Текст книги "Три поколения"
Автор книги: Ефим Пермитин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 58 страниц)
Каменные кружева на зубчатых стенах и башнях Кремля…
Ленин – надежда, лучезарная звезда мира, – работающий в Кремле…
Русские писатели-великаны…
Азиатски яркие, как шары колючего цветка татарника, купола Василия Блаженного…
Это огромный народ-ребенок, с широким, умным, безмерно выносливым и ласковым сердцем. Народ, не раз спасавший Европу.
Родина! Веет от этого слова и первыми впечатлениями бытия: розовым ранним утром жизни…
Росой на цветах и травах…
И соловьиным пением…
И материнской улыбкой…
И дорогими могилами предков наших…
Родина!.. Нет! Я не могу, Ника… Чувствую, что слова мои… что бессилен я, как глухонемой, выразить то, чем полна душа моя… Но, Никушка, это и неважно. А важно, что мы любим ее.
Сколько битв еще впереди за тебя, любимая моя страна! Но сколько бы ни было их, сердце мое на всю жизнь безраздельно принадлежит тебе.
Никодим слушал разгорячившегося Алешу и смотрел задумчиво на родное село.
Алеша схватил Никодима за плечи и с глазами, горевшими возбуждением, сказал:
– Никушка! Знаю, чувствую, что и тяжело, и жутко. Но я верю в тебя. Есть мудрая восточная поговорка: «Дорогу осилит идущий».
Село Иртышск – Москва,
1940–1945
Когти
Глава I
И человек и зверь были испуганы.
Медведь вздыбил, фыркал и нерешительно топтался на месте.
Завьюченная лошадь Трефила Ернева рванулась из рук. За спиной Трефил услышал пронзительный вскрик сынишки.
Первым нашелся человек.
Не сводя глаз со зверя, он осторожно стал снимать с плеч винтовку.
В звере также нарастала решимость. Это было видно и по оскаленной пасти, и по плотно прижатым его ушам.
Трефил поспешно нажал на спуск.
Сноп огня зарницами вспыхнул в глазах метнувшегося на человека медведя…
Отблеск огня, выступ скалы на узкой тропе и сознание «неубойкости» выстрела одновременно запечатлелись в мозгу Трефила Ернева.
Пуля оторвала вершковый черный коготь на правой лапе медведя и вспахала стальные мускулы предплечья.
Одной рукой зажав изуродованное свое лицо, другой судорожно обхватив мальчика, по тропе шел человек.
В тайге, роняя сгустки крови, уходил зверь.
В полдень в глухую таежную заимку Козлушку со сбившимся под брюхо седлом прискакала лошадь и остановилась у ворот ерневского двора. Умное животное, широко раздувая ноздри, испуганно храпело и, озираясь на кромку тайги, дрожало крупной дрожью.
Встревоженные козлушане вскоре подобрали Трефила Наумовича. Шатаясь, он все еще брел по тропе, крепко прижимая к груди семилетнего Зотика. Лишь только оторвали от него сына, Ернев замертво рухнул наземь.
Брат Трефила, заросший смолистым волосом до глаз – Нефед Наумович, пошел по тропе в глубь тайги. Три дня упорно шел он по следу зверя. С каждым днем медвежий след становился менее заметным: покинув таежные крепи, зверь поднялся в подоблачные выси белков[15]15
Белки´ – горы с нетающими снежными вершинами.
[Закрыть].
На росных мочажинах у подошвы хребта, в снежной седловине белка, всматриваясь в звериный след, Нефед с удивлением заметил отсутствие среднего когтя на правой лапе медведя.
Глава II
Под бесконечные рассказы дедки Наума Зотик старательно чистил дядину охотничью винтовку.
– Ну, а если соболь петлю сделал да обратным ходом на старый след ударился, тут уж, брат, ухо держи востро! Из сил, значит, выбился он, того и гляди западет в россыпь, в дупло али в колодину. Сколько таких случаев в промысле, Зотик, и у меня, и у покойничка отца твоего бывало!
– Как не бывать, известное дело, – не отрываясь от работы, согласился с дедом Зотик и еще строже сдвинул брови.
Дядя Нефед поручил ему вычистить винтовку-малопульку. Завтра он впервые берет племянника в тайгу на соболиный промысел.
– Дома-то корму подкинуть скотине и без Зотьки управитесь, – объявил Нефед.
– Вестимо, управимся, – одобрил решение сына дед.
Слова дяди и согласие дедки точно на десять лет старше сделали мальчика.
Резвый и на ноги и на язык, Зотик Ернев теперь во всем стал подражать суровому дяде Нефеду.
Взбираясь от проруби на взвоз, он, совсем как дядя Нефед, грубовато покрикивал на скот. А озорному комолому бычишке, когда тот задержался у прясла, неожиданно пригрозил:
– Ну, ну, молодчик, отъедайся тут без нас. Вернусь с белков да к празднику шкуру с тебя сдерну, прощелыга безрогая!..
– Так же вот, – продолжал свои рассказы дед Наум, – в тот год, когда отца твоего медведь задрал, отправились это мы с Нефедушкой. Ну, отправились, идем Шумишихинским белком…
С кровати, из-под тулупа, высунулась кудлатая, черная голова дяди.
– Будет вам гас[16]16
Гас – керосин.
[Закрыть] переводить! Керосин-то нынче в сапожках ходит.
Мальчик повесил винтовку, задул свет. У порога не торопясь разулся и стал отбивать поклоны, крестясь размашистым раскольничьим двуперстием.
«Помолиться дома то как следует, а то на промысле всяко придется», – думал он, отбивая уже сотый поклон и подражая на этот раз деду, который всегда молился среди ночи.
Долго не спалось Зотику после молитвы, долго скрипели доски полатей.
«Пусть мозгляки посмеются теперь, когда собственноручно соболя в белках добуду…»
Только с первыми петухами уснул молодой охотник.
Позавтракали до рассвета и тихонько выехали. Тетка Феклиста, жена Нефеда, что-то крикнула вдогонку мужу, но за скрипом саней не разобрали что.
Кумачовое – в морозном утреннике – вырвалось из-за хребта солнце.
В вершине речки Безымянки дед Наум ссадил сына и внука и долго крестил охотников вслед, когда они один за другим, точно в омут, нырнули в тайгу.
Потом дедка бросился следом по их лыжне. Запыхавшись, уже за поворотом догнал внука и сунул ему три сахарных огрызка:
– Возьми, Зотик… Запамятуешь с вами совсем.
Внук сунул сахар за пазуху, поправил опояску и, чтоб не отставать от дяди, быстро побежал лыжней.
Нефед шел широким шагом, чуть подавшись корпусом вперед, выпятив холщовую заплечницу, туго набитую необходимым запасом. Сухари он завез в промысловую свою избушку еще осенью «по голу».
Не замечая тайги, как не замечают улиц и переулков своей деревни, шел он, задумавшись, не глядя под ноги, огибая крупные, еще не укрытые под первыми порошами колодины.
Ныряя в просветы пихт, Нефед точно плыл по перламутровому океану, то вздымаясь на гребни воли, то стремительно падая под их откосы. А когда он, чуть пружиня на поворотах ногами, пускал с горы ходкие лыжи, полы зипуна его трепались от вихревого бега.
Лыжней дяди летел с увалов и Зотик, тормозя пихтовым кайком.
Замыкая шествие, трусил Бойка.
Пес знал, куда отправились охотники и что от него потребуется на промысле, потому и не уносился в тайгу, а бежал лыжней, экономя силы.
С первого подъема на Щебенюшку даль расступилась, и, насколько хватал глаз, раскинулись спины мохнатых гор.
Потоки каменных россыпей, как реки, бежали с вершин белков к самому подолу тайги, отступившей под их напором.
Глава III
Подъем все круче. Чаще и чаще попадались кедры – сначала в одиночку, потом «гайками». Наконец пошел сплошной кедрач – по всему широкому, с седловиной, Щебенюшихинскому белку;´.
Нефед на ходу зарядил винтовку.
Еще в прошлом сезоне на Щебенюшихинском увале он встречал соболиные стежки.
Бойка рванул вперед, и через минуту круто загнутый клочковатый хвост его уже мелькал на соседнем косогоре.
На всякий случай подумал было зарядить свой старенький шомпольный дробовичишко и Зотик, но побоялся отстать. «Успею еще…»
Следы вкривь, вкось, вдоль и поперек испещрили полянку. Страницу таежной жизни, знакомую, как знакомы набожному староверу рукописные слова из дониконовского псалтыря, прочел Нефед.
У корней кедра – ямка с обтаявшими и уже застывшими краями, рядом – другая, третья: это ночевали тетерева. Потревоженные узорно-четким – «дипломатичным» – лисьим следом к лункам, взорвавшись, как гранаты в снежной пыли, они улетели, обронив несколько иссиня-черных перьев.
Вот размашистый и до бестолковости простой след зайца, пробежавшего ночью. А вот словно прострочила в мережку лесная мышь, настигнутая в один прыжок лисой. Все это сфотографировала чувствительная пленка снега, только смотри!
Нефед же умеет разбираться в мельчайших штрихах и оттенках снежного рисунка.
По складам разбирает хитрую таежную грамоту Зотик: он уже не спутает след хорька со следом колонка!
Еще раз пересекли след лисы, тропившей зайца…
Но что это – вон там, у кромки мелкого кедровника?.. Дернулись лыжи Нефеда, и упало, словно оборвавшись, сердце Зотика: там четко пролег незнакомый, обжигающе-кричащий след: «Соболь!..»
Нефед припал на колено, для верности осторожно подцепил на рукавицу следок, и он рассыпался:
– Свежохонький! Аскыр!..[17]17
Аскыр – соболь самец.
[Закрыть] Прошел шагом на рассвете…
Зотик по лицу дяди и по незнакомому ему следу тоже прочел без ошибки: «Соболь!» И в глазах у Зотика, как и у Нефеда, как и у Бойки, наверное, встал зверь – темный, искристо-мглистый.
Бойка бросился вперед. Опережая Зотика, побежал и Нефед, на бегу читая захватывающую повесть. Здесь соболь потоптался на одном месте, должно быть к чему-то прислушиваясь. Затем он, потревоженный чем-то, сделал первый прыжок, а через десяток метров вновь пошел шагом. На перевале аскыр исследовал трухлявую валежину и скоком пошел дальше, чтоб опять остановиться, подобрать опавшие ягоды рябины.
– Сытый зверь, должен быть скоро, – определил Нефед и, даже на поворотах не удерживая лыж, катнулся вниз по крутому откосу, искусно лавируя меж деревьев.
Зотик, все время тормозивший ход лыж кайком, отстал… Спуск все круче и круче, поставлены на ребро для тормоза лыжи, и Зотик едва успевает наклоняться от веток. Когда Нефед мелькнул на следующем увале, Зотику показалось, что он был уже без шапки.
На выемке одна лыжина подпрыгнула, и Зотик, перевернувшись в воздухе, больно ударился о валун.
– Ишь ты, ведь упал все-таки, – сказал он, отряхиваясь от снега и потирая ушибленное колено; всунул ноги в юксы и, прихрамывая, потянулся по убежавшей круто в гору лыжне.
Точно ужаленный, вскочил соболь: опасность!
Выметнулся из теплого логова – разбитого молнией кедра. Перемахнул на рядом стоящее дерево. С упругостью пружины, бросками пошел верхом, роняя на снег предательские иглы хвои. Остановился. Спрыгнул вниз и скрылся в закурившемся под лапками снегу. Встретив на пути буреломину, прошел под ней, вновь вспрыгнул на вершину кедра и подался лесом, но уже в противоположную сторону.
Бойка яростно залаял. Нефед понял, что соболь близко, что собака идет по «зрячему».
Чуть слышный долетел голос Бойки и до Зотика.
– Ишь, куда убежали! – Мальчик еще усерднее налег в гору.
«Только бы не стерял след Бойка, только бы не стерял», – думал Нефед, стараясь все время «спрямлять» путь.
Обломленные соболем веточки и иглы хвои на снегу направляли бег охотника. Нефед обронил шапку и сбросил тяжелую заплечницу.
Описав в воздухе дугу, соболь вновь спрыгнул вниз, пробрался чащурой, выскочил на лисью стежку и пошел по ней, ступая след в след.
Мелькают кустарники, кедры, снег, так безжалостно раскрывающий петли аскыра… С лисьего следа он перемахнул на след хорька и вновь вскочил на самую вершину кедра. И снова пошел вéрхом, но уже тише…
На толстом кедровом стволе меж сучьев притаился, и огненно-рыжий пес, вывалив красный язык, пролетел мимо.
В тот же миг соболь скользнул на свой след и ударился по нему назад: то низом, то по вершине леса. Но все медленнее и все короче были его прыжки… И вновь услышал за спиной громкий и близкий лай.
Молнией взлетел соболь на высокий, густой кедр, прижался к стволу. А внизу прыгал и лаял Бойка.
– Посадил! Не напугать бы! – Обходя далеко против ветра, дымясь, как загнанная лошадь, крадется Нефед – без шапки, без зипуна. Подходит, чуть слышно передвигая лыжи, скрываясь за деревьями. Уже близко. Уже видно Бойку. Еще шаг, еще полшага… Только бы не спугнуть!
Нефед припал к стволу. Глаз схватил темный клубочек, горчащие ушки…
Точно пастуший кнут, щелкнул в зимнем воздухе выстрел, и, задевая сучки пушистыми боками, упал с высокого кедра красивейший и умнейший зверек тайги.
– Благослови, господи, – сказал Нефед. И, встряхивая за задние лапки обмякшего соболя, убежденно добавил: – Это не тот[18]18
Нечто вроде заклинания, помогающего, по суеверным понятиям промышленников, добыть следующего зверя.
[Закрыть].
Оттерев снегом с головы зверя сгустки крови, охотник почувствовал, что он в одной рубахе и что она коробом застыла на спине. В азарте преследования Нефед не помнил, когда он сбросил зипун.
– Упарил же ты меня, дружок! Феклисте бы его, такого, на суку показать. – При мысли о жене на волосатом лице Нефеда появилась улыбка.
Зотик, подобрав Нефедову шапку, наткнулся на заплечницу: «Экая тягость!»
Навьючившись, он потянулся в гору, останавливаясь через каждые пять-шесть шагов. Шел с трудом, сгибаясь под ношей.
– А ведь не донесу. Вот те бог, не донесу!
Зотик повалился на снег и в изнеможении закрыл глаза.
Открыл их, лишь когда вернувшийся Нефед тронул его лыжей.
– Упарился, стрель те в бок! Соболевщик тоже! – по-прежнему суровым голосом сказал дядя.
Зотик огрызнулся:
– Упаришься, тяжело в гору-то!
Стараясь скрыть хромоту, мальчик вновь пошел за Нефедом.
Соболя Нефед спрятал за пазуху, но Зотик догадывался об удаче.
* * *
К промысловой избушке дошли ночью, и как ни крепился Зотик, а, не дождавшись ужина, уснул.
Проснулся поздно. В избушке было натоплено, как в бане. На столике лежали сухари, стоял уже остывший чайник и берестяной туесок с медом. Зотик попробовал встать, но не смог. Сел на нары и долго растирал опухшее колено. Над головой, на перекладине, подвешенная за хрящик носа, мехом внутрь, висела шкурка соболя.
– Добегался, вот и сохни!
Зотик не удержался и, с трудом приподнявшись, снял шкурку.
– Аскыр был, – разглядывая узенькую прорезь на брюшке, сказал он. – Хороша зверушка!
К обеду Зотик вылез из избушки и огляделся: кругом стояли леса, в самое небо упирались горы.
Внизу, в крутом обрыве, сверкал ручей, над ручьем – серебряные от инея пихты. Дальше – черная стена тайги.
– Ух, да и хорошо же здесь!
На охоту Зотик не пошел:
– Напромышляюсь еще, не натрудить бы ногу.
К вечеру стал поджидать Нефеда, подтопил каменку.
Стемнело, а Зотик все не заходил в избушку, все ждал, поглядывая по сторонам, и ему казалось, вот сейчас из-за пихт выскочит Бойка, а за ним Нефед.
Чайник выкипел. Зотик набил его снегом (к ручью ночью пойти побоялся) и опять поставил на нагоревшие угли:
– В эдакую даль забрел. Как-то пойдет ночью? Продрогнув, мальчик зашел в избушку, подкинул дров, но поминутно выскакивал за дверь. Ему чудился скрип Нефедовых лыж и повизгивание Бойки.
– А хорошо бы сейчас прийти им, опять чайник уплыл.
Вдруг за дверью кто-то взвыл, и такая тоска была в этом вое, что Зотик побледнел и торопливо закрестился. Вой смолк. Взвизгивая, заскребся Бойка.
Зотик толкнул дверь. Заиндевевший пес повалился на пол и заскулил. Зотик без шапки выскочил на мороз и закричал:
– Нефед! Не-фед… дя-адька-а!
– …ет …ет …ка, – подхватило эхо.
Долго еще стоял Зотик, вглядываясь в темноту; у ног жалобно повизгивал выскочивший из избушки Бойка.
«Уж не на черного ли зверя[19]19
Черный зверь – медведь.
[Закрыть] наткнулся, – с тревогой подумал Зотик, – оборони господь, с малопулькой он». Только перед утром, обняв Бойку, Зотик заснул. Проснулся на рассвете и вскочил.
Бойка тоненько скулил во сне и беспомощно дергал лапами.
Глава IV
На след второго соболя Нефед напоролся в вершине речки Шумишки, у россыпи.
Сколь неудобное место: камень и колодник наружи.
Бойка стронул соболя. Нефед побежал в обход, стараясь обойти зверя «сивером», по более глубокому снегу, но зверь ударился в гору. Подъем был тяжелый, буреломниками и россыпью. Соболь попал ходовой, сильный.
Дважды собака «садила» зверька на дерево, но оба раза, не допустив охотника, аскыр уносился, забирая все круче и круче.
Запарился Нефед. Устал и Бойка, все время на виду гонявший зверя. В третий раз он «посадил» соболя на страшной высоте: глянешь вниз – голова кружится. Далеко обошел Нефед, огибая кедровники с подветренной стороны. Как всегда, осторожно подобрался к зверю, но в самый последний момент, когда оставалось только вскинуть винтовку, соболь метнулся вниз, к россыпи, чуть не угодив в пасть собаке.
В голове Нефеда мелькнуло: «Перехвачу, а то уйдет в камни».
Он катнулся к краю пропасти и… просчитался!
Наутро Бойка и Зотик по следу нашли Нефеда.
На россыпи чернели сгустки крови, обрывки зипуна, валялись осколки пихтовых лыж…
По камням ползал маленький, беспомощный человечек. Заботливо собирал кровавые клоки в одну кучу и все шептал:
– Нефедушка! Ишь ты, какое дело-то, Нефедушка!..
Обломком Нефедовой винтовки Зотик стал разгребать снег, расчищая место между двумя валунами. Щебень и мелкие камни, выбирая, укладывал в стороне.
Бойка, до этого не отстававший от Зотика ни на шаг, теперь лежал рядом с Нефедом, положив острую морду на вытянутые лапы.
Наконец Зотик приготовил могилу.
«С первым же ветром закатит снегом, – подумал он. – Зверь не тронет».
Даже рукам Нефеда, огромным и окостеневшим, он придал нужное положение.
Торопливо, как на похоронах отца, которые Зотик хорошо помнил, он набросал высокий холмик из снега. И только когда кончено было все, почувствовал, что он один, что надвигается вечер, что горы начинают куриться и что ему страшно.
Глава V
Торопившемуся изо всех сил Зотику казалось, что не успей он вовремя добежать до избушки – и снежный ураган закрутит, затреплет его, как сухой лист.
– Не сбиться бы, – шептал он задыхаясь.
А горы словно переползали с места на место…
К избушке Зотик добрел мокрый и усталый.
Дрожащими пальцами разжег дрова.
– Эка, брат Боюшка, как напугались-то мы с тобой!
Повизгивая, Бойка вертелся у самых ног.
Зотик старался занять себя чем-нибудь, чтобы не думать о Нефеде, об урагане за стенами избушки: колол смолистые дрова, набивал ими каменку.
Вспомнив, что он и Бойка весь день не ели, Зотик уселся около туеска с медом, обмакнул в него хлеб, съел ломоть и дал кусок собаке.
– Вот и добежали, а ты уж, поди, думал… – обращаясь к Бойке, снова заговорил Зотик и замер: совсем рядом с избушкой с грохотом рухнула обломанная вершина старой пихты.
Зотик перестал есть и теснее прижался к Бойке. Снова вспомнился страшный мертвый Нефед.
– А холодно, поди, ему на россыпи, пока снегом не закатит…
Стараясь отогнать эти мысли, Зотик опять заговорил с собакой:
– Уйди-ка от каменки, опалишь шерсть-то.
И оттого ли, что в избушке становилось тепло, оттого ли, что устал за день да и перед этим провел тревожную ночь, голова Зотика клонилась все ниже и ниже, пока не уткнулась в рыжую мягкую шерсть Бойки.
…И снова Зотик проснулся очень рано.
– Высвистело за ночь тепло-то, – сказал Зотик, нашаривая спички, чтобы зажечь огонь.
Бойке обрадовался, как другу. Выгнув спину и вытянув сначала одну, потом другую лапу, пес зевнул.
– Неужто не выспался? А я, брат, уж давно не сплю…
Мальчик старался говорить как можно спокойнее.
Так обманывал свой страх Зотик и раньше, когда, бывало, приходилось возвращаться с покоса ночью, только тогда он начинал петь или громко разговаривать с лошадью.
О том, что предстояло утром, боялся думать. А утро уже заглядывало в окошко.
Дверь подалась не сразу. За ночь ее завалило снегом, и Зотику пришлось порядком повозиться с ней. Зато выбравшись, он увидел, что буря затихает.
Гул ее еще наполнял воздух, но уже становился слабей и откатывался все дальше и дальше. Радовало, что будет тихий день.
– Им хорошо там, дома, на народе, а здесь один…
Заимка, горячие щи, удобная, широкая печка, на которой так хорошо слушать по вечерам рассказы дедушки Наума, потянули неудержимо.
Мальчик вернулся в избушку и торопливо стал собираться.
«Перво-наперво, в дробовик пулю надо…» – решил он и зарядил ружье.
Из сумки Нефеда выложил все лишнее, оставил только сухари; за пазуху сунул коробок спичек и соболью шкурку, за пояс – топор и рукавицы и решительно шагнул за дверь.
– Будь, что будет, не умирать же здесь от страху…
Бойка выскочил из избушки вслед за Зотиком.
Глава VI
Идти было тяжело, в рыхлом снегу лыжи оставляли глубокий след. Бойка, сунувшийся было вперед, вернулся на лыжню. Зотик знал, что держать нужно на полдень, что Щебенюшихинский белок должен быть влево и идти нужно сначала вниз по речке. Этого было достаточно, чтобы уверенно двигать лыжами и шагать вперед от затерявшейся в горах промысловой избушки, домой.
Поравнявшись с россыпью, на которой была Нефедова могила, Зотик не узнал ее. Вместо каменных валунов блестела широкая, убегающая ввысь лента, вся в причудливых гребешках, наструганных гулявшим здесь ветром.
В тайге снегу было меньше. Зотик шел тайгой, лишь время от времени, чтобы не сбиться, выходил к берегу речки.
«Ежели с того увала поверну вправо, то впереди, влево, должен быть Щебенюшихинский белок. Когда шли сюда, он был вправо», – соображал Зотик.
От быстрой ходьбы волосы у него взмокли – пришлось снять шапку, заткнуть ее за опояску. В горле становилось сухо. Зотик ел снег.
Тайга, засыпанная снегом, онемела. Часто попадались следы белок, горностаев и колонков. На одном из увалов Зотик пересек свежий соболий след. Но он теперь не интересовал его. Все внимание мальчика было сосредоточено на Щебенюшихинском белке. Ему казалось, что, увидев белок, он будет спасен.
Зотик плохо помнил, сколько времени он шел… Ноги его еле сгибались в коленях. Сумка и дробовик все тяжелели, шаг становился все медленнее, и все чаще думалось, как хорошо было бы присесть и отдохнуть.
Выбравшись из густого пихтача, увидел, что вершины гор играют отблеском заката.
Надвигались сумерки.
Зотик растерялся. Вечер застал его на полпути до Щебенюшихинского белка, у которого, по рассказам Нефеда, была промысловая избушка козлушанского охотника Мокея.
Из последних сил Зотик шел вперед, все еще рассчитывая натолкнуться на избушку. Бойка, голодный и измученный, понуро плелся сзади. Совсем стемнело.
Идти дальше было бесполезно. Голова мальчика горела. Он понял, что простудился, но все еще шел, боясь остановиться. Ему казалось: остановись он хоть на минуту – и ему уже не встать никогда.
«Непременно надо идти…»
А так хотелось лечь, сбросить лыжи и вытянуться во весь рост.
Шел уже бессознательно, натыкаясь на стволы деревьев.
Когда лыжи уперлись во что-то невидимое, он не удивился этому и опустился на снег.
Очнулся от холода. Первое время Зотик не мог понять, где он и как попал сюда. Только заметив свернувшегося у ног Бойку, вспомнил и поднялся.
– Куда это мы попали с тобой, Бойка? – с трудом прохрипел он. Язык у него распух, одеревенел и перестал слушаться.
Поваленная бурей пихта лежала поперек снежной поляны. Зотик протянул руку и накололся на засохшие иглы.
– Валежина… сухая…
Зотик вытащил из-за опояски топор и застучал по мертвым сухим веткам. Но топор вываливался из рук. Зотик опустил его в снег и стал ломать ветки рукой.
Под руку попался клок пихтового мха.
– Дедова борода![20]20
Дедова борода – таежное название мха.
[Закрыть] – обрадовался Зотик.
Он вытащил спички и поджег мох.
Пламя мгновенно обняло сухой лапник. Маленькая полянка со следами лыжни, казалось, горела, покачиваясь из стороны в сторону.
Зотик снял с плеча ружье и опустился рядом с Бойкой.
И странно: как только он бросил работу – почувствовал страх.
Огонь костра сгущал тьму за пределами полянки. Пихты теперь казались уже не пихтами, а болотными чудищами, по-журавлиному поджавшими одну ногу.
Костер угасал, и чудища надвигались все ближе. Зотик увидел протянутые к нему волосатые руки и даже маленькие зеленые глазки…
Помертвевшие губы мальчика пытались прочесть заученную когда-то молитву, но рот точно ссохся.
– Да во-во… да воскреснет бог и расточатся врази его… – начинал Зотик и никак не мог кончить.
Бойка взвизгнул во сне. Зотик вскочил, и одноногие чудища в метнувшемся пламени костра тоже отпрыгнули. Зотик вскрикнул, схватил ружье и, не целясь, выстрелил в самого толстого однонога.
– Гоп-гоп! – заржали разом лесные чудища.
Проваливаясь в снегу по пояс, Зотик пустился бежать, но споткнулся и упал. Бойка, почуявший звериным своим чутьем недоброе, завыл.
