, что то вроде боцмана! Мастер кулаками махать! Я его…

Новая пощёчина. Милый получился семейный разговор, нечего сказать.

– Молчать! Трижды дурак! Знаю я его! Это Роже Пикар, он со своим братцем Пьером, капитаном, уже лет пятнадцать в здешних морях зверствует! Ты понимаешь, что это значит?!

– Что он просто старый пьяница!

– Щенок безмозглый! – совершенно вне себя заорал отец. – Это значит, что его уже пятнадцать лет пытаются убить, а он ещё жив! Не тебе с твоей железячкой его одолеть! Слава Богу, он сегодня добрый был, только обоссал тебя, дурака. Вообще-то он знаменит совсем другими шуточками, далеко не такими безобидными!

Луис Эстрада, чего уж скрывать, сильно испугавшийся за сына, отвернулся от растерявшегося и внезапно расплакавшегося наследника.

– Пабло! – крикнул он дюжему негру-слуге. – Закрой дурака в комнате и никуда не выпускай! Принесите туда лохань и горячую воду, обмыться ему надо. И пошли Хуанито за доктором, пусть посмотрит, что у него с лицом!

Повернувшись снова к сыну, он уже совсем другим тоном обратился к нему:

– Ты понимаешь, сынок, какая страшная беда тебе грозила?

Столько переживший, получивший дома поначалу не поддержку, а окрики и пощёчины, Диего разрыдался в голос, уткнувшись головой в объёмистый живот отца. Тот же, поглаживая его спутавшиеся, грязные волосы, расстроенно приговаривал:

– Ну, не плачь, сынок, не плачь. Всё, слава Богу, закончилось хорошо. Всё хорошо, сынок.

– Отец Висенте, я не понимаю…

– От вас это и не требуется, монсеньор.

– Вы считаете себя вправе разговаривать в таком тоне с епископом, который старше вас на полвека?

– Возможно, вот эта бумага многое вам объяснит.

Отец Пабло – вернее, уже полгода как епископ Сен-Доменгский монсеньор Пабло Осорио – по старческой подслеповатости уже давненько пользовался очками. Но печать и подпись архиепископа Пайо Энрикеса де Риверы, нынешнего вице-короля Новой Испании, он узнал сразу. И нахмурился. Как один из пастырей церкви, он был обязан подчиняться вышестоящим иерархам. Но как гражданин республики Сен-Доменг, находящейся в состоянии войны с Испанией, он не мог действовать вразрез с интересами своего острова. А монсеньор архиепископ призывает его оказывать всяческое содействие отцу Висенте – иезуиту с повадками подстрекателя.

– Брат мой, – с грустью произнёс отец Пабло, свернув письмо. – Вы требуете от меня невозможного.

– Могу ли я узнать, почему? – гость из Мехико слегка нахмурился.

– Если бы речь шла о делах матери нашей святой церкви, я бы оказал вам любое содействие, какое только в моих силах. Но боюсь, что на этот раз монсеньором архиепископом движут мирские интересы. Не князь церкви, но вице-король Новой Испании написал это письмо и прислал вас сюда.

– Монсеньор, разве вы не испанец?

– Я испанец. Но прежде всего я один из пастырей. И обязан заботиться о пастве, а не вести её к погибели.

– Если в пастве завелись паршивые овцы…

– Кого вы называете паршивыми овцами, брат мой? – Старик епископ был само терпение. Безграничное. – Среди моих прихожан есть и французы, и англичане, и индейцы. Неужели вы говорили о них? Неужели истинным католиком может считаться только испанец?

– Не стоит понимать мои слова столь превратно, монсеньор. Я говорил о разбойниках без роду и племени, оскверняющих землю своим существованием и позорящих само звание католика.

– Разбойник, раскаявшийся на кресте, попал в царство небесное.

– Но эти-то продолжают грабить и убивать!

– Так же, как и испанские солдаты, увы, – с печальной улыбкой ответил старик. – Так же, как солдаты иных стран. Забудьте о временах недоброй памяти Мансфельда, Олонэ и Моргана. Сейчас силу пиратов направляют ум и воля человека, которому не чуждо христианское милосердие.

– Верно подмечено, монсеньор, – отец Висенте устремил на престарелого епископа колючий взгляд. Надо же! Назвал женщину человеком! – Говорят, эта сеньора ходит к вам на исповедь.

– Я бы не назвал это исповедью. Скорее, философскими беседами.

– И… как, по-вашему, с ней можно договориться?

– Вполне, если ваша цель достойна.

– Разве очищение этих вод от разбойников – не достойная цель?

– Уверяю вас, брат мой, – улыбнулся старик, – сеньора генерал сделает это гораздо лучше нас с вами. И – не пролив ни капли лишней крови…

«Старый пенёк совсем выжил из ума, – мысли отца Висенте, когда он возвращался в монастырь, где остановился после приезда из Мехико, были мрачны, как никогда. – Вместо того чтобы повсеместно насаждать истинную веру, потакает московской схизматичке, устроившей здесь настоящий Вавилон! Голландские протестанты, французские гугеноты, английские пуритане, пресвитериане, германские сектанты, прочие еретики со всей Европы, по которым костёр инквизиции плачет. Ещё, глядишь, богомерзких евреев и магометан навезут! Если так пойдёт и дальше, то я не удивлюсь и языческому капищу на улице Лас Дамас!.. Нет, положительно следует избавиться от этого старикашки, который не видит разницы между истинным католиком и еретичкой. Чем скорее, тем лучше!»

2

– …А что такое чудо, месье Кольбер? Сколько ни живу, до сих пор не сталкивалась, хоть и верую в Бога.

– На мой взгляд, чудо – это когда стране удаётся довести до конца летнюю кампанию при пустой казне, – всесильный министр финансов улыбнулся кривоватой, страдальческой улыбкой. Мочекаменная болезнь плюс язва – малоприятное сочетание.

– Позвольте не согласиться с вами, сударь, – совершенно серьёзно сказал его величество. – Разве вы забыли о королевском чуде?

– Это каком же? – удивилась Галка. Историю она учила, но всё же в такие тонкости не вникала.

– Вы не знаете, мадам? Короли Франции с давних времён обладают чудесным свойством излечивать золотуху посредством наложения рук, – проговорил Людовик, и пиратка по его тону поняла: он действительно воспринимает эту сказку всерьёз.

– Ну, если так, – улыбнулась она, – то я тоже могу похвастаться схожим чудесным свойством – не в обиду вашему величеству будет сказано. Исцеляю от казнокрадства посредством наложения пеньковой верёвки на шею. Эффект потрясающий: исцеляется не только больной, но и его окружение.

Оба высокопоставленных собеседника рассмеялись. Весело, от души. Людовик – несмотря на искреннюю веру в «королевское чудо», Кольбер – несмотря на постоянные и весьма болезненные «желудочные колики»…

Карета раскачивалась, поскрипывали толстые кожаные рессоры, колёса гремели по камням мостовой. Марсель. Ещё четверть часа пути – и кортеж остановится в порту, где у пирса стоят наготове дежурные шлюпки. Письмо было отправлено с курьером из Парижа, и господа старпомы уже наверняка выгребли братву из портовых кабаков. Корабли, приняв на борт капитанов и их сопровождение, должны были немедленно сниматься с якоря. Они и так по милости короля задержались здесь намного дольше запланированного… «С дороги! Прочь с дороги!» Мушкетёры под командованием всё того же капитана де Жовеля, охранявшие посольство Сен-Доменга на обратом пути, распугивали зазевавшихся прохожих. Самым нерасторопным марсельцам ещё и кнутом от возницы доставалось… Яд практически не нанёс Галке и Джеймсу вреда. Вовремя принятые меры возымели своё действие. Но мутило их не столько от остатков яда в организме, сколько от лекарств, которыми супругов Эшби напичкали Каньо с версальскими докторами. Хосе пришлось хуже. Если бы не народные индейские снадобья, мальчишка, вероятнее всего, умер бы в течение часа. Но сейчас Каньо клялся всеми своими богами, что юнга выживет. Только придётся парню до конца жизни питаться кашками да бульончиками: отрава, как поняла Галка, разъедала слизистую и стенки желудка, и вызывала симптомы вроде прободения язвы. Мадам генерал очень хорошо знала эти симптомы: десять лет назад от этого умерла её бабушка. Пока доехала «скорая» – «всего-навсего» через два часа, – было уже поздно. Двенадцатилетний мальчишка с лужёным желудком гавроша и моряка отделался проблемами с пищеварением до конца дней своих, а это ставило под большой вопрос его карьеру на флоте. Теперь разве что в сухопутную часть или канониром в форт… Или всё-таки на флот? Ведь на кораблях Сен-Доменга – с их обитой медью и снабжённой плотными крышками тарой для продуктов – крысы в трюмах с голодухи вешались. И качество рациона было на порядок выше, чем везде. А уж если Галка постарается наладить на острове производство мучных изделий типа макарон, жизнь моряка и вовсе перестанет быть сущим адом. По крайней мере, в том, что касается пищи. Так что всё может быть. И мечта Хосе Домингеса – стать капитаном – вполне может осуществиться.